Тренировочный День 11

Глава 7

Глава 7

— Ладно, давайте все успокоимся. — сказал Виктор и потер переносицу. Взглянул на взволнованную Альбину Николаевну и вздохнул. Он понимал ее чувства. В Советском Союзе защита детства государством понималась по-своему, на особый бюрократический лад. Об этом, в частности, говорил и страх самой Оксаны перед детским домом. Чтобы там не происходило в ее семье, она предпочла бы скорее терпеть до последнего, чем попасть в лапы органам опеки. А ведь эти органы изначально ставят своей целью помочь детям. Однако система зародилась в двадцатые годы, вся эта «Республика ШКИД», банды беспризорников с наганами в карманах на вокзалах и в переулках, дети в буквальном смысле, умирающие от голода и в тех условиях решение собрать всех вместе и проследить чтобы у них было что пожрать и где поспать — действительно было спасающим жизни. «Дома призрения» были и в царской России, но только Советская власть сделала так, чтобы ни одного беспризорника на улице не было как явления. Нет, отдельные эксцессы, конечно, были, если бы сейчас Оксана сбежала из дома и отправилась «на собаках» в Москву, то у нее были бы неплохие шансы доехать и даже дожить до совершеннолетия, не привлекая ничьего внимания. Однако, как только она бы попалась на глаза бдительному гражданину, дружиннику или милиционеру — сразу же поехала бы сперва в спецприемник, где ее накормили бы напоили, вывели вшей, выдали новую одежду и определили либо обратно в семью, либо в детский дом имени Марата Казея.

Вот потому-то взрослые люди не совсем понимали современных детей — чего дескать боятся? Советский детский дом — это же детский дом, там накормят, напоят, дадут кров над головой и выучат нужной специальности, чего боятся?

Однако сами дети боялись детских домов как огня, сама мысль об этом ужасала всех, кто рос в обычной семье. Детдомовских видели на улицах, в каждом городе был детдом и в каждом городе о нем ходили самые зловещие слухи. И если пионерские страшилки про «гроб на колесиках» и «красную руку» были скорее мистикой, которая пугает только в темноте, когда остаешься один в комнате, то страшилки про детские дома были намного более приземленными. И потому — более пугающими. Например, о том, что старшие дети избивают младших и заставляют тех работать на себя, отбирают карманные деньги и вообще все, что захотят. Сами детдомовцы производили впечатление морлоков из романов Герберта Уэллса — всегда одеты во что-то темное, всегда мрачные, как будто говорящие на своем языке и уже одной ногой на «зоне». Если они и улыбались, то это вряд ли можно было назвать улыбкой, скорее ухмылкой. Детдомовские обычно побеждали в драках, потому что им нечего было терять. Они могли прийти в школу и стрясти денег с какого-нибудь бедолаги, поймав его за гаражами, а то и что похуже сделать. Они уже начинали жить «по понятиям», руки частенько украшала татуировка «Т. О. К.» — «тюрьма, открой калитку». Милиционеров они называли «легавыми» и «ментами», тех кто слушался учителей — «активистами», а тихих — «опущенными».

И если обычная встреча в городе с детдомовскими не сулила ничего хорошего, то мысль о том, чтобы жить с ними в одной комнате, оставаясь наедине, без взрослых, ночью — была невыносима.

К сожалению, тут советская бюрократия давала сбой. У матери Оксаны была над ней абсолютная власть, до восемнадцати лет так точно. Можно было привлечь органы опеки, но это закончилось бы или тем, что все ее показания признали бы домыслами и оставили в семье, либо отправили в детский дом. Для самой Оксаны оба исхода были пугающими. Хрен редьки не слаще как сказала бы Яна Баринова. Тем более что она отказалась бы показания давать, а значит осталась бы в семье и снова периодически сбегала бы из дому. А может и нет, может в один прекрасный день ее отчим придет домой очень злой и не сдержится, не удержит свою ярость внутри.

Виктор бросил взгляд на Оксану. Худенькая девочка, едва ли пятьдесят килограмм весит, узкие плечи, опущенная вниз голова. Если он сейчас протянет к ней руку — она вздрогнет. Готовая жертва. Ей невыносима мысль о том, что она попадет в детский дом, а с таким поведением и внешностью ей гарантирована травля и там. И еще неизвестно где ей хуже будет.

