Товарищ Гроза (Книга Первая)

Глава 28. Разбитая гитара

Глава 28. Разбитая гитара

Идея была на удивление простой, даже примитивной: собрать всю дивизию в пространственный карман и по-быстрому свалить из этой горячей точки. А она обязательно станет горячей, после того, как мы там накуролесили. Но, конечно, на колёсах это получится лучше, чем пешком. Пока дорога свободна — отъехать, а потом полуторку в инвентарь, и дальше либо пешком, либо ждать возможности снова двинуться.

Результат мне очень понравился. Сразу возникает вопрос: почему я раньше до такого не додумался? На самом деле додумывался, но мешали те самые подводные камни. Где взять рабочий автотранспорт, чтобы не устраивать спецоперацию ради одной машины? И где постоянно брать к нему бензин? Нет, у меня во вне лимите давно лежит самая первая полуторка. Вот только я до сих пор не знаю, в рабочем ли она состоянии. А если вытащить и проверить, то она тут же займёт дефицитное место в основном кармане. То есть придётся держать уже там всегда. Или выбрасывать! С этой конкретной машиной придётся поступить так же, но она, по крайней мере, точно на ходу — это уже половина успеха.

Когда нашли спокойное место, допросили наших пленных, участвовавших в ремонте техники. Не стал придумывать ничего нового, а выставил такую же приёмную комиссию для бывших пленных, как и в прошлый раз. То есть ценные специалисты — отдельно, бойцы при оружии — отдельно, товарищ Орлова со своим письменным столом — тоже отдельно.

Стандартный рассказ о путешественнике во времени с демонстрацией возможностей инвентаря. Ну и предложение, от которого можно отказаться. Хотите — поступайте к нам в дивизию, хотите — пытайтесь прорваться к нашим сами, хотите — просто разбегайтесь кто куда. Ну и список требуемых вакансий. Вот тут и было первое различие, так как специалистами оказались вообще все без исключения. Нет, ювелиров, гравёров, библиотекарей и уж тем более вышивальщиц среди них не нашлось. Зато были электрики, токари, кузнецы, механики, водители, сварщик…

С другой стороны, их немцы не в качестве грузчиков выбирали, а для конкретных задач по ремонту военной техники. Первый попавшийся не подойдёт. Полный список выглядел так:

Механики: восемь человек (половина из них ещё и водители. Странно, что не все. Хотя это я больше по нашему времени сужу, когда любой механик точно умеет водить машину. Но ведь любой авиамеханик не является же одновременно ещё и пилотом. Вот примерно с этой позиции надо смотреть).

Кузнецы: три человека.

Электрик: один человек.

Слесари: три человека.

Токарь: два человека.

Фрезеровщик: один человек.

Сварщик: один человек (даже сварщик!).

— Это мы удачно зашли, — пробормотал я себе под нос, ознакомившись со списком.

Вторым отличием было то, что предателей среди специалистов не нашлось. Ну, если не считать самого факта работы на немцев. В сопроводительных документах значились лишь навыки и квалификация. Вот этот — хороший специалист, а этот просто знает, с какой стороны за гаечный ключ держаться. Думаю, в таких вопросах немцам доверять можно, заодно и самому не придётся на личном опыте смотреть, кто какой специалист.

Точно такой же набор документов был и на самих немцев. Кто, чего, зачем и что умеет. Даже если эти специалисты лучше и разнообразнее, об их найме в дивизию я не собирался и думать. Хватит своих.

А теперь внимание — вопрос: если есть такое количество разнообразных специалистов, то должно быть и оборудование, на котором они работали. Не станут же немцы тащить кузнеца и прописывать в документах его специальность, если не будет хотя бы наковальни и горна, на которых он смог бы работать. То же самое касается и токаря, и электрика, и всех прочих.

