Ужасная саба и ее хозяин

Глава 4

Дейдре ждала появления начальника, едва ли не подпрыгивая от нетерпения и волнения. Потому что у нее были новости. Они казались ей важными, но она не знала, как мистер Дейн отнесется. Это было очень нервно, но она все равно собиралась сказать — хотя бы потому, что не могла от него скрывать того, что лазила по сети в поисках информации про его сабу. Это в первую очередь, а уж во вторую — из-за своего неуемного любопытства, которое и толкнуло ее на поиски информации. И теперь ей было ужасно интересно, что из этого знает мистер Дейн. А может, ему известно куда больше, чем самой Дейдре, и он возьмет да и поделится. Как вчера.

Едва он вошел, как обычно, выглядя с утра, будто новая копеечка, Дейрдре вскочила с места и, поздоровавшись, приступила к главному:

— Мистер Дейн, простите, что я тут полезла не в свое дело, но я посмотрела просто из любопытства, ничего такого, честное слово. Но не могу не рассказать. Рейдон — это не фамилия.

Эйдан остановился возле стола Дейдре, приподнял бровь и заинтересованно уставился на нее.

— Часть титула? Что ж, вполне логично. Я уже говорил, что отношения с семьей у нее отвратительные, так что вполне понятно, почему она не хочет иметь отношения к собственной фамилии. Я, впрочем, тоже не хочу, Дейдре. И знать про них не желаю. Предпочел бы никогда про них не слышать, и тем более — не видеть. Так что не нужно подробностей, умоляю.

Дейрдре вздохнула. Плохие отношения с родственниками — это всегда тяжело, и она сейчас сабе мистера Дейна, а главное — ему самому очень сопереживала.

— Я понимаю, мистер Дейн, как скажете. В самом деле, главное — сделать так, как вам лучше. И я очень вам с мисс Рейдон сочувствую, это все так… неприятно.

Последнее слово не было точным, но лучшего Дейрдре не подобрала.

— Спасибо, Дейдре, но сейчас все в порядке. Она живет со мной, родственники на горизонте не появляются, поэтому все хорошо. Так что не переживай. И хорошего рабочего дня, — с этими словами он легкой походкой скрылся у себя в кабинете, оставив Дейдре размышлять над теми подробностями, которых она мистеру Дейну так и не рассказала, по его настоянию. И пришла к выводу, что, в самом деле, информация была бы лишней. И что с того что у мисс Рейдон, как она себя называет, есть замок? Зачем он мистеру Дейну? Он свой маленький дом любит. Да и потом, если бы мисс Рейдон была заинтересована в собственной вотчине больше, чем в сбережении нервов от родственников, которые, видимо, ее имущество отдавать не хотят, она бы про нее мистеру Дейну сама и сказала. Так что, и впрямь, это все не дело Дейрдре.

Сидеть на кухне было очень уютно: и потому, что она тут тоже была старинная, как все остальное в доме — с дубовыми шкафчиками, изразцовыми плитками и очень современной варочной панелью, встроенной прямо в старинный очаг. Даже кухонный комбайн поблескивал медными боками, своим видом встраиваясь в общую атмосферу старины. Однако уютнее всего был Тэвиш: после их совместного похода за грибами отношения между Лейтис и дворецким немедленно установились самые теплые, и теперь он опекал ее не меньше Эйдана.

Вот и сейчас, когда они старательно резали белые грибы, чтобы нанизать их на нитки и потом развесить на веранде сушиться, Тэвиш внимательно выбирал ей ножик по руке, говорил, что не нужно спешить, когда она, глядя на то, насколько быстрее управляется с делом Тэвиш, начинала торопиться и резать кривовато. Грибы, мол, никуда не убегут, а Лейтис наловчится со временем — и у нее станет выходить быстрее само собой.

— Не такая уж у нас с вами, мисс, и огромная добыча, к обеду управимся легко, — сказал он, взяв из дуршлага очередной гриб. — А потом нужно будет за покупками выбраться: грибы — это, конечно, замечательно, но ими одними сыт не будешь.

Лейтис сразу обрадовалась: все-таки ей все время хотелось выйти из дому, чтобы ощутить, что она тут не заперта, как в тюрьме. Ограничение на прогулки ее смущало очень, пожалуй, больше всего остального.

— Я с вами. Хозяин Эйдан разрешил с вами ходить, так я с удовольствием.

— Отличный у нас хозяин с вами, мисс Рейдон, — улыбнулся ей Тэвиш. — Обо всех подумал и позаботился: и мне с вашей помощью будет с покупками легче управиться, и вам не придется дома сидеть скучать в одиночестве. Мистер Дейн меня предупредил и даже денег выделил побольше — на случай, если вам захочется чего-нибудь сверх списка покупок: пирожного там, или конфет.

