Тиран Золотого острова

Глава 10

Три корабля режут носом морскую волну, патрулируя окрестные воды по расходящейся спирали. «Пегас», «Лев» и «Тритон». Так их назвали воины. Писать тут никто не умеет, а потому парни скинулись и заказали мастерам из Угарита резные носы. На одном корабле — конская голова, на втором, кто бы мог подумать, — львиная, а на третьем — изобразили какую-то уродливую человекорыбу. И ведь я как-то упустил это, хотя со времен Арго имена кораблям здесь дают. Я же говорил, они для этих людей — живые существа, моряки чувствуют родство с ними. Они ведь этим утлым деревянным лоханям свою жизнь доверяют.

У нас была неделя на слаживание и разучивание тех сигналов, что я придумал за это время. Их всего штук пять, и ни о какой системе морской азбуки тут пока даже речи не идет, ведь еще пару тысячелетий все капитаны кораблей будут биться по принципу «сначала ввяжемся в драку, а потом как кривая вывезет». С тем раскладом, что ожидается, рисковать не хочется совершенно. Да и план у меня совсем другой, отчаянно-дерзкий. И он единственный, при котором я с некоторой долей вероятности остаюсь в ближайшие месяцы хозяином своего острова. Важное уточнение: живым хозяином!

Гонец уже вернулся из Навплиона. Он своими глазами видел, как пентеконтеры, пятидесятивесельные корабли Микенского царя, загружаются провизией и водой. Они длиннее моих бирем, и на веслах не слишком сильно им и уступят. Да только идет под парусом такой корабль тогда, когда ветер попутный. И стрелков там человек десять-пятнадцать, потому как гребцы не могут бросить весла. Экипаж идет биться тогда, когда корабли сцепились намертво в последней схватке. Вот на этом-то и строится весь мой расчет.

Они выйдут из Аргосского залива и поплывут на восток, пока не уткнутся в один из Кикладских островов, которые дугой обнимают Пелопоннес. Если мне повезет, то они приплывут к острову Кеа, самому дальнему из всех, и у меня будет еще один день. Если не повезет, то они уткнутся прямо в Сифнос или в соседний Серифос, который виден из нашего акрополя невооруженным взглядом. Навигация здесь уровня «бог». Не зря у Агамемнона с его эпическим походом сначала не заладилось. Греки ошиблись на несколько сотен километров, приплыли в ни в чем не повинную Мисию и начали мордовать местное население в надежде выяснить, которая из тамошних деревень Троя. Перепуганный царь, зять Приама кстати, его врагам дорогу и показал, лишь бы только от него отстали. Помнится, грекам даже пришлось обратно вернуться, какое-то время собирать всех потерявшихся, а потом заново тронуться в путь. Я всегда удивлялся этому факту. Неужели проводника не могли найти?

— Вижу-у! — заорал лучник на носу. — Вижу-у их!

И чего он видит? Я вот не вижу ничего, кроме точек на фоне зеленовато-белой волны. Да, они это. С каждой минутой точки увеличивались, превращаясь в корабли, которые несут раздутые паруса.

— Поднять белый флаг! — проорал я.

Что это значит? Ну точно не капитуляцию. Это значит, что мы сейчас будем исполнять первый и единственный прием карате, которым я в своем пионерском детстве овладел в совершенстве. Он называется «изматывание противника длительным бегом».

Аргосцы воевать умеют, да и Диомед, командующий карательным отрядом, моряком оказался отменным. Увидев нас, микенские корабли убрали паруса и ударили по веслам, охватывая широкой дугой. Я оценил красоту маневра, честное слово. Есть что-то завораживающее в длинных хищных силуэтах, которые стремительно несутся по морю, словно стая акул. Они полностью уверены в себе. Могучие спины воинов ходят в унисон, а лучники на палубах встали на нос, наложив стрелы на тетиву. Никто не бегает и не кричит, каждый делает свою работу спокойно и без лишней суеты. Биться на воде можно только так, убрав паруса и маневрируя веслами, чтобы потом сцепиться в схватке борт на борт. И если у кого-то в такой драке больше кораблей и лучников, его победа практически предрешена. Но только не в это раз.

