Тролли и легенды

Необычайное существо Магали Сегюра

Она не станет возвращаться. На этот раз она себе дала твердое обещание. С каждым шагом по пустоши ее решение становилось все бесповоротнее и бесповоротнее. Силье, в расцвете своих двенадцати лет, воодушевлялась тем, что постоянно повторяла себе: она ничего не боится. Она была дочерью Халвора Нильсена, лучшего воина в деревне. Она сразится, не боясь смерти, как он. Даже если пришлось бы столкнуться с волком, рысью или медведем, она ни за что не станет возвращаться!

Силье замедлила шаг. Палка могла остановить зверя-одиночку, но девочка не была уверена, что сможет справиться со стаей волков или с тем же медведем… Разозлившись, она слишком поспешила с уходом. Ей даже нечем было развести костер, — она захватила только шерстяной плащ да нож, лежавший в ту минуту на кухонном столе.

Девочка приостановилась. Зима выдалась не слишком суровой, а весна оказалась такой мягкой и ясной, что сама природа себя опережала. Дикие животные уже несколько недель как вышли из спячки. Силье предпочла убедить себя, что ни у кого из них нет причин шастать особенно проголодавшимися. Меньше всего ей хотелось порадовать мать, вернувшись с понурой головой и в очередной раз доказав, что ее бунты не стоит воспринимать всерьез.

Силье перевела взгляд на подол своего осточертевшего, чересчур короткого черного шерстяного платья. Он терся о горечавки — такие же пронзительно-синие, как глаза девочки. Казалось, растение ее дразнит тем, что в этом году зацвело так рано. Как хотелось бы Силье носить бюнад^[23] такого цвета! Она раздраженно фыркнула. Затем откинула назад две маленькие светлые косички, обрамлявшие ее изящное личико вместе с остальными — распущенными — волосами. И вернулась к прежнему ритму.

Она была дочерью Халвора Нильсена! Она сразится, не боясь смерти, как он! Она готова даже встретиться с волком, рысью или медведем, потому что она ни за что не станет возвращаться!

Чтобы покинуть фьорд, предстояло пройти долгую дорогу. Ближайшая деревня, Фюглестадватнет, лежала от нее в десяти лигах. Бесконечные каменные тропки, петляющие по пустоши, и сумрачные дорожки, протоптанные под соснами и березами — вот что ожидало ее в ближайшие несколько часов. Но у Силье был шанс добраться до тетиного дома засветло, так что усталость не имела значения.

Девочка не боялась жажды, ведь все ручьи в округе переполнились талой водой. Голод ее тоже не пугал — у нее с трех лет хватало силы воли, чтобы из упрямства не есть целые сутки. Вот холод страшил ее больше. Хотя ночи становились все короче и короче, температура все еще могла меняться очень резко, даже днем. Вдобавок Силье не была уверена — стóит ли ей щадить корсаж своего бюнада: он ей жал, сдавливал ее маленькие, только появившиеся грудки, наличие которых отказывалась признать ее родительница.

Девочка вновь остановилась. Она достала из чехла нож и разрезала все завязки на корсаже. Ей дела не было до того, сколько стоит кожаный шнурок; вздох, который она наконец смогла сделать, стоил всех монеток мира: она с удовлетворением освободилась из-под гнета как стесняющей ткани, так и скупости своей матери.

Гнев ее частично улегся. Щеки раскраснелись и стали солоны от усилий и слез; она обернулась, чтобы прикинуть пройденный за последние полчаса путь. Долина выглядела великолепно, она никогда не была такой красивой: голые каменные скалы и пустоши пестрели необыкновенной синевой горечавок, бледно-желтым оттенком первоцветов и неброским пурпуром мытника. В лучах солнца сверкали множество водопадов, делая пейзаж еще живописнее, чем месяц назад. Заснеженные вершины лесистых гор придавали окрестностям величие, присущее вечности. При взгляде отсюда Морвика представлялась всего лишь кучкой бревенчатых домов с дерновыми крышами, сгрудившихся у самой кромки воды. Едва различимой. Нелепой. Единственное, что представляло какой-то интерес, — два стоящих на ремонте драккара. Деревня казалась дремлющей словно ленивая росомаха, пропустившая приход лета.

Силье задумалась, обнаружила ли ее мать, что она сбежала. Сонья, после отъезда мужа занятая тем, что баловала младшую дочку и потворствовала всяческим капризам двух ее братьев, наверняка с облегчением восприняла бы исчезновение старшей дочери. Бабушка нашла бы аргументы, оставившие ее в деревне, но Мормор^[24] умерла от сильной простуды перед самым концом зимы. Бабушка унесла с собой часть ее детства, вместе с тем лишив ее хранительницы девичьих секретов.

Больше никто и никогда ей не расскажет сказочных легенд, от которых она была без ума.

Силье горестно вздохнула. У нее нашлось бы еще столько вопросов к Мормор о ее богах, о неимоверно сильных йотнар^[25] или об их женщинах, то самых чудовищных в мире, а то настолько завораживающих, что кружили голову самому Одину.

Смерть Мормор усугубила разброд в душе девушки-подростка, которая и без того переживала преображение своего тела. И в голове, и на сердце все у нее шло наперекосяк. Лучше было покинуть эти места, слишком наполненные болью, чтобы сохранилась их магия. Ничто больше не удерживало Силье в этой деревне, пропахшей вяленым лососем и шкурами мускусных быков. Жалко будет только обнимашек с младшей сестрой Фридой, да еще… что она не успела отвесить этому придурку Кнуту заслуженную плюху за то, что прятался за грудой больших округлых валунов, чтобы подглядеть, как она купается у подножия водопада Семи Сестер.

Она считала, что отец понял бы ее уход, он ведь единственный ее во всех решениях поддерживал. От него она унаследовала силу характера и неспособность довольствоваться меньшим. Когда он возвращался домой — наступали праздник и роскошная жизнь; из своих завоеваний он привозил столько сокровищ. Вот бы только он проводил дома больше, чем те два месяца в году, когда в море было не выйти! Если бы он в очередной раз не уехал, она могла бы остаться. Сонья же постоянно считала деньги. Под предлогом того, что семья, пока ее глава в отъезде, получает доход лишь от продажи гагачьего пуха, всяческие фантазии отсекались. Каждое украшение становилось мясом, шкурами и оружием, каждая золотая монета — кормом, инструментами и семенами. Но отказать в покупке платья для старшей дочери, которая за зиму выросла на три дюйма, всего за неделю до деревенского праздника — уж это было чистой воды жадностью!

Ее тетя со своим собственным трактиром была не так прижимиста, и Силье была уверена, что сможет позволить себе самые красивые наряды на свете, работая у нее.

Ветерок высушил белокурые локоны, прилипшие к потному лбу Силье. Девочка снова вернулась к ходьбе и чуть выше сошла с тропинки, чтобы срезать путь через группку худосочных берез. Склон поднимался так круто, что ей приходилось помогать себе руками, но она прикидывала, что сократившаяся дорога стóит сбившегося дыхания да нескольких царапин на руках. Одолев еще лигу, она оказалась среди сосен, сбившихся одна подле другой на относительно ровном клочке почвы. Земля сильно пахла перегноем, мхом и сыростью. Поверх нее были разбросаны остатки шишек, погрызенных белками перед зимой и теперь окончательно распадающихся.

Достигнув большого валуна, Силье провела грязной рукой по вспотевшему лицу. Наконец-то к ней вернулось спокойствие. Но стоило ей на мгновение прислониться к покрытому лишайником камню, как земля ушла из-под ее ног. Она рефлекторно попыталась задержаться, но тщетно; руки расцарапались о мелкие шероховатости камня, рукава блузки были порваны острыми выступами, а корни покарябали ей лицо; она самым немилосердным образом полетела вниз с высоты восьми футов.

Всю тяжесть приземления приняла на себя ее левая лодыжка, заставив ее вскрикнуть от боли. Сверху просыпалось немного земли, сосновых иголок и камешков. Силье на миг скорчилась от боли в полной убежденности, что сломала кость. Не сразу восстановив дыхание и как следует поохав, она наконец подняла голову и открыла глаза. Сначала перед глазами стояла лишь чернота. Затем, благодаря свету из отверстия, которое пробило ее тело, она различила стены. Девочка очутилась на груде камней. Яма, в которой она находилась, была широкой, с довольно плоским дном чуть ниже вершины груды. На расстоянии пятнадцати футов темнота становилась абсолютной; так что ни к каким определенным выводам юная беглянка не пришла.

Силье с гримасой вытянула ногу, отчего с нее свалилось еще немного сосновых иголок. К своему облегчению, она сумела осторожно поворочать лодыжкой во все стороны. Нога очень болела, но, похоже, ничего не было сломано. Поразительно, но мысли Силье обратились к матери, которую она кляла всего несколькими минутами назад. Ей бы хотелось, чтобы мать была с ней. Она знала, что Сонья обняла бы ее и поцеловала, как делала это при каждом ее падении с ее первых шагов. Однако Силье отогнала воспоминание; она не хотела больше с ней общаться. И уж тем более не хотела признавать, что оказалась в ужасной ситуации всего-навсего не вынеся, что мать отказала ей в новом платье.

Юная девица подняла взгляд в поисках выхода. Луч света упал ей на нос, испачканный землей и каменной пылью. Все, что он выявил, — это стена практически без зацепок. Девочка поднялась, перенеся вес на здоровую ногу, и стала наощупь искать путь наверх.

Увы, ни единой щелочки. Силье и впрямь оказалась в ловушке. Как же ей выбраться отсюда? Даже если она закричит, никто не услышит. Девочка далеко отошла от пути, и что она забрела сюда, никто не знал. Ее внезапно поразило, насколько она оказалась глупа.

— О богиня Фригг, не дай мне умереть в этой дыре, — в испуге прошептала она. — Помоги мне, умоляю тебя.

Но богиня материнства и невинности, видимо, более не желала заниматься ребенком, который вырос слишком большим и слишком эгоистичным. Видимо, Фригг уже предрешила для девочки такую мрачную судьбу.

Силье покричала, позвала на помощь, но никто, разумеется, не пришел. Следовало найти другое решение. Девочка отказывалась становиться очередной душой в царстве мертвых Нифльхейма. Однако когда она вглядывалась во тьму перед собой, ей казалось, будто она слышит голос бабушки, описывающей сырое, холодное жилище богини Хель. Осмелится ли она шагнуть в кромешную тьму, даже не зная, есть ли у нее шанс выбраться?

А был ли у нее другой выбор?

Силье глубоко вздохнула, чтобы набраться смелости. Разве она не дочка Халвора Нильсена? Она пока даже ни с каким существом не сталкивалась, всего лишь со своим собственным страхом.

— Немного мужества, — прошептала она себе, слезая с камня.

Но в какую сторону пойти?

Разницы между левой и правой стороной не было. Однако когда Силье заставила себя сосредоточиться, у нее сложилось впечатление, что она слышит регулярное, очень редкое, очень слабое позвякивание с правой стороны. Возможно, это вода капала в подземный бассейн. Стоило попробовать. К тому же ей захотелось пить.