Лейтис тут же подумала о мороженом, которое не позволяла себе на улице, даже когда деньги были — вдруг заболеет? Болеть на улице было тяжко, она с простой простудой однажды докатилась до воспаления легких и спасибо, что ее пролечили в больнице по бесплатному полису, но все же это было ужасно и страшно: вот так вот чувствовать, что можешь запросто умереть от того, что нет возможности лежать дома в тепле и пить горячий чай с зельями. Она пыталась лечить себя сама, выделяя нужные магические вещества, но, видимо, недостаточно понимала, что ей нужно, и это лишь истощило ее силы. В-общем, мороженого она не ела уже почти два года как.

— Я даже знаю, чего я хочу, — с улыбкой сказала она, и тут же вспомнила о том, чего хотела куда сильнее мороженого. И, кстати, разговор сам довольно удачно повернулся. — А вот насчет хозяина Эйдана, у меня такое чувство, что он ко мне относится не всерьез, хорошо, но не всерьез, и я не знаю, что делать. Я, конечно, понимаю, что не зарекомендовала себя как человек… которому можно доверять и которого стоит уважать, но я бы хотела показать, что не такая уж я и никчемная, только не знаю, как.

Тэвиш немного задумчиво помолчал, сосредоточенно очищая гриб, а потом сказал, так же задумчиво и очень серьезно:

— Если вам так кажется, мисс Рейдон, вполне возможно, что вы отчасти правы. Он о вас очень беспокоится и, может быть, из-за этого чересчур опекает. А вы все же взрослая девушка, а не ребенок, хотя забота и кошке приятна… — он вздохнул. — Меня тоже поначалу опекал, знаете, ну да я вам рассказывал: мы с ним не в лучшую минуту моей жизни встретились, и он всерьез волновался, что у меня на старости лет инфаркт приключиться может от переживаний. А потом успокоился. Вот я сижу теперь, соображаю, что же его убедило, что не надо обо мне печься поминутно, и я сам справляюсь.

Лейтис вздохнула и погладила дворецкого по руке сочувственным жестом. Он правда рассказывал, что Эйдан нашел Тэвиша тогда, когда тот остался без работы по самой грустной из возможных причин: потому что умерла его хозяйка, старая графиня, которой он прислуживал большую часть жизни, и которая была его самым близким человеком. Тэвиш в тот момент не представлял, как может служить кому-то еще, но Эйдан его нашел и уговорил стать его дворецким. Все-таки Эйдан правда был самым заботливым доминантом из всех, кого Лейтис приходилось встречать.

— Он очень заботливый и добрый, но мне хочется выглядеть взрослее и самостоятельнее в его глазах. И я верю, что вы можете мне помочь.

— Знаете что, мисс Рейдон? — с воодушевлением воскликнул Тэвиш, еще немного помолчав. — Пожалуй, он понял, что я в порядке, когда я начал сам себе дела находить и с ними управляться. Не делать только то, что у меня в списке обязанностей обозначено или мистер Дейн приказал, а всерьез принялся сам думать, что для хозяйства нужно. Ну, мне на это, конечно, время понадобилось, втянуться и разобраться, но у вас-то я есть и с удовольствием вам помогу, разумеется, и подскажу. Вот и покажете ему, что вы вполне самостоятельная особа, способная и к рассуждению, и к делу без посторонней помощи.

Лейтис с радостью ухватилась за это предложение, так как оно показалось ей разумным, и они с Тэвишем вместе долго перебирали возможности, соразмеряя с ее вкусами и умениями. В итоге пришли к тому, что Лейтис может помогать в работе по саду. Идея эта ее весьма воодушевила. Во-первых, это было тоже не в доме, так она могла ощущать, что ее как будто никто и не ограничивает, во-вторых, этому приличному для аристократки занятию ее даже обучали, так что немного обращаться с садовыми ножницами она умела, в-третьих, ей сразу представлялось, как приятно будет встретить Эйдана первой. Вот он прилетает домой, а она стоит, собирает граблями чудесно пахнущую свежесостриженную траву, вся такая изящная и соблазнительная, как стриптизерша возле пилона. Он просто обязан будет наконец соблазниться.

Очередного настолько прекрасного и невыносимого зрелища по возвращении домой, да еще и прямо у крыльца, Эйдан не ожидал. Однако оно красовалось прямо перед ним, когда он вышел из приземлившегося флайера: прекрасная попка Лейтис в очередных очень обтягивающих брючках возле цветочной клумбы, над которой она склонилась, что-то тихо напевая себе под нос. Эйдану она показалась самым прекрасным цветком, и он невольно замер, любуясь этим зрелищем, не в силах оторвать взгляда или окликнуть ее.

