Тиран Золотого острова

Глава 17

Могучая крепость площадью в полгектара должна будет вместить сотни людей, которые, перекрикиваясь на нескольких языках, тащили наверх свои пожитки, товары и амфоры со съестным. Матери ловили расшалившихся детей, давали им подзатыльники и тащили за руку уже орущих. Они не разделяли этого веселья, ведь многие из них приплыли сюда прямо из Угарита. Они слишком хорошо помнят, что происходит, когда в город врываются люди, живущие на кораблях. Да, в той суете, что поднялась в портовом городке, веселого было мало. Вот купец несет свой товар в заплечных мешках из развернутых разноцветных тканей, а рядом с ним сгибаются под тяжестью поклажи его жены и дети, навьюченные не хуже ослов. Купец оглядывается в сторону дома и протяжно стонет, вцепившись в завитую бороду. Там осталось еще много добра. И он такой не один.

Верхний город построен на крутом холме, и он окружен крепостной стеной высотой почти в пять метров. Учитывая состояние здешнего военного дела, акрополь совершенно неприступен. За стеной расположены террасы Нижнего города, который превращает холм в подобие пирамиды. Его опоясывают узкие кривые улочки, шириной в пару метров, а дома лепятся боками один к другому. На что рассчитывают пираты? На нашу беспечность и на то, что мы не успеем вывести из гавани корабли. Или на то, что мы окажемся отчаянными храбрецами и ввяжемся в бой, который станет для нашего флота последним.

— Биремы! — заорал я. — Биремы увести из гавани! Срочно!

— Мы не станем биться? — удивленно взглянул на меня Абарис.

— Ты посмотри туда? — ткнул я в сторону моря. — Три с лишним десятка кораблей идет! Как ты собрался биться? Ты кто, бог Тешуб? Ты выпустишь газы из своей задницы и поразишь их вылетевшей молнией? По пять человек на борт, остальные здесь! Вывести биремы в море!

Воины, похватав оружие, потрусили в сторону юго-западной гавани. Да, у меня их две: на юго-западе и на юго-востоке. Та, что западнее — напоминает бутылочное горлышко, она лучше защищена от ветра и волн. А та, что на востоке — намного шире, удобнее и ближе к крепости. Там швартуются купеческие корабли, которых сейчас нет ни одного, потому что все нормальные люди давно уже дома сидят и не гневят своей отвагой морских богов. У нас примерно час, может, чуть меньше, когда десант басилеев Крита высадится в порту. Они знают, что акрополь смогут взять только осадой, но если сожгут мои биремы, это конец.

— Да хрен вам! — сказал я.

Биремы стоят так, как это принято в армии, по ходу движения. Я все собираюсь построить сухие доки для зимнего хранения, но у меня нет пока таких денег. И леса тоже нет. А потому корабли стоят на косых деревянных стапелях, и спихнуть их в воду — дело нескольких минут. Именно так это и происходило в античности. Нельзя эти лохани хранить в воде круглый год. Их древесина напитывается водой, и ее ест древоточец. Вот потому-то корабли большую часть времени проводят на суше, где моряки чистят дно и смолят их заново, тщательно проверяя каждую доску.

— Палинур! Достойнейшие мужи!

Я взглянул в глаза трем дарданцам и трем критянам, которые служили у меня кормчими. Они ждали приказаний спокойно, не суетясь и не нервничая.

— Уведите корабли от острова! Ахейцы пришли за ними. Уходите под парусами. В бой не вступать, ни при каких обстоятельствах не вступать! Поняли? Плывите на Милос. Скажете басилею Кимону, что как только я зажгу на башне огонь, пусть идет на помощь. Потом держитесь так, чтобы можно было увидеть сигнал.

— Да, господин! — поклонились кормчие. — Они пришли именно за кораблями, иначе двигались бы к купеческой гавани.

— Пусть бог Поседао хранит вас! — я махнул рукой. — Уходите!

