Тёмный Принц (Дэвид Геммел) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 9)

Взобравшись на склон, Александр приостановил своего коня и бросил быстрый взгляд налево. Греческие наемники-ренегаты Дария контратаковали македонскую пехоту, и два войска бились посреди реки на мелководье, не заботясь о том, чтобы держать строй. За греками стояла Персидская Гвардия, готовая пойти в атаку следом за наемниками. Внезапно Александр понял, что если они сделают это сейчас, то македонский центр окажется разделен.

Подогнав Буцефала, Александр помчался на Гвардию, и кавалерия гетайров отчаянно постаралась поддержать его. Это был шаг немыслимой отваги, и македоняне, дравшиеся посреди реки, увидели своего Царя, как он, казалось, одной рукой прорубает себе путь к центру персидского войска.

Раздался громогласный клич, и фаланги побежали вперед.

Александр, раненный в обе руки, продолжал атаку, ибо увидел своего врага, Дария, который стоял в золотой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней. Персидский Царь был высок и величествен, его золотая борода была длинной и тщательно завитой. На голове у него была золотая коническая корона, надетая поверх серебряного шлема. Белый шелковый шарф обматывал его шею и лицо и спускался на его расшитый серебром плащ.

- Я вижу тебя, Узурпатор! - прокричал Александр. Гефестион и конница гетайров следовала за Царем, защищая его с флангов, но Александр снова погнал Буцефала вперед. Персидская гвардия подалась назад под отчаянным натиском конной атаки, большая тяжелая масса людей толкалась теперь перед колесницей своего Царя.

На дальнем краю поля Берин и его фессалийцы прорвались через персидские ряды и повернули вправо с целью соединиться с Александром.

Потрясенные столь стремительной атакой, персы пытались построиться боевым квадратом вокруг Дария. Александр увидел, как персидский монарх поднял копье и пытается развернуть свою колесницу, чтобы встретить врага лицом к лицу - но белоснежные кони, напуганные шумом битвы и запахами крови и смерти - запаниковали и распалились, понеся золотую колесницу прочь с поля битвы. Дарий пытался осадить взбесившихся животных, но это оказалось не в его силах, и колесница стремительно уносилась на север.

Видя, что их Царь несомненно покидает сражение, многие персы побежали за ним, открывая большие бреши в своих рядах. Фессалийские всадники тут же пробились через них, соединившись с Александром.

В считанные мгновения битва превратилась в бойню, персидские пехотинцы бежали к холмам, бросая мечи и щиты на бегу. Все полки, еще не вступившие в битву, отступили в относительную безопасность города Исс.

Когда солнце достигло зенита, сопротивление продолжали оказывать лишь немногие Царские Гвардейцы Дария, но этих немногих быстро подавили и перебили. Только меньше 3 000 греческих наемников сложили оружие и предложили свою сдачу Александру. Но Царь отказался.

- Вы предали свой народ, - обратился он к их посланнику. - Вы сражались на стороне Узурпатора против мстящей греческой армии.

- Но мы наемники, господин, - ответил посланник, побледневший, несмотря на загар. - Такова наша доля. Дарий предложил плату за наши услуги, и мы верно служили ему. Как ты можешь называть нас предателями, когда мы всего лишь следовали своему призванию?

- Он заплатил вам, чтобы вы бились, - холодно ответил Александр. - Так бейтесь. Поднимите оружие и отработайте свое жалование.

- Это безумие! - воскликнул посланник, обернувшись в поисках поддержки среди военачальников Александра.

- Нет, - процедил Царь сквозь зубы, - вот безумие. - И, шагнув вперед, он вонзил кинжал в горло посланника, направляя лезвие снизу вверх под подбородок и в мозг. - А теперь убейте их всех! - закричал он.

Прежде чем наемники успели поднять оружие, окружавшие их фракийцы и македоняне бросились к ним и принялись резать и рубить. Выхватив меч, Александр бросился к остальным, и его клинок вошел в спину ближайшего ренегата. С диким рычанием вся армия ринулась на наемников, кромсая и коля до тех пор, пока не осталось ни одного неприятельского солдата, способного стоять на ногах.

Один за другим македоняне выходили из резни, пока только Александр, кричащий и покрытый кровью, не остался бегать среди трупов, ища новые жертвы.

Ужасающая тишина повисла в рядах армии, наблюдавшей безумный танец смерти своего Царя, метавшегося среди убитых. Гефестион, не принимавший участия в бойне, подошел и тихо заговорил с Александром, который наконец повалился на руки друга, и его унесли с поля.

Линдос, Родос, 330-й г. до Н. Э.

Аида задумчиво сидела в тени навеса, ее взгляд не сходил с моря, сверкавшего далеко внизу. Здешний замок был выстроен на возвышенном утесе над небольшой деревушкой, расположенной между двух бухт. Оттуда, где она сидела, Аида видела только меньшую бухту с укромным утесом - защищенная чаша, в которой корабли могли бросить якорь, чтобы спастись от зимних штормов, бушевавших в Эгейском море.

К берегу бухты пристала трирема, ее огромный парус был свернут, а три ряда весел убраны внутрь. Она была вытащена на пляж, словно детская игрушка, и Аида увидела, как несколько моряков соскочили на берег и какой-то офицер начал долгий подъем по овеваемой ветрами горной тропе к замку.

Морской воздух был свеж, и Аида сделала глубокий вдох. Она прямо чувствовала вкус силы Темного Бога на своем языке, ощущала его незримое присутствие в воздухе рядом с собой, его дыхание - в порывах морского ветра со стороны Азии. Она облизнула губы, предавшись мечтам о завтрашнем дне.

Многие говорили о добре и зле. Какие глупые категории. Есть только сила и слабость, могущество и беспомощность. Этот болезненный урок она выучила за свою долгую, долгую жизнь на острове Мистерий.

Земная магия продлевала жизнь, увеличивала силы, обеспечивала богатство мужчинам и женщинам, которые ее постигали. Но земной магии требовались жертвы и кровь; ее нужно было питать вопящими душами.

Так было установлено с первых лучей самого первого рассвета. На протяжении всей истории мудрые знали о силе и ценности жертвы. Но лишь истинно посвященные знали природу этой силы.

Да, ты можешь убить быка и получить частичку силы. Но человек? Его страх перед смертью напитает частицу, наполнит ее темной энергией, заряжая Заклятием саму атмосферу.

Темные глаза Аиды посмотрели на восток, за бескрайние воды.

Тысячи и тысячи человек погибли год назад, при Арбелах, разбитые еще более победоносной Македонской армией. Царь Дарий теперь был мертв, убитый собственными разочарованными людьми во время отступления. Александр был коронован как Царь в Вавилоне.

Александр, Царь Царей. Божественный Александр...

Нет, понимала она, еще не бог. Смертный еще пытался побороть ту силу, что обитала в нем.

Но осталось недолго... Она закрыла глаза, и ее дух полетел через синее море к городу Сузы, где Александр восседал на троне из золота, инкрустированного редчайшими драгоценными камнями. Теперь он был облачен в легкие шелка, а плечи его укрывала расшитая золотом накидка.

Аида незримо парила в воздухе у него за спиной. - Повелитель! - прошептала она.

Ответа не последовало, однако она чувствовала в нем пульсирующую силу бога. Александр был как человек, карабкающийся по отвесной скале высоко над землей, руки его устали, пальцы были сведены судорогой. Она чуяла его страх. Его душа оказалась сильнее, чем Аида могла предполагать, удерживая бога от исполнения его судьбы - и какой судьбы! Когда он получит полный контроль над телом, силы его возрастут, распространяясь далеко за пределы бренной человеческой плоти, в которой он обитал. Сила Хаоса станет расползаться по земле, вселяясь в каждое живое существо, в каждое дерево и камень, в каждое озеро и ручей.

И тогда те, кто служил ему верой и правдой, будут вознаграждены: жизнь в вечной молодости, в бесконечном блаженстве, сила опыта и новизны, никогда прежде не достигавшаяся кем-либо из рода человеческого.

Скоро придет тот великий день.

Каждая победа, каждая смерть от руки Александра прибавляла силы тьме внутри него.

Осталось недолго, думала Аида.

Вернувшись в свое тело, она откинулась на скамью, протянув руку к кубку с вином. Солнце теперь клонилось на запад, и она почувствовала его теплые лучи на своих ногах. Привстав, она отодвинула скамью подальше в тень, затем снова расположилась на ней.

Скоро посланник будет здесь, разгоряченный и уставший после подъема по ступеням в скале. Она написала Александру, моля разрешить прибыть к его двору, где она могла бы принести пользу своим мудрым советом. Оказавшись там, она смогла бы ускорить процесс, добавляя необходимый наркотик ему в вино и ослабляя его волю к сопротивлению.

Какие же радости ждали ее впереди...

Мысли ее вдруг обратились к женщине по имени Дерая, и она почувствовала, как ее хорошее настроение улетучивается. Старая дура! Она была такой упертой, видимо, довольная тем, что заключена в хрупкую, артритическую оболочку.

