Товарищ Гроза (Книга Первая)

Глава 15. Два отряда окруженцев

Глава 15. Два отряда окруженцев

Почти сразу после того, как я отправился дальше, нашёл одну интересную вещь. Или две, если подходить чисто формально. Это было то, чего я давно ожидал увидеть — подбитые советские танки. Два КВ. Вернее, не подбитые, а полностью выгоревшие, один даже взорванный.

Сразу забрал оба в инвентарь, а также все железки, которые валялись вокруг — ничего не пропустил. Зачем? Сами по себе они мне, понятно, не нужны. И проверять, вдруг там что-нибудь завалялось внутри, даже не буду. После такого выгорания всё равно ничего там непригодно ни для чего, кроме металлолома. Потом я эти танки при случае сдам нашим — пусть идут на переплавку. Или не сдам, если случая не будет, — не так важно.

Главное, для чего они нужны — это прокачка размеров инвентаря. Как только я выну их из вне лимита, общее пространство увеличится на тот же объём, который они сейчас занимают. КВ — танк немаленький, объём сразу должен скачком увеличиться. Места пока хватает, но уже чувствую, что скоро понадобится значительное расширение. Если дойду до наших — сдам, пусть переплавляют. Не дойду — выброшу где-нибудь в укромном месте, чтобы немцы не нашли и не переплавили. С какой стороны ни посмотри, делаю не только полезное для себя, но и вообще доброе дело.

Понятно, что эти два КВ не сами по себе вдруг сгорели. А значит, был бой, который просто не мог не оставить следов. Осмотревшись, понял: действительно был, и немцам он не показался лёгкой прогулкой. Семнадцать! Семнадцать битых немецких танков. И не просто битых — развороченных порой до невозможности опознания, чем это было раньше.

Естественно, я собрал их тоже все, а также любое железо, какое там валялось вокруг. И, судя по всему, на самом деле у немцев это не единственные потери, а просто то, что они не успели вывезти из-за полной непригодности к дальнейшему использованию.

Кроме самих танков были ещё два попавших под раздачу грузовика и три бронетранспортёра. Этих разметало вообще на запчасти. Ага, а вот ещё какая-то пушка — от неё тоже мало что осталось.

И тут я замер, осознав масштаб произошедшего. Ещё раз осмотрел бывшее поле сражения. Перед глазами словно ожила картина боя: грохот снарядов, вспышки огня, отчаянная борьба за каждый метр земли. Сам, понятно, подобного опыта не имею, но военных фильмов видел немало, поэтому представить, как всё было, нетрудно. Эти обломки — не просто металл. Это застывшая история, свидетельство мужества и боли. Но для меня сейчас они — лишь ресурс. Холодный, практичный расчёт вытеснил мимолетные чувства.

Слышал, в начале войны то ли под Сувалками, то ли под Расейняй один вот такой русский танк два дня сражался с целой немецкой дивизией. Выходит, случай далеко не единичный и не уникальный — просто о других менее известно. И от этой мысли стало как-то не по себе. Сколько таких безымянных подвигов осталось в тени истории? Сколько героев ушли в небытие, не дождавшись ни наград, ни даже упоминания? Немцы-то такими своими «победами», которые больше похожи на разгромные поражения, редко хвастались. Я факт боя и его результаты в журнал боевых действий, конечно запишу, но имена героев мне неизвестны.

В моё время многие модели танчиков собирают. Может, и мне тоже начать? Правда, мои модельки будут в натуральную величину и с полным боекомплектом. Ну так это хорошо! Имею в виду не вот эти выгоревшие остовы, а нормальные танки в рабочем состоянии. Где же их ещё брать, если не здесь и не сейчас?

Ага, размечтался. И даже если у меня получится, у моделей в натуральную величину есть один серьёзный недостаток: где хранить? Их красиво на полочке не расставишь. Так у меня для этого пространственный карман имеется. Вот как только прокачаю основное пространство, чтобы туда сотня-другая танков помещалась, так сразу коллекционировать и начну. Ну или дальше буду мечтать, если не прокачаю.

