Уцелевший

12. Путь на шабаш

Оставшийся лежать ногами к хижине Родриго не сразу понял, отчего молодой баск попятился и дико, нечеловечески завопил. Холодная воздушная волна хлынула на прогалину, ноздри кастильца затопило внезапное зловоние. Пахнуло смрадом полуразложившейся мертвечины и острым запахом болотной сырости. Жалобно хрустнула опавшая ветка.

Мануэль обронил меч и, повернувшись, ринулся наутек. За считанные мгновения он пересек поляну, вломился в заросли на противоположной стороне и, продолжая неистово реветь от лютого ужаса, помчался прочь — в неведомые дебри.

Гадать о причине столь внезапного отступления испанцу пришлось недолго.

Темная фигура проковыляла мимо простертого на траве Родриго, торопясь вослед беглецу. Капитан повернул голову — и едва не закричал сам. К счастью для иберийского рыцаря, горло сдавило спазмой, и утробный вой, уже готовый рвануться из груди, разбился о судорожно сократившиеся мышцы и связки.

Огромный мертвец, покрытый высохшей коркой тины, отчетливо различимой при свете ослепительно яркого лунного серпа, ковылял по затерянной в глуши прогалине. Глазницы почернелого, сгнившего черепа устремлялись туда, куда, словно всполошившийся русак, удрал баск Мануэль. Упырь миновал испанца, гулко протопал мимо бревенчатого домика и, в свой черед, исчез, поглощенный дремучим лесом. Он бежал по следу баска неторопливо и неутомимо.

Многие годы спустя понимающие люди объяснили Родриго, лишь однажды разоткровенничавшемуся в долгий зимний вечер за добрым кубком гретого хереса, почему и он сам, и обе женщины остались живы.

Всех троих спасли фехтовальное искусство кастильского рыцаря и неизрекомый ужас, отнявший у Мануэля всякую способность рассуждать.

Как ни вымотан был испанец, а дрался гораздо искуснее, чем взбешенный и сравнительно молодой противник. Не поломайся меч, не подвернись под ногу мертвый Альваро, в итоге Родриго неминуемо взял бы верх — и погиб смертью, хуже которой не придумать, ибо трясинная тварь уже спешила к месту схватки. Мануэль получил в бою две-три поверхностных раны — вполне безопасных, но изрядно кровоточивших. Мстительный баск не придал пустяковым царапинам особого значения, по опыту зная, что вскоре кровь сама собою свернется и остановится, а потому с перевязкой можно и обождать. Вурдалак же пошел на запах свежей крови безошибочно и неотвратимо, как нападающая акула.

— Да ведь совсем рядом в крови плавали целых четверо, жри — не хочу, — недоумевающе сказал тогда Родриго и, проворно допив кубок до дна, попросил новый.

— Вы, сударь, винишко вот подогремши употребляете, потому как зима на дворе, — ухмыльнулся ловчий Карлос, пользовавшийся давним расположением де Монтагута, и позволявший себе небольшие вольности в обращении с господином. — А упырь, он разуметь ни шиша не разумеет, но чует, где кровушка покойницкая, где живая. Живая-то ему, нечисти поганой, ох как слаще! И сдрейфил дружок ваш, видать, до полного одурения. В хижине запираться надобно было, не то на дерево прыгать. А бежать от вурдалака — это все едино, что от волка бежать: не сразу настигнет — понемногу догонит...

Карлос отхлебнул изрядный глоток и назидательно закончил:

— Он, ведь, паскуда, устали не знает.

* * *

Огромная испано-сюиза вихрем промчалась мимо деревушки Амсбери и вылетела на длинное извилистое шоссе, уводившее к западу. Сидевший за рулем де Ришло немного сбросил скорость и заговорил:

— Хорошо иметь полезные знакомства. Я связался с бывшим суперинтендантом Скотланд-Ярда, Клаттербеком.

— Глава частного сыскного агентства?

— Так точно.

— Но... ведь собирались же заняться этим делом сами, — выдавил Рекс.

— И займемся. Клаттербек должен был просто выследить угнанную автомашину марки роллс-ройс. И, по моей личной просьбе, не задерживать похитительницу. Провожать по дорогам... как изволит выражаться ваше поколение?.. пасти, время от времени ставя меня в известность об эволюциях несравненной Танит. Что и делали полдюжины агентов на мотоциклах. Графиня д’Юрфэ, не дождавшись девушки, выехала из отеля ровно в четверть пятого. Зеленый даймлер. Разумеется, его тоже «пасут».

Герцог усмехнулся.

— А Моката?