Впрочем, вскоре Лейтис, радостно сияя, обернулась к нему сама, прижимая к груди огромный трехцветный букет георгинов: белых, розовых и лиловых — и садовые ножницы. Цветы невероятно шли к ее волосам и раскрасневшимся от работы на прохладном осеннем воздухе щечкам. Что она тут не только букет собирала, Эйдан прекрасно видел: на Лейтис были садовые перчатки, перепачканные землей, левая коленка перепачкалась в песке, и на лбу красовалась темная полоса: видимо, убирала волосы от лица и измазалась.

Это был невообразимый коктейль чувств: горячего желания, нежности и гордости от того, что она у него такая молодец, который Эйдан попытался выразить в единственной приветственной фразе — ту часть, которую мог:

— Добрый вечер, милая. Букет совершенно чудесный.

"А ты — еще лучше", — подумал он про себя и, подойдя, обнял ее за талию.

— Добрый вечер, хозяин Эйдан. Я так рада вас видеть. И спасибо, только я букет не сложила еще, вот сами увидите — потом будет совсем красивый. А я вот, видите, себе еще занятие нашла, не только ж Тэвишу надоедать, но вы не думайте, я его одного не бросила, мы грибы сегодня сушили, вот сами сейчас увидите, — затараторила Лейтис, радостно и довольно.

— Ты у меня чудесная, — разулыбавшись до ушей, сказал Эйдан и поцеловал ее в щеку. Ему, разумеется, хотелось не только в щеку, и не переставать ее обнимать, целуя в губы и в шею, а потом забрать у нее георгины и ножницы, положить на ступеньки, а ее саму развернуть и нагнуть, обратно в цветочную клумбу, и, стянув эти издевательски обтягивающие брючки, взять прямо здесь. Но он мужественно взял себя в руки и продолжил радостно и как ни в чем ни бывало: — Без дела совсем не сидишь, еще и новые занятия сама находишь. Моя замечательная Лейтис, я тобой горжусь. Поставишь букет у меня в спальне? Буду любоваться, — продолжая обнимать Лейтис, он потянул ее в дом. Потому что у него тоже были новости и сюрпризы. Вот сейчас, пока она приводит себя в порядок после трудов, он сюрприз из флайера и достанет, чтобы она заранее не видела.

— С удовольствием поставлю, а сюрприз приятный, я надеюсь? — она явно слегка встревожилась и прижалась к Эйдану крепче — видимо, в поисках защиты. Бедная запуганная девочка.

— Очень приятный, — поспешил успокоить ее Эйдан, обняв сильнее. — Я тебе подарок купил. Надеюсь, тебе понравится. Но ты сперва сходи переоденься и умойся, а потом спокойно сядем в гостиной и его откроем. О, грибы, — последний неожиданный возглас был вызван тем, что на веранде и впрямь висели грибы: на длинных нитках, растянутых под потолком, как праздничные гирлянды. Эйдан уже и забыл, как много Лейтис с Тэвишем в четыре руки понабрали, и теперь зрелище "домашних заготовок" поразило его с новой силой.

— Да, это мы вот сделали. И хочу подарок, да еще и сюрприз. Ужасно интересно, — Лейтис слегка подпрыгнула на месте. — Уже жду не дождусь.

Но управилась с букетом и переодеванием она, конечно, не мгновенно, Эйдан успел заждаться, сидя на диване в гостиной с небольшой прямоугольной коробкой в руках. Та была обернута в черную бумагу в розовых цветочках и перевязана розовой лентой: разумеется, он специально под ее волосы выбирал.

— Держи, — торжественно сказал Эйдан, едва прибежавшая Лейтис, изнывая от нетерпения, плюхнулась на диван рядом с ним.

— Ух ты. Как красиво упаковано, — порадовалась Лейтис и принялась невыносимо медленно и осторожно, чтобы не порвать бумагу, высвобождать коробку из упаковки. Эйдан так бы не смог, но наконец она справилась, и едва увидев фирменную упаковку с витиеватой буковкой "М" — логотипом компании — взвизгнула: — Не может быть. Хозяин Эйдан, вы серьезно?

И тут же принялась осторожно открывать коробку. Он и в самом деле выбрал ей голобокс той же фирмы, что и медальон, одной серии, чтобы уж точно пришелся ей по вкусу, и теперь наслаждался ее восторженными попискиваниями.