- Довольна ли ты теперь, - прошептала Аида, - когда черви пируют твоей плотью? Ты так ничего и не поняла. Всё твое целительство и добрые дела! Ты всего лишь питалась мировым Заклятием, ничего не давая взамен. Если бы все мы были такими, как ты, Заклятие давно бы умерло. И чем тогда стал бы мир? Зловонная масса человечества без единой крупицы магии в ней.

Она вздрогнула при этой мысли. Молодая рыжеволосая аколитка предстала перед ней, низко поклонившись. - Там мужчина, желающий тебя видеть, госпожа, - сказала та. - Один из офицеров Александра.

- Приведи его ко мне, - велела Аида, - и принеси вина.

Девушка ушла. Аида запахнула свою шелковую шаль и стала ждать. В комнату вошел молодой человек, высокий и чернобородый. Его нагрудник был черным, украшен золотом, а в левой руке он держал шлем с белым гребнем. Его лицо было красивым, бронзовым от загара под солнцем Азии, и на нем не было ни капли пота после долгого подъема к замку.

Он поклонился. - Я Гефестион, госпожа. Меня прислал Александр, чтобы сопроводить тебя к его двору.

Она взглянула в его темные глаза, и он ей сразу не понравился. Хоть мужчины ее и не привлекали, она наслаждалась их поклонением. Гефестиона же не прельстила ее красота. Это разозлило ее, но она не подала вида. Вместо этого она одарила молодого человека игривой улыбкой.

- Я польщена, - сказала она, - тем, что Великий Царь изволил пригласить меня в Сузы.

Гефестион кивнул. - Твой здешний дом прекрасен, - сказал он. - Не могли бы мы прогуляться вдоль стены?

Аиде не нравился яркий солнечный свет, но Гефестион был известен как ближайший друг Александра, и она не хотела бы его расстраивать. - Конечно же, - ответила она. Взяв широкополую черную шляпу, она встала и повела его к северной стене. Оттуда они увидели наиболее широкую из двух бухт Линдоса и смотрели, как чайки взлетали и ныряли над рыбацкими лодками, возвращавшимися с моря.

- Царь испытывает трудности, - проговорил Гефестион. - И он считает, что ты можешь оказать ему неоценимую помощь.

- Трудности? Какого характера?

Гефестион уселся на парапет. - Существует два Александра, - тихо произнес он. - Одного я люблю, другого боюсь. Первый - это добрый друг, заботливый и понимающий. Второй - это беспощадный и страшный убийца.

- Ты говоришь очень прямо, Гефестион. Разве это разумно?

- О, думаю, да, госпожа. Видишь ли, он рассказал мне о твоем визите в Пеллу и... об услуге, оказанной тобой.

- Об услуге? - переспросила она удивленно.

- О том, как ты помогла ему занять престол.

- Понимаю.

- Да уж, думаю, понимаешь, - тихо сказал Гефестион, следя своими темными глазами за ее взглядом. - Когда Царь получил твое письмо, он попросил меня приехать к тебе, чтобы... поблагодарить тебя за всё, что ты для него сделала. Он дал мне два указания. Оба разные, однако я начинаю понимать, в чем их смысл.

- Каковы же эти указания?

- Сначала мне было сказано, чтобы я доставил тебя к нему.

- А второе?

- Ну, второе представляет для меня задачу. Может, ты могла бы мне помочь с решением?

- Если только это в моих силах, - сказала она.

- Как я и говорил, существует два Александра, и каждый дал мне свое отдельное указание. Чьему же приказу мне последовать? Велению друга... или того, кого я боюсь?

- Всегда разумно, - осторожно сказала Аида, - тщательно выполнять приказы людей, которых боишься. Ведь друг может простить тебя. А тот, второй, не простит.

Гефестион кивнул. - Ты очень мудра, госпожа. - Подавшись вперед, он взял ее за руки и усадил рядом с собой на парапет. - Мудра и красива. Я последую твоему совету.

- В таком случае наши отношения получили хорошее начало, - сказала она, выдавив из себя улыбку.

- Да, - согласился он, - и кончились тоже хорошо.

- Кончились? - у Аиды пересохло во рту, и она вдруг ощутила подступающий страх.

- Да, госпожа, - прошептал он. - Ибо, видишь ли, мой друг велел привести тебя к нему. А другой Александр велел мне тебя убить.

- Этого не может быть. Я его верная рабыня, и была ею всегда. Он бы не приказал меня убить. Ты ошибаешься, Гефестион. А теперь, отпусти меня. Мне надоела эта чепуха.

- Похоже, ты права, - ответил он ей. - Порой так трудно их различить. Но в Пелле ты помогла ему убить младенца; ты убедила его съесть детское сердце. Не думаю, что моему Царю нужны твои советы.

- Послушай... - начала было она. Но Гефестион схватил ее за ноги и столкнул с парапета.

Аида почувствовала, как соскользает со стены.

Далеко внизу ее поджидали острые камни, и крики ее эхом разнеслись над деревушкой.

***

Гефестион, перегнувшись через парапет, наблюдал, как падала Аида - тело по спирали летело вниз, вопли женщины уносил ветер. Она показалась македонцу огромной воронихой, в черных одеждах, развевающихся подобно сломанным крыльям. Он смотрел, как она ударилась о камни, услышал, как оборвался крик, затем увидел, как стая чаек закружила над ней, и их белые фигуры постепенно покрыли собой ее черные одежды.

Отступив, он глубоко вздохнул. Никогда раньше он не убивал женщину, однако не чувствовал угрызений совести. Ее зло было почти осязаемо, и он внутренне содрогнулся, когда прикоснулся к ней.

Он сказал ей правду, по крайней мере, отчасти. Александр признался, что опасается ее и хотел бы, чтобы она умерла - но позже, уже чужим, холодным голосом, приказал доставить ее ко двору. На протяжении двух лет после кровавой бойни при Иссе Александр часто говорил о своих страхах, о темной силе, глодавшей его душу изнутри. Гефестион знал больше тайн своего Царя, чем кто-либо другой, - даже Парменион, который командовал второй Македонской армией и редко виделся с Александром.

Александр доверялся именно Гефестиону, и именно Гефестион мог знать, в какой момент Темный Бог близок к своему носителю. В такие моменты голос Царя становится холодным, глаза - отстраненными. А затем он успокаивался...

Как в ту ночь в захваченном городе Персеполь, когда он повел пьяную ораву факелоносцев, чтобы уничтожить одно из величайших чудес света, великолепно вырезанный из дерева храм Ахура Мазды, в котором хранились работы пророка Зороастра. Гефестион стоял в стороне, пораженный, когда Александр обливал маслом деревянные дощечки, на которых были золотой клинописью записаны слова пророка.

Двадцать тысяч табличек, наиболее сокровенное достояние персидского народа, было уничтожено в ночь бесчинств, пляшущее пламя охватывало деревянные изразцы, веками хранимые под солнцем Персии.

На следующее утро Александр ничего этого не помнил.

Потом была Ночь Копья.

Когда поздней ночью пир в царском шатре подходил к концу, кавалерийский военачальник, Клейтус, спросил Царя, почему тот переоделся в персидские одежды и настаивает на персидском обычае, чтобы его подданные простирались перед ним ниц, целуя землю у него под ногами.

Александр был раздражен этим вопросом, ибо при том присутствовало несколько персов, а Гефестион знал, что, хоть Царь и не любил этого обычая, он старался вести себя как Персидский монарх, чтя их традиции. Но он никогда не требовал от своих македонских офицеров - или от кого-либо из греков - простираться перед ним ниц.

Клейтус был пьян и расстроен тем, что его попросили сесть подальше от места одесную Царя, которое занял персидский военачальник.

Гефестион пытался оттащить Клейтуса подальше от стола, предлагая ему вернуться в свой шатер и проспаться, но старый кавалерист оттолкнул его и заковылял к Царю, крича: "Я служил твоему отцу, зарвавшийся ты щенок, и мне никогда не надо было целовать ему ноги. Будь я проклят, если стану целовать твои!"

Гефестион заметил, как напрягся Александр, и в болезненном ужасе увидел, как глаза у него побелели. Никогда прежде это преображение не происходило на людях, и он подскочил к Царю, отчаянно пытаясь увести его с глаз пирующих. Но было уже слишком поздно. Александр отступил, выхватил копье у стражника и вонзил железное острие Клейтусу в живот. Кровь тут же потекла изо рта старого военачальника, и он упал, а копье вырвалось из его раны. Несколько мгновений сраженный с криками корчился на полу. Затем, с хриплым, прерывистым воплем, умер.

Последовало недоуменное молчание.

Александр моргнул и покачнулся, когда к нему подошел Гефестион и взял его за руку. "Что я натворил?" - вопрошал Александр. - "Милостивый Зевс!" Развернув копье на себя, он попытался наскочить на острие, но Гефестион вырвал у него оружие. Два стражника пришли на помощь, и плачущего Царя вывели из шатра.