— К сожалению, временно утерян из виду. Но это уже ни малейшей роли не играет. Милые дамы выведут нас прямо в нужное место.

Рекс тряхнул головой.

— Из вашей светлости вышел бы неплохой частный детектив.

— И профессиональный тоже, — ревниво заметил де Ришло.

Испано-сюиза быстро одолела несколько миль открытого пространства, миновав зеленые, волнистые, обдуваемые прохладным ветром холмы. Остановилась у обочины, в полумиле от деревеньки Чилбэри. Шестеро мотоциклистов уже поджидали герцога, вполголоса переговариваясь меж собой. Один из них отделился и направился к автомобилю.

— Известные личности находятся в большом доме у дальней околицы, — доложил сыщик. — Спутать невозможно: дом стоит на отшибе и окружен купами деревьев.

— Благодарю, — спокойно кивнул де Ришло. — А кроме этих двоих, много набралось гостей?

— Да сотенка, пожалуй, будет.

Рекс выпучил глаза.

— На задворках припарковано штук пятьдесят машин, в каждой прикатило человека два-три. Помощь потребуется?

Ван Рин подтолкнул герцога локтем. Де Ришло и бровью не шевельнул.

— Едва ли. Я чрезвычайно доволен вашими услугами, так и передайте шефу. Коль скоро потребуетесь в дальнейшем, позвоню отдельно.

— Побойтесь Бога! — прошипел Рекс. — Пятьдесят на одного! Попросите парней остаться, все-таки восемь — не двое!

— Исключено, — кратко ответствовал герцог.

Детектив оглядел обоих с тщательно скрываемым любопытством, гадая, что за непостижимое дело затеяли сумасбродные богачи. Однако огромный американец явно рассчитывал на помощь, а потому нарушение закона было маловероятно.

— Ну, сэр, — протянул сыщик, — если ничего больше не требуется, мы, наверное, двинемся...

Он поднес пальцы к твидовому козырьку своего кепи.

— В Лондон пора. Смеркается.

— Еще раз благодарю, — любезно кивнул де Ришло. — Спокойной ночи.

Затрещали мотоциклетные двигатели. Герцог немного выждал и включил передачу.

На малой скорости, с едва слышно работающим мотором испано-сюиза прокатила через притихшую, готовившуюся ко сну деревню. Почти во всех коттеджах уже гасили электрические и керосиновые лампы, и лишь в уютном, ярко освещенном трактирчике продолжала тихо звучать веселая музыка.

Шли последние часы апреля месяца.

* * *

Бесшумно приотворив укрепленную на кожаных петлях дверь хижины, баронесса де Монсеррат едва не вскрикнула. Поскольку непрекращавшийся лязг и звон стали смолк, Эрна рассудила, что бой окончен и можно выглянуть наружу.

Бой действительно завершился — и самым неожиданным для молодой женщины образом. Баск стоял на коленях подле поверженного Родриго и крепко стягивал испанца путами.

Странная, неестественная тишина повисла над Хэмфордским лесом. Не стрекотали цикады, не кричали козодои, не ухала сова. Даже ветер не шелестел ни единым листом. В этом нагонявшем тоску безмолвии злобное шипение баска прозвучало внятно и отчетливо.

Эрна тихо отступила внутрь домика, чувствуя, как покрывается холодным потом. В глазах у нее потемнело, баронесса запнулась об изножье постели, неловко шлепнулась на медвежью шкуру.

— Госпожа, — простучала зубами Иветта, — госпожа, я боюсь...

— Ни звука, — выдохнула Эрна.

Прижимая к груди облегавшую тело ткань, она поднялась, наклонилась, пошарила. В хижине было уже почти совсем темно. Отыскав на ощупь клинок, принадлежавший толстяку Алонсо, баронесса стиснула рукоять и устало уткнулась лбом в бревенчатую стену.

— Слушай, — прошептала отчаявшаяся немка. — Он войдет сюда. Сразу позови негодяя по имени, отвлеки. Я ударю мечом. Иного выхода нет и не будет.

— Хорошо, ваша милость, — еле слышно сказала служанка.

— И не бойся. Тебя он пытать не намерен, а...

Окончание фразы утонуло во внезапном лошадином ржании.

Душераздирающий вопль, разорвавший ночь, был истолкован Эрной как начало нечеловеческой казни, которую с таким упоением и смаком расписал окаянный баск. Жена Бертрана де Монсеррата и любовница короля Вильгельма выпрямилась, глубоко вздохнула и, неожиданно для себя, заплакала. Метнулась к двери.

На помощь Родриго.

— Что это? — встревоженно спросила Иветта.