— Это чтобы ты поменьше скучала в мое отсутствие, когда дел нет, — объяснил он, с улыбкой глядя на нее. — С медальона все же неудобно в интернет ходить, а фильмы смотреть и читать — так и вовсе невозможно толком. А с голобоксом сможешь развлекаться, как тебе вздумается и захочется, — Эйдану подумалось, что какие угодно траты кажутся ему сущей мелочью по сравнению с искренней радостью Лейтис. И он бы ей не только голобокс, а остров в океане купил. Но для нее и это такой огромный подарок. Ей любая капля внимания кажется огромной, не говоря уже о чем-то большем. И ей действительно нужен этот артефакт, чтобы находить себе занятия не только по части работы по дому. Находить Лейтис умела, в этом он убедился сегодня, увидев ее в саду — так что теперь она голобокс вдвойне заслужила.

— Теперь точно не буду скучать, спасибо, — она обняла его за шею, расцеловала его в обе щеки, и, глядя в глаза, негромко и безумно сексуально сказала: — Вы самый лучший, хозяин Эйдан, мне незаслуженно повезло.

У него аж голова закружилась: не поцеловать ее в губы, когда они, восхитительные, пухлые и красивые, были совсем рядом, было почти нереально. Но Эйдан совершил нереальное. Расцеловал ее в щеки в ответ и сказал:

— Очень даже заслуженно, потому что у меня чудесная саба, которая насушила грибов и насобирала букетов, потому что ей все время нужно заниматься чем-то интересным. И которая, к тому же, так от души радуется подаркам, что их исключительно приятно дарить. Пойдем поставим его на стол у тебя в комнате и включим, м? — предложил он, улыбаясь ей от всей души, хотя ему все еще невыносимо хотелось в этой самой комнате заняться с ней вовсе не голобоксом.

Они, впрочем, преотлично провели время до ужина, изучая возможности новой игрушки Лейтис, каждой из которых она радовалась с тем же искренним детским воодушевлением. Потом за ужином обсуждали ее мысли и планы по поводу сада, и заодно по поводу того, чтобы завести больше зелени и цветов на веранде, а то там, по ее мнению, без них было "пустовато". И Эйдан шутил, что с грибами уже стало намного лучше, а потом искренне и всерьез восхищался ее идеями, потому что у нее и впрямь были вкус, и фантазия. И к концу ужина он от души решил, что и безо всякого секса — очень счастливый доминант сейчас, потому что у него есть его чудесная девочка, которая доставляет ему столько радости самим фактом наличия себя в жизни Эйдана.

А занимаются они любовью или нет — это частности. Очень сложные частности, учитывая его садистские пристрастия, которые готовы разделить очень немногие и которые он вовсе не готов вываливать на голову милой и чудесной, а еще к тому же безмерно запуганной Лейтис. Так что, может, даже и лучше вовсе об этом не задумываться и просто наслаждаться жизнью рядом с ней. Хватило его убежденности до того момента, когда Эйдан, собравшись ложиться спать, услышал тихий, но настойчивый стук в дверь своей комнаты.

— Хозяин Эйдан, к вам можно? — спросила Лейтис и едва он дал ей утвердительный ответ, как в комнату вошла она, одетая в черное и весьма минималистичное белье и в развязанный халатик. Любимые им хвостики очень задорно качались, когда она грациозно скользила в сторону его кровати, улыбаясь и поигрывая поясом от халатика, — Хозяин Эйдан, надеюсь сегодня вы рады своей сабе?

От представшего перед ним зрелища Эйдан чуть не упал прямо где стоял. Теперь ему и воображать почти ничего не надо было: чувственные изгибы тела Лейтис предстали перед ним во всей красе, хоть зажмуривайся. Да что ж такое. Это из-за голобокса, выходит?.. Он опять сделал для Лейтис что-то, для чего, по ее мнению, благодарности на словах было мало — и вот пожалуйста, она опять пытается отплатить ему сексом. В ванную, что ли, малодушно сбежать, запершись изнутри? Впрочем, разумеется, этого Эйдан, как доминант, себе позволить не мог. Но ничего другого сейчас не в силах был сделать тоже, вытаращившись на нее во все глаза, как распоследний дурак, и замерев на месте.

Ему представилось, как он прижимает Лейтис к стенке, в одно движение стягивает с нее трусики, подхватывает под бедра, понимая вверх, и тут же входит в нее, решительно и страстно, лишь приспустив халат и лямки бюстгальтера с плеч, чтобы наконец-то целовать и кусать и облизывать эту восхитительную грудь, которая все время являлась ему в эротических мечтах. И рассказывая ей, что она невыносимо наглая, развратная, чудесная, самая лучшая для него девица. Которую он сейчас отымеет как следует, если уж она так напрашивается. Потому что невозможно ее не желать, невозможно ее не целовать, невозможно не трогать ее и пальцем, когда она не просто рядом, а вытворяет такое. Лейтис… его любимая, его единственная саба.

Эйдан вздохнул и тряхнул головой, избавляясь от наваждения, а потом подошел к ней, очень аккуратно запахнул халатик и старательно подвязал его поясом.