Да, я и раньше видел, что всякого оборудования там хватает. Но видеть — это одно, а быть уверенным в том, что оно использовалось при работах — совсем другое. Например, та же наковальня. Чтобы её не опознать, это надо сильно постараться. Однако такое опознание ровным счётом ничего не означает. Кто её знает, используется ли по назначению или просто притащена в качестве металлолома наравне с убитыми танками.

А когда под рукой те самые кузнецы, которые на этой наковальне работали — другое дело. И про наковальню рассказали, и про вторую, и про наборы кувалд, и про горн, и про много ещё чего. А когда знаешь, что искать в пространственном кармане, всё это легко находится. Отмечаю у себя в уме до того момента, как понадобится.

Аналогично с токарным и сверлильным станками, как и со сварочным оборудованием. Поди угадай, работали немцы на нём или просто где-нибудь на советском заводе сперли и сюда притащили. А когда есть специалисты, которые на всём этом действительно работали, гадать не надо. Они расскажут не только об этих станках, но и о других, которых я мог не заметить. А также о дополнительном оборудовании, без которого всё это работать просто не будет.

Единственный промах получился с фрезеровщиком. Вернее даже не с ним, а с фрезеровальным станком, который отсутствовал. Но человек по документам значился, сам в реальности тоже присутствовал. Только работал то ли токарем, то ли сверлильщиком, то ли вообще помощников слесарей. Однако и нам лишним не будет, раз немцам пригодился. А станок мы ему позже добудем.

Ну и, соответственно, электричество, от которого всё это питалось тоже присутствовало. Да, был более чем приличный генератор, который данный электрик и обслуживал. И теперь этот генератор есть у меня.

— Это мы удачно зашли, — ещё раз повторил я.

Теперь у нас имелась не просто коллекция станков и инструментов — это была полноценная ремонтная база, способная вернуть к жизни любую технику. Ладно, не любую, но очень многую. А вот заставить хоть как-то работать, наверное, действительно любую. На основе этих мастерских плюс тех инструментов, которые я набрал на армейских складах, можно строить уже собственное не просто мастерскую, а небольшое производство. Причём, если задуматься, то не только тут, в сорок первом году, но даже в моём будущем. Это будет чем-то большим, чем просто гаражная мастерская.

Эх, ещё было бы место в пространственном кармане. Имею в виду не то, которое вне лимита, а основное. Хоть бери и высыпай всякий мусор, чтобы вырасти ещё на пару уровней и поставить собственный цех.

Пофантазировать о собственных производственных мощностях у себя в пространственном кармане, конечно, можно. Осуществить эти фантазии, в принципе, тоже. Остаётся главный вопрос: кто потом на всём этом оборудовании работать будет? Все остальные люди, да и вообще любые другие живые существа, там могут находиться только в состоянии стазиса.

Все — кроме меня. Ну а я точно не мастер на все руки. Небольшой уголок в виде личной мастерской давно уже выделил, а целый цех строить бессмысленно. Вот бы найти способ нанять рабочих‑NPC!Но Система изначально ничего такого не предлагает. У нас не игра, а путешествие во времени. Хотя некоторые условности, вроде инвентаря, всё‑таки есть.

Возвращаясь к самим мастерским, несмотря на обилие оборудования, оказалось, что это был больше сортировочный пункт. Реальных ремонтных мощностей там едва-едва хватало на грузовики, ну, может, ещё бронеавтомобили.

Танки тут точно никто не ремонтировал. Ну да, походная кузница — не то оборудование, с помощью которого можно починить подобную машину. Токарный и сверлильный станки не сильно помогут. Поэтому танки тут всего лишь сортировали по степени повреждённости. Кстати, для немецких танков, как и для автомобилей, при сортировке не делалось никаких различий.

Ну что ж, четыре полуторки и пять немецких грузовиков на ходу — тоже неплохо. Плюс сами передвижные ремонтные мастерские со своими грузовиками. Какие-никакие, а всё-таки есть. А ещё жилые вагончики! Всё остальное — на металлолом. Ну и на развитие инвентаря.

