Тиран Золотого острова

Глава 13

Узкая горловина залива пропустила корабль в родную гавань, которая, словно радуясь, обняла нас со всех сторон каменными крыльями. Здесь, защищенный от ветров и бурь, расположился порт острова Сифнос, ставшего моим вторым домом. Я ведь привез сюда семью. Креуса, которая, по своему обыкновению, не сказала и слова против, держала на руках маленького сына, тянувшего ручонки к жадно орущим чайкам. Берег приближается, и вот уже убраны мачты, и бирема идет на веслах, подчиняясь ритму барабана, удары которого становятся все реже.

Обнесенный стеной акрополь нависает над Нижним городом и портом угрюмой тучей. Серый неровный камень крепости и ее подслеповатые башни смотрят на мир неприветливо и хмуро. Единственные ворота закрыты, а часовой на стене побежал куда-то и ударил в колокол. Еще одна моя придумка, на которую я не пожалел меди. Звучит не так красиво, как могло бы, да только некогда нам составы металла подбирать. Не до того. Акрополь царит над Сифносом. Невеликий остров виден с него почти весь, а море и вовсе просматривается на десятки стадий. Вот Милос, до него рукой подать, а в хорошую погоду видно даже Парос, что раскинулся на востоке серым пятном. Ни одного корабля не пропустит часовой, если только он не спит. Сдвоенный удар — купеческое судно. Безостановочный звон, продирающий до самых печенок — идет враг или кто-то похожий на врага. В мгновение ока просыпается весь город и бежит под защиту стен. А воины, напротив, бегут к кораблям. Они должны за четверть часа отчалить от берега. Интересно, тренировались они тут без меня? Спрошу.

Порт встретил нас зловещим гулом и напряженной тишиной. Люди по-прежнему улыбаются мне и приветственно машут, но в их глазах появился затаенный страх. Они испуганы, хотя вокруг все цело. Нет сожженных домов и рыбацких лодок, а две биремы со снятыми мачтами сохнут у причала, как и купеческие корабли угаритских купцов. Еще полтора десятка семей пришли на жительство из Сидона и Тира. Они не нашли там заработка.

Из крепости потянулась вереница колесниц, запряженных ослами. Наш корабль разгрузят, и все добро, что привезла с собой моя жена, перекочует в кладовые дворца. Я оказался в собственном доме уже через полчаса. И меня там ждали.

— Абарис! — обнял я здоровяка, который оставался здесь на старшего. Ему было явно не по себе, и он прятал от меня глаза. Я не выдержал и спросил.

— Ну, не томи! Что случилось-то?

— Критяне на семи кораблях пришли, — невесело усмехнулся тот. — Хорошо, что дозорный на башне паруса увидел и тревогу забил. В ту чудную штуку, что ты из бронзы отлить велел. Как ее…? В колокол, вот! Встретили их уже у самого порта. Слава богам, корабли не успели на берег вытащить, иначе конец бы нам пришел. Они хитро зашли, со стороны Милоса.

— Утопили? — спросил я.

— Одного только, — покачал головой Абарис. — Ахейцы с Крита на небольших лодчонках приплыли. Они верткие, как ужи, и уже знают, как мы бьемся. Видно, упустили мы кого-то в прошлый раз, и теперь они нас близко не подпускали, сразу уходили к берегу. У их лодок дно плоское, сам знаешь… Они удирать бросились, а мы за ними… — громила виновато повесил голову. — Обманули нас, царь. Одна бирема на мель села, а они подплыли поближе и огонь на палубу бросили. Мы подстрелили пятерых, да только поздно было. Паруса свернутые лежали, один спалили к эриниям… а они потом вдоль берега по мелководью на восток ушли. Пока огонь сбили, их и след простыл. Мы не стали за ними гнаться.

— Правильно сделали, — ответил я после раздумья. — Рановато нам тягаться с такими волками. Что ты, что Сфанд пока что с критянами и рядом не стояли. Они морем живут. В первый раз удачно получилось, не ждали они от нас такого. Видно, ахейцы на разведку сюда пришли, да еще и прихватили того, кто здешние воды знает. Не завести без этого корабль на мель. Они, скорее всего, ждали, когда ты за ними пойдешь.

— И я тоже так подумал, — кивнул Абарис. — Потому и не пошел. На востоке — Парос, а вокруг него — мелкие острова и камни. Там днище распороть — что высморкаться. Они лишь в своих скалах сильны, на большой воде мы их как котят перетопим. Да только они с нами в открытом море больше нипочем драться не станут.

