Три принца

Часть 5. Глава 10. Вести из столицы.

Но Алара, как выяснилось, ничего не собиралась спускать на тормозах. Она совершенно не планировала сдаваться. Ответ ей нужен был лишь один. И ответ положительный.

Поэтому несколько следующих дней - цикл ведь приближался - она выносила мне мозг. Иногда даже при собственном муже хватала за руки и тащила в сторону.

Но для себя я уже всё решил. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы развеять собственные сомнения и отогнать мысли про "высшую необходимость".

Как ни странно, повлияла на это Дейдра. Она вела себя очень тихо и хладнокровно в эти дни. Выздоравливала потихоньку, даже вес набрала. Нянчилась с малышом, но, что удивительно, никогда не забывала обо мне. У неё всегда находилось время для меня. Приласкать, приголубить, поговорить обо всём и ни о чём. Как настоящая замужняя женщина, по уши влюблённая в своего мужа, она всегда была тут как тут. С улыбкой на лице она засыпала на моей груди, наблюдая, как через прутья кроватки Элазор вцеплялся в мой просунутый палец и крепко держал его. Лицо Дейдры просто сияло от счастья, когда ежедневные дела анирана завершались и он возвращался в свои покои. Наверное, она была довольна ещё больше, чем я, наслаждаясь безопасной жизнью во дворце. Ведь мы жили как настоящая семья. Жили счастливо в мире, где кроме нас не мог быть счастлив никто.

Именно счастливое лицо Дейдры помогло мне принять окончательное решение.

Признаюсь, я очень серьёзно отнёсся в просьбе Алары. Она была из тех немногих женщин, кого я хотел сам. Ведь внешне, как я уже говорил, она представляла собой мой идеал.

Но внешность - это не самое важное, когда речь идёт о любви. Улыбка Дейдры без всяких слов говорила, как сильно она меня любит. Боготворит, практически. И моя измена, о которой, несомненно, всем станет известно, сильно ранит её. Может, не сильно ранит принца, но точно сильно ранит её. А причинять боль любимой женщине я не собирался. Она и так из-за меня натерпелась. Я должен её оберегать и защищать, а не подвергать испытаниям.

Приблизительно такими словами я всё объяснил Аларе. Мои терзания её, конечно, мало интересовали. И совершенно не волновали. А потому, когда она вновь стала настаивать, я всё же поставил жирную точку. Без истерик, без угроз и демонстраций способностей анирана, но всё-таки достаточно красноречиво, чтобы к этому вопросу мы больше не возвращались никогда.

Но барышня всё же затаила злобу. К отказам, как я понял, она совершенно не привыкла. По этой причине держать себя в руках ей было крайне сложно. Даже с милихом. Она исподтишка бросала на меня сначала недовольные взгляды, а потом злые. Ругалась с Тангвином всё чаще и всё беспардоннее. Словно злилась, что время утекает, а у неё в рукавах нет козырей хоть как-то повлиять на ситуацию.

Слава Фласэзу, мозгами она не была обделена. Она помнила, кто я такой, помнила, как легко угомонил её самоуверенного папашу и как безжалостно карал всех, кто смел противиться моей воле. Так что ума ей хватило не беситься слишком сильно. Когда тот самый цикл прошёл, она угомонилась и затихарилась.

Но, в принципе, случай с Аларой - это всего лишь неожиданность. Немножко неприятная, но не съевшая столько нервных клеток, сколько я опасался. Я позабыл о ней в ежедневной рутине.

К концу осени закрома ломились от продовольствия. Ярмарка во вновь ставшем безопасном Валензоне удалась на славу. Ремесленники возвращались в ремесленные кварталы и для них на целый год я отменил налоговые сборы. Им и так пришлось несладко под гнётом местных рэкетиров, а потому аниран был щедр к ним.