Вагончики осматривал особенно тщательно. Нет, не вручную — там, на пункте сортировки военной техники, и не тут, в спокойной обстановке. Прямо у себя в инвентаре и рассматривал. Не утерпел: переместился в пространственный карман, а уже оттуда пытался ощупать то, что лежит во вне лимите.

И вы знаете, разочаровался. Да, в первые дни для меня это было бы что‑то на уровне предела мечтаний. Пожертвовал бы любым местом в пространственном кармане, чтобы всегда такое при себе иметь. Ещё пару недель назад я бы ликовал: «Целый вагончик! Даже лучше тех бытовок, о которых изначально мечтал! Можно хранить припасы, укрываться от дождя!» А теперь смотрю и думаю: «И что с этим делать?» Прогресс — он такой: вчерашняя мечта сегодня — хлам. Сейчас он выглядит даже не посредственно, а откровенно убого.

И я говорю не о тех сараях, в которых военнопленных держали, и даже не о тех, в которых сами немцы ночевали. Я про офицерский вагончик. Ладно, он не убогий — просто сильно утилитарный.

Чего я, собственно, привередничаю? Просто сравниваю с уже имеющейся переносной баней. Да она рядом с теми вагончиками — дворец. А та бытовка, которую мы уже по чуть‑чуть строим, ещё лучше получается. Я смеялся, что не планирую переносной дом премиум‑класса? Похоже, именно его уже и строю. Интересно, когда именно я перешёл из режима «выживание» в режим «комфорт»? И не рано ли?

В любом случае в немецких вагончиках разочаровался. Скорее всего, останутся во вне лимите. Даже офицерский — даже временно вытаскивать не буду. Хотя… Подумал, какая получится в нём наша с Любовью Орловой спальня. Нет, не буду. В конце концов, если начну тащить в основной карман всё, что хоть немного удобно, скоро превращу его в склад ненужного барахла. Мне в таком качестве и вне лимита хватает.

Я всегда уделяю досмотру личных вещей немецких пленных особое внимание. Особенно когда эти вещи не в ранцах или вещмешках, а есть какое-то отдельное помещение, где такое можно хранить. И нет, не только и не столько из-за денег, золота или каких-то других ценностей. Да, это тоже важно, но иной раз попадается и что-нибудь интересное.

Не теряю надежды найти гитару, хотя она штука большая, в кармане не поносишь. Зато собрал уже целую коллекцию губных гармошек, которые как раз в кармане все и таскают. Складывается такое впечатление, что губная гармошка — любимейший немецкий музыкальный инструмент. Подозреваю, что это всего лишь впечатление. Всё по той же озвученной мною выше причине: что-либо другое в кармане особо не потаскаешь.

В личных вещах офицера, который был начальником всего сортировочного пункта, оказалась давно ожидаемая штука — то, что я изначально планировал достать, но как‑то забыл. Самый обыкновенный фотоаппарат.

Зачем он мне нужен? А вы представьте себе человека из двадцать первого века, который вообще не фотографируется. Но дело даже не в этом. Многие попаданцы при возвращении предъявляли доказательства своих приключений не только в виде трофеев, но и в виде фотографий. Чем я хуже? На самом деле я лучше — а теперь уж точно таковым буду.

Фотоаппаратом оказалась знаменитая, можно сказать, легендарная Лейка. Один из лучших фотоаппаратов, придуманных человечеством — во всяком случае, о нём именно так и рассказывают. Да и я так думал, пока однажды не взял в руки.

На самом деле я начинал фотографировать ещё в детстве именно Лейкой — даже не подозревая об этом. И только сильно позже узнал, что мой Зоркий и есть точная копия немецкой Лейки. И вот тогда сразу возник вопрос: с какого, спрашивается, перепугу его назвали лучшим и легендарным?