Он переводит взгляд на Альбину Николаевну. Та сидит на стуле, нервно тиская белый платок в руках. Ее он тоже понимает. Если она, зная где находится Оксана и девочки — ничего никому не скажет, а потом что-то случится, то она станет крайней. Классная руководительница, педагог, работает в той же школе и так далее. Ах, да, она же еще и партийная. А самое главное — что тут сделаешь? Сказать «ну тогда оставайся, не ходи в школу, живи здесь» — это не решение. Начать с того, что в школу ходить надо. Хорошо, даже если сказать «оставайся тут, ходи в школу, живи с Лилей пока не образуется» — тоже дурное решение. Как это со стороны будет выглядеть? Альбина права — с точки зрения органов опеки ее квартира, пусть даже чистая и выдраенная все равно больше на притон похожа. Тут и алкоголя запасы на две зимовки и дефицитные джинсы и фотография самой Лильки неглиже, и журналы «Плейбой», а если в видеокассетах покопаться, то и порнография наверняка найдется. Готовая статья — совращение малолетних. Учитывая количество дефицитных товаров в ее квартире — еще и вовлечение в проституцию пришьют. А Альбину как сообщницу привлекут. Вот потому-то она на цыпочках и ходит, Оксана Терехова сейчас — тикающая часовая бомба, горячая картофелина, которую все взрослые стараются скорее другим всунуть, чтобы она рванула не у них на руках. Пока она тут — вся ответственность ложится на плечи тех взрослых, кто о ней знает, а подставлять Лилю он пока не готов.

Виктор был уверен, что сама Лиля не откажется приютить беглянку, однако тогда саму ее от неприятностей с большой буквы будет отделять только один телефонный звонок. А что? Ушла ли Оксана сама из дома или ее похитили — никто и не знает, а верить словам самой Оксаны компетентные органы будут в последнюю очередь. Равно как и показаниям Лили, она же подозреваемая.

Увести Оксану к себе домой? Это решение еще хуже. Конечно, тогда он снимет ответственность с Лили, но тут уж просто разгул фантазии для органов опеки и следователей — похитил ученицу, втерся к ней в доверие, привел домой и конечно же надругался, как иначе. А синяки на бедрах будут служить доказательствами. При этом если Оксана будет ходить в школу, то ее мама придет туда и поймает ее, а потом заявление напишет. Достаточно было слуха, просто одного слуха — без всяких доказательств — для того, чтобы Виктора выперли из школы. А ведь там даже его действий нигде не было, ничего не доказано, просто мама Нарышкиной сказала, что «это неправильно, когда девочка испытывает такое нездоровое влечение к взрослому мужчине» — и все! Что было бы если бы он привел эту Нарышкину к себе домой и переночевал с ней в одной квартире? В это ситуации он еще более уязвим чем Лиля.

Именно поэтому Альбина Николаевна и повела себя так, как повела — по-канцелярски, по-взрослому, на самом деле отстраняясь от происходящего и давая возможность отстранится и ему. Ведь что должен был сделать ответственный взрослый на его месте? В том случае если он считает, что с Оксаной действительно плохо обращаются в семье — вызвать милицию и со спокойной душой сдать ее с рук на руки компетентным органам, верно? К чему это приведет — уже ясно. Либо вернут в семью, посоветовав не придумывать (а Оксана скажет, что ничего не было) — а это в свою очередь приведет к тому, что ее отчим окончательно уверится в своей безнаказанности и однажды вечером перегнет палку. Второй вариант — проверят, проведут экспертизу и… вдруг да найдут, установят. Тогда — лишение родительских прав, а на время судебного процесса — спецприемник. Потом — детдом до восемнадцати. Но это уже не должно волновать ответственного взрослого гражданина своей страны, потому что он — исполнил свой долг, не так ли?