Мои биремы не стали проявлять чудеса героизма и спокойно ушли, оставив корабли противника в легкой растерянности. Мы разорвали дистанцию, и их лучники до нас просто не добьют. Раздалась резкая команда, кормчие повернули рулевое весло набок и начали снова выводить корабли на дистанцию атаки. Ахейские пентеконтеры — это огромные плоскодонки с низкими бортами. Низкими настолько, что матрос может погладить проплывающего дельфина. Для них крутые маневры — это нечто из разряда фантастики. Если корабль хорошенько зачерпнет воду бортом, то пиши пропало. Он просто перевернется и утонет.

Аргосцы, которые снова рассыпались стаей, летят к нам стрелой, но биремы подпускают их на сотню шагов, а потом ловят ветер и снова уходят в сторону, выписывая огромные петли. Опять звучат отрывистые команды, но теперь в них слышится злость. Мы воюем нечестно, совсем не так, как должны воевать порядочные враги. Они считают нас трусами, но даже самый тупой из матросов задается сейчас вопросом: а на сколько хватит его сил, чтобы грести в таком темпе. Лучшие из моряков способны грести часа четыре, если не рвать жилы и не маневрировать, а потом им нужен отдых. Нам он не требуется вовсе. Мы идем под парусами, лишь на короткое время ускоряясь, когда нужно подпустить их поближе, а потом оторваться от преследования. Мы закладываем петли и восьмерки, перебегая от одного борта к другому, и эти непривычные маневры приводят врага в состояние неописуемой ярости. Они показывают нам растопыренные ладони, давая понять, какие мы нехорошие люди, а некоторые показывают даже две растопыренные ладони, наложив их одну на другую. Мы настолько плохи, что у них даже рук не хватает, а наша сексуальная ориентация для них совершенно очевидна. Нам показали голые зады, жест в полруки и даже обнаженные гениталии, что по местным меркам считается серьезнейшим оскорблением. Но мы не ведемся. Мы ждем, когда они начнут уставать.

Часа через полтора это случилось. Аргосцы потеряли строй, и некоторые из капитанов и вовсе начали пропускать атаки, сберегая силы гребцов. Они рассыпались бестолково, не понимая, что делать дальше. И тогда я прокричал.

— Красный флаг!!!

Это означает атаку. Кусок алого полотнища вздернули на рею, и вскоре такой же точно я увидел и на других кораблях. Меня услышали и поняли. Мачты сняли и бережно уложили на палубу.

— Вон тот! — показал я Палинуру. — Для начала пугнем их. Бей!

— Бумм! Бумм! Бумм! Бумм! — разнеслось над морем, и понемногу ритм убыстрялся, а мой «Лев» набирал невиданную здесь скорость с каждой секундой.

— Весла с правого борта убрать! — скомандовал я, и боцман засвистел в дудку. Еще одно мое нововведение. Секунд десять для этого нужно, и все стараются на совесть, потому как знают, чем закончится для них промедление. Они же прямо сейчас это в весельные порты наблюдают.

— Лучники! — скомандовал я. — Бей!

Жуткое это зрелище, когда трехметровые весла ломаются с хрустом, а потом всей тяжестью огромного корабля бьют гребцов, ломая им ребра и руки. Те, кому повезло, лежат у своей скамьи мертвые, с разбитой головой. Тем, кого изломало, словно прутик, придется куда хуже. Тут нет лекарей, вообще нет. Здесь вам не Египет и не Вавилония. Тяжелый перелом — это почти гарантированная смерть, долгая и мучительная, или инвалидность, что намного хуже.

— Да-а! — заорали мои гребцы, жадно прилипшие к портам. Они видели все, до мельчайших подробностей. И они радуются как дети, видя чужие страдания. Ливень стрел, полетевших с высокого борта, скосил десяток аргосцев сразу же. Еще пара залпов, и остатки экипажа попрыгали в воду, понимая, что абордажа им просто не выдержать. Хороший трофей, пригодится еще не раз.

Два других корабля, которыми командовали Сфанд и Абарис, рисковать не стали. Они догнали каждый своего и поддели их борта острием тарана. И теперь два корабля заваливались набок, прямо на глазах уходя на встречу с богом Поседао.

— Белый флаг! — крикнул я, и боцман бросился на нос и начал махать как ненормальный куском грязноватого полотна. Хватит пока. Мы должны были показать силу, и мы ее показали. Теперь я буду ждать, когда весь трагизм ситуации дойдет до Диомеда. Он должен догадаться, ведь его люди как раз вылавливают гребцов с утонувших кораблей.

Мы кружим вокруг них, а они снова пытаются огрызаться. Ахейцы так ничего и не поняли. Тут не договариваются в море, здесь дерутся насмерть. Вот и они в припадке отчаяния лезут на нас снова и снова. Пришлось утопить еще один корабль.

