Тёмный Принц

Лишь мгновение Филипп колебался, теребя свою черную бороду и глядя в большое окно. Но когда он повернулся, Аттал понял, что его довод не сработал. - Я пройду среди своего народа. А теперь скажи, достаточно ли цветов разбросано по дороге?

- Да, государь, - устало ответил Аттал.

- Хочу, чтобы они были рассыпаны у меня под ногами. Это будет хорошо смотреться; впечатлит иностранных послов. Они должны увидеть, что вся Македония со мной.

- Македония и так с тобой - независимо от того, бросает она к твоим ногам цветы или нет.

- Да, да. Но это должно быть видно. Афиняне мутят воду, готовя новые помехи. У них нет денег, чтобы развернуть кампанию самостоятельно, однако они стараются подбить на это олинфян. Мне не нужна война - пока что - с Халкидонской Лигой. Скажи, как я выгляжу?

Аттал смирил норов и посмотрел на Царя. Среднего роста, тот был широкоплеч и могуч, его густые, курчавые черные волосы и борода сверкали как шерсть пантеры. Золотистые прожилки радужки его единственного зеленого глаза были подчеркнуты золотой короной в виде лавровых листьев. Туника на нем была небесно-голубого цвета, а плащ - черным как ночь.

- Ты выглядишь роскошно - как Царь из легенд. Будем надеяться, что и к концу дня ты будешь выглядеть так же.

Филипп хохотнул. - Ты всегда так мрачен, Аттал. Разве я не сделал тебя богачом? Ты до сих пор чем-то недоволен?

- Буду доволен, когда день завершится.

- Увидимся с тобой во дворе, - сказал Филипп. - И помни: должно быть не больше десяти телохранителей за моей спиной.

Оставшись в одиночестве, Филипп отошел к длинному столу и развернул на поверхности карту, начерченную на козьей коже. Слишком долго великие города, Афины, Спарта и изредка Фивы, боролись за право владеть всей Грецией; их собственная вражда порождала одну кровавую войну за другой. Афины против Спарты, Спарта против Фив, Фивы против Афин, с привлечением сил всех малых городов и областей. Бесконечный круговорот ломающихся союзов, смены сторон, ускользающей удачи.

Все три полиса в разное время тайно правили Македонией.

Филипп знал, что бескрайние войны могли продолжаться нескончаемо, ибо сотни больших и малых городов северной Греции платили дань разным хозяевам. Любой диспут меж такими городами мог быть заглушен - и заглушался - более могущественными силами. В одной только Македонии, когда Филипп пришел к власти, более двадцати официально независимых городов дали клятву верности трону. Но, несмотря на это, они формировали союзы со Спартой, Афинами или Фивами, каждый город поставлял свою маленькую армию или ополчение. Многие из них представляли собой прибрежные поселения, что могло обеспечить безопасную высадку для вторгающейся армии. Одну за другой, в течение семи лет с того дня, как стал Царем, Филипп брал эти крепости, иногда силой - как Метону, население которой было продано в рабство - но чаще легким воздействием, подкупом, или просто смешивая все три метода, что люди и называли дипломатией.

План был до неприличия прост: убрать все угрозы внутри царства посредством военной хитрости.

Он заключил ранний договор с Афинами, позволявший ему сосредоточиться на том, чтобы разбить врагов к востоку и северу. Теперь он наладил крепкие связи с Фессалией на юге, разбив Фокейскую армию, опустошавшую центральную Грецию.

Но тучи по-прежнему сгущались. Армия Филиппа вошла в независимый город Амфиполь на восточной границе - в город, который желали прибрать к рукам афиняне. Этот захват прошел не без критики - в том числе и со стороны Пармениона.

- Ты пообещал Афинам, что позволишь им править этим городом, - заметил генерал.

- Не совсем так. Я сказал им, что не рассматриваю этот город как македонский. Всё-таки тут есть разница.

- Небольшая, - ответил Парменион. - Ты заставил их поверить в то, что дашь им контроль над городом. Это означает объявление войны Афинам. Мы готовы к ней?

- Риск не велик, друг мой. Афиняне не столь богаты, чтобы развернуть войну на такой дистанции. А я не могу позволить, чтобы Амфиполь стал секретной базой для Афин.

Тут Парменион рассмеялся. - Здесь больше никого нет, Филипп. Тебе не обязательно говорить таким высокопарным тоном. Амфиполь богат; город контролирует торговые пути во Фракию и все южные подступы к реке Стримон. У тебя заканчивается монета, а войску нужно жалование.

- Так и есть, - ответил Филипп с болезненным выражением лица. - Кстати, войско еще недостаточно велико. Я желаю, чтобы ты подготовил еще десять тысяч человек.

Улыбка сошла с лица спартанца. - У тебя уже более чем достаточно воинов для того, чтобы защитить свое царство. Откуда же исходит угроза? Фракия разделена, три царя воюют там друг с другом; с пеонийцами покончено, а иллирийцам никогда не вернуть былого величия. Сейчас ты собираешь армию для завоевания - не для обороны. Так чего же ты хочешь, Филипп?

- Я хочу еще десять тысяч человек. И прежде чем ты задашь еще один вопрос, мой спартанский друг, не ты ли сам посоветовал мне однажды держать свои планы в секрете? Хорошо же, ну так я следую твоему совету. О том не будет знать никто, кроме Филиппа. И разве не мой стратег учил меня природе империи? Мы остаемся сильны, говорил он, только пока мы растем.

- Да, так он и говорил, государь, - согласился Парменион, - но, как и в любой стратегии, здесь встает вопрос меры. Армию нужно снабжать, линии сообщения должны быть открыты и легко проходимы. Твое главное преимущество перед Афинами - в том, что твои приказания выполняются незамедлительно, в то время как афиняне должны собрать ассамблею и днями, а может и неделями обсуждать решение. К тому же, в отличие от персов, мы не приспособлены к империи.

- Тогда нам надо приспособиться, Парменион, ибо час Македонии настал.

Филипп посмотрел на карту, его острый разум изучал наиболее опасные места. Парменион был прав. Взятие Амфиполя и других независимых крепостей вселило страх в сердца его соседей, которые занялись вербовкой наемников, гоплитов из Фив, копейщиков из Фракии, лучников с Крита.

И Афины, расположенные далеко на юге, объявили войну, выслав агентов во все северные земли и города, подстрекая их против македонского агрессора. Теперь, когда фокейцы разбиты, игра становилась сложнее, потому что ни один враг не осмелится в одиночку поднять голову из укрытия, и ни одно сражение само по себе не решило бы дилеммы Филиппа.

Его враги будут ждать признаков слабости с его стороны - и тогда ударят все вместе, с востока, запада и юга. Если он двинется против кого-то одного, то остальные бросятся на него со спины, вызвав войну на двух и более фронтах.

Наибольшая из самых близких угроз исходила с востока, от Олинфа, главного в Халкидонской Лиге городов. Палец Филиппа пробежал вдоль имеющих форму трезубца земель Халкидики. Все вместе города могли выставить двадцать тысяч гоплитов, вооруженных копьем, мечом и щитом, более трех тысяч всадников и, пожалуй, семь - или восемь - тысяч копьеметателей. Война с Олинфом выйдет дорогостоящей и опасной. Кто бы ни победил, он будет так ослаблен, что падет жертвой нового агрессора. Вот почему олинфяне так полагались на успех наемных убийц, засланных в Пеллу.

Тут Царь услышал чеканный шаг марширующих гвардейцев во дворе у него под окном. - Ступай сегодня с осторожностью, Филипп, - предостерег он самого себя.

***

Аттал осмотрел десять воинов Царской Гвардии, проверяя их бронзовые нагрудники и шлемы, ножны для мечей и поножи. Они сияли как отшлифованное золото. Обойдя строй, он посмотрел на их черные плащи. Ни следа пыли или грязи. Убедившись в этом, он снова встал перед строем.

- Будьте наготове, - медленно произнес он, - ибо Царь всегда в опасности.

Всегда

. Неважно, что он шествует в самом сердце своего царства. Не имеет значения беззаветная любовь народа к нему. У него есть враги. Когда вы маршируете за ним, наблюдайте за толпой. Не смотрите на Царя. Следите за малейшим резким движением в толпе. Это понятно? - Парни кивнули.

- Могу я спросить, господин? - подал голос воин справа от него.

- Конечно.

- Ты говоришь в общих чертах, или сегодня имеется какая-то конкретная угроза?

Аттал пристально посмотрел на воина, пытаясь припомнить его имя. - Как я уже сказал, Царь всегда находится в опасности. Но это хороший вопрос. Будьте начеку.

Заняв место в центре, он стал ждать Царя. Их путь лежал через главную улицу Александроса, по торговой площади и оттуда к Храму Зевса. Прогулка не больше чем в тысячу шагов, быть может меньше, но толпа будет напирать. Аттал расставил солдат по всей линии торжественного шествия, однако они будут слишком растянуты, чтобы сдерживать тысячи горожан. Популярность Филиппа была высока, и это представляло опасность, ибо люди будут возбуждены - будут тянуться к нему, стараясь прикоснуться, проталкиваясь через тонкий строй солдат. Пот заливал Атталу глаза. Сам будучи превосходно натренированным убийцей, он понимал, насколько легко убить человека, неважно, сколь тщательно охраняемого. На протяжении всего шествия Филипп будет не дальше пяти шагов от толпы. Внезапный рывок, быстрый взмах кинжала, пульсирующая благородная кровь...

