Уцелевший

20. В трактире «Павлиний хвост»

Деревенская корчма, находившаяся неподалеку от Кардиналз-Фолли, едва ли была намного моложе самого имения. При Эдуарде Третьем трактир достиг наивысшего процветания, но переустройство главных дорог, случившееся в восемнадцатом веке, оставило харчевню в стороне от главных путей и обрекло служить лишь скромным потребностям обитателей окрестных деревушек. Здание перестраивалось, расширялось, однако в начале девятнадцатого столетия постепенно пришло в упадок, затянувшийся до времен прямо предшествовавших нашему повествованию в современной части.

Года за три-четыре до безрассудной и самовольной отлучки Рекса из дома Итонов, Иеремия Вилкс, лакей местного лорд-пэра, человека богатого и достаточно щедрого, подал в отставку.

Последняя объяснялась тем, что достойный слуга подхватил болезнь аристократическую и раздражающую донельзя. Мистер Вилкс отчаянно страдал подагрой и больше не мог сопровождать господина в частых и долгих путешествиях. Но годы, проведенные в поисках наиболее комфортабельных железнодорожных купе, самых удобных пароходных кают, подходящей одежды; время, посвященное уходу за громадным имением и ежедневным хозяйственным заботам, не миновало для мистера Вилкса бесследно.

Бывший лакей забрал в голову пожить «как благородные люди».

Обсудив собственную отставку с его светлостью, Иеремия признался в давнем своем желании. Лорд-пэр великодушно предложил старому слуге выкупить и отремонтировать «Павлиний Хвост», однако выразил изрядное сомнение в том, что неудобно расположенный трактир принесет новому владельцу хоть пенни дохода.

— Ведь какой-то изначальный капитал просто необходим, друг мой! — сказал его светлость.

И наивно предположил отсутствие надлежащей суммы у честного малого Иеремии Вилкса, верой-правдой служившего столько лет и ни разу не нагревшего руки на хозяйском добре.

Здесь-то его светлость ошибался коренным образом.

Жалованье мистера Вилкса было весьма скромным, однако, бдительно храня достояние лорда от множества мелких воришек, Иеремия резонно полагал, что имеет право хоть немного вознаградить себя за постоянные и непрекращающиеся труды. А поскольку любые и всяческие попытки прочей прислуги склонить Вилкса к игре в карты, ставкам на скачках и прочей дребедени оказались бесполезны, то достойный мажордом сумел постепенно вложить в многоразличные виды собственности такие деньги, что его светлость, вероятно, умер бы от сердечного приступа, узнав истину.

Вслух же мистер Вилкс объявил: ежели господин столь великодушен и собирается за собственный счет привести «Павлиний Хвост» в божеский вид, о прочем уже не стоит беспокоиться, ибо все гости его светлости, приезжающие поохотиться, не смогут разместиться в пределах имения, а потому неизбежно окажутся под крышей «Павлиньего Хвоста», умножая тем самым благосостояние владельца. Да и местные жители отнюдь не отличаются избыточной трезвостью, прибавил он.

В скором времени старинный трактир начал процветать еще больше, нежели в стародавние дни. Разумеется, шумные и назойливые мотоциклисты редко забирались в подобную глушь, владельцы автомобилей странствовали по иным дорогам, но избранные посетители, наслаждавшиеся мирным воскресным отдыхом на лоне почти нетронутой природы, находили «Павлиний Хвост» несравненным и неподражаемым уголком. А умелая и внимательная забота мистера Вилкса, вкупе с огромными кулинарными познаниями его жены, заставляла подписывать представляемый в понедельник счет безо всяких вопросов.

Иеремия разумно и предусмотрительно заполнил винный погреб сотнями бутылок, заказанных у личного поставщика его светлости в Лондоне. Условия покупки были обоюдно выгодны, и чрезвычайно способствовали процветанию трактира. Ужасная, полудетская тирания закона, воспрещавшего торговать спиртным в неурочные часы, оканчивалась на пороге «Павлиньего Хвоста». И ни разу мистер Вилкс не попался, ибо все без исключения клиенты числились его личными друзьями. Это, безусловно, относилось и к местным магистратам, захаживавшим в трактир с похвальной регулярностью. Любой чрезмерно любопытный полицейский чин, дерзавший объявиться в заведении Вилкса и осведомиться, с какой стати джентльмены употребляют горячительные напитки задолго до полудня, встречался с высокомерным, избыточно честным взором владельца и узнавал, что добрые товарищи Иеремии любезно согласились продегустировать образцы из новой партии заказанных вин. Разумеется, совершенно бесплатно, а посему ни самомалейшего криминала в простом дружеском угощении отыскать невозможно. Коль скоро денежные операции отсутствуют, говорил мистер Вилкс высокомерно и оскорбленно (присутствующие подтверждали его слова согласными кивками), то и пронырливым блюстителям порядка придираться не к чему.