На следующий день, посыпав волосы пеплом, Александр возглавил похоронную процессию, идя за телом Клейтуса. Вместо того, чтобы последовать македонскому обычаю и сжечь тело, а кости поместить в церемониальную золотую урну, он велел египетским бальзамировщикам подготовить тело, дабы поместить его в хрустальный гроб и выставить в специально выстроенной усыпальнице из мрамора.

Горе Царя видели все, и солдаты, обожавшие Александра, быстро простили его. Но его офицеры, видевшие, как он убил их верного собрата, молчали, и Гефестион понимал их мысли. Кто будет следующим?

Бальзамирование Клейтуса было воспоминанием, которое Гефестион не забудет никогда.

Тощий египтянин подошел к телу, держа в руках коробочку из кедрового дерева, из которой он достал длинную, тонкую спицу, опустился на колено и воткнул острие в нос трупа.

"Что он делает?" - спросил Гефестион у Царя.

Ответ Александра был отстраненным, его голос - холоден и далек. "Он должен выпустить содержимое черепа, дабы предотвратить разложение. Чтобы лицо оставалось нетронутым, он введет спицу в ноздрю, зацепит мозг и вытащит его."

"Я не желаю знать об этом ничего больше," - процедил Гефестион, отворачиваясь и выходя из комнаты.

Позже он заставил Александра пообещать, что если он, Гефестион, погибнет в бою, то пусть его похоронят по македонским обычаям.

Чайки наконец разлетелись от разбитого тела на скалах внизу, и Гефестион отступил от парапета и направился из замка на вершине горы вниз по длинной винтовой дороге к малому заливу. Капитан триремы - невысокий, коренастый родосец по имени Каллис - встретил его на берегу.

- Долго она будет собираться? - спросил тот. - Ветер меняется, и нам надо выйти под парусом уже через час.

- Она не отправится с нами, капитан. К сожалению, Госпожа Аида умерла.

- Какое бессмысленное плавание, - сказал Каллис, выругавшись. - Ну да ладно, команда хоть успокоится. Ни один моряк не любит, чтобы баба была на борту. А еще говорят, она была ведьмой, которая провидела будущее.

- Не думаю, что это было правдой, - проговорил Гефестион.

На закате трирема уже шла на восток по проторенному торговому пути на Кипр, мощный ветер надувал большой парус, весла были убраны, и гребцы отдыхали на скамьях на всех трех палубах. Гефестион сидел на обшитом бархатом стуле на корме, его глаза осматривали землю, медленно проплывающую мимо них.

Сначала Кария, потом Ликия, когда-то самостоятельные земли, а сейчас - небольшие форпосты Империи Александра.

Ему вдруг вспомнились вынужденные бесплодные походы с Парменионом четыре года назад, когда македонские передовые соединения старались избегать больших стычек с войсками персов. Как же прав оказался Спартанец. Если бы он дал персам бой и победил, Дарий несомненно собрал бы еще большее войско, и Александр по прибытии в Азию обнаружил бы, что ему противостоит несокрушимый враг. Земли Персидской Империи были намного обширнее, чем Гефестион мог вообразить, а народу в ней было больше, чем песчинок на пляже, который сейчас был к северу от него.

Даже теперь, после шести лет войны и завоевания Александром Персидского престола, впереди ждало немало битв - с согдианцами на севере, с индийцами на востоке и со скифскими племенами за Каспийским морем.

Парменион повел вторую Македонскую армию на восток, выиграл два сражения против численно превосходящего противника. Гефестион улыбнулся. Даже подходя к семидесяти годам, Спартанец оставался могучим полководцем. Он пережил двоих из своих сыновей: Гектор погиб в Битве при Иссе три года назад, а Никки был убит при Арбелах, сражаясь рядом с Царем.

Остался один Филота.

- О чем задумался? - спросил Каллис, положа свои огромные руки на кормило.

Гефестион поднял взгляд. - Земли осматривал. Отсюда они выглядят такими мирными.

- Ага, - согласился моряк. - Весь мир с моря кажется лучше. Думаю, что царство Посейдона делает нас скромнее. Оно такое бескрайнее и могучее, что все наши устремления становятся незначительны рядом с ним. Это подчеркивает пределы наших возможностей.

- Считаешь, у человеческих возможностей есть пределы? Александр был бы не согласен.

Каллис усмехнулся. - А сможет Александр создать розу или облако? Сумеет он обуздать ярость моря? Нет. Мы живем совсем недолго, копошимся там и тут, а потом уходим. А море остается: сильное, прекрасное, вечное.

- Так что, все моряки - философы? - спросил Гефестион.

Капитан громко рассмеялся. - Да, мы философствуем, когда кругом открытое море. А на земле мы шатаемся, как паршивые псы, и до уссачки напиваемся красным вином. В какой войне будешь сражаться, когда вернешься?

Гефестион пожал плечами. - Куда Царь пошлет, там и буду.

- Что он будет делать, когда враги у него закончатся?

- А у человека когда-нибудь кончаются враги?

Сузы, Персия, 330-й г. до Н. Э.

Настал тот момент, о котором он думал уже давно, и Филота почувствовал внезапный холодок в сердце. Всё это время его отец был прав. У него пересохло во рту, однако он не притронулся к вину, стоящему перед ним. Сегодня ему нужна была ясная голова.

Александр продолжал свою речь, офицеры собрались вокруг него в тронном зале в Сузах. Сто человек, воинов, сильных и отважных, но и они не поднимали глаз от мраморного пола, не горя желанием смотреть в подведенные глаза Царя.

Но только не Филота, который стоял, высоко подняв голову и глядя прямо на Александра. Золотая охра покрывала веки Царя, а губы были выкрашены в кровавый цвет. Высокая коническая корона Дария из золота и слоновой кости венчала его голову, и он был облачен в полупрозрачные шелковые одежды императора Персии.

Как же до такого дошло, изумлялся Филота?

Александр покорил персов, влил побежденную армию в ряды своих войск под командованием персидских военачальников и сатрапов. Империя стала принадлежать ему. Он даже взял в жены дочь Дария, Роксану, чтобы легитимировать свои права на корону.

И какой был стыд, что он ни разу не разделил с нею постель.

Филота окинул взглядом слушающих офицеров, лица которых отражали их напряжение и страх. Александр опять говорил об измене в их рядах, обещая выявить неверных. Только вчера около шестидесяти македонских солдат были запороты до смерти за то, что Царь называл мятежом. И в чем было их преступление? Они всего лишь спросили, когда вернутся домой. Они вступили в армию, чтобы освободить города Малой Азии, а не идти походом через весь мир по прихоти помешавшегося на власти Царя.

За пять дней до того Александру было видение: его офицеры собирались его убить. Видение поведало ему, кто они были, и шесть человек было схвачено - один из них был Феопарл, командир Щитоносцев. Филоте он не нравился, но о его верности ходили легенды.

После отъезда Гефестиона Царь странно себя вел, предаваясь внезапным вспышкам гнева, за которыми следовало длительное молчание. Поначалу генералы пытались не замечать этих признаков. Давно было известно, что Александр был наделен разными необычными Талантами, однако раньше такое поведение всегда длилось недолго. А теперь казалось, что появился новый Александр, холодный и страшный.

Сначала офицеры говорили промеж собой об этих переменах, но когда начались убийства, среди македонян возрос такой страх, что даже давние друзья не встречались с глазу на глаз, чтобы их не заподозрили в сговоре против императора.

Но три дня назад наступило окончательное помешательство.

Парменион со Второй Армией наконец взял город Элам. Точнее, правящий совет города в ходе переговоров согласился на сдачу. Парменион переправил городскую казну - около 80 000 талантов серебром - Александру в Сузы. В ответ Александр приказал убить каждого мужчину, каждую женщину и каждого ребенка в Эламе.

Парменион воспринял приказ с недоверием и выслал конного гонца проверить его достоверность.

Филоту вызвали во дворец вместе с Птолемеем, Кассандром и Кратерусом. Они прибыли и обнаружили, что Царь стоит над мертвым телом гонца.

- Меня окружают предатели, - заявил Александр. - Парменион отказался подчиняться приказам своего императора.

Филота посмотрел на тело посыльного, юного мальчишки не старше пятнадцати лет. Меч парня так и остался в ножнах, а кинжал Александра торчал у него в груди.

- Ты всегда говорил, что твой отец предатель, Фило, - проговорил Александр. - Мне следовало послушать тебя еще тогда. В своем старческом слабоумии он обратился против меня. Против меня!

- Что он сделал, государь? - спросил Птолемей.

- Отказался покарать Элам за мятеж.

