Терминатор III

ГЛАВА 8

11 июля 2029 года в пять часов вечера Саймон Менделсон сидел за столиком под навесом открытого кафе и читал «Рэднэк Ньюс». На первой странице газеты красовалась цветная фотография расчленённого трупа молодой девушки. Заголовки гласили: «Одиннадцатая жертва», «Будет дюжина к ужину» и «Полиция дремлет, маньяк не внемлет». Последнее было намёком на телевизионное обращение популярного католического спикера к неизвестному преступнику с призывом от имени Господа Бога прекратить резню.

Саймон ухмыльнулся и заказал ещё одну бутылку пива. Было жарко. Он подумал, что, пожалуй, газетчики правы. Дюжина — хорошее число. И не стоит ждать слишком долго. Полицейские психологи считают, что после совершения очередного убийства маньяк удовлетворяется, и на некоторое время становится пассивен. Никому из полиции и в голову не придёт, что он готов опять сделать своё дело на следующий же день.

Итак, Саймон Менделсон, мирно попивающий пиво под навесом, и был тем самым чудовищем, о котором писали все газеты Соединённых штатов. То, как он встал на нелёгкую стезю серийного убийцы, вряд ли заслуживает внимания. Никакого тяжёлого детства, никаких комплексов, связанных с подавлением личности властной матерью, ничего особенного. Тем не менее, одиннадцать молоденьких глупеньких блондинок раскинули свои тонкие ручки и ножки по лесам и полям штата Калифорния. Сегодня будет двенадцатая. Но после этого надо будет сделать длительный перерыв. Возможно — даже на несколько лет. Иначе магическое число «двенадцать» может подвести.

Саймон был слегка суеверен. Каждый раз, когда он убивал свою жертву, число ударов и разрезов строго соответствовало количеству прожитых им лет. Он следил за этим очень внимательно и мечтал о том дне, когда сможет позволить себе пырнуть очередную юную блондинку сто раз в честь своего юбилея. Но сейчас ему было всего лишь пятьдесят два года, и до славных дат было ещё далеко. А пока что он обдумывал, как будет выпускать злых духов из юного тела официантки, принёсшей ему очередную бутылку пива и удалявшейся, виляя бёдрами. А также о том, как в то же самое время он будет впускать ей своих духов.

Саймон Менделсон не имел какого-либо определённого способа заманивать жертву. Каждый раз он придумывал что-нибудь новенькое и гордился своей оригинальностью. И иногда с внутренней усмешкой жалел о том, что нет клуба серийных убийц, в котором можно было бы за бутылочкой пива поделиться секретами ремесла со своими собратьями. На этот раз в голову Саймона пришла идея предложить этой смазливой дурочке работу. Он дождался момента, когда она в очередной раз проскальзывала мимо его столика, и поднял палец, что означало просьбу обратить на него внимание. Девушка с улыбкой кивнула ему, поставила на столик перед сидящей в углу парочкой две огромные порции мороженого и подошла к ожидающему её Саймону.

Не переставая улыбаться и глядя ему прямо в глаза, она, нагнувшись, опёрлась на столик обеими руками. При этом, естественно, через широкий вырез блузки стало видно её молодое богатство, свободно чувствовавшее себя под тонкой тканью. Она часто использовала этот приём, чтобы расколоть клиента на дополнительные чаевые.

Вообще-то Саймон не любил таких дешёвых штучек, но сейчас он представил, как рядом с этой нежной плотью будет выглядеть сверкающая сталь, заточенная на лазерном стенде, и на сердце у него потеплело. Он доброжелательно улыбнулся, почувствовав близкую удачу.

— Я бы не хотел отрывать вас от работы пустыми разговорами и поэтому сразу заговорю о деле, — начал Саймон мягким симпатичным голосом. — В вашем кафе я бываю регулярно и с удовольствием наблюдаю за тем, как вы работаете. Такие работники, как вы — на вес золота. Кстати, как вас зовут?

Саймон знал, что грубая, неприкрытая лесть действует безотказно, и пользовался этим без тени сомнения. Официантка повела талией и ответила:

— Меня зовут Патриция. Но друзья называют меня Патти.

«Боже мой, — подумал Саймон, — всех их зовут Патти, Салли или Мэгги. Что за идиотская мода была двадцать лет назад — называть дочерей именами, устаревшими на двести лет!»

— Красивое имя! А меня друзья называют попросту — Сай. Попробуйте-ка угадать моё полное имя!

Патти попыталась наморщить лобик, но у неё не получилось.

— Я скажу вам его потом, а сейчас ближе к делу. Я открываю дорожное кафе в пятнадцати милях отсюда на перекрёстке девяносто второй дороги и Шагрин Роуд. Скажите мне откровенно, сколько платит вам хозяин этой забегаловки? Надеюсь, это не большой секрет? Прежде чем вы ответите мне, знайте, что я буду платить ровно в два раза больше. Что скажете?

По лицу Патти было видно, что умножать на два она умеет. И ещё было видно, что она умеет умножать на два дважды.