Так мечтая, сам не заметил, как вышел на людей. Мы смотрели друг на друга весьма удивлённо. Встреча оказалась неожиданной как для них, так и для меня. После успеха с постом фельджандармов я как-то расслабился. Вначале Любовь Орлова ко мне незаметно подошла. Но там ладно, я слишком увлёкся едой после больше чем недели голодания — простительно. Теперь вот отряд окруженцев: командир и ещё пять человек, хотя нет, семь. Они, по любому, удивились куда сильнее, чем я, учитывая мой прикид. Не каждый день встретишь паренька в самодельном брезентовом балахоне.

— Ты кто? — спросил у меня командир.

— Путешественник во времени, — честно ответил я.

— Эээ…

Да, очень информативно. Каким-то не начитанным оказался командир. Вот Любовь Орлова сразу про Герберта Уэллса вспомнила, даже меня за него приняла. Пришлось объяснять, а вернее, показывать. Когда у тебя в руках прямо из воздуха появляются разные предметы, не поверить трудно. Другой вопрос, что есть варианты на выбор: либо волшебник, либо путешественник во времени.

Ну и пулемёт — в любой дискуссии весьма весомый аргумент, игнорировать который крайне трудно. А именно с пулемёта я и начал. Нет, не для того чтобы угрожать, а просто привлечь внимание. Получилось. Ну а дальше можно было рассказать теорию путешествий во времени: мел, доска и опыт прошлого объяснения у меня уже были. Ну и про омоложение рассказать не забыл, чтобы пояснить несовпадение своего реального возраста и внешнего вида.

Заодно и познакомились. Валерий Сидоров, лейтенант, аж из Хабаровска. Последнее он особо подчеркнул, хотя я и не спрашивал.

— Скажи, а коммунизм там у вас в будущем построили? — спросил лейтенант.

Вообще вопрос ожидаемый, если бы не насмешка в голосе, которая говорила о том, что он мне всё ещё не верит. Я бы очень удивился, если бы так с ходу и до конца поверил. Даже после демонстрации чудес с помощью инвентаря.

— Не построили, — просто ответил я.

— Ну вот, а говорил, что из будущего.

— Что «ну вот», — передразнил его я. — Французы со своей революцией тоже не построили. Спартак во время своего восстания тем более. Вот и мы не построили. Зато социализм точно построили, тут можешь не сомневаться.

— Так значит, ты прибыл из будущего, чтобы нам помогать из классовой солидарности? — уже не с такой насмешкой спросил он.

— Нет, точно не из классовой, — возразил я.

— Это как?

Заметил, что с интересом слушают не только он, но и все его бойцы. Пожал плечами и стал рассказывать свою версию будущего социально-политического устройства мира:

— Социализм построили не только у нас, а вообще почти во всём мире. Что не мешает большинству стран и дальше грызться между собой: иногда воюют, иногда торгуют, иногда гадят по мелочам. Хотя последнее не иногда, а вообще на постоянной основе. То есть никто ни к кому никакой классовой солидарности не испытывает. Вот и я не буду.

Не стал объяснять, какой именно социализм там у нас построили, как это рассказал Любови Орловой. Не сомневаюсь, просто не поймёт. А если и поймёт, то воспримет в штыки. Так же не стал приводить в качестве примера нынешних союзников СССР, которые вроде как тоже воюют с Германией, что не мешало им на протяжении всей войны при любой возможности гадить по мелочам. Причём не только нам, но и друг другу. Просто закончил свою речь:

— Поэтому помогать я не отказываюсь, но вовсе не из классовой или социальной солидарности, а потому что это моя страна, и я в любом случае буду на её стороне. С кем бы и по какой причине она ни воевала. Любого думающего иначе о своей Родине не то что патриотом, но и человеком-то назвать нельзя.