Но примо-землевладельцев аниран обложил дополнительным налогом. Поругался с ними немножко на общем собрании, но всё же пообещал дотации из казны каждому, кто на своей земле найдёт место для возведения новых деревень, окружённым охранным частоколом. А тем, кто будет изгонять крестьян с земель, кто будет требовать с них больше, чем они могут дать, кто будет отказываться держать на содержании десяток преданных короне солдат, дал гарантию, что рано или поздно нагрянет в гости. Нагрянет и поступит так, как поступил с примо Калламом - отберёт в пользу короны всё, что можно будет отобрать. Без всяких снисхождений и помилований.

В итоге, нам многого удалось достичь. Я приструнил зажравшихся примо, на примере примо Каллама показав, что будет с теми, кто отвергнет спасительные перемены. Руководил земляными работами, где воодушевлённые жители города и окрестных деревень рыли канал от озера Хандсвин. Мы соединили две реки, и теперь сухопутный подступ к Валензону был лишь с северной стороны. Юг, запад и восток мы защитили реками, обезопасив город с этих направлений. Так что когда начались дожди, а потом пришла снежная и всё такая же суровая зима, мы были готовы. Привести Валензон в порядок оказалось намного проще, чем Обертон.

Но я забыл упомянуть о новостях из столицы. Стабильно каждую декаду заводчик приносил во дворец почтового сирея. И мы с принцем Тангвином - а иногда нас собиралась орава куда больше - внимательно читали всё, что в многословных письмах докладывал Его Величество.

Дела в Обертоне шли в гору. Даже без участия анирана. После получения необходимой мотивации король действительно вспомнил, кто он такой. Крепко держал в руках управленческие вожжи и поэтапно закрывал все пункты плана, который мы разработали.

Армия росла. Пока король не мог сказать, что она крепла, но точно росла. В столицу стекались мужики, услышавшие клич анирана. Большинство из них никогда не держали в руках ничего опаснее топора, но для формирования новой армии это было не важно. Ещё в начале лета мы с профессором Гуляевым подробно обсудили, что самое главное, чего мы хотим от рекрута - горящие глаза и всё ещё крепкое тело. Безоговорочная вера в анирана-спасителя и сила в руках. Только из такого пластилина можно вылепить настоящую боевую единицу. И Каталам, как с удовлетворением рассказывал в письмах король, целиком и полностью погрузился в процесс обучения тысяч боевых единиц.

Так же налаживались дела в сфере экономики. Король послушал совета и снизил налоги. Во все части Астризии, где всё ещё считали королевскую власть законной, он разослал депеши. И многие селения вздохнули с облегчением. Даже принц Тревин - правитель Равенфира - похвалил отца за такой поступок. Он сказал, что такой подход усилил его позиции при разговорах с примо-землевладельцами.

Не ответили лишь с востока. Даже высокомерный Эоанит, всё ещё обитавший в портовом городе Мармасс, где он планировал перезимовать, одобрил подобное решение короля. Лишь Эвенет, которого все считали настоящим хозяином востока и перед которым отсчитывались наместники Плавина и Винлимара, не отреагировал никак. С приснопамятной повозки с золотом и неизвестной отравляющей пылью, он не написал ни единого письма, ни разу не ответил на письма отправленные. До него или не дошло, что его мелкая пакость не удалась и мы с королём выжили. Или он, там, далеко на востоке, чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы игнорировать любые указы короля.

Но так это или не так, мы выяснили лишь спустя время.

К выполнению задуманной мной операции по экспроприации наркотических деревьев Его Величество приступил, когда столичный гарнизон не только в два раза превышал войска церкви, но и когда завершилось базовое обучение. Хоть я подгонял короля в письмах, он разумно решил не торопиться. Он куда лучше знал свой народ и религию, построенную на фундаменте веры в неизбежное наказание.

Я изначально переживал, к чему моя идея может привести. Нет, меня не беспокоил конфликт с церковью и с Эоанитом, как её главой. Меня беспокоило, что отжим садов деревьев Юма может спровоцировать гражданское противостояние. Противостояние между верными короне людьми и теми глубоко верующими в Триединого Бога, которых церковь погонит защищать курицу, несущую золотые яйца.