Короче, «Павлиний Хвост» был непревзойденным в своем роде заведением, обеспечивавшим постояльцев и посетителей всем возможным — и почти невозможным в иных, расположенных поближе к очагам цивилизации, местах. Рексу трактир был отлично знаком по предыдущим приездам в Кардиналз-Фолли, американец бежал напрямик и десять минут спустя ворвался в хорошо обставленный, уютный зал, где старинные дубовые балки нависали почти над самой головой и весело пылал огромный очаг.

Кроме Танит, в трактире не было ни души.

Девушка вскочила со стула и кинулась навстречу ван Рину. Схватила Рекса за руки с силой, неожиданной в столь тонких, аристократических пальцах.

Она выглядела измученной и осунувшейся. Дорогое зеленое платье было измято и перепачкано, хотя, по всей видимости, девушка отчистила его как сумела. Покрасневшие, заплаканные глаза казались неестественно большими — возможно, благодаря обводившим их темным кругам.

Танит прижималась к Рексу и непроизвольно вздрагивала.

— Слава Богу, вы пришли! — воскликнула она.

— А как вы узнали, где разыскать меня? — быстро осведомился Рекс.

— Дорогой мой, — сказала Танит, бессильно опускаясь на стул и проводя ладонью по лицу. — Прежде всего разрешите попросить прощения за страшную глупость. Я, как последняя дура, угнала вашу машину...

— Герцогскую, — с улыбкой поправил Рекс.

— Пускай герцогскую. Конечно же, не справилась с управлением, вылетела с дороги, чуть не разбилась.

— Уже знаю.

— А потом пять миль проделала пешком.

— Что?! Хотите сказать, вы все-таки побывали на шабаше?

Танит кивнула и вкратце, не вдаваясь в пугающие подробности, поведала американцу о своем пути к сборищу сатанистов. Ее глаза сузились, когда зашла речь о неодолимой силе, увлекавшей навстречу преисподнему козлу.

— Ничего не могла поделать, — жалобно сказала Танит. — Сопротивлялась каждой клеточкой мозга, только ноги шли сами по себе. А потом показалось, будто небеса разверзлись и разгневанный Господь решил уничтожить окаянное сборище! Громовый рев, два ослепительных огня, похожие на чьи-то глаза... Словно карающий дух спускался по склону в эту страшную лощину! Сковывавшая меня сила внезапно исчезла без следа, я помчалась назад во весь опор, вырвалась на равнину, затем обо что-то споткнулась, упала... Думаю, потеряла сознание.

— Это был наш автомобиль, — улыбнулся Рекс. — Но все-таки, откуда вы узнали, что покорный слуга расположился в Кардиналз-Фолли?

— Очень просто! Когда я пришла в себя, лежа на траве, кругом было ужасно тихо. Ни единого звука. Я бросилась бежать без оглядки, не разбирая дороги. Просто хотела убраться подальше от ужасного места. Потом выбилась из последних сил, опять упала и немедленно уснула. Только не смейтесь: уснула в придорожной канаве.

Рексу и в голову не приходило смеяться.

— Наутро просыпаюсь — и обнаруживаю, что лежу возле самого шоссе. Выхожу на асфальт, шагаю невесть куда, и через полчаса попадаю прямиком в Девайз.

Танит помолчала несколько секунд и продолжила:

— Я добралась до городского центра, отыскала гостиницу, и лишь тогда вспомнила, что в кармане — ни пенса. Оставалось только обратиться к местному ювелиру, заложить брошь и получить на руки сразу двадцать фунтов. Правда, вещица стоила не менее сотни, однако я не хочу с нею расставаться и выкуплю при первой возможности. Ювелир любезно согласился переслать брошку прямо в Лондон. Разжившись деньгами, оказалось возможно вернуться в отель.

— После нашего совместного выезда из Клариджа приключилось так много нежданного и страшного, что я начала ощущать себя совсем иным человеком, новой личностью. Противно было вспомнить о недавних поступках и желаниях. Но я отлично сознавала грозящую опасность. Следовало немедленно искать убежища, спасаться от Мокаты. Любой, кроме вас, посчитал бы меня сумасшедшей. Но все события совершенно выходят за рамки ежедневного опыта! Мне было очень одиноко, Рекс. Одиноко и сейчас... Помогите, пожалуйста!

