Тени дня

6

Автомоторные гонки — новое увлечение российского общества.

Гонки, которые раньше собирали лишь почитателей этого вида транспорта, довольно неожиданно стали популярными и среди прочей московской публики, чему поспособствовали крупные денежные призы, присуждаемые за победу, и новая трасса, построенная на землях князя Хворостина, которая так сложно устроена, что мощность мотора практически не имеет значения, а всё сводится лишь к умению водителя.

Кроме того, для удобства соревнующихся построены огромные гаражи, вроде конюшен, но для автомоторов, мастерские, а также удобные трибуны, с ресторанами кафе и вообще заведениями на любой достаток, начиная от самых скромных пирожковых, до роскошного ресторана «Колесо».

Сейчас на автодроме идёт подготовка к гонкам на приз Московского Купечества, и финальных в этом сезоне гонок Россия, победитель которой поедет соревноваться на крупнейших гонках мира в Берлин. Там, в Берлине, на автодроме князя Цеппелина, будут соревноваться лучшие гонщики мира включая команды из Ниххон, Бразилии, Североамериканских штатов, и многих других.

В числе фаворитов будущих гонок в Москве, называют полковника Нестерова на автомоторе марки Бенца, боярина Полуцкого на Блиновском «Стриже», купца Степана Овсянникова, избравшего Руссо-Балт штучной сборки, князя Белоусова на Спайкере си-пятом, и генерал-майора Алексея Игнатьева, тоже пересевшего на Спайкер но четвёртой модели. К сожалению, из соревнований выбыл известный московский поэт Вениамин Волошин, разбившийся на прошлых гонках и пребывающий сейчас на излечении в Крыму, а также молодая, но подающая надежды гонщица юная красавица княжна Аматуни, которая кроме этого выслужила чин лейтенанта по воздушному флоту, и имеет награды. Она рассказала нашему корреспонденту, что как раз в то время, когда будет проходить чемпионат, она отъедет в служебную командировку, и не сможет принять участие в соревновании.

Читайте в следующем выпуске Нового Русского Слова, беседы со всеми претендентами на победу, и мнения специалистов о их автомоторах и манере вести гонку.

Ставки на гонку принимаются всеми конторами столицы и в провинции где будет организована радиотрансляция гонок.

Новое Русское Слово. 29 июля 1923 года.

Германская Империя, Берлин, Вильгельмштрассе 77, Рейхсканцелярия.

Канцлер Германской Империи Мартин фон Бюлов, происходивший из старинной мекленбургской семьи Бюловых, или как сказали бы русские Беловых, принимал начальника Абвера — разведки Германского Генерального Штаба, Вальтера Николаи с большим удовольствием, так как с самого детства питал какое-то сладкое влечение ко всем шпионским играм, а самого Николаи, почитал вернейшим из сынов Рейха. Но дело по которому пришёл Вальтер, было совсем уж необычным, поскольку речь шла о причинах и следствиях диверсии на дирижабле Грозовое Облако.

Бомбу обнаружил матрос моторного отсека, но снять адскую машинку не смогли даже берлинские механики, которых пригласили для этого дела. Так что её просто зацепили верёвкой, и дёрнули, надеясь на удачу. В итоге минус один дирижабль, который, как говорят специалисты будет ремонтироваться ещё минимум пару месяцев.

Пришлось в срочном порядке выходить на контакт с русскими, просить их привезти ниххонскую делегацию на борту «Князя Владимира», и ускоренными темпами достраивать «Валькирию», которая должна была взять на себя функции представительского транспорта, и молиться чтобы и её не взорвали.

А вот после, когда вдруг выяснилось, что русские смогли обезвредить свою бомбу, и всплыло имя капитана Белоусова, который уже мелькал в сводках «Militarische Nachrichtendienst Abteilung III b» (Отдела 3 «Б» Войсковой службы связи и информации) в связи с арестом французских агентов в Москве. Тогда русские вставили огромный фитиль лягушатникам, и тот продолжал жарко тлеть, потому что оба агента всё ещё сидели на русской каторге, или, что вернее, пели соловьём, рассказывая всё что можно и всё что нельзя, меняя информацию, на жизнь.