Филота ощутил внутри холод, оцепенение охватило его. Всю жизнь он верил в то, что однажды станет царем - это знание было прочным, как скала, основанное на обещании единственного человека, кто любил его, его матери Федры. Однако, за последний год, скала знания пошатнулась, холодный ветер реальности повеял на нее, рассеивая надежды и руша его мечты. Без харизмы Филиппа или Александра, или без интеллекта Пармениона, он не мог повести войска на битву. Осознание пришло к нему поздно, но наконец и Филота понял, как ошибалась его мать.

Никакого царства. Никакой славы. Отец был прав: он строил свое будущее на фундаменте из тумана. "Что теперь?" - задался он вопросом. Если промолчит, то Пармениона убьют, а он, Филота, останется военачальником Царя. Если нет, то его схватят и казнят... и Парменион всё равно будет убит. У него пересохло во рту, сердце сбилось с ритма. Умирать или не умирать? "Что за выбор для молодого человека?" - думал он. - Ну что, Фило? - спросил Александр.

Филота увидел, как Царь смотрит на него... и поежился. - Парменион не предатель, - ответил он без промедления.

- Значит, ты тоже против меня? Что ж, пусть так. Заберите у него оружие. Завтра он ответит за свое предательство перед лицом товарищей.

Кратерус и Птолемей увели Филоту в подземелья под дворцом. Они шли молча, пока Птолемей не вытянул руку, чтобы закрыть решетчатую дверь.

- Птолемей!

- Да, Фило?

- Я хочу отправить своему отцу сообщение.

- Не могу. Царь убьет меня.

- Понимаю.

Камера была маленькой, в ней не было окон, и там было темно, как в погребе с забитой наглухо дверью. Филота наощупь добрался до соломенного тюфяка и повалился на него.

Никки и Гектора больше не было в живых, а завтра и последний сын Македонского Льва отправится вслед за ними. - Хотел бы я знать тебя ближе, Отец, - произнес Филота, и голос его задрожал.

Несмотря на свой страх, Филота заснул, и разбудил его звук отпираемых засовов. Сноп света наполнил камеру, македонец зажмурился, и внутрь вошли вооруженные люди.

- Встать, предатель! - приказал солдат, хватая Фило за руку и поднимая его с лежака. Его вытолкнули в коридор и отвели снова в тронный зал, где знакомые ему офицеры собрались на суд.

Голос Александра эхом разносился по залу, резкий и скрипучий, его лицо было багровым. - Филота и его отец были всем для меня - и чем же они мне отплатили? Они замышляли и планировали свергнуть меня. Каким может быть наказание за подобное предательство?

- Смерть! - закричали офицеры. Филота усмехнулся. Еще несколько дней назад его голос звучал в хоре, кричавшем за смерть Феопарла.

Фило медленно поднялся, все взоры обратились к нему.

- Что скажешь, узник, прежде чем будет вынесен приговор? - спросил Александр.

- А что ты хочешь, чтобы я сказал? - ответил Фило, голос его был спокоен, глаза смотрели в неестественно белесые глаза Царя.

- Желаешь ли признаться в своем преступлении или молить о пощаде?

Фило рассмеялся. - В этой комнате нет ни одного человека, кто мог бы поверить в то, что Парменион когда-либо замышлял против тебя. О себе же я не могу сказать ни слова в защиту. Потому что если уж такой преданный человек как Феопарл может быть признан виновным, то какие шансы остаются у Филоты? Я следовал за тобой и сражался в битвах плечом к плечу - в битвах, которые мой отец выиграл для тебя. Два моих брата погибли во имя того, чтобы ты крепче сидел на вот этом самом троне. Мне нет надобности защищать себя. Но пусть все присутствующие ясно поймут, что Парменион - не предатель. Ты приказал ему взять город - и он его взял. Потом ты приказал предать смерти каждого мужчину, женщину и ребенка в этом городе в назидание другим мятежникам. И этого он сделать не мог. И не смог бы ни один достойный эллин. Только безумец способен отдать приказ к такому зверству.

- Признался в собственной речи! - зарычал Александр, вставая с трона и спускаясь к нему. - Именем богов, я сам тебя убью.

- Как убил Клейтуса? - вскричал Филота.

Кинжал Александра взметнулся к горлу Фило, но македонец сместился вправо, и клинок просвистел у него перед лицом. Он инстинктивно отмахнулся левым кулаком, который впечатался Александру в подбородок. Царь упал навзничь, кинжал выпал из его рук. Фило подхватил оружие и набросился на него, повалив на мраморный пол. Александр ударился головой о камень. Острие кинжала в руке Фило прикоснулось к коже на шее Александра, и Фило напряг мускулы для последнего взмаха.

Вдруг глаза Александра поменяли свой цвет, став снова цвета морской волны, который Фило помнил с давних времен.

- Что происходит, Фило? - прошептал Царь тихим голосом. Фило помедлил... и копье вошло в его незащищенную спину, пронзая легкие и сердце. Он откинулся назад, и второй гвардеец вонзил свой меч в грудь умирающего.

Кровь потекла у Фило изо рта, и он повалился на пол рядом с пораженным Александром. Царь, шатаясь, поднялся, затем отступил от трупа. - Где Гефестион? Мне нужен Гефестион! - закричал он.

К нему подошел Кратерус. - Он отбыл, государь, на Родос, чтобы доставить Госпожу Аиду.

- На Родос?

- Позволь отвести тебя в твои покои, государь.

- Да... да. А где Парменион?

- В Эламе, государь. Но не беспокойся о нем. Он будет мертв уже завтра. Я отправил трех наших лучших мечников.

Александр застонал, но мгновение ничего не говорил. Он чувствовал, как Темный Бог снова пытается побороть его, штурмуя бастионы его разума. И все же он устоял и сделал глубокий вдох. - Отведи меня в конюшни, - приказал он Кратерусу.

- В конюшни? Зачем, государь?

- Я должен их остановить, Кратерус.

- Ты не можешь поехать один. У тебя кругом враги.

Царь посмотрел в глаза серьезному молодому человеку. - Я не безумен, Кратерус. Но во мне есть... демон. Понимаешь?

- Да, государь, демон. Иди, отдохни. Я отправлю за врачом.

- Ты мне не веришь? Нет, конечно, почему ты должен мне верить? Оставь меня!

Александр оттолкнул Кратеруса и побежал по длинному коридору, выбежал во двор на яркое солнце. Два стражника вытянулись по стойке смирно, но он не обратил на них внимания, а побежал дальше по вымощенной досками дорожке к дворцовым конюшням.

Буцефал был в восточном стойле, и конь поднял свою большую голову, когда увидел Царя. - Ко мне! - позвал Александр. Черный жеребец перескочил изгородь, и Александр открыл ворота, взялся за черную гриву и вскочил Буцефалу на спину.

С запада послышались крики, и Царь обернулся, увидев, как Кратерус и еще несколько офицеров бегут к нему.

Александр пустил Буцефала бегом на юго-восток, через дворцовый парк и на дорогу в Элам. Город был где-то в шестидесяти милях на побережье, дорога была пересечена скалистыми тропками и высокими холмами.

По холмам рыскали разбойники из диких племен, которые грабили торговые караваны с востока, но Александр не думал о них по пути. Вместо этого он представлял себе Спартанца, вспоминал его отвагу в стране Заклятия и его тихие мудрые советы в последующие годы. А теперь к нему ехали наемники, чтобы его убить.

И они отправлены мной!

Нет, не мной. Ни в коем случае не мной!

Как я мог быть настолько глуп, думал Александр. В тот миг, когда отец сорвал ожерелье с его шеи, он почувствовал наполнившую его силу Темного Бога. Но он считал, что может управлять этим злом, сдерживать его, пользуясь им, когда это необходимо. Теперь он понимал, что те мысли были всего лишь еще одним примером коварства Кадмилоса.

Кадмилос! Даже когда он мысленно произносил имя Зверя, то ощущал, как колдовские когти вцепляются ему в душу, тянут вниз, начинается головокружение...

- Нет! - закричал он. - Не в этот раз!

"Ты - мой,"

- зашептал голос у него внутри.

- Никогда!

"Всегда было так,"

- услышал он ответ.

"Смотри, Александр - и рыдай!"

Скрытые двери его памяти открылись, и он вновь увидел сцену смерти Филиппа, но кроме того он увидел себя вечером накануне, как говорил он с Павсанием и подстрекал того отомстить. "Когда я стану Царем," - услышал он слова, произнесенные своим голосом, - "твоя награда будет соответствующей."

"Бедный, наивный Павсаний,"

- прошептал голос в его сознании.

"Как же он был удивлен, когда увидел, как ты перескочил тело убитого Царя и вонзил свой меч ему в грудь."

Душа Александра содрогнулась от шока. В видении невозможно было усомниться. Годами он жил самообманом, ни разу не попытавшись докопаться до истины. Новые образы ворвались в его сознание - смерть и расчленение жены и сына Филиппа, убийство Клейтуса и Мотака, гибель Феопарла... верного, преданного Феопарла.

Царь душераздирающе закричал, скача на коне, а демон внутри него захохотал и поднялся.

