Последний рассвет Трои

Глава 6

Очередное пробуждение стало чуть менее неприятным, чем предыдущее. Я сел на кровати и вздохнул. Было больно, но терпимо. Отбило грудную клетку капитально, но ребра вроде целы. У меня был печальный опыт в прошлой жизни, сломал, но сейчас непохоже. Я встал с постели и повертелся из стороны в сторону. Ужасно неприятно, но боль глухая и какая-то далекая. Глубокий вдох! Нет, все-таки целы ребра.

— Проснулся? — в комнату заглянул отец, на лице которого, обычно совершенно непроницаемом, я сейчас читал что-то, смутно похожее на одобрение. — Пошли, тебя дядя зовет.

— Что с рыбаком? — спросил я. — Живой?

— Все хорошо с ним, — успокоил меня Анхис. — Стрела без наконечника была, в ребро уперлась. Ее наш костоправ вырезал и кровь прижег. Жить будет, а царь наградит его.

Из боковой комнатки, в которой я ночевал, до царских покоев — рукой подать. Да, это не Троя. Тут с десяток небольших клетушек, в которых живет царская семья: жена, две дочери и маленький сын, что как бы намекает на мое будущее. Хотя, у нас и хеттские обычаи тоже действуют. Воины могут выбрать царем не только племянника, но даже мужа старшей дочери. Это у нас восточная деспотия такая, где знать не дает царям слишком сильно задирать нос и держит их за горло. Маркс и Энгельс, которые по живому разделили историю человеческого общества на формации, тихо плачут в сторонке. Они ни в одном месте не угадали.

— Эней! — раскинул руки дядя и обнял меня. Больно же, блин! — Я так расстроился, когда услышал твое хвастовство на пиру, но теперь я тобой горжусь. Никто не скажет, что сын моего брата — болтун. Молодец!

— Что там у ахейцев? — спросил я.

— Собираются отплыть, — усмехнулся Акоэтес. — Боги неблагосклонны к ним в этом походе. Они поищут добычу полегче.

— Это же ахейцы! — пристально посмотрел я его.

— Ахейцы, — удивленно глянул на меня дядя. — И что такого?

— Они не должны уйти! — жестко посмотрел я ему прямо в глаза. — Они все равно вернутся, дядя, только с большими силами.

— Это не исключено, — лица отца и его брата окаменели, а Акоэтес в задумчивости сел в резное кресло с выгнутой спинкой и подпер кулаком подбородок.

— Аххиява стонет без олова, им нужен северный путь, а Париама выкупает почти все на корню. В стране Хатти были небольшие копи, но они выработаны до конца. Там теперь ни крупицы олова нет.

— В земле данайцев неурожаи, — продолжил я. — Мне рассказал об этом наемник из Афин. Там стоит засуха, и земля родит плохо. У них много сильных парней, которых нечем кормить. Они вернутся, дядя, вот увидишь. Да, мы им хорошенько навешали, но они уже разведали здесь все, что нужно. Они нашли удобные бухты на том берегу, нашли воду и деревни, где возьмут зерно. Потеря двух кораблей — небольшая цена за это знание.

— Он прав, — скупо обронил отец. — Смотри, брат, даже мальчишка понимает это. Я говорил с Париамой. Послы ахейцев требуют долю в поступающем олове и свободный проход на север. И они наглеют с каждым днем. Договор с царем царей становится плохой защитой для нас. Да и сами цари тоже.

— А что с царем? — повернулся я к отцу.

Этого я не знал. Этого вообще никто не знает в том времени, из которого я пришел. Гипотеза, что Хаттуса была разграблена «народами моря», в ученом сообществе принимается далеко не всеми. Город просто покинули жители, а потом сожгли. Нет ни обломков мечей, ни тел убитых, ни наконечников стрел в стенах — обычных признаков штурма. Огромный, благоустроенные и очень богатый город просто бросили. Хотя кое-какие новые теории есть, конечно.