Тысячу раз он представлял себе путь, белокаменные стены и длинные аллеи.

Где бы ты предпринял попытку? спросил он себя. Не вначале, когда гвардейцы будут наиболее бдительны, но ближе к концу. Не возле храма, где открытая местность не позволит убийце сбежать. Нет. Нападение произойдет вблизи торговой площади с ее множеством аллей. Двести шагов чистого страха ожидали его.

Будь ты проклят, Филипп!

Царь вышел из дворцовых дверей, и десять гвардейцев в приветствии ударили кулаками в нагрудники. Аттал последовал их примеру не сразу, выражение его лица было обеспокоенным. - Я вижу тебя, Коений, - сказал Филипп воину, имя которого Аттал недавно безуспешно пытался вспомнить. - И тебя, Дион. Я уж было думал, что тебе порядком надоела моя компания. - Одного за другим, Филипп поприветствовал каждого из десяти. Аттала никогда не переставало удивлять, как Царь умудрялся запоминать имена людей, находящихся под его командой. Коений - теперь Аттал его вспомнил. Сукин сын Парменион порекомендовал его в командиры резервной фаланги на Крокусовом Поле.

- Мы готовы? - спросил Царь.

- Да, государь, - ответил Аттал.

Двое солдат открыли ворота, и Филипп вышел из царского двора, приветствуемый громовым возгласом горожан за стеной. Аттал держался рядом у него за спиной. Вытерев пот с глаз, он окинул взглядом толпу. Там были сотни людей, ожидающих по обе стороны улицы. Самые разные цветы дождем посыпались на Царя, когда он помахал своему народу. На отдельной площадке ожидал парад: всадники из Фессалии, послы из Фив, Коринфа, Фер, Олинфа и Фракии. За ними были жонглеры и акробаты, шуты и актеры в масках из сверкающей бронзы. Замыкали шествие два белых быка, увешанных цветами, которые отправились в свою последнюю прогулку к жертвенному алтарю всемогущего Зевса.

Филипп встал во главе процессии и направился вдоль по улице Александроса.

Аттал, который держал руку на оголовье меча, увидел, как толпа подалась вперед, напирая на тонкий строй солдат, которые с двух сторон пытались держать путь свободным. Филипп всё шел, махая рукой и улыбаясь. Маленький мальчик проскочил слева, подбежал к Царю. Аттал наполовину вынул меч. Он вдвинул его обратно в ножны, когда Филипп подхватил мальчишку на руки и остановился, а ребенок протянул ему гранатовый плод.

- Где твоя мать? - спросил Филипп. Ребенок указал направо, и Царь отвел мальчугана назад, передав его женщине в толпе.

Аттал выругался. Один удар - и всё тотчас будет кончено...

Но Филипп вернулся к центру улицы и продолжил свой путь во главе процессии.

Едва они достигли торговой площади, Аттал обвел взглядом толпу справа налево, всматриваясь в лица, ловя малейший признак напряжения. Цветы по-прежнему летели, дорога покрылась мириадами красок

Вдруг толпа надвинулась вновь. От нее отделились трое и побежали к Царю.

Ножи блеснули в свете солнца, и Аттал метнулся вперед.

Длинный кинжал вонзился Царю в бок.

- Нет! - вскричал Аттал. Филипп пошатнулся, его рука нырнула под плащ и вынырнула со спрятанным там мечом. Клинок раскроил горло первому убийце. Второй кинжал нацелился Царю в шею, но Филипп парировал удар, обратным движением разрезав противнику руку от локтя до плеча. Аттал убил третьего, который пытался вонзить свой кинжал Филиппу в спину.

И толпа подняла ликующий крик. Когда Филипп подошел к раненому убийце, тот бросился на колени.

- Пощади. Я расскажу тебе всё! - взмолился он.

- Ты всё равно не скажешь ничего ценного, - молвил Царь, и его меч пронзил убийцу между ключиц.

- Позвать хирурга! - крикнул Аттал, подойдя к Филиппу и беря его за руку.

- Нет! - отменил приказ Царь. - Он не понадобится.

- Но я видел, как он пронзил тебя.

Филипп сжал кулак и ударил по своей тунике. Послышался звон металла. - Под этой одеждой нагрудник, - сказал он. - Я могу быть безрассуден, Аттал, но я не глуп. А теперь продолжим шествие, - рыкнул он.

Позже, тем же вечером, когда Царь отдыхал у себя в покоях, выпивая кубок за кубком, Аттал задал вопрос, мучивший его весь день.

- Зачем ты убил последнего головореза? Он мог назвать имена своих нанимателей.

- Это бы ничего не дало. Мы оба знаем, что эти люди пришли из Олинфа. И если эта новость будет предана огласке, то я буду невольно втянут в войну с халкидянами; этого потребует народ. Однако это был хороший день, разве нет? Хороший день, чтобы остаться в живых?

- Мне он вовсе не понравился, - буркнул Аттал. - Я там на площади на десять лет постарел.

Филипп хохотнул. - Вся жизнь - игра, друг мой. Нам не спрятаться. Боги используют нас, как пожелают, а потом избавляются от нас. Сегодня мой народ лицезрел Царя; они видели, как он шествовал, как сражался и как победил. Их гордость получила подпитку. Таким образом, олинфяне только послужили мне на пользу. Я испытываю благодарность к ним - и к тебе за то, что прикрыл меня со спины. Я доверяю тебе, Аттал, и ты мне нравишься. Благодаря тебе я чувствую себя удобно - и безопасно. Помнишь тот первый день в Фивах? Когда я держал нож у своей груди, давая тебе шанс вонзить его?

- Кто же такое забудет? - ответил Аттал. Юный принц подозревал, что Аттал был послан убить его, и дал ему возможность сделать это в одной из аллей, без свидетелей. И Аттал испытал искушение. В те времена он служил Птолемею, а Филипп был всего лишь мальчишкой, смерти которого желал сам Царь. И всё же он не нанёс тот удар... и до сих пор не понимал, почему.

- О чем задумался? - спросил Филипп.

Аттал переключил сознание на реальность. - Да всё прокручиваю в голове тот день, и путешествие обратно в Македонию. С чего ты стал доверять мне, Филипп? Я знаю себя, и все свои грехи. Я бы и сам себе не доверял - так почему ты стал?

Усмешка сошла с лица Царя, он подался вперед, вцепился в плечо Аттала. - Не сомневайся в этом, - посоветовал он. - Просто наслаждайся. Лишь немногие удостаиваются доверия Царя, или его дружбы. А ты заслужил и то, и другое. И не имеет значения, почему. Может, я вижу в тебе качества, которые ты сам в себе еще не обнаружил. Но, когда я окружен врагами, ты - тот самый человек, кого я более всего хотел бы видеть рядом. Пусть этого будет достаточно. - Царь допил вино, наполнил кубок снова. Он встал - шатаясь - и выглянул в окно, устремив взор на запад.

Аттал вздохнул. Истощенный напряженным днем, он вышел и направился в свои комнаты в новой казарме. Его слуги зажгли фонари в андроне и спальне. Аттал распутал завязки нагрудника, снял его и сел на скамью.

- Ты глупец, если доверяешь мне, Филипп, - прошептал он.

Слишком утомленный, чтобы подняться в верхние покои на свою кровать, он завалился на скамью и заснул.

***

- Впечатляющий жеребец, дорогой Мотак. Как случилось, что фивянин сумел развить в себе такой талант к коневодству? - Перс потеребил свою золоченую бороду и откинулся на спинку стула.

- Я внимательно слушаю и обучаюсь, благородный Парзаламис. Как тебе вино?

Перс тонко улыбнулся, но его тусклые глаза не выказывали и следа юмора. - Конечно вино мне по вкусу - ведь оно из моей страны, и я полагаю, по меньшей мере, десятилетней выдержки. Я прав?

- Меня бы удивило, если бы ты не угадал.

- Весьма лестный комплимент, - сказал Парзаламис, встал из-за стола и прошел к открытой двери, встал там и стал смотреть в сторону западных холмов. Мотак остался сидеть на скамье, но наблюдал взглядом за разодетым в шелка персом. Ну и одежды! - подумал он. К чему нужна такая роскошь? Парзаламис носил широкие штаны из синего шелка, подпоясанные серебряным шнуром, на который были нанизаны маленькие жемчужины. Рубаха была тоже шелковой, но цветом напоминала свежие сливки, на груди и спине красовалась золотая вышивка в форме головы грифона - полу-орла, полу-льва. Плаща у него не было, но тяжелый кафтан из крашеной шерсти был небрежно отброшен на скамью. Взгляд Мотака упал на его сапоги. Они были сделаны из кожи, какой он никогда еще не видел, слоистой и неровной, но с таким блеском, что вызывала желание протянуть руку и прикоснуться.