Но всё же король доказал, что когда-то считался неплохим полководцем. Вместе с Яннахом он тщательно спланировал операцию и осуществил. Поставил перед фактом триарха Элохима и на некоторое время запер того в темнице. Его и его окружение. А затем взял слово Яннах. Он окружил казармы храмовников и приказал тем сдать оружие. Поскольку никто ни о чём не подозревал, а сам глава церкви прохлаждался в западных краях, захват прошёл куда менее кроваво, чем я ожидал. Кому-то, конечно, надавали по шее. А кто-то даже головы лишился. Но, в общем и целом, обширные территории с цветущими наркотическими деревьями король взял под контроль без особого напряжения. В самом Обертоне никто не посмел пискнуть. А чернь даже довольна осталась, полагая, что теперь вдыхать "дым забытья" она сможет днями напролёт.

Но пискнуть посмели с двух сторон - с запада и востока.

Его Святейшество в письмах рвал и метал. Не стеснялся крепкого словца и, как писал король, смел даже угрожать. Обещал выпотрошить казну и устроить массовый голод, если король не одумается. Обещал силой своего влияния лишить короля того самого места, на котором тот слишком долго восседает. А затем, возможно, и отправить на суд к Триединому Богу.

Письма от Эоанита шли более чем прямолинейные. С речами, попахивающими изменой. Король ему даже так и написал в ответ, проявив удивительную для себя смелость. Но Эоанит, судя по продолжавшим прибывать письмам, вообще ничего не боялся. Чувствовал себя в Мармассе, как дома. Нагнал страху на местного наместника и обещал недальновидному королю, что, возможно, придёт время и он, окружённый тысячами истово верующих воинов с красным символом на груди, нагрянет в столицу, чтобы изгнать драксадара. Изгнать драксадара и того, кто легко поддался его влиянию.

Эвенет же, этот "Мудрейший", как рассекретил его имя святой отец Эриамон, наконец-то, очнулся. Он умышленно игнорировал указы, но не смог остаться в стороне, когда обнаглевший король посягнул на вековые устои. В красноречивых письмах он, не стесняясь, песочил короля. Угрожал открыто и обещал, что со своим братом по вере, со своим духовным наставником - первосвященником Астризии Эоанитом - однажды придёт за королём. Придёт и покажет, насколько тот ошибался, рискнув испытать терпение руководителей церкви.

Если, конечно же, король не одумается.

Но Его Величество Анфудан Третий одумываться не собирался. Не знаю, испытывал ли он страх на самом деле. Ничего подобного в письмах он не писал. Но лучшим доказательством правильности сего поступка, лучшей мотивацией для укрепления боевого духа, было значительное увеличение доходов. Золото в казну, как он писал, потекло рекой. Наконец-то эта река текла в его карманы, а не в карманы Эоанита.

Первая часть нашего плана, таким образом, была завершена. Ещё на совете мы были уверены, что ответных действий не последует раньше следующей весны. Эоанит, несомненно, станет возмущаться и обещать кары небесные, но ничего не сможет поделать. А уж потом, когда он действительно решит, что пришла пора что-то поделать, мы будем готовы. Мы оснастим и обучим армию. И если Его Обнаглевшее Святейшество действительно решит отбить сады силой, мы отобьём эту силу своей силой. Мы покажем ему, что в Астризии он больше не центральная фигура.

