Тётушкино наследство

XII

Аня прогуливалась под руку со Всеволодом, с восторгом слушая его рассуждения. Ей было даже неважно, что он говорит, она наслаждалась звучанием его голоса. Хотелось, чтобы их свидание длилось вечность. Иногда в душе поднималось волнение за Ию или просыпались мысли о каких-то делах, но это сразу забывалось в бреду любовной лихорадки. Потому даже звонок дочери она восприняла как нечто, отвлекающее её от главного.

— Мама, можно мне включить печку? — благонравным голосом спросила девочка.

— Только осторожно! Не забудь всё погасить перед сном. Я нескоро. Правда, милый?

Всеволод ухмыльнулся, словно довольный хорёк, сожравший цыплёнка.

— Конечно, моя фея! Пора бы перекусить. Как насчёт уютного ресторанчика?

На губах женщины заиграла такая счастливая улыбка, что у мужчины сердце заплясало в груди.

— Кстати, мы могли бы вместе провести выходные.

— О да! — Аня подпрыгнула на месте, как маленькая девочка и захлопала в ладоши, — я мечтала об этом, но не знала, как сказать.

— Тебе не нужно что-то скрывать от меня. Будь откровенна и раскована.

Озорная улыбка скользнула по её лицу. Всеволод облизал пересохшие в миг губы.

— Но лучше у тебя. В моём доме сейчас ремонт, и не до романтики.

Аня на секунду замешкалась, припоминая о договорённости с Иваном. «Какая глупость! Надо отменить». Она написала сообщение, что в эти выходные очень занята другой квартирой и ей не до коллекции.

— Без проблем. Мне не горит, — ответил Ванька, — помощь какая-то нужна?

— Сейчас нет.

Она спрятала телефон в сумочку и снова обратилась к спутнику:

— Я отвезу дочь родителям, и нам никто не помешает.

— Солнце моё! — страстно ответил кавалер.

Ему на самом деле нравилась Аня. «Из неё выйдет прекрасная жена мне, пусть и ненадолго. Это судьба, что она оказалась новой хранительницей».

При всём внешнем лоске Всеволод не умел увлечь женщину. Через пару свиданий дамы тихо пропадали. И тогда в ход пускался приворот. Увы, заклятье, делавшее избранниц мягкой глиной в руках мужчины, быстро сводило в их могилу, выжигая изнутри. Всеволод относился к этому философски. Он впервые чувствовал искреннее сожаление, думая о скорой смерти приворожённой красавицы. Да и прежде у него не было желания заключать брак. Аню же он хотел видеть официальной супругой.

Получив разрешение от мамы, Ия присела перед плитой. Раньше девочка ещё не включала духовку, хотя видела, как это делали взрослые.

— Ох, да что ты там телишься? — возмутился Тихон, изнывающий от нетерпения.

— Думаю.

— Мыслительница! Проверь, там пусто?

— Да.

— Ну, крути ручку включения. Вот. И нагрев верх-низ.

— Это где?

Тихон снисходительно ткнул панель управления.

— Я думала, ты только с печкой…

— Глупая совсем? У нас давно плита. Русскую печь лишь зимой топили последние лет десять.

Пока духовка грелась, Ии пришлось искать большую кастрюлю. Поставив на пол рядом с плитой, чашкой наполнила её холодной водой.

Домовой тем временем залез в морозилку и удовлетворённо хмыкнул, найдя ёмкость со льдом.

— В воду кинем, надёжней будет.

Такса заскулила у двери. О вечернем выгуле все забыли.

— Тиш, мне надо вывести Кусимиру. Ей писать хочется.

— Не боишься одна?

— Боюсь, — честно призналась девочка, — а что делать? Можно к дяде Диме сходить…

— Не, а если он сюда припрётся? Давай беги с Куськой, а я плиту покараулю.

Собака всё поняла правильно, и прогулка занял буквально пять минут на ближайшем газоне. Ия, гордая собой, насыпала дома корм в миску. Но Кусимира в этот момент обнаружила каменное яйцо, ощерилась и утробно зарычала на него, а потом стала теснить девочку из кухни.