Парзаламис повернулся и подошел обратно к своему месту. Богатый персидский парфюм ударил Мотаку в ноздри, когда купец пересекал комнату, и тот рассмеялся. - Что тебя так развлекает? - спросил его гость с напрягшимся лицом.

- Да тут не развлечение, а неудобство, - мягко ответил Мотак. - Хоть я и счастлив видеть тебя здесь, твое великолепие заставляет меня чувствовать, будто я живу в свинарнике. Я вдруг вижу все трещины в стенах и замечаю, что полы неровные.

Перс успокоился. - Ты смышленый человек, фивянин. И твой язык быстрее гепарда. Итак, я купил твоих коней, а теперь перейдем к более серьезным материям. Каковы планы Филиппа?

Опустив ноги со скамьи на пол, Мотак повторно наполнил свой кубок. - Парменион уверяет меня, что он по-прежнему защищает собственные границы от своих врагов. Царю Царей бояться нечего.

- Царь Царей ничего не боится! - прошипел Парзаламис. - Ему всего лишь любопытен его вассальный царь.

- Вассальный? - изумился Мотак. - Насколько я понимаю, Филипп не отсылает дань в Сузы.

- Это не важно. Вся Македония - это часть великой империи Царя Царей. И то же самое можно сказать об остальной Греции. Афины, Спарта и Фивы - все они признают верховенство Персии.

- Если Македония и в самом деле вассал, - сказал Мотак, осторожно подбирая слова, - тогда действительно странно, что фокейцы выплачивали армии жалованье персидским золотом, в то время как всем было известно, что эта армия выступит против Филиппа.

- Вовсе нет, - ответил Парзаламис. - Генерал Ономарх переправился в Сузы и преклонил колени перед Царем Царей, дав клятву верности империи. За это он был вознагражден. И не будем забывать, что это Филипп первым выступил на фокейцев, а не наоборот. И мне не нравится эта идея насчет обороны границ. Когда это закончится? Филипп уже контролирует Иллирию и Пеонию. Теперь и фессалийцы провозгласили его своим Царем. Его границы растут с каждым сезоном. Что дальше? Халкидика? Фракия? Азия?

- Не Азия, - проговорил Мотак. - И Парменион позаботится, чтобы Халкидика была в безопасности какое-то время. Так что всё-таки Фракия.

- Чего он добивается? - процедил Парзаламис. - Какой территорией может управлять один человек?

- Интересный вопрос от подданного Царя Царей.

- Царь Царей благословлен небом. Его не сравнить с варварским воином. Фракия, говоришь? Хорошо, я передам эти сведения в Сузы. - Парзаламис откинулся назад, уставившись в низкий потолок. - А теперь расскажи мне о сыне Царя. - Вопрос был задан слишком вальяжным тоном, и Мотак какое-то время хранил молчание.

- О нем говорят, как об одаренном ребенке, - ответил фивянин. - Едва достигнув четырех лет, он уже может читать и писать, и даже дискутировать со старшими.

- Но он проклят, - сказал Парзаламис. Мотак хорошо слышал напряжение в его голосе.

- Ты видишь в четырехлетнем ребенке угрозу?

- Да - конечно же, не для Персии, которая не знает страха, но для стабильности в Греции. Ты много лет прожил в Персии и без сомнения постиг истинную религию. Есть Свет, который, как учил нас Зороастр, является корнем всей жизни, и есть Тьма, из которой ничего не произрастает. Наши мудрецы говорят, что этот Александр - дитя Тьмы. Слышал что-нибудь об этом?

- Да, - подтвердил Мотак, неприязненно съеживаясь под взглядом перса. - Некоторые говорят, что он демон. Парменион в это не верит.

- А ты?

- Я видел ребенка лишь однажды, но да, я готов поверить в это. Я коснулся его плеча, когда он слишком близко подошел к одному жеребцу. И это прикосновение обожгло меня. Я чувствовал эту боль на протяжении недель.

- Он не должен жить, - прошептал Парзаламис.

- Я в этом не участвую, - ответил Мотак, встал и прошел к двери. Выйдя в сгущающиеся сумерки, он огляделся. В пределах видимости не было ни души, и он вернулся в помещение. Свет потускнел, и Мотак зажег три светильника. - Убить ребенка будет безумием. Гнев Филиппа будет неуемным.

- Это правда. Но мы сможем решить, куда будет лучше направить такой гнев. В Афинах оратор Демосфен горячо высказывается против Филиппа. Если наемные убийцы окажутся проплачены Афинами, тогда Филипп двинется на юг, так?

- Ничто его не остановит, - согласился фивянин.

- И, общеизвестно, что центральная Греция является могилой для любых амбиций. Все великие полководцы погибали там.

- Как будет сделано это дело?

- Всё уже началось. Метонский раб по имени Лолон убьет дитя; ему уже за это заплатили два афинянина, состоящие у нас на службе. Его, конечно же, схватят живым, и он признается, что получил плату и инструкции от Демосфена, потому что он в самом деле считает, что так оно и есть.

- Зачем ты мне это рассказываешь?

- Двум афинянам поручено бежать из Пеллы на север. Этого никто не ожидает. Ты укроешь их здесь на несколько недель. После этого они отправятся в Олинф.

- Ты многого просишь, - сказал ему Мотак.

- Согласен, дорогой Мотак, но ведь мы - как ты знаешь - и платим тоже много.

Парменион сидел в западном алькове своего андрона, глаза его следили за пчелой, которая приземлилась на цветущую желтую розу. Бутон медленно наклонился, когда пчела забралась в него в поисках пыльцы.

- Это всё, что он сказал? - спросил спартанец.

- Разве не достаточно? - ответил вопросом Мотак.

Парменион вздохнул и встал, разминая спину. Три года ушло на то, чтобы внедрить Мотака в персидскую шпионскую сеть, и вот, наконец, это стало оправдывать все труды. Поначалу они относились к нему с недоверием, зная, что он друг Пармениона. Потом постепенно, поскольку всякая выдаваемая им информация оказывалась правдой, ему стали доверять больше. Но чтобы внезапно поведать ему такой важный секрет - это требовало проверки. - Я заплачу слуге, чтобы присматривал за Александром, и выставлю дополнительную стражу в саду под его окном.

- Но ты должен рассказать Царю, - вставил Мотак.

- Нет, это будет неразумно. Персия до смерти боится, что - в конечном счете - Филипп поведет свои войска в Азию. Это делает его непредсказуемым. Нападение на Филиппа во время Празднества - олинфяне не предприняли бы ничего столь поспешного. Нет, то были персы, и я не думаю, что будет разумным рассказать об этом Филиппу. Но в равной степени я не хотел бы, чтобы Парзаламис узнал, что ты не предатель.

- Почему это так важно? - спросил фивянин.

Парменион усмехнулся. - Не хотел бы найти тебя с кинжалом между ребер. И у меня нет ни малейших сомнений в том, что Персия однажды станет нашим противником. Это одно из богатейших царств мира - а Филипп безрассудно тратит деньги из казны. Несмотря на все захваченные нами копи и города, у Македонии по-прежнему недостаточно средств, чтобы заплатить войскам. Нет, Персия - это главный приз, вот почему крайне важно наладить связи с Парзаламисом. Но как нам спасти принца - не скомпрометировав тебя?

- Может, с метонским рабом произойдет несчастный случай - сломает шею? - предложил Мотак.

Парменион покачал головой. - Слишком подозрительно. А афиняне - которых мы даже не знаем по именам - наймут кого-нибудь другого. Это деликатная проблема. Но я поработаю над ее решением.

- Он намекнул, насколько быстро Лолон нанесет удар. Это может быть и сегодня ночью! - сказал Мотак.

- Да, - ответил Парменион, пытаясь удержать голос ровным, чтобы не выдать внезапным всплеском эмоций свое беспокойство. - Я выезжаю в Пеллу завтра. А теперь скажи мне, как там Титанов жеребенок?

- Прекрасно питается молоком кобылы. Он силен. Выживет.

- Хорошо. Теперь можешь отправиться домой и отдохнуть. А я буду думать.

Мотак встал. - Эта игра становится всё сложнее, мой друг. Меня это беспокоит.

- Меня тоже. На кон поставлены целые царства, и теперь ничто не будет простым.

Когда фивянин ушел, Парменион вышел в сад и встал у мраморного фонтана. В центре фонтана стояли три статуи, изображавшие Афродиту, Богиню Любви, Афину, Богиню Мудрости и Войны, и Геру, Царицу Богов. Меж ними стоял красивый юноша с яблоком в руке.

"На кон поставлены целые царства, и теперь ничто не будет простым".

Юношей был Парис, Принц Трои, и три богини велели ему отдать яблоко прекраснейшей из них. Парменион посмотрел на каменное лицо юнца, читая эмоцию, которую скульптор столь искусно запечатлел на нем. Это была растерянность. Если он отдаст яблоко одной, то другие возненавидят его и не успокоятся, пока не добьются его смерти.