— Значит, будут драться на берегу, — усмехнулся я. — Критяне, хоть и поцелованы морским богом, но дома имеют на суше, и корабли хранят там же. Разбойникам нужно есть, спать и где-то сбывать награбленное.

— Так они его у нас же и сбывают, — непонимающе посмотрел на меня Абарис. — Вон в порту их лохань стоит.

— А вожак у них как, толковый? — спросил я, боясь спугнуть забрезжившую в голове перспективную мыслишку.

— Он не ахеец даже, природный критянин, — сказал Абарис с таким видом, что это должно было все объяснить. — Это же не люди, это дельфины. Они рождаются сразу в море. Люди так говорят.

— А у нас они что делают? — спросил я.

— Рабов притащили на продажу, — пояснил дарданец. — Наловили по островам и привезли на зерно менять. Мужиков в кузницу забрали сразу же, а баб ткачи купили. По всему Великому морю слух идет, что тебе люди нужны. Недорого отдают, кстати, и бабы красивые есть. Я вот тоже купил. Там еще одна осталась, ничего такая, но просят за нее дорого. Хочешь прикупить?

Я вздохнул, поражаясь про себя идиотизму происходящего. Мне нужны чистые торговые пути, а идея бороться с пиратами, покупая у них же награбленное, тянет на премию Дарвина. Но, с другой стороны, великий Рим столетия терпел унизительные поражения от морских разбойников, разрешая работорговлю на Делосе. Крошечный островок пропустил через себя миллионы рабов, которые сгинули потом на римских латифундиях. Все это продолжалось, пока Помпей Великий не получил звание диктатора, шесть тысяч талантов золота на расходы, двадцать легионов и пятьсот кораблей. Я точно не он. И корабля у меня всего три. А ловить критян в их родных скалах можно до второго пришествия того, кто еще и в первый раз не пришел. А ведь кроме критян есть княжества Лукки и Тархунтассы, есть Родос и Кос, Сицилия и Итака, есть Эвбея и Китера, есть египтяне, живущие на севере Дельты, и захваченный бандами Кипр. Да и каждый купеческий караван из какого-нибудь Тира не считает для себя зазорным остановиться и ограбить рыбацкую деревню, наловив там баб и детей. Разбой на море — это мощный тренд, и ремесло пирата не считается зазорным. Оно так же уважаемо, как ремесло купца, и зачастую от него неотличимо.

— Приведи их главного ко мне на ужин, — сказал я Абарису. — Поговорим.

— Здесь хорошо, господин мой, — одобрительно улыбнулась Креуса, зайдя в свои новые покои.

По местным меркам они просто огромны. Здесь обычна ситуация, когда многодетная семья ютится в каменной клетушке, напоминающей своими габаритами грузовой лифт. Комната площадью метров пятнадцать квадратных вполне подходила и для установки прялки, и для размещения люльки, и для топчана рабыни. И даже большая часть сундуков с добром тоже здесь помещалась, придавая комнате малость захламленный вид. Но жене тут нравилось, а потому я просто махнул рукой.

Она успела переодеться, сменив пропыленный дорожный хитон на разноцветное платье, подобающее знатной даме. Сложное многослойное изделие, состоящее из юбок разной длины, торчащих одна из-под другой, смотрелось довольно мило, особенно если учесть, сколько моя жена потратила труда, чтобы его изготовить. Немыслимо яркие ткани были расшиты по подолу пурпурными и золотыми нитями, а швы отделаны яркой крученой тесьмой. Для людей, носивших в лучшем случае кусок ткани с дыркой для головы, такое платье означало непроходимую пропасть. Пропасть между ними, черноногими, и ею, дочерью царя. Только волосы она не успела убрать в сложную прическу, и они падали ей на грудь толстыми змеями смоляных кос.

Креуса провела пухлой ручкой по теплому кирпичу стен и улыбнулась, совершенно счастливая. Ей шестнадцать. Она взрослая женщина, мать и хозяйка. И впервые над ней не довлеет ничья воля, кроме воли мужа. Рядом нет ни отца, ни матери, ни тестя. Она полновластная владычица над душами и телами десятков рабов, которые содержат в порядке этот дворец. И она намерена справиться с этой ролью точно так же, как ткет разноцветные покрывала. То есть абсолютно идеально, не пропуская ни одной нити своим челноком.

— Креуса, — сказал я. — У нас сожгли парус. Разберись, сколько у нас тканей и каких. Парусов нужно будет много. Нам сейчас не до пурпурных носков. Займись этим.