Нет, так‑то фотоаппарат нормальный, а для своего времени — вообще отличный. Но кто придумал заряжать плёнку через, извиняюсь за мой французский, задний проход?! Более глупого, нелепого и неудобного способа заряжания плёнки придумать трудно. Но сумрачный немецкий гений смог.

Сильно позже мне попалась в руки не советская копия, а настоящая немецкая Лейка. Я тогда уже давно вырос и фотографией не увлекался, но всё‑таки решил попробовать. Купил плёнку, кое‑как зарядил, отщёлкал и отнёс в фотоателье проявлять. Что могу сказать? Не хуже и не лучше моего детского Зоркого. Но опять же — ничего особенного. И вот у меня в руках опять точно такой же фотоаппарат. Круг замкнулся.

Тут же полез в вещи этого офицера, чтобы забрать всё остальное, причитающееся к фотоаппарату. И не нашёл ничего. Вот вообще ничего. Ну, допустим, на фотоувеличитель и тем более на переносную фотолабораторию я и не рассчитывал. Но хотя бы несколько запасных фотоплёнок должно же было быть! Однако их тоже не было.

Складывалось такое впечатление, будто немец ещё дома вставил плёнку в фотоаппарат и поехал на войну в расчёте, что этой плёнки ему с избытком хватит. Одной плёнки — на всю войну!

Хотя чему это я удивляюсь? Сам прекрасно помню фотоплёнки моей мамы. На одной запросто могли оказаться и новогодние праздники, и поездка на море, и несколько дней рождений родственников, и поездка в деревню к бабушке. На одной‑единственной тридцати шести кадровой плёнке. То есть абсолютному большинству увлекающихся фотографией советских граждан плёнки на год, а то и на два, более чем хватало. С чего бы немцам думать иначе? Это ведь не от гражданства зависит, а от эпохи.

А пока придётся довольствоваться тем, что есть… Хотя нет, не придётся. Откуда я вообще знаю, какая там плёнка? И, кстати, есть ли она там вообще? Последнее проверить было совсем нетрудно: помещаешь фотоаппарат в инвентарь и ощупываешь его внутренним взглядом. Да, плёнка внутри точно была. Но какая? Какая у неё чувствительность? Какие ставить выдержку и диафрагму? А ведь я ещё помню, что это нужно делать самому и вручную. Спасибо детскому увлечению. Большинство моих современников, подозреваю, и слов-то таких не знают.

И всё же — мысль не отпускала. Фотоаппарат есть, а плёнки нет. А без плёнки он — просто красивый, но бесполезный артефакт. Я покрутил Лейку в руках, провёл пальцем по холодному металлу корпуса. Где‑то же должна быть хотя бы одна запасная катушка? Может, офицер хранил её отдельно? Хотя вряд ли, запрос на плёнку точно бы обнаружил её в инвентаре, где бы она ни лежала. Да и если я всё‑таки найду плёнку, где и как я буду её проявлять? Фотоателье здесь — не на каждом углу. Один неверный шаг — и все кадры потеряны.

Стоп! А с чего я вдруг решил, что там тридцать шесть кадров?

Знаете, какая одна из самых сильно удививших меня вещей после развала СССР? То, что на Западе плёнка была не обязательно в тридцать шесть кадров — могло быть и двадцать четыре, и даже, вы не поверите, двенадцать! И это меня — который ни разу и никаким боком не фотограф, а так в детстве немного увлекался — просто шокировало. Представляю, как сильно удивились настоящие фотографы.

Подозреваю, формулу «ну тупые» придумали даже раньше самого Задорнова и распространили её не только на американцев. Хотя в данном случае подозреваю, что никакие они не тупые — просто нищие. У людей настолько плохо было с деньгами, что не могли себе позволить тридцати шести кадровую плёнку, приходилось обходиться двенадцати кадровой.

И каким образом мне выяснить, как с этим делом обстоит прямо сейчас у немцев? Как же мне проверить, какая плёнка сейчас в фотоаппарате?