"На кон поставлены целые царства, и теперь ничто не будет простым".

Парис отдал приз Афродите, и она вознаградила его, сделав так, что прекраснейшая женщина на свете полюбила его. Его счастью не было предела. Но женщиной той была Елена, жена Менелая, Царя Спарты и Афин, союзника Геры, которая внушила ему мысль собрать войска всей Греции, дабы добиться возмездия. Парис увидел, как его город был завоеван, его семья - вырезана, а сам он был забит до смерти, пока Троя пылала.

Глупый мальчишка, подумал Парменион. Ему следовало наплевать на красоту и вручить яблоко сильнейшей. И как вообще Парис мог подумать, что одна только Любовь могла его спасти? Отогнав такие мысли прочь из сознания, он стоял у бассейна до заката, сосредоточившись на проблеме, которую создал ему Парзаламис.

Слуги принесли ему еды и вина, так и оставленные им нетронутыми на мраморной скамейке, на которой он расположился под цветущим деревом, в тени от заходящего солнца. Часы летели, а он всё никак не мог отыскать решения, и это его начинало бесить.

Сходишь с ума, сказал он себе. Подумай о своих днях с Ксенофонтом, о советах, которыми столь щедро делился афинский генерал.

"Если проблему невозможно решить лобовой атакой", - говаривал Ксенофонт, - "то попробуй атаку с фланга". Парменион улыбнулся воспоминанию.

Хорошо, подумал он. Обдумаем всё, что у нас есть. Персы желают убить Александра. Они назвали Мотаку две причины. Во-первых, их маги считают, что он проклят. Во-вторых, если Афины окажутся замешаны в убийстве ребенка, это направит Филиппа по пути отмщения. Какими фактами я располагаю? - спросил он себя.

Имя убийцы.

Он сел прямо. Почему Парзаламис выдал имя? Почему не сказал просто, что какой-то раб был нанят? Так было бы безопаснее. Может быть, ошибка? Нет, Парзаламис был слишком лукав, чтобы пасть жертвой болтливого языка. Ответ пришел внезапно и удивительно легко - они всё еще проверяли Мотака. Парзаламису не нужно было убежище для афинян. Что ему было нужно, так это знать, можно ли доверять его лучшему македонскому шпиону. Но сказать ему о готовящемся убийстве всё-таки было рискованно, потому что если эти сведения достигнут Филиппа, то он незамедлительно пойдет войной на Персию.

Поэтому Парзаламис должен был предпринять шаги к тому, чтобы эта весть до Царя Македонии не дошла.

Словно солнце пробилось сквозь тучи в запутанных размышлениях Пармениона. За Мотаком должно быть... наверняка... следят. Если его видели спешащим к Пармениону, то заговорщики поймут, что Мотак их предал.

Безоружный спартанец вскочил на ноги. Теперь у Парзаламиса должно быть только одно мнение. Устранить опасность. Убить Мотака и человека, которому он поведал тайну.

Прошептав проклятие, он побежал обратно к дому.

Фигура выскользнула из теней, лунный свет отразился на занесенном лезвии кинжала. Парменион пригнулся и двинул левым кулаком неизвестному в лицо, лишая того равновесия. Второй головорез схватил его сзади, но Парменион припал на одно колено, захватив руку напавшего, и бросил его на подельника. Третий незнакомец бросился к нему с коротким мечом в руке. Вскочив на ноги, Парменион отпрянул влево, и клинок просвистел рядом с его бедром. Его кулак впечатался головорезу в челюсть, остановив атаку. Остальные поднялись с земли и атаковали. Парменион отступил. Они бросились на него скопом. С диким криком Спартанец полетел на них ногами вперед, сбив одного с ног. Меч оставил глубокую рану на его бедре, нож чиркнул по волосам. Парменион перекатился влево. Лезвие меча угодило в камень на тропинке, высекло сноп искр. Рука Спартанца нащупала крупный булыжник, и он бросил его в лицо головореза с ножом. Кровь потекла из разбитого носа, незнакомец завопил и выронил нож. Парменион подкатился, схватил оружие и вскочил на ноги.

Мечник занес клинок для удара в голову. Парменион снова пригнулся, затем шагнул вперед, сокращая дистанцию, вонзил нож в живот незнакомца и провел им вверх до легких. Головорез закричал и повалился, а его подельники пустились наутек. Рука Пармениона взметнулась вверх, окровавленный нож, просвистев в воздухе, вонзился в спину убийцы. Тот качнулся, но побежал дальше. Подняв брошенный меч, Спартанец бросился вдогон. Убегающие воины направлялись к западным воротам, где были привязаны их скакуны. Первый вскочил на коня, но его раненый подельник с окровавленной спиной был не в силах сесть верхом. - Помоги, Данис! - взмолился он. Не вняв ему, подельник пустил коня в галоп.

Парменион выбежал из ворот и перерезал горло наемнику с раненой спиной. Схватив поводья его коня, он оседлал животное и помчался в погоню за третьим убийцей.

У беглеца была фора, но он не был настоящим всадником и опыта, как у Пармениона, не имел. Его каурый скакун был не так уж быстр, но силен, и Парменион постепенно сокращал дистанцию. Его незадачливый противник, худой бородатый мужчина, кинул нервный взгляд через плечо, пока кони мчались по холмам на восток. Вдруг конь головореза споткнулся, скинув седока наземь. Мужчина больно ударился, но поднялся и побежал. Парменион направил коня галопом за ним, ударил плоской стороной меча ему по черепу и свалил на землю.

Осадив жеребца, Парменион спешился. Его несостоявшийся убийца отпрянул назад.

- Говори быстро, - велел Спартанец. - От этого зависит твоя жизнь.

Лицо незнакомца скривилось. - Я ничего тебе не скажу, спартанский мешок помоев.

- Неумно, - сказал Парменион, вонзая меч ему в живот. Наемник умер без единого звука, упав лицом в траву. Парменион вскочил в седло и направил жеребца к яслям и загонам, спрыгнув наземь за домом Мотака.

Фивянин вышел поздороваться. Лицо его было бледным, а из плеча торчал кинжал. - Думаю, о поддержании связей с Парзаламисом можно забыть, - буркнул Мотак.

Парменион вошел в дом, где лежал мертвый перс, голова которого была вывернута под неестественным углом.

- Он подкараулил меня, - сказал Мотак, - но, видимо, не ожидал, что старик окажется таким сильным. И, как многие подобные ему, он решил поговорить, прежде чем напасть, видимо, чтобы заставить меня ощутить страх, чтобы я стал молить о пощаде. Он узнал о моей встрече с тобой; назвал меня предателем. Похоже, его взаправду оскорбила моя двойная игра.

- Нам надо извлечь этот нож, - сказал Парменион.

- Нет времени, друг мой. Перед схваткой он посмеялся надо мной, сказав, что убийство Александра назначено на сегодня. Возьми Бессуса - он самый быстрый из тех, что у нас есть.

Парменион побежал к конюшне. Но даже когда жеребец выехал галопом из имения, Спартанец чувствовал ледяной страх.

Ему ни за что было не успеть в столицу вовремя...

Пелла, Македония, осень

Александр видел неспокойные сны. Ему снился склон горы и каменный алтарь, вокруг которого толпились жрецы в черных мантиях, распевающие, призывающие имя, скандирующие...

"Искандер! Искандер!"

Голоса были свистящими, как штормовые ветра в зимних ветвях, и он почувствовал сильное давление на грудь. Страх пробежал сквозь него.

"Они зовут меня" - понял он, и его глаза замерли на острых ножах, которые те держали при себе, и сточных каналах для крови, прорезанных в алтаре.

Вперед вышла фигура, и лунный свет осветил ее лицо. И тут Александр чуть не вскрикнул, ибо этим человеком оказался его отец, Филипп, одетый в боевой нагрудник, которого мальчик не видел никогда раньше.

"Ну?" - спросил Царь. - "Где мальчишка?"

"Он придет, государь", - ответил верховный жрец. - "Обещаю тебе".

Царь повернулся, и Александр увидел, что его слепой глаз больше не был похож на опал. Теперь он сверкал чистым золотом, и, казалось, горел желтым пламенем.

"Я вижу его!" - вскричал Царь и указал прямо на Александра. - "Но он прозрачен, как призрак!"

"Иди к нам, Искандер!" - пропел жрец.

Давление усиливалось.

"Нет!" - закричал ребенок.

И проснулся в своей кровати, дрожа как лист, и пот стекал по всему его маленькому телу.

***

Лолон пробрался в царские сады, держась в тени деревьев, незаметный для стражников. Его рука метнулась к кинжалу, получая покой от осязания холодной рукояти. Ребенок проклят, напомнил он себе. Это не то, что убить настоящего ребенка. Не то, что сделали македоняне с его двумя сыновьями в Метоне, когда войско хлынуло через проломленную стену, убивая всех на своем пути. Наемники, оборонявшие стены, были первыми смертниками, вместе с городским ополчением. Но потом дело дошло до горожан - их резали, пока они тщетно пытались убежать, женщин брали силой, детям вспарывали животы.