- Нет, - снова заговорил Александр, подавляя чувства горечи и страха, накричавшись от самобичевания и чувства вины. - Это были твои деяния, не мои. - Он сконцентрировался сильнее и подавил демона в себе.

"Ты не сможешь долго сопротивляться мне,"

- сказал ему Кадмилос. -

"Ты уснешь, а я восстану."

Это была правда, но Александр не позволил страху подавить свою способность мыслить. Трусость Кадмилоса - то, как он сбежал, когда острие кинжала коснулось кожи на горле Александра - давала Царю шанс на искупление, и, пока он скакал верхом, его мысли обратились к Пармениону.

Могучий жеребец мчался галопом, казалось, неутомимо, и перестук его копыт эхом разносился по холмам.

- Отче Зевс, - взмолился Александр, - только позволь мне успеть вовремя!

Город Элам, 330-й г. до Н. Э.

Парменион пробудился от полного видений сна и сел прямо, откинув пропитанное потом одеяло. Небо за узким окном было серым от сумерек, когда он встал с постели и прошлепал к маленькому столику, на котором стоял оставленный с вечера сосуд с вином. Он был почти пуст, но генерал налил остатки в кубок и осушил его.

Он собирался вернуться в постель, но на обратном пути увидел отражение собственного голого тела в отполированном латунном зеркале. Волосы его уже были полностью белыми, поредевшими, лицо осунулось и заострилось, орлиный нос выступал на нем как никогда раньше. Только светлые синие глаза оставались всё такими же. Он вздохнул и облачился в простой серебристо-серый хитон, затем подпоясался кинжалом и вышел в длинную аллею сада за домом.

На листьях лежала роса, и утро было прохладным, он шел по извилистым дорожкам, остановился у ленты ручья, который журчал над искусственным дном из окрашенных кристаллов.

Семьдесят лет - и пятьдесят из них прожиты им в качестве военачальника.

Он поежился и пошел дальше.

Парменион. Гибель Народов. Столь многих, что он уже не мог отыскать их имена в закоулках памяти. Проще всего было вспомнить ранние дни: падение Спартанского могущества, поражение Иллирии, Пеонии и Фракии. Разграбление Халкидики, переворот в Фивах...

Но в последние несколько лет он повидал крушение династий в слишком многих странах, чтобы вспомнить: Фригия, Каппадокия, Писидия, Киликия, Сирия, Месопотамия, Персия, Парфия...

Ручей впадал в небольшой пруд, по берегам которого стояли статуи. Прекрасно выполненный и ярко окрашенный леопард стоял на краю бассейна, склонив голову к воде, словно собирался утолить жажду. На небольшом расстоянии от него стояла полосатая лошадь, а еще немного дальше - олень. Все словно замерли, неподвижные, застывшие во времени.

Солнце пробилось на востоке, своим теплом согревая тело Спартанца, но отнюдь не его чувства. Он пошел дальше, к восточной стене. Здесь были тенистые беседки, с резными деревянными скамейками.

На самой дальней из них Парменион расположился, спиной к пруду и лицом к дому, крышу из красной черепицы которого поддерживали мраморные колонны.

Где-то в десяти шагах левее сидел каменный лев. В отличие от других животных в саду, он не был раскрашен; его большая альбиносовая голова была склонена на бок, словно прислушиваясь к чему-то, а мускулы на боках были выполнены скульптором с особой тщательностью. Парменион нашел, что эта статуя - одна из лучших, виденных им, и удивился, что никогда не замечал ее раньше.

Пока Спартанец смотрел, лев внезапно пошевелился. Неспешно и с необычайной грацией он встал и вытянул свои мраморные мускулы. Парменион моргнул и всмотрелся в статую. Лев был снова неподвижен, приняв прежнее положение с наклоненной головой.

- Я вернулся, - произнес мягкий голос. Парменион повернул голову и не удивился, когда увидел Аристотеля, сидящего прямо за ним на деревянной скамейке. Он не изменился. На самом деле, он выглядел даже чуточку моложе, и его седые волосы теперь чередовались с золотисто-рыжими прядями.

- Зачем ты создал этого льва?

Маг

пожал плечами. - Люблю устраивать драматические появления. - Но на его лице не было улыбки, а голос звучал подавленно.

- Почему ты пришел?

- Время настало.

Парменион кивнул, хоть и не понял смысла этих слов. - Александр проигрывает свою битву с Темным Богом, - поделился он, - а я не в силах ему помочь. Он больше не слушает меня, а дворцовые новости говорят о безумии и убийствах. Ты можешь ему помочь?

Аристотель ответил не сразу, но протянул руку и положил ладонь на руку Пармениона. - Нет, мой друг. Сила Темного Бога куда более велика, чем моя.

- Александр - мой сын. Моя плоть, моя кровь, моя боль. Его зло - на моих руках. Я должен был убить его еще много лет назад.

- Нет, - сказал Аристотель. - Эта драма еще не доиграна. Я взял на себя наглость забрать из твоих покоев вот это. - И

маг

вытащил маленький мешочек из мягкой кожи.

- Это сейчас не поможет, - сказал Парменион.

- Всё равно возьми.

Спартанец повесил мешочек себе на пояс. - Ты сказал, что время пришло. Что намечается?

Аристотель откинулся назад, обратив взор в сторону дома.

- У главного входа спешиваются трое всадников. Скоро ты увидишь, как они пойдут по этой тропинке. Их направил Кадмилос - Темный Бог. Понимаешь?

Парменион сделал глубокий вдох, сузил глаза. - Пришло мне время умирать, - сказал он.

Открылась боковая дверь дома, и три незнакомца пошли по тропе вдоль сверкающего ручья. Парменион встал и обернулся к Аристотелю.

Но

маг

исчез.

***

Парменион неспешно двинулся навстречу тем троим. Он не знал их по именам, но как-то уже видел их с Александром. Двое из них были парфянами, одеты в засаленные кожаные безрукавки и высокие сапоги для езды верхом, их темные вьющиеся волосы были коротко острижены. Третьим был высокородный перс, поступивший на службу к новому Царю. Спартанец усмехнулся, увидев, что тот несет в руке запечатанный свиток.

- У нас послание для тебя, господин, - позвал его перс, ускоряя шаг. На нем были мешковато сидящие шелковые шаровары и расшитая рубаха под плащом из мягкой кожи, который тот перевесил через правую руку.

- Так доставай его, - сказал Парменион. Когда перс приблизился, Парменион уловил приторный запах ароматического масла, которым были смазаны его темные, тщательно завитые волосы. Тот подал свиток левой рукой, но когда Спартанец потянулся чтобы взять его, правая рука перса выскочила из-под плаща. В ней был узкий кинжал. Парменион был готов к этому движению и, шагнув в сторону, сбил руку убийцы и вонзил свой кинжал тому в грудь. Перс захрипел и упал на колени. Парфяне бросились на Пармениона, обнажив мечи. Спартанец бросился на них, но те были молодыми, быстрыми и проворными, а у него больше не было преимущества от элемента неожиданности. Острие меча впилось в его левое плечо, царапнув руку до кости. Крутнувшись, он взмахнул кинжалом в сторону мечника, и клинок вошел тому в горло, вскрыв яремную вену.

Что-то ударило Пармениона в поясницу. Это было как удар лошадиным копытом, и не было никакого ощущения пореза или укола, но он понял, что это клинок меча вонзился в него. В нем вспыхнул гнев, ибо сердце воителя не принимало мысли, что он умрет, так и не убедившись, что его убийца присоединится к нему в путешествии в Аид. Боль пронзила его, когда убийца вытащил клинок. Спартанец накренился вперед и повалился на тропинку, перевернувшись на спину.

Парфянин склонился к нему. Пальцы Пармениона сомкнулись на камне, и, пока мечник готовился нанести смертельный удар, рука Спартанца метнулась вперед, и камень раскололся о лоб убийцы. Тот отступил назад, кожа над его правым глазом лопнула.

С проклятьем на устах он побежал на раненого Спартанца, однако нога Пармениона взметнулась вверх, лишая парфянина опоры под ногами. Он тяжело упал, выронив меч. Парменион перевернулся на живот, попытался встать. Но в этот раз его сила не соответствовала его воле, и он упал.

Он слышал, как парфянин подбирается к нему, почувствовал внезапную боль, когда клинок меча пронзил ему спину, прорезаясь в легкое. Сапог ударил его по голове, затем грубая рука развернула его лицом вверх.

- Я намерен перерезать тебе глотку... медленно, - прошипел парфянин. Отбросив меч, убийца достал кинжал с зазубренным лезвием и прикоснулся им к коже на шее Спартанца.

Вдруг на убийцу упала тень. Он поднял взгляд... ровно в тот момент, когда короткий меч вонзился ему в темя. Он перелетел через тело Пармениона и упал в ручей лицом вниз, и кровь его смешалась с водой, бегущей по кристаллам.

Александр опустился на колени рядом с израненным Спартанцем, беря его ладони в свои.