— Фу! Глупая псина! — страшным голосом заорал на таксу домовой, — а ну отсюда! Собака тявкнула возмущённо, но затем покорно посеменила в комнату. От своего батюшки Тихон унаследовал дар управлять домашними животными.

— Тиша, может, ну его, это яйцо? Кусимира Грызеславовна умная. Вдруг там что-то плохое? — Ия оробела. Поведение таксы её напугало.

— Нет! Я нюхом чую, что хорошее. Понимаешь… как будто там что-то такое… ну…своё… знаешь, как привет из отчего дома, где давным-давно не был. Я не мастер объяснять. Просто поверь мне.

— Ла-адно, — вздохнула девочка. Блэки вёл себя совершенно спокойно и ничего не боялся, и это успокоило ее.

— Давай!

Яйцо забросили в раскалённую духовку.

— Ждём минут десять, — решил Тихон.

Серый камень вскоре стал краснеть и светится изнутри бордовым огнём.

Домовой высыпал часть льда в воду. Потом половником стал гонять яйцо по духовке, пока не удалось захватить его в черпак. Перекинул в кастрюлю.

Всю кухню заполнили громкое шипение и густой пар. Когда он рассеялся. Тихон выловил ставшее голубым яйцо и снова отправил на разогрев. Вдвоём поменяли воду в кастрюле.

К третьему разу Тишка и Ия сами выглядели так, будто их подвергали той же экзекуции: раскрасневшиеся и мокрые до последней нитки. Яйцо, выложенное на стол, опять приобрело невнятный серый цвет.

— Чё?! Облом?! Не-ет! — заверещал Тихон и захлюпал носом. Ия попыталась утешить его «Белочкой», но он даже не взглянул на конфету. Вздохнув, девочка принялась за уборку: отключила плиту, вытерла воду с пола, опустошила кастрюлю и спрятала в шкаф.

«А если мама спросит, зачем мне нужна была печка?» — спохватилась Ия. Врать не хотелось, но и правду не расскажешь.

«О, идея!» — она поставила в духовку кастрюлю с остатками каши.

От громкого звука, напоминающего скрежет полозьев санок по асфальту, заложило уши. Кусимира зашлась нервным лаем. Блэки, дремавший на подоконнике, неловко вскочил и упал на табуретку. Тихон подпрыгнул до потолка, а Ия споткнулась на ровном месте.

— Здравствуй, мир! Не прошло и двухсот лет! — хриплый бас принадлежал малюсенькому трёхголовому змею.

— Ой! — Ия сначала перепугалась и хотела бежать прочь, схватив кота и домового. Но потом разглядела того, кому принадлежал голос.

— Какой крошка! — изумилась она.

— Я сейчас вырасту! Раз! Два! Три! — Горыныч раздулся и стал размером с шиншиллу.

— Это всё?

— Не, погодь!

Но сколько змей не пыжился, больше не становился.

— Яга-карга наложила заклятье, коза старая! Я ей в конце прошлой жизни за все её гадости отомстил, на избушку сел. Да нехай! В моём озере как окунусь, всё чужое и смоется.

— Я Тихон, а ты покажешь мне путь к сокровищу!

— Разбежался, Тихон Батькович! Ты не человек, а нечисть домашняя обыкновенная.

— Вот ведь гадкий! — возмутился домовой, — да без меня твоё яйцо протухло!

— Неа. Во-первых, ещё времени вагон было. Во-вторых, бескорыстный ты мой, даже если б люди прошляпили, я вылупился бы через год у Кощея. Мне же проще, не нужно ждать, пока в силу войду. Хотя, признаюсь, люблю появляться на свет в вашем мире. Это забавно.

— Чем?

— Тем, что я слаб, только когда сразу, в первые дни зрелости яйца меня на свет вывести. А коли уже пару месяцев пройдёт, рождаюсь весьма хищным и могу скушать тех, кто вокруг меня прыгает. То-то они удивляются! Хотя из-за гнусной пакости Яги я и тебя, хатник, не сожру, хотя… надо попробовать!

— Нельзя есть домовых!

— Почему?!

— Нет, правда, нельзя! Он мой друг! — Ия сурово воззрилась на Горыныча.

— Ладно, не буду, — тут же покладисто согласился он.