И вот теперь этот русский выглядит перед ниххонцами настоящим героем. Мало того, что уже был награждён их Орденом Хатимана, но и сумел под благовидным предлогом вернуть родовой меч князей Тайра, и спасти всех, выбросившись с парашютом с бомбой в руках.

— После того, как русские показали десятки заводов и фабрик, да ещё выставили себя в наилучшем свете, наши перспективы заключения суперконтракта, на производство станков, поставку военной техники, и сырья, стоят под огромным вопросом. Всё это ниххонцы могут купить и в России, и не тащить кораблями через океаны и моря, а принять на борт во Владивостоке, от которого до островной части империи считанные километры. И уж конечно, война которую готовили британские советники на Дальнем Востоке, уже не состоится, что резко расходится с планами французов и англичан.

Генерал Николаи перевернул лист, и снова принялся говорить, сверяясь со справочным материалом.

— Ниххонцам и так было нечего делить с русскими, а когда вскрылась чудовищная дезинформация британцев, рассказывавших о слабости северного соседа, война стала просто невозможна. Но выясняя подробности о фигурантах, наша разведка натолкнулась на факты поистине удивительные. Белоусов, оказался виновником смерти одного из посольских работников Великобритании, и как-то так хитро посажен в тюрьму, что через год выходит офицером и сразу же получает за прошлые заслуги ниххонский и североамериканский орден. И тут же оказывается вовлечён в операции русской Тайной Полиции, и обласкан царём. Затем, именно его связывают с падением родного брата царя Григория, и его фактическим уничтожением — лишением родового имени, сословия, и пожизненным водворением в подземную тюрьму на Крайнем Севере. При этом, Белоусов вполне успешно учится в Политехническом университете, на факультете точной механики, и сочетает эту деятельность с производством оружия и знакомством с первыми московскими красавицами. — Продолжил Николаи.

— Какой разносторонний юноша. — Фон Бюлов покачал головой. — А мы к нему имеем какие-либо подходы?

— Пока только прорабатываем. — Руководитель разведки покачал головой. — Сейчас в России стало очень сложно работать. Они вот уже в третий раз за пять лет вычищают московскую агентуру, и все наши агенты там так или иначе на контроле. Но у него обширные контакты с нашими промышленниками, так что устроить его визит в Рейх будет несложно.

Российская империя, Москва.

Несмотря на назначение, Николай почти не изменил распорядка дня, всё так же продолжая заниматься боем на холодном оружии с Като и тренерами Московской Полицейской школы, и рукопашным боем в одном из спортивных клубов, принадлежащих армии. Но всё это ранним утром и вечером. А днём, беготня по начальству с документами и финансовыми отчётами, и отписки от посягательств других отделов, которые хотели нагрузить новичка разными делами. В конце концов, он подготовил и подписал у руководства документ в котором чётко прописывалось что можно потребовать у технического отдела и в какие сроки получить.

Заодно удалось окончательно забрать из управления три лёгких грузовика, которые расписали под городской коммерческий транспорт, а внутри оборудовали для скрытного наблюдения. За каждой машиной закрепили водителя и техника, отвечавшего за аппаратуру, и назначили старшего который должен был управлять этим хозяйством. Таким образом, Николай потихоньку спихнул с себя все дела, кроме тех, что требовали от отдела сделать что-то всеми силами оставив вместо себя заместителя. Майор Саитов, как человек знавший в управлении все ходы и выходы был более пригоден для этой деятельности, чем и занимался с уверенностью и должным тщанием.

Белоусов понимал, что просто обязан сделать работу отдела бесперебойной за три летних месяца, иначе о нормальной учёбе придётся забыть, а бросать университет ему совсем не хотелось. Оставалось учиться ещё два года и у него было твёрдое решение получить диплом во чтобы это ни стало. Тем более, что без высшего образования, никакое продвижение по служебной лестнице невозможно. Ещё давним указом от 1830 года, лицам без образования запрещалось присваивать чин выше восьмого разряда что было равно коллежскому асессору или капитану по общевойсковой табели о рангах. И не то, чтобы Николая очень интересовали погоны, но в России, всегда было сильно? почитание государственной службы, и по тому, в каком звании человек вышел в отставку, во многом складывалось отношение к нему в обществе, от лёгкости заключения договоров, до решения дел в быту. Посему, Николай ещё давно наметил себе минимальную границу в службе — седьмой разряд. Надворный советник или подполковник в армейской службе, в котором уже и князю было не зазорно выйти в отставку, и уже было разрешено ношение мундира не только в праздники, но и ежедневно.