— Да, хорошо, — милое личико повернулось в мою сторону, она стрельнула глазами, а потом смиренно опустила их в пол. — Я больше не мила своему господину?

— С чего ты взяла? — удивился я.

— Мы столько плыли на корабле… — улыбнулась она. — Мой муж должен хотеть женской ласки. Наверное, пока меня не было, наложницы скрашивали ему нашу разлуку.

Тут ее голос едва заметно дрогнул. Восточная женщина ничем не отличается от женщины южной, западной или северной. Она такая же собственница, как и все остальные, только обычаи не дают ей разгуляться как следует. Пока что моя жена не показывает зубки, но какие ее годы. Впрочем, она права. Мы плыли на корабле довольно долго, а кровать в моих покоях отремонтировали с учетом вновь полученных вводных. Надо бы опробовать ее в деле.

— Ванная! — я чуть отстранил от себя прильнувшую было жену, вспомнив свое распоряжение перед отъездом. А когда увидел ее задрожавшие от обиды губы, пояснил. — У меня же есть ванная. Она из камня вытесана. И ее уже должны были приготовить, я им так велел перед отъездом. Сказал, если горячей ванны не будет, высеку. Не дуйся, жена моя, сначала я потру тебе спинку. Тебе понравится, обещаю.

Ей и впрямь понравилось, ведь в этой части света ванны есть только у царей, да и то не у всех. Их делали из терракоты или высекали из цельного куска камня, а потом полировали абразивом до зеркального блеска. Моя ванная была скорее небольшим бассейном, где мы оба легли, блаженствуя, пока служанки подливали горячую воду. Хорошо-то как! Вот только ради этого стоило рискнуть. В Дардане ванны нет ни у кого, я это точно знаю. А в Трое…

— Креуса! — лениво протянул я.

— Да, мой господин, — промурчала жена, волосы которой плавали по поверхности воды густым облаком. Она даже постанывала от наслаждения и делала это так явственно, что я почувствовал небольшую ревность к собственной сантехнике.

— А в Трое такое есть? — спросил я.

— Нет, — жмурилась от удовольствия Креуса. — Мы там влажными полотенцами обтираемся и в больших тазах моемся. У меня же есть тазы из меди в приданом. Я тебе их показывала.

— Угу, — вспомнил я и снова вытянулся в воде, ловя секунды наслаждения, о котором уже давно успел забыть. Как же меняют жизнь эти маленькие радости цивилизации, которых я раньше не замечал. — Что это ты там делаешь?

— Прости, я случайно задела, — невинно ответила Креуса, ручка которой шарила по моему телу с самыми недвусмысленными намерениями. Результаты ее изысканий были налицо и с каждой секундой увеличивались в размерах.

— Брысь отсюда! — сказал я служанке, которая пялилась на это безобразие во все глаза. Пены для ванной здесь еще не придумали, а потому она видела все в мельчайших подробностях. Впрочем, это было уже неважно. Я и впрямь истосковался по женскому телу, а любви здесь не стыдятся. Даже наоборот, считают ее подношением богам. Ну, если так, то мои жертвы сегодня будут очень щедры.

Ужин, как и водится в это время, от производственного совещания не отличается ничем, а по сути своей им и является. Едят тут попутно, решая за столом торговые и политические вопросы. Или как я сейчас, ищут себе союзника там, где есть одни лишь враги. Я должен понять этих людей, ведь, в конце концов, большую часть из них я собираюсь убить или лишить куска хлеба. А это почти одно и то же.

Гость-критянин оказался смуглым до черноты мужиком слегка за тридцать, с курчавыми смоляными волосами, перетянутыми на лбу красной лентой. Он был чисто выбрит, а худ и жилист до того, что виден каждый мускул. По его гибкому телу, кажется, можно изучать анатомию, потому что из одежды на нем только набедренная повязка и пояс с ножом. У него как будто жира нет вовсе. Впрочем, по всему видно, что боец он умелый. Его движения плавные и точные, а глаза острые, словно два лезвия. За моим столом сидит опасный человек, который живет опасной жизнью.

Его зовут Кноссо, на островах Великого моря любят давать имена по месту рождения. Этот родился в старой столице Крита. Он разорвал двумя руками лепешку, макнул ее поочередно в масло и соль, а потом засунул в рот, жуя жадно и торопливо. Перед ним лежат соленые оливки, и их он тоже забросил в рот целой горстью, вытирая жирные руки о собственные волосы. Ломти соленого тунца, что ходит по весне мимо Киклад, тоже не остались вне его внимания. Крепкие белые зубы вгрызались в пласт рыбьей тушки, отрывая целые куски. Он почти не жевал еду, лишь глотал, как дикий зверь. Он и казался мне диким зверем, необузданным и жестоким. У всех, кто лил чужую кровь, взгляд становится тяжелым, словно медная плошка. Взглядом Кноссо можно было бить по наковальне. Сомнений нет. Передо мной сидит отъявленный душегуб, один из сотен, что терзают Великое море своими набегами. Он разбойник, и никакого другого ремесла не знает.