Чем дальше Силье погружалась в недра земли, тем быстрее и быстрее билось ее сердце. Опираясь левой рукой на скальную стену, а правой держа нож, она шла, как можно меньше налегая на поврежденную лодыжку. Куда скорее, чем ей хотелось бы, она обнаружила, что полностью ослепла. Как ни таращила она глаза, ничего не могла разглядеть. Ее пальцы натыкались на корни, заставляя вздрагивать от неожиданности. Под руку попадались бесчисленные жучки, стоившие ей несметного количества вскриков и мурашек вдоль позвоночника. Она спотыкалась о груды камней. Путь усложняла щебенка. Но пока ей не случится налететь на чудовищного брата Хель, змея Мидгардсормена, она не остановится.

Ради собственного выживания у нее не оставалось иного выбора, кроме как двигаться дальше. Пока ей позволяли силы.

Этот коридор проложила не природа. Силье была в этом уверена. Идя вперед, она то и дело ощущала борозды от кирки — борозды шире ее ладони, но слишком регулярные, чтобы представить себе, что их провело время. Может, это старая гномья шахта? Мормор ей рассказывала, что немало из этих существ обитало на протяжении тысячелетий в этих краях. Они обобрали все серебряные рудники до последнего куска руды, после чего отправились на юг, где двести лет назад их окончательно истребил дракон.

Слабые щелчки, направлявшие Силье, стали отчетливее. С отозвавшимся в животе страхом девочка подумала, что они больше похожи на металлические удары, чем на капли воды. По земле в такт им пробегала дрожь. Неужели это из-за того, что всего несколько секунд назад она думала о гномах и шахтах? Вдруг в этом мире еще оставался живой представитель подземного народца? Впрочем, она сомневалась, что это должно как-то успокаивать. Во всех легендах говорилось, что гномы асоциальны и вспыльчивы, даже Мормор так считала. Последнее соображение заставила ее припомнить, как Кнут — с присущей ему любезностью — однажды сказал ей, что в ее жилах, должно быть, течет гномья кровь.

Силье поджала губы. В этот момент она бы предпочла, чтобы юноша оказался рядом с ней, хоть бы он и говорил подобные грубости. По правде сказать, она даже согласилась бы на компанию своих младших братьев. Лишь бы не оставаться совсем одной.

Ориентируясь на сотрясения и мерный нечастый шум, она двинулась вперед, приближаясь к его источнику — как можно тише и изо всех сил сжимая рукоять своего оружия. Ей потребовалась сотня с лишним шагов, чтобы убедиться, что шум действительно вызывается яростными ударами кирки, и еще столько же, чтобы различить в окружающей тьме проблеск света.

Силье замерла на месте, страх ее дошел до предела. Из-за следующего поворота исходило слабое свечение. Металл ударял о скалу чрезвычайно мощно — тот, кто владел этим инструментом, должно быть, обладал колоссальной силой. Земля под ее ногами вздрагивала, словно подпрыгивала и разверзалась вся гора.

Затаив дыхание, девочка проскользнула меж камней дальше и рискнула оглядеться, готовая сбежать в обратном направлении со всей возможной быстротой — несмотря на больную лодыжку.

И остолбенела от увиденного.

В свете большой лампы, стоявшей на полу, она увидела человека — как сначала решила — в кожаной одежде, столь же широченного, сколь и высоченного, бородатого и хмурого, возможно, даже беззубого, и на вид сварливого. Но она и представить себе не могла, что коридор, которым она пробиралась, был десяти или двенадцати футов в высоту и втрое шире, а существо, которое его прорубало, величиной было ему под стать. Устрашенная Силье рассматривала гигантскую массу мышц, стоявшую к ней спиной. Оголенная кожа, проглядывавшая между грубо скрепленными кусками старой дубленой шкуры, напоминала камень: вся в рытвинах, серая, сухая и потрескавшаяся, с осыпающейся при усилиях горняка пылью. Хотя существо за счет теней в пещере и выглядело крупнее, чем на самом деле, все же его плечи, пожалуй, были по меньшей мере раза в четыре-пять шире человеческих. Бедра и руки походили на стволы вековых дубов, что резко не сочеталось с узкими плоскими ягодицами и маленькой лысой головой.

Перед Силье стоял тролль, йотун из легенд Мормор.

Кирка — с рукоятью длиной в два роста девушки — медленно поднялась и с силой обрушилась на скалу. Силье показалось, что ее уши сейчас брызнут осколками, как и камень. От яростного сотрясения земли, пронизавшего и ее, она выронила нож. Стоило ей решить, что от вибрации она совсем оглохла, как лезвие ее оружия особенно отчетливо зазвякало по камню. Йотун уловил шум и обернулся.

Выступающий подбородок, дряблые губы, нос шишкой и маленькие, черные, ненавидящие глазки, косо сидящие на его физиономии — как будто троллю дали по голове, отчего череп покривился на одну сторону, — и все это в облаке пыли. Силье, ничтожная букашка, почувствовала, что этот образ останется в ее памяти навсегда — если она переживет следующие несколько секунд. Ужасный вой ярости, который издало существо, ударил по ее барабанным перепонкам. Не тратя даже времени на подбирание ножа, девочка бросилась в темноту.

Но хотя ужас заставил ее позабыть о боли в поврежденной лодыжке, сам сустав подвернутой ноги через пять шагов отказался ее держать. Несмотря на все свое стремление удрать, Силье растянулась плашмя на первом же повернувшемся ей камне. Но она не сдавалась, она торопливо и сбивчиво поползла, путаясь в своем плаще и юбках и разрывая их. Она слышала шаги тролля; тот собирался ее убить! Почему она не подняла упавший нож? В Валхаллу ее бы не пустили — она не была мужчиной, и впридачу безоружна, — однако перспектива присоединиться к бабушке в Нифльхейме ее не манила.

Тролль подхватил свой фонарь и завернул за угол вслед за поднимающейся на ноги Силье. Он и сам по себе был буквально чудовищен, а в этом своем каменном облаке казался еще больше. Йотун опять взвыл. Девушка попятилась и рухнула чуть поодаль, не в силах устоять на ногах. На его третьем вопле она съежилась и только в страхе рыдала в рукава своей разодранной блузки.

Она молилась богине Фригг. Она просила у нее прощения за свой гнев, за свой глупый побег, за свое недомыслие. Во мгновение ока перед ней пронеслись воспоминания о секретничаньи с Мормор, о гордости за нее отца, о первых невнятных словах сестрички Фриды, и даже как она хохотала вместе с матерью и своими жуткими братцами. Она никогда не доберется до деревни своей тетушки с романтическим названием Фюглестадватнет^[26]. Она умрет, и никто никогда не найдет ее тела.

Силье ожидала удара кирки или кулака, который размозжит ей череп. Но ничего не происходило, разве что сильно запахло пылью. Неудержимо трясясь, она осмелилась развести локти в стороны. Огромное лицо над ней заставило ее так же быстро сжать руки вместе. Но йотун по-прежнему не делал ей ничего плохого. Поколебавшись несколько секунд, она осмелилась бросить еще один взгляд. Тролль, стоя на коленях, принюхивался к ней, как будто к незнакомой зверушке. Его дыхание отдавало землей. Он сердито фыркнул, и порыв ветра разметал волосы юной девицы во все стороны, заставив ее испуганно вскрикнуть.

— Почему не уходишь? — прорычало существо.

Он говорил хрипло и отрывисто, невнятно и неуверенно. Словно тролль не разговаривал уже долгие века, а его мозг, придавленный сплющенным черепом, кое-как подыскивал слова.

Окаменевшая от страха Силье не смогла ответить ему.

Огромные пеньки зубов обнажились в новой вспышке гнева. На оголившиеся предплечья девушки, впавшей в полный ужас, капнуло слюной.

— Почему ты не ушла? — повторил йотун.

Он не трогался с места и не собирался исчезать. Силье не могла даже собраться с мыслями, чтобы заговорить с ним.

— Или ты не боишься Хрунгнира?!

Еще как! И в этом-то и была проблема!

— Я повредила лодыжку, — сумела выдохнуть она.

— А.

Он выглядел раздосадованным, и, кажется, не представлял, что делать в этой ситуации. Так в молчании прошло несколько секунд.

— Ты ведь не собираешься меня съесть? — спросила Силье тоненьким голоском, все еще укрываясь за обрывками блузки.

— Хрунгнир ест корни и свежую землю. Только не кровь.

Как ни странно прозвучал этот ответ, но Силье полегчало. Бабушка говорила ей, что не думает, будто йотнар плотоядные, как гласили народные поверья. Под землей не хватит пищи, чтобы они прокормились, утверждала она. Силье была очень рада, что бабушка оказалась права.

— Ты не можешь здесь оставаться, — тяжело проронил тролль. — Это… моя шахта.

— Я сюда случайно попала, Хрунгнир, — ответила Силье, все еще мысленно молясь богине Фригг. — Я упала в яму и не смогла выбраться. Прошу тебя, помоги мне, и я сразу же уберусь.

Вялому каменному мозгу потребовалось какое-то время, чтобы уразуметь информацию.

— Твое имя?

— Силье Нильсен.

— Забирайся на руку Хрунгнира, Силье Нильсен.

Должно быть, юная девица ослышалась. Она рискнула взглянуть: тролль протягивал огромную четырехпалую ладонь. Действительно, она могла бы на ней усесться. Он что, всерьез предлагал? Тролль смотрел на нее наклонившись, без агрессии, зубы спрятались за вислыми губами. В конце концов, не настолько уж он был и чудовищным. Девушка отвела руки, открывая лицо, все еще залитое слезами. И все же отпрянула, когда тролль провел пальцем по ее щеке. Он замер на мгновение, словно подыскивая слово, но не мог его найти. А потом коснулся ее щеки. Прикосновение было грубоватым и пыльным, но не таким холодным, как ожидала Силье. Хрунгнир снял мелкую слезинку, тут же впитавшуюся в жаждущую влаги кожу.

— Как ты это делаешь?

— Не знаю, — ответила Силье, все больше и больше дивясь этому существу.

Он снова протянул руку, чтобы подтереть очередную слезинку. Та, казалось, мгновенно испарилась с сухой кожи. Тролль потер пальцы, тщетно пытаясь отыскать ее снова. С его крошащейся кожи посыпалась пыль.

— Как ты это делаешь?

Силье почувствовала себя довольно неуютно. Увидев, что рука снова приближается к ней, она утерла лицо.

— Не знаю, — сказала она. — Это слезы. Они появляются, когда мне больно или грустно.

Прежде чем маленький каменный мозг успел додуматься до другого вопроса, девочка села прямее и спросила:

— Почему так кричал, если ты не злой?

Он склонил голову вбок:

— Потому что гномы сказали прогонять смертных мужей.

— Гномы? Они еще есть в этих горах?

Хрунгнир, казалось, надолго задумался:

— Не видел давно.

— Моя бабушка говорила, что они покинули эти края больше двух веков назад. А еще она говорила, что тролли могут жить тысячу лет. Сколько тебе сейчас лет?

Тролль, похоже, не имел представления, сколько прошло времени.

— Ты продолжаешь копать шахту без гномов? Мормор мне рассказывала, что они использовали троллей как рабов. Если они ушли, зачем ты все еще копаешь? Ты свободен.

Хрунгнир наморщил свои безволосые брови. Видимо, разобраться со свободой было не проще, чем со временем. Силье все еще находила тролля уродливым, но уже не таким ужасным. Его попытки размышлять заставили ее улыбнуться.