Но достигнув этого уровня, а звание капитана тайной канцелярии, равнялось армейскому подполковнику, Николай был вынужден заново пересмотреть своё отношение к службе и свои дальнейшие планы.

Как-то само собой ситуация сложилась так, что Николай уже не думал о карьере инженера — механика, а во внеслужебное время целиком сосредоточился на делах собственной компании, которая потихоньку превращалась из чисто оружейной в большую организацию, занимающуюся кроме оружия, металлом, двигателями, и вот недавно, по контракту с коллегией путей сообщения, и телефонной связью для всех железных дорог России. И всё потому, что компания «Русский Телеграф» основанная ещё самим Павлом Львовичем Шиллингом, поставлявшая телеграфные аппараты для государственных нужд, оказалась не готова для производства новейших электронных ламп, и коммутаторов, а Белоусов, случайно выкупивший дышащий на ладан Нижегородский заводик «Вакуум», и очистивший его от дураков и долгов, назначил директором инженера и изобретателя Александра Фёдоровича Шорина молодого, но уже известного изобретателя и радиоинженера. И первым делом, Александр Фёдорович подал документы на конкурс на контракт с закрытой суммой, каковой и выиграл в виду полного отсутствия конкурентов.

Особенностью такого торга, было то, что торгующиеся не знали о каких деньгах, идёт речь, а могли только гадать. И то сказать, под некоторые контракты можно было и завод построить, или выкупить его, но всё это выяснялось уже когда контракт был выигран, и начинались настоящие скачки. Бывало такое, что те, кто выигрывали такой торг, не могли физически исполнить его, и были вынуждены бежать на поклон к банкирам, или другим промышленникам, или с громадными штрафами отдавать его обратно государству. Тогда контракт уходил уже на открытые торги, а коллегия финансов подсчитывала доходы. Бывало и так, что возни по контракту было много, а доход совсем невелик, как выражались купцы «Ровно что хряка стричь. Визгу много, а шерсти — клок». Но закрытые торги были частью общей системы и если заводчик или купец, хотел участвовать в казённых закупках, то обязан был участвовать.

Случаи же подкупа работников договорного департамента коллегии финансов заканчивались такими сроками каторжных работ, что желающих таким сложным способом получить билет в солнечный Магадан, давно не было.

И вот, когда Николай уже полагал, что Шорин будет спокойно восстанавливать работу завода, ему на стол легла папка по закрытому контракту поставки телефонных аппаратов на всю транссибирскую магистраль, включая провода, коммутаторы, и прочее общей ценой в шесть миллионов рублей и доходностью в двадцать пять процентов.

Кроме того, исполнить такой договор было очень почётно и самое главное, что после исполнения контракта, компания получала доступ к всей системе государственных поставок, а там крутились уже совсем другие деньги.

И конечно никто не мог даже предположить, что в банальной фразе «Поставка средств связи для нужд железной дороги» будет скрыта шестизначная цифра.

К молодому заводчику сразу же кинулись ходоки, обещавшие за денежку малую избавить от позора и взять на себя бремя государственного заказа, а когда первые посланные в далёкие путешествия вернулись, то и цена возросла, и условия стали лучше, но Николай приказал секретарю просителей по этому делу не принимать.

Московские купцы и заводчики, наткнувшиеся на столь жёсткий ответ, сначала попытались найти обходные пути, затем посчитав, что князь побежит за деньгами в банк, договорились со всеми крупными финансистами, но у молодого промышленника оказалась достаточно глубокая кубышка, чтобы не просить займов, и решить дело своими силами даже не прося помощи у отца.

Под это дело пришлось срочно выкупать смежные участки, и закладывать ещё два больших цеха, переплачивая мастерам за скорость, а затем ехать на поклон к Карлу Сименсу, и выгрызать у него сборочную линию под телефонные аппараты, что обошлось в довольно существенную сумму. Затем на обратном ходу, напрягать Производственный факультет Нижегородского Художественного Училища Штиглица, для изготовления эскизов телефонных аппаратов и коммутаторов и даже, мимоходом утвердить-таки торговый герб Российских железных дорог.