— Ты родился в Кноссе? — задал я дежурный вопрос.

— Ага, — ответил критянин, вливая в себя кубок вина. Острый кадык ходит по худой шее вверх-вниз, похожий на теннисный мячик. Критянин очень голоден, и даже не думает скрывать этого, запихивая еду в рот пальцами, украшенными грязными ногтями.

— Я из старого критского рода, — ответил он и рыгнул, вежливо прикрыв рот. — Мои предки владели этими водами еще в те времена, когда ахейцы только сделали свою первую лодку. Ненавижу ахейцев. Они забрали мою землю.

— Мы дарданцы, — усмехнулся я. — Мы их тоже не любим.

— Тогда нам по пути, — весело оскалился критянин. — Зачем звал, царь? У тебя ведь есть дело ко мне, так? Или ты просто любишь кормить всех, кто приплывает на твой остров?

— Есть дело, — не стал спорить я. — Мне нужен умелый мореход. Я готов щедро ему платить. Ты умелый мореход, Кноссо?

— Я родился на корабле, я живу на корабле, и я умру на корабле, — презрительно ответил тот. — Как мой отец, дед и прадед. Я знаю каждую скалу и каждый водоворот на две недели пути отсюда. Я знаю все ветры, и когда они дуют. Я доходил до земель сикулов и шарданов! Я критянин, а вы, дарданцы, обычные пастухи, которым достались хорошие корабли. Вы сели на мель у берегов собственного острова! Подумать только! А что будет, если вы решите сходить куда-нибудь к берегам Лукки? Там есть места, где течение становится таким быстрым, что его не пройти на веслах. А в водах севера внезапно налетают полуденные ветры, которые могут выбросить корабль на скалы. У каждого острова море разное, царь. Ты решил подмять эти воды под себя, но тебе не продержаться долго. Ты не чувствуешь моря, как чувствуют его те, кто пашет волны с самого рождения.

— Как Одиссей? — спросил я.

— Лихой малый, — уважительно ответил критянин. — Я много слышал о нем. Люди говорят, он знает западное побережье Ахайи как никто другой. Там воды — полная дрянь. Скалы и глубокие бухты, одна на другой. А уж около его островов и вовсе не пройти без знающего человека. Там хуже, чем у Малейского мыса, где бог Поседао забирает себе каждый десятый корабль.

— Пойдешь ко мне на службу? — спросил я его.

— Можно, — деловито кивнул он. — Только плати и корми! Если вдруг тебе интересно, шум по северному берегу знатный идет. Говорят, ты корабли Асивийо Кривого потопил, а деревню его сжег. Народ волнуется, кровь тебе пустить хотят. Боятся, что ты и по их души пожалуешь. Что делать-то надо?

— Пойдешь с моими кораблями на Крит. Будешь резать и топить ахейцев, что сели там, — сказал я ему, приняв к сведению информацию о своей внезапной популярности среди тамошнего отребья.

— Не надо никуда ходить, — уверенно ответил Кноссо. — Только вспотеешь на веслах. Они скоро сами сюда придут. Посмотрели, как вы тут с кораблями управляетесь, помозгуют малость, а потом обязательно заявятся. Я бы точно придумал, как пустить вас на дно, а они, поверь, не глупее меня. Жди гостей до зимних штормов, царь. Сифнос сейчас лакомый кусок. В общем, я служить тебе согласен. Если всегда вот так кормить будешь, я ахейцев со всем своим удовольствием топить стану. Все хорошие места на берегу заняли, сволочи. Мне с парнями и приткнуться негде. Но вот жаль, силенок у меня маловато. Что одним кораблем на тридцать весел сделать!

— Я добавлю тебе силенок, — ответил я. — И по оплате не обижу. Ты получишь свою землю и рабов. Все на море будут страшиться твоего имени, а самые толстые бабы посчитают за счастье, если ты кинешь на них свой взгляд. Лови, Кноссо! Это задаток.

И я бросил ему золотой браслет, который не проносил и месяца. Все же надо с этим что-то делать. Моя браслетная мастерская работает просто на износ.