Девушка откинулась на спинку стула, совершенно обессиленная рассказом. Рекс перегнулся вперед, взял обе ее ладони, легонько и ласково сжал:

— Ну перестаньте, милая, перестаньте.

Слово «милая» прозвучало естественно и непринужденно.

— Вы поступили единственно верным образом. Больше ни о чем не беспокойтесь. И волоска с этой славной головки не упадет! Однако, на вопрос мой вы так и не ответили...

Танит приподняла веки и слабо улыбнулась.

— Единственной надеждой оставался Рекс ван Рин, о чьем местонахождении можно было только гадать... Я и принялась гадать.

— Не понимаю.

— Все главные способы гадания временно выключают внешнее зрение, дабы начало работать внутреннее. Слыхали, наверное: чайный лист, хрустальные шары, топленый воск, винные возлияния, карты, вода, внутренности животных, птичий полет, верчение решета, жженая бумага...

— Слыхал, слыхал, — с немалой поспешностью прервал девушку ничегошеньки не разумевший Рекс.

— Очутившись в гостиничном номере, я снова захотела спать — ужасно, почти неодолимо. Но уснуть нельзя было ни в коем случае. Звоню, вызываю горничную, прошу бумагу и карандаш. Запираюсь, кладу руку с зажатым в ней карандашом на бумажный лист, погружаю себя в транс...

Американец прищурился.

— А когда сознание возвращается, на листке нацарапано вполне достаточно, чтобы пулей помчаться сюда и позвонить в Кардиналз-Фолли.

Рекс ван Рин мысленно хмыкнул, однако почел за благо хранить невозмутимое выражение лица. Впрочем, за последние двое суток он всякого навидался, и вспыхнувшее было недоверие быстро угасло.

Отчего бы, собственно, женщине, обладающей необычными навыками, не получить необходимых сведений, погрузившись в транс и применяя непроизвольную запись?

Танит поглядела на прадедовские часы, равномерно тикавшие в углу просторной комнаты. Рекс посмотрел туда же. Пролетело уже полчаса. Американец начал слегка нервничать. А ну-ка, если что-то приключилось с Саймоном или Итонами? Теперь, когда Танит отыскалась, надлежало немедленно возвращаться в Кардиналз-Фолли...

— Прошу прощения, Танит, но мне следует уходить. Сей же час. Нельзя покидать Саймона чересчур надолго.

— Пожалуйста, — сказала Танит умоляющим голосом, — или заберите меня к себе, или не оставляйте одну. Оставите — наверняка явится Моката.

Мгновение-другое американец боролся против искушения произнести: «пойдемте». Если девушка поведала правду, оставлять ее на произвол чудовищных сил было бы преступно. А если нет?

До сих пор она была послушной игрушкой в лапах Мокаты. Неужто переменилась полностью в столь короткий срок? А вдруг Моката подстроил звонок и вызов лишь затем, чтобы выманить его, Рекса, из Кардиналз-Фолли, ослабить защиту?

Если Танит не лжет, она в положении ничуть не лучше Саймоновского и отчаянно нуждается в помощи. Свести обоих под одной крышей и оберегать совместно? Ван Рин тотчас отверг эту мысль. Девушка могла сознательно или бессознательно играть на руку прежнему «наставнику». Тогда в Кардиналз-Фолли, по сути, проник бы вражеский лазутчик, наделенный невесть какими скрытыми познаниями и навыками. Проще было бы сразу распахнуть перед Мокатой двери и с поклоном пригласить в дом.

— А чего именно вы опасаетесь? — спросил Рекс, пытаясь выиграть немного времени. — Оставайтесь в трактире, здесь уютно, тепло, совершенно спокойно.

— Опомнитесь! — воскликнула Танит, вперяя в американца молящий взор. — Опомнитесь ради... ну, хоть ради собственных друзей, коль я не заслуживаю участия! У Мокаты сотня способов разведать местонахождение Саймона. И мое. Сопротивляться чернокнижнику бесполезно. Моката часто повторял: ни единая женщина не оказывалась настолько удачным и безотказным медиумом, — простите за невольное хвастовство. Будьте покойны, по доброй воле он меня не выпустит. И, возможно, уже направляется прямо сюда.

— И когда придет?..

— Погрузит беглую помощницу в транс, передаст через нее мысленный приказ господину Аарону... Саймона вы после этого и на цепи не удержите. А удержите — Моката нашлет на него порчу, опять же посредством и помощью медиума.

Рекс пожал плечами:

— Де Ришло — старый хитроумный лис. Отведет порчу в наилучшем виде.

— Пожалуй, пожалуй! — почти выкрикнула Танит. — Но ведь вы ничего не смыслите в этом, и не понимаете: если действие Мокаты столкнется с равным или превосходящим по силе противодействием, вибрации, так сказать, рикошетом ударят посылающего!