Десятки крепких мужиков вытолкнули биремы в море, поминая всех богов и такую-то мать, и те, поймав парусами ветер, вышли из гавани на глазах у флота ахейцев, который из крошечных точек постепенно превращался в игрушечные кораблики. На них муравьями бегали маленькие фигурки людей, которые казались бы невероятно потешными, если бы их не было так много. Флот сюда шел совершенно разнокалиберный. Я вижу пентеконтеры, забитые воинами, а рядом с ними наблюдаю какие-то убогие ялики с десятком весел. В любом случае, на меня идет целая армия в полную тысячу человек. Неслыханная сила для наших мест. Особенно если учесть, что у меня всего две сотни воинов и беззащитный городок, где лежат запасы еды, которыми люди должны питаться всю зиму. Я предлагал устроить общее хранилище зерна за стеной акрополя, но понимания не встретил. Поэтому если мы прямо сейчас сядем в длительную осаду, то горожане сожрут все, что я приготовил для воинов, а их собственные запасы съедят ахейцы. И тогда даже караван из Египта нам не поможет. К началу весны мы будем объедать ветки с кустов, а половина маленьких детей отправится прямиком в Подземное царство. Нижний город отдавать без боя нельзя. Это понимал не только я, поэтому никто и слова не сказал против, когда прозвучало:

— Пращники! На оба мыса!

Бутылочное горлышко юго-западной гавани — отличное место для работы стрелков. Ширина водной глади здесь метров триста пятьдесят — четыреста, а потому корабли, тесным строем плывущие по центру фарватера, станут отличной мишенью.

— Первый и второй десяток! Налево! — заревел родосец Пеллагон. — Третий и четвертый направо! И чтобы каждый не меньше чем троих сразил! Не то вы у меня баб только во сне увидите!

Воины, обмотанные вместо пояса пращой, побежали к обоим мысам, на ходу разматывая ремни. Дистанция сто-пятьдесят — двести метров вполне доступна для броска, только о меткости придется забыть. Бить будут по площади, где тесной стаей собьются корабли ахейцев.

— Потом твои вступают в бой, Хуварани, — обратился я к командиру лучников. — Не даешь им высадиться и тут же уходишь, как только они повалят кучей. Потом ты Сардок! Пельтасты уводят ахейцев вглубь города с нижних террас на верхние. Там встанет фаланга.

— Да, господин, — кивнул фракиец и пошел строить своих парней, каждый из которых держал в руках полудюжину легких дротиков и маленький щит-пельту.

— Ну, Бог Поседао! — прошептал я. — Помоги нам сегодня, и тогда я принесу тебе такую жертву, какой еще никто и никогда не приносил. Мамой клянусь!

Несколько пентеконтер попробовали было погнаться за моими биремами, но те, словно издеваясь, ходили вокруг них по широкой дуге. Пятый десяток пращников, взятый в матросы, пребывал в состоянии щенячьего восторга. Воины кривлялись, сыпали ругательствами и даже развязали набедренные повязки. Они трясли своими гениталиями, как бы намекая на их применение в отношении противника по прямому назначению. Да, в здешних водах нет оскорбления хуже, и ахейцы просто выли от ярости, пытаясь догнать наглецов. Впрочем, совсем скоро они бросили это безнадежное дело и поплыли в сторону гавани, догоняя своих товарищей. Мои биремы уже ушли, но корабли ахейцев втягивались потихоньку в узкую горловину залива.

— Да-а, нормально! — глубокомысленно сказал я, любуясь с вершины холма, как прячутся в скалах мои пращники.

Поначалу ахейцы идут широко, вольготно. Они не боятся нас. Да и зачем бы им нас бояться, мы же струсили и удрали. А сколько у нас воинов, они знают точно. Я уверен, что шпионы уже посетили остров под видом купцов, и сделать с этим ничего нельзя. Это неизбежное зло. Пращники приготовились и полезли в сумки. Когда дистанция уменьшится шагов до ста, в дело пойдут тяжелые снаряды, от попадания которых башка взрывается, словно гнилой арбуз. Они ждут удачного момента, похожие на ящериц, неподвижно распластавшихся на камнях. И вот самые ближние корабли оказались уже рядом с берегом, куда выскочил из засады полусотник Пеллагон, сделавший первый выстрел.

— Да-а-а! — восторженно заорала моя пехота, увидев, как уродливым красным цветком распустилась голова гребца, который сидел ближе всех. Чудовищным ударом ее расплескало во все стороны, и ахеец упал на дно своей лохани, заливая все вокруг кровью. Все же Пеллагон — отменный пращник, богом поцелованный. Родосцы и обитатели Балеарских островов — непревзойденные стрелки. И вот как он это делает? Не понимаю! Пули полетели градом, и ближнюю лодку выкосило почти что подчистую, а остальные, проклиная наше коварство, круто повернули рулевое весло и поплыли к центру фарватера, поневоле сгрудившись в кучу.

