Шла новогодняя ночь, и люди вовсю поздравляли друг друга, сердечно или с напускной вежливостью. В этих местах больше любят Рождество, но люди одинаковы по всему свету — им лишь дай повод. Хозяйка хостела, в котором я жил, разливала постояльцам дешевое шампанское за счёт заведения, и туристы рассыпались в комплиментах, одни на безупречном английском, другие на ломаном с жутким акцентом.
…На фоне всего этого дружелюбия никто не видел меня, не слышал меня. Мои поздравления пролетали мимо ушей, и брань, — даже брань! — уходила в небытие. Я поднялся в свою комнату — там не было моих вещей. Чисто и голо, как будто бы здесь никто не жил.
Плюнуть бы да уехать домой, но оказалось, что в заведениях прозрачен не только я, но и мои наличные. С минуту я стоял перед кассой, безуспешно размахивая купюрой перед носом у присевшего передохнуть скучного продавца, явно не радостного сидению на рабочем месте в праздничную ночь.
Мне нужны другие, видимые деньги, решил я, сняв с себя шапку и тыча её под нос прохожим, «one dollar, sir, please», и снова всё без толку. Одна радость — на улице совсем не было холодно, иначе мои уши, как и мой язык, вскоре потеряли бы связь с миром… или не потеряли бы, а мне пора запихнуть ипохондрию в тёмный чулан. Градус ниже нуля или около того, судя по тому, что около домов и под ногами снег тает, подумать только — первый снег этой зимой случился в новом году… Только этот самый снег и слышал мои слова; слетев с губ, они отпечатывались на нём, чёткие литеры с насечками, постепенно громоздясь друг на друге и становясь уже совсем не такими чёткими.
Я поспешил к ближайшему фонарю, где начал взывать о помощи, отпечатав пять рядов серебрящихся в весёлом свете «HELP!», никто их не заметил. Странно вообще полагать, что кто-то в праздник будет смотреть на снег под фонарём. Вялые снежинки вскоре скрыли мои призывы, и я, совершенно уже отчаявшийся, нёс абсолютную чушь, гадая, почему именно Times New Roman, а не Arial, например.
Удивлённый голос вопросил в никуда, что за дерьмо тут происходит. Вот, один из тех людей, что одиноки даже в новогоднюю ночь, небрежный и тоскливый. Он наконец оторвался от слов и вперился взглядом мимо меня. Смекнув, что теряю время, я тут же решил наладить обратную связь, отпечатав после бессмысленного «Пришла зима» безусловно полезное для меня «What’s your name and age?» Слова были чуть менее чёткими, чем предыдущие — теплело, и даже снежинки по такому случаю решили остаться в тучах. Новогодний элоун отозвался «Tim-nineteen», и я понадеялся, что тот в достаточно сознательном возрасте, чтобы не похихикать над происходящим с телефоном в руках и сразу со всех ног броситься на ютуб или фейсбук.
Поглядывая под ноги и отступая, чтобы слова не налезли друг на друга, отпечатал ему, дескать я in problem, и мне нужна help. Тим поинтересовался, что мне нужно, и я тут же выдал ему план действий, начиная от успокаивающего послания родственникам и заканчивая расследованием происходящего вокруг. Тим недоумённо чесал репу, и я, спрашивая, что именно ему непонятно, снова опустил свои полные надежды глаза, проверить, не сбились ли буквы в моей тираде…
Букв не было, как не было и снега. Начало теплеть, и он растаял. Я стоял посреди лужи, вода в которой прикидывалась глухой. Озадаченный Тим побрёл прочь, и что-то подсказало мне, что не спешит он ни в какие фейсбуки рассказывать о произошедшем. Его, как и меня, никто не слышит, даже когда он говорит во весь голос… хотя я, кажется, мёртвый, а он вполне живой.
2013