Когда на следующий день я вернулась с очередного читального сеанса, из кафе Сент-Люси, из квартиры вышли Мами с посетителем.
Большинство её клиентов — торговцы картинами и кураторы музеев — заходили в будние дни в течение рабочего дня.
Если кто-нибудь приходил на выходных, можно было с уверенностью сказать, что это частный коллекционер.
Хорошо одетый человек стоял в коридоре ко мне спиной ко мне, держа в руках большой, узкий, обернутый в коричневую бумагу сверток, наблюдая за тем, как Мами запирает за ними парадную дверь.
— Вы можете вызвать лифт, а я отнесу картины наверх по лестнице, сказала она мужчине, когда тот повернулся.
— Это был Жан-Батист.
— О! — вскрикнула я.
Я застыла как вкопанная, на моих глазах будто произошло лобовое столкновение двух миров: клан нежити, с которым я чуть было не связалась и моя собственная нормальная смертная семья.
— Моя милая девочка, я напугал тебя.
Прими мои извинения! — его голос звучал спокойно и монотонно, словно он читал по бумажке.
Он был одет точно так же, как при первой нашей встречи, в дорогой костюм и кружевной шелковый шарф на шее. Седые волосы были тщательно набриолинены и зачесаны назад, открывая его аристократическое лицо.
— Катя, милая, это мой новый клиент: Господин Гримод де Ла Ренье.
Господин Гримод, моя внучка Кейт.
Ты как раз вовремя вернулась домой, дорогая.
— Не могла бы ты отнести эту картину наверх в мою студию? Я боюсь, что она слишком габаритная, чтобы поместиться в лифт.
Жан-Батист от нечего делать продолжал смотреть на меня, пока Мами открывала дверь маленького лифта.
Я почувствовала как мой гнев усилился, когда он приподнял аккуратную бровь.
Его вторжение мой мир я расценивала как некое оскорбление.
Как во многих парижских домах, наш лифт был крошечный.
Он едва вмещал двоих, понятно, что о третьем человеке или о картины и речи быть не могло.
Я осторожно подняла за края бумаги, в которую была завернута картина, и на начала подниматься. Мой путь лежал через три лестничных пролета.
Картина была размером в половину моего роста, но так как рамка была снята, она не была тяжелой.
Я как раз поднялась наверх, когда Мами открыла дверь студии оживленно болтая с Жан-Батистом, пока они входили.
Я стояла позади него крепко сжимая сверток и гадала, что же "дяде" Винсента понадобилось здесь, в моем доме.
Сначала Жюль, теперь Жан-Батист! Подумала я.
Как я могу двигаться дальше, если "семья" Винсента так и норовит появиться в моей жизни? После разговора с Жюлем мои эмоции и так были на пределе, но я решила придерживаться моего первоначального решения — я бы подвергла своё сердце риску, продолжая встречаться с Винсентом.
Когда я прошла в дверь я вдохнула и наполнила свои легкие успокаивающим запахом красок и лаков.
Студия Мами всегда было одно из самых моих любимых мест, где я с удовольствием зависала.
Шесть комнат для прислуги, которые занимали весь верхний этаж нашего здания, были объединены, чтобы создать одно большое пространство. И большая часть потолка была заменена стеклянной крышей, сквозь которую комнату заливало солнечным светом.
Текущие реставрационный проекты Мами были расставлены на мольбертах по всей комнате.
Картины старых мастеров, потемневших от времени: стадо коров, пасущихся на лугу, стояла напротив яркого полотна постимпрессионизма — девушки, танцующие в зале канкан, задирающие нижние юбки. А на соседнем полотне, казалось, что шокированная, увиденным, испанка, одетая во всё черное, стыдливо прикрывает веером свои губы.
— Давайте взглянем на неё, — сказала Мами, забираю у меня свёрток и кладя его на большой стол, стоявший по среди комнаты.
Она осторожно развернула картину и снова подняла её, чтобы хорошенько рассмотреть.
Это был портрет в натуральную величину (до талии) молодого человека, одетого в наполеоновскую солдатскую униформу и высокую черную шляпу с перьями.
Очевидно, что натурщиком был сам Жан-Батист.
— О да, конечно же семейное сходство очевидно, — сказала Мами в восхищении, переводя взгляд от картины на своего клиента и обратно.
Подавшись вперед, он дотронулся до разреза в картине, на уровне лба молодого человека.
— Вот здесь порез, — сказал он.