— Хаттуса построена в плодородной долине, высоко в горах, — ответил отец. — Там всегда было в достатке воды. Но теперь ее мало, а дождей нет уже давно. Крестьяне бегут оттуда, и город просто нечем кормить. Кочевники тоже пришли в движение, у них самих дела не лучше. Каски, хоть и дикари, но могут выставить восемь сотен колесниц. Великий царь Суппилулиума подумывает перенести столицу на юг.

— Мы еще не платили дань в этом году? — спросил я, а когда дядя покачал головой, продолжил. — Вот и не платите, самим пригодится.

— Ах-ха-ха-ха! — дядя Акоэтес согнулся от хохота. — Брат, что стало с твоим сыном! Я не узнаю его! Самим пригодится! Я сейчас умру со смеху!

— Не смешно, — бросил отец, лоб которого прорезала задумчивая складка. — Эней прав, брат. Мир расползается в клочья, как драный хитон раба-козопаса. Великому царю будет не до нас. А ахейцев нужно убить. Давай сядем и подумаем, как это сделать половчее. И ты, сын, тоже садись. Ты заслужил это право.

— Да, садись, племянник, — кивнул царь приветливо, но едва заметная нотка недовольства в его голосе царапнула мое сердце. Нет! Не может быть! Мне точно показалось!

Наш военный флот — это три пузатых торговых лохани, в которых поместилось полсотни воинов. Моя идея с углями и смолой понравилась всем, а потому и придумывать ничего лишнего не стали. У ахейцев выбор невелик. Они так и не взяли у нас зерна, а жрать в пути что-то нужно. Две с половиной сотни здоровых мужиков, из которых три десятка раненых. Им точно нужно много еды и чистой воды, а ближайшая удобная гавань, где можно заночевать и ограбить парочку деревень, располагается напротив и ниже по течению, на фракийском берегу. Только они не знают, что там уже нет никого. На той стороне живут люди, с которыми у нас заключен договор гостеприимства, священный для этих мест. Это значит, что они могут свободно приходить в наши земли, а мы — в их. И никто никого не обидит, не тронет имущества и не сделает рабом. И даже кров и стол предоставят. Такая вот тут жизнь, которая научила нас мириться с соседями. У тех же ахейцев, говорят, не так. Там каждый царек поколениями режется с соседом за поле размером с плащ. Вся земля кровью полита, и никто не желает уступить. Тут тоже непросто, но вместе выживать как-то сподручнее. Не раз уже помогали друг другу.

Грабители — люди предельно прагматичные. Они приходят не умирать, а убивать. А это несколько не одно и то же. Как только их вожди понимают, что цена победы слишком велика, они разбирают лагерь, а из его остатков складывают огромный погребальный костер, где жгут павших в последней битве. После этого они стаскивают корабли в воду и машут ручкой с виноватым видом. Не вышло, мол, извиняйте, до новых встреч. Так случилось и в этот раз, и вожди ахейцев были совершенно спокойны. Традиции преследования врага, бегущего в море после поражения, тут нет и в помине. Ушли негодяи, и замечательно, принесем благодарственные жертвы богам. А подумать, что люди, не имеющие нормальных кораблей, станут преследовать тех, у кого они есть, и вовсе никто не мог. Это кажется каким-то безумием. Хорошо хоть, что и мой отец, и его брат — ребята вполне трезвомыслящие, и меня послушали. Хотя тут небольшая тонкость есть. Счастье в этом мире не является простой случайностью, это промысел божий. Здесь человек, которому сопутствует удача, считается любимцем богов, и все умные мысли не его собственные, это нему боги нашептали. А раз так, то невредно и послушать волю высших существ. Кажется каким-то бредом? Нет, Александр Македонский и Юлий Цезарь именно так и прожили, получив слепую поддержку войска. Не случайно у каждого римского императора в титуле обязательное слово было: Felix, счастливый.