Про какой бы политический строй в ней ни был, добавлять не стал. Все молчали, пытаясь переварить то, что я им сказал. А ведь это ещё очень смягчённая версия. Поэтому и не собираюсь большинству рассказывать абсолютно всю правду. Нет, так-то расскажу обязательно, но не на бытовом уровне. Вот если кто из руководства пожелает услышать, то услышит всё и ещё больше.

— И кстати о помощи, — продолжил я. — Помогать я готов России, но не каждому конкретному её жителю.

— Это как? — опять спросил лейтенант.

— Очень просто. Если, например, говорить о тех же уголовниках, которые почему-то в данный исторический период считаются социально близкими, то им — точно нет. Эту нелюдь буду уничтожать при любой возможности. Немца можно убить, а можно взять в плен. Этих — нет!

Валерий в ответ поморщился, но возражать не стал. Видимо, уже успел столкнуться с «социально близкими».

— Когда война закончится? — задал он второй из самых ожидаемых вопросов.

— В мае сорок пятого — красным флагом на развалинах рейхстага, — честно ответил я.

— Так долго!

— В прошлом варианте истории — да. В этом, скорее всего, будет иначе.

— Почему?

— Потому что я тут. И не собираюсь стоять в стороне.

— И много ты сможешь в одиночку?

— Почему же сразу в одиночку? Я, между прочим, уже начал собирать партизанский отряд. Даже не отряд, а целую дивизию. Так и называется: Первая Краснознамённая Партизанская Дивизия Имени Товарища Грозного, Иван Василича.

— И сколько в твоей дивизии уже народа? — с сомнением спросил он.

— Уже двое, — опять честно ответил я.

Тот демонстративно посмотрел по сторонам, типа: «И кто же второй?» Я просто достал свою спутницу из пространственного кармана и заявил:

— Знакомьтесь, товарищ Орлова, специалист по связям с общественностью.

— Это как? — не понял он.

Складывается впечатление, что это его любимый вопрос. Хотя ещё надо посмотреть, как бы я сам в подобной ситуации реагировал.

— То есть когда я доставал из ниоткуда школьную доску, у тебя вопросов не возникало, а теперь вдруг удивляешься? Или доска — ерунда, а вот красивая девушка — совсем другое?

— Я и тогда удивлялся, — честно признался он. — Просто хотел уточнить: что такое «связи с общественностью»?

— Это, если на ваши деньги, будет комиссар.

Стоящая рядом девушка аж поперхнулась, услышав, на какую должность я её сосватал. Резко указал на неё пальцем и заявил:

— Только не смей теперь передумать! Согласилась — значит согласилась. Будешь теперь нашим дивизионным комиссаром.

— Я и не передумала, — уже более спокойно ответила она. — Просто ты не обозначил чёткий круг моих обязанностей.

— Так у специалиста по связям с общественностью такого чёткого круга и нет. Он много чем занимается. Но комиссар — это одна из его обязательных функций.

Не стал добавлять, что имел в виду не современного комиссара, а такого, каким он станет позже. Политрука, если по-простому.

— Вижу, лейтенант, у тебя с оружием совсем плохо? — сменил тему я. — Подозреваю, с патронами ещё хуже.

Тот в ответ только промолчал. Слишком красноречиво промолчал. Да ответа, собственно, и не требовалось. И так всё видно. Одна винтовка Мосина и один ТТ на восемь человек.

— Если хочешь, могу подбросить кое-что из своих трофеев.

— Конечно хочу! А что есть?

Он с сомнением осмотрел мои пустые руки, но потом вспомнил про пространственный карман и про возможность доставать будто из воздуха любые предметы. Ну и про пулемёт, который я уже успел продемонстрировать. Я же официально обратился к своей спутнице:

— Товарищ Орлова, что у нас есть из винтовок Маузера? Тех, которые карабины.

— Пять штук в наличии, по два комплекта патронов на каждый ствол, — чётко ответила она.

— Две штуки мы, пожалуй, оставим себе, а три могу отдать. С патронами, разумеется. По два комплекта на каждый ствол. Больше, извини, не дам. Берёшь?

— Конечно беру! — с чувством воскликнул он.