Вот и получается, что если Виктор не закроет глаза на происходящее, то он сделает только хуже. Себе и девочке. Поэтому Альбина включила «училку», как будто не понимая, что тут происходит и повысив голос. Виктор хмыкнул про себя. Что же, получается, он тоже поэтому сперва начал с «как же меня задрали ваши проблемы, девочки»? Испугался. Испугался того, что его неправильно поймут, что конечно же повесят ярлык «педофил» и «совратитель школьниц».

Он вздохнул и потер лицо. Поднял голову.

— Значит так. — сказал он: — Оксана, тебе больше нечего бояться. Альбина, выключай «училку», лучше помоги нам.

— Виктор Борисович. — тихо говорит Альбина: — вы же понимаете, что будет когда об этом узнают? А об этом обязательно узнают.

— Мы Ксюшу не отдадим. — серьезно говорит Лиля: — она в беде и ей нужно помочь. Наша команда никого не бросает.

— Точно. — говорит Арина Железнова: — один за всех и все за одного. Я этих мелких не знаю, но Лилькины друзья — мои друзья.

— Вы… — Альбина качает головой: — вы не понимаете… сюда один наряд милиции приедет и все. Девочку в приемник заберут, поставят на учет и снова вернут в семью. Лучше вернуть ее сейчас, пока все не раскрутилось, поймите. Я же тоже Оксане зла не желаю, хочу чтобы с ней все хорошо было, но если вы ее тут скрывать будете — ни к чему хорошему это не приведет.

— Вон, Аринка у нас тоже несовершеннолетняя и ничего. — роняет Лиля, сложив руки на груди и прислонившись к стене: — одна живет и еще с какими-то парнями. Вот у нее дома притон точно.

— Мне через три дня восемнадцать будет!

— Виктор Борисович. — встает с места Альбина: — я считаю эту дискуссию бесполезной и даже вредной. Уберите пожалуйста своих пышущих тестостероном амазонок, с физической формой у них все в порядке, я вижу. Но с логикой и рациональным мышлением явный провал. Они тут лишние. Нам нужно решать, что делать с Оксаной и…

— Это кто тут лишний, а⁈ А ну иди сюда, курица!

— Аринка! Стой!

— Подобного рода действия только подтверждают мой тезис. — холодно чеканит Альбина глядя на то, как Маша и Лиля утаскивают в коридор брыкающуюся Арину Железнову.

— Да погодите вы… — морщится Виктор: — Лиля! Маша! Верните Железнову!

— Что? — в двери появляется озадаченное лицо Маши: — зачем она тебе тут, Вить? От нее толку никакого, один вред, она ж только разрушать может. Или ты все же решил, пусть она училке втащит, пока ей восемнадцать не стукнуло?

— Виктор Борисович!

— Тащите ее сюда. Только придерживайте, чтобы не подралась. — командует Виктор. Из коридора появляется Арина Железнова, она складывает руки на груди и гордо вздев подбородок — проходит в спальню, показательно не замечая Альбину.

— Вить, ты меня звал? — нарочито фамильярно обращается она и у Альбины Николаевны ощутимо дергается левое веко.

— Арина, слушай, а ведь Лиля права. — говорит Виктор: — ты же несовершеннолетняя и этот тип, которого ты за отца выдаешь — он же один из «проводников», твоих фанатов. Как ты вообще докатилась до жизни такой? Вот только, умоляю не надо про три дня сейчас, я помню, помню, что три дня осталось. Скажи лучше как на тебя органы опеки глаза закрывают? Понятно, что ты спортивный гений, но все же…

— Ну… сперва я хотела эмансипацию сделать, но это долго, там судебный процесс целый и доказательства нужны. — говорит Арина и наклоняет голову набок: — а потом Сабина Казиева решила, что будет проще через «Орленок».

— «Орленок»? — поднимает брови Виктор.

— Лагерь спортивно-оздоровительный, в Подмосковье. Там сборы иногда проходят, а вообще он круглый год открыт. Родители написали письмо что хотят чтобы я там провела сезон, там и школа у них есть и все такое. То есть… — Арина чешет кончик носа: — я так понимаю, что дети могут же учебный год в лагерях таких проводить, без родителей, это как школа-интернат, вот.

— Но это учебный год. — подает голос Маша Волокитина, которая стоит в дверях спальни: — а остальное время? И почему ты не в лагере сейчас?