Выживших собрали на главной площади. Лолон пытался защитить свою жену, Касу, и сыновей. Но что он мог против вооруженных воинов? Они увели Касу вместе с остальными женщинами, убили детей и возвели холм из их трупов. Потом увели мужчин на север, а женщин на юг, где ждали корабли, чтобы переправить их на невольничьи рынки Азии.

Город был уничтожен, разграблен подчистую, а немногие выжившие мужчины и женщины проданы в рабство.

Лолон почувствовал тяжесть на сердце и осел на мягкую землю, со слезами в глазах. Он никогда не был богат. Изготовитель сандалий, он еле сводил концы с концами, часто оставаясь голодным, чтобы Каса и дети могли поесть. Но тут пришли македоняне со своими осадными машинами, длинными копьями и острыми мечами.

В сердце тирана не было места для независимого города в составе Македонии. О нет! Преклони колено или умри.

Хотелось бы, чтобы мне дали шанс преклонить колено, думал Лолон.

Но теперь - благодаря афинянам - у него появился шанс отплатить тирану кровью. Простой удар кинжала - и Демон-Принц умрет. Тогда и Филипп познает боль потери.

Во рту у Лолона пересохло, и прохладный ночной ветер заставил его задрожать.

Его увели сначала в Пелагонию на северо-запад, где новых рабов отправили на работы по возведению цепи крепостей вдоль границы с Иллирией. Целый год Лолон тяжело трудился на каменоломнях. Вечера он проводил изготовляя сандалии для других рабов, пока его не застукал за этим занятием македонский офицер. После этого его сняли с тяжелых работ и дали новое жилье, с теплыми одеялами и хорошей едой. И он стал делать сандалии, башмаки и сапоги для солдат.

В Метоне его работа считалась простой, но среди варварских македонян он был как художник. На самом деле его талант вырос, и его продали с большой выгодой в имение Аттала, Царского первого воина.

Тогда-то к нему и подошли те афиняне. Он ходил по базару, заказывая кожи и шкуры, и остановился выпить прохладного напитка.

- Сдается мне, я тебя знаю, - послышался голос, и Лолон обернулся. Говоривший был высоким, плотным человеком с гладко выбритой головой и без бороды. Лолон его не узнал, но опустил взгляд на его сандалии. Они были ему знакомы: он их изготовил два года назад - за месяц до вторжения македонян.

- Да, я тебя помню, - просто ответил он.

По прошествии нескольких недель он стал видеть этого человека, Горина, всё чаще, сначала они говорили о лучших днях, а потом - когда открылся внутренний шлюз, который сдерживал всю его горечь, - о его ненависти. Горин оказался хорошим слушателем, стал ему другом.

Однажды утром, когда они в очередной раз встретились на рынке, Горин представил его еще одному человеку, и они отвели Лолона в маленький дом за агорой. Там и был составлен заговор: умертви одержимого демоном ребенка, сказал Горин, и беги с нами в Афины.

Сначала он отказался, но тогда они разбередили его рану, напомнив ему, как македоняне убивали детей в Метоне, хватая самых маленьких за лодыжки и разбивая их мозги о стены.

- Да! Да! - вскричал после этого Лолон. - Я отомщу!

Теперь он скрывался под деревьями, посматривая в окно Александра. Выбравшись из тени, он побежал к стене с дико колотящимся сердцем. Проскользнув в боковую дверь в находившийся за ней коридор, он осторожно пошел во тьме, взбираясь по лестнице, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь, нет ли стражи. У Александровой двери стражи не было, как уверяли афиняне, но в конце коридора стояли двое солдат.

Поднявшись до конца, он выглянул. Солдаты стояли где-то в двадцати шагах от него, приглушенно переговариваясь меж собой, однако их шепот доносился до слуха наемного убийцы. Они обсуждали предстоящие конные скачки. Ни один из них не смотрел в сторону Лолона. Он резко пересек коридор, прислонясь спиной к двери в спальню Александра.

Медленно вытащил кинжал.

***

Александр свесил ноги с кровати и спрыгнул на пол, сон всё еще напоминал о себе, золотые волосы мальчика были мокрыми от пота. Свет луны сочился через открытое окно его спальни, обволакивая потолок бледным, почти белым светом.

Он всё еще слышал голоса, эхом шепчущие в его сознании.

"Искандер! Искандер! Иди к нам!"

- Нет, - прошептал он, сев на центр козьей шкуры и затыкая ладонями уши. - Нет, я не хочу! Вы всего лишь сон. Вы не живые!

Шкура была теплой, и мальчик лег на нее, разглядывая залитый лунным светом потолок.

Что-то было с этой комнатой не так. Он осмотрелся, забыв про сон, но ничего странного не заметил. Его игрушечные солдатики по-прежнему были разбросаны по полу, как и его маленькие осадные машинки. Книги и рисунки лежали на его маленьком столике. Александр встал и подошел к окну, забрался на стул, стоявший под подоконником, чтобы выглянуть в сад. Вытянувшись на подоконнике, он посмотрел... на луну.

Сад исчез, и звезды сияли повсюду вокруг дворца, сверху и снизу, слева и справа. Вдали не было ни горных хребтов, ни долин или холмов, ни рощ или лесов. Только всепоглощающе темное небо.

Мальчик забыл про страх, полностью поглощенный красотой этого чуда. Он никогда еще не просыпался среди ночи. Может, всё время было так, просто никто ему не рассказывал. Луна была небывалых размеров, уже не серебряный диск, но побитый и зазубренный щит, повидавший немало битв. Александр мог разглядеть следы от стрел и камней на ее поверхности, порезы и зазубрины.

И звезды были тоже другими, идеально круглыми, как прибрежные камни, мерцающие и пульсирующие. Он поймал взглядом движение вдали, мелькнувший свет, дракона с огненным хвостом... который тут же исчез. За его спиной открылась дверь, но его ничего не беспокоило, кроме красоты этой ночи.

***

Лолон увидел ребенка у окна. Тихо закрыв дверь, он тяжело сглотнул и пошел по комнате. Его нога опустилась на деревянного солдатика, сломав его с громким треском. Принц обернулся.

- Смотри, - проговорил он, - разве не чудесно? Звезды повсюду.

Лолон занес кинжал, но мальчик повернулся обратно к окну и высунулся над карнизом.

Один взмах - и всё будет кончено. Лолон подобрался, метя кинжалом в маленькую спину. Мальчик был не старше его младшенького...

Не думай так, одернул он себя. Думай о мести! Думай о боли, которую принесешь тирану!

Внезапно Александр вскрикнул и упал вперед, соскользнув руками с подоконника. Рука Лолона бесконтрольно взметнулась, схватив принца за ногу и втягивая его обратно. Ужасная, душераздирающая боль прошла сквозь раба, и он замер, схватившись за грудь. Приступ превратился в огненный шар в сердце, и он опустился на колени, хватая ртом воздух.

- Прости! Прости! Прости! - твердил Александр, позабыв о звездах. Лолона свела судорога, и он свалился на пол лицом вниз. - Я кого-нибудь позову, - крикнул принц, подбежал к двери и распахнул ее. Но за ней не оказалось ни коридора, ни каменных стен, ни знакомых занавесок. Дверь распахнулась в зияющую дыру ночи, огромную, темную и непроницаемую. Мальчик пошатнулся у края пропасти, равновесие предавало его. С последним отчаянным криком он стал падать, переворачиваясь в полете среди звезд.

Голоса кричали ему в след, пока он мчался по небу, и он услышал победоносный крик жреца:

- Он идет! Золотое Дитя идет!

Александр закричал, и вновь увидел перед собой лицо того мужчины, который выглядел в точности как его отец - злорадная усмешка играет на бородатом лице, золотой глаз сияет как огненный шар.

Храм, Малая Азия

Сердце человека было слабым, клапаны - жесткими и негибкими. Его легкие стали огромными, распирая грудную клетку, и он мог пройти лишь несколько шагов, пока приступ не заставит его снова лечь. Дерая села у его ложа, положила руку ему на грудь и посмотрела в усталые глаза.

- Я ничем не смогу помочь тебе, - грустно сказала она, видя, как тает свет надежды в этом взгляде.

- Просто... дай мне... еще несколько дней, - взмолился он слабым голосом.

- Даже этого не смогу, - произнесла она, взяв его за руку.

Рядом с постелью больного заплакала его жена. - Так... значит... скоро? - прошептал он.

Дерая кивнула, и его голова упала на подушку.

- Помоги ему, пожалуйста! - молила рыдающая женщина, бросившись на колени перед Целительницей.

Мужчина на кровати вдруг напрягся, лицо его помрачнело. Он открыл рот, но ни слова не произнес, издав только длинный, прерывистый вздох. - Нет! - вскричала женщина. - Нет!

Дерая встала на ноги и медленно вышла из алтарной комнаты, отмахнувшись от слуг, которые двинулись было помочь ей. В коридорах было холодно, и она дрожала, пока шла в свои покои.

Мужчина заступил ей дорогу. - Они его взяли, - произнес Аристотель.