— Велика беда! — улыбнулся Рекс, опять беря девушку за руки и стараясь успокоить. — Треснет Мокату его же собственным камнем — подумаешь, потеря!

— Нет, нет! Он ведь потому и пользуется медиумами! При удачах погибает намеченная жертва, при срывах же расплачивается не Моката, а загипнотизированный человек, служащий источником излучения...

* * *

— Экая сволочь! — сказал американец, немного помолчав. — Скверные дела...

Мозг ван Рина работал с лихорадочной быстротой. Правду говорит или обдуманно, изощренно лжет? У Саймона, по крайней мере, есть Ричард, Мари-Лу, герцог... А на кого рассчитывать этой несчастной, запутавшейся в...

— Одну минуту, — внезапно произнес Рекс изменившимся, напряженным голосом. — Вы же приняли сатанистское «крещение»! На что рассчитываете?

— Не принимала! Должна была принять прошлой ночью, но ведь, слава Богу, разбила машину, опоздала, а потом герцог на своем автомобиле разогнал весь шабаш!

Рекс оторопело уставился в глаза девушки, начиная понимать: положение осложняется еще больше.

Любовь, которую он безуспешно пытался подавить, разгорелась с удвоенной силой, испепеляя последние доводы, продиктованные чувством долга и простым здравомыслием. Надо было оставаться в трактире и защищать Танит.

— Хорошо, — сказал ван Рин, отбросив последние колебания. — Остаюсь.

— Слава Богу, — повторила девушка, со вздохом неописуемого облегчения, — Слава Богу!

Рексу отчего-то припомнился бледный рассвет над Стонхенджем, усталое, осунувшееся лицо герцога, его разъяснения касательно страшного Талисмана Сета, способного разверзнуть адские врата и впустить в ничего не подозревающий мир апокалиптических всадников. Едва лишь Моката разыщет окаянную вещь...

Речь идет, напомнил себе американец, не просто о безопасности Саймона и Танит — судьбы всего человечества поставлены на карту, но человечество никогда и ни за что не согласится поверить подобной «чуши». Нужно сражаться маленьким сплоченным отрядом и, если потребуется, совершить убийство. Не колеблясь и не рассуждая. А, если понадобится, даже пожертвовать собой. Тоже безо всяких колебаний...

С неожиданной отчетливостью ван Рин понял: выпадает золотой, неповторимый случай перенести сражение на вражескую территорию. Девушка совершенно убеждена, что Моката не пожалеет усилий, дабы заполучить ее назад. А герцог недвусмысленно сказал: при свете дня сатанист ничем не отличается от любого заурядного негодяя, не обладающего противоестественными возможностями...

— Эгей! — выпалил американец. — А почему бы не подождать вашего бывшего руководителя, не оглушить и не доставить герцогу на дом? А? Пускай де Ришло сам решает, как обезвреживать милейшую особу господина Мокаты.

— Опомнитесь, Рекс, — печально улыбнулась Танит. — Хулиганское нападение на посетителя с последующим насильственным похищением? Да вас упрячут за решетку еще до заката!

Рекс мысленно выругался. Действительно, мистер Вилкс навряд ли выразит особый восторг по поводу столь решительных действий под крышей процветающего трактира. Объяснить причину подобной выходки нечего и думать — не в тюрьме очутишься, так в палате для буйнопомешанных. Впрочем, вероятнее всего, Моката сумеет сыскать девушку где угодно, и затевать потасовку в «Павлиньем Хвосте» ни к чему.

Вполне возможно подыскать укромное, уединенное местечко. Танит придется поработать своего рода приманкой. Наживкой...

Рекс поежился и счел за благо не излагать последнего соображения.

Еще с минуту он опять взвешивал, не отправиться ли в Кардиналз-Фолли, но это казалось в высшей степени безрассудным ходом. Пустив Танит под Итоновский кров, и думать было нечего прогонять ее перед наступлением ночи. А предстоящая, по словам герцога, атака вполне могла обрушиться на девушку — слабейшее звено в оборонительной цепи — и погубить всех. Моката все равно едва ли дерзнет явиться в неприятельскую крепость собственной непотребной персоной... А вот лесок за трактиром отлично способен послужить прикрытием! Превосходный шанс!

Американец искоса поглядел на Танит и предложил:

— А давайте-ка прогуляемся!

Девушка покачала головой.

— С удовольствием согласилась бы, но устала сверх меры. Спала-то всего ничего, да еще в грязной придорожной канаве!

Рекс понимающе кивнул.