Послышался дробный перебор несущихся во всю прыть человеческих ног. Затрещали кусты. Затем раздалось тяжкое буханье, словно мимо хижины мчался неведомый неуклюжий зверь. Баронесса вздрогнула, ибо на несколько мгновений в лесном домике стало невыносимо холодно. Вновь зашелестели ветви, захрустел бурелом. Чей-то заячий визг разносился по Хэмфордскому лесу, постепенно удаляясь.

Эрна прищурилась.

Родриго мог закричать от непереносимой муки, но спасаться позорным бегством не стал бы никогда и ни за что на свете. Испанец кинулся бы на палача с голыми руками, убил или погиб на месте, но верещать как резаный, удирая во все лопатки, просто не мог. Любовные свойства кастильца Эрна познала впервые, но бесстрашие и гордость Родриго давно и прочно вошли в поговорку.

Творилось непонятное.

Осторожно, очень осторожно баронесса высунула из хижины голову.

Светил ослепительно белый полумесяц. Четыре трупа валялись неподалеку.

Присмотревшись, Эрна разглядела в нескольких десятках ярдов еще одного недвижно лежащего на траве человека. Переступить низкий порог хижины было невыносимо жутко, но еще страшнее казалось оставаться в темноте, воцарившейся меж четырех стен, ожидая обещанной Мануэлем участи.

Баронесса де Монсеррат, в девичестве фон Валленштедт, окончательно и горько расплакалась. Помедлила. Робко и неуверенно шагнула вперед.

* * *

Широкая меловая тропа вела вдоль изгороди, тянувшейся ярдов на сто. Герцог затормозил, выключил двигатель. Тихо выбрался из автомобиля.

— Прошу любить и жаловать, — сказал он, раскрывая жестом фокусника маленький черный баул. — Итоги моего усерднейшего труда в Британском Музее.

Ван Рин приблизился к товарищу и не без любопытства рассмотрел содержимое саквояжа: букетик белых цветов, длинные, связанные в пучок травяные стебли, два больших распятия, вырезанных из слоновой кости, несколько маленьких флаконов и фиалов; бутылочка — по-видимому, с водой, — и еще какие-то совсем уж непонятные Рексу предметы.

Американец отступил и поморщился от неожиданно резкого и отнюдь не приятного запаха.

Де Ришло весело хмыкнул:

— Что, дружище? Ассафетида и цветы чеснока не ласкают нежного обоняния? А? Но эти растеньица неимоверно действенны против нечисти, mon ami, и защитят нас весьма надежно. Кстати, возьми распятие.

— А что с ним делать? — недоумевающе спросил Рекс, любуясь тончайшей резьбой.

— Сжимать в руке, начиная с минуты, когда переберемся через изгородь. Защищать им лицо, если, не приведи Господи, наткнемся на кого-либо из дьяволовой шайки.

Продолжая говорить, де Ришло извлек из автомобиля маленький бархатный ларчик и вынул оттуда четки с прикрепленным к нити маленьким золотым крестиком. Надел низку на шею американца.

— Случайно выронишь большое распятие, или выбьют его, — это послужит дополнительной защитой. А еще один крест воздвигни в собственной ауре, над подковой.

— Где?..

Герцог нетерпеливо пояснил:

— Представь, будто на твоем лбу надет подковообразный обруч, увенчанный распятием, которое сияет посередине, примерно в дюйме над уровнем глаз. Это даже лучшая защита, нежели обычный материальный символ, но сосредоточиться на подобном образе довольно затруднительно. Без должной практики, разумеется... Оттого и надо надеть на себя обычный священный знак.

Де Ришло извлек вторую низку четок и вынул из открытого саквояжа два флакона.

— Ртуть и соль. Положи по одному в нагрудные карманы.

Рекс повиновался.

— Не совсем понимаю. На Саймона была возложена свастика, мы берем распятия...

— Видишь ли, я немного ошибся. Свастика олицетворяет Свет на востоке, где я постигал эзотерическое учение. Там она послужила бы надежнейшей преградой злу, но здесь, в Европе, христианская мысль долгие столетия сосредоточивалась вокруг Святого Креста, и распятие обладает вибрациями несравненно сильнейшими.

Герцог поднял бутылочку и произнес:

— Святая вода из Лурда. Следует запечатать девять отверстий тела, дабы воспретить нечисти всякий доступ. Сначала я займусь тобою, потом поможешь мне.

Омочив пальцы, де Ришло сотворил знак креста на Рексовых глазах, ноздрях, губах, и так далее. Американец проделал то же самое с герцогом.