Пролив здесь довольно широк, стадий двадцать-двадцать пять, а потому мы вышли с вечера, а потом полночи пробирались вдоль поросшего лесом фракийского берега к стоянке ахейцев. Найти их несложно, ведь зарево горящих деревень окрасило темноту летней ночи в багряный цвет. Деревни стоят пустые, люди оттуда ушли и угнали скот. Но ахейцы обязательно пойдут вглубь. Они пришли за добычей, и они ее возьмут.

Я греб вместе со всеми, потому что камень, прилетевший в грудь, не является веской причиной для безделья. Мы раз за разом опускали весла в воду, слушая тихий шелест волн. Спокойно сегодня море, не как вчера, да и ветер малость потише.

Над водной гладью потянуло запахом дыма. Это воины раздувают уголь в горшках, которые прячут под мокрыми кожами со всем возможным тщанием. Если увидят — пиши пропало. Все наши старания будут напрасны.

— Проклятье! — ругнулся Абарис, могучий малый лет двадцати пяти, который на спор поднимал лошадь. Он смотрел через плечо и махал веслом с каким-то яростным остервенением. — Корабли на якоре стоят. Вот дерьмо!

Да, это и впрямь скверно, потому что замысел наш — просто блеск. Подойти ночью вплотную к кораблям, забросать их горшками с углем, а потом сделать ноги. Если хоть один корабль останется на плаву, нас догонят и перетопят как котят. От ахейской монеры[21] на купеческой лохани не уйти нипочем.

— Плывем, — сказал я, и все согласно кивнули. Плывем, конечно, не возвращаться же из-такой мелочи.

Абарис передал весло товарищу, раздул огонь в горшочке и усмехнулся, довольный. Он бросать будет. Знатнейшие воины чуть не передрались за эту честь и теперь завидуют мне самой черной завистью. Еще бы, мальчишка, который пришел на свою первую войну, подвиг совершил, о котором можно по вечерам внукам рассказывать. Поэтому мое участие в этом действии даже не обсуждается. Сижу и гребу молча.

— Арма, прошу, закрой свой глаз! Если закроешь, я принесу тебе в жертву овцу! — прошептал Абарис, подняв лицо к луне, которая, как назло, не хотела прятаться за облаками. Она сияла изо всех сил, даже не думая нам помогать. Наверное, ночному богу тоже стало любопытно, чем все это дело закончится.

— Ну, как хочешь! — зло сказал воин и гордо отвернулся от ночного светила. — Смотри, я тебе предлагал! Овца — хорошая жертва! Не давать же тебе за это быка!

Сотня шагов! Полсотни! Лагерь ахейцев по правую руку от нас, на расстоянии броска камнем, и сейчас «собачья вахта», время перед рассветом, когда сон самый крепкий. Да… А вот кое-кому об этом сказать забыли. Рослый воин развязал набедренную повязку и с задумчивым видом держал в руках самое драгоценное, что есть у мужчины, возвращая лишнюю влагу богу моря.

— Эт-то что еще такое? — не понял он спросонок, увидев незнакомые корабли, которые появились в свете луны.

— Что-что! — зло прошипел я и всадил ему стрелу в живот. — Сдохни, гад!

Язык ахейцев нам понятен, ведь мы и торгуем с ними, и воюем, и баб их за себя берем. Тут у многих вторые имена греческие, от матерей полученные. Ахеец застонал, а потом заголосил благим матом, перебудив и лагерь, и часовых, которые клевали носами.

— Да провались ты! — заорал Абарис и бросил горшок, раскрутив его как следует.

— За корабли правь! — крикнул я. — Так не достанут! Смените меня на весле!