— Мы с герцогом тоже почти глаз не сомкнули. Рассвета дождались в Стонхендже, портом ринулись в Амсбери. Там де Ришло быстро снял маленькую комнатенку. Нас, кажется, приняли за компанию гомосексуалистов: его светлость потребовал внести в спальню три кровати и сдвинуть вместе... Поглядели бы вы на физиономии хозяев! Но герцогу было совершенно все равно. Сказал, что силы Саймона иссякли и с малого глаз нельзя спускать, пока не доберемся до Итонов. Положили Аарона посередке, сами пристроились на флангах — перехватывать и усмирять, ежели Моката отдаст мысленный приказ. Для пущей верности де Ришло велел снять ремни и галстуки, привязать запястья и лодыжки Саймона к нашим собственным. Пояснил, что защитные вибрации таким образом усилятся и умножатся. Подремали вполглаза часа три с половиной — вот и весь отдых... Слушайте, в лесу тепло и сухо, май стоит изумительный, давайте самый чуток побродим!

— Если настаиваете, — слабо улыбнулась Танит, — побродим. Спать нельзя все равно. И до завтрашнего рассвета не давайте мне даже задремать, хорошо? После полуночи наступает второе мая, мой день рождения. Роковой день, помните? Он может окончиться добром или худом, но в любом случае — это день переломный. И я боюсь, Рекс, ужасно боюсь...

Американец бережно обнял девушку за плечи и вывел через боковую дверь в залитый солнечным светом сад. Иеремия Вилкс позаботился установить там две мишени для стрельбы из лука, на радость и забаву местным сквайрам, не упускавшим случая поупражняться в знаменитом английском искусстве, неуклонно осушая стакан вина либо кружку эля после особо удачных попаданий. Последнее обстоятельство изрядно увеличивало доходы славного трактирщика.

Вдали сад постепенно переходил в лесок, точнее, обширную рощу. Неглубокий ручей служил естественным рубежом владений мистера Вилкса. Достигнув берега, Рекс подхватил Танит на руки прежде, нежели девушка успела возразить, и одним прыжком перемахнул поток. Танит лишь удивленно посмотрела в глаза ван Рину.

— И сильны же вы, Рекс! Большинство мужчин без труда поднимают женщину, а вот преодолеть с такой ношей ручей шириною пять футов не всякий сумеет.

— Кой-какая силенка имеется, — добродушно сказал Рекс. И вовсе не поторопился отпустить девушку. — Ничего и никого не опасайтесь. Я усмирю Мокату, будьте уверены.

— Уверена, — шепнула Танит.

Она обняла американца за шею, и Рекс углубился в рощу, бережно прижимая к себе драгоценную ношу. Наконец, окна трактира исчезли за стволами зеленеющих буков. Тихо жужжали пчелы, стрекотали кузнечики, разноцветные мотыльки перепархивали с цветка на цветок.

— Ты устанешь до полусмерти, — негромко сказала Танит и прижалась щекой к могучему плечу Рекса.

* * *

Новая, неведомо откуда возникшая, неизвестно кем спущенная на злополучную прогалину тварь ковыляла неподалеку от церковной руины. Краем глаза испанец подметил неожиданное движение, быстро глянул влево — и едва не выронил самострел.

Сколь ни был тошнотворен болотный пес, он хотя бы в гнусном и несчастном посмертии своем сохранял подобие положенных природою очертаний. Гадина же, близившаяся к Родриго через поляну, могла присниться лишь воображению, расстроенному белой горячкой.

Громадный рыбий череп, оснащенный двумя рядами треугольных зубов, увенчивал тело карликового и — не в пример славным эллинским полубожкам, — невыразимо уродливого сатира. Подобной рыбищи кастильцу не доводилось видать до того, и никогда не привелось повстречать впоследствии. Праправнуки Родриго, дравшиеся в бассейне Амазонки с индейцами аймара и гуарани и повидавшие много чудес и див, напрочь недоступных человеку одиннадцатого столетия, наверняка признали бы в морде чудовища пиранью — однако увеличенную до невообразимых размеров. Ибо на свете есть животные, рыбы, ящеры и птицы — чаще всего, почему-то, рыбы и ящеры — воплощающие неизбывную, самодостаточную злобу ко всему живущему. Вспомним акулу. Вспомним ту же пиранью. Вспомним крокодила. Это живые машины уничтожения, созданные лишь терзать, рвать, заглатывать. Земные тени потусторонних существ, с коими по собственной воле встречаются лишь бесноватые, вроде погибшего двумя сутками ранее Торбьерна, или еще не родившегося Дамьена-Мокаты, отлично знавшего, кем был в предыдущем своем воплощении, вспомнившего все, и любой ценою стремившегося отвоевать утраченное...