Де Ришло взял второе распятие и защелкнул саквояж.

— Пора. Жаль только, не удалось раздобыть по частице Святого Причастия. Это — надежнейшая изо всех возможных защит. С нею — хоть в ад проникай, выберешься цел и невредим. Но мирянину положено получать Причастие лишь по особому дозволению, а хлопотать было уже некогда.

Ночь выдалась ясная и теплая. Лишь неяркий звездный свет озарял окрестность. На всем протяжении изгороди возносились густые древесные кроны, и различить за ними притаившийся дом ни герцог, ни Рекс не могли.

Они быстро пересекли границу чужих владений и на мгновение замерли, прислушиваясь, не решаясь покинуть прикрытие плотно стоявших стволов.

— In manus Tuas, Domine[20], — шепнул де Ришло.

* * *

Родриго уставился на Эрну безумными глазами.

— Скорее, — выдавил он хриплым шепотом, — скорее, рассекай веревки! Торопись!

Баронесса осторожно разрезала тетиву, стягивавшую ноги кастильца. Тот перевернулся, подставил спутанные ремнем кисти рук.

Только сейчас Эрна впервые ощутила витавшее над прогалиной зловоние. Свежий дух зеленой листвы, пряное благоухание трав и ночных цветов исчезли. Тяжкий смрад стлался по земле, вызывая муторное и невыносимо тревожное чувство.

— Что произошло, Родриго? — тихо спросила женщина. — Куда подевался баск?

Далекий, чуть слышный крик долетел до ее слуха мгновенным ответом.

— Не спрашивай ни о чем. Позже. Позже! Надо бежать, скакать во весь опор, прочь отсюда!

Родриго приподнялся, уперся широкой ладонью в примятую траву. Шатаясь, встал на ноги.

— Лошади, сдается, не расседланы...

Он осекся, увидав наряд баронессы.

— Немедленно беги одевайся. Ваши вещи — в узлах у коновязи. Любое платье, первое попавшееся! Выбирать и прихорашиваться некогда, надо бежать, спасаться!

Эрна задрожала по-настоящему.

— Это... из-за Мануэля? — спросила она почти с надеждой. — Но...

— Мануэля больше нет. Ради всего святого, скорее!

Справиться с храпящими, перепуганными скакунами оказалось нелегко. У Родриго достало хладнокровия и здравого смысла не колотить непокорных коней, не доводить животных до полного исступления. Поглаживая по ноздрям, похлопывая по холкам, уговаривая, он умудрился привести в чувство трех лошадей — своего могучего палафрена[21] и двух кобыл. Буквально швырнул Эрну и служанку в седла.

— Держаться крепко! Ежели, не дай Бог, понесут, не терять головы. Пускай несут, хуже не будет!

Прежде нежели самому вскочить на коня, Родриго принялся направо и налево рубить поводья, примотанные к длинному, прибитому на прочных стояках бревну. Мгновением позже семь лошадей табуном пересекли поляну и, стуча копытами, помчались по стежке, уводившей к далекой Хэмфордской тропе.

— Подождите, сударь! — подала голос Иветта. — Госпожа позабыла в хижине жемчужное ожерелье!

— Ослица! — только и вымолвил испанец. — Разумеется, ты, а не госпожа, — уточнил он почти спокойно. — Гей, вперед!

* * *

Автомашины, как и сказали сыщики бывшего суперинтенданта Клаттербека, теснились на задворках, усыпанных предательски поскрипывавшим гравием.

— Ух ты, черт! — не сдержался Рекс.

— Не смей поминать нечисть! — прошипел разгневанный герцог.

Рекса можно было понять. Не свыше полудюжины экипажей относились к обыкновенным, доступным любому обеспеченному человеку моделям. Де Ришло оказался прав: нынешние приверженцы черной магии принадлежали большей частью к обществу, обеспеченному сверх обычного понятия о богатстве. За огромным серебристым роллс-ройсом виднелся бежевый бугатти; черный мерседес расположился бок о бок с изоттой-фраскини, необъятный капот которой мог бы выдержать на себе небольшого честного жучка, вроде тридцатисильного остина-7. Даймлеры, альфа-ромео, испано-сюизы и бентли продолжали парад. Всего насчиталось не пятьдесят, а пятьдесят семь автомобилей, на общую сумму около ста тысяч фунтов[22].

Жужжание множества голосов, изредка прерываемое раскатами хохота, долетало из-за плотно прикрытых, ярко освещенных окон. Рекс не спеша двинулся к дому. Де Ришло последовал по пятам. Осторожно подняв головы вровень с нижним краем стекол, друзья заглянули внутрь сквозь неплотно запахнутые шторы.