— А… — машет рукой Арина: — там подход формальный. Сабина с руководством договорилась, так что я могу сама по себе, а в лагере отмечают будто я у них. Так же и летом — у них там новый сезон открывается, летний, они меня автоматически продляют… но в этому году последнее лето было! Потому что…

— Три дня, мы помним. — кивает Маша: — так что, получается можно ребенку отдельно от родителей жить? Не все так печально?

— Я не знаю что тут происходит, — осторожно начинает Альбина Николаевна: — и я сама была бы рада такому решению… но про такое в первый раз слышу. В наших лагерях никто на себя такую ответственность не возьмет. У нас в прошлом году уже был нехороший инцидент в летнем лагере и…

— Это вы про Добрую Вожатую, да? — заинтересованно подается вперед Лиля: — я слышала! Но это же хороший инцидент! Девочка парней пожалела!

— Вот поэтому у вас тут притон! — строго блеснула очками Альбина Николаевна: — какие ценности вы детям прививаете!

— Боже, Альбина, какие дети! — простонал Виктор: — ты на них посмотри, взрослые барышни. Их проблема в том, что с точки зрения социума они незрелые, вон Арина Железнова у нас, что в ней изменится через три дня? Почему сейчас она не несет ответственности за свои действия, а через три дня — станет нести? Что в ней такого щелкнет, что она резко взрослая станет? Лиля вон до сих пор в четырнадцатилетнем возрасте застряла…

— Мне кажется, что ее ментальный возраст примерно пять лет. — подает голос от дверей Маша Волокитина: — хорошо хоть в рот все подряд тянуть перестала…

— Говорите-говорите… — нехорошо прищуривается Лиля: — я все запомню. Отольются мышке кошкины слезки. Аринка, а ты записывай, а то я все равно забуду…

— Отставить базар-вокзал. — говорит Виктор: — промежуточно у нас есть решение. Давайте на недельку ей школьную поездку устроим. — он обводит взглядом группу школьниц: — им всем устроим. На… на базу отдыха Комбината, например. За положительную учебу. То есть отличную учебу и положительное поведение. Я от Комбината письмо сделаю, у меня в приемной знакомства есть.

— Ты про Леночку, да?

— … это нам время даст. А вообще раз такая история, то мы можем как с Ариной сделать — если совсем у тебя дома туго. — говорит Виктор: — позвоню сегодня Сабине, у нас их звезда в заложниках, пригрожу что стану ее кормить эклерами, и она потолстеет…

— Эй!

— … хотя я думаю и так согласится. Пристроим ее в этот спортивный лагерь.

— Я… не хочу в лагерь. Какой из меня спортсмен…

— Ты чего? — удивляется Арина: — это ж… ну понарошку. На самом деле ты будешь… — она быстро-быстро мигает: — а где она будет на самом деле? Я вот, квартиру в Москве получила, а тут мне «проводники» снимают…

— Разберемся. — говорит Виктор: — понятно, что на крайний случай, но тем не менее… вариант у нас есть.

— Вить, — сменяет тон голоса Альбина: — но… для поездки нужно согласие родителей. Подпись.

— Сделаю, — машет рукой он: — схожу сейчас и сделаю. Хотя… там же мамина подпись нужна получается? Альбин, со мной сходишь? Ты все-таки женщина.

— Вот уж спасибо, заметил. — сарказм в словах преподавательницы можно было ножом резать: — что я женщина.

— Просто так ее в лагерь не возьмут. — говорит Арина: — меня вон по рекомендации Сабины взяли. Как талантливую спортсменку.

— Ну так и у нас будет по рекомендации Сабины. — пожимает плечами Виктор: — и тоже таланливая спортсменка. Я вот прямо вижу, что она тоже будущий гений… чего-нибудь. А не получится в твой «Орленок» пристроить, я у нас тут знаю директора лагеря. Вместе коньяк пили.

— Помню дядю Толю, — кивает Лиля: — это когда ты на гранату бросился?

— Ну-ка проверим. — насмешливо говорит Маша Волокитина: — Вить — в летний лагерь?

— Ни ногой…