Аппараты необычного вытянутого вида, из тёмно-синего карболита10 с гербом Российских железных дорог, прочные и надёжные, понравились настолько, что первые партии были попросту украдены со складов КПС11 чтобы потом всплыть в самых неожиданных местах, например, на Сухаревской барахолке.

В итоге трёхмесячного марафона, когда Николай спал по пять часов в день, новый завод в декабре выдал первые массовые партии телефонов и коммутаторов, а к апрелю почти закончил поставки, и сразу же подписал ещё один целевой контракт на изготовления телефонов уже для всех железных дорог страны, так что компания «Эхо», потребовавшая на начальном этапе крупных вложений, через полгода давала прибыль.

Но было у этой истории ещё одно и совершенно неожиданное следствие. Сначала Николаю понадобился бухгалтер, который вёл бы все его дела, а бухгалтер потянул за собой пару делопроизводителей, помещение, соответствующего статуса, и вот уже два десятка сотрудников носятся по коридорам двухэтажного особняка, принадлежащего только что зарегистрированной компании «Русская Сталь». Затем у компании появился свой транспорт, курьеры, охрана, и хорошенькие барышни в изящных туфельках — лодочках и белых блузках, оставлявшие за собой след в виде запаха французских духов.

В компании разумеется не знали, где служит их хозяин, и вообще мало что знали о владельце, общаясь прежде всего с управляющим, и его заместителями. Но всё равно явление в конторе Николая в выходном мундире, при орденах, вызвало у сотрудников состояние шока на которое капитан не обратил никакого внимания, так как был занят куда более серьёзными проблемами, чем душевное здоровье делопроизводителей и секретарей. Налоговая коллегия была весьма строгой организацией, и Белоусов старался разрешить все вопросы как можно скорее и в полном объёме.

Но теперь, когда его назначили главой отдела, времени на собственную компанию оставалось совсем немного, и приходилось заскакивать туда буквально на пару часов в день, контролируя уже текущие процессы изредка начиная что-то новое.

Вместе со всеми известной, и почти публичной жизнью, и её тайной частью, принадлежащей Особому Управлению, была ещё одна сторона, о которой не знал никто.

Архив вывезенный из дома Леонида Пантелеева, кроме нескромных девичьих писем, записок любовникам и прочей светской макулатуры содержал подробнейшие сведения на сотни московских, нижегородских и казанских воров, их подельников и помощников в правоохранительных органах. Собрать такое количество ценнейших материалов карточный катала, пусть даже и высшего ранга никак не мог, и по всей видимости архив этот просто хранился у него. Для того чтобы только вывезти все бумаги, потребовались пять gross kofer — огромных немецких дорожных чемодана.

Попутешествовав по городу, для срыва хвостов, они наконец прибыли на новое место жительства — комнату в подвальном помещении в доме Николая.

Папки уже были подписаны и все документы рассортированы по фамилиям, а к списку фамилий прилагалась рукописная тетрадь где были указаны клички, и настоящие данные преступников. Но Николая прежде всего интересовала личность владельца архива, и сопоставив данные на воров и список тех же фамилий из Тайной Канцелярии, обнаружил личность довольно известную, но в документах никак не встречавшуюся. Авно Фишелевич Азеф, сын бедного еврейского портного из местечка Лысково Гродненской Губернии, был довольно известным вором и налётчиком, до поры избегавшего внимания правоохранителей, но попав как-то под арест, не стал изображать из себя героя, а быстро сдал всех, кого знал, подписал бумаги о сотрудничестве, получил конспиративную кличку «Виноградов», сто рублей как аванс за будущие дела, и тихо вышел на свободу12.

В отличие от архива, собранного у уголовников, в Тайной Канцелярии на него была даже не папка, а большая коробка с документами, и донесениями агентов, где нашлось место всему, предательству, убийствам, насилию и прочим шалостям.

Документы из архива Тайной Канцелярии очень помогли установить полную картину работы криминального механизма Москвы. Разумеется, не для всех, а для двух десятков ключевых личностей.