— Правь поближе! — сплюнул я, и Палинур укоризненно покачал головой. Он не одобряет подобное мальчишество. Он не понимает, почему я не хочу сотворить подвиг, достойный песни аэда. Он и не догадывается, что после такого мне точно крышка. И тогда Гомер не Илиаду слагать будет, а Сифниаду. В этой поэме все силы Микенской Греции будут долго и бестолково множить меня на ноль. И я знаю точно, что у них это получится. Они просто задавят меня массой.

— Диомед! — заорал я в медный раструб рупора, сделанный специально для этого случая. — Переговоры! Да не стреляйте, олухи! Я все равно в доспехе!

Две стрелы прилетело в бронзу панциря, и еще одна чиркнула по надраенному шлему, который испускал такие блики, что даже морские птицы слепли и сбивались с курса. Я чуть горло не сорвал, но, кажется, до них дошло.

— Чего ты хочешь? — проорал невысокий, плечистый, на редкость хмурый мужик, который подошел почти вплотную и теперь представлял из себя отличную мишень.

— Я ничего не хочу, — ответил я. — Это ты ко мне пришел.

— Это царя Агамемнона острова, — Диомед посмотрел на меня как на дурака.

— Давно? — усмехнулся я.

— Да лет пятнадцать уже, — непонимающе ответил тот.

— Правильно понимаю, что он их мечом взял, а не отца унаследовал? — спросил я.

— Ну да, — кивнул Диомед. — Пригнули мы басилеев тамошних под себя.

— Ну а теперь я их пригнул, — пояснил я. — У меня на эти острова прав не меньше, чем у вас. Ну что, договариваться будем, или мне вас поодиночке перетопить?

— Как ты это делаешь? — не выдержал Диомед. — Что за корабли такие? Ты же дарданец, у вас таких нет. Я это точно знаю!

— Бог Поседао мне шепчет, — с самой серьезной физиономией ответил я. — Я ему жертвы богатые приношу.

— Вон оно чего! — почесал затылок Диомед. — Тогда понятно, почему у тебя удача такая. Мы вроде тоже быка перед походом зарезали, да видно, мало было. Чего ты хочешь?

— В Навплион поплыли, — ответил я. — Поедешь к Агамемнону, скажешь, что я его в порту ждать буду. И если он за три дня не приедет, я Навплион сожгу. И всех купцов, что там стоят, сожгу тоже.

— Тремя кораблями пойдешь? — недоверчиво усмехнулся Диомед.

— Одного хватит, — пояснил я, но мой юмор остался для него недоступен. Басилей смотрел на меня как на умалишенного. — Так что? Плывем? Я еще готов договариваться.

— У меня и выбора нет, — пожал он плечами. — Я уже понял, что против воли морского бога не сдюжу. И так четыре корабля потерял, и людей два десятка. Поплыли! Я всеми богами клянусь, ни одна стрела не вылетит с нашей стороны.

Проклятье! Как же не хватает компаса! Чтобы попасть в главный порт Микен, нужно плыть примерно на запад, упереться в растопыренный палец Пелопоннеса, а потом поймать какого-нибудь бедолагу и выяснить у него, где ты, собственно, оказался. Здесь нужна некоторая доля удачи, потому как местные прячутся в скалах сразу же, как только видят незнакомые корабли, и даже если удастся поймать какого-нибудь рыбака, то можно удивиться чудовищной убогости его кругозора. Он про Аргос, Микены и Навплион, конечно, слышал, но где они находятся, не имеет ни малейшего представления. Он вообще никогда не покидал своей деревни, и определение собственной локации для такого персонажа может заключаться в словах «тута» и «здеся». Так в нашем случае и оказалось. На востоке Пелопоннеса больше нет крупных портов, а потому мы просто заночевали там, а потом повернули на север и поползли вдоль берега, зная, что рано или поздно непременно уткнемся в искомое. Наши партнеры из Аргоса, разбросав выживших моряков с утопленных кораблей, показали чудеса скорости. Их, по совершенно непонятной мне причине, слегка тяготило наше общество.

Порт Навплиона застыл в озадаченном молчании. Очень серьезный по местным понятиям флот вернулся с потерями, и то, что рассказали моряки, не вызывало у местных ничего, кроме изумления и насмешек. Из здешних купцов на теперешнем Сифносе бывали немногие, а потому мрачные гребцы, которые несли раненых товарищей, разъяснить ситуацию не смогли. Слишком уж дико выглядело все это.