Дерая прикрыла глаза. - Я устала. От меня тебе не будет толка. Уходи. - Оттолкнув его, она понесла свое бренное тело дальше. За ее спиной Аристотель погрузил руку в мешочек у себя на поясе и достал оттуда золотой самородок.

Дерая шла, не в состоянии забыть купца, смерть которого она так и не сумела предотвратить. Она сделала глубокий вдох. Приятно было ощутить воздух в легких, освежающий и бодрящий. Как странно, подумала она, когда ее беспокойство прошло. Она почувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние годы, и вспомнила, как прохладно было в море, как хорошо было бежать на пляж и бросаться в кристально-чистые волны, чувствуя солнечное тепло на своей спине.

Она вдруг рассмеялась. Слишком много времени прошло с тех пор, как она в последний раз покидала храм, чтобы пройти по скалистой тропе. И она была голодна. Как волк!

Распахнув дверь в свою комнату, она подошла к окну. Как чист воздух, подумала она, глядя в сторону моря. Белые чайки кружили над утесами, и ей было видно, как каждая птица отмахивается крыльями и парит по небу. Даже очертания облаков были четче, чем обычно. И тут она поняла, что совсем не использует глаза своего духа. Она исцелилась от слепоты. Бросив взгляд вниз, она посмотрела на свои руки. Кожа была гладкой и свежей. В ней вспыхнул гнев, и она вскинулась, увидев мага, который молча стоял теперь в дверном проеме.

- Как ты посмел! - взорвалась она. - Как ты посмел сделать это со мной!

- Ты нужна мне, - ответил он, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. - И что такого страшного в молодости, Дерая? Что тебя тревожит?

- Ничего! - разбушевалась она, - кроме страданий, которых мне не вылечить. Ты видел человека, которого они ко мне привели? Он был богачом; добрым, заботливым. Но сердце у него было больное, настолько тяжело, что мне не под силу было его исцелить. Вот чего я боюсь - долго жить и видеть еще тысячи таких же, как он. Думаешь, я хочу помолодеть? Зачем? С какой целью? Всё, о чем я мечтала, было отнято у меня. Зачем мне жить еще так долго?

Аристотель прошел дальше внутрь комнаты, в лице отражалась печаль.

- Если захочешь, я верну твое тело к прежней... славе? Но сначала - ты поможешь мне? Ты поддержишь Пармениона?

Дерая встала перед зеркалом и посмотрела на свое молодое отражение. Сделала глубокий вдох и кивнула. - Я пойду с тобой. Но прежде измени мое лицо. Он не должен меня узнать - понимаешь?

- Всё будет, как ты скажешь, - пообещал маг.

***

- Думаю, что опрометчиво было казнить стражников, - сказал Парменион, с трудом подавляя свое раздражение.

- А что бы ты сделал, Спартанец? - спросил Аттал. - Наградил бы их что ли?

Парменион отвернулся от него и быстро прошел к Царю, который сгорбившись сидел на троне с серым от пережитого горя лицом и потускневшим взором. Все два дня с момента пропажи принца он не спал. Три тысячи гвардейцев прочесывали весь город, каждый дом от чердака до подвала. Всадники разъехались по стране в поисках вестей о тех, кто путешествует с ребенком или детьми.

Но Александра и след простыл.

- Государь, - обратился к нему Парменион.

- Что? - Царь поднял взгляд.

- Часовые, которых казнили. Они что-нибудь сказали?

Филипп пожал плечами. - Они говорили какую-то чепуху, невероятную ложь. Я даже вспомнить не могу. Что-то там о звездах... Расскажи ему, Аттал.

- Для чего, государь? Это не приблизит нас к возвращению принца. Его спрятали где-то с целью получения выкупа; кто-то свяжется с нами.

- Всё равно расскажи ему, - велел Филипп.

- Они говорили, будто бы коридор исчез и мощный ветер сдул их с ног. Всё, что они якобы видели - это только звезды, да слышали, как принц кричит как будто издалека. Оба клялись в этом; как лунатики.

- Возможно и так, Аттал, - тихо проговорил Парменион, - но если бы на кону была твоя жизнь, стал бы ты выдумывать такую нелепую ложь?

- Конечно нет. Думаешь, они правду сказали? - Аттал усмехнулся и покачал головой.

- Я не имею представления, где тут правда... пока что. Однако стража ворот сообщает, что никто не проходил мимо них. Часовые на внешних стенах не докладывали о криках или воплях. Но принц исчез. Ты опознал труп?

- Нет, - ответил Аттал. - Он разложился почти что в прах.

- Проверили рабов, кто из них отсутствует в доме?

- С чего ты решил, что это был раб? - спросил Филипп.

- Всё, что от него осталось, это туника. Это была дешевая ткань - слуга и тот бы оделся получше.

- Дельное замечание, - сказал Царь. - Проверь это, Аттал. Немедля! - добавил он, когда воин попытался заговорить. Аттал, с побагровевшим лицом, поклонился и вышел из тронного зала.

- Мы должны отыскать его, - сказал Филипп Пармениону. - Должны.

- Найдем, государь. Я не верю, что он погиб. Если это было причиной исчезновения, то мы бы уже нашли его тело.

Филипп поднял взгляд, его единственный зеленый глаз сверкнул диким светом. - Когда я найду тех, кто за это в ответе, они будут страдать так, как еще никто на свете не страдал. Я уничтожу их - и их семьи, и их город. Люди будут говорить об этом тысячи лет. Клянусь.

- Давай прежде найдем ребенка, - проговорил Парменион.

Царь, похоже, его не услышал. Почесывая слепой глаз, он поднялся с трона со сжатыми до побелевших костяшек кулаками. - Как это могло случиться? - процедил он. - Со мной? С Филиппом? - Парменион хранил молчание, надеясь, что убийственный гнев скоро пройдет. В этом состоянии Филипп был всегда непредсказуем. Спартанец не рассказал ему о персе, Парзаламисе, и заставил Мотака поклясться в сохранении тайны. Не важно, что думал Филипп, Парменион знал, что македоняне еще не готовы к войне с Персидской империей. Труп Парзаламиса тайно закопали в имении, и, хотя убийства трех головорезов не удалось скрыть от Царя, никто не знал, откуда они прибыли и кто их подослал.

Рана в бедре Пармениона зудела, пока он стоял и молча наблюдал за Царем, и он тщетно пытался почесать ее через льняную повязку. Филипп заметил это движение - и усмехнулся.

- Хорошая работа, Спартанец, - произнес он, и напряжение сошло с его лица. - Убить троих - это подвиг, вне всяких сомнений. Но сколько раз я советовал тебе поставить стражу в своем имении?

- Много раз, государь, и отныне я последую твоему совету.

Филипп снова расположился на троне. - Хвала богам, Олимпиады здесь нет. И я молю Зевса, чтобы мы разыскали ребенка прежде, чем весть достигнет Эпира. Не то она явится сюда как взбешенная Гарпия, грозя вырвать мне сердце голыми руками.

- Мы его найдем, - пообещал Парменион, добавив в свой голос уверенности, которой сам отнюдь не испытывал.

- Мне не стоило убивать часовых, - сказал Филипп. - Это было глупо. Думаешь, в этом было замешано чародейство?

- Мы многого не знаем, - ответил Парменион. - Кем был тот человек в спальне? Почему при нем был кинжал? Было ли его задачей убийство? И если да, то был ли он один? Что же до часовых... что они хотели сказать, говоря о звездах? В этом мало смысла, Филипп. Если бы мальчика убили, мы бы обнаружили тело. А так, зачем его похитили? Выкуп? Кто живет так долго, чтобы промотать такое состояние? Давай, в качестве аргумента, предположим, что вина лежит на олинфянах. Они не дураки. Знают, что войско Македонии обрушится на них с огнем и мечом; и земли Халкидики будут залиты кровью.

- Афины, - пробормотал Филипп. - Они готовы на всё, чтобы причинить мне боль. Афины... - Парменион вновь заметил отсвет в глазу, и заговорил очень быстро.

- Я так не думаю, - тихо сказал он. - Демосфен прекрасно разыгрывает твою

тиранию

и твои предполагаемые пороки. Его медоточивые речи соблазняют многие меньшие города. Как бы он выглядел, окажись детоубийцей? Нет. Если бы Афины подослали головорезов, их целью был бы ты, а не Александр. Что сказала ясновидящая, когда ты встретился с ней?

- Ах! - проворчал Царь. - Она старая дура. Походила вокруг кровати мальчишки, притворяясь, что говорит с духами. Но, в конце концов, ничего мне сказать не смогла.

- Но что-то же сказала?

- Она сказала, что душа мальчишки не в Македонии. В Аиде ее тоже нет. Скажи теперь, как это может быть правдой. Он исчез не раньше, чем полдня назад. Даже если его унес гигантский орел, он все равно был бы еще в Македонии в тот момент, когда она это говорила. Старая дряхлая карга! Но могу тебе сказать, она была в ужасе. Она дрожала, когда входила в его спальню.