Николай приходил в архив Канцелярии вечерами и работал до полуночи, пока не возвращался с обхода дежурный наряд охраны здания. Ему хватило буквально десяти дней чтобы общая схема работы криминалитета стала понятна. Тайной оставались лишь финансовые потоки. Все деньги, крутившиеся в Москве, попадали в кассу столичного ипподрома откуда просто терялись словно их и не было. То есть вор-карманник подрезавший за день десяток «лопатников»13, приходил на следующий день на бега, ставил все деньги на кон, проигрывал их и спокойно уходил добывать деньги далее, а рубли тем временем куда-то испарялись, видимо как-то возвращаясь к своим владельцам.

Николай понимал, что, не прояснив дело с деньгами, передавать документы для реализации рано. Система возьмёт тех, кого сможет, а истинные хозяева ночной Москвы останутся на свободе. Сейчас, только — только разобравшись с угрозой переворота генералы правоохранительных структур не будут затевать агентурные игры, а возьмут всех, кого смогут. А Николаю интересно было найти именно кукловода. Того, кто дёргал за ниточки теневой жизни столицы. Именно поэтому, он сохранил в тайне свои изыскания, начав разрабатывать ипподром в одиночку.

К этому времени у него было в Москве несколько конспиративных квартир разного уровня, от дорогих многокомнатных апартаментов, до конурки с удобствами во дворе. Какие-то куплены на чужие паспорта, которых у него уже скопилось пара десятков, какие-то просто наняты на долгий срок, а хорошая восьмикомнатная квартира с прислугой и выездом оформлена на полноценный «облик», с биографией, документами и банковским счётом.

У почтенного мастера по ремонту паровых машин было много заказов, и дома он появлялся редко, всё время бывая в разъездах, но каждый ремонт стоил очень дорого, так как специалист высшей квалификации брался за то, что не смогли сделать другие мастера. Всё это позволяло ему не только жить в прекрасной квартире с маленьким, но приятным садиком на огромном балконе, накрытом стеклянной крышей, и даже иметь скромный, но собственный выезд с легковой рессорной бричкой, на резиновом ходу, на которой почтенный мастер разъезжал по заказам, и просто так, катался по городу, посещая разные заведения.

В Гурия Семёновича Грушина Николай превращался на другой квартире, накладывая грим землистого цвета, маскируя юный цвет кожи, накладывая морщины с помощью тончайшей каучуковой маски, и приклеивая небольшие аккуратные усики, переодевался, брал свою бричку и ехал по делам.

Соседи — Хорошёвские купцы, и прочий мастеровой люд, живший рядом, уважал господина Грушина за лёгкий незлобивый нрав, а городовой даже кланялся первым, так как на праздники, Гурий Семёнович Грушин всегда присылал в отделение несколько больших душистых пирогов, пяток полуфунтовых пачек отличного индийского чая, и мешок сахару, выказывая таким образом почтение перед всем участком. И ещё долго городовые и околоточные пили чай поминая добрым словом мастера-механика.

В субботу, господин Грушин обычно дома не бывал, уезжая за город к каким-то своим родственникам, но в этот день неожиданно появился на пороге, чуть не напугав до икоты приходящую горничную, и собрав какие-то вещи, отправился в город на наёмной пролётке, предупредив, что может быть поздно.

Российская империя, Москва, Главный Ипподром.

Главный Московский ипподром — первый в мире рысистый ипподром, находился на улице Беговой, которая и была названа в честь этого сооружения.

Бега здесь проводились с 1834 года, когда ещё не было капитальных зданий, а была лишь неширокая кольцевая дорожка и деревянный павильон. С тех пор прошло много времени и теперь посетителей принимало огромное здание, построенное в стиле русского классицизма, с широкими подъездами, высокими залами, ресторанами и прочими заведениями. Николай в облике пожилого мастера — механика окучивал ипподромных жучков уже целую неделю, но продвижения не было. Ему даже позволяли немного выиграть, следя, впрочем, чтобы баланс всё же оставался в пользу ипподрома, от которого эти добровольные «советчики», получали свой процент.

