Он был никчёмой. Даже шнурки ухитрялся завязывать так, что они через полчаса развязывались. Не умел готовить, не блистал физической формой. Из-за него отряд двигался вдвое медленнее обычного. И ещё была в его движениях какая-то суетливость, как будто он всё время опережал сам себя. Но за беззлобный характер и постоянную улыбку его всё же терпели. И, конечно, за деньги. Турист в Зоне – явление частое, но даже туристом он был каким-то странным. Не охотился на встречных-поперечных животных, не стрелял в ворон, не хватался за блестящие игрушки стволов – вот уж чего здесь видимо-невидимо. И не пытался их купить – на предложенный по такому случаю «коллекционный» Вальтер даже смотреть не стал. Пояснил, смущаясь, - «у меня вот», показывая дрожащим пальцем мимо кобуры. В кобуре, и правда, что-то было, только, не разглядеть что. Может, бутерброд? Когда проходили мимо деревни, увидел деревянные дома, оживился. Пояснил – у меня в таком бабушка жила. Командир украдкой повертел пальцем у виска – малахольный! – но перечить не стал. Сначала послушали – ничего подозрительного, затем пошли. Следопыт глянул на следы, обнадёжил – ни зомби, ни кровососов не было уже давно, зашли в крайний просторный дом шумною толпой, в железной бочке разожгли огонь, дым выходил в дыру в стене, достали припасы… Никчёма от предложенной рюмки не отказался, с благодарностью принял. Суетливо поправил куртку, собираясь сказать тост…
В окна, в двери, в дыры в стене заглядывали вооружённые люди. Оставленного на всякий пожарный часового не было ни видно, ни слышно. Командир глянул на прислонённый к стене «Винторез», досадливо крякнул – не успевает. Вгляделся в нападавших – и сердце упало, а внутренности наполнились льдом. Горцы – смуглые, горбоносые, у каждого на рукаве шеврон. Знаменитая террористическая организация, известная неуловимостью, и патологической жестокостью. Их жертв никогда не показывали в новостях, даже самые отмороженные журналисты. А здесь, значит, у них база. А следовательно…
Додумать мысль не успел, потому что квёлый до этого момента Никчёма буквально взорвался. В руках вместо не первой свежести стакана внезапно оказался пистолет. Незнакомой системы, и с очень длинным стволом…
Пистолет ожил, и пять, семь, восемь, командир не успевал считать сколько, девятимиллиметровых смертей вломились, впились, опрокинули, пробивая кости и мышцы, вырывая на выходе клочки плоти, и не утрачивая поступательного движения до встречи с толстой стеной.
Мелькнула молния – Никчёма в прыжке выбил спиной раму, на улице снова послышалась частая симфония выстрелов, и хриплые, гортанные, полные ужаса крики. Через минуту смолкли. Бойцы сидели, боясь сделать лишнее движение, и глядя на командира. У некоторых ещё были полные рюмки, следопыт отсутствующим взглядом смотрел на вилку с маринованным груздем в сведённой судорогой руке.
Скрипнули половицы и раскрасневшийся Никчёма (надо бы сменить прозвище) прошёл к столу, выпил и улыбнулся всем своей обаятельной застенчивой улыбкой.