— Камни, длинная праща! — заорал Пеллагон, когда корабли отошли на две сотни шагов от берега. — Кидать быстро! Камни бесплатные! Не спать, сучье вымя!

Ахейцы по большей части сидят на веслах и бросить их не могут. Единичные лучники огрызаются, но результат их трудов просто смехотворен. Корабли качаются на волнах, и попасть в суетящегося на берегу пращника можно только случайно. Именно поэтому гребцы машут веслами как проклятые, мечтая проскочить узкий пролив, с обоих берегов которого в них летит смерть. То один, то другой падает, обливаясь кровью или испуская дикий вопль. Конечно, камень и длинная дистанция — это совсем не то, что тяжелая пуля и короткая дистанция, но тоже вполне ничего себе. Голыш, брошенный умелой рукой, летит со страшной силой и беспощадно разит обнаженные тела. Прилет в голову почти всегда смертелен, удар в плечо надежно выводит из строя, а попадание в ключицу или в предплечье перебивает кость пополам. Даже скользящий удар зачастую сдирает кожу лоскутами, обнажая кровоточащее мясо.

— Бегом! — заорал Пеллагон, и пращники рванули вдоль кромки воды, чтобы встретить подходящие корабли уже в порту.

Им бежать около километра, минуты три с половиной, максимум четыре, и вот уже на ахейцев, которые первыми причалили к каменистому берегу, обрушился новый шквал свинцовых пуль, почти в упор. Вопли и проклятия, боль и ярость смешались в один ровный, злой гул. Он нарастал, словно морской прибой, с каждой секундой все больше и больше пропитываясь запахом чужой смерти. Защелкали стрелы лучников, которые остались на борту кораблей, и вот уже двое моих ребят упали. Одного сразило насмерть, второго утащили в тыл, ему продырявило бедро. Пращники отошли на полсотни шагов, и снаряды полетели еще гуще. Камней тут как дерьма за баней, а стрела — штука дорогая. А вот и ахейские воины начали прыгать с бортов, их много, в разы больше, чем моих, и их собственные пращники упрямо полезли вперед, снимая с пояса и разматывая орудие своего ремесла. Камни у них прямо под ногами, в воде, и вот уже град снарядов полетел в моих воинов, ранив троих.

— Труби! — сказал я, и стоявший рядом паренек из местных раздул тощую грудь и вывел затейливый сигнал, мучая бычий рог. Это означает отход.

— Лучники пошли! — скомандовал я. — Бьете только из-за домов! Стрелы беречь! Людей еще больше беречь. Кто начнет отвагу проявлять, месячной получки лишу.

— Как это? — непонимающе посмотрел на меня Хуравани, очередной дальний родственник из Дардана. — Они же воины! Им положено храбрыми быть!

— Кости героев сегодня развеют по ветру, — рявкнул я. — Со стены вечером посмотришь! Я этих парней для чего кормлю? Чтобы они от излишней дури подохли? Так мне этого не надо, мне живые воины нужны. Понял?

— Да, господин, — кивнул Хуравани и заорал. — Бить прицельно! Из-за укрытия! Кого ранят, две недели без баб у меня! Кого убьют, без месячного жалования останется!

Стрелы полетели навесом, вперемешку с камнями, раня и убивая. Ахейцы, которые бестолково метались по берегу, бросили свои корабли, которые едва зацепились носами за дно бухты. Они повалили за моими лучниками, выставив вперед немногочисленных щитоносцев. Все же пираты — это не царское войско, выучка совсем не та, да и оснащение скудное. Короткое копье, топор, деревянная палица и кинжал — вот привычное оружие налетчика. Реже — лук и праща, которые при набегах на прибрежные деревни пиратам без надобности. А с регулярным войском они почти не воюют. Незачем морскому народу лезть на гвардию царей. Сотня колесниц втопчет в землю трусливую деревенщину, которая не выдержит вида несущихся на нее коней. Но ведь даже поганые гиены, собравшиеся в стаю, могут задрать льва. Так и морские разбойники, промышлявшие раньше мелким грабежом и ловлей зазевавшихся баб, начали собираться в настоящие армии, чувствуя свою силу.