Вокруг ипподрома давно сформировался свой, особый мирок маклеров, брокеров, мутноватых жучков, и стопроцентных уголовников. Но приезжавшие на бега представители высшего света вообще никак не контактировали с этим мелким жульём, словно отделённые толстым бронестеклом проходя на центральную трибуну, куда прочий люд не допускался. Даже кассы для ставок там были свои. А прочая публика рассаживалась на боковых секторах, или вообще стояла, наблюдая за бегами через сетку над барьером.

Но даже в «нечистой» половине бушевали нешуточные страсти и порой проигрывались целые состояния. Многие даже сделали бега своей второй профессией приходя сюда регулярно надеясь выкроить у богини удачи свой кусочек счастья.

Но Николай ездил сюда не за этим. Отлично разбираясь в лошадях, и обладая острой наблюдательностью, он к исходу второй недели вычислил последовательность выигрышей лошадей. На призовых скачках всё было относительно честно. Там соревновались рысаки, принадлежавшие князьям, заводчикам и генералам, и за любые махинации можно было мигом очутиться на каторге. Но вот в обычные дни, когда бежали лошади из многочисленных «деловых» конюшен, уже начинались подтасовки, с тем, чтобы сам ипподром и приближённые к нему лица получали свою долю со стрижки посетителей.

Выигрыш серого рысака по кличке Ветерок, готовился долго. Ветерок сначала проиграл всё что можно и всё что нельзя, несмотря на то, что был в общем неплохой лошадью орловской породы с конезавода князя Шереметьева.

Естественно никто на Ветерка уже не ставил, и когда в шестом забеге, Николай увидел, что служитель выставил табличку с надписью Ветерок, дождался пока основная масса сделает ставки, подошёл к кассе.

— На Ветерка какие ставки?

— Двадцать к одному, но, не рекомендую. — Кассир покачал головой. — Запалили жеребчика — то.

— Рискну. — Николай кивнул, качнув роскошные вислые усы, и приподняв котелок вытер лоб большим клетчатым платком. — Пять тысяч рублёв! — И шлёпнул о стойку кассы толстый кожаный бумажник битком набитый деньгами.

— Э… я не могу, заблеял кассир, и когда Николай склонился к окошку, и грозно спросил: — Мне позвать инспектора? — Тут же принял деньги, и выдал квитанцию.

Директор ипподрома Василий Павлович Гинзбург, тучный низкорослый мужчина, из крещёных евреев, очень не любил беспорядок. В его кабинете всегда царила идеальная чистота, за соблюдением которой следили целых две работницы, бесконечно протирая все едва влажными тряпками, смоченными в слабом растворе цветочной воды.

А ещё предметом гордости и постоянной заботы директора была стена, увешанная вымпелами, наградами и полочками с кубками выигранными лошадьми ипподрома на разных бегах, в том числе и сверхпрестижных Лондонских, Парижских и Берлинских, и забота о чистоте кубков и грамот под стеклом, целиком ложилась на двух молодых девиц в светло-голубых платьях, белых передничках и белых шёлковых чулочках.

Сам же Василий Павлович, предпочитал летом костюмы нежного кремового цвета мастера Розенталя, и туфли на толстой резиновой подошве, от фабрики Треугольник, обладавшие замечательным беззвучным ходом.

Когда в кабинет ворвался старший кассир Егоров, Василий Павлович как раз поправлял призовой вымпел от корпорации коннозаводчиков Франции, который отчего-то сбился набок.

— Ну, чего тебе Егоров? — Не глядя спросил директор, оглянулся на кассира и поразился в каком виде находился его подчиненный. Галстук сбит набок, рубашка выдернулась из брюк, а воротник пиджака стоял торчком, видимо от того что надели его впопыхах.

— Так это, Василий Павлович, поставили — то на Ветерка…

— Много что ли поставили?

— Так пять тыщь. — С расширенными от ужаса глазами и шёпотом ответил кассир, словно боясь, что его подслушают. — А выдача-то за него один к двадцати!

— Не мог что-ли потянуть время? — Недовольно произнёс директор.