Ничего подобного Родриго, разумеется, в голову не брал. Он только с холодной отчетливостью понял: наступает конец. Тварь близилась неуклюже, безо всякой положенной законами естества легкости; припадала на узластую клюку, щерилась и щелкала зубами, — но продвигалась вперед со скоростью невообразимой в столь неприспособленном для земного бытия теле. Копыта грохали о сухую травянистую почву неравномерно, спотыкались, путались в траве; клюка шарила, точно палка слепого, но заподозрить страшилище в слепоте не мог бы никто. Два невыразимо страшных оранжевых глаза вращались в черепных костях, смотрели пристально и безошибочно. Эта тварь отнюдь не была простой куклой и отлично знала, на кого и зачем шла...

— Бей! — заревел над ухом испанца Бертран де Монсеррат. — Сначала собаку!

* * *

Говоря строго, в ту изобильную событиями ночь на поляне одновременно охотилось два ежа. Второй, будучи меньше и слабее, промышлял близ опушки, сторонясь матерого и отнюдь не всегда приветливого собрата.

Нынче робкому и стеснительному зверьку повезло. Гам, топот и всеобщее смятение вспугнули затаившуюся в норке мышь, выгнали ее прямо на колючего добытчика. Ежик прянул, сомкнул челюсти, помотал головой и только-только вознамерился приступить к честно заработанной трапезе, как большая продолговатая штуковина коротко взвыла и впилась в землю неподалеку от чуткого черного рыльца.

Перепуганный малыш отскочил, точно ужаленный, поспешно свернулся клубком, подставил неведомой пакости встопорщившиеся колючки. Никакого нападения не последовало.

Ежик осторожно высунул наружу холодный влажный нос, принюхался. От знакомой поляны, простиравшейся слева, разило чем-то невыразимо грозным, веяло смертью и тленом — двумя запахами, ненавистными всякому лесному существу. Еще недавно здесь было тихо и спокойно, проголодавшиеся ежи выбрались на положенную ночную прогулку и оказались застигнуты вихрем небывалой схватки.

Забияка погиб немедленно.

А осторожному крошке еще предстояло исполнить важное, неотъемлемо необходимое дело.

Но сам ежик об этом, разумеется, и не подозревал.

* * *

Родриго промахнулся.

Даже самый опытный, искушенный и понаторелый в своем искусстве стрелок не застрахован от случайных неудач. Тем паче, стрелок изнуренный, издерганный испытаниями, обычному человеку не причитающимися.

Арбалет вздрогнул. Стрела, нацеленная точно и безошибочно, сдвинулась на одну восьмую дюйма. Угол отклонения составил примерно два градуса и обозначил итоговый промах, равный половине локтя.

Болотный пес оказался невредим.

В туле, укрепленном посередине груди, осталось три подаренных стрелы.

Извлекать и накладывать новую было уже некогда.

Бертран де Монсеррат успел отшвырнуть Родриго в сторону мощным ударом ладони, отпрянул и покатился по лесным травам сам, избегая пагубного удара.

Тлетворная тварь мелькнула в воздухе, пронеслась меж разлетевшимися противниками, удачно миновала корявый дубовый ствол, умело упала на все четыре лапы.

Родриго рванул стальную тетиву, и со смятением почувствовал, как непроизвольно разжались ободранные в кровь пальцы, как витая жила неподатливо рванулась вперед и снова замерла в исходном положении.

Даже бычья мощь испанца не была беспредельна.

Пришло время платить.

Родриго де Монтагут-и-Ороско неторопливо поднялся на ноги. Точно так же вставал он перед арабской кавалерией, шедшей в атаку по гренадским пустошам, — вставал, дабы отбить или погибнуть. Однако, по сравнению с нынешним противником, арабские наездники выглядели добрыми старинными приятелями...

Болотный пес уже остановился и обернулся. Полуразложившаяся мразь не мыслила самостоятельно. Падаль просто направлялась чужой волей. Однако направлялась верно, целеустремленно, безошибочно.

— Спина к спине! — грянул рядом совершенно и всецело пришедший в себя де Монсеррат. — Защищаемся!

Родриго повиновался не рассуждая.

— Собака тебе, скотина мне! — прорычал Бертран. — Управишься — поможешь!

Испанец принял нападающую мразь на острие клинка. Меч работал удивительно легко — гораздо проще, нежели в бою с живыми людьми. Родриго вновь невольно изумился всеобщему страху перед вурдалаками. До чего же податлива перегнившая плоть...

Рыбообразное чудище придвигалось.

Трясучие скелеты наступали.