Им предстала длинная комната с двумя бильярдными столами и множеством кушеток, пуфиков, стульев. Столы были уставлены высокими стопками тарелок, десятками стаканов, завалены грудами съестного. Человек тридцать курили, болтали и смеялись: одни — сидя, другие — расхаживая взад и вперед.

— Шоферы, — шепнул де Ришло.

Общество явно заботилось о том, чтобы обслуга не соскучилась, ожидая, и не вздумала из праздного любопытства совать носы не в свое дело.

Герцог мягко тронул Рексово плечо и оба вновь отступили в густую тень кустов. Затем, обогнув стоянку, зашли с другой стороны здания, миновали череду темных, безжизненных окон и достигли гостиной, где горел свет и раздавалась едва слышная речь.

Тут со шторами обращались куда внимательнее, и Рексу лишь чудом посчастливилось обнаружить крохотную щелку.

* * *

Родриго редко ошибался в делах, имевших отношение к войне, охоте или походам. Не ошибся и на сей раз, хотя всей душой желал бы иного.

Лошадь Иветты понесла.

В отличие от пары благородных, привычных к верховой езде господ, служанка была довольно скверной наездницей. После получасовой скачки сквозь непроглядную лесную тьму кастилец и Эрна сумели укротить и успокоить животных, но чалая кобыла почуяла страх, овладевший Иветтой и, вырвавшись на широкую тропу, карьером ринулась к родным конюшням Хлафордстона, в направлении прямо противоположном тому, что намеревался избрать рыцарь. Удержать взбесившуюся лошадь нелегко даже опытному всаднику. Чалая скрылась за поворотом дороги, унося вцепившуюся в поводья служанку, и глухой перестук копыт понемногу стих.

— Она разобьется насмерть! — застонала Эрна. — Догоним!

— Такие живут до девяноста лет, — ответил Родриго. — Прискачет к замку в лучшем виде, не сомневайся.

— Ты... Ты...

— Я — это я. Кто-нибудь видел меня бежавшим без памяти?

Эрна помолчала и отрицательно мотнула головой.

— А нынче ночью Родриго де Монтагут-и-Ороско бежал. Улепетывал. Давал деру. Как по-твоему, было от чего?

— От чего же? — спросила женщина дрогнувшим голосом.

— Расскажу. Но только не сейчас. Иветту все едино догнать нельзя. Поедем направо. Лишь только девочка доскачет и расскажет де Монсеррату о случившемся, старой дружбе настанет конец, и ринется мне вослед погоня. Поймают — обещания Мануэля сказкой покажутся... Хочешь этого?

Баронесса не ответила.

Испанец негромко вздохнул.

— Вот и получается, что до рассвета нужно положить меж собой и замком расстояние побольше. И у тебя, Эрна выход единственный: отправляться со мной. В Хэмфордском лесу, как выяснилось, не стоит ездить в одиночку. Особенно по ночам.

Бросив беглый взгляд через плечо, Родриго добавил:

— Ежели очень захочется, отстанешь от подлого негодяя по пути. Но средь бела дня и вблизи человеческого жилья. Об ином и помышлять не смей.

* * *

Когда на востоке забрезжила заря и стало возможно оглядеться, испанец объявил короткий привал. Эрна, совершенно измученная, сошла с лошади, повалилась наземь.

— Погоди-ка, — вмешался Родриго.

Он скинул куртку, расстелил на траве, которая уже набрякла утренней влагой, и сказал:

— Вот сюда пожалуйте.

Сам присел на толстый корявый корень и устало сомкнул веки. Лошади, пофыркивая, начали пастись, точно чувствовали: отдых не затянется.

Эрна свернулась калачиком, легла щекой на руку. Больше всего ей хотелось уснуть, но рассветная сырость, не слишком заметная во время быстрой езды верхом, начала пробирать почти сразу. Баронесса неохотно поднялась, обеими ладонями провела по лицу, протерла глаза.

— Родриго...

Кастилец медленно повернул голову:

— Да?

— Что ты намерен делать дальше?

— Плыть в Испанию.

— Ответь... — Эрна запнулась и умолкла.

— А?

— Ответь... Только правду.

— Постараюсь.

— Почему ты перебил весь отряд?

— Не догадываешься?

— Пока нет.

— Подумай хорошенько.

— Я измоталась. На сонную голову думается скверно.

— Тогда отвечаю. Те he querido siempre. Pero en la choza realice de repente que te amo.[23]

— Солдатскую подстилку, поднятую из грязи? — со слезами выкрикнула Эрна. — Шлюху, распяленную холопскими лапами?