— Так инспектор же, вот он стоял. — Жалобно заскулил кассир. — А Никанор Ипатьевич, очинно строгий. Вона Кукушкина — то выгнали! А мне никак нельзя без работы, Василий Павлович. У меня и квартира и детки, и жена вон опять на сносях и дрова не запасены…

— Да, сто тысяч выдать, это тебе не баран чихнул. — Директор ипподрома задумался, и приняв решение, кивнул. — Значит так. Как придёт за деньгами, помурыжь его. Ну там деньги пару раз пересчитай, упакуй как-нибудь, да не вздумай обсчитать или ещё чего удумать. Сгною! Понял? — Василий Павлович одним движением прихватил кассира за лацканы и тряханул так, что голова у него закачалась словно у китайского болванчика.

— Всё сделаю, — Егоров истово закивал и преданно посмотрел в глаза директору. — Раньше, чем через пятнадцать минут не уйдёт.

— Ну вот и славно. — Директор кивнул. — Иди. И приведи себя в порядок. Не старший кассир, а вахлак какой-то прости господи.

Ветерок ожидаемо пришёл первым, и с чувством глубокого удовлетворения Николай пришёл в кассу, получать выигрыш. Как ни странно, кассир был учтив и пересчитав раз пять пачку ассигнаций был даже так любезен, что упаковал денежный кирпич в плотную бумагу.

Наняв за рубль пролётку с говорливым кучером, Николай спокойно уселся на скамейку, и с отрешённым лицом качнул головой.

— Трогай любезный. В банк Меньшикова.

— Домчим в лучшем виде, господин хороший. С нашим почтением.

Крепкая лошадка резво взяла ход, и Николай откинулся на спинку в ожидании.

Ждать долго не пришлось. Стоило повозке свернуть в прикрытый деревьями тупик между домами, как справа и слева притиснулись два мужичка в чёрных пиджаках и серых косоворотках, и один из них достал револьвер, и цапнув пакет с деньгами потянул на себя.

С хрустом словно лангуста наколов на лезвие кинжала того, кто был справа, и толкнув вперёд чтобы тот упал в проход, левой рукой отвёл ствол револьвера от себя и одним движением вывернул оружие из кисти налётчика, добавив рукоятью кинжала в висок, чтобы тот не слишком шумел, и упёр ствол в спину извозчику.

— Стой любезный. Приехали.

— Вы чего это, господин хороший, — Кучер рыскнув глазами по сторонам, уставился на Николая. — Нешто я вас грабил-то? — Но актёром был никудышным. Всё, в нём выдавало главаря, и даже то, как тот шевельнул левой рукой проверяя насколько правильно расположена рукоять пистолета под пиджаком.

— Смотри. — Николай улыбнулся. — Если ты ничего не знаешь, я тебя прямо тут кончаю. Мне свидетели не нужны. А разговорю вот этого. — Николай пнул кончиком туфли лежащего под ногами бандита. — Как думаешь, ежели он увидит тебя с простреленной башкой, разговорится?

— Ты каковских будешь? — бросил извозчик, понемногу продвигая руку к левому боку.

— Да ты дурак, братец. — Николай покачал головой. — Думаешь я буду тут с тобой беседу устраивать, или упаси тебя господь, перестрелку? Правую руку-то убери, да левой рукой, аккуратно мне свой пистоль подай. Да не торопись. А то я ужас как не люблю резких движений. — Николай принял оружие, короткоствольный револьвер фабрики Браунинга, и спрятал в карман пиджака. — Не по чину тебе знать мою масть, фуфлыга. Так что правь-ка к своему пахану, да без глупостей. Посмотрим во что он твою жизнь и жизнь этих дурачков ценит, и сколько даст, за моё беспокойство.

Это бандит понимал. Сунутся к козырному да получить в ответ красненьким, дело обычное. Ну и рассчитаться за беспокойство, тоже в порядке вещей. Не на фраера дешёвого ведь наскочили. Так что кучер сноровисто развернул повозку, и наддав лошадёнке по крупу, погнал в объезд главного здания ипподрома к неприметной дверце, откуда можно было попасть в служебные помещения.

Когда в кабинет директора, в сопровождении одного из прикормленных бандитов, вошёл незнакомый широкоплечий мужчина высокого роста, Василий Павлович Гинзбург сначала потерялся, но быстро взяв себя в руки жестом отпустил варнака, а гостю предложил сесть.

— Чему обязан?

