Тиран Золотого острова

Глава 19

Вот чем мне нравятся местные — так это своей предельной незамутненностью и оптимизмом, который граничит порой с идиотизмом. Горизонт планирования собственной жизни у абсолютного большинства из них — на один сельхозсезон, не дальше. А уж когда ты только что мог помереть, но не помер, то он и вовсе сужается до нескольких дней. Они не думают, что будет дальше. Они просто радуются тому, что есть сейчас.

Рыбаки и купцы, крестьяне и рудокопы, кузнецы и углежоги, дворцовые служанки и прочий народ заполонили тесные улочки акрополя, который для такого многолюдства уж точно приспособлен не был. Все полгектара крепости застроены очень и очень плотно, и теперь тут ногу поставить некуда, чтобы ненароком не наступить на кого-нибудь. Мои подданные шумели, махали руками и протягивали мне детей, прося благословить. Я шел по улице растерянный, купаясь в волнах обожания, которое накрыло меня с головой. Они ведь всё видели со стен и оценили зрелище по достоинству. Заваленная телами дорога лучше всяких слов говорит им о том, кому благоволят бессмертные боги. Мне благоволят! И этот факт делает приблудного чужака абсолютно легитимным правителем даже для тех, кто еще недавно в этом сомневался. Воля богов, выраженная в воинской удаче, здесь куда важнее, чем какие-то там наследственные права. Силен — значит, достоин властвовать. Этот постулат дожил до конца Римской цивилизации, породив вечную чехарду военных переворотов.

А вот у меня оптимизма существенно меньше. В строю осталось сто двадцать человек из двухсот, а у врага воинов больше раз в пять. Я ведь поднялся на стену и вижу, что творится у них в лагере. Да, до него очень далеко, но блеск бронзовых доспехов не спутать ни с чем. Вожди собрались в кучку и обсуждают что-то, оживленно жестикулируя. Или это они морды друг другу бьют? Не вижу отсюда. В любом случае, ничего хорошего нас не ждет. Их намного больше, и они нас заперли на вершине горы. Еду мы можем растянуть на пару месяцев, а вот воды у нас хватит недели на три. А потом всё, мы начнем умирать от жажды. Они больше не полезут в ловушку. Вождям пиратов, если они не полные идиоты, нужно просто подождать. Я спустился вниз и начал разглядывать связанных пленных, которых Абарис притащил сюда. Все четверо ранены, трое в руку, один в голову камнем. Они очумело смотрят по сторонам, бледные как полотно. Они не ждут ничего хорошего, ведь пленных у нас обычно используют для жертвы богам.

— Господин, царица прислала меня, чтобы я помогла вам умыться!

Рядом со мной стояла рабыня с кувшином, немолодая тетка, которую Креуса привезла с собой из Трои. Я рассеянно кивнул и начал отмывать засохшую грязь, пот и кровь, что покрыла коркой мое лицо. Розовые струи стекали на землю, а я фыркал, довольный, ощущая долгожданную прохладу. Вскоре вода стала прозрачной, и лишь под ногтями остались следы запекшейся крови, но их пока не смыть.

— Ты! — я ткнул рукой в крайнего из пленных, движением брови отпустив служанку. Я выбрал его, потому что он сидел наособицу от остальных троих. — Кто такой и кому ты служишь?

— Царю Инаху служу, — испуганно зыркнул на меня мужик лет тридцати, перевитый сухими жилами. Выдубленная солнцем шкура, казалось, никогда не знала одежды, а его своеобразный говор натолкнул меня на интересную мысль.

— Из пеласгов будешь? — спросил я.

— Да, господин, — кивнул тот с обреченным видом. — С Крита мы пришли.

— Сколько за стеной воинов из вашего народа? — задал я вопрос, не особенно надеясь на ответ. О цифрах этот персонаж знал примерно столько же, сколько я о царе Инахе. То есть совсем ничего.

— Десять кораблей, — ответил тот, не уточняя размер этих самых кораблей.

— А не тот ли это царь Инах, — спросил я, — что гроза всех купцов в Великом море?

— Он самый, — гордо кивнул мужик, прожигаемый презрительными взглядами остальных. Те, видимо, были ахейцами. А ахейцы, согнавшие пеласгов с их родовых земель, ни во что не ставили старинных хозяев Греции.