Она распрямилась, прислонившись к стене пещеры, и отряхнулась. Ее плащ порвался, а бюнад находился в плачевном состоянии. Хотя она его терпеть не могла за то, что он был ей слишком мал, она бы нипочем по доброй воле не довела его до такого состояния. Теперь Фриде его никогда не надеть. Оценив количество сосновых иголок и грязи в волосах, Силье прикинула, что лицо у нее должно быть черным как уголь. Она провела по нему рукой, чтобы хоть как-то стряхнуть пыль, но безрезультатно.

Тролль снова предложил отнести ее к выходу. Учитывая боль в лодыжке, Силье согласилась и осторожно устроилась в его ладони. Она оперлась на руку йотуна, чтобы лучше держаться, и при этом коснулась теплой, бугристой на ощупь кожи — одновременно плоти и камня, с постоянно осыпающимися складками. С первым же шагом тролля она почувствовала себя перышком, ее несли, словно хрупкую королеву. Хрунгнир опустил руку, только согнул кисть; ноги Силье почти касались поверхности, а сама она, казалось, летела в нескольких дюймах над землей. Хрунгнир был удивительно деликатен, пусть даже он утрамбовывал полы в шахте просто вышагивая по ним. Его лампа освещала гигантский коридор, который выглядел несравненно приятнее, чем на пути в ту сторону, несмотря на завесы паутины и торчащие корни, тщетно искавшие воду.

Обратная дорога очаровала девушку. Она мысленно возблагодарила богиню Фригг за это волшебное приключение.

— Ты совсем один или тут есть еще тролли? — вдруг спросила она Хрунгнира.

В черных косеньких глазах промелькнула глубокая печаль. А потом, похоже, в каменном уме вдруг всплыло воспоминание, вызвавшее у тролля неуклюжую улыбку:

— Когда Хрунгнир был маленький, Хрунгнир и мама смотрели, как пляшут огни в небе, ночью.

Силье улыбнулась, поняв, о чем он говорит: она тоже любила разглядывать северное сияние вместе со своей бабушкой. Она не видала его уже несколько месяцев, словно с бабушкой исчезли и эти чудесные мгновения.

— И гномы забрали Хрунгнира, потому что он был сильный… и Хрунгнир больше не видел маму.

Лицо Силье потемнело. Хотя всего несколько часов назад она сама желала навсегда расстаться с матерью, Силье решила, что вырывать тролля из родных рук — это несправедливость. Она нашла поступок гномов чудовищным, и понадеялась, что никто из них не пережил ярости дракона, которого те потревожили в южных краях.

— А ты не думал ее поискать?

— Да, вот почему Хрунгнир долбит!

— Ты роешь гору, чтобы найти свою маму?

Тролль кивнул с довольным смешком, словно признаваясь в каком-то ребячестве, которое давно скрывал от гномов. Силье не стала обращать внимания на безобразную гримасу, радостно перекосившую его физиономию; ее ошеломило недоумие тролля. Он рыл гору, веря, что однажды наткнется на пещеру своей матери, не осознавая, насколько грандиозная перед ним задача. Даже если это была правильная гора, какие у него были шансы найти ее?

— Почему бы не выйти и не попытаться найти дорогу?

— Свет делает плохо.

Это правда, Мормор говорила, что тролли под солнечными лучами превращаются в камень. Силье вспомнила догадки и слухи о гигантских лицах, которые можно было увидеть на скалах фьорда. Бабушка рассказывала, как тролльские боги — римтуссер — проиграли войну с богами Асгарда. Некоторым удалось спастись в кровавой бойне, которая унесла даже их отца Имира, первого из существ. Многие из них, охваченные горем при виде людского мира, созданного из его останков, ушли глубокой ночью и сели ждать восхода солнца. С первыми лучами рассвета тела воинов-великанов превратились в камень и слились с горами, чтобы земля сохранила память об их былом существовании. Боги Асгарда попытались затопить статуи, заполнив долины водой и создав фьорды, но даже когда ледники весной таяли, лица всегда возвышались над уровнем моря.

— Но ты можешь поискать ночью! — воскликнула она.

— А что, если Хрунгнир не найдет пещеру до рассвета? Мама говорит, что тролли выходят наружу днем, когда нет надежды. А у Хрунгнира она есть.

Силье замолчала. Она не могла разрушать его мечты, доказывая ему нелепость его способа поисков матери. Однако этот разговор испортил все волшебство этой встречи.

Когда Хрунгнир поднял ее наружу из шахты на своей кирке, чтобы не попадать под солнечные лучи, Силье почувствовала тяжесть на сердце оттого, что оставляла тролля наедине с его одиночеством и ограниченностью его слабого рассудка.

— Спасибо, Хрунгнир! Тысяча благодарностей за эти мгновения, проведенные вместе, — сказала она, используя любимую формулу учтивости своей бабушки. — Могу ли я вернуться и навестить тебя, когда моя лодыжка почувствует себя лучше?

Тот буркнул из темной глубины своей норы:

— Вот еще, гномы сказали прогонять смертных мужей!

Подобного ответа Силье не ожидала. Она возразила:

— Но я не муж! Я девушка!

Тролль, казалось, надолго задумался:

— Ну, тогда да! — объявил он наконец.

Силье хихикнула.

— Итак, до скорой встречи, Хрунгнир! Береги себя!

— До встречи, девушка Силье Нильсен!

Девочка поднялась, на сердце у нее полегчало. Она не бросала Хрунгнира в одиночестве посреди его шахты. Она вернется.

С поврежденной лодыжкой Силье никак не могла продолжать путь в Фюглестадватнет. Судя по положению солнца, было уже далеко за полдень. Что вполне естественно, девочка отправилась назад в свою деревню. Обратный путь дался ей тяжело, и из-за крутых склонов она проделала его значительную часть на собственном заду. По счастью, ей подвернулась деревяшка, которая под конец дороги послужила вместо костыля.

Солнцу наконец-то вздумалось направить свою колесницу к линии горизонта, когда в поле зрения появилась Морвика. На крыши домов, покрытые молодыми побегами травы, лег золотистый закатный оттенок. За маленькими окошками, зажатыми между толстыми бревнами, горело несколько свечей. Кое-кто из деревенских уже улегся в постель. Было поздно, даже очень поздно для этого времени года. Силье подумала, что мать наверняка накричит на нее. Знала бы она, как близка была к тому, чтобы вообще больше не увидеть свою дочь! Но все это уже было неважно. Силье ни о чем, кроме Хрунгнира, не думала, и ничего ей не хотелось, кроме одного — рухнуть на кровать.

— Силье! Во имя Одина, что с тобой случилось? — воскликнул Кнут, внезапно появившись на повороте тропы.

Заходящее солнце залило сиянием светлые волосы юноши, а его серые глаза с ужасом смотрели на нее. Неужели она такая страшная на вид?

— Упала в яму, — проворчала она, мало расположенная любезничать с этим типом.

— Ты поранилась?! Хочешь, я помогу тебе дойти до дома?

Она могла бы возразить, что досюда добралась сама и могла бы и до конца дойти без него, но, честно говоря, была измотана. И мысль о том, что этот грубиян хочет быть с ней мил, не так уж ее отталкивала.

Она поджала пересохшие губы, еще немного поломалась, набивая себе цену, а потом согласилась.

Кнут как можно естественнее приобнял ее за талию и обвил ее рукой себя за шею. Он был всего на месяц старше ее, и ей пришлось признать, что за зиму он сильно вырос: он вытянулся на два дюйма выше ее, тогда как она всегда была выше его. Как знать, может, из него и выйдет интересный мальчик. Было бы обидно уйти, так этого и не узнав.

Первые шаги они сделали в молчании. Кнут не осмеливался с ней заговорить, словно ситуация оказалась для него еще более неловкой, чем ей представлялось.

— Что ты делал за околицей?

Он пожевал губы, прежде чем ответить:

— Я видел, как ты уходила сегодня утром вся в ярости, и ближе к ночи поджидал тебя.

На это Силье не нашлась, что сказать. Простая мысль о том, что он может за нее волноваться, а не только думать, как устроить ей каверзу, казалась абсурдной.

Возле камней, подложенных под домом Силье для защиты в снежные месяцы, Кнут убрал руку с талии спутницы. Несмотря на оранжевые отсветы с неба, она заметила, что щеки паренька стали красными, как вареные раки. Под конец ей стало сильно не по себе. К счастью, из дома донесся детский плач и вопли мальчишек, не желающих ложиться спать. Чтобы нарушить томительную атмосферу, шум пришелся довольно кстати.

— Зачем ты тогда увязался за мной к водопаду «Семь сестер»? — напрямик спросила Силье, пытаясь вернуть контроль над ситуацией.

— …Я просто хотел посмотреть, куда ты идешь, и… я не знал, что ты собираешься купаться совсем голая.

— А почему ты не ушел, когда увидел, что я раздеваюсь?

Он закусил губу со щекой и весь съежился, как будто одежда вдруг стала его душить. Затем, не осмеливаясь поднять своих серых глаз, признался шепотом:

— Потому что ты красивая.

А потом он улизнул, как бобер, спасающийся из-под падающего дерева. Силье замерла. Она не сразу сообразила, что сказал Кнут и что это значит. Стало быть, у богини Фригг в рукаве еще фокусы, если только это не богиня любви Фрейя вдруг заинтересовалась ее судьбой.

С улыбкой на губах и головой, витающей в облаках, Силье поднялась по лестнице и открыла дверь.

Девочка знала наперед, что немедленно ощутит — ее бабушки под этим кровом нет, — и что это будет непереносимо. Она ожидала бурных упреков от матери за опоздание, а еще больших — при виде ее платья. Она была уверена, что младшие братья, увидев, что ей трудно ходить, не упустят случая тут же дернуть ее за тонкие косички. Но этому дню предстояло стать днем перемен, и глаза Соньи, переведенные на старшую дочь, были красны от слез. Она опустила Фриду на пол как мешок и, не обращая внимания на то, что та упорно не желает засыпать, бросилась к Силье, чтобы заключить в объятья.

— Что с тобой случилось? С тобой все хорошо? — тревожно спросила она, не в силах разжать рук.

Силье не обняла ее в ответ и продолжала держать руки по швам. Ее привели в замешательство следы слез, которые мать пыталась скрыть, и удивляло, что два ее брата тихонько стоят в стороне. Сонья всерьез отнеслась к ее уходу; подступающая ночь заставила ее опасаться самого худшего. И Рюрик с Ингваром, хотя им было всего шесть и восемь лет и они были теми еще упрямцами, осознали всю серьезность ситуации. Самый подходящий момент, чтобы потребовать себе новое платье. Но события этого дня уже многое изменили в Силье.

— Я упала в яму и подвернула лодыжку, — просто объяснила она. — Прости, мама, я не нарочно довела одежду до такого состояния. Я честно хотела, чтобы Фрида когда-нибудь смогла ее надеть. И больше того, я даже не смогу танцевать на деревенском празднике.

Сонья по-прежнему прижимала ее к себе, делая вид, что не замечает, что дочь ее не обнимает. Ее материнское сердце отходило от переживаний. Утренний спор о дороговизне платья остался далеко позади.

— Я его отремонтирую. Это неважно. Скорее садись, дорогая. Покажи мне свою лодыжку. Может быть, все не так плохо.