- Тебе надо отдохнуть, - посоветовал Парменион. - Иди в постель. Отправь за одной из своих жен.

- Это последнее, что мне сейчас нужно, друг. Они с трудом сдерживают ликование в своих глазах. Мой сын и наследник пропал и возможно мертв. Они только и думают, как бы раздвинуть ноги и наделить меня новым. Нет. Я не стану отдыхать, пока не откроется правда.

Аттал зашел в тронный зал и поклонился. - Один раб пропал, государь, - сказал он с пепельно-серым лицом. - Некто Лолон, изготовитель сандалий из Метоны.

- Что о нем известно? - спросил Парменион, стараясь сохранять невозмутимый вид.

- Я выкупил его у пелагонийского командира несколько месяцев назад. Хороший был работник. Остальные рабы говорят, что он был тихим человеком, себе на уме. Больше мне ничего не известно.

- Что он делал в комнате моего сына? - вспылил Филипп. - Должна же быть причина.

- Он говорил Мелиссе - одной из моих девушек-рабынь - что у него была семья в Метоне. Его детей распотрошили, а жену увели в плен. - Аттал прочистил горло и тяжело сглотнул. - Думаю, он желал отомстить.

Филипп вскочил с трона. - У него должны были быть сообщники - иначе где тогда ребенок? Сколько других метонийцев ты привел во дворец?

- Ни одного, государь. Я и не знал, что он метониец, клянусь!

- Аттал не виноват, государь, - сказал Парменион. - Мы штурмовали много городов и наводнили страну рабами. Вот почему цена за одного человека сорок драхм, а не двести, как было всего три года назад. Почти что у каждого раба в Пелле есть причина тебя возненавидеть.

- Мне нет дела до их ненависти! - рявкнул Филипп. - Но ты прав, Парменион, Аттал невиновен. - Повернувшись к своему телохранителю, он похлопал мужчину по плечу. - Прости мой гнев, друг.

- Здесь не за что просить прощения, государь, - ответил Аттал, кланяясь.

Позже, когда Парменион сидел в одном из более сорока дворцовых покоев для гостей, к нему зашел Аттал. - Почему ты заступился за меня? - поинтересовался он. - Я не твой друг - и не стремлюсь им стать.

Парменион взглянул в его холодные глаза, ища напряжение в них и в морщинках его топорного лица, в мрачной линии его почти безгубого рта. - Это не вопрос дружбы, Аттал, - произнес он, - а скорее верности. Теперь же мне не по душе твое общество, и если тебе больше нечего сказать, то будь добр, оставь меня в покое.

Но тот не уходил. Пройдя глубже в комнату, он сел в кресло с высокой спинкой, налил себе кубок разбавленного водой вина и стал его медленно отпивать. - Это хорошо, - сказал он. - Думаешь, история со звездами имеет значение?

- Не знаю, - признал Спартанец, - но намереваюсь выяснить.

- И как ты это сделаешь?

- Когда я впервые прибыл в Македонию, то встретил мага - человека великой силы. Я разыщу его. Если здесь замешано чародейство, то он узнает о нем - и о его источнике.

- И где ты найдешь этого... человека магии?

- Сидя на камне, - ответил Спартанец.

Империя Македон

Александр открыл глаза и задрожал, чувствуя холодную почву под своим промокшим от дождя телом. Он падал, кричащий и потерянный, через наполненное звездами небо, теряя сознание, когда яркие всполохи и мириады всевозможных цветов проносились у него перед глазами. Теперь цвета исчезли, и остались только пронзающий до костей холод да темная ночь в горах.

Он уже собрался двинуться вперед, как вдруг услышал голоса и инстинктивно пригнулся и стал следить за темной рощей, откуда доносились эти голоса.

- Клянусь тебе, государь, дитя здесь. Заклинание забрало его и принесло в эти горы. Я предупреждал тебя, что он не обязательно попадет прямо в эту точку. Но он должен быть всего в сотне шагов в любом направлении отсюда.

- Найди его - или я скормлю твое сердце Пожирателям.

Александр снова вздрогнул - но на этот раз не от холода. Второй голос был в точности как у его отца, только глубже, а тон был более презрительным. Он еще не мог видеть говоривших, но они приближались. Рядом были заросли, и ребенок скользнул туда, прижимаясь голым телом к земле.

Пляшущий свет множества факелов замерцал меж деревьев, и Александр увидел вышедшего к склону человека с золотым глазом, подле него шел жрец в темном балахоне. За ним двигался отряд воинов с факелами в руках, прочесывающих местность, ищущих, раздвигая ветви древками длинных копий.

Покрытая листвой почва под мальчиком была сырой и мягкой, и он погрузил в нее пальцы, тихо перевернулся на спину и засыпал землей и опавшей растительностью свои ноги и грудь. Он чувствовал, как мелкие насекомые в панике бегают по его коже, и мягкая теплота заскользила по его левой голени. Не обращая внимания на неудобства, он обмазал грязью лицо и волосы и стал ждать преследователей, с дико колотящимся сердцем.

- Тысяча драхм тому, кто его найдет! - возвестил Царь.

- Айя! - прорычали воины, салютуя факелами.

Из своего убежища Александр видел ноги преследователей, проходящих мимо него. Они были босыми, но икры их защищали бронзовые поножи с замысловатыми узорами. Однако в каждом узоре, который он видел, был общий, центральный мотив - стилизованное солнце с лучами. Это удивило ребенка, потому что солнце с лучами было символом Македонии, однако вооружение на воинах не было ни македонским, ни фригийским - нагрудники были более тщательно проработаны, а шлемы украшали вороновы крылья, в то время как солдаты его отца носили гребни из конских волос.

Даже несмотря на страх, Александр был озадачен. Эти солдаты не были похожи на тех, что он когда-либо видел, живьем, на рисунках или в скульптуре.

Вдруг послышался раскатистый гром, молния трезубцем рассекла небо.

Острие копья скользнуло сквозь кусты над ним, разделяя ветки. Но вот копье исчезло, и солдат двинулся дальше.

Александр оставался на месте, пока не смолкли все звуки вокруг. Наконец, когда кончился дождь, он пошевелил своим замерзшим телом, выбравшись из зарослей на склон горы.

Глянув вверх, он увидел звезды на прояснившемся небе - и с острым уколом страха понял, что совсем не узнает их. Где были Лучник, Великий Волк, Копейщик или Матерь Земли? Он осматривал небо в поисках Северной Звезды. Ничего даже отдаленно похожего он не находил.

Преследователи ушли вниз по склону горы, которая была у него за спиной, и мальчик решил пойти в противоположном направлении.

Деревья были укрыты тьмой, но Александр проглотил страх и пошел вперед, глубже в лес. Через некоторое время он увидел алтарь из своих снов, строгий и мрачный, стоявший посреди небольшой прогалины, вокруг которой лежали сломанные каменные колонны. Это отсюда они пытались призвать его.

Поляна была безлюдна, но под раскидистым дубом еще тлел маленький костерок. Александр подбежал к нему, присел на корточки и раздул пламя. Он искал сухих дров, но ничего не нашел и сел рядом с умирающим пламенем, держа дрожащие ладони над тающим жаром.

- Что это за место? - прошептал он. - И как мне попасть домой? - Напрашивались слезы, и он ощутил, как начинается паника. - Я не заплачу, - сказал он себе. - Я сын Царя.

Собрав сырые прутья, он положил их просушиться на горячий пепел с краю костра, потом встал и начал изучать местность. Огню нужно было топливо; а без огня он умрет на этом холоде. Алтарь ничего полезного не предоставил, и он отправился дальше в лес. Здесь темнота была гуще, ветви деревьев переплетались как гигантская куполообразная крыша. Но земля под ногами была сухой, и Александр нашел несколько сломанных веток, собрал их и принес к костру.

Терпеливо он работал над слабым огоньком, тщательно стараясь не спугнуть его, скармливая маленькие веточки танцующим языкам пламени, пока наконец его дрожащее тело не начало ощущать прилив тепла. Трижды он возвращался к сердцу леса, собирая хворост, готовя запас, которого, как он надеялся, хватило бы до конца ночи. На четвертый раз ему послышался звук во тьме, и он замер. Сначала была тишина, затем послышались тихие мягкие шаги, которые наполнили его ужасом. Бросив хворост, он побежал к огню, опрометью пересек прогалину, пригнулся рядом с костром, достал оттуда горящую ветку и воздел ее у себя над головой.

Из леса выбежала охотящаяся стая серых волков, окружая его - желтые глаза сверкали, клыки были обнажены. Это были крупные звери, выше даже боевых псов его отца, а у него не было никакого оружия, кроме горящей ветки.

Он чувствовал, как их злоба напирает на него, накатывает волнами. Они страшились огня, но пустые животы подстегивали их смелость.

Александр застыл на месте и прикрыл глаза, призывая свой Талант, проскользнул через зарево ярости и злобы, разыскивая вожака стаи, прикоснулся к огню его души и смешался с его воспоминаниями. Ребенок увидел его рождение в темной пещере, потасовки с братьями и сестрами, затем более жестокие схватки по мере взросления - шрамы, боль, длительные охоты и победы.