Мы пришли на пару часов позже, как раз в то время, когда солнышко подкатилось к горизонту и собралось совсем уж спрятаться за край неба. Пришвартовавшись и поймав какого-то приказчика, я послал его к властям города, которые на всякий случай решили закрыть ворота.

— Хлеба на двести человек, чистая вода и десять баранов, — передал я свое требование. — Утром то же самое, а потом еще раз, когда солнце встанет в зенит. Иначе спалю город к эриниям.

Как и следовало ожидать, моя просьба была проигнорирована, а потому на берегу уже суетились воины, которые разжигали огонь в небольших горшочках с дырявыми крышками, которых у меня был приличный запас. Я примерно на такой прием и рассчитывал, а потому прихватил десяток корзин мелкого угля, который забраковали мои кузнецы. Я ведь взял с собой небольшой камнемет, который бросает булыжники размером с кулак. Тренога из жердей, длинный рычаг на веревке и ложка для снаряда. Все! Именно такой артиллерией славяне кошмарили ромеев при осаде Константинополя и Фессалоник. Они их сотнями делали из воды, дерьма и палок. Ну чем я хуже!

— Можно я? — на широкой, словно сковородка, физиономии Абариса была написана такая мольба и наивная надежда, что отказать я просто не смог. Он был похож на ребенка, который пришел на день рождения к товарищу, получившему в подарок от родителей новейшую игровую приставку. Мальчишки в такие моменты забывают и про салаты, и про торт, и даже про девочек. Они обступают счастливца и смотрят на него умоляющим взглядом, который способен расплавить камень. Они ждут, когда он позволит им взять джойстик. Абарис ведет себя точно так же. Эти люди сильны и жестоки, но они не слишком-то отличаются от детей.

Угли постепенно набрали жар, воины набросали в них кусочки смолы и пакли, а потом горшочки закрыли крышкой и перевязали обрывком веревки. Веревке нужно продержаться совсем недолго. Ровно столько времени, сколько горшок летит в воздухе.

— Тяни! — скомандовал Абарис, и первый дернул за трос, который держали еще десять парней. — Ну, Тешуб, помоги мне! — сказал он, прикусив губу. Выпущенный снаряд описал крутую дугу и впечатался в крепостную стену, брызнув тысячами крошечных светлячков. В наступавших сумерках выглядело это необыкновенно красиво.

— Мимо! — расстроился он. — Да что делать-то, Эней?

— Одновременно тянуть нужно, — посоветовал я. — И посильнее! Тогда все получится.

— Ага, точно! — глубокомысленно ответил Абарис и снова взял в руки конец веревки. — Как я сам не догадался!

— Ну, Тешуб помоги мне снова! Не как в прошлый раз! Хорошо помоги! И тогда я принесу тебе в жертву большую рыбу и лепешку!

— Фр-р-р! — горшок перелетел через стену и пропал в темноте, накрывающей своим одеялом порт Навплиона.

— Получилось! Получилось! — орал Абарис, вознося к небу могучие кулаки.

— Сфанд, теперь ты! — показал я на катапульту карийцу, который даже приплясывал, с величайшим трудом скрывая свое нетерпение. Могучий мужик, державший в кулаке ватагу отпетых разбойников, на поверку оказался таким же ребенком, непосредственным и любопытным.

— Получите, сволочи! — заревел он, когда горшок перелетел через стену, а воины на ней забегали в смятении.

Еще два десятка таких выстрелов привели к тому, что в синевато-чернильной тьме, освещаемой лишь ледяным светом месяца, показался дрожащий краешек марева. Все же попал кусочек угля на соломенную крышу, и теперь порывы морского ветра понесли его по соседям.

— Все! Хорош! — скомандовал я. — Они скоро придут. Не могут не прийти.

Я оказался прав. Через полчаса ворота отворились, и оттуда вышли какие-то люди с ветками оливы в руках. Это священный символ мира, известный по всему Великому морю. Боги покарают нечестивца, презревшего этот знак. За ними шла целая процессия горожан, и в руках они несли подносы с лепешками, кувшины, а хмурый товарищ в набедренной повязке гнал небольшую отару баранов.

Что же, пока все идет по плану. Ванакс Агамемнон точно примчится сюда, чтобы покарать зарвавшегося мальчишку. Ждем-с…