Тренировочный День 11

Глава 15

Глава 15

— Вы чего, курицы⁈ — шипит Маша Волокитина: — мы же обещали съемочной группе не мешать! Маркова! Вазелинчик! А ну назад!

— Разве ж их теперь остановишь… — говорит Валентина Федосеева, вставая рядом с Машей: — вон как упылили, только хвост трубой!

— Нам будет за это очень стыдно, но парочка дезертиров не повлияет на проведение праздника. — говорит Виктор, который спускается по ступенькам автобуса, вытаскивая картонную коробку: — вперед, навстречу новому дню. Будем надеяться что они не прервут процесс съемки.

— Как удивительно что мне уже восемнадцать… — рядом с ним откуда-то появляется Арина Железнова: — еще вчера я была просто девочкой, а сегодня уже взрослая женщина…

— Поверь мне это так не работает… для этого нужно усилия приложить… — бормочет Маша Волокитина, заглядывая в автобус: — эй, тут еще полно всего! А кто тащить будет⁈ Маслова! Маркова!

— Давай я. — говорит Валентина Федосеева: — оставь ты их. Увидели съемочную группу и унеслись, девочки на съемках кино никогда не были, вот и убежали.

Действительно, Алена Маслова и Наташа Маркова уже слились с людьми на съемочной площадке, Алена уже разговаривала с кем-то, кивая головой и указывая на статного мужчину с сединой на висках, в белой рубахе со свободными рукавами, залихватскими усами и кавалерийской саблей в руках.

— Холмогоров. — проследив его взгляд сказала Валя Федосеева: — Андрей Холмогоров. Играл в фильмах «Кошкин Дом для Дарьи» и «Бушующее Лето Сорок Первого». В первом камердинера, а во втором — командира партизанского отряда.

— Как ты много знаешь, Валь. — Виктор с уважением посмотрел на нее: — откуда?

— Я «Кинопанораму» выписываю! — гордо отвечает та: — давай сюда ящик, донесу.

— Не, он тяжелый… лучше там в автобусе Айгуле и ее папе помоги…

— Ха, тяжелый. Спорим на желание, что я не только ящик, но и тебя вместе с ящиком унесу? — прищуривается Валентина.

— Э… нет. — отвечает Виктор: — я тебе верю. Кроме того у меня после прошлого раза как я тебе желание проиграл в спине что-то хрустнуло.

— Мужчины в наше время пошли слабенькие. — качает головой Валентина: — все у них хрустит и ломается.

— В тот раз я просто неподготовленный был. Нужно было растянуться… согреть мышцы. Возможно стимуляторов выпить. Эластичными бинтами суставы укрепить, наколенники там налокотники и… шлем. Точно был нужен шлем. — кивает Виктор.

— Вы… вы чем таким занимались? — подозрительно смотрит на них Арина: — это… то о чем я думаю⁈

— Аринка, помолчи, тебе еще рано… — Маша смотрит на нее. Арина выразительно возвращает взгляд.

— Ай, ладно. — закатывает глаза девушка с капитанской повязкой на руке: — все, ты уже взрослая, я поняла. Да, все именно так как ты подумала. Вот придумай себе все что угодно и ты будешь права. Все, хватит с меня дуэнью играть, делай что хочешь, Железнова, но потом жаловаться не приходи!

— Чего это я жаловаться буду⁈ Тоже шлем надену и наколенники!

— Тебе-то они точно понадобятся. — из недр автобуса выходит Айгуля Салчакова: — с днюхой тебя, Железяка! Покажи, где можно казан установить… и мангал.

— Классно что у нас будет шеф-повар аж из «Плакучей Ивы». — говорит Виктор: — а где все остальные?

— За Масловой и Марковой убежали. Киношникам мешать. — пожимает плечами Валентина: — Лилька, кстати — в первых рядах.

— Все-таки сорвем мы им съемочный день… — бормочет Виктор и прикладывает ладонь ко лбу, защищаясь от осеннего, но все еще яркого солнца, и высматривая своих на площадке среди спецовок «Мосфильма», кринолинов барышень и гусарских мундиров.