— Тогда забирай, — сделал жест фокусника я.

Из воздуха появились три озвученных винтовки, а также ремни с подсумками и патронами. Ещё появилась школьная парта с писчими принадлежностями.

— Только сначала всё правильно оформим.

Орловой ничего объяснять было не нужно. Она сразу написала два акта о передаче оружия. Всё как положено, со всеми номерами. После чего выяснила у лейтенанта его данные и тоже внесла в документы.

Бюрократия — страшная сила. Буквально минуту назад мы абсолютно несерьёзно разговаривали о Первой Краснознамённой Партизанской Дивизии Имени Товарища Грозного, Иван Василича. И вот уже лейтенант на полном серьёзе подписывает акты передачи трофейного оружия от этой самой дивизии его взводу. Забавно будет посмотреть, как на подобные документы отреагируют начальство, если он, конечно, дойдёт до наших. И если не выкинет по пути. Хотя нет, не выкинет.

— Эх, ещё бы пулемёт, — с надеждой посмотрел на меня лейтенант.

— Нет, пулемёт я вам не дам, — процитировал я.

Естественно, меня никто не понял. Да я и не рассчитывал, что поймут. Но пулемёт давать точно никому не собирался. Так-то мне его не жалко — у меня их целых два. Зато патронов жалко. Ну и что, что по два комплекта на каждый ствол? Патроны — штука такая, их бывает мало, очень мало, всё равно мало, но больше уже на себе не утащишь. Я могу утащить сколько угодно, поэтому пулемёт никому не дам. Вернее, патронов не дам, а без них он всё равно бесполезен.

— А с едой, извини, помочь не можем, у самих почти ничего нет. Хотя…

Достал из пространственного кармана один из обрезков брезента, который не подошёл на одежду. После чего вывалил туда всё, что раньше чуть не выбросил: сгнившая картошка, подгнивший лук, завёрнутый в газету кусок мяса какого-то очень сомнительного вида, слегка посиневшие сухари.

— Если не побрезгуешь, забирай.

— Не побрезгую, — ответил тот и посмотрел на меня с некоторым недоумением, мол, чем тут брезговать.

Ну да, это я такое буду есть исключительно с голодухи. Здесь люди куда проще. Для них это далеко не самая лучшая, но всё же приемлемая еда. А уж после неизвестно сколько дней голода — тем более. Это Булгаков со своей осетриной второй свежести откровенно зажрался. Сейчас большая часть населения планеты регулярно голодает. И не только в Россиях и Африках, в считающих себя вполне благополучными странах тоже — и в Англии, и в Америке, и много ещё где в Европе. Так что осетрину и второй, и третьей свежести съедят и не поморщатся. Как, впрочем, и картошку с луком.

Я пожал плечами и добавил:

— Забирай вместе с брезентом. Акт передачи составлять не будем.

Любовь Орлова посмотрела на меня с некоторым осуждением. Только я не понял, что ей не понравилось: то, что я часть нашей еды отдал, или то, что отказался составлять акт передачи имущества? Так ведь на продукты с самого начала никаких документов не оформляли. Не говоря уже о том, что именно эти я ей вообще не показывал, считая их чуть ли не мусором.

У выходящих из окружения бойцов всё было плохо не только с оружием и едой, но и вообще с другими предметами. В том числе с котелками, флягами или любой другой посудой. Я просто достал три немецких комплекта и добавил в общую кучу.

— Это тоже забирай, и тоже акт передачи имущества составлять не будем.

Сам при этом смотрел на девушку. Ну да, точно так и есть — опять осуждение в глазах. Видимо, бюрократия — её стихия, и любые от неё отклонения она считает чуть ли не преступлением. Зато лейтенант и его бойцы благодарили.

— Что у вас с раненым? — спросил я.

Ну да, один раненый боец у них имелся. На ногах вроде держался сам, но повязку не заметить было трудно. По-хорошему, это нужно было сделать раньше, но тогда я не знал, стану ли им вообще помогать и как они на меня отреагируют.