— Хочешь каши? — Ия открыла духовку

— А давай!

Змей всеми головами залез в кастрюлю, лишь девочка успела снять крышку.

— Ничего, вкусно, — пробубнил он с набитым ртом. Разговаривала только средняя голова.

— Ты тоже будешь у нас тут жить? — спросила Ия.

Змей, покончив с ужином, всеми шестью глазами уставился на домового:

— Ты ничего не рассказал?

— Я и сам в последний момент всё понял. Даже не так. Я не знал, а потом как будто вспомнил.

— Вот ты дурень! Про общую память домовиков не слышал, что ль? Главные сведенья про волшебство вы оттуда черпать можете.

— Точно. Батюшка говорил.

— Во-от. Не у всех же батьки есть. Иногда хатник от сырости в избе или тереме заводится.

— От сырости? — переспросила Ия.

— Ну, точнее, сам по себе… как дух дома. Иногда как бы часть души старого хозяина остаётся, оборачиваясь домовым. Ладно, девка, слушай. Я Змей Горыныч. Тот самый, про которого вы легенды складываете. Тебе растить меня, кормить, холить, лелеять, беречь и прочее-прочее целый год. А потом я тебе покажу путь в Царство Кощеево, а там найдёшь сокровище себе по душе.

— Горыныч, если ты почти двести лет в яйце сидел, почему ты так… обычно говоришь? — как дитя потомственных филологов она знала, что язык девятнадцатого века в значительной мере отличается от современного.

— Ха, мелкая, да умная. А я сразу чую эпоху, знаю, что было. Иначе постоянно впросак бы попадал.

— Круто! — восхитилась Ия.

— Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!

— Это как?

— Забей, дитя. Маленькая ты ещё для таких шуток.

Горыныч оглядел кухню.

— Живете, конечно, скромненько. Это даже хорошо, что я компактный. Неси меня в комнату, укладывай спать. Тихон, скорлупу припрячь!

Ия осторожно взяла змея в руки.

— Ты славный. Тёплый и шершавый, как камешек.

— У меня бронебойная чешуя. Я, вообще-то, непобедим. Сам ухожу на перерождение, как устану или состарюсь.

— А в былинах…

— Врут!

Ия уложила Горыныча на большую кукольную кровать, накрыла лоскутным одеяльцем.

— Спокойной ночи, Змеюшка!

— Угум-с! — он сразу засопел.

Ия вернулась на кухню, чтобы закончить уборку. Кусимира помогала по мере сил, вылизав остатки каши, так что кастрюлю можно было смело запихивать в посудомойку. Тихон меланхолично жевал «Белочку».

— Не расстраивайся? Мы поделим сокровища на всех.

— Эх, будешь теперь носиться с этим змеюкой, — печально вздохнул домовой.

— Нет! Ты тоже мой друг. Я буду заботиться о тебе, а ты — о нашем доме.

— Точно?

— Обещаю!

— Тогда идём стол чинить. А то попадёт тебе за разрушения.

Они поставили ящик на место, закинули назад бумаги. Но ложиться в него спать Тихон не захотел. Посмотрев на Горыныча в кроватке, он потребовал себе такую же. Потом согласился на кукольную коляску, решив, что та даже более шикарна, чем кровать.

Ия умылась и переоделась в пижаму. Когда щёлкнул замок в двери, девочка вихрем вылетела в прихожую.

— Почему не спишь? — холодно спросила мама.

— Я так по тебе соскучилась!

— Спокойной ночи! — даже не поцеловав дочь, Аня скрылась в ванной.

Ия, глотая слёзы, ушла в детскую и легла в постель. Она не понимала, почему мама так изменилась. Набрала номер тёти Наты, но абонент был недоступен. А больше ни с кем своими переживаниями девочка поделиться не могла, такие близкие отношения, как с мамой и её подругой, у Ии были только с прабабушкой, но та была очень старенькой и её оберегали от любых волнений.

— Мамочка, пожалуйста, пусть всё будет, как раньше. Я буду очень хорошо себя вести. И в школе тоже. Только не сердись так на меня, — шептала Ия в темноте, обнявшись с Блэки. Ей очень хотелось верить, что мама её услышит.