— Я тебе всегда рад, Лейтис, — сказал он совершенно искренне. Эйдан хотел, чтобы она была рядом всегда. А сейчас, к тому же, со всей ясностью понимал, что не может ее ни отругать, ни тем более выгнать. Это было бы несправедливо: она искренне хотела проявить к нему хорошее отношение в ответ и делала это как умела. И заслужила от Эйдана только внимания, заботы и благодарности. — Если хочешь, оставайся спать здесь, рядом со мной, на моей кровати. Спать означает сон, закрыть глаза и видеть сны, — он обнял ее и нежно поцеловал в висок. Все это вместе и одновременно было маловыносимо: хотеть ее и целомудренно лежать рядом, нежно обнимать и вынужденно ставить границы… Они просто лягут сейчас, он ее обнимет и попытается как следует все объяснить. Не упомянув при этом, как сильно изнывает от желания. А то тогда она точно не поймет, с чего бы ему отказываться, если саба сама предлагает.

— Я вам не нравлюсь? — растерянно спросила Лейтис, возведя брови домиком, и у нее задрожали губы.

— Во имя Трехликой, — сокрушенно выдохнул Эйдан и тут же подхватил Лейтис на руки, усевшись на кровать вместе с ней и крепко прижав к себе. Пожалуй, не упоминая объяснить не получится никак. Пожалуй, лучше вообще откровенно во всем сознаться, лишь бы его чудесная девочка не думала, что она для него непривлекательна. — Очень нравишься, Лейтис, безумно, невыносимо. С первого дня, что ты здесь. Я сегодня так на тебя засмотрелся, когда ты там возле клумбы стояла, взгляд отвести невозможно… А сейчас и вовсе… невозможно. Ты невероятно красивая и соблазнительная. Но… я хочу, чтобы между нами что-то было, только если ты тоже хочешь, по-настоящему, а не просто потому, что я твой доминант и имею право.

— Как будто на мне где-то написано, что я не хочу, — в сердцах сказала Лейтис, — Или я пристаю ко всем встречным и поперечным и выгляжу такой нимфоманкой, которой не вы нравитесь, а любой встречный, у которого член в штанах имеется. С чего вы вообще такое взяли. Это обидно, между прочим. Как будто я сама вообще ничего решить и понять не могу.

Ему немедленно сделалось невыносимо стыдно. Потому что он, ее доминант, не понял ее чувств и желаний. И обидел этим Лейтис, сильно. Что следует из того, что его саба решила соблазнить его вовсе не из благодарности, а потому что он ей кажется соблазнительным, Эйдан сейчас сообразить не мог. Он слишком волновался про то, что ее расстроил, чтобы думать о приятных перспективах в эту минуту.

— Лейтис, хорошая моя, прости меня, — от всей души сказал он. — Я перед тобой виноват, я тебя не понял, не почувствовал… и виноват. Обидел очень, заставил переживать… я думал, ты это делаешь просто из хорошего ко мне отношения. Из благодарности за мое хорошее отношение. А не потому, что я тебе нравлюсь, как мужчина. И очень сильно этим обидел, потому что нравлюсь. И ты почти до слез расстроилась… и тогда за обедом тоже, да?.. Бедная моя, чудесная Лейтис, прости.

— Обидел. Я тут сутки коварные планы строила, как тебя все-таки соблазнить, а ты… вот, — Тут она уткнулась к нему в плечо и зарыдала.

Эйдан и сам чуть не расплакался от невыносимой нежности к ней, которая накрыла его разом, как огромная волна.

— Моя самая замечательная саба… Сутки. Так для меня старалась, бедная хорошая девочка, а я так ужасно себя повел, — проговорил он одновременно сочувственно и восхищенно, прямо ей в ушко, прижав ее к себе еще крепче. Сейчас не поцеловать ее было просто невозможно, он бы не вынес не поцеловать, и не поцеловать было бы самым чудовищным и жестоким преступлением. — Чудесная моя… Красавица моя… Самая соблазнительная… Самая изобретательная… Самая-самая-самая… — полушепотом говорил он, касаясь ее губ короткими поцелуями и вытирая пальцами слезы со щек. А потом приник к этим губам так ласково и так жадно, как хотел все это время, и, не переставая целовать, уложил на кровать, чтобы улечься рядом и продолжить поцелуй, сжимая Лейтис в объятьях.

— Все равно ведь не соблазнила, — горестно сказала она, когда он прервался, — Ты меня жалеешь, а не повелся.