— Ну раз, разрез ровный, это будет легко исправить.
Нужно просто поставить заплатку с обратной стороны полотна, а здесь даже можно ничего и не трогать.
Как вы говорите получился порез?
— я не говорил, но это был нож.
— Ой! — вскрикнула Мами от удивления.
— Здесь не о чем волноваться.
Внуки, знаете ли, разбушевались.
С этого то момента я перестану им во всём потакать, — сказал он, спокойно глядя на меня, пока говорил.
— Хорошо, не могли бы Вы подождать меня здесь, я оставила свою книгу с квитанциями в квартире.
Кейт, не могла бы ты сделать чашечку кофе господину Гримоду? — она кивнула в сторону кофейника, который стоял в углу стола и вышла за дверь, оставив её открытой.
Я и пожилой ревенет стояли неподвижно, пока не услышали звук старинного лифта, шатающегося от движения.
А потом он шагнул ко мне.
— Что Вы здесь делаете?
— Нам нужно поговорить, — сказал он, его властный голос действовал мне на нервы.
— Жюль сказал мне, что ты видела Чарльза.
Пожалуйста скажи мне, где.
Я решила, чем скорее я скажу Жан-Батисту, то, что он хочет услышать, тем скорее он уйдет.
— Он стоял около клуба, в который я ходила неподалеку от Оберкампф.
Это было в пятницу, около полуночи.
— Кто был с ним? — несмотря на то, что казалось будто лицо у него застыло, я видела, что уголки его губ дернулись, что все явно было не так хорошо.
— Было похоже, что он пришел туда один.
Но зачем?
Он глянул в направлении двери, прикидывая наверное сколько времени он может говорить со мной.
— я пришел сюда по двум причинам.
Он говорил тихо и быстро.
— Первая, чтобы спросить про Чарльза.
Он исчез несколько дней назад, после того — он с неприязнью взглянул на свой портрет, — как продемонстрировал свои навыки по метанию ножей.
— А вторая причина, я должен был нанести не привлекая внимание визит твоей семье.
Мне нужно было посмотреть как ты живешь.
Мой гнев вернулся в туже секунду.
— Вы что шпионите за мной? Что значит "как я живу"? Есть ли деньги у моих дедушки с бабушкой? — я в отвращение помотала головой.
— Да они у них есть, но не столько сколько их у Вас.
Всё равно я не понимаю какое это имеет значение.
Я пошла от него по направлению к двери.
— Остановись! — приказал он и я замерла.
— Деньги для меня не имеют значения.
А вот личность.
Твои бабушка с дедушкой достойные люди.
и надежные.
— Что, достойны того, чтобы починить Вашу картину?
— Нет.
Вполне достойны, чтобы заслужить моё доверие.
Если понадобиться когда-нибудь раскрыть себя.
Когда смысл его слов стал до меня доходить, моя спина напряглась.
Он оказывается следил за моей семьей, чтобы выяснить достаточно ли я хороша для Винсента.
Его должно быть еще не уведомили, что все определенно и бесповоротно закончено.
— Такой необходимости не возникнет.
Не беспокойтесь, господин Гримод, я больше не намерена тревожить в вашу уютную драгоценную жизнь.
Тут я в ужасе почувствовала, как по моей щеке скатилась слеза, и я, сердясь на себя за это, её стерла.
Резкие черты его лица смягчились.
Дотронувшись слегка своими пальцами до моей руки, он сказал, — Но милое дитя, ты должна вернуться.
Ты нужна Винсенту.
Он безутешен.
Я посмотрела вниз и покачала головой.
Жан-Батист взял меня за подбородок своими идеально наманикюренными пальцами и поднял его, наши глаза встретились.
— Он готов пойти на любые жертвы, лишь бы быть с тобой.
Ты не должна ничего ни нам, ни ему, но я очень прошу тебя, выслушай его.
И моя решимость начала таять на глазах.
— Я подумаю над этим, — наконец, прошептала я.
Он удовлетворенно кивнул.
— Благодарю.
Его голос дрогнул, когда он произносил эти слова, должно ыть такое можно редко от него услышать.
Он быстро пошел к дери и начал спускаться по лестнице, когда я услышала шум поднимающегося лифта.
Из него вышла Мами вошла, глядя в свой блокнот, а потом подняла глаза на меня и прошла через дверной проем.
Оглядывая в замешательстве пустую студию, она спросила, — Ну и куда он делся?