- Прости меня. О боги, мне так жаль, - говорил он, и слезы текли у него из глаз.

Голова Пармениона легла молодому человеку на грудь, и он смог услышать сердцебиение Александра, громкое и сильное. Подняв руку, Спартанец снял мешочек у себя с пояса и вложил его в руку Царю. Александр взял мешочек и выложил содержимое себе на ладонь; золотое ожерелье засверкало на солнце.

- Надень... его, - попросил Парменион. Александр уложил Спартанца на землю, взял ожерелье дрожащими пальцами и надел его через голову, застегнув замок у себя на шее. Наконец оно легло ему на грудь, сверкающее и прекрасное.

Рядом с ними вдруг появился Аристотель. - Помоги мне отнести Пармениона к восточной стене, - молвил он.

- Зачем? Надо найти хирурга, - сказал Александр.

Маг

покачал головой. - Ни один хирург его не спасет. Но я - могу. Его время в этом мире истекло, Александр.

- Куда ты его отправишь?

- В одно из своих обиталищ. Я его вылечу, не беспокойся об этом. Но надо поспешить.

Вместе они отнесли потерявшего сознание Пармениона к белому льву, уложили его на траву перед статуей. Каменный зверь поднялся на задние лапы, вырастая, ширясь, до тех пор, пока не навис над ними словно монстр из легенд. Его живот замерцал и исчез, и Александр увидел в брюхе зверя довольно большую комнату с круглым окном, открывшимся в черное ночное небо, подсвеченное звездами.

Тогда они вновь подняли Спартанца, отнесли к широкой кровати и положили на нее. Аристотель достал золотой камень из мешочка у себя на боку, положил его Спартанцу на грудь. Дыхание полностью остановилось.

- Он умер? - спросил Александр.

- Нет. Теперь ты должен вернуться в свой мир. Но знай, Александр, что магия ожерелья имеет свои пределы. Она может продержаться лет десять, но скорее всего эта энергия угаснет еще раньше. Будь готов.

- Что будет с Парменионом?

- Это больше не твоя забота, мальчик. Ступай!

Александр отступил и оказался в том же озаренном солнцем саду, смотря на залитую лунным светом комнату внутри гигантской статуи. Картина исчезла, и лев уменьшился, огромная голова оказалась прямо перед лицом Царя, челюсти открылись, обнажив длинные и острые зубы. Затем он лег на землю и постепенно рассыпался, и каменная крошка улетела словно снежные хлопья, уносимые ветром.

Вдруг Царь услышал за спиной топот бегущих ног и обернулся, увидев Кратеруса и Птолемея в сопровождении нескольких воинов из Дворцовой Гвардии.

- Где же Парменион, государь? - спросил Птолемей.

- Македонский Лев покинул этот мир, - ответил Александр.

Вавилон, лето 323-го г. до Н. Э.

Семь лет нескончаемых битв оставили свой след на Александре. Молодой человек, покинувший когда-то Македонию, превратился теперь в покрытого шрамами воина тридцати двух лет от роду, который передвигался с трудом из-за ранения в правом легком и рубленой раны от боевого топора, попавшего по задней икре.

Его победы расширили Империю, от Индии на востоке и до Скифии на севере, от Египта на юге и до северного Каспия. Он стал живой легендой для всего мира - обожаемый своими солдатами, наводящий ужас на своих многочисленных врагов, которых он всякий раз отбрасывал от фронтиров своего новоявленного царства.

И все же, стоя этим ясным солнечным утром у окна своего дворца, он вовсе не думал о репутации.

- Ты по-прежнему будешь следовать этим курсом, государь? - спросил Птолемей, подходя и обнимая Царя.

- У меня просто нет выбора, мой друг.

- Можем обратиться за помощью к чародеям - говорят, в Вавилоне живет несколько таких, которые считаются самыми могущественными в мире.

Александр покачал головой. - Я путешествовал очень далеко, чтобы найти способ победить Зверя. И все, с кем я советовался, утверждали, что я не смогу его одолеть. Он бессмертен, и вечен. А сила ожерелья быстро тает. Или ты хочешь, чтобы тот Александр вернулся?

- Нет, повелитель. Но... хотел бы я, чтоб Гефестион был здесь. Он был способен давать тебе советы лучше, чем я.

Александр не ответил, а повернул голову, чтобы посмотреть в окно. Именно смерть его верного Гефестиона привела его к решению последовать таким курсом. Македонянин - самый доверенный из Царских офицеров - был обнаружен мертвым в своей постели, очевидно, задушенный. С ночи накануне, двенадцать недель назад, Александр ничего не мог вспомнить.

Хирурги нашли застрявшую в горле у Гефестиона куриную кость, и получалось, что офицер умер, ужиная в одиночестве.

Александр хотел поверить, что так оно и было. Очень хотел. Ибо Гефестион, единственный из всех друзей, помогал ему эти семь лет, прошедшие с того дня, как Аристотель забрал Пармениона. Когда сила ожерелья угасла, любовь и дружба Гефестиона стали тем камнем, за который Александр цеплялся, когда Зверь хватал его и тянул вниз.

Теперь Гефестиона не стало, и наступила пора последней битвы.

- Сделаешь, как я попрошу - неважно, что? - спросил он у Птолемея.

- Сделаю, клянусь своей жизнью.

- Никто не должен прикасаться к... этому.

- Никто не прикоснется.

- Ты должен отправиться в Египет. Эта страна станет твоей. Оберегай ее от других.

- Вряд ли разразится война. Мы же все друзья.

Александр рассмеялся. - Вы

пока

друзья, - произнес он. - Оставь меня, Птолемей. И никому не говори, что я задумал.

- Как скажешь.

Военачальник поклонился и развернулся, чтобы уйти. Но внезапно обернулся к Александру, обнял его и поцеловал в щеку. Не сказав больше ни слова и со слезами на глазах, офицер покинул покои, закрыв за собой дверь.

Александр подошел к столу и налил себе в кубок вина, которое приготовил заранее. Не помедлив, он поднес его к губам и выпил. Подойдя затем к бронзовому зеркалу на стене, он осмотрел ожерелье. Теперь в нем было мало золотого блеска; переплетенные звенья стали черными словно уголь.

- Еще совсем немного, - прошептал он.

Слуги нашли его на закате лежащим в постели. Сначала они ходили вокруг него, полагая, что он спит, но некоторое время спустя один из них подошел, тронул его за плечо.

- Мой повелитель! Государь!

Ответа не было.

В панике они выбежали из покоев, привели Пердикку, Кассандра, Птолемея и других военачальников. Вызвали хирурга - худого, щуплого коринфянина по имени Сопеиф. Тот нащупал еще бьющийся пульс у Александра на шее. Пока никто на него не смотрел, Птолемей взял кубок со следами выпитого вина и спрятал в складках плаща.

- Он не мертв, - сказал хирург, - но сердце очень слабое. Ему необходимо кровопускание.

Три раза за последующие пять дней вскрывали вену на руке Царя, но он так и не приходил в сознание.

Время шло, и вскоре стало понятно, что Александр умирает. Птолемей тайно сделал все приготовления, о которых говорил Александр, затем сел у изголовья Царя.

На двенадцатую ночь, когда рядом находился один Птолемей, голос Александра в последний раз прошептал: - Кадмилос.

Пустошь, Безвременье

Александр сидел у входа в туннель, в его руке сиял золотой меч и озарял своим светом серую, мертвую землю Пустоши. На некотором расстоянии сидел на валуне и смотрел прямо на него близнец Александра, облаченный в серебряные доспехи, с лицом, обрамленным белыми волосами, и с рогами, закручивающимися у висков.

- Несчастный Александр, - насмехался над ним Кадмилос. - Он пришел убить меня. Меня? Собрался обратить свой жалкий меч против духа, который жил от начала времен. Оглядись вокруг, Александр. Вот твое будущее. Ни царств в этом мире пепла и сумерек. Ни славы.

- Ты трус, - слабым голосом ответил ему Царь.

- Твои слова тщетны, Человек. Даже если бы я позволил ударить себя этим мечом, я бы не умер. Я вечен, я - живое сердце самого Хаоса. Но ты, ты жалок. Твое тело еще живет в мире плоти, и скоро я овладею им. Вещества, которые ты принял, не изгонят меня. Мне понадобятся считанные мгновения, чтобы нейтрализовать их действие. Затем я излечу твое пораженное легкое и увечную ногу.

- Тогда давай, - предложил Александр, - иди ко мне.

Кадмилос рассмеялся. - Еще не время. Я подойду к твоей душе, когда мне будет надо. Взгляни на свой меч, Александр. Посмотри, как он угасает. Последнее тлеющее Заклятие ожерелья почти исчезло. Когда оно умрет совсем, твой меч умрет вместе с ним. Ты знаешь об этом?

- Знаю, - ответил Царь. - Жрец Зевса-Амона предупредил меня.

- Так на что же ты надеешься?