Эйдан, который за эти несколько минут уже успел заново "повестись" так, что с него пижамные штаны сползали, очень пристально и внимательно уставился на Лейтис, потом перевел взгляд на тот самый орган, из-за которого сползали штаны, и который свидетельствовал о его желаниях лучше любых слов, снова посмотрел на нее, а потом перевернул на спину, нависнув сверху и глядя прямо в глаза.

— Тебе просто попался самый суровый доминант Луденвика, — нарочито серьезно сообщил он. — Который сдерживает свои желания стальной хваткой, даже когда рядом с ним расхаживает самая соблазнительная саба Луденвика в одном красивом нижнем белье, которую хочется незамедлительно прижать к стенке и взять прямо так, стоя, потому что невозможно терпеть, когда она такая красивая. И даже когда она невыносимо эротично трогает его ногой под столом, он остается невозмутим и не велит ей залезть под этот самый стол, чтобы незамедлительно доставить ему удовольствие, хотя ему очень хочется. И теперь бесконечно сожалеет, что этого не сделал. Впрочем… я ведь могу завтра утром за завтраком?.. — полувопросительно сказал он, продолжая смотреть на нее, склонившись к ней совсем близко.

— О да, мой хозяин, — с придыханием ответила Лейтис, — Хоть весь завтрак, я вся в вашем распоряжении.

"Ох, девочка" — мысленно вздохнул Эйдан и тут же нетерпеливо прижался к ней бедрами. Это было прекрасно: и видеть, и ощущать наконец ее желание, которое больше не смешивалось с его собственным — откровенное и сладкое, головокружительное. Самое упоительное, что может быть в мире: то, как Лейтис хочет его. Своего доминанта, способного завести ее даже не приказом, а обещанием приказа. Во имя всех богов… ни один мужчина в мире не мог быть счастливее Эйдана в эту секунду.

— Ты и сейчас в моем распоряжении, — проговорил он, целуя ее в шею возле уха, переплетая свои пальцы с ее пальцами, чтобы прижать руку Лейтис к кровати. — В полном… моем… распоряжении… — он спустился поцелуями вниз по ее прекрасной шее, которая на вкус, под губами, была еще восхитительнее, чем ему представлялось, до самого ободка ошейника, провел языком прямо над ним, поцеловал ключицу под ним, а потом, слегка отстранившись, велел Лейтис: — Сядь, я хочу тебя раздеть, прямо сейчас.

— Да, хозяин, — у нее горели глаза, когда она поднималась и все это время Лейтис смотрела на него безотрывно. Она была настоящей сабой, нуждающейся в том, чтобы ею командовали и подчиняли, жаждущей его власти над ней — власти, которая всегда должна была быть ограничена ее желаниями, зачастую даже невысказанными. Если связь укрепится, то Эйдан будет их ощущать, не станет ошибаться, как сейчас, и всегда будет доставлять ей только удовольствие — в этом были суть и смысл образования доминантно-сабмиссивных пар. Именно это стабилизировало магию сабов прежде всего, а не артефактные ошейники, которые просто помогали справляться, особенно поначалу. И Эйдан горел желанием делать своей сабе только хорошо, но слишком боялся, что после всего ее явно ужасного опыта, она совсем не может подчиняться, как положено ей по ее природе. Но он ошибся, и теперь ему нужно было просто загладить свою ошибку. Показать сабе свою силу и власть, показать, что он всегда будет командовать ею к полному ее удовольствию.

Раздевать Лейтис, неторопливо и с удовольствием, было изысканным наслаждением: медленно стаскивать с ее плечей халатик, поглаживая руки, расстегивать бюстгальтер, чтобы наконец увидеть целиком ее совершенно дивную, прекрасную грудь, взять в ладони, слегка сжать, снова любоваться.

— Моя красавица… восхитительная… — довольно сказал Эйдан, а потом, слегка толкнул ее ладонью под подбородок, велев: — Запрокинь голову, покажи мне шейку, — чтобы погладить пальцами вверх и вниз по всей длине, ласкать возле ошейника, чувствуя, как она трепещет, слышать, как учащается ее дыхание.

Любоваться ей еще, а потом снова велеть: — Поднимись, на колени, — махнув рукой, и когда она встала, добраться губами до этой невозможно сладкой груди, целовать и облизывать, одновременно поглаживая ладонями по спине. — Теперь раздень меня, — отдал он новое указание, не прерывая своих ласк, напротив, сделав их еще более жаркими и страстными, тут же зашептав: — Моя сладкая… моя Лейтис… Моя.

— Ваша хозяин Эйдан, вся ваша, — согласилась Лейтис и старательно снимала с него одежду, пока он ласкал ее грудь, потом слегка, совсем несильно потянул ее за хвостики, это должно было быть можно, оно про власть и доминирование, а не про боль. Когда Лейтис справилась с задачей, потянул ее за хвостики чуть сильнее, заглянул в глаза, спросил:

— Ты ведь хочешь уже доставлять мне удовольствие, моя саба?