— Я тебя отпущу сейчас, — сказал я, — если пообещаешь сделать для меня кое-что.

— Все, что хотите, господин, — торопливо ответил налетчик, который и не надеялся остаться в живых.

— Ты запомнишь то, что я скажу слово в слово, — начал я, не обращая внимания на удивленные взгляды. — Ты передашь царю Инаху мое предложение. Я дам ему талант серебра, если он уведет своих воинов с моего острова до завтрашнего полудня. Я наслышан о нем, и не хочу с ним воевать. Он грозный противник.

— Целый талант серебра! — ахнули пленные, да и мои собственные воины, стоявшие рядом, едва не захлебнулись слюной.

— А нам что дашь, царь? — спросил не самый умный из ахейцев, но точно самый смелый и жадный. — Мы тоже хотим серебра!

— А вам я позволю посмотреть, как настоящие мужчины поедут домой, к своим женам, с богатой добычей! — любезно ответил я. — Они будут пить вино и хвалиться своими подвигами, пока вы будете сидеть под стенами крепости и подыхать от голода. Пеласги — настоящие воины, а ахейцы — поганые дерьмоеды, которые годятся только на то, чтобы прислуживать их женам. Передайте своим царькам, что завтра на рассвете мои люди притащат мешок серебра для великого царя Инаха.

— Я любые клятвы дам, господин, — торопливо сказал пеласг, который уже мысленно представлял, как принесет эту весть в лагерь.

— Так приноси и выметайся отсюда, — небрежно произнес я. — И скажи, чтобы цари тела убитых собрали для достойной встречи с богами. Именем Поседао клянусь, мы не станем стрелять.

— А нас убьешь, царь? — недобро смотрели на меня ахейцы.

— Если принесете клятвы, что передадите мои слова в точности, то не убью, — пожал я плечами. — Наши боги уже приняли кровавые жертвы, больше им пока не требуется. Абарис! Как только они пробормочут все, что нужно, выброси их за ворота.

— Слушаюсь, господин, — ответил дарданец, находящийся в состоянии полуобморока. Он так ничего и не понял.

На следующее утро два добровольца, которым я пообещал по богатому браслету за этот подвиг, потащили на согбенных спинах тяжелые мешки с серебром. Тридцать с небольшим кило, на минуточку. Это вам не жук в пудру пукнул. Это же почти вся моя казна. У подножия горы собрались все: и пеласги, и ахейцы. И даже раненые приползли, не веря диким известиям, принесенным четырьмя счастливцами. Некоторых, как я видел, принесли туда на руках. Еще вчера по общему уговору и пираты, и мы собрали убитых и сожгли, и теперь две огромных кучи угля, из которых торчали обгорелые кости, невыносимо смердели на всю округу. И лишь порывистый ветер, милостиво относивший страшный запах в сторону моря, спасал нас от тяжкого духа смерти.

— Царь Инах! — заорал десятник, что и сам был родом из фракийских пеласгов. — Мы с тобой одной крови! И почитаем одних богов! Выйди и прими дружеский дар моего господина! А то я уже и держать устал это серебро.

— Я! Я это! — вперед вышел крепкий мужик в шлеме-тиаре, украшенной ярчайшим разноцветьем перьев. Он растерянно оглянулся по сторонам и, словно извиняясь, добавил. — Инах я! Давай сюда мое серебро!

— Получи! — сказал десятник и сделал то, что мы долго обсуждали с ним перед выходом. И даже один раз отрепетировали. Я мучительно вглядывался со стены, как мои воины картинным жестом сбрасывают с плеч мешки, бьют их об землю, и те рвутся с жалобным хрустом. Новенькие, только что отчеканенные драхмы посыпались прямо в пыль и раскатились на десяток шагов.

— Пять дюжин мин по пять дюжин сиклей каждая, — проорал десятник, который отчеканил вызубренные наизусть слова. — Каждая драхма — половина сикля. Три тысячи шестьсот сиклей, или семь тысяч двести драхм. Пересчитывать будешь?

— Не-е-ет! Не буду я пересчитывать! — едва смог промычать оглушенный видом серебра царь, а потом оглянулся растерянно и заорал. — Собирайте все! Это мое! Мое! Слышите! Отдай! Не трожь! Это мне дали!