Но - и это мы никак предвидеть не могли - Эоанит, который никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал, быстро угомонился. Он угомонился и затаился, когда до него, как мне с некоторой обеспокоенностью доложил Его Величество, дошла весть о появлении при дворе ребёнка. Хоть король и королева старались скрывать, всё же новость о Фабрицио вышла за стены королевского дворца. Обошла всю столицу, все ближайшие окрестности и достигла западных земель. И когда обо всём узнал Эоанит, он эпистолярно онемел. Полностью перестал присылать королю письма. Он затих, видимо, крепко размышляя о неожиданном событии. И по сравнению с таким событием, потеря наркотических садов при Обертоне, казалась абсолютно неважным происшествием. Церковь если и потеряла в доходах, то несущественно. А вот ребёнок, рождённый уже после появления в небесах карающего огня, событие более чем существенное. И король опасался, что Эоанит, рано или поздно, что-то предпримет. Отберёт у него новую радость королевы Исиды.

В нескольких письмах он подробно описал, что сейчас происходит с его супругой. Как она втягивалась в процесс воспитания. Как опыт помог быстро наладить контакт с малышом. Как ловко она залечила его душевные раны. И как сам король не мог ни нарадоваться, наблюдая, как шустрый пацан гоняет по дворцу, а королева за трапезным столом не только кормит его, но и сама ест за пятерых. Его Величество даже посмеялся в письме, написав: "Ты не узнаешь её, аниран, когда вернёшься - так она растолстела". Я в это, конечно, не поверил, но выдохнул с облегчением, когда узнал, что детская душа пережила психологическую травму. Что, вроде бы, погрузилась в непосредственность и потихоньку забывает ужасное прошлое. И в очередной раз похвалил себя за верное решение передать эту душу в опытные и настолько влиятельные руки.

Ну и пару писем пришло от профессора Гуляева. Тот писал собственноручно, судя по стилистке письма. О его состоянии упоминал король, но, по самую макушку погрузившись в более важные дела, упоминал лишь мельком. Так что читать письма профессора было волнительно и тревожно.

Старик сдавал. Так он сам о себе писал - как о старике. Иронизировал и юморил, но от меня не укрылась некая обречённость в строчках. Профессор рассказывал, как идут дела в столице. Как он участвует во всех военных собраниях и даёт дельные советы. Как даже начал работать над полуавтобиографической книгой о прибытии анирана в Обертон и событиях, за этим последовавшими. Но так же откровенно признавался, что чувствует себя всё хуже. Чувствует старой развалиной. Будто вновь вернулся в Москву, залез в привычное кресло и, кряхтя, пытается разглядеть прыгающие буквы. Зрение, писал, подводит. Суставы скрепят. Что заснуть не может без отвратительных на вкус отваров, которыми его потчуют местные недоучки. А зимой по глупости вышел на балкон и подхватил простуду. Чихал и кашлял больше месяца, потому что иммунитет не желал помогать организму. И если бы не те самые недоучки, он бы точно концы отдал. Всё же выкарабкался, как он сам писал, но зиму перенёс тяжко.

Я не мог спокойно читать эти письма. Над каждым тяжело вздыхал и до боли сжимал кулаки. Я чувствовал себя виноватым, чувствовал себя ответственным за то, что происходит с бедолагой. Я с корнем вырвал из него то, что делало его крепким и не по годам выносливым. И, держа письма в руках, сражался с гложущим меня чувством вины.

Но самое обидное было то, что я ничем не мог помочь. Я бы и хотел. Да не мог. И я, и он - мы оба знали, почему так пришлось поступить. Ради чего. И я надеялся, что профессор, несмотря на общее дряхление организма, продержится ещё достаточно долго. Я бы очень хотел, чтобы он увидел перемены своими глазами. Чтобы дождался моего возвращения, чтобы познакомился с Дейдрой, чтобы со своей башни узрел выстроенные в ряд полки, чтобы присутствовал, когда надменные послы раболепно согнут спины перед аниарном. Чтобы продержался до момента, когда моя нога ступит на каменистый берег острова Темиспар, рука будет крепко сжимать энергетический щит, а в глазах гореть огонь возмездия. Всё то, что мы обсуждали вместе, я хотел, чтобы он увидел собственными глазами.

Но письма отчётливо пахли фатализмом. И я понимал, что здесь от меня не зависит ничего.