Съёмочная площадка, ещё минуту назад представлявшая собой образец организованного хаоса, теперь напоминала муравейник, в который уронили кусок сахара.

Девушки из «Стальных Птиц» рассыпались по территории с энтузиазмом первооткрывателей, ступивших на неизведанный континент. Они возникали то тут, то там — высокие, спортивные, любопытные — и совершенно не вписывались в тщательно выстроенную и заботливо оберегаемую картину девятнадцатого века на съемочной площадке. Среди кринолинов и гусарских ментиков их спортивные костюмы и кроссовки смотрелись как пришельцы из будущего, случайно провалившиеся сквозь временной портал.

Лиля уже успела добраться до осветительных приборов и с научным интересом разглядывала «марсианские треножники», задавая вопросы опешившему осветителю, который явно не ожидал такого напора. Впрочем, его можно было понять, ведь либеро «Стальных Птиц» не стояла на месте даже задавая вопросы. Она подпрыгивала, крутилась вокруг приборов, едва ли не пробовала их на вкус.

Наташа Маркова уже слилась с гусарами, размахивая руками и о чем-то рассказывая, периодически указывая то на Арину Железнову, то на Виктора с Валентиной. Алена Маслова вела светскую беседу с кем-то из массовки, периодически, украдкой бросая восхищённые взгляды в сторону Холмогорова и его залихватских усов.

Работники «Мосфильма» в синих спецовках и жилетах замерли, не зная, как реагировать на вторжение. Один из них, тащивший куда-то здоровенные оленьи рога из реквизита — так и застыл с открытым ртом, когда мимо него пронеслась Юля Синицына, целеустремлённо двигаясь к столику с фруктами из папье-маше,. Другой, разматывавший кабель, вынужден был отскочить в сторону, пропуская другую девушку, которая почему-то решила, что именно там, за его спиной, происходит что-то невероятно интересное.

Но больше всего девушек толпилось рядом с девушкой в белом платье, она выглядела словно пришелица из другого мира, из мира благородных рыцарей и прекрасных принцесс.

Актрисы в исторических костюмах смотрели на спортсменок с плохо скрываемым изумлением — как фарфоровые статуэтки, вдруг обнаружившие себя на одной полке с гантелями. Дамы в кринолинах невольно поджимали юбки, когда мимо проносилась очередная волейболистка.

Где-то в глубине площадки раздался возмущённый голос, судя по интонации — кого-то из помощников режиссёра. Но его быстро заглушил весёлый смех и восклицание:

— Ой, а это настоящая сабля⁈

Виктор тяжело вздохнул. День рождения Арины Железновой обещал стать незабываемым. В том числе и для съёмочной группы. Нужно было срочно спасать положение.

— Георгий Александрович! — Людочка подлетела к режиссёру, едва не споткнувшись о кабель. Её обычно аккуратно уложенные волосы растрепались, а в голосе звенела паника: — Катастрофа! Какие-то девицы ворвались! Дубль сорван! Двадцать первый дубль, Георгий Александрович! Холмогоров вне себя! Плёнка! Время! Свет уходит!

Она перевела дыхание и затараторила снова:

— Нужно вызвать милицию! Немедленно! Или хотя бы дружинников! Выгнать их всех и составить акт о порче социалистической собственности! Я напишу докладную в Госкино, пусть знают, в каких условиях приходится работать советским кинематографистам!

Савельев не отвечал.

Он стоял неподвижно, чуть склонив седую голову набок, и смотрел куда-то поверх плеча своей помощницы. Прищуренные глаза медленно двигались, словно объектив кинокамеры, выхватывая детали из пёстрой картины перед ним.

— Георгий Александ… — начала было Людочка, но режиссёр медленно поднял руку, и она осеклась на полуслове.

Тишина.

Савельев разглядывал незваных гостий с выражением художника, неожиданно обнаружившего перед собой чистый холст и полную палитру красок. Высокие. Статные. Загорелые руки и ноги, привыкшие к движению. Они смеялись, жестикулировали, перемещались по площадке с какой-то особенной, животной грацией — как молодые лошадки, выпущенные на весенний луг.