— Завидую я тебе, царь, — продолжал орать десятник. — Три тысячи овец за один поход взять! Да теперь богаче тебя только фараон египетский. Царь Эней тебе всю свою казну отдал, чтобы откупиться. У него больше и нет ничего! Все теперь твое!

— Да валите уже оттуда, олухи! — едва не закричал я, но воины и сами догадались, чем скоро все закончится, и бодро потрусили наверх, пока какой-нибудь ахеец, пребывая в расстроенных чувствах, не угостил их броском копья в спину.

С размахом деньги потрачены! От души! — думал я, любуясь, как прожигаемые ненавидящими взглядами, пеласги пробираются к своим кораблям. Царю Инаху хватило ума не настаивать на возвращении поднятого воинами с земли, он решил просто унести ноги с тем, что удалось взять. Да только не верю я, что ему это позволят. Ахейцев в два раза больше.

— Они же сейчас перережут друг друга! — хлопнул себя по лбу Абарис, чьи умственные способности росли просто на глазах

— Думаешь? — с некоторым сомнением произнес я. — Что-то они не спешат. Хотя нет! Начинается вроде. Как, однако, приятно не разочаровываться в людях.

— Господин!

Позади меня стояла целая делегация купцов, которые тоже посмотрели этот спектакль от начала и до конца. Крепкие бородатые мужики почтительно склонили головы. Вперед вышел Аби-Шаму, самый богатый из них.

— Мы благословляем тот день, когда приплыли на этот остров, господин. И мы потрясены вашей мудростью. Нас два десятка, и у каждого есть хорошее оружие. И у наших слуг тоже есть оружие. Тут, в городе, много крепких мужей. Да, они не воины, но камень бросить смогут точно. Нам нужно дождаться, когда разбойники измочалят друг друга, а потом ударить всей силой. Мы же понимаем, что нам не продержаться долго без воды и зерна.

— Собирайте людей, — кивнул я, — но будет уговор. Мы воюем только с ахейцами. Пеласгов не трогать, они мне нужны. Абарис! Зажигай сигнальный огонь на башне!

Резня на берегу была уже в самом разгаре, когда я дал приказ выдвигаться из ворот. Пеласги попытались было столкнуть корабли в воду и дать деру, но не тут-то было. Оскорбленные ахейцы, которым предпочли каких-то нищих бродяг, изгнанных с родных мест, возмутились. Сначала они потребовали отдать им серебро, потом хотя бы поделиться по-братски, а когда получили твердый отказ и в том, и в другом, то попросту решили его отобрать силой. Несколько кораблей пеласгов болтались у берега, да только никто не дал им уплыть. Пеласгов прижали к самой кромке прибоя и резали остервенело, безо всякой пощады. Как будто и не бились эти люди совсем недавно плечом к плечу. Впрочем, и пеласги продавали свои жизни дорого. Прозрачное, ярко-бирюзовое мелководье бухты окрасилось в багровый цвет, и в его волнах уже плескались десятки тел.

Я вывел из крепости всех, кто мог биться, чуть больше трех сотен человек. Помимо войска вышел отряд купцов с их слугами, вооруженный на редкость неплохо. У многих почтенных тружеников прилавка нашлись отличные бронзовые нагрудники, щиты, мечи и шлемы. А уж крепкие копья и вовсе имелись у каждого. Народ это тертый, да и разница между ними и пиратами была эфемерна. Она заключалась лишь в том, что пираты немного больше грабили, чем торговали, а купцы строго наоборот.

Вышли и крестьяне с пращами. Они бросали камни похуже родосцев, но совершенно точно не были трусливым стадом. Они тут испокон веков охотятся с пращой на перелетную птицу и ей же бьют наивных купцов, имевших глупость заночевать на берегу и не выставить охранение. Горшечники и рудокопы шли с дубинками, вырезанными из твердого дерева или с копьями из моих запасов. И только кузнецы и корабелы будут ждать за стеной. Я не позволил им рисковать жизнью, слишком уж они ценны. До ахейцев оставалась сотня шагов, и те, увлеченные боем, начинали оборачиваться растерянно, только сейчас понимая, в какую неприятность вляпались.