С баронессы разом слетела дремотная усталость.

— Ты хуже Бертрана! Тот не лицемерил, не говорил, будто любит!

— И уничтожить согласился нелицемерно.

— To-есть?.. Согласился?!.

Эрна устремила на испанца ошеломленный взор.

— Видишь ли...

Родриго быстрым, упругим движением соскользнул с корня и встал во весь рост.

— Де Монсеррат чувствовал себя оскорбленным супружеской изменой. И ума не мог приложить, как спасти Хлафордстон от монаршьей немилости. А я давно ломал голову, мечтал заполучить милую строптивицу. Предложил барону перебить стряпчего со свитой, а заодно вызвался отправить в лучший мир и яблоко пресловутого раздора, дабы у Бертрана и Вильгельма исчезли основания для взаимной ревности. Конечно, солгал. Замысел возник непроизвольно, внезапно, и все случившееся до... до нашего соития произошло в полном соответствии с первоначальным порядком действий. В совершенном согласии с моими...

— Ты чудовище! — выкрикнула Эрна. — Завладеть, обесчестить — видно, таковы кастильские понятия о рыцарском благородстве, ничего не попишешь! Но даже язычник не отдаст пленницу, наложницу на поругание подручным! Негодяй!

— Вот и не отдал, — спокойно сказал Родриго. — Хотя, не получись между нами... столь изумительного согласия в любви... не буду кривить душой, не знаю...

Эрна густо покраснела и отвернулась.

— Согласия в любви не было, — произнесла она с вызовом. — Ты принудил меня к ответной страсти, но не более.

— Радостно слышать. Возможно, дождусь и любви.

— Никогда. И я не тронусь отсюда по доброй воле.

— Значит, ожидай Бертрана. Уж наверняка останешься здесь. До скончания веков. Иначе выйдет распрекрасная картина: под носом у барона вывели в расход королевских чиновников, а возлюбленная Вильгельма жива-здорова. И по-прежнему замужем за провинившимся вассалом... Старый мой друг придет в неописуемый восторг.

Видя, что Эрна вот-вот разрыдается не на шутку, Родриго поспешил продолжить:

— Помимо прочего, оставаться одной просто нельзя. Мануэль орал не от упоения победой...

* * *

Голова человека, сидевшего затылком к стеклу, отнюдь не улучшала обзора. Де Ришло увидел коротко стриженые седые волосы и полуобрубленное левое ухо. Нахмурился.

В комнате собралось примерно поровну мужчин и женщин. По крайней мере, так рассудил герцог, наблюдавший за фигурами, сновавшими там и сям. Опознать кого бы то ни было оказалось тяжело: все носили глухие карнавальные личины или простые полумаски-домино. Впрочем, вскоре объявился беловолосый альбинос, гулявший по гостиной бок о бок с давешним индийцем.

Де Ришло отшагнул и дал поглядеть Рексу.

В освещенную полоску вплыл сверкающий розовой лысиной толстяк. Мощный мясистый подбородок мог принадлежать лишь господину Мокате. За ним следовало другое домино — худенькая, невысокая фигура. По горбатому носу и небольшой голове американец тотчас признал Саймона Аарона.

— Он здесь, — прошептал Рекс.

— Кто, Саймон?

— Да. Но как извлечь бедолагу из эдакой толпищи, ума не приложу.

— Я тоже, — невозмутимо сказал герцог. — Штурмовать частное владение и затруднительно, и чревато полицейскими неприятностями.

Рекс вытаращился на друга.

— Следует просто-напросто выждать. Довериться чистой удаче. Насколько разумею, до полуночи еще больше часа. Наблюдай и не волнуйся, mon ami.

— Хорошенькое дело, — буркнул американец. — Затаись и спокойно смотри, как Саймона готовят к вечной погибели?

— Вряд ли шабаш состоится прямо в доме, — сказал де Ришло. — Эти субъекты отправятся на уединенную пустошь, или я плохо разбираюсь в происходящем. А на приволье и возможностей представится куда больше, будь уверен.

В следующие десять минут герцог умудрился распознать китайца, евразийца и старую мадам д’Юрфэ, чей птичий клюв успешно соперничал с выгнутым носом Аарона. Сатанисты оживленно болтали, смеялись, размахивали руками. Затем дружно, точно по команде, умолкли, глядя в сторону, для Рекса и де Ришло неразличимую. И начали двигаться куда-то влево, наверное, к выходу, постепенно покидая комнату.

Двое друзей поспешно ретировались и, затаившись меж кустов, наблюдали, как выезжала со стоянки машина за машиной.