Трясинная гадина потеряла в столкновении с Родриго половину передних зубов, отпрянула и снова рванулась вперед. Испанец ударил наотмашь, почти не целясь. Напрочь отрубил остатки головы. Шатнулся вослед собственному клинку...

Семеро трясучих скелетов замыкали круг. Они двигались упорно, бесстрашно, жертвовали собой, отвлекая неприятеля и готовя поле для решающей атаки главного противника. Пираньеголовую тварь отделяло от двух последних защитников прогалины не свыше двадцати ярдов расстояния.

— Бей! — снова сказал Бертран де Монсеррат. — Круши, подлец! На тебя вся надежда!

Двое бывших друзей стояли спина к спине, отражая дьявольскую атаку. Кто уходил от воющего кончара, которым вооружился при отъезде норманнский барон, того настигал неотразимо сокрушавший меч испанца. Малейшая оплошность, огрех, простая нерасторопность могла стоить жизни. Однако ни тот, ни другой не промахивались, не грешили против правил фехтования, уклонялись и разили сообразно боевым навыкам. А уж этого-то и у Бертрана, и у Родриго доставало в избытке.

— Берегись! — выкрикнул испанец.

Монсеррат легко уклонился, развалил подступивший сбоку скелет. Кастильский рыцарь ударил сплеча, опрокинул предпоследнего, едва не угодил в зубы крепкому, сохранившему все пересохшие и мумифицированные связки неприятелю, но Бертран успел треснуть по черному черепу затянутым в кожаную перчатку увесистым кулаком. Родриго хлестнул умертвие плашмя, раздробил ребра, поверг навеки. Резко пихнул барона в сторону.

— Задержи! Хоть немножко!

Зубы преисподнего чудища лязгнули в каком-то дюйме от Бертранова плеча. Де Монсеррат непроизвольно охнул, отмахнулся клинком. Гадина приняла удар на клюку и прочнейший, дважды закаленный стальной меч переломился.

Испанец со всей силой отчаяния натянул тетиву, метнул в желоб серебряную стрелу, почти не целясь нажал спусковой крючок. И вновь промахнулся — на этот раз всего с трех ярдов расстояния.

Барон ударил сапогом, отбросил омерзительную тварь, отлетел сам. Страховидная нечисть оказалась неимоверно тяжела, хоть и достигала Бертрану едва ли до середины груди. Будь у рыбьего черепа какое-то подобие губ, он, вероятно, осклабился бы, глядя на сбитого собственным движением противника. Впрочем, тварь нацеливалась отнюдь не на Бертрана.

Родриго выхватил из колчана последнюю серебряную стрелу, отпрыгнул за дубовый ствол, исступленно заработал воротом. Чудище непостижимо быстро взмахнуло клюкой и отразило болт, выпущенный в упор. Следующий взмах наверняка раскроил бы кастильцу голову, но успевший вскочить Бертран опять остервенело пнул потустороннюю тварь. Испанец ударил по рыбьей харе прикладом и тотчас лишился арбалета, ибо мореное дубовое ложе непостижимым образом разлетелось вдребезги.

Оба рыцаря замерли.

Исход боя становился ясен.

* * *

Если ежи вообще способны потеть, то маленький робкий зверек изрядно взопрел, волоча тяжелый арбалетный болт через большую, а по ежиным крохотым меркам и вообще неоглядную прогалину. Ежик ухватил стрелу, сомкнув зубы у самого острия — точно так же таскал он ужей, пойманных во время ночных вылазок. Он понятия не имел, зачем это делает, но трудился не покладая коротких лапок, ведомый неизвестной властью. Он бежал во всю прыть.

И успел.

* * *

Только чудом испанец сумел отклониться.

Узловатая клюка, метившая в лоб, мелькнула мимо, дернулась вослед Родриго, зацепила.

Удар конского копыта, вероятно, был бы легче этого скользящего прикосновения.

Из глаз кастильского рыцаря посыпались искры. Испанец пошатнулся и рухнул наземь. Бертран де Монсеррат хлестнул чудовище кулаком, взвыл, едва не расшибив руку вдребезги, но все же отвлек проклятущую нечисть. Рыбо-сатир обернулся, испустил зловещее шипение, изготовился напасть...

Маленький холодный нос уткнулся в ладонь Родриго.

Рыцарь непроизвольно стиснул пальцы и ощутил в кулаке знакомый граненый стержень. Еще ничего не понимая, он пошевелился и тотчас крикнул от ужаса, ибо неведомая гадина склонилась к самому лицу, разевая челюсти, готовясь впиться в горло.

Родриго нанес удар, нацеливаясь прямо в лютый оранжевый глаз. Серебряный наконечник погрузился верно и глубоко.