— Осколок, — ответил командир. — Так бы ничего опасного, но вытащить не получается.

— Я могу легко извлечь, — предложил ему. — Главное, чтобы было кому потом рану обработать.

Говоря это, извлёк из инвентаря немецкий пакет с бинтами и посмотрел на подругу. Та замотала головой и даже зажмурилась. Ну да, секретарша из неё идеальная, готовит уже без энтузиазма, хотя и не отказывается, а медсестру, похоже, придётся искать в другом месте.

— Так-то могу и я сам, — пожал плечами.

Действительно могу — специальные курсы первой помощи закончил. Даже справка есть! И в навыках тоже имеется, Система признала, правда, всего лишь с единичкой. После прихода Системы подобные курсы стали весьма популярны. В том числе и среди тех, кто ни на какое испытание отправляться не планировал. В моём случае было более чем понятно — не просто лишним не будет, а жизненно необходимо. Ну, всё, кроме справки.

Опять постелил на траве кусок брезента подходящего размера. Он у меня, похоже, бесконечный. Ну, если не разбазаривать, то и будет бесконечным. А пока, кроме накидки, матраса и лаптей, ничего не потратил — тент-то большой. Раненый сам лёг на брезент. Я, как и положено настоящему доктору, приложил ладонь ему ко лбу. После чего тот исчез. Не лоб, понятно, а весь пациент целиком.

— А где? — удивился командир.

— Пока там, — ответил я. — Зато тут вот!

После чего протянул ему ладонь, демонстрируя осколок. Да, я не сомневался, что мне удастся с помощью пространственного кармана извлечь посторонний предмет. Всё именно так и получилось.

Удалить аппендикс таким способом не получится, операцию на мозге или сердце провести тем более, но с инородными предметами — запросто. Хоть пулю, хоть осколок, хоть занозу. К сожалению, могу делать это только тем, кого помещу в инвентарь — с самим собой данный фокус не проходит. Уже пробовал на занозах, которых во время блуждания голым по лесу образовалось сильно больше, чем хотелось бы.

Вслед за осколком были извлечены, уже не в руку, а прямо на брезент, та тряпка, которая служила повязкой, и окровавленные штаны. И бутыль с самогоном. Интересный натюрморт получился. Увидев вопросительные взгляды, пояснил:

— Для дезинфекции. Спирт вообще самое главное в медицине, — пошутил я.

С этим утверждением все почему-то сразу же согласились — медицина она такая. Причём восприняли не как шутку, а как истину в последней инстанции. Ну разве что кроме Любови Орловой, но её мнение в данном случае не учитывалось, так как выяснилось, что в медицине она совершенно не разбирается.

Потом я объяснил порядок дальнейших действий. Я вытаскиваю бойца из пространственного кармана, его держат, а то мало ли что, а я обрабатываю рану. Так всё и получилось. После чего плеснул в немецкий котелок около ста грамм самогона и протянул раненому в качестве обезболивающего. Тот, не моргнув глазом, выпил.

— Исключительно в медицинских целях, — пояснил я ещё раз и спрятал бутыль обратно в инвентарь.

Сам тем временем глянул в системный интерфейс на своих характеристики. Ту часть где навыки.

Оказание первой помощи: 1

Ну да, ничего не прибавилось. Да и вряд ли за единичное извлечение осколка и привязанную рану что-нибудь прибавили бы. В любом случае, случись такое, обязательно всплыло бы системное сообщение.

Расстались мы, считай, друзьями. Странно было бы, окажись иначе, учитывая, сколько всего я им отдал. Надеюсь, прорвутся к своим и расскажут про странного чудика в брезентовом балахоне, который называет себя путешественником во времени и может доставать предметы из воздуха. Сомневаюсь, что им поверят, но пускай — когда таких странных наберётся достаточно много, придётся поверить.