Одна из них — светловолосая, с короткой стрижкой — подпрыгивала возле осветительного прибора, что-то спрашивая у оторопевшего техника. Другая — высокая, темноволосая, с капитанской повязкой на руке — пыталась урезонить подруг, но её саму то и дело отвлекали то гусарские мундиры, то бутафорские сабли. Третья — крепко сбитая, широкобедрая, широкоплечая — несла картонную коробку так легко, словно та ничего не весила. Именно на ней-то глаза столичного режиссера и остановились.

— Георгий Александрович? — осторожно позвала Людочка. — Вы меня слышите?

— Вот оно, — произнёс Савельев негромко, всё ещё глядя на девушку, что шла к дому через лужайку уверенной поступью: — вот наша крепостная Варвара…

— Что⁈ — вскидывается ассистентка: — Георгий Александрович, вы же сейчас не серьезно, да? У нас съемки в разгаре, у нас шесть актеров на роли даже не утверждены еще, у нас пять вырезанных сцен, осень на дворе, люди в рубашках мерзнут! Очень трудно выглядеть томной дамой, когда ночью уже почти ниже нуля! Нам в этом году нужно на натуре все отснять, остальное уж в павильонах в Москве доснимем! Георгий Александрович!

— Сценарий, Люда. Страница сорок семь. Сцена с крестьянками у реки. Сенокос, купание красного коня, все вот это…

Людочка нахмурилась, взглянула в свой планшет, потом вскинула голову, вспомнив: — Но… Георгий Александрович, мы же её вычеркнули! Ещё в Москве! Вы сами сказали, что «бледные немочи» и «худосочные студентки художки» не в состоянии сыграть роль настоящей русской женщины. Вы говорили, что вам нужны Некрасовские типажи, чтобы коня на скаку остановила и в горящую избу вошла… а сейчас таких в природе нет. Я все помню.

— Мы не там искали. — мотает головой режиссер: — надо было на спортфак идти… вот она, женская красота! Люда, видишь вон ту, с коробкой? У которой коса через плечо?

Людочка проследила за его взглядом. Посмотрела на волейболисток. Потом на режиссёра. Потом снова на волейболисток.

— Вы же не серьёзно, — сказала она, и в её голосе проскользнула слабая надежда на то, что это шутка.

Савельев повернулся к ней, и в его глазах уже горел знакомый огонёк — тот самый, который команда научилась узнавать и бояться. Огонёк означал, что великий режиссёр увидел Кадр. А когда Савельев видел Кадр — остановить его не могли ни профсоюзы, ни партком, ни законы физики.

— Людочка, — произнёс он почти ласково, — представь себе: закат, золотой свет, поле со скошенной травой. Девушки в простых рубахах, разгорячённые работой. Капли пота на загорелых плечах. А потом — река. Смех, брызги, солнце играет в каплях воды. Молодость. Красота. Жизнь. Купание нагишом, красота русской деревни, закат, конец рабочего дня, юные крестьянки наконец могут снять с себя опостылевшие тряпки и предстать во всей своей красоте! Красоте, которой нипочем годы, десятилетия, века!

Он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе.

— Кустодиев, Людочка. Живой Кустодиев. Не какие-то бледные студентки с театрального факультета, которых неделю откармливать надо, чтобы хотя бы в обморок не падали в одном кадре с живой лошадью. А настоящие русские красавицы. Посмотри на них — кровь с молоком! Посмотри на эту, с коробкой, она и есть наша Варвара!

— Крепостная девушка, подруга главной героини, которая помогает ей отбиться от насильников? — моргает Людочка, глядя на девушку с выдающейся фигурой, которая только что поставила картонную коробку на лужайку и пошла обратно к автобусу: — нет, глядя на нее, конечно, легко поверить, что она кого угодно раскидает в стороны… но она же не актриса! Она в кадре держаться не сможет! У нас Лыкова на эту роль пробовалась! И Маргарита Степанова!