Подлеченная, вымытая, одетая, заплетенная, напоенная и накормленная Силье лежала в постели. Фрида уснула, свернувшись калачиком справа от нее, Рюрик и Ингвар — слева. Мальчики обычно не искали ее общества, предпочитая за компанию с Кнутом совать ей в обувь зеленых лягушек. Она провела рукой по их спутанным светлым волосам. Приходилось признать, что ее противные братья действительно очаровательны — когда спят.

В доме было тихо. Сонья убирала со стола. Силье следовало бы заснуть, но у нее не выходило. Причина была не в том, что всякие прогулки на пару недель исключались, и что она пропустит деревенский праздник. У камина безнадежно пустовало кресло Мормор. Сможет ли время заполнить эту утрату? Ей на глаза навернулись две крупные слезинки. Чувствуя, как они мягко стекают по обеим щекам, она подумала о Хрунгнире.

Силье ничего не стала рассказывать матери — не ей она всегда и все поверяла. Как мучительно ей не хватало женщины с веселыми морщинками. Мормор всю ночь не сомкнула бы глаз, пока не выслушала бы историю до конца. Она захотела бы вызнать все подробности и посмеялась бы над описанием сплющенной головы Хрунгнира. Силье почувствовала, как вслед предыдущим слезам покатились еще две.

Зашмыгала носом, однако, не она, а ее мать.

Силье повернула голову. Сонья выставила на пустой стол бутылку медовухи и наполнила пару стаканов, прежде чем вспомнила, что Мормор больше нет. Молодая женщина рухнула на скамью, уронив лицо на руки. Она начала всхлипывать, не в силах остановить поток слез, разом выплескивая все дневные тревоги. Силье не могла припомнить, чтобы ее мать когда-нибудь так плакала, даже на похоронах Мормор. Она-то думала, что она одна скучает по бабушке.

Как ни старалась Силье подавить все свои чувства к матери, она не могла ту оставить в таком состоянии. Она тихонько позвала мать.

Сонья подняла голову, словно ее за чем-то застукали, и вытерла лицо фартуком.

— Не спишь?

— Нет, — ответила Силье.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, — ответила она.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Ты веришь в существование троллей?

Сонья встала и подошла к ней. Она присела на единственный свободный край кровати.

— Ну конечно, почему ты меня спрашиваешь? — шепнула она, натягивая простыню поверх ночной рубашки Силье ей до подбородка.

— Ты когда-нибудь хоть одного встречала?

Сонья улыбнулась — одной из тех улыбок, которые делали ее похожей на Мормор. Из ее зеленых глаз ушла печаль.

— Нет. Думаю, они ушли с гномами. А если и остались, то не выходят из своих пещер. Если бы их коснулся дневной свет, они бы превратились в камень.

— Откуда ты это знаешь?

— До того, как стать твоей бабушкой, Мормор была моей матерью.

— Но я никогда не слышала, чтобы ты рассказывала какие-нибудь истории.

— Потому что Мормор как рассказчица была куда лучше меня. У нее мельчайшее слово оживало — такой был дар. И это то, что вас роднит. Ты больше похожа на нее, чем на меня.

Между Силье и Соньей повисло молчание. Девочка начинала осознавать, что ее мать всегда отходила в тень, уступая первенство бабушке.

— Но теперь-то что у меня осталось? — пробормотала Силье, не сдерживая новых слез, покатившихся по ее щекам.

Как она могла беспрерывно переходить от смеха к плачу? Как она могла забыть все волшебство этого дня только потому, что ей больше не с кем было его разделить? От слез дочки глаза Соньи снова затуманились.

— Я тут, — ответила она дрогнувшим от волнения голосом.

— Но ты вечно была занята только моими братьями и сестрой, а мной — никогда.

Ее мать мягко покачала головой. Эти дочкины «вечно» и «никогда» ее просто убивали. Она встала и достала из сундука какую-то одежду. Силье, которой стало любопытно, выпрямилась и при этом толкнула Рюрика, который заворчал и отвернулся, положив голову на ягодицы брата вместо подушки. Девушка наконец встала, прихватив на ходу шкуру и оставив лежать в куче одеял ораву братьев с сестрой.

Сонья резко обернулась и показала наряд целиком: корсаж цвета горечавки, наполовину расшитый белыми цветочками, черную шерстяную юбку, окаймленную такой же синей тесьмой, и белый фартук с кружевной полосой поперек.

— Это моя старая юбка, которую я немного укоротила. Но я ее окантовала, чтобы она выглядела как новая, — добавила Сонья, как бы извиняясь. — Делала ее целую луну по вечерам, чтобы у тебя была одежда к деревенскому празднику. Хотела сделать тебе сюрприз. Но ты ушла этим утром, и я не успела тебе ее показать.

Силье не знала, что и ответить. Разве можно было почувствовать себя еще глупее? Сонья вернулась к ней, чтобы показать вышивку. Силье с восхищением провела по шитью рукой.

— Оно прекрасно, мама.

Следовало сказать хоть что-нибудь доброе.

— Мормор оживляла сказки, а ты оживила вышивку. Почему ты не сказала мне раньше?

Сонья грустно погладила ее по щеке.

— Я и заговорить с тобой не могу с тех пор, как умерла Мормор.

В обычной ситуации она бы на этом остановилась, но в тот вечер на душе у нее было тяжело, и она продолжила:

— Ты так хорошо с ней ладила, что мне между вами не оставалось места. Ты винила меня за рождение Рюрика; ты нашла убежище в объятиях Мормор. А когда родился Ингвар, ты только с нее глаз и не сводила. Я была тебе уже не нужна. Я не стала бороться. Я обожала прислушиваться к вам, пока готовила. Маленькой я безутешно плакала, слушая сказки моей матери, когда там было что-то грустное или жестокое, но ты, даже когда у тебя наворачивались слезы, кажется, всегда находила в таких трагедиях поэзию. Я понимаю, насколько тебе не хватает Мормор, потому что мне ее тоже страшно не хватает.

Голубые глаза Силье не отрывались от ласкового лица матери. Она сообразила, что впервые мать открывает ей, что у нее на сердце. Быть может, она тоже нуждалась в ком-то, кому все могла бы доверить. Две оставшиеся в одиночестве души. Ей хотелось броситься в объятия матери, но тело не трогалось с места, словно еще не было готово к такой капитуляции. Она зарылась головой в мех, окутавший плечи, ища выход из этой неловкой ситуации.

— Если хочешь, я могу попробовать, поискать в памяти истории о троллях, — продолжала Сонья, чувствуя, что вот-вот снова потеряет дочь. — Но я не знаю ни одной, которая хорошо бы кончалась. Всех необычайных существ ждет трагический конец.

— Нет, — ответила девочка, резко подняв голову. — Я знаю одну, которая кончится хорошо. Это история о Хрунгнире, тролле, который копал гору, чтобы найти свою мать.

— Чтобы найти свою мать? — удивилась Сонья, улыбаясь бесценной возможности, которую подарила ей дочь, поделившись с ней сказкой.

Она жестом пригласила дочь сесть за кухонный стол, Силье приняла предложение и продолжила:

— Да. Гномы забрали его, когда он был маленьким, чтобы потом попользоваться его силой, а теперь они ушли, и он все время копает, надеясь случайно наткнуться на нее.

— Но так, как сейчас, он никогда до нее не доберется, — ответила Сонья, садясь напротив нее.

— Я знаю, но он этого не сознает. И я должна найти способ помочь ему.

— …Что…

— Да, мама, — ответила Силье, не отводя своих полных надежды голубых глаз от зеленого взгляда матери. — Это не сказка. Я действительно встретила Хрунгнира. Это в его шахту я упала.

Длиннее последовавших двух недель не бывало в жизни Силье. Остаться обезножившей, когда она обычно не могла усидеть на месте, оказалось ужасно. Настоящих друзей у нее не было — с ее-то сильным характером и склонностью к одиночеству; до сих пор ей хватало бабушки. Вдобавок Кнут так и не решился появиться перед ней снова. Видимо, смелость юноши вся улетучилась после того, как он сделал ей свое замечательное признание. Даже во время деревенского праздника он и шагу не сделал в ее сторону, хотя и не сводил с нее глаз. Силье пришла к выводу, что совсем не понимает мальчиков. Она заскучала по тому времени, когда ненавидела его за то, что он сыпал ей снег за шиворот; тогда все было гораздо проще.

Но эти полмесяца хороши были тем, что дали завязаться их с матерью отношениям. Силье доверилась Сонье и наедине пересказала ей все свои приключения. Она даже осмелилась заговорить с ней о непостижимом Кнуте. Мать не упустила своего шанса и ни разу не усомнилась в ее словах, каждый день вознося хвалу Фригг за то, что та откликнулась на ее мольбы — уберечь дочкину жизнь. Каждый вечер, уложив спать малышню, они оставались вдвоем и нащупывали пути, как бы им обсудить материнские ожидания и подростковые надежды под прикрытием воспоминаний о Мормор, разговоров о завтрашней работе, отсутствии Халвора и, заодно, о существовании тролля.

Вынужденная обратить внимание к повседневной жизни, Силье обнаружила: мать все выносила на собственных плечах, и скрывала все свои страхи, чтобы как можно меньше страхов доставалось ее детям. Помогая с домашними счетами вместо Мормор, девушка лучше поняла опасения матери, сталкивавшейся с разнообразными нуждами. Довольно скоро она даже почувствовала себя обязанной наконец-то заняться семьей. Чтобы быть полезной, несмотря на свою травму, и милой девочкой — потому как все были милы с ней — Силье взялась за шитье, ощипывание уток и чистку овощей, облегчая работу матери. Она даже приняла на себя роль отсутствующей рассказчицы для своих братьев и сестры, в очередной раз сообразив, что не она одна страдает от отсутствия бабушки. Силье оказалась настолько искусна в пересказе легенд, что вскоре почувствовала, что обрела статус мудреца, к которому надлежит прислушиваться. Причем настолько, что, когда ее лодыжка смогла выдерживать определенный вес, она даже предложила присматривать за младшими у воды, чтобы дать им возможность искупаться днем. Правда, когда братья принялись плескать в нее водой, ей по старой привычке захотелось их утопить, однако дело кончилось тем, что, по примеру Фриды, она лишь громко хохотала.

Шел день за днем, и хотя Силье постоянно избегала физического соприкосновения с матерью, в ее душе поселился покой. Когда вечером она подходила к камину и садилась в кресло Мормор, поглаживая подлокотники, словно это были руки ее бабушки, не всякий уже раз в ее глазах вставали слезы — порой ее сердце согревали приятные воспоминания.

В день, когда ее лодыжка зажила настолько, что позволила ходить по нескольку часов кряду, Силье снова отправилась в сторону Фюглестадватнета. Девочка не чувствовала уже себя прежней. По ее ощущениям, миновал целый год — настолько далекими и неважными казались ей чувства, которые владели ей, когда две недели назад она подымалась по этому склону.

Сонья изо всех сил старалась не выдать своей тревоги, отпуская дочь снова увидеться с йотуном — конечно, дружелюбным, но не слишком умным и крайне сильным. Она помогла ей подготовить дорожную сумку, посоветовав взять веревку, чтобы легче было спускаться в шахту. Девочка перекинула длинную веревку через плечо, факел и огниво сунула в сумку, а заодно с ним два больших, мягких и тяжелых мешочка в подарок троллю.