Нет, я, конечно, могу полностью погасить свет у себя в пространственном кармане и вытащить плёнку, прикинув в руках, сколько там кадров. Другой вопрос — как я её потом обратно вставлю? Имею в виду не то, что у Лейки она вставляется через задний проход, а то, чтобы совпало с уже отснятым количеством кадров.

Можно, конечно, посмотреть на счётчик — тут он показывает восемь кадров. Сделать вместо восьми — десять, и всё будет в порядке. Однако где гарантия, что он изначально был выставлен правильно? Тоже ведь делается вручную, а не на автомате.

Попробовал проверить через инвентарь — просто ещё раз заглянул разумом внутрь фотоаппарата. Ну да, таким образом сам факт наличия плёнки определить ещё можно, а вот её длину — никак. По толщине рулончика не умею угадывать, сколько там кадров. И по длине ленты сделаю это только приблизительно.

С другой стороны — а зачем мне это надо? Всё равно понятия не имею, какая там плёнка по чувствительности и прочим параметрам.

Или просто довериться предыдущему владельцу фотоаппарата и оставить всё как есть? Тоже не вариант. Откуда я знаю, при каких условиях он в последний раз фотографировал? Яркий солнечный день, пасмурную погоду или где‑нибудь вечером? Да даже если бы я всё это знал, своим детским навыком фотографирования всё равно не очень‑то доверяю. Так что в вакансии, которые требуются нашей дивизии, надо срочно добавлять фотографа.

Кстати, многие обвиняют СССР в том, что он нелегально штамповал западные изобретения. Ну так вот: Лейку воровали и копировали все кому не лень — даже Кодак не постеснялся в своё время. И японцы, и американцы, и вообще кто угодно это делали.

И единственные, кто не украл, а производил по праву, — это мы. Нам достался в качестве контрибуции весь завод со всем оборудованием, чертежами и всем, что только может быть положено.

Ладно, с фотоаппаратом решим тогда, когда будет такая возможность. То есть в городе, где есть специализированные магазины или хотя бы ателье. Думаю, за деньги мне продадут не только плёнку, а вообще всё, что только может понадобиться.

Отложил фотоаппарат в сторону и продолжил поиски. И на этот раз мне наконец повезло. При ремонтных мастерских и транспорт имеется, и передвижные помещения этих самых мастерских. А там всегда найдётся место, где хранить какие-нибудь лишние личные вещи, даже из Германии привезённые, не говоря уже о захваченных на месте трофеях. Вот в одном из рундуков я как раз гитару и нашёл. На этот раз вполне приличную. Особенно если сравнивать с предыдущей — с ней любая другая окажется приличной. Но эта была неплохой и сама по себе.

Даже наличие футляра уже говорит о многом. Достал с видом знатока, подёргал за струны, изобразил, будто что-то понимаю. После чего вручил нашей будущей популярнейшей певице СССР.

Любовь Орлова повела себя крайне странно. Нет, вначале повторила мои манипуляции, но уже явно понимая, что делает. Потом попросила меня достать из инвентаря другую гитару. Взяла в руки, примерилась и со всего маху разбила её о ствол ближайшего дерева.

— Давно мечтала это сделать, — честно призналась она.

— Давно? — удивился я. — Она же у тебя всего ничего.

— Поверь, для такого «инструмента» это давно, — ответила она с явным облегчением.

— Ладно, не возражаю, — согласился я. — Даже при моём полном отсутствии музыкального слуха было заметно, что инструмент не совсем подходит.

— Совсем не подходит, — категорически возразила девушка. — Этот инструмент не просто звучал фальшиво, он убивал музыку, — с горечью произнесла Орлова, глядя на разбитые останки старой гитары.

— Я даже одобряю, — не стал спорить с ней. — В конце концов это была твоя гитара. Обе твои. Но теперь ты просто обязана очень хорошо исполнить все наши песни вот на этой новой гитаре.

— Исполню, — уверенно заявила Любовь Орлова.