— Мы снимаем не кино, Люда, мы снимаем жизнь. Вон посмотри… — Савельев кивает в ту сторону лужайки, где расположились спортсменки. Заинтересовавшая его девушка подошла к двум другим, которые видимо препирались по какому-то непонятному поводу и легко разрешила их спор — заграбастав их и унеся с собой — одну под мышкой, а другую на плече. Людочка подняла бровь. Сглотнула.

— Какая силища. — сказала она, чувствуя, как у нее слабеют коленки: — такая как прижмет… но они же не обучались…

— Ещё лучше! — Савельев хлопнул в ладоши. — Здоровые, сильные тела! Никакого жеманства! Они умеют двигаться, Людочка, двигаться естественно, понимаешь? За мной!

Он уже шагал к группе волейболисток, и Людочка, вздохнув, поспешила за ним, на ходу вытаскивая карандаш из-за уха.

Виктор первым заметил приближающегося режиссёра и шагнул навстречу, готовя извинения.

— Прошу прощения за вторжение, — начал он. — Мы сейчас соберём всех наших и не будем мешать. Просто у Арины день рождения и…

— Молодой человек, — перебил его Савельев, окидывая Виктора оценивающим взглядом, — вы тут главный?

— Я тренер команды. — говорит Виктор: — это целиком и полностью моя вина, что мы…

— Замечательно. — Савельев кивнул так, словно Виктор только что сообщил ему чрезвычайно важную информацию. — Как вас зовут?

— Виктор Полищук. Послушайте, мы действительно не хотели мешать, просто…

— Виктор, — Савельев положил ему руку на плечо, — скажите, ваши девушки когда-нибудь снимались в кино?

Виктор моргнул.

— Что?

— В кино. Снимались. Перед камерой. На плёнку.

— Снимались! — встревает в разговор невысокая девушка с короткими светлыми волосами и озорной улыбкой, у нее в глазах кажется пляшут веселые искорки: — вчера же снимались, Вить! У меня на квартире, вместе с Валей и Машей! Ты еще нас снимал! В купальниках и…

— Помолчи, Лилька! — рядом с ней вырастает та самая Кустодиевская Варвара с косой и мощными, широкими бедрами, она быстро зажимает девушке рот и тащит в сторону: — не позорься!

— … вот даже как… — моргает режиссер, на секунду задумывается, потом машет рукой: — тем более! Прекрасно, значит знаете, что перед камерой делать!

— Я бы не была так уверена. — складывает руки на груди девушка с капитанской повязкой на рукаве: — то что Лилька обычно на камеру вытворяет на большой экран в этой стране никогда не выпустят. Без шансов.

— Хотя я уверена, что это пользовалось бы популярностью. — добавила другая девушка мечтательно: — я бы посмотрела… а чего⁈ Я уже взрослая! Это же… ну как инструкция! Что делать, а чего нет!

— Это инструкция «чего никогда не делать чтобы не прослыть такой же как Лилька».

— Я… бы не сказал что кто-то из моих девушек снимался… — осторожно говорит Виктор.

— Виктор Борисович!

— Ах, да, совсем забыл. У Арины Железновой интервью брали на центральном телевидении.

— И в программе «Спорт, спорт, спорт!» — добавляет девушка, подбочениваясь: — между прочим почти пятнадцать минут эфирного времени. И в журнале «Советский Спорт»!

— Замечательно. Людочка, объясни товарищу, — перебил ее режиссер, внимательно разглядывая Кустодиевскую Варвару, которая в свою очередь внимательно рассматривала его.

Людочка вздохнула и повернулась к Виктору с выражением человека, которому не впервой объяснять мотивы поступков своего непосредственного начальника.

— В сценарии есть сцена, — заговорила она, — крестьянки после работы в поле идут купаться к реке. Мы её вычеркнули из-за отсутствия массовки. Георгий Александрович хочет её вернуть. С вашими девушками.