Поднимаясь по склону, Силье улыбалась; пожалуй, даже сияла, несмотря на тяжесть сумы и веревки. Она еще раз обернулась, чтобы полюбоваться долиной за спиной. Морвика все еще казалась ей маленькой, но деревня чудесно вписывалась в пейзаж. Как только ей взбрело в голову уйти отсюда навсегда? Она убедилась, что за ней никто не идет, затем свернула с дороги и вошла в рощицу чахлых берез.

Найти вход в шахту было несложно. Куда больше времени ушло на то, чтобы разобраться, как закрепить веревку и спуститься вниз. Она озаботилась надеть свою старую, грубо заштопанную юбку, чтобы не бояться порвать новую, как и свой слишком тесный жилет. Однако из кокетства она прикрепила к корсажу цветочек горечавки; и вот Силье без особой оглядки соскользнула вниз вслед за сумкой.

Там она встретилась с той же темнотой и безмолвием, что и при первом появлении. Она запалила факел и с колотящимся сердцем двинулась по огромному подземному коридору. Силье знала, что ей предстоит долгий путь и что тролль наверняка продолжал копать с тех пор, как она впервые попала сюда, но чувствовала себя немного тревожно. Что, если он ушел другим коридором?

— Хрунгнир! — позвала она под конец.

Она совершенно не представляла, каким образом искать йотуна.

Пока Силье выздоравливала, она не думала ни о чем, кроме этой новой встречи, и только сейчас у нее вдруг возникло подозрение, что этому может что-нибудь помешать. Вдруг вмешается бог Один? Боги Асгарда расправились с богами троллей. Легко можно было предположить, что дети этих богов тоже станут объектом их ненависти.

— Один, прошу тебя, смилуйся над ним. Я просто хочу помочь ему найти свою мать.

Словно в ответ на ее молитву, вдалеке послышались удары кирки. Хрунгнир был там.

Силье воздержалась от бега, чувствуя, что ее лодыжка может не справиться с валяющимися на земле камнями, но все равно ускорила шаг. Расстояние казалось бесконечным. На последнем повороте, увидев массу дубленой кожи и серой мускулатуры, она возблагодарила всех богов Асгарда без разбора.

— Хрунгнир!

Тролль остановил работу и обернулся. Силье обрадованно признала скошенные на одну сторону глаза и отвисшую до подбородка губу. Хрунгнир, кажется, на мгновение задумался, следует ли ему кричать или нет. Но его разум вовремя припомнил, кто она такая.

— Силье Нильсен.

Девочка с облегчением кивнула. Затем, как учила ее бабушка, она добавила с лучезарной улыбкой:

— Благодарю тебя за прошлый раз. Я принесла тебе подарки.

Тролль резко отложил свою кирку на огромный мешок из дубленой кожи с обломками, которые предстояло выкинуть. Он тяжело уселся перед гостьей, скрестив ноги. Пыль так и полетела от его шелушащейся кожи, когда он вытянул свои гигантские руки и энергично закивал скособоченной головой — совсем как Фрида при виде предмета, которого она так долго хотела и наконец получила.

Силье хихикнула, отложила факел и порылась в суме, чтобы достать два внушительных мешка.

— Вот пожалуйста, надеюсь, они тебе понравятся.

Большие, неуклюжие руки схватили подарки. Среди складок сухой серой кожи оно вдруг показалось крошечным. Силье даже сказала бы — мелочью, хотя спина у нее все еще болела от их тяжести. А потом оказалось, что гигантским пальцам не удается распутать завязки. Йотун издал жалобный стон; Силье подхватила мешок, открыла его и высыпала содержимое в свободную руку тролля.

Там была земля. Бурая земля, свеженакопанная и перебранная. В другую руку Силье высыпала более светлую, влажную и песчаную землю.

Тролль посмотрел на небольшие кучки: так в человеческой пригоршне смотрелась бы щепотка соли.

— Прости, что так мало. Я думала, получится больше. Это земля, которую я взяла с огорода моей матери, и земля с побережья возле моей деревни. Я не знала, какую ты выберешь.

Йотун по-прежнему молчал. Силье не знала, понял ли он в тот момент — такое изумленное было у него лицо. Потом он поднес руку к губам и деликатно слизал первое подношение. Восторженный вздох, что он издал, наслаждаясь новым вкусом, успокоил Силье. Тролль проделал то же самое со вторым гостинцем и вздохнул с не меньшим удовольствием.

— Она восхитительна, и та и другая, — с благодарностью произнес он. — Я никогда не ел такой вкусной земли. Спасибо тебе, Силье Нильсен.

— Право, не за что, — ответила юная девица, гордая собой.

Они с мгновение помолчали, глядя друг на друга; Силье сотни раз представляла себе эту вторую встречу, но правильные слова больше никак не выстраивались в голове. Она уже не знала, как перевести разговор на интересующий ее вопрос, поэтому задала его напрямую:

— Помнишь ли ты форму гор вокруг тебя, когда ты выходил из пещеры своей матери?

Йотун склонил голову набок, так что его глаза расположились вертикально — один над другим. Он уставился в пространство, похоже, задумавшись. Силье невольно тоже наклонила голову.

— Там было острое, рядом плоское, а потом острое, острое и острое, — сказал он через мгновение.

Силье предпочла бы описание поточнее.

— Эти острые, они были все одна гора или несколько?

Тролль выпрямил голову, пожал массивными плечами и опустил их, отчего взвились клубы пыли. Он видел этот пейзаж разве что ночью; горы просто вырисовывались силуэтами на фоне звездного неба.

— Острые одинаковой высоты? — спросила девушка.

Спрашивала она без особого воодушевления, поскольку все зависело от расстояния, которое ночью оценить невозможно.

— Не знаю, — ответил тролль.

Силье перебрала способы описать родные места йотуна, но, похоже, с ее описаниями северного сияния и звезд дело ладилось плохо. А камни, березы и ели попадались повсюду. Через полчаса девушка наконец уселась, немного удрученная.

— Почему Силье Нильсен грустная? Она собирается делать слезы?

— Нет, но я бы хотела помочь тебе найти мать. К сожалению, я тебе, наверное, вряд ли смогу помочь.

— Почему ты хочешь помочь Хрунгниру? Силье Нильсен потеряла свою маму?

Силье покачала головой. Нет, но она не смогла бы сказать — было ли это хуже, чем потерять бабушку. Она не осмелилась признаться ему, что в ту, первую их встречу как раз убегала от матери.

— Хрунгнир найдет маму, надо только набраться терпения.

Силье подняла лицо к огромному существу, не зная, жалеть его или завидовать. Она решилась задать вопрос, который уже некоторое время не давал ей покоя:

— А ты сумеешь ее узнать после стольких лет? Моей бабушки нет в живых уже почти три месяца, и я начинаю с трудом вспоминать ее лицо. Я все еще помню ее улыбки, взгляды, но боюсь потерять ее образ, — пробормотала Силье. — Ты еще помнишь лицо своей матери?

Тролль убежденно кивнул. Он сунул руку в карман своего поношенного кожаного одеяния и вытащил комок ткани, старой, как само время.

— Однажды Хрунгнир нашел гномский камень в форме мамы. Хрунгнир с тех пор его прятал.

С невероятной для таких гигантских рук деликатностью он расправил грязную ткань, словно лепестки цветка, и обнажил миниатюрный серебряный самородок внутри.

— Можно мне взять и посмотреть? — спросила девочка.

Тролль, с засверкавшими при виде своего сокровища глазами, согласился.

Силье взяла кусок чистой руды и уважительно покрутила его. Кусок блеснул в свете лампы тролля. Он был размером с палец девочки и вдвое его толще. На две трети его длины он был весь в буграх, а оставшаяся треть выглядела волокнистой и растрепанной, как будто боги, когда создавали эту руду, ухватились за кончик и тянули. Чтобы увидеть в нем женственную фигуру, требовалось изрядное воображение, если только она не состояла исключительно из здоровенных асимметричных ягодиц, более чем внушительных грудей, столь же непропорциональных, и огромной массы волос над этим всем. Не то чтобы особенно безобразная, мать Хрунгнира уж точно не принадлежала к числу тех йотунских женщин, которые вскружили бы голову богу Одину. Но Силье воздержалась от того, чтобы высказывать это замечание вслух. Перед ней был кусок минерала, который чудесным образом вызывал в памяти его владельца женщину, и она с удовольствием тоже заимела бы такой волшебный камень или что угодно другое, чтобы образ бабушки являлся ей не только во сне. Мормор похоронили по деревенскому обычаю, со всеми ее вещами, с которыми ей предстояло жить после смерти, как при жизни. Кроме кресла перед камином от нее ничего не осталось.

Силье положила драгоценный кусок породы обратно в его матерчатое вместилище. Как сумел Хрунгнир подобрать такую маленькую вещицу такими большими пальцами, когда впервые нашел? Должно быть, ему потребовалось немало терпения, чтобы взять ее, решила она, когда увидела, с каким трудом он укутывает старой тканью свое сокровище, прежде чем убрать его.

— А твой отец?

— Его забрали гномы до рождения Хрунгнира.

Все же у Силье настолько худо с семьей дело не обстояло. По крайней мере, с отцом она время от времени виделась.

Заодно они обсудили, чем у кого бывали заняты дни. Жизнь тролля проходила в рытье скалы киркой, выбрасывании камней в подземную пропасть, а потом поедании кореньев перед тем, как в одиночестве улечься на землю в маленькой пещере глубоко в горах. Девочка рассказала о своей семье и признала, что ее жизнь, если сравнивать, протекала живо и захватывающе — даже когда ей было до смерти скучно.

— Это цветочек? — неожиданно спросил Хрунгнир, указывая на горечавку, заткнутую за корсаж Силье.

Девушка вынула растение и протянула его ближе к глазам йотуна.

— Мама Хрунгнира говорила, что цветочки бывают разноцветные. Один раз она сорвала несколько и принесла в пещеру при свете факела. Это какой цвет? Он как глаза Силье. Хрунгнир уже не помнит.

Ей и в голову не приходило, что в мире троллей встречаются лишь оттенки серого, черного и бурого.

— Синий. Это горечавка, — сказала она. — Пожалуйста, я и тебе подарю.

Она приподнялась и пропустила цветок между двумя кусками кожаной робы тролля. Крошечная синяя точка была почти незаметна среди массы серых мышц и потертой кожи. Хрунгнир наклонил голову набок, чтобы полюбоваться ею; его глаза снова встали друг над другом по вертикали.

— Синий, — повторил он. — Синий, как горечавка. Синий, как глаза Силье Нильсен.

Девочка улыбнулась. Она оправила на себе тесноватый корсаж и слегка зарумянилась. Ей часто говорили, что ее глаза цветом почти как горечавки, но никто и никогда не говорил этого с такой непосредственностью и искренностью.

— Мне лучше вернуться. Я обещала маме быть дома к обеду. В следующий раз я принесу тебе букет из горечавок. Они повсюду, и в этом году они ранние. И другие цветы принесу тебе тоже.

— Как мама Хрунгнира?

— Да. Если тебе хочется.

— Да, Хрунгниру бы очень понравилось. Хрунгнир вспоминает, что мама часто находила цветы рядом с семью реками, которые падали с неба.

Число заставило Силье застыть.

— Ты говоришь о водопадах? — потребовала она.

Йотун, похоже, не понимал этого слова.

— Где вода падает с горы? — уточнила она.

Хрунгнир кивком одобрил.

— Семь водопадов рядом друг с другом?