И много ли ещё будет таких вот отрядов? И со всеми ли получится расстаться друзьями? Этот лейтенант ещё ничего, а попадётся кто-нибудь из старших командиров, который привык всё рассматривать исключительно как ресурс? Нет, будет послан, в этом я не сомневаюсь. Пойдёт ли туда, куда я его пошлю? Так что нужно быть осторожным и в случае больших групп с ними вообще не контактировать. Я когда фокус с пулемётом показываю, это не только фокус. Если понадобится, буду стрелять. Смогу ли в наших? Тут всё просто, тот, кто нападает на меня, нашим быть перестаёт.

Больше двух дней блуждали без каких-либо происшествий или встреч. Просто общались. Рассказывал спутнице о будущем. Что интересно, спрашивала она много, но, как и с самого начала знакомства о моей личной жизни вообще вопросов не задавала, как и я о её. Скорее было похоже на пикник, чем на выживание в тылу врага. Если бы не абсолютно непригодная к таким условиям одежда, реально можно было бы подумать, что мы в каком-нибудь туристическом походе.

Ну и про заканчивающуюся еду тоже нельзя забывать. Мешок пшеницы — это вроде как и много, но на деле совсем мало. Да и каша с салом мне довольно быстро надоела. Особенно когда кончилось сало. Как там говорят: самурай без меча подобен самураю с мечом, только без меча. Про кашу с салом такого не скажешь, проверено на себе. Если с салом, но только без сала, и без лука, и без всего остального, то друг с другом у них нет вообще ничего общего. Даже пшеница на вкус начинает отличаться.

На одном из привалов Любовь Орлова спросила, откуда у меня такое количество архивных папок. Удивилась, что я, не задумываясь, передаю их ей по первому требованию и в любых количествах.

— Нет, среди школьного имущества такое тоже возможно, — рассуждала она, — но точно не в какой-нибудь деревенской школе. Уж я-то разбираюсь!

Не видел смысла скрывать: рассказал, что нашёл брошенную полуторку, на которой эвакуировали какие-то партийные архивы. Решил прибрать, а потом при случае отдать нашим. Не стал уточнять, что меня тогда интересовала прежде всего сама машина и её брезентовый тент. А вот тут девушка меня поддержала — причём обеими руками.

— Архив — это святое, — твёрдо заявила она. — И неважно, даже если он партийный. Всё равно должен тщательно храниться, в первую очередь эвакуироваться и передаваться компетентным органам. И не смотри на меня так! Лично я могу сколько угодно не любить коммунистов, но архив — это другое.

После чего предложила сделать учёт всего, что там есть, чтобы потом сдать по описи, как положено. Предпочёл отказаться, объяснив, не вдаваясь в подробности, что мой пространственный карман не очень любит такие манипуляции.

Но докладную записку о безответственных работниках, которые бросили посреди дороги вверенное им имущество, она всё равно написала. Причём в нескольких экземплярах — подшила вообще ко всем имеющимся в её распоряжении папкам: и в журнал боевых действий, и в ту, что будет передана союзникам.

Зато против изъятия пустых папок и чистой бумаги она ничего не имела.

— Да, сам архив — это святое, — повторила Любовь Орлова. — Ну а пустые папки и бумага — всего лишь расходные материалы. Их совсем не лишнее передать в хорошие руки.

— То есть в твои, — усмехнулся я.

— Да, именно в мои, — ничуть не смутилась она.

А я изначально думал, что в случае чего они и костёр разжечь пригодятся или даже в качестве туалетной бумаги… Всё, от таких планах придётся забыть. Хорошо, что ничего подобного при ней не ляпнул.

Зато теперь выгляжу рыцарем на белом коне и в сверкающих доспехах, который спасает принцессу от дракона. Или брошенный архив от врага — что даже круче. А то кто этих принцесс знает, может, она сама с драконом сбежала. Документы же сами никуда не сбегают — их надо хранить и защищать.

И в этом есть своя логика: пока другие гонятся за мифическими сокровищами, мы спасаем нечто куда более ценное — память времени. Для неё такая логика, скорей всего, есть. А для меня — просто никому ненужные папки. При многих обстоятельствах их вообще выбросили бы. Вот будь это книги — другое дело. Но спорить я не собирался. В конце концов, если для неё это важно, пусть забирает. Лишь бы польза была.