От порта до крепости почти два километра. Здесь, на берегу, живут рыбаки, а их хижины разбросаны тут и там, без малейшего порядка. Именно эту дорогу перекрыла полусотня пельтастов, когда пращников и лучников отогнали атакующие ахейцы. Вид жидкой цепочки, состоявшей из полуголых, худых мужиков с маленькими щитами и дротиками вырвал из груди налетчиков восторженный вопль. Они и не ожидали такого подарка, а потому, едва собрав подобие строя, пошли быстрым шагом вперед, представляя, как намотают на копья их кишки. Своих стрелков они оставили далеко позади, и единичные камни и стрелы по большей части отбивались щитами парней, которые спокойно ждали, когда ахейцы подойдут на расстояние в двадцать шагов.

— Сейчас! Ну же! — не выдержал я, но это было лишнее.

Фракиец Сардок знал дело туго, и дистанцию для броска чуял своей не раз продырявленной шкурой. Раздался гортанный крик, и полсотни дротиков с жутким шелестом отправились в свой последний полет. Попали все до единого, они просто не могли не попасть по плотной толпе, в которой едва десятая часть воинов имела подобие щитов. Пельтасты побежали назад, а ахейцы, перешагнув через стонущих товарищей, с истошным ревом бросились за ними, ломая строй и на глазах превращаясь в беспорядочную толпу. Если и можно сделать большую ошибку в бою с метателями дротиков, то я ее просто не знаю. Не каждая лошадь догонит легконогого фракийца, который отбежит шагов на тридцать, отдышится, а потом прицельно бросит дротик в грудь того, кто только мечтал пустить ему кровь. Второй залп, тридцать шагов, третий залп…

Пыльная каменистая дорога оказалась сплошь завалена телами, и стонущими, и безмолвными. И только четвертый залп обратил ахейцев в бегство. Кровавая пелена ярости спала с их глаз, и они увидели, какие потери нанесли им эти скалящие зубы и слегка пританцовывающие от нетерпения худосочные ребята. У пельтастов осталось по два дротика, а вал ахейцев остановился и беспорядочно покатился назад, втягивая в себя раненых товарищей. Они не знали, что только что совершили вторую самую большую ошибку, которую можно совершить в таком бою. Ахейцы подставили им свои незащищенные спины, суетясь, толкаясь и стремясь закрыться чужими телами. Бить в спину с десяти шагов — это не война, это убийство. Два залпа скосили еще человек восемьдесят, а мы потеряли всего троих, поймавших свой камень или стрелу. Безоружные пельтасты, забросив щит за спину, рванули в сторону крепости, пока ахейцы не пришли в себя. Но те и не думали атаковать. Гора тел на берегу все росла. Их вытаскивали из кораблей. Их вылавливали из прибрежных вод. Их, озираясь и оглядываясь, собрали и унесли с политой кровью дороги. И все равно налетчиков было слишком много, в разы больше, чем нас.

— Великие боги! — растерянно прохрипел Абарис, который стоял рядом со мной, то и дело чуть вынимая меч из ножен, то задвигая его назад. — Я с пятнадцати лет воюю, но такого никогда не видел. Объясни мне, Эней, я не понимаю…

— Чего ты не понимаешь? — спросил я его, потея в своем новом шлеме. Надо его снять, атаковать нас пока не собираются. Коринфский шлем с узкой Т-образной прорезью в области лица мои кузнецы украсили рогами монструозных размеров, спиленных с башки какого-то горного козла. Они оковали эту лепоту золотом, отчего и без того надраенный горшок сиял нестерпимым блеском, ослепляя экипажи низколетящих самолетов. Ах да… Здесь же нет самолетов. Не привыкну никак.

— Чего ты не понимаешь, Абарис? — переспросил его я, видя, что он тщательно подбирает слова.

— Вот камни все бросать могут, — начал он наконец и посмотрел на меня с наивной надеждой ребенка, который хочет узнать, откуда в шляпе взялся кролик. — Так?

— Так, — кивнул я.

— И из лука многие стрелять умеют, — продолжил он. — Так?

— Так, — покорно согласился я.

— Про дротики я вообще молчу! — обреченно махнул он рукой. — Любой мальчишка, который научился подтирать задницу пучком соломы, дротик может бросить. — Он помолчал и добавил. — Объясни, Эней, что это сейчас было?

— Это называется тактика! — постучал я по его бронзовому лбу. — Тактика и координация на поле боя разных родов войск! Понял?

— Нет! — покачал головой Абарис. — Ты сейчас со мной разговаривал? Если со мной, то я не понял ни слова. Это такое колдовство?

— Да, да, колдовство, — нетерпеливо оборвал я его, увидев шевеление на берегу. — Строй своих парней. По нашу душу сейчас пойдут.