— Заметь, когда выйдет Саймон, и в какой автомобиль сядет, — распорядился герцог.

— Легко сказать...

Ван Рин все глаза проглядел, стараясь отыскать среди ночного сборища Танит, но девушки не обнаруживалось.

«Где же она, где?»

Шоферов участники предстоящего сборища покидали пировать и развлекаться в доме. Трогалась примерно половина припаркованных на гравийном участке автомобилей, каждый брал пятерых-шестерых. Фары слепили, не давали присматриваться толком и, когда на площадке осталось не более дюжины гостей, де Ришло скрипнул зубами:

— Упустили. Уходим. Быстро в колымагу — и вперед.

Они перемахнули изгородь, и герцог на малых оборотах развернул испано-сюизу, тихо вывел к широкому проселку, остановил в тени, отбрасываемой раскидистыми деревьями.

Ста ярдами дальше огромный делаж выехал из ворот поместья, забрал к востоку, двинулся прочь.

— Пожалуй, последний, — сказал Рекс.

— Надеюсь, нет, — хрипловатым голосом ответил де Ришло. — В темноте особо не разгонишься, мне придется включать фары. Мерзавцы отправляются с промежутком примерно две минуты, чтобы не загромождать дорогу и не являться случайному наблюдателю пышной процессией. Коль скоро это последний автомобиль, они увидят нас позади и заподозрят неладное. Но ежели я угадал верно, водитель делажа сочтет нас очередной компанией сообщников, а настоящие сообщники примут за делаж.

Герцог освободил ручной тормоз и включил сцепление.

Испано-сюиза почти бесшумно скользнула вослед качающимся красным огонькам.

* * *

Тихий, прозрачный день постепенно клонился к закату. Неспешно удлинялись тени, густое тепло трепетно возносилось от напитавшейся солнцем земли, омывая ветви незримыми животворными токами. Родриго сидел у ствола, прислонившись к нему спиной, и гадал, долго ли еще продержится ясная погода. Путешествовать — легко и приятно, уходить от преследования — затруднительно. Дождь оказался бы, пожалуй, весьма кстати.

От журчавшего неподалеку ручья возвратилась Эрна, освеженная крепким сном и долгим купанием. Устроилась на простеленном под низко нависавшей листвою плаще, сорвала травинку, рассеянно куснула.

«Припасы окончатся завтра поутру — в самом лучшем случае, — подумал испанец. — И надо будет охотиться. Тратить время. Разводить костер. Скверно, скверно...»

— Немножко веселей на душе? — полюбопытствовал он вслух.

— Думаю о твари, которую ты видел ночью, — сказала Эрна, вздрагивая. — Девочкой, в Шварцвальде, я всякого наслышалась, но рассказы у очага. — одно, а бродить по лесу, где водятся упыри — брр-р-р!

Эрна поверила кастильцу сразу же — полночный испуг Родриго служил исчерпывающим доказательством правдивости. Поверила — и так всполошилась, что временно позабыла свою горькую обиду. Стремя в стремя скакали беглецы по Хэмфордской тропе, и теперь уже баронесса торопила спутника сама. Миль через двадцать испанец объявил: или привал и продолжительный отдых, или дальше придется путешествовать пешком — лошади валятся с копыт и неминуемо падут, загнанные. Странная пара покинула дорогу, разыскала маленькую укромную полянку невдалеке от узкого прозрачного потока. Стреножив коней, Родриго закутал мгновенно уснувшую женщину в толстый плащ и сам вздремнул — но только вполглаза.

— Мы забрались далеко, — ответил рыцарь. — А гадина, по-моему, не отличалась особым проворством. Ну и, сама знаешь, днем нечисти ходу нет нигде.

Отбросив былинку, Эрна искоса взглянула на спутника.

— Родриго де Монтагут!..

Кастилец повернулся к молодой женщине.

— После того, как связанный и беспомощный ты видел рядом этот кошмар, у тебя все же хватило мужества задержаться и выручить Иветту и меня?

— Ты же набралась отваги подойти и разрезать путы?

— Не отваги — отчаяния.

— А мною двигала любовь.

— Опять, — поморщилась Эрна. — Я не верю. Понимаешь, не верю.

— Чистая правда. Мужество точно рукой сняло. Впервые в жизни.

— Ой ли, Родриго? Струсивший человек бежит без оглядки.

— Или застывает как столб...

— Или выручает беспомощных.

— Ответ известен, — вздохнул испанец.

Эрна зажмурилась, и по щекам ее внезапно хлынули слезы. Баронесса не всхлипывала, не тряслась от рыданий — просто сидела на плаще, упершись тонкой, длинной ладонью в траву, и безмолвно, отчаянно плакала.