А в бухту уже входили мои корабли, на которых весело скалились парни с Милоса, которые никак не могли понять, кто это тут и кого режет. Басилей Кимон стоял на носу «Льва», закованный в бронзу, словно статуя. Он прыгнет в воду сразу же, как только корабль пропашет килем каменистое дно бухты. Он привел полсотни своих воинов и еще столько же мужей ополчения, с копьями и луками.

— Фаланга! В одну шеренгу стройся! — проорал я. — Горожане! Те, что с копьями! Во второй ряд! Из-за спины бейте! Без команды ни шагу!

— Тяжелые пули! Короткая праща! Стрелков первыми выбивать! — скомандовал Пеллагон, и в самую гущу ахейцев полетели комки свинца, каждое попадание которых калечило или убивало. Следом полетели стрелы и камни, брошенные крестьянами, и совсем скоро часть ахейцев развернулась и бросилась к нам. Только вот незадача! Их теперь стало куда меньше, чем раньше, а нас куда больше. Да и пеласги, которых почти уже перебили, воспрянули духом и ударили с новой силой.

Никакого сравнения с тем, что было раньше. Деморализованные ахейцы раз за разом налетали на мою пехоту, но стронуть ее с места так и не смогли. Воины, надежно укрытые щитами, били копьями от груди, а горожане бестолково тыкали ими сверху, через плечи первого ряда и, на удивление, даже иногда попадали в цель. Вокруг ахейцев кружили пельтасты, которые бросали дротики почти в упор, а потом отбегали и ждали, выискивая новую жертву. Теперь именно ахейцы остались в меньшинстве, и грозное еще вчера войско таяло на глазах, усеивая мертвыми телами берег бухты.

Через час все было кончено. Ахейцы были либо убиты, либо стонали на земле израненные. От войска пеласгов осталась едва ли сотня человек, большая часть из которых с трудом держалась на ногах. А я насмешливо смотрел на крепкого мужика в бронзовой тиаре, с которой давно уже сбили разноцветные перья.

— Что, Инах, — спросил я, — не пошло тебе впрок мое серебро?

— Убьешь нас теперь? — насупился он и с тоской оглядел свое израненное войско.

— Выкуп возьму, — совершенно серьезно ответил я. — Талант серебра плати и проваливай с моего острова.

— У меня столько нет, — побагровел он и показал на мертвые тела. — Часть эти шакалы расхватали!

— Тогда давай то, что есть, а за остальное должен будешь, — все так же серьезно произнес я. — А если отдать нечем, сослужишь службу.

— К-какую еще службу? — спросил Инах, извилины в мозгу которого шевелились с заметным скрежетом. Он до сих пор не мог осознать, как это так получилось, и почему жертва превратилась в охотника.

— Пройдешь со своими людьми по селениям, откуда все эти парни пришли, и сожжешь их, — показал я на тела, усыпавшие берег.

— Мне тогда конец, — хмуро ответил Инах. — Мы и так на Крите едва держимся.

— Коли так, и вовсе режь всех по корень, — усмехнулся я ему в лицо. — Басилей Кимон пойдет с тобой, поможет. Кимон?

— Да, ванакс! — склонил тот голову, и пеласг ощутимо вздрогнул, впившись в меня пристальным взглядом.

— Нужно пройти по северному берегу Крита от Кносса до Итана и спалить там все, — сказал я. — Воины ахейцев здесь лежат. В их селениях остались старики, бабы и молодежь. Думаю, это будет нетрудно. Пойдешь с ними?

— А и пойду, — кивнул довольный басилей, оттирая чьей-то набедренной повязкой кровь с лезвия меча. — Зерно возьмем, вино и масло. Баб помоложе наловим и продадим на Эвбее. Моим воинам тоже добычи хочется.

— С ранеными что делать? — спросил Абарис. — Тут их под сотню наберется.

А правда, что с ними делать? Скоро зима, работы нет. Отпустить? Глупость. Они опять придут. Сделать рабами? Они не станут работать, взбунтуются обязательно. Их для этого еще и выходить надо, и кормить до весны. А ведь нечем мне кормить такую ораву.

— Видел, где разбивают храм? — ткнул я в сторону купеческого порта. — Туда отведи и принеси в жертву Посидао. Пусть бог возрадуется нашему подношению.

— Хорошая мысль! — просиял Абарис, и Кимон согласно кивнул. Ему тоже понравилось. Я по обычаю поступил. Богов надо благодарить, иначе они обидятся и лишат своей милости.