— Очень хочу, хозяин, — и по выражению ее лица, по учащенному дыханию, по румянцу и покрасневшим губам было видно, как она хочет, но Эйдан принял суровый вид и сказал:

— Сейчас проверю, — и только тогда позволил себе запустить руку между ее ног. Там было восхитительно горячо и влажно, трудно было оторваться, но Эйдан выдержал лицо, убрал руку, — Действительно хочешь, послушная саба, хорошая. Тогда я разрешаю тебе вылизать его.

Он указал на свой член, и Лейтис склонилась над ним, чтобы выполнить распоряжение. Это было восхитительно — ощущать ее язычок, наблюдать ее красивую спинку и попку, когда она так склонялась, старательно доставляя ему удовольствие. А он продолжал приказывать, чтобы ей было еще приятнее это делать:

— Теперь чуть быстрее… Вот так… Теперь головку… Старайся… О-о-о… Хорошо, старательная саба. Выгни спинку сильнее, хозяин хочет тобой любоваться, — он погладил ее по спине рукой сверху вниз, едва удержавшись в конце от шлепка по попке. — Молодец… Красивая девочка, послушная саба. Заслужила, чтобы хозяин взял тебя сегодня. Хочешь, чтобы я сделал это? — он снова позволил себе слегка потянуть ее за розовый хвостик, пока поднимал голову вверх за подбородок.

Какая же Лейтис была потрясающая, когда так преданно и страстно смотрела на него снизу вверх. Еще красивее, чем всегда, самая красивая сейчас — его, вся целиком, саба хозяина Эйдана. Сама мысль об этом была такой возбуждающей, что у него по позвоночнику пробежала дрожь. И все сжалось в предвкушении того, как он прикажет Лейтис раздвинуть перед ним ноги. Как возьмет ее, придавив к кровати, сжимая в объятьях, ощущая своей еще больше, еще сильнее. Даже воображать это было бесконечным удовольствием.

— Мечтаю, хозяин Эйдан, — согласилась Лейтис, и это, мягко говоря, не передавало того, как сильно она хотела. Она была не просто мокрой между ног, смазка потекла ниже, вся внутренняя часть ее бедер была влажной, так она хотела.

Эйдан умел командовать, умел показать свою власть так, что большего казалось и желать невозможно, даже не нужно было мечтать о том, чтобы он ее выпорол или как-то иначе распорядился ее телом по своему усмотрению — а это были те вещи, которые обычно могли ее довести до такого состояния. И сейчас она мечтала об одном: чтобы этот красивый и достаточно крупный член, с которым она теперь была неплохо знакома, оказался в том месте, которое так его жаждало. У нее давно не было мужчины, Лейтис не настолько низко себя уронила, чтобы спать с собратьями по несчастью на улице, так что сейчас наверняка член Эдана покажется ей даже слишком крупным, и эта мысль доставляла ей неимоверное удовольствие.

— Хорошая саба, любишь доставлять удовольствие хозяину, — Эйдан, продолжая удерживать Лейтис за подбородок, погладил ее большим пальцем по губам, слегка толкнул его в рот, чтобы погладить язык тоже, а потом отпустил ее голову и, как-то особенно строго и решительно велел: — Ложись на спину и раздвигай ноги, — кивнув в сторону подушек.

Сам он остался стоять на кровати на коленях, уперев одну руку вбок и наблюдая сверху, как Лейтис выполняет указание, с видом строгим и невозмутимым. Доминировал над кроватью и над ней самим своим положением в пространстве, видом и позой. Он смотрел на нее внимательно, будто оценивая, насколько она справляется и насколько заслужила, чтобы он отымел ее прямо сейчас, как Лейтис страстно хотелось.

Она лежала, так глядя на него, любуясь его атлетическим телом и изнывая от желания, чтобы он овладел ею не только снизу, чтобы еще и снова так вот властно поласкал ее язык, а потом еще двумя пальцами, жестко и ощутимо и Эйдан, будто услышал ее мысли, опустившись над ей, он оперся на локоть и опустил палец к ее рту:

— Старайся, покажи еще раз хозяину, как ты хочешь, — и когда она облизала палец, втягивая его внутрь, толкнулся вторым пальцем, дождался, пока она выгнется от удовольствия, и тогда вошел в нее на всю длину члена сразу, не жалея.