Совет оказался дельным, и мы отошли от берега, но лучники на кораблях не спали тоже. Все же ахейцы не полные идиоты, и кое-какие выводы сделали. Засвистели стрелы, и среди дарданцев появились первые раненые и убитые. Я тоже прицелился и снял лучника на корме монеры, а Абарис забросил туда еще один горшок. Знаете, чего нет у моряков? Обуви у них нет. Не нужна она и вредна даже, потому что у кожаной сандалии сцепление с палубой намного хуже. Но в этом есть и немалый минус. Попробуйте затоптать занимающиеся угли босой ногой и поймете, как просто потушить пожар на античном корабле, где нет ни кошмы, ни огнетушителя, ни даже щита, где висит приделанный намертво багор, топор и идиотское красное ведро в виде конуса. Ничего этого нет, зато есть паруса, бухты канатов, просмоленный корпус и даже пропитанная той же смолой пакля, которой конопатили швы между досками. И все это прекрасно горит.

Уже минут через пять мы правили в море, любуясь тем, как полыхает один корабль, как пытаются потушить второй, бросив на это все силы, и как выходит в море третий. Вот невезение. Хорошо, что есть план Б. Он всегда должен быть.

Красиво плывет боевая монера. Могучие парни бьют веслами по морской глади, став похожими на одно огромное живое существо. Выглядит это в лунном свете просто фантастически, и даже толпа озверевших от ярости воинов на палубе почти не портит это волшебное зрелище. Морской бой в этом мире заключается в сближении и перестрелке из луков. Абордаж тут никому неизвестен, тараны и метательные машины тоже. И это прекрасно, потому что так у нас есть неплохой шанс.

Наш самый маленький, восьмивесельный кораблик, который был длиной в двенадцать локтей, начал замедлять ход. На его палубе — самые отчаянные парни, которые плавают как дельфины. Они разворачиваются и идут навстречу ахейцам, позволяя спастись нам. Ахейцы заорали в восторге и затрясли оружием, они сейчас расстреляют и утопят их. Да только наши подняли парус и идут с подветренной стороны прямо на них, а на палубе разгораются плотно уложенные охапки сена. Когда корабли встретились, купеческая лоханка уже превратилась в огромный костер.

С треском столкнулись деревянные борта, и в них вцепились бронзовые крючья. От удара в монеру полетел целый сноп искр, ведь ветер дует в спину нашим парням. Вот какой-то воин роняет факел и падает, пронзенный брошенным копьем, а вот целая россыпь тлеющей соломы, которую порыв ветра бросил в ахейцев, воспламенила полотно паруса. Уцелевшие дарданцы попрыгали в воду. Они доплывут до фракийского берега, если бог Тархунт будет благосклонен к ним, а мы развернулись и пошли на сближение. Нам нужно перестрелять тех, кто сейчас с воплями прыгает за борт, а потом вместе с соседями-фракийцами добить оставшихся в лагере. Кое-кто из них попытается уйти сушей, но шансов почти нет. Полуостров, который много позже получит название Галлиполи — длинный и узкий, и мы на самом его острие. Ахейцам негде там спрятаться. Их будут гнать как бешеных собак, мстя за сгоревшие деревни.

Знаете, в чем сходство шестнадцатилетнего воина в неизвестно каком поколении и бывшего научного сотрудника, который не дрался ни разу в жизни? Мы оба обижаемся, когда о совершенном нами подвиге не вспоминают каждые десять минут. Собственно, никто и не собирался этого делать, меня здесь просто признали за своего. Все равно что паспорт выдали. Прошел пир в честь победы, на котором помянули павших, а потом тела убитых сожгли, принеся в жертву несколько овец и одного быка. Выжившие утешили вдов, потрепали по макушкам осиротевших детей, и на этом все. Жизнь пошла своим чередом. Крестьяне вернулись на поля, купцы — к торговле, а рыбаки — к сетям и лодкам. Тот корабль, что мы потеряли, принадлежал самому царю, и это стало немалой утратой. Теперь ему нужно построить новый, а ведь добыча не окупила потерь. Кое-какую бронзу взяли в виде оружия и его обломков, и все на этом. Никто из воинов не носил на себе золотых браслетов, а если и носил, то ушлые соседи сняли их первыми. Рабы из воинов никакие, поэтому мы и заморачиваться не стали. Перебили их всех после допроса, включая раненых. Как и следовало ожидать, никто ничего не знал, они просто пришли грабить. В общем, ерунда какая-то получилась, а не война, даже в ноль не вышли. А потом отец обрадовал.