Царь пожал плечами. - Человек всегда должен биться за дело, которое считает правым. Это заложено природой.

- Чушь. В природе человека похоть, желание неосуществимого, убивать, красть, грабить. Вот почему он является - и останется навсегда - созданием Хаоса. Посмотри на себя! По какому праву ты повел свои войска на Персию? По какому праву ты установил над миром свою власть? Твое имя будут вспоминать как имя убийцы и разрушителя - как одного из наиболее славных моих последователей.

Кадмилос вновь рассмеялся, леденящим смехом. - Нечего возразить, Александр? Ты ведь способен найти хоть малейшее оправдание своим действиям?

- Мне нет нужды оправдываться, - ответил Царь. - Я жил в мире, которым правила война. Те, кто не завоевывал, были завоеваны. Но я бил врага на поле боя, воин против воина, и рисковал своей жизнью так же, как они - своей. Мне не стыдно ни за одно из своих деяний.

- Что ж, неплохо сказано, - проворчал Кадмилос. - Так ты отрицаешь бушующие страсти в те моменты, когда ты мчался на битву, обуянный жаждой резни и убийства в своем сердце?

- Нет, ошибаешься, - ответил Александр. - Я никогда не жаждал резни. Сражения, да, этого я хотел. Поставить свою силу и волю против силы и воли врагов - это доставляло мне радость. Но от хаотичной бойни получал удовольствие только ты.

Кадмилос встал. - Твои речи глупы, Человек, и я вижу, что меч твой уже превратился в жалкую тень. Так что нам пора закончить эту встречу. Твоя смертная форма ждет меня.

Александр взглянул на свой гаснущий меч, и едва он на него посмотрел, как клинок тут же растаял у него в руке.

- Наслаждайся своим отчаянием, - прошипел Кадмилос, и его фигура замерцала, видоизменяясь, превращаясь в темную тучу, которая пролетела над Александром, всосалась в туннель и двинулась к дрожащему свету вдалеке.

Теперь в Пустоши не осталось ничего, кроме плывущего тумана среди голых скал. Александр вздохнул, с тяжелым сердцем.

Вдруг из тумана вышла фигура, и Царь узнал в ней Аристотеля.

Маг

улыбнулся и протянул руку, пожав ладонь Александра.

- Идем, мой мальчик, я не могу оставаться здесь надолго. Но у меня хватит времени, чтобы отвести тебя на Елисейские Поля, где ждут твои друзья.

- Я победил? Я сдержал его достаточно долго?

- Поговорим об этом в пути, - ответил

маг.

***

Дух Хаоса вселился в тело Александра. Глаза были открыты, и ими Кадмилос увидел высокий, расписной потолок. Он попробовал пошевелиться, но обнаружил, что тело парализовано. Это была не беда, и он обратил свои силы внутрь, отыскивая яд, проникший в вены и нервы хрупкой человеческой оболочки.

Глупец смертный, подумал он, поверил, что какой-то наркотик помешает амбициям бога. Он начал быстро выводить яд. Чувства начали возвращаться к телу. Он ощутил прохладный ветерок из окна слева и тупую боль в раненой ноге. Не обращая внимания на отраву, он переключил внимание на поврежденную конечность, восстанавливая разорванные мышцы.

Так-то лучше! Любая боль была противна Кадмилосу.

Вернувшись к яду, он очистил от него легкие и брюшную полость.

Скоро, думал он. Скоро я проснусь.

Он слышал людей в покоях, но паралич еще сковывал тело. Послышались шаги, и он увидел тень, ложащуюся в поле его зрения. Темнокожий человек склонился над ним.

- Глаза просто великолепны, - произнес человек. - Он воистину был благословен богами. Жаль, что мы не можем их сохранить.

- Ты готов начать? - спросил голос Птолемея.

- Да, повелитель.

- Тогда приступай.

Перед глазами Кадмилоса появилась рука, держащая длинную спицу, раздвоенную на кончике.

- Нет! - закричал Темный Бог, беззвучно.

Спица резко вошла в левую ноздрю, затем двинулась вверх, в самый мозг.

Город на берегу моря, Безвременье

Парменион смотрел в окно на гавань, в которой огромные корабли, больше, чем все когда-либо виденные им, покачивались на волнах, и по их просторным палубам прохаживались могучие люди. Переведя взгляд на здания, окружавшие верфи, он поражался, как сложно они были выстроены, с огромными арками, поддерживавшими невероятные куполообразные крыши. Внизу, на прямой мощеной улице он слышал голоса, видимо, лавочников и коневодов, расхваливавших свой товар. Но язык был ему незнаком.

Он обернулся, когда вошел Аристотель.

Маг

пребывал здесь под другим именем, и под другой внешностью. У него были длинные белые волосы, на подбородке росла тонкая жиденькая бороденка, и на нем были длинный бархатный плащ и штаны из стеганой шерсти.

- Как самочувствие? - спросил

маг

Парменион повернулся спиной к окну. На дальней стене было зеркало, стеклянное, в серебряной оправе, и чистота его отражения не переставала поражать Спартанца, хоть он и смотрелся в него много раз за эти пять дней, проведенные в доме Аристотеля.

Его раны зажили, а отражение в зеркале показывало ему молодого человека на пике формы - высокого, стройного, и целая жизнь ждала его впереди. Одежды, в которые он был облачен, были удобны, но слишком вычурны на его вкус. Воздушная белая рубашка, с надутыми рукавами, перевязанными небесно-голубым шелком, смотрелась здорово, однако материал был непрактичным. Один день под беспощадным Персидским солнцем или под дождями Фригии, и эта рубашка станет непотребной, как и смехотворные обтягивающие штаны из тонкой кожи. А сапоги! Они были приподняты в пятке, что делало ходьбу неудобнее.

- Я в порядке, мой друг, - ответил он, - но что мне делать в этом месте? Я не понимаю здешних обычаев, да и язык, который я слышу с улицы, мне незнаком.

- Ты здесь надолго не останешься, - сказал ему Аристотель. - Теперь, когда ты набрался сил, я заберу тебя в лучший мир - в тот, который, думаю, придется тебе по душе. Но это позже. Сегодня мы отведаем хорошей еды и выпьем крепкого вина, и я отвечу на все твои вопросы.

- Ты выяснил истину? Ты знаешь, что произошло на самом деле?

- Да, - ответил

маг

. - Это заняло время, но, полагаю, ты поймешь, что ожидание стоило того.

- Расскажи мне.

- Терпение. Такие истории лучше оставить на вечер.

Почти весь день Парменион ждал, но с наступлением заката пошел по дому искать

мага

. В северной части здания был пролет деревянной лестницы, ведущей в ярко освещенный кабинет под самой крышей. Тут он и нашел Аристотеля, который сидел за мольбертом и зарисовывал темноволосую женщину, позировавшую перед ним на обитом кожей стуле с высокой спинкой.

Когда Спартанец вошел, женщина улыбнулась и заговорила. Он не понял ее слов и только поклонился в ответ. Аристотель отложил свою кисть и встал. Он обмолвился с женщиной парой слов, и та размяла спину и поднялась.

Маг

проводил ее до двери, отвел на лестницу и вернулся в кабинет.

- Я и не заметил, что уже так поздно, - сказал он, перейдя на греческий.

Парменион стоял перед наброском. - Поразительное сходство. У тебя великий талант.

- Столетия практики, мой мальчик. Пойдем, отужинаем.

После трапезы они расположились на удобных стульях перед открытым окном с застекленными створками, за которым сияли звезды, словно бриллианты на черной шубе.

- Что стало с Александром? - спросил Парменион.

- Он умер около семнадцати веков назад, - ответил

маг

, - но в смерти своей одержал свою величайшую победу.

- Как это так?

- Темный Бог взял-таки контроль над его телом под конец. Но Александр велел его забальзамировать.

- А какое это имеет значение?

- Кадмилос был спиритуально связан с телом Александра. Он мог покинуть это тело, если бы оно было уничтожено огнем, или съедено червями, или разложилось бы в прах. Но забальзамированное? Так тело Александра никогда не разложится, и Кадмилос оказался в ловушке.

- Когда Царь умер, между его военачальниками, диадохами, началась гражданская война. Птолемей выкрал забальзамированное тело и забрал его в Египет, в Александрию, где выстроил огромный мавзолей и похоронил его там. Веками люди со всего мира прибывали туда, чтобы взглянуть на неподвижный, совершенный облик Александра Великого. Я и сам стоял перед ним рядом с императором Рима через пятьсот лет после смерти Александра. И Кадмилос оставался в плену в этом теле. Я ощущал, как его зло пыталось прорваться сквозь кристалл, который обрамлял тело.

- Оно еще здесь? - спросил Парменион.

- Нет. Варвары разграбили Александрию несколько сотен лет назад. Но жрецы Александра унесли хрустальный саркофаг в горы и похоронили его там, глубоко и далеко от людских глаз. Теперь никто не знает, где он лежит. Кроме меня, конечно... ибо я нашел его. Тело по-прежнему идеально сохранилось, Дух Хаоса пойман в ловушку - похоже, что навсегда.