— Гурий Семёнович Грушин. — Отрекомендовался мужчина, и положив револьвер на стол, достал из кармана визитницу выщелкнул верхнюю картонку на которой значилось «Мастер-механик паровых и прочих машин» и протянул Гинзбургу. — Произошёл у меня забавный случай в вашем заведении. Выиграл я неплохую сумму, и получил её без задержки, но вот дорогой попытались её у меня отнять. — Посетитель лучезарно посмотрел на директора, и вздохнул. — Ну никакого прохода не стало от бандитов. Пришлось одного на перо посадить, второго так уронить, а вот с третьим провести воспитательную беседу. И знаете, что поведал мне сей недостойный сын своих родителей? — Говорит мол вы у него начальник и с вас нужно спрашивать убыток да потраву.

— А вы каких будете? — Осторожно спросил Василий Павлович, откладывая визитку. — Может виру требовать вам не по закону, да мне платить не по масти?

— Этот… ваш межеумок, тоже что-то про масть спрашивал. — Николай покачал головой, и сделал короткое, почти невидимое глазу движение, и в столе перед директором ипподрома с глухим стуком возник кинжал, пробивший картонную папку с документами и ушедший в дубовую столешницу на три пальца. — Я видимо был неправильно понят. — Он вздохнул. — Я не прошу у вас компенсации. Я желаю её получить. Просто по дороге к исполнению моего желания, может статься что ваши потери превысят разумные пределы.

Это директор ипподрома, понимал. Его просто грабили, а уж какой при этом предлог был выбран, дело десятое.

— Сколько?

— Ну что вы о деньгах все. — Николай покачал головой. — Не всё можно измерить рублями. Мне от вас нужно что-то другое.

— Что же? — Гинзбург остро глянул на такого странного посетителя.

— Завелись тут у меня денежки да не эти, а вполне приличные, с какой стороны ни глянь. Да такими горячими оказались, в руки не взять. А денежки хорошие. Выкинуть никак невозможно. Хорошие, но горячие. Понимаете? — Николай придвинулся к Василию Павловичу поближе и одним движением выдернув кинжал из стола, спрятал его куда-то в одежду.

— И сколько там их, хороших, но горячих?

— На пять миллионов рубликов, ханьского золота. А мне не нужно золото. — Николай развёл руками словно извиняясь. — Мне нужны наши, скучные российские рублики. Да не крупными ассигнациями, а, чтобы сразу на счёт да с книжечкой чековой. Да не на один, а на четыре.

Василий Павлович хорошо владел лицом. При его профессии иначе было нельзя. Но сумма, которую озвучил его посетитель была фантастической. И даже мысли заметались вспугнутыми птицами. Что-то он слышал, несколько лет назад, что вроде фартовые на Дальнем Востоке грабанули богатый караван с золотом, но тогда оно не всплывало. И вот сейчас такая огромная сумма золотом. Не иначе с Желтороссии.

— Пять миллионов, это действительно хорошие деньги. — Гинзбург впервые за последние минуты улыбнулся. — И сколько из них вы хотите получить?

— Минус три процента?

— Десять! — Отрезал Василий Павлович. — Десять и ни копейкой больше.

— Пять. Чёрт с вами. Грабители. — Проворчал Николай.

— Да помилуйте, милостивый государь. — Возмутился директор. — Ведь не просто золото, а с ханьских рудников. Его же наверняка ещё ищут.

— Так раздайте по зубным мастерам, да ювелирам.

— То не ваша беда, как я его раздам. — Ворчливо ответил Гинзбург. — Восемь и ни копейки боле не уступлю, хоть режьте меня.

— Восемь. — Николай кивнул, и протянул руку для рукопожатия, а когда Василий Павлович вложил в неё свою пухлую ладошку, прижал чуть сильнее не давая освободится. — Вы же меня не разочаруете, устраивая цирк на ровном месте? Я-то ведь тоже не один.

— Да при таких деньгах, не до цирка. — Гинзбург сморщился от боли, и с трудом выдернув руку, посмотрел на гостя. — Когда золото привезёте?

— Фургон хлебной лавки Рубальского, завтра в шесть, здесь у вашего чёрного входа.

— В восемь. — Уточнил директор

— Хорошо. Пусть будет в восемь.