Выпяченная челюсть шевельнулась в знак подтверждения, не понимая, что из этого следует. Силье запрыгала от радости:

— Это водопад Семи Сестер! Он совсем недалеко от моего дома! Я обожаю туда ходить! А ты сможешь найти к себе дорогу, если я тебя туда отведу?

Тролль вроде бы поразмышлял и ответил:

— Пещера мамы Хрунгнира рядом.

— Рядом?!

Силье не могла поверить в такое совпадение. Она лазила под этот каскад водопадов тысячу раз. Она вдруг вспомнила, что около одного из водопадов есть вход в пещеру, но ее никогда не тянуло разбираться, чтó в ней; она всегда предпочитала соскальзывать по скале вместе с водой водопада, чтобы влететь в бирюзовую волну. То есть, это до тех пор, как Кнут не спрятался за грудой камней, чтобы подсмотреть за ней, но она предпочла не вспоминать об этом досадном инциденте. Силье вдруг страшно разволновалась. Она-то искала гору, где могла находиться мать Хрунгнира, и вовсе не предполагала, что та окажется так близко! Она захлопала в ладоши и закружилась вокруг себя.

— Я знаю, где искать твою мать! — радостно воскликнула она несколько раз, не переставая жестикулировать.

Хрунгнир смотрел на нее, водя головой в такт ее танцу.

— Значит, Хрунгнир скоро найдет маму? — сообразил он.

— Да!!! — воскликнула она.

— Хрунгнир скоро найдет маму, — весело скандировал тролль. — Хрунгнир скоро найдет маму!

Вся шахта заполнилась его голосом, и девочка зажала уши руками. Но и Хрунгниру вдруг захотелось похлопать в ладоши и покружиться. Силье мгновенно поняла опасность, почувствовав, как дрогнула земля от первой пары шагов тролля. А когда увидела, как от мощи тролля взлетает вихрями пыль, то отступила назад, прикрывая глаза.

— Остановись, Хрунгнир!

Не прошло и пары секунд, как одно массивное плечо врезалось в стену пещеры, а другое ударом снесло несколько пластов породы. Стоило раздаться первому треску, как потолок, пол и стены пошли зловеще раскалываться. Силье рефлекторно бросилась в галерею. В горе закряхтело, девочка прибавила ходу и не раздумывая бросилась в темноту. Она и знать не хотела, выдержит ли ее лодыжка такой забег, а просто молилась всем богам Асгарда, чтобы не переломать себе кости. Позади себя она услышала мощный оползень, вскрик тролля, и ее обволокло огромное облако пыли.

От страха Силье потеряла равновесие и самым плачевным образом полетела на землю. Пыль, казалось, проникла в каждую пору ее кожи, заполнила ноздри и рот, набросилась на легкие. Силье едва не задохнулась, скрючилась на ноющих коленках и закашлялась, закрыв руками рот и нос. Девочка тщетно пыталась вдохнуть. Каждый хрипящий вдох приносил ей больше боли, чем облегчения, ее легкие горели: она кашляла, сипела, ее чуть не вырвало, она задыхалась и отплевывалась. Она извивалась на полу, как выброшенная из воды рыба, безуспешно старающаяся вернуться обратно. Она решила, что вот-вот умрет, и спасло ее только то, что она рефлекторно не убирала руки от лица.

Пыль долго не оседала, а Силье, чтобы успокоить дыхание, потребовалось времени еще больше. На губах у нее стоял привкус крови и камня, и безумно хотелось пить. Она вспомнила свою мать и ее страхи перед силой тролля в опасном сочетании с недостатком сообразительности.

Но Хрунгнир, он-то где?

Силье открыла глаза, похлопала ресницами, чтобы смахнуть с них остатки налетевшей каменной пыли. Вокруг не слышалось ни звука, не горело ни лучика света. Жив ли еще тролль — Силье не понимала. Не в силах окликнуть его, потому что горло пылало, она принялась взывать шепотом в ткань рукавов:

— О Фригг, умоляю тебя, я знаю, где его мать. Не дай ему умереть, не увидев ее снова. Я тебя прошу, я тебя умоляю.

Под конец девочка разрыдалась. Она сплюнула и по привкусу во рту поняла, что слюна все еще смешана с кровью и пылью. Воздухом снова стало можно дышать, но ее раздраженные легкие побаливали. Силье выпрямилась. В кромешной тьме она чувствовала, как при каждом движении вокруг нее снова разлетается пыль. Плохо понимая, в какую сторону ей идти, девочка отчаянно старалась восстановить голос, чтобы позвать тролля.

Сначала она скорее кашляла, чем звала, но потом у нее все же прорезался голос — хриплый и прерывистый. В промежутках между кровавым кашлем она двигалась вперед наугад, спотыкаясь о камни, и молилась, чтобы хоть какой-то отзвук указал ей верное направление.

Богиня Фригг, казалось, вняла молитве девочки: вдруг послышался стон.

— Хрунгнир! — радостно вскричала Силье. — Хрунгнир!

Тролль был жив. Судя по его бурчанию, он скорее пытался очнуться, чем страдал от боли. При звуке падения камней Силье остановилась: гора, похоже, больше не собиралась обрушиваться, но было бы обидно получить по ногам каменюкой, пока йотун освобождался от заваливших его глыб.

— Ты ничего себе не сломал? — спросила она, держась на достаточном, как она надеялась, расстоянии.

— У Хрунгнира болит голова, — ответил тот раздраженным голосом, расталкивая камни. — Хрунгнир сделал глупости, и Хрунгниру придется все разгребать.

Несмотря на кашель, Силье не смогла сдержать облегченного смешка. Очевидно, гора обрушивалась на тролля уже не в первый раз.

— Извини, я тебе помочь не смогу.

— Силье не сможет помочь Хрунгниру найти маму?

— А, ну это я смогу! Но только если ты не обрушишь снова гору. Я куда хрупче, чем тролль!

Она услышала, как неподалеку от нее сдвигаются камни, и почувствовала рядом хриплое дыхание, отдающее землей. Должно быть, йотун присел перед ней. Он прошептал ей:

— Хрунгнир обещает быть осторожным с Силье.

Полчаса спустя юная девица выбралась из пещеры тролля, моргая глазами, чтобы приноровиться к яркому полуденному солнцу. Она все еще сильно кашляла, а кожа и одежда были того же цвета, что и у йотуна, но улыбалась она, как никогда прежде. Она потеряла сумку и факел, зато отыскала свою веревку. У первого же ручья она с облегчением утолила жажду, понимая, с другой стороны, что от ледяной воды у нее долго будет побаливать горло. Силье попыталась оттереть лицо руками, но только стала хуже выглядеть — настолько черной была вода, стекавшая по блузке. Она отряхнулась, не добившись особенных успехов, и, окончательно забыв обо всех этих мелочах, отправилась в обратный путь.

Хотя старейшина деревни и двое ее соседей потрясенно проводили ее взглядами — как будто непотребство какое увидели! — лишь Кнут спросил ее, что случилось. Силье остановилась, поравнявшись с ним, и мгновение помедлила, прежде чем отвечать. Юноша за две недели не перемолвился с ней и словом, и теперь выглядел взволнованным. Она пожала плечами, посмотрела ему прямо в глаза и пошла дальше как ни в чем не бывало, оставив Кнута в расстроенных чувствах.

Сонья тоже изменилась в лице при виде дочери. Она бросила свою лохань с грязным бельем — к восторгу Фриды, которая тотчас кинулась в нее.

— Я знаю, где искать, мама! — крикнула Силье, не дав ей времени задать вопросы. — Мать Хрунгнира возле водопада «Семь сестер»!

— Кто такой Хрунгнир? — тут же спросил Рюрик, появляясь из-за юбки Соньи.

— Представляешь, водопад Семи Сестер, — продолжала Силье, не обращая внимания на брата. — Это знак богов!

— Кто такой Хрунгнир? — появляясь в свою очередь, потребовал Ингвар.

— Что с тобой стряслось? — только и смогла сказать Сонья, пытаясь вытащить младшую дочь из лохани со стиркой.

— Кто такой Хрунгнир? — продолжал расспросы Рюрик.

— Пустяки, — ответила Силье, отмахнувшись от объяснений. — Хрунгнир был так счастлив, что ему захотелось потанцевать в шахте, и потолок пещеры обрушился. Я могу его отвести сегодня ночью!

— Пустяки? — выкрикнула Сонья, выхватывая из белья Фриду. — Этот тролль может убить тебя, даже не заметив того, а ты говоришь — пустяки!

— Тролль? — воскликнул Рюрик.

— Ты видела тролля? — вторил ему Ингвар.

А Фрида поверх всего добавила свои вопли, потому что ей хотелось снова залезть в грязное белье. Силье спрашивала себя — и зачем она вернулась объяснять, что собралась делать. Впервые она испугалась, что мама будет переживать из-за ее опоздания, а в результате ей пришлось столкнуться с неодобрением своих планов и домогательствами братьев, которые желали знать, какого роста тролль и чем он питается. Обсуждение превращалось в кошмар.

Сонья отпустила Фриду, чтобы та перестала орать, и потребовала от мальчиков прекратить прыгать туда-сюда. Силье воспользовалась этой возможностью:

— Но это был несчастный случай, мама. Он понял. Я ничего не беру и больше не вернусь в пещеру. Хрунгнир расширит мой лаз в шахту, как только сядет солнце, а я буду только направлять его. Он большой. Хоть ночи сейчас короткие, мы легко доберемся к водопаду до рассвета. О, скажи «да», мама, скажи «да», я тебя умоляю! Он не видел свою мать уже по меньшей мере двести лет! А я знаю, где ее искать.

— Я хочу пойти с тобой! Я хочу увидеть тролля! Хочу узнать, такой ли он, как говорила Мормор!

— Я тоже, я тоже!

Рюрик и Ингвар мнили себя уже в пути. Можно было с уверенностью сказать, что наутро новость об этом разнесется по всей деревне. Фрида хлопала в ладоши вместе с ними в своей постирочной лохани. Все были готовы отправляться вдоль фьорда в самую темень, но мать громким криком заставила всех замолчать:

— И речи быть не может, чтобы кто-то выходил из дома посередь ночи, даже чтобы помочь троллю!

Проигнорировав немедленное поднявшееся нытье, она добавила:

— И даже возвращаться к этому не будем. По ночам здесь бродят полчища волков и медведей. И их любимая пища — дети, потерявшиеся в темноте.

Если Рюрик с Ингваром этому аргументу вняли, то Силье не сдавалась. Она была уже достаточно взрослой, чтобы в одиночку разгуливать днем, не боялась темноты и умела ориентироваться в ночи с факелом! Она знала дорогу наизусть! Тролль защитит ее от любых ночных зверей! Она зашла слишком далеко, чтобы останавливаться.

Сонья понимала желание дочери, но в глубине души чувствовала, что все не может быть так просто. Встреча с троллем оставалась исключительным событием, она не могла произойти случайно. Сонья страшилась, что три Норны соткали темную судьбу для ее дочери. Она боялась силы тролля, боялась его наивности, боялась хрупкости Силье, боялась жестокости богов.

— Я отпущу тебя повидаться с ним и посмотрю, в каком состоянии ты вернешься. Я не могу быть во всем полностью уверена, — ответила она.

— То есть ты не можешь во мне быть уверена, — тут же подчеркнула девочка.