Это было так восхитительно, что Лейтис застонала, едва не закричала, и Эйдан еще и еще опускал пальцы ей в рот, пока не решил сменить позу. Теперь он наваливался на нее всем телом, давал ей ощутить насколько он сверху и какой он тяжелый — это было совершенно восхитительное чувство, несравнимое ни с каким другим. Он сжимал ее в тесных объятьях, стискивая ладони на плечах и двигался в ней, резко, жадно, страстно, а потом провел рукой вниз, ухватил за попку и хрипло сказал на ухо:

— Закинь на меня ножку. Выше. Вот так, — а потом вошел еще глубже, еще сильнее, так что Лейтис казалось, что она ощущает Эйдана буквально всем своим телом, по которому от каждого его движения в ней расходится дрожь наслаждения.

Он продолжал двигаться, ускоряясь, и целовал ее в губы, в подбородок, в шею, снова спускаясь к ошейнику. А добравшись до него, ухватил зубами и потянул, с глухим страстным полустоном-полурычанием. И Лейтис, ощутив давление ошейника, невольно запрокинула голову, открывая Эйдану шею, которую он тут же принялся снова целовать.

— Моя… моя… моя… Моя Лейтис, моя девочка, моя саба.

— Ваша хозяин, только ваша и больше ничья, ни за что не буду ничья другая, — согласилась Лейтис, потому что ощущала это именно так: она могла быть только с ним, с этим восхитительным красивым властным мужчиной, могла принадлежать только ему, навсегда, потому что ни с кем другим ей не может быть и в половину так хорошо. Она всегда хотела ощущать в себе только его член.

И на этой мысли ее накрыла волна восхитительного оргазма, который длился очень-очень-очень долго, так что Лейтис совершенно выдохлась к тому времени, как он кончился, и ощутила себя свалившейся на кровать тонкой тряпочкой, которую только что очень хорошо отгладили — всем телом Эйдана.

— Лейтис, — шепнул он ей на ухо, теперь совсем ласково, прежде чем, отстранившись лишь ненадолго, укрыть одеялом и тут же, улегшись рядом, сжал в сильных и крепких объятьях, в которых было очень уютно. — Самая чудесная, самая сладкая, самая страстная… С тобой восхитительно хорошо, девочка моя, — все так же шепотом говорил он, касаясь ее щек, подбородка и губ, легкими, неторопливыми расслабленными поцелуями.

— Мхм-м-м, — согласилась Лейтис, у которой сил не было даже на то, чтобы шевельнуть языком, привалилась к Эйдану поближе и мигом уснула.

"С ума сойти" — это была первая внятна мысль, которую подумал Эйдан, когда все закончилось и стихла последняя судорога невыносимо яркого оргазма. И теперь это "с ума сойти" повторялось у него в голове на разные лады, пока он лежал, сжимая в объятьях свое спящее сокровище с растрепавшимися хвостиками. Эйдан очень осторожно, чтобы не потревожить, стянул резинки с волос Лейтис, отложил на тумбочку и продолжил смотреть на ее умиротворенное во сне лицо, слушать ее тихое, ровное спокойное дыхание.

От всего этого и впрямь было можно свихнуться: то ли от радости, то ли от изумления, то ли от понимания, что он все это время вел себя как полный дурак — а скорее от всего сразу и одновременно. От того, что сегодня его жизнь благодаря Лейтис снова сделала кульбит, и теперь его саба сладко спит в его объятьях, ровно так, как он еще вчера, да что там, еще сегодня смел только мечтать. "Ты ей нужен, так же сильно, как она тебе. Понял ты наконец? — строго сказал Эйдан сам себе. — Тебе сказали "ярко-зеленый", вот и слушай, что оракул говорит"

Впрочем, еще лучше было слушать Лейтис, которая всегда и во всем была совершенно запредельно искренней. А особенно с ним, Эйданом, потому что доверяла ему. Так, как, может быть, никому никогда не доверяла в жизни раньше. Своему хозяину, которому только что подчинялась с таким нескрываемым и страстным удовольствием. Эйдан ужасно сглупил, решив, что при таких проблемах в жизни, где она пугается каждого его неосторожного слова и движения, пугается даже неожиданных сюрпризов — проблем в сексе у нее будет еще больше. И потому держал дистанцию здесь куда сильнее. И сглупил. Потому что нужно было делать ровно наоборот, потому что в постели Лейтис вовсе не была запуганной, и он мог ей дать то, что ей нужно, в полной мере. Они оба могли быть друг с другом ровно так, как им обоим было нужно.

"Спасибо, моя чудесная саба", — подумал он, улыбнувшись. Его Лейтис сделала все правильно, принялась его соблазнять и соблазнила, в конце концов. Хорошая саба, замечательная, готовая, если хозяин ошибся и делает все неправильно, взять и сделать правильно. Строптивая, своевольная, беспокойная — самая лучшая для Эйдана. Он бы не хотел никакой другой. Лейтис была лучше всех, лучшая в Луденвике, в Нортумбрии, на всей планете.