— Ну-у, он платит мне четырнадцать в час. Этого, конечно, маловато, но…

— Никаких «но»! — решительно возразил Саймон, зная, что больше семи долларов она никогда не получала. — Четырнадцать на два — получается двадцать восемь, а для ровного счёта — тридцать. Для настоящего бизнеса лицо заведения — главное дело. А такие лицо и фигура, как у вас, покроют мне этот тридцатник с лихвой. Я удивляюсь, почему вас до сих пор не увёз какой-нибудь пронырливый импрессарио из Голливуда!

Патти менялась на глазах. Было видно, как каждый дюйм её тела начинал принадлежать Саймону, а на маленьком гладком лбу загорелась неоновая надпись: «За тридцать — что угодно».

— Я не хотел бы потерять такого шанса, — продолжал коварно плести своё Саймон, — и предлагаю вам сегодня же съездить со мной на место вашей будущей работы и обсудить подробности. И вообще, я открываюсь через неделю и хочу, чтобы всё было по высшему классу. Забегаловки вроде этой не для таких, как вы.

Вот и всё. Патти сидела на крючке, сорваться с которого было практически невозможно. А насчёт нового кафе на углу девяносто второй и Шагрин можно было не беспокоиться. Там действительно была какая-то небольшая стройка в стадии завершения. Так что если Патти знает этот перекрёсток, никаких сомнений у неё возникнуть не должно. И вообще, вряд ли кто-то примет приличного еврея средних лет с библейскими глазами, полными извечной скорби, за серийного маньяка-убийцу.

Она покосилась в сторону буфета и прошептала:

— Я бы не хотела, чтобы менеджер был в курсе моих дел. Сегодня я работаю до пяти. Видите ту заправку? Ждите меня там в семь часов.

Патти улыбнулась ему так, что было ясно, кому она теперь принадлежит, и отошла от столика, радостно подрагивая ягодицами.

Половина дела была сделана, и теперь следовало съездить в тихий лесок, находящийся в двадцати милях отсюда, чтобы забрать кое-какие специальные инструменты. Расплатившись, Саймон вежливо поблагодарил Патти, и, подойдя к стоящему у поребрика открытому «Бакстеру», ловко запрыгнул за руль, не открывая низкой дверцы. Услышав за спиной одобрительное восклицание, он обернулся, подмигнул своей будущей жертве, и, указав на наручные часы, погрозил ей пальцем, что служило напоминанием о том, что опаздывать нехорошо. В семь часов блондиночка вступит на дорожку, ведущую её к освобождению от тела, которому всё равно суждено было бы состариться, если бы не Саймон, а самого Саймона — к необычайно приятным минутам.

Надо заметить, что Саймон Менделсон не был лишён способности к серьёзной игре и крупному риску. Однажды ему пришла в голову забавная мысль, и он начал специально оставлять отпечатки своего указательного пальца на глазных яблоках каждой жертвы. Сознание того, что никто и никогда не додумается исследовать глаза разделанных девок в поисках отпечатков пальцев, доставляло ему удовольствие. Это напоминало игру в жмурки с глухим.

Двадцать миль по хайвэю — небольшое расстояние. Предаваясь приятным воспоминаниям, а также предвкушая новые радости, Саймон ехал к своему тайному месту и напевал в унисон с приёмником. Он и не подозревал, какой крендель выписала линия его судьбы в последние полчаса.

Стив Боун, патологоанатом морга, в который вчера привезли почти полный набор останков последней жертвы Менделсона, был настоящим учёным, и хотел видеть сына достойным продолжателем дела отца. Это выразилось в том, что он начал обучать сына тонкостям своей профессии. Сына звали Томми, ему было двенадцать лет, а обучение началось три года назад. Себя Стив то ли в шутку, то ли всерьёз называл жрецом. Возможно, он тоже был маньяком, но, в отличие от Саймона, безвредным. Его мальчишка не боялся покойников, и, видимо, папаше удалось в таком раннем возрасте привить сыну интерес к хирургии и к тайнам устройства человеческого тела. И, между прочим, ученик жреца делал успехи.

Накануне маленькому хирургу мёртвых попал в руки древний сборник детективных рассказов. В одном из них выдвигалась смехотворная идея, касающаяся того, что на сетчатке глаза жертвы в момент убийства запечатлевается последнее, что жертва видит в своей жизни. Разумеется, это должен был быть образ убийцы. Сыщик его, естественно, поймал, злодей в бессильной злобе грыз мостовую, справедливость восторжествовала, а невеста убитого утешилась с другим, которого она, оказывается, тайно любила с самого начала. Прочитав этот романтический бред, подающий надежды отрок воодушевился, взял папашин ручной 80-кратный лазерный монокуляр, прокрался в холодильник и выдвинул один из ящиков, содержимое которого привело бы в состояние шока почти любого обычного человека. Высунув от усердия язык, Томми откинул покрытую кровавыми разводами простыню и хладнокровно заглянул через монокуляр в широко открытый мёртвый голубой глаз.