Второй отряд окруженцев сильно отличался от первого. Вернее, сам отряд вообще никак не отличался — даже количество народу в нём было точно такое же: семь человек плюс командир. Вот этот командир и отличался.

Мы друг другу не понравились с первого взгляда. Вот бывает так. Если он мне просто не понравился и я при этом не предпринимал никаких действий и даже ничего не говорил, то он — наоборот. Сразу начал что-то требовать, приказывать, допрашивать.

Естественно, был послан. Именно туда, куда обычно в таких случаях и посылают. Не понял? Ну у меня как раз для таких непонятливых был весьма весомый аргумент — пулемёт. Встал в нужную позу и извлёк его из инвентаря. С каждым разом получается всё лучше и лучше.

— Будем стрелять и привлекать внимание, возможно, где-нибудь поблизости имеющихся немцев, или так мне поверишь? — спросил я.

Он поверил. Ну или сделал вид, что поверил. Мне без разницы. Лекция о путешествиях во времени на этот раз прошла в сильно урезанном, сокращённом варианте. Да, я свою лекцию с появляющейся из ниоткуда школьной доской всё равно провёл, а он и его бойцы всё равно выслушали, несмотря на взаимную антипатию. После чего каждый собрался идти своей дорогой.

— Стоп! — воскликнул я, когда мы уже начали расходиться.

Потом уже совсем другим тоном спросил:

— Товарищ командир, а что это у вас за пистолетик такой интересный?

— Не знаю, — пожал он плечами, вытаскивая из-за спины пистолет. — Трофей. Старьё какое-то, даже маркировки на нём понятной нет.

— То есть по документам он за вами нигде не числится? — уточнил я.

— Нет, — даже немного удивился он, — я же сказал, трофей.

— Очень хорошо, — обрадовался я, — тогда, может, махнём не глядя?

После чего, вопреки своему утверждению про «не глядя», расстелил на земле уже привычный кусок брезента. Выложил на него единственный имеющийся у меня «Вальтер».

— Новенький, почти в заводской смазке, муха не сидела, — начал расхваливать я, после чего высыпал горсть патронов — никак не меньше двадцати.

— Вы это серьёзно? — удивился командир, тоже переходя на такой же тон.

Я пожал плечами, выложил на брезент ещё винтовку «Маузера», высыпал горсть патронов к ней и добавил:

— Вот теперь серьёзно.

Естественно, мы обменялись. Подозреваю, не в последнюю очередь в этом деле послужили патроны — они сейчас у многих в дефиците. И документы тоже оформили, как и в прошлый раз, для чего я достал из пространственного кармана Любовь Орлову вместе с партой и бумагами.

Увидев появившуюся из ниоткуда девушку, лейтенант кивнул каким-то своим мыслям. Не знаю, чего он там себе надумал. Может, решил, что раз я могу достать из ниоткуда секретаршу, то могу и бойцов — неопределённое количество. Причём хорошо вооружённых бойцов, раз так просто трофейным оружием разбрасываюсь. Вот и решил, что правильно не стал устраивать конфликт с непонятным типом. Или ещё о чём-то другом подумал — не знаю.

Любовь Орлова сильно хмурилась, когда я извлёк её из инвентаря и рассказал о деталях сделки. Представляю, как она будет выкручиваться при написании отчёта. Или это потому, что я отдал как бы её «Вальтер»?Ничего, пока с «Наганом» и тремя патронами походит — всё равно ей стрелять не придётся.

— Да не переживай ты так, — сказал я девушке. — Напишешь, что получен образец неизвестного оружия для изучения, а насчёт винтовки можешь написать, что оказана шефская помощь выходящим из окружения частям Красной Армии.

Орлова пусть и хмурясь, но тут же всё оформила в двух экземплярах и выдала на подпись. Командир хоть и удивился, но отказываться не стал — какой-никакой, а документ.