Наконец мальчик открыл глаза. - Ты и я - едины, - сказал он большому серому волку. Зверь пригнул голову и пошел на него. Александр бросил ветку обратно в огонь и подождал, пока волк не подошел ближе, и его пасть оказалась на одном уровне с лицом мальчика. Медленно вытянув руку, Александр погладил косматую голову и вздыбленную шерсть на загривке.

Озадаченные, остальные волки беспокойно кружили по краю поляны.

Мальчик отправился сознанием дальше, пересекая горы и леса за ними, пока не почувствовал биение другого сердца - спящей самки. Александр передал образ вожаку и указал на юг.

Волк тихо ушел восвояси, и стая последовала за ним. Александр опустился на колени перед костром - усталый, напуганный, но победивший.

- Я - сын Царя, - произнес он вслух, - и я одолел свой страх.

- Ты прекрасно справился с этим, - раздался голос за спиной. Александр не пошевелился. - Не бойся меня, парень, - сказал незнакомец, выходя в поле зрения мальчика и присаживаясь у костра. - Я тебе не враг. - Человек был невысок, волосы были коротко острижены и подернуты сединой, борода густо курчавилась. На нем была кожаная юбка, за широкие плечи был перекинут лук. На поляну вышел конь; на нем не было ни седла, ни сбруи, но он подошел к незнакомцу, уткнувшись мордой ему в спину. - Спокойно, Каймал, - прошептал человек, поглаживая жеребца по носу. - Волки ушли. Юный принц заманил их на поиски самки.

- Почему я не почувствовал твоего присутствия? - спросил Александр. - И почему волки не учуяли тебя по запаху?

- На оба вопроса один ответ: я не хотел быть обнаруженным.

- Так значит ты - маг?

- Я много кто, - сказал ему незнакомец. - Но, несмотря на свои многие достоинства, я имею одну досадную слабость: любопытен от природы, и данную ситуацию нахожу весьма интригующей. Сколько тебе лет, мальчик?

- Четыре.

Незнакомец кивнул. - Ты голоден?

- Да, - признался Александр. - Но я вижу, что у тебя при себе нет пищи.

Незнакомец усмехнулся и запустил руку в кожаную суму на боку. Сума была маленькой, но - невероятно - человек вытащил из нее шерстяную тунику и протянул мальчишке. - То, что мы видим - это зачастую не вся правда, - сказал он. - Надень тунику. - Александр встал, натянул теплую вещь через голову и поправил ее на себе. Она пришлась ему впору, материя оказалась мягкой и теплой, была простегана кожей. Когда он обернулся, незнакомец уже держал над огнем железный прут, на который был насажен кусок мяса.

- Я Хирон, - сказал человек. - Добро пожаловать в мой лес.

- Я Александр, - ответил мальчик, и аромат жарящегося мяса заполнил все его чувства.

- И сын Царя. Что это за Царь, Александр?

- Мой отец - Филипп, Царь Македонии.

- Замечательно! - проговорил Хирон. - И как ты сюда попал?

Принц рассказал ему про сон и звездную ночь, за которой последовало долгое падение во тьму. Хирон слушал мальчика молча, потом стал расспрашивать его о Македонии и Пелле.

- Но моего-то отца ты наверняка знаешь, - сказал Александр удивленно. - Он - величайший из царей во всей Греции.

- Греция? Как интересно. Давай поедим, - Хирон снял мясо с вертела, разломил на части и протянул один кусок мальчику. Александр взял его опасливо, ожидая, что горячий жир обожжет его пальцы. Но хорошо пропеченная пища была лишь в меру теплой, и он быстро уплел этот кусок.

- Ты отведешь меня к отцу? - спросил он, когда трапеза завершилась. - Он тебя щедро вознаградит.

- Боюсь, мой мальчик, что твоя просьба даже мне не по силам.

- Почему? У тебя есть конь, а я вряд ли нахожусь очень далеко от дома.

- Ты находишься дальше некуда. Это не Греция, а земля, именуемая Ахайя. И великой властью здесь обладает Филиппос, повелитель македонов - Царь-Демон. Именно он стоял на том холме, а его жрецы призывали тебя из твоего дома. Он охотится за тобой и поныне. И, хоть моя сила и блокировала на время магию его золотого глаза, нет, Алексаднр, отвести тебя домой я не смогу.

- Так значит я пропал? - прошептал мальчик. - И никогда больше не увижу отца?

- Давай не будем предаваться отчаянию, - посоветовал Хирон, но его серые глаза избегали Александрова взгляда.

- Зачем я нужен этому... Филиппосу?

- Я... не уверен, - ответил Хирон.

Александр пристально посмотрел на него. - Думаю, ты... не говоришь мне всей правды.

- Ты кое в чем прав, юный принц. И давай оставим этот разговор до поры. Мы будем спать, а завтра я отведу тебя в свой дом. Там сможем обдумать план дальнейших действий.

Ребенок посмотрел в серые глаза взрослого, не зная, верить ли ему, и какое решение будет правильным. Хирон его накормил и одел, не причинив никакого вреда, но это само по себе не давало никакого представления о его дальнейших планах. Костер давал тепло, и Александр прилег рядом с огнем, чтобы поразмыслить...

И уснул.

Его разбудила рука мужчины на плече, слегка тормошившая его, и через несколько мгновений он понял, что великая сила, которой мальчик обладал и которой боялся, не подействовала на седовласого мага.

- Мы должны убираться отсюда, и как можно скорее. - Сказал Хирон. - Македоны возвращаются!

- Откуда тебе это известно? - сонно спросил Александр.

- Каймал нес дозор для нас, - ответил маг. - А теперь слушай меня, это очень важно. Скоро ты встретишь еще одного друга. Он тебя удивит, но ты можешь довериться ему. Ты должен. Скажи ему, что Хирон желает, чтобы он отправился домой. Скажи, что македоны рядом и он должен бежать - а не сражаться. Понял?

- Куда ты собрался? - боязливо спросил ребенок.

- Никуда, - ответил Хирон, отдавая свой лук и колчан принцу. - Смотри и учись. - Быстро встав, он подбежал к жеребцу и обернулся к мальчишке. Большая голова скакуна опустилась мужчине на плечо, и так они стояли вдвоем неподвижно, словно статуи. Александр моргнул, и ему показалось, что нагретый солнцем воздух затанцевал вокруг человека и коня. Грудь Хирона раздалась вширь, голова увеличилась, борода потемнела. Огромные узлы мышц набухли у него на груди, а ноги вытянулись и изменили форму, его ступни превратились в копыта.

Александр сидел в замешательстве, глядя как конь и маг становятся единым целым. Голова коня исчезла. Теперь человеческий торс возвышался над лошадиными плечами. Кентавр топнул передним копытом и встал на дыбы, затем, глядя на мальчика, пустился рысцой вперед.

- Кто ты такой? - прогремел громовой голос. Александр продолжал стоять, глядя в изменившееся лицо. От Хирона ничего не осталось. Карие глаза были широко посажены, рот крупный, борода была каурого цвета и прямой.

- Я Александр, и у меня послание от Хирона, - ответил мальчик.

- Ты очень мал. А я голоден.

- Хирон сказал мне предупредить тебя, что македоны уже рядом.

Задрав голову, кентавр издал громкий клич, в котором слышалась смесь ярости и гнева. Он увидел лук в руках мальчика и потянулся за ним.

- Дай это мне. Я буду убивать македонов.

- Хирон сказал, тебе надо спешить домой. Ты нужен ему. Ты не должен сражаться с македонами.

Кентавр приблизился и склонил туловище так, чтобы смотреть на принца сверху вниз. - Ты друг Хирона?

- Да.

- Тогда я тебя не убью. А теперь дай мне лук, и я пойду домой.

- Хирон сказал, чтобы ты взял меня с собой, - быстро солгал мальчик, передав ему лук и колчан.

Кентавр кивнул. - Ты можешь залезть на меня, Человек, но если упадешь, Камирон не остановится ради тебя.

Вытянув руки, он усадил Александра себе на спину и поскакал с прогалины прочь. Мальчик соскользнул и едва не упал. - Хватайся за мою гриву, - велел Камирон. Александр поднял взгляд. Длинные волосы росли вдоль хребта кентавра, и он схватился за них обеими руками. Кентавр пустился в бег, а затем в галоп, выезжая из рощи на открытое поле.

Прямо впереди их подстерегало около пятидесяти всадников. Камирон припал на передние копыта, чтобы резко остановиться, едва не сбросив принца. Всадники увидели их и рассыпались широким кругом, намереваясь схватить их. Камирон наложил стрелу на тетиву лука. - Буду убивать македонов, - произнес он.

- Нет! - закричал Александр. - Домой. Скорее домой. Ты нужен Хирону!

Кентавр зарычал и пустился в галоп. Стрела взрезала воздух у него над головой. На полном скаку Камирон выпустил свою стрелу; она вонзилась в грудь воина, вышибая того из седла. Еще несколько стрел полетели в них, и одна пронзила мускулы бедра