— Ванакс Эней! — Инах сделал шаг вперед и поклонился. — Возьми мой род под свою руку. Я поклянусь на жертвеннике морского владыки, что стану тебе верным слугой.

— Я принимаю твою службу, басилей Инах, — сказал я. — Идите и очистите берег на восток от Кносса и до самого Итана. Вы не лезете во владения царя Идоменея, и в земли критян не лезете тоже. А вот все, что лежит между ними, пусть станет нашим.

Над бухтой разнесся сдвоенный удар колокола. Неужели пришло зерно? Я резво залез на невысокую скалу и до боли в глазах всмотрелся в горизонт. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Да, вроде наши вернулись, хотя уходило девять судов. На носу переднего корабля приплясывает тощая полуголая фигурка. Кноссо! Узнаю его.

— Где Рапану? — спросил я его, когда первый корабль ткнулся в берег. — Не вижу его!

— Шторм, — развел руками критянин. — Разбросало нас прямо на выходе из нильского рукава. Доберется, не маленький. Если боги ему благоволят, конечно. А если не благоволят, то не доберется.

— Проклятье! — расстроился я. Жалко паренька.

— Я что, все веселье пропустил? — с радостным оскалом спросил критянин, спрыгнувший с борта прямо в воду. Он осмотрелся по сторонам, а потом с растерянным видом потянул кинжал из ножен и завопил. — Инах! Отродье шелудивой собаки! А ты что тут делаешь? Я тебе сейчас кишки выпущу!

— Стой! — поднял я руку. — Басилей Инах теперь служит мне.

— Да? — не на шутку расстроился Кноссо, пожирая ежащегося под его пламенным взглядом пеласга. — Жа-а-ль! Нам есть о чем потолковать!

Критянин оглянулся, попинал мертвые тела, а потом вежливо поинтересовался.

— А кто все эти добрые люди, царь? — он присел на корточки и поднял одного из мертвецов за волосы. — Хотя нет, не отвечай! И так понятно. Этого я знаю, и вон того я тоже знаю. Ахейцы с моего острова. Надо же! Незадача какая! Я ведь хотел им сам горло перерезать.

— Еще успеешь, — пожал я плечами. — Инах и его люди хотят прогуляться по северу острова. Басилей Кимон тоже пойдет. Если хочешь, можешь отправиться с ними. Я дам оружие и для тебя, и для тех, кого ты призовешь к себе. Бери! Все, что на ахейцах было, твое. С тридцатью парнями ты много не навоюешь. И корабли можешь выбрать из тех, что стоят на берегу. У меня будет одно условие. Твои люди заключат с пеласгами мир, пока они служат мне.

— Хорошо, — мрачно засопел Кноссо, поднял голову и втянул ноздрями соленый воздух. — Море станет опасным дней через семь-десять, царь. Ветры дуют не так, волна другая. Если идти на Крит, то надо это делать прямо сейчас.

— Идите и оставайтесь там, — ответил я. — Придете в Итан ко дню весеннего равноденствия. Я приду тоже. Тогда и поговорим. Я нарежу каждому из вас земли. Станешь басилеем, Кноссо.

— Я помру там от тоски, — замотал тот кудлатой башкой. — . С хорошими кораблями и оружием я и так добуду столько добра, сколько пожелаю. Мне не нужно для этого разбирать дрязги крестьян из-за украденной козы. Не хочу!

— Я хочу! — поднял руку Кимон. — Отдай мне кусок берега Крита, царь. Я поселю остатки ахейцев там.

— А Милос как же? — прищурился я.

— Крит больше, — не меняясь в лице, ответил басилей. — И богаче. Милос прокормит дюжину сотен людей, не больше. Я возьму кусок северного берега Крита на день пути. А на Милосе пусть от твоего имени правит писец, там не нужен свой царь. При всем уважении к наследию предков, этот остров — редкостная дыра. Нищая, как последний из твоих рудокопов.

— Хорошо, — кивнул я, ничуть не удивляясь его готовности сбежать как можно дальше от гнева Агамемнона. — Зачищайте берег от разбойничьих гнезд. А границы ваших владений мы определим весной, после встречи с царями восточного Крита. Вечером жду всех на пир!