— Купаться⁈ — переспросил Виктор: — в октябре? У нас в ноябре уже река встанет, на коньках можно кататься

— Это искусство! Ничего непристойного, — поспешно добавила Людочка. — Искусство. Красота женского тела как гимн природе. Русская живопись. Кустодиев. Вы же знаете Кустодиева?

— Меня как тренера больше волнует температура речной воды. — говорит Виктор: — у нас матч с Иваново на носу, а с вашими съемками мы из графика выбьемся и половину команды простудим к черту.

— Эээ… — зависла Людочка, которая обычно ожидает от людей совсем другой реакции на съемку голышом перед камерами и съемочной группой: — вода холодная? Вас… только это останавливает?

— Что меня еще должно останавливать? — пожимает плечами Виктор: — у меня команда из четырнадцати молодых девушек, они кино обожают, им роль обещают… да пусть делают что хотят, но вот в холодной воде купаться я не дам! Синицына сразу же сляжет, у нее носовые пазухи постоянно текут. Маслова обязательно простудится, я про Бергштейн вообще не говорю… — он вздыхает.

— Кустодиев? Это тот, который толстых баб рисовал? — раздался голос Лили, которая непонятно как оказалась рядом. — У моей бабушки репродукция висит! Где тётка в бане с веником!

— «Русская Венера», — машинально поправила Людочка. — Шедевр отечественной живописи.

— Сниматься в кино⁈ — Лиля подпрыгнула на месте. — Я согласна! Голой и с веником? Сейчас разденусь!

— Лилька, погоди! А ну надень футболку обратно! Ах ты…

— А можно совместить? — Арина возникла рядом с каким-то особенным блеском в глазах. — Это же прямо подарок на восемнадцатилетие! Сняться в настоящем кино! Хотя я-то уже снималась… и лучший подарок у меня сегодня еще впереди…

— А гонорар будет? — деловито осведомилась Наташа Маркова, которая уже держала в руках карандаш и блокнот.

— По ставке массовки, — кивнула Людочка. — Плюс питание на площадке. Нам эти сцены нужно до нового года отснять, а на улице все холоднее…

— А купаться — это голыми? — спросила Юля Синицына абсолютно спокойным тоном. — Просто если да, то мне всё равно, я в купальнике нормально выгляжу. И без него тоже. Нет, пожалуй, без него даже лучше. По антропометрическим данным — лучше восьмидесяти процентов состава команды.

Виктор закрыл лицо ладонью.

Савельев тем временем уже вовсю живописал свою идею, размахивая руками перед девушками, заворожёнными перспективой сняться в «настоящем кино»:

— … золотой свет заката, понимаете? Снопы сена на заднем плане. Вы идёте от поля к реке, смеётесь, переговариваетесь. Камера следует за вами. Потом — река, берег, вы скидываете одежду и…

— Георгий Александрович, — вклинилась Людочка, — может, сначала обсудим детали с товарищем тренером?

Савельев обернулся с видом человека, которого отвлекли от важного дела ради какой-то ерунды.

— Детали, Людочка, можно обсудить и после. Главное — свет. Снимать будем завтра на рассвете. Пять утра, солнце из-за холма — божественно!

— Пять утра⁈ — охнула Алена Маслова.

— Искусство требует жертв, — отрезал Савельев. — Вы когда-нибудь видели, как солнце встаёт над рекой? Это стоит того, чтобы проснуться.

— Никаких пяти утра. — твердо заявляет Виктор: — с ума сошли? Вы все простудитесь к черту…

— И да! Роль Варвары! Варвара! — Савельев ходит вокруг Валентины Федосеевой: — какой типаж! Какая мощь! Сила! Красота! Некрасовская женщина! И… ягодицы! Да! Упругие ягодицы — это символ бунта русских женщин против крепостничества и самодержавия!

— Вить, можно я ему втащу?

— Да! Кстати! У нас есть сцена, где вы можете «втащить»!

— Вить⁈ — Валентина умоляюще посмотрела на тренера.

— Что поделаешь, Валь, искусство… — разводит руками Виктор: — терпи.