Парменион улыбнулся. - Так значит, больше ни один одержимый демоном царь не принесет миру зло?

- По крайней мере, не с этим демоном, - ответил Аристотель, - но есть и другие. Всегда будут другие. Но их сила не сравнится с силой Темного Бога.

- Бедный Александр, - прошептал Парменион. - Его жизнь была проклята с самого начала.

- Он сражался против демона с великой отвагой, - сказал

маг

, - и познал дружбу и любовь. Чего еще может желать человек? Но давай-ка поговорим о тебе...

- Куда мне идти? - со вздохом спросил Парменион. - Что мне осталось, Аристотель?

Маг

улыбнулся. - Жизнь. Любовь. Думаю, пришло время нам с тобой попрощаться. Тебя кое-кто дожидается.

- Кто?

- Дерая, кто же еще?

- Я никогда не возвращался назад. С тех пор прошли десятилетия.

Аристотель подался вперед, хлопнув Спартанца ладонью по плечу. - Это всего лишь время. Или ты так ничего и не понял?

Врата, Спарта, 352-й г. до Н. Э.

Дерая плотнее запахнула шерстяной плащ, когда тучи закрыли луну и завыли ночные ветра.

Минуло шесть часов с того момента, как Парменион прошел через мерцающие врата в неведомый мир, находившийся за ними. Она вздрогнула и посмотрела вверх на холодные каменные колонны.

Маг

просил ее ждать здесь, но теперь она осталась одна под открытым небом.

- Дерая! - позвал голос, тихий, словно шепот далекого воспоминания. Сначала она подумала, что ей почудилось, но голос послышался снова, едва слышный, но нарастающий.

- Я здесь, - ответила она вслух.

Краем глаза она уловила некое мерцание и увидела две призрачные фигуры - слабые, почти прозрачные - они встали перед ней на склоне холма. Сложно было разобрать их очертания, но она разглядела, что один был мужчиной, а другая - женщиной.

- Кто вы? - спросила она.

- Закрой глаза, - подсказал далекий голос. - Используй свои способности.

- Но у меня их нет.

- Доверься мне. Закрой глаза и впусти нас.

Страх закрался в ее сердце, но она прогнала его. Какой вред они могли ей причинить? Или она не спартанка, гордая и отважная? Закрыв глаза, она сосредоточилась на голосе. Он усилился, и тогда она узнала

мага

, Хирона.

- Со мной кое-кто пришел, - сказал он, - и я хочу попросить об одной услуге.

- Назови, - ответила ему она.

- Я хочу, чтобы ты открыла свой разум и впустила ее в свое сердце.

- Нет! - ответила Дерая, вдруг испугавшись.

- Она уйдет, как только попросишь, - заверил он.

- Зачем тебе это?

- Ради любви, - ответил он ей.

Она тут же обратила внимание на вторую душу. - Это она! Вы пытаетесь меня убить. Это какая-то уловка? Парменион любил ее, и теперь она намеревается украсть мое тело. Что ж, оно ей не достанется! Слышишь?

- Это не так, - благожелательно произнес он. - Но решай сама, Дерая. Загляни в свое сердце. Ты бы украла чужое тело?

- Нет, - призналась она.

- Даже ради спасения своей жизни?

Она помедлила. - Нет, - твердо ответила она. - Даже ради этого.

- Тогда почему она должна так поступать?

- Что тебе от меня надо?

- Позволь ей подойти к тебе. Поговори с ней. Она ничего у тебя не попросит. Но через ее воспоминания ты увидишь Пармениона - его жизнь, его мечты.

- А потом?

- Если пожелаешь, она отделится от тебя, и я заберу ее в другое место.

- Она мертва, да?

- Да.

Дерая помолчала, потом открыла глаза, еще раз взглянула на каменные Врата, через которые ушел ее любимый.

- Я поговорю с ней, - тихо сказала она.

Невероятное тепло окутало ее, образы поплыли в сознании - другая Спарта, другая жизнь, храм, беспокойный океан больных, раненых, зараженных или умирающих людей, просящих, молящих, пожизненная борьба против зла Кадмилоса. Дерая утомилась под тяжестью этих воспоминаний и ощутила, как падает в обморок.

Сверкнул свет, и солнце озарило склон холма.

- Благодарю тебя, - произнес другой голос, и Дерая заморгала, потому что перед ней сидела женщина в белом, молодая и прекрасная, с золотисто-рыжими волосами и большими зелеными глазами.

- Ты - это я, - проговорила Дерая.

- Нет - не совсем, - ответила женщина.

- Зачем ты пришла?

- Аристотель... Хирон... нашел меня. Он сказал, что моей душе станет лучше, если я познакомлюсь с тобой. И оказался прав.

Дерая почувствовала, как в ней поднимается печаль. - Твои мечты так и не исполнились, да?

Женщина пожала плечами. - Некоторые исполнились. Но есть те, кто живет всю жизнь, не познав любви. Их и стоит пожалеть.

- Он возвращается ко мне, - сказала Дерая. - Но это тебя он хочет, тебя любит. А я всего лишь... копия.

- Вовсе нет, - заверила ее женщина. - Ты - всё, чего он когда-либо желал; и вы будете счастливы.

- Почему Хирон привел тебя ко мне? Чего он хочет от меня?

- Он хочет, чтобы мы стали едины.

- Две души в одном теле?

- Нет. Душа может быть только одна. Он верит, что мы можем слиться воедино, одна душа с двумя дорогами памяти.

- А это возможно? - спросила Дерая.

Женщина развела руками. - Не знаю. Но если у тебя по этому поводу сомнения, то не делай этого. Не надо тебе делать это ради меня. Парменион скоро будет здесь, и ваши жизни вместе будут светлы и полны счастья.

Дерая посмотрела на своего двойника и протянула к ней руку. - Давай попробуем, - сказала она.

Женщина, казалось, была изумлена. - Зачем? Зачем ты идешь на это?

- А ты бы не сделала этого ради меня?

Женщина улыбнулась. - Да, сделала бы. - Их ладони соединились, и свет погас.

Дерая очнулась и обнаружила, что опять сидит в лунном свете в тени перед Вратами. Но не было ни призраков, ни голосов, и звезды ярко светили в ночном небе над ней. Глубоко вздохнув, она обратилась к своим воспоминаниям.

Какое-то время она сидела неподвижно. Коридоры прошлого, казалось, выросли, и теперь было два пути, которые можно было обследовать. Она помнила свою жизнь ребенком в Спарте Заклятия, но также и свою молодость в мире Пармениона. Годы шли по спирали, от молодости до первых седых волос, и она с дрожью вспоминала свои артритические приступы, постоянные старческие боли, увядание сил.

Ее сил?

У меня не было никаких сил, подумала она. Конечно же были, напомнила она себе. Их в ней развила Тамис, когда она впервые оказалась в Храме. Но я должна была отдать свое зрение, чтобы усилить свои способности.

Я никогда не была слепой!

Тень паники коснулась ее, но воспоминания текли дальше, наполняя ее разум, укрывая, как теплые одеяла в детстве.

- Так которая из двух я? - спросила она вслух, но ответа не последовало. Все воспоминания принадлежали ей - а личность, она знала, определяет память.

Она могла вспомнить не только годы целительства в Храме, но и эмоции, и чувства, сопровождавшие эти годы. Но, точно так же, она отчетливо вспоминала свою жизнь Спартанской Царицы со своим первым Парменионом, и свое детство с Леонидом.

- Которая? - снова спросила она.

Взглянув вниз, она увидела маленький белый цветочек с пожухлыми лепестками, время которого прошло, и красота которого стремительно увядала. Склонившись, она положила на него ладонь; и лепестки наполнились новой жизнью. И тогда все сомнения покинули ее.

- Мы Едины, - прошептала она. - Мы - Дерая.

Паника ушла, сменившись тихим ожиданием. Ее взор обратился к холму, который высился над ней, и к двум колоннам-близнецам на его вершине.

Врата замерцали золотистым светом, и высокий молодой человек вышел из них на склон холма.

КОНЕЦ

Примечания:

Сарисса - (др.-греч. ??????, ???????, лат. sarissa) -- длинное ударное копьё воинов македонской фаланги.

Гетайры (этеры, др.-греч. ???????, hetairoi) -- дружина македонского царя из тяжеловооруженных всадников.

Гиматий (др.-греч. ???????, himАtion -- ткань; накидка) -- у древних греков верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани; надевался обычно поверх хитона.

Пельтасты (др.-греч. ?????????) -- разновидность лёгкой пехоты в Древней Греции, часто использовались как застрельщики, метавшие дротики.

Table of Contents

другие произведения.

Журнал "Самиздат":

Регистрация

Найти

Рейтинги

Обсуждения

Новинки

Обзоры

Помощь

Конкурс фантрассказа Блэк-Джек-21