— Ну что ты, иначе я бы тебя не отпускала на встречу с ним.

— Поэтому, пожалуйста, скажи «да». Он рассчитывает на меня, я буду осторожна, он будет осторожен, я в нем уверена.

Сонья хотела бы снова сказать «нет», но прикосновение ладони девочки, сжимающей ее руку, чтобы убедить ее, заставило ее растаять. Силье могла остаться в пещере до ночи, могла пойти к водопаду, ничего ей не сказав. Сонья прекрасно понимала это. Пожалуй, это был первый раз, когда юная девица не просто делала первое пришедшее в голову, не задумываясь, что другие могут волноваться. Она должна была довериться ей.

— Пожалуйста, мама.

Сонья опустила свои зеленые глаза долу и сдалась. Дети радостно закричали, а Фрида даже вывалилась из лохани.

Небо окрасилось в оттенки оранжевого, а щеки Силье — красного. Девочка карабкалась по склону к пещере тролля, спеша изо всех сил. Она не стала переодеваться, поскольку не хотела рисковать своей новой одеждой — даже если не собиралась спускаться в пещеру. Она просто, сняв одежду, как следует вытряхнула ее, расчесала светлые волосы — скорее чтобы смахнуть пыль, чем уложить их, — и вымыла лицо и руки, чтобы лучше выглядеть. Чувствуя тревогу матери, Силье, чтобы успокоить ее, подробно расписала все, что собиралась делать. То, что она накинулась на пищу как людоед, хотя после смерти бабушки совсем потеряла аппетит, похоже, подбодрило Сонью больше, чем ее объяснения.

Путешественница нагрузилась навряд ли легче, чем с утра. Она надела толстый шерстяной плащ, а тяжесть веревки сменилась весом трех факелов, засунутых за спину, и фляги, перекинутой на ремне через плечо. Мать, однако, настояла на том, чтобы она зажгла факел перед тем, как отправиться в путь, и постоянно держать его в руке было утомительно. Сонья хотела видеть, как движется по склону ее дочь, и прежде всего — убедиться, что она избежит в сумерках неприятных встреч со зверями. К счастью, мотивации у Силье хватило, чтобы ее не смущали уставшие руки.

Девушка добралась до пещеры тролля как раз к тому моменту, когда последний луч солнца скрылся за горизонтом. Она в тысячный раз перекинула факел из руки в руку и наклонилась над отверстием.

— Я здесь! — крикнула она.

— Хрунгнир тоже! — к огромному удовлетворению услышала она в ответ.

— Солнце зашло! Тебе можно выходить!

Она резво отскочила подальше назад, и когда раздался удар кирки, похвалила себя за своевременность. Земля раскололась и обрушилась, поглотив камни и почву вокруг дыры. Троллю потребовалось не более трех ударов, чтобы расширить вход настолько, чтобы он сам смог пройти. Осыпь образовала в его шахте откос, и тролль выбрался по нему наружу.

Сердце Силье бешено колотилось. У йотуна же выход из подземелья родил столько эмоций, что что они словно изливались из всего Хрунгнира настоящим водопадом счастья. Он смеялся. Смеялся, касаясь земли в сосновых иголках, смеялся, лаская кору и ветви сосен, смеялся, глядя, как на небе одна за другой загораются звезды, смеялся от удовольствия, когда снова пробуждались детские воспоминания, уходящие в прошлое по меньшей мере лет на двести.

Он был красив, несмотря на массивное тело, огромные руки и перекошенную голову. На этот миг время остановилось, и в мире, окружающем тролля и девочку, не оставалось более места для печали.

Затем к Силье протянулись четыре огромных пальца. Она запаниковала, боясь быть по неосторожности раздавленной ими, но они подхватили ее с бесконечной бережностью. Силье позволила поднять себя к самому лицу тролля. Она ставила на кон свою жизнь, позволяя обращаться с собой таким образом, а он играл со смертью, согласившись последовать за ней прочь из укрытия своей шахты. Факел Силье осветил покрытую толстым слоем пыли физиономию, на которой читалась вся благодарность мира. Йотун не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства.

— Спасибо, — просто сказал он.

— Не за что, Хрунгнир, благодарю тебя за прошлый раз. Проводить тебя доставит мне радость, — ответила она.

Он опустил ее на землю и запалил свою потрепанную лампу, чудом уцелевшую при обвале. В свете лампы среди камней проглянули горечавка с первоцветом.

— Синий, — сказал Хрунгнир, довольный своими знаниями.

Силье подтвердила, а когда он спросил ее, какого цвета второй цветок, она ответила:

— Желтый. А листья — зеленые.

Он не смог сорвать растение, и Силье сделала это за него. Она вдохнула его аромат и передала троллю, чтобы тот сделал то же самое. К удивлению девочки, тролль наклонился, понюхал и втянул в ноздрю цветок. Силье захихикала, но резкий чих тролля сбил ее с ног. Она вытерла лицо с легким чувством брезгливости от землистых брызг, и у нее пропало желание знакомить тролля с запахами цветов. В качестве извинения йотун подставил ей ладонь как удобное сидение. Силье чуть покашляла и уселась. Она забыла о слюнях и снова превратилась в принцессу.

— Отпусти ее! — внезапно крикнул кто-то из ночи.

Силье узнала голос Кнута. В бледном свете ее факела и лампы тролля появился побледневший и дрожащий юноша, который, невзирая на страх, осмелился противостоять йотуну с простым ножом в руке.

Девушка удивилась, но испытала странное чувство гордости, сообразив, что Кнут решил спасать ее от чудовища, хотя так с ней и не заговорил. Он все же не был лишен мужества. В кои-то веки она стала настоящей принцессой, как в сказках Мормор!

На раздраженное рычание Хрунгнира Силье спокойно положила руку на каменное предплечье тролля и успокоила его:

— Он друг. Его зовут Кнут.

— Он смертный муж, нет?

— Почти что, но он не в твоей шахте. Тебе не обязательно его прогонять или пугать.

Лицо йотуна отвернулось от юноши, все еще перекошенное, но уже менее агрессивное. Затем Силье обратилась к Кнуту:

— Я в безопасности. Ты не должен ему угрожать.

— Но это же тролль! Он собирается тебя сожрать!

— Он питается только землей и кореньями.

— Но он тебя свалил с ног? — воскликнул Кнут, которому было трудно все это понять.

— Это было недоразумение. Хрунгнир очень сильный, но он не желает мне зла. Я провожу его домой. Мы пойдем к водопаду «Семь Сестер». Там ждет его мать.

Кнут не убрал ножа и не ослабил бдительности. Он не мог позволить Силье уйти с этим чудовищем. Его тело напряглось туже тетивы.

— Кнут, все то время, что я трачу на твое убеждение, — это время, потраченное впустую вместо того, чтобы добираться до пещеры его детства. Благодарю тебя за заботу, но сейчас ты должен нас пропустить.

Силье призвала Хрунгнира продолжить поход. Кнут, набравшись отваги, готов был последовать за ними, но Силье, минуя его, сказала:

— Нет, не ходи за нами. Тебе это будет неинтересно: я не собираюсь купаться в водопаде, — добавила она с легкой улыбкой.

Кнут замер. Его щеки запунцовели, а плечи при этом опустились. Он повесил голову, убрал нож за спину и пропустил йотуна и его провожатую. В трех шагах от него Силье с наслаждением поджала губы, глядя на устыженного, застывшего на месте Кнута. У него, конечно, хватило незаурядной смелости, чтобы бросить вызов троллю, но ей противостоять он был не в силах. Нельзя сказать, чтобы ее это расстроило.

Чтобы добраться до водопада Семи Сестер, следовало спуститься в долину и пройти по краю фьорда. Путь будет недолгим, но все же непривычным для тролля. На поверхности земли ему было беспокойно, и ноги щекотала трава. Ему преграждали путь деревья, и он поскальзывался на склоне. Силье пришлось вести его по самым крупным тропкам, чтобы он не сломал себе шею. На мгновение она испугалась, что идти будет труднее, чем ожидалось, и что Кнут догонит их, передумав, но юноша уважил ее пожелания. Йотун отметил для себя новые путевые вехи, чтобы снова перейти на тяжелый, но уверенный шаг. Он даже отставил лампу, чтобы кончиками пальцев сорвать большой пучок трав.

— Хрунгнир хотел бы показать маме, что он не забыл, какие бывают цвета, — сказал он.

Девушка выбросила мысли о Кнуте из головы. Желание тролля порадовать маму тронуло ее больше, чем она смогла бы выразить. При свете факела она разобрала этот пучок у себя на коленях и смогла подыскать для него фиолетовый цвет — раздавленные цветы мытника, и белый — сплющенные его пальцами анемоны. Но ей не удалось найти ничего оранжевого или красного. Тролль удовлетворился тем, что вызвал в памяти пять нашедшихся цветов.

Его неустойчивое внимание отвлекали и свежий воздух, и деревья, и уханье сов и истончившийся полумесяц. А когда на фоне белеющей груды камней показалась тень волка, убегающего прочь при их приближении, Хрунгнир еще сильнее, чем когда-либо, напомнил для Силье Фриду. Первый ручей, что они пересекли, едва не заставил его позабыть о времени. Лишь напомнив ему о том, как коротки ночи в это время года, Силье удалось оторвать его от ножной ванны и и рыхлой земли, которой тролль принялся с наслаждением объедаться.

Эта ночь принесла обоим аромат возрождения, открытий, вкус простых удовольствий и милых воспоминаний. Когда небо озарило северное сияние, Силье почувствовала, как на глаза навернулись радостные слезы. Она не видела его с тех пор, как умерла ее бабушка. Такие представления в вышине обычно случались среди глубокой зимы и были крайне редки в это время года. Тролль на мгновение замер перед волнующимися зелеными колоннами, исполинскими потоками поднявшимися в воздухе.

— Зеленый и… красный, — прошептал он, узнав цвет, мерцающий на боковинах ночного марева.

— Да, именно так, — ответила Силье, тоже негромко. — И еще там розовый.

Оба были ошеломлены, заворожены, ослеплены грандиозными движениями зыбких завес. Они, казалось, не зависели от ветра, вздымаясь, словно колеблющиеся столбы, на колоссальную высоту. Даже Хрунгнир почувствовал себя крошечным на фоне этого зрелища.

— Мормор говорила мне, что это танцуют мертвые девы. Они приходят, чтобы предупредить людей о важных событиях.

Неужели именно смерть подарила им эту прозрачную, эту нереальную красоту? Во всяком случае, казалось, что их переполняет истинное счастье, и они танцевали медленный, величественный танец, озаряющий небо, развертывали световые вуали и переливающиеся полотнища цвета.

Несколько минут прошли в абсолютной тишине, пока огни не исчезли, как и появились.

— Может быть, они танцевали для нас, — пробормотала Силье. — Чтобы отпраздновать возвращение домой.

Хрунгнир ничего не понимал, он все еще оставался стоять с задранным в небо носом. Только когда его спутница подала знак, что пора идти дальше, он сообразил, что замечтался. Он снова отправился в путь по долине, повторяя про себя, как колыбельную, все заново выученные цвета: синий, как глаза Силье, белый и желтый, как цветы, зеленый, розовый, сиреневый и красный, как мертвые девы. Стоило тролля заинтересовать, и он оказался сообразительнее, чем девочка представляла себе вначале. Силье, сидя на ладони Хрунгнира и мягко покачиваясь в его гигантской руке, слушала его и улыбалась.