— Через пару недель поедем в Трою, — заявил он как-то на обеде, макая лепешку в вино и отправляя ее в рот. — Я собрал выкуп за твою жену. Ты хорошо воевал, мне не будет стыдно перед тестем.

Это он так сказал, что я герой или мне послышалось? Нет, послышалось, он точно этого не говорил. В его понимании я просто выполнил свой долг. Такое здесь в порядке вещей, и отдельной благодарности не требует. Я же воин из старого рода, это моя работа. Богами отмерена нам такая судьба, как крестьянам и рабам. Они-то как раз воевать не обязаны.

— Она красивая хоть? — спросил я его с кислой миной.

— Я ее никогда не видел, — поднял на меня удивленный взгляд отец. — А это что, важно? Она хорошего рода, и за нее дают большое приданое. Я с Париамой еще поторгуюсь. У него столько дочерей, что он точно уступит.

— Понятно, — опустил я взгляд в кубок со слабеньким вином.

Вариантов соскочить у меня нет вообще. Тут еще не понимают, что такое любовь как явление. Оно появится лет через пятьсот-шестьсот, когда в Греции возникнет философия и порожденная ей тяга к красивым мальчикам. Да и в то время семейная жизнь и жизнь личная отделялись непроницаемым барьером. Брак — это, прежде всего, сделка двух семей, направленная на объединение активов и укрепление личных связей. А если там еще какая-то симпатия взаимная случится, то это, конечно, неплохо, но совершенно необязательно. Замужняя женщина должна быть домовитой и иметь широкие бедра, чтобы родить здоровых детей. Больше к ней особенных требований не предъявляется. Свои плотские желания муж может удовлетворять с рабынями, здесь на это плевать абсолютно всем, включая законных жен. Они не рассматривают совокупление с собственным имуществом как супружескую измену, им это и в голову не приходит. Вы же не станете ревновать к лопате или к чайнику. К тому же такое увлечение мужа приводит к увеличению поголовья домашней прислуги, что делает легкий адюльтер штукой не только приятной, но и довольно прибыльной.

— А что за нее дают? — все с той же кислой миной спросил я.

Говорить-то надо о чем-то. Тут с досугом совсем плохо, а люди на вкус человека из двадцать первого века чрезмерно молчаливы. Досужей болтовни среди мужей не бывает в принципе, все строго по делу и лаконично. Болтают лишь бабы, и то между собой. Скука смертная здесь.

— Доспех хороший возьму, — сказал довольный отец. — Себе его заберешь. У него есть, я точно знаю. Поговорю насчет тканей и украшений. Ну и золота за дочь он много даст.

— Лучше корабль возьми небольшой, если уломаешь Париаму, — со вздохом сказал я. — Хочу торговлей заняться.

— Ты потомок царей! Невместно тебе торговать!

Анхис даже подавился и начал кашлять, показывая Скамии, которая стояла рядом с кувшином вина, чтобы та постучала ему по спине. Он спит с ней много лет, она родила ему сына, но ему и в голову не приходит сесть с ней за один стол. Это все, что нужно знать о жизни рабыни.

— Сам не буду торговать, — успокоил я его. — Да и не потяну я. Так, кое-какие мысли появились. Человечек один есть, думаю с ним поближе сойтись. Не все же нам в этой дыре сидеть безвылазно. Скоро, отец, такие дела начнутся, что небо с овчинку покажется.

— Красиво сейчас сказал, — одобрительно кивнул Анхис. — Небо с овчинку! Мне нравится.

Вы думаете, он испугался? Конечно же, нет, потому что только боги решают, кому и сколько суждено прожить. А если так, то зачем беспокоиться понапрасну.