Естественно, никакого портрета убийцы там не было, зато на подсохшей роговице был виден совершенно отчётливый, как в учебнике, отпечаток пальца. С криком «Папа, папа, что я нашёл!», удачливый сын побежал к нему в кабинет. А ещё через двадцать минут на мониторах всех полицейских компьютеров Соединённых Штатов можно было увидеть отличный портрет улыбающегося Саймона Менделсона. В двадцать первом веке проблемы идентификации личности не существовало. В серверах хранились отпечатки пальцев и фотографии почти всех жителей планеты.

Именно в тот момент, когда все американские копы узрели его лицо, ничего не подозревающий Саймон Менделсон приблизился к заветному повороту на Юг, снизил скорость и въехал в тенистую аллею, извилисто уходящую в глубину дикого парка. Примерно через полмили он остановил машину и выключил двигатель. Сразу стали слышны звуки леса. Божьи твари всех видов и отрядов кишмя кишели в этом охраняемом законом от людей уголке. Птицы пели, жуки и всякие мухи жужжали, а мелкие хищники так и шныряли по кустам. Несколько минут Менделсон сидел в машине и наслаждался звуками и запахами природы. Чувства, которые он испытывал в предвкушении того, что намеревался сделать с очередной блондинкой, напоминали радостное нетерпеливое возбуждение мальчишки, жившего в середине двадцатого века, которому достался билет в кино на классический боевик «Великолепная семёрка». Это было почти счастье.

Менделсон вылез из машины и неторопливо пошёл по вечернему лесу в сторону своего тайника. Земля под ногами была такая мягкая и упругая, что хотелось снять обувь. Саймон Менделсон улыбался. Это был прекрасный день. И ничто не помешает ему. По привычке он сделал несколько широких кругов вокруг того места, где были спрятаны сверкающие инструменты, с помощью которых он выпускал на свободу маленькие глупые девичьи души. Всё было спокойно. Вокруг не было ни души. Он уже был готов свернуть и пойти к тайнику напрямую, но вдруг странное чувство охватило его. Подобное он испытывал лишь однажды в жизни, когда попал в эпицентр мощной грозы. Как и тогда, волосы на голове зашевелились, и коже под ними стало щекотно. На языке появилось ощущение, которое можно испытать, если лизнуть батарейку. Живность, копошившаяся повсюду, утихла, будто кто-то неожиданно выключил звук.

Менделсон услышал сзади себя какое-то потрескивание и резко обернулся. В нескольких ярдах от него, на середине небольшой полянки, в воздухе появилось туманное сгущение, которое становилось всё отчётливее и через несколько секунд превратилось в сверкающую сферу около четырех футов в диаметре. Слой хвои и разного лесного мусора под ней моментально почернел и задымился. Саймон сделал несколько быстрых шагов назад и остановился, наткнувшись спиной на ствол дерева. Тем временем превращения чудесного шара продолжались. От его поверхности в разные стороны потянулись корявые голубые щупальца электрических разрядов. Они оканчивались на ближайших деревьях, пнях и камнях. Одно из них прикоснулось к небольшому муравейнику, и тот вспыхнул, подобно праздничной петарде.

Если бы Саймон стоял чуть ближе, ему бы не поздоровилось. Вообще-то ему и так сильно не поздоровилось, но чуть позже. А пока что шар становился всё прозрачнее, и сквозь дымчатую полупрозрачную поверхность можно было разглядеть человеческую фигуру в позе эмбриона. Саймон Менделсон чувствовал, что всё это не к добру, и надо бы уносить ноги, но ноги этого не чувствовали. Они вообще ничего не чувствовали и будто вросли в землю. Зрелище, которое наблюдал Саймон, гипнотизировало и притягивало его. Такого он ещё не видел. Да и вообще почти никто на Земле не видел этого. А тот, кто видел, уже никому ничего не расскажет.

Превращения шара, видимо, закончились, он лопнул, в воздухе таяли голубые искорки, а на земле лежала свернувшаяся клубком человеческая фигура. Самым странным и непонятным в ней было то, что она была как бы отлита из ртути. Металлический человек пошевелился и неуловимо перелился в другую позу. Теперь он стоял на ногах, обратив к Саймону сверкающее, как жидкий металл, лицо. Оно было лишено каких бы то ни было признаков индивидуальности, и это наводило Саймона на нехорошие мысли. Ртутный монстр сделал несколько шагов в сторону застывшего от страха Саймона и остановился в ярде от него. В мозгу Саймона мелькнула дурацкая мысль о том, что инопланетянин хочет вступить в контакт. Это была его последняя мысль. Инопланетянин действительно вступил с ним в контакт. Но почему-то не так, как мог ожидать начитавшийся фантастики Саймон.

Сверкающий человек поднял к его лицу левую руку, указательный палец которой представлял из себя длинную и острую иглу, похожую на один из хирургических инструментов, и тут же быстро ввёл её в удивлённо приоткрытый рот Саймона и, проткнув насквозь череп, пригвоздил его к стволу сосны, в который Саймон упёрся спиной минуту назад. Серийный маньяк Саймон Менделсон мгновенно умер и небесный диспетчер выкинул его карточку в мусорное ведро.