Дикого рева испанец уже не услыхал.

И не увидел, как, обратившись облаком алого дыма, взвилось и навсегда пропало страшилище, воспоминание о котором пришлось прогонять из памяти на протяжении долгих лет.

Родриго де Монтагут лишился чувств.

* * *

— Ну передохни же чуток, — сказала Танит.

— А я и не устал ни капельки, — весело отозвался Рекс. — Ты же легче перышка!

— Хорошенькое перышко! Давай посидим под этими деревьями. Здесь так уютно и спокойно...

— Я мог бы нести тебя целую милю. Честное слово.

— Лучше устроимся на траве. Ты был совершенно прав — тут гораздо приятнее, чем в трактире.

Американец осторожно усадил девушку на покатый травянистый склон, встал рядом на колени и не выказал ни малейшего намерения отпускать хрупкие плечи Танит. Заглянул прямо в янтарные, дремотные глаза.

— Вы любите меня! — промолвил ван Рин с неожиданной уверенностью. — Правда?

— Правда, — призналась Танит, слегка вздрогнув. — Только вы, Рекс, не должны любить меня в ответ. Вы же помните, что я сказала вам вчера. Час гибели близок. Возможно, он наступит уже завтра...

— Дудки! — яростно возразил американец. — Мы укротим этого дьявола Мокату! Герцог ему пропишет по первое число, не сомневайтесь!

— Но, милый, ведь Моката здесь вовсе ни при чем! — печально произнесла Танит. — Это старое предсказание. Судьба. Ты знаешь меня совсем недавно, и должен запретить себе...

— Ты не умрешь! — выпалил Рекс. И внезапно засмеялся. Неукротимая, жизнерадостная натура американца взяла свое.

— А даже если завтра мы умрем оба, — сказал ван Рин, — остается еще сегодня! И я люблю тебя, Танит. Сама знаешь...

Ее руки обвились вокруг мускулистой шеи Рекса.

* * *

— Родной, — произнесла Танит полчаса спустя, — любимый... Но теперь, — добавила она со слабой улыбкой, — когда в довершение ко всему... А я не спала без малого тридцать шесть часов... Нельзя спать, и все же я просто не выдержу предстоящей ночи, если не подремлю хоть немного. Ты подле меня, и ничего-ничего не может приключиться, правда?

— Разумеется, — хрипловатым голосом отозвался Рекс. — Ни человек, ни дьявол тебе не повредят, покуда я рядом. Бедная, ты, наверно, уже и говоришь-то с трудом! Спи немедленно, я постерегу.

С глубоким вздохом Танит повернулась, положила голову на плечо американца, угнездилась поудобнее.

Сомкнула веки...

День постепенно клонился к закату. Конечности Рекса уже изрядно затекли, однако молодой человек и шевельнуться не смел, боясь потревожить спящую. Рекс лихорадочно размышлял о вещах непонятных и малоприятных.

Во-первых, Моката не появился. Во-вторых, что должны думать обитатели Кардиналз-Фолли, которые наверняка головы себе сломали, гадая, куда подевался ван Рин, и что с ним приключилось. Мари-Лу знала: Рекс отправляется в трактир. Знала зачем, и на какое свидание. Конечно же, Итоны уже позвонили владельцу, а тот объявил: американец и незнакомая девушка ушли в неизвестном направлении. Как последний болван, подумал Рекс, я даже не оставил им весточки.

Тени удлинялись. О Мокате по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Нехорошие сомнения опять начали терзать ван Рина. А если Танит бессознательно, отнюдь не ведая, что творит, выманила его на открытое пространство, ослабив и без того маленький гарнизон Кардиналз-Фолли? Правда, Саймон остался под защитой Ричарда и Мари-Лу, да и герцог уже наверняка торопится назад, но де Ришло едет в одиночку... Поди узнай, какую пакость способен учинить Моката, дабы воспрепятствовать благополучному возвращению главного противника! И, ежели, не приведи Господь...

Рекс поежился. Ричард настроен весьма скептически, а в довершение ни аза не смыслит в мистической защите, в мысленных преградах, столь необходимых в продолжение предстоящей ночи. А он, ван Рин, по меньшей мере видевший действия де Ришло накануне, способный не рассуждая, по памяти, воспроизвести хоть что-то, — удалился и не возвращается.

Чистой воды дезертирство.

И Саймон вполне может оказаться беспомощен перед вылазкой сатаниста...

С ужасом и содроганием Рекс понял: уже смерклось. Танит продолжала спокойно и мирно спать.

Окаянная ночь наступила, и они остались в безмолвном, пустом лесу.