Придвинувшись поближе, Родриго осторожно обнял ее за плечи. Эрна отпрянула.

— Скажи, ну скажи пожалуйста, — выкрикнула она, — разве нельзя было просто привязать к постели, если уж похитил? Зачем ты учинил надругательство? Позвал своих скотов? Да еще при служанке?

— Никого из них больше нет, — медленно, словно с трудом, промолвил испанец.

— А Иветта?

— Не расшиблась по пути — значит, зарублена Бертраном на пороге замка. Де Монсеррат наверняка решил: девочка ускользнула, сейчас наболтает лишнего — и поспешил заткнуть бедняжке горло. Где госпожа? Нет госпожи? Не уберегла? Получай! Припадок ярости разыграть — проще пареной репы.

Побледневшая женщина во все глаза смотрела на Родриго.

— Никто, кроме нас двоих, ничего не знает о случившемся. Да, я похитил тебя. Да, порывался опозорить — не ожидая взаимности, стремясь укротить, раздразнить, — объездить, прости за выражение. Думал, понадобятся труды всех восьмерых. Но ты ответила мне, как не отвечала ни единая из отдававшихся по доброму желанию...

— Замолчи! Ни слова больше!

Баронесса опустила взор и внезапно уткнулась лбом в широченное плечо кастильца:

— Я... я сама не знала... что я... такая шлюха.

Испанец невольно вздрогнул.

— Сучку на случку, да? — спросила Эрна, подымая заплаканные, но ставшие неожиданно теплыми и задорными глаза. — Ну и пускай, это правда... Сначала я полюбила тебя сосками. Потом — чреслами, потом — губами, языком, всей кожей... А когда ты, насмерть перепуганный, точно лист осиновый трясшийся, от гибели жуткой спасавшийся, не позабыл-таки отпустить несчастных лошадей — сердцем полюбила!..

* * *

Рекс обернулся и удостоверился, что сзади качается и подпрыгивает пара ярких, изжелта-белых огней. На открытом пространстве идущую вослед машину можно было заметить за несколько миль.

Делаж повернул и устремился по боковому проселку, тянувшемуся к северо-востоку. Достиг перекрестка, снова переложил руль, и целую милю трясся по малоезженой, ухабистой дороге. Де Ришло отчаянно боролся с баранкой, работал сцеплением и газом, орудовал передачами, ругался сквозь зубы, тщательно избегая, впрочем, упоминать черта и его ближайшую родню.

Сатанистский экипаж остановился у подошвы длинного, отлогого холма, среди беспорядочно сгрудившихся автомобилей, прибывших на место раньше. Герцог замедлил ход, пригасил фары, подкатил и остановился чуть поодаль, однако не настолько, чтобы вызвать излишнее внимание к испано-сюизе и навлечь обоснованные подозрения.

Выскочив наружу, американец бесшумно и проворно взбежал на округлый гребень ската и через десять минут сообщил: сатанисты обустраиваются в долине по другую сторону холма, потрошат корзины, готовят пиршество.

— Полегче, — сказал герцог. — Не высовывайся чересчур, а то заметят.

— Луна в темной четверти, — щегольнул изящным оборотом речи ван Рин. — Авось не разглядят.

Несколько мгновений спустя герцог и Рекс уже вдвоем залегли в мелкой седловинке, следя за происходившим внизу.

Перед ними расстилался природный амфитеатр, в середине которого слабо отблескивала поверхность озерка, или тарна, как именуют подобные водоемы на юго-западе Британии.

Де Ришло тихонько хмыкнул.

— Отменно подходящее местечко для всякой дьявольщины. Шабаш, mon ami Рекс, можно учинить исключительно и единственно у открытой воды.

Зловещая шайка суетилась и толклась, поспешая закончить приготовления. Дюжина человек не принимала в этом никакого участия. Они окружили груду замшелых валунов, сложенную грубым подобием трона.

С этою первобытного сиденья не сводил глаз и де Ришло. Он видел, как другая группа облаченных в черное, скрытых уродливыми личинами сатанистов отошла от озерца и тоже приблизилась к валунам.

Несколько мгновений спустя густая, угольно-мрачная тень сгустилась на троне и начала источать мерцающее фиолетовое свечение.

Даже издали герцог и Рекс умудрились угадать в этом неожиданном явлении тварь, показавшуюся де Ришло слугой Мокаты и явившуюся Рексу в столь устрашающем обличье посреди погруженной во мрак обсерватории.

Шабащ начинался.