Они прошли вблизи Морвики. Деревня погрузилась во тьму и в сны, и в глазах Силье промелькнуло что-то вроде нежности, словно она смотрела на уснувшего ребенка. Девочка была счастлива показать троллю свой мир, пусть даже с расстояния: драккары, гагачью ферму, вешалы с вялящимся лососем, шкуры овцебыков — место, в котором прошло ее детство, которое она хотела покинуть, оттого что со смертью бабушки оно для нее опустело, и которое она так увлеченно расписывала для тролля этой ночью.

В окне ее дома горел свет, и она подумала о матери, которая, несмотря на свои тревоги, позволила ей пережить это фантастическое приключение. И внутренне поблагодарила ее.

Затем тролль и его спутница двинулись вдоль фьорда. Хрунгниру довелось — к его великой радости — несколько раз окунуть ноги, при этом он едва не свалился в глубокую воду.

Силье должен был уже сморить сон, но ею владело чрезвычайное волнение. Она услышала шум воды, а затем увидела отражения света от семи водопадов, стекающих по обрыву. Тогда она спрыгнула с руки Хрунгнира на скалистый склон. Она довела тролля в целости и сохранности и уложилась во время: не виднелось никаких признаков наступления рассвета. Она воздала хвалу всем богам Асгарда, воскликнув от радости, словно сама увидела вновь свою мать после долгих веков разлуки. Несколько тюленей, устроившихся на ночлег на скале у подножия водопада, спрыгнули в воду, чтобы через несколько саженей снова высунуть свои возмущенные и любопытные мордочки. Силье рассмеялась, увидев их, и подошла поприветствовать. Она повернулась к Хрунгниру, чтобы научить его названию этих животных, когда заметила, что тролль так и оставался неподвижен в нескольких шагах позади. На мгновение ей показалось, что его сковала радость, что он ослеплен количеством горечавок вокруг. Она вернулась к нему, и свет лампы выхватил отразившийся на его искаженном лице ужас. Он смотрел на груду камней, за которой несколько недель назад прятался Кнут.

— Хрунгнир, что происходит? — обеспокоенно спросила она, придвигаясь к нему поближе, чтобы лучше его понять.

Когда же она подошла вплотную к троллю и посмотрела в ту же сторону, что и он, то все поняла. Она никогда не примечала, во что складываются эти камни. Обманутая красками дня, которые подчеркивали другие линии, она не осознавала смутно женственного облика их, собравшихся вместе. Она никогда в жизни не видела женщины-йотуна, пока не взяла в руки серебряный самородок Хрунгнира. По ее телу пробежала дрожь страха, когда она узнала стоящее перед ней окаменевшее существо: мать Хрунгнира. Безмерная радость, охватившая ее несколько мгновений назад, сменилась ощущением небытия, несправедливости и боли.

Она обратила свои испуганные синие глаза к Хрунгниру. Ей хотелось сказать ему, как все внутри нее рухнуло и как она опечалена за него, но слова не шли с языка. Ей вдруг стало страшно холодно. Она знала, через что ему пришлось пройти. Смерть бабушки встала перед ее глазами. Ее глаза затуманились. Она почувствовала, что боги ее предали.

Силье ожидала, что тролль закричит от боли, как вопила она сама, узнав о смерти Мормор. Она даже подумала, что он разнесет все вокруг, включая ее саму, но в его глазах не шевельнулся гнев, на щеках не показалось ни слезинки. Он лишь прошептал, будто маленький мальчик, потерянное «мама», которое разорвало сердце Силье на кусочки.

А потом тролль поднял лампу и свободной рукой провел по камням, осторожно убирая мох и лишайник, облепившие каменную статую. Он высвободил сноп волос, которые, как на куске руды, стояли длинной, мощной, разделяющейся на волокна стеной, затем тяжелую, асимметричную грудь, литые четырехпалые руки и гигантские бедра.

С каких же времен она сидела здесь, прижавшись к горе, и смотрела на восходящее солнце? Она говорила сыну, что тролли остаются снаружи, когда нет надежды. Непохоже, чтобы день застал ее врасплох. Неужели гномы, забрав сына, отняли у нее желание жить? Силье винила себя, что ни разу не замечала ее у водопада.

Хрунгнир провел не одну минуту, отскабливая камень. Поскольку его толстые пальцы не могли забраться в каждую трещину, девочка взобралась на соседние скалы и помогла ему очистить лицо от заполонивших его нахальных растений — пусть это стоило ей сорванных ногтей. Появились черты лица, о которых Силье никогда бы не догадалась: печальные, нежные и такие же перекошенные, как у ее сына.

Девочка прикусила губу, чтобы больше не реветь, но ее слезы наконец привлекли внимание тролля. Он провел шершавым пальцем по щеке Силье и вытер ее.

— Мне так жаль, — прошептала она.

Он ничего не ответил. Медленно отвернувшись, он сел рядом с матерью, прижался головой к ее груди, с таким же затуманенным, как у нее, взглядом. Повернув глаза в ту же сторону, Силье заметил, что небо проясняется, что на горизонте синева ночи понемногу тает. Рассвет не заставлял себя ждать. Она дала йотуну еще несколько минут на скорбные размышления, а затем соскользнула со своего камня и вернулась к нему.

— Хрунгнир, тебе следует скрыться в пещеру твоей матери, скоро начнется рассвет.

Тот закрыл глаза.

— Хрунгнир, скоро рассветет. Ты… сможешь вернуться и увидеть ее завтра вечером.

Он не пошевелился. Силье почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она чувствовала себя виноватой. Она должна была оставить его в своей горе со своими безумными надеждами.

— Хрунгнир, я тебя умоляю. Не оставляй меня в одиночестве.

Он наконец приоткрыл один глаз:

— Силье не одинока. У Силье есть отец, мать, братья и сестра. У Силье есть Кнут. У Хрунгнира больше нет надежды поговорить с мамой, поэтому Хрунгнир останется снаружи тоже. Я увижу дневной свет.

— Нет, я умоляю тебя, — не унималась она, стискивая руками огромный пыльный палец. — Я хотела, чтобы ты нашел свою мать, но я не…

Он повел головой, его глаза опять выстроились в горизонтальную линию:

— Хрунгнир ее нашел, благодаря Силье. Хрунгнир копал не в том направлении, Хрунгнир не искал ее снаружи. Хрунгнир никогда бы не нашел ее без Силье.

Да, все так. Только она отказывалась принять такой конец.

— Но ведь Хрунгнир может остаться в живых и по-прежнему дружить с Силье, — предложила девочка тоненьким голоском.

Он ничего не ответил, не найдя слов, чтобы объяснить ей, что им не место в одном мире, что его поиски окончены, что все эти годы он жил только для того, чтобы снова увидеть свою мать, что он не представляет себе жизни без нее.

Тролль без надежды — всего лишь камень.

Он достал из кожаной робы грязный матерчатый сверток и протянул его девушке:

— Хрунгниру это больше не нужно. Подарок для Силье Нильсен.

— Нет, нет, нет, — отвечала она, поняв, что это прощание.

Нехотя она подобрала выпущенную им ткань. Он не слушал ее, увлеченный небом, которого никогда не видел таким бледным. Горы, ограждающие фьорд, были далеко, преграда из них выходила неважная; солнце, должно быть, уже поднялось над горизонтом: длинные облака окрасились во все цвета рассвета.

— Розовый, сиреневый, желтый, — негромко сказал тролль. — А там, это какой цвет? — спросил он, указывая на гребень горы, где полыхали вечные снега.

Крепко прижимая к сердцу большой ком ткани и маленький кусок руды, что в нем содержался, девочка прошептала:

— Оранжевый.

— Оранжевый. Он тоже красивый… Тысяча благодарностей за этот миг, проведенный вместе. Хрунгниру было очень приятно познакомиться с Силье Нильсен. Береги себя.

Это были его последние слова. Учтивые фразы, как в сказках Мормор. Он вымолвил их, не дожидаясь даже, пока его коснется солнечный луч. От яркого дневного света кожа тролля превратилась в настоящий камень. Не было ни боли, ни крика. Он застыл, на его отвислых губах застыла улыбка с легким оттенком безмятежности, а сплющенная голова склонилась к столь же скособоченной матери.

Силье оставалась неподвижной, сжимая комок тролльей тряпки, чтобы придать себе сил стоять среди горечавок прямо. Смерть оледенила ее, хотя вокруг под оранжево-желтым светом дня просыпалась жизнь. Радостно перекрикивались птицы и тюлени. Водопады сверкали и переливались, соскальзывая по черному камню и зеленому мху. Девушке казалось, что она выпала из времени. Она все еще не могла принять жестокого и трагического конца своего приключения.

Звук шагов заставил ее повернуть голову. На мгновение она подумала о Кнуте. Но это был не он, а Сонья. С ней не было ни братьев, ни сестры девочки. Силье поняла, что та пришла за ней, и только за ней. По испуганным глазам матери она поняла, что та стала свидетельницей всей сцены прощания с троллем, а может быть, и всей этой короткой весенней ночи.

Силье бросила на нее полный отчаяния взгляд.

— Это было необычайное существо, — сказала она прерывающимся голосом. — Ты права, они все заканчивают трагично.

Сонья закусила губу при виде явного горя дочери. Она шагнула вперед.

— Лучше бы я ошибалась, моя милая.

Она не решалась раскрыть объятия, убежденная, что дочь будет винить ее за то, что она с самого начала не верила, что все закончится хорошо. Но Силье по собственной воле прижалась к матери и крепко обняла ее. Разрываясь между радостью от того, что дочь наконец-то пришла в ее объятия, и страданием от осознания того, что она несчастна, Сонья обняла ее в свою очередь. Объятия были долгими и крепкими, словно этот жест мог заглушить боль в ее сердце.

— Боги были жестоки к Хрунгниру, — простонала Силье через мгновение.

Сонья ласково провела рукой по светлым волосам дочери.

— Нет, — ответила она. — Мать Хрунгнира, конечно же, дала себе умереть давным-давно. Богиня Фригг сжалилась над тщетными поисками Хрунгнира и поставила тебя на его пути, чтобы он смог узнать, что стало с его матерью. Она знала, что только ты осмелишься без страха позаботиться о тролле; Мормор рассказала тебе столько легенд, что ты смогла сама прожить одну из них.

По щекам Силье потекли слезы, и она вновь обратила свои синие глаза к матери. Все-таки однажды именно Сонья нашла красоту в печальной истории. Может быть, потому, что она сама была матерью и могла легко понять отчаяние от потери единственного ребенка?

— Я чувствовала себя такой одинокой после смерти Мормор. Как ты думаешь, Фригг хотела еще, чтобы я поняла, что я не сирота, как Хрунгнир?

— Ты совсем не одна, — пробормотала Сонья, позволяя захлестнуть себя эмоциям. — Ты совсем не одна. Твоя бабушка покинула нас, но мы вместе найдем способ утешить друг друга.

Солнце успело подняться высоко в небо, прежде чем Силье и Сонья уняли свои слезы. Они вернулись домой обнявшись, готовые разделить память о потерянных ими, чтобы она стала бальзамом для их сердец.

У подножия водопада «Семь сестер», в окружении света и горечавки, два каменных йотнар покоились, прильнув друг к другу среди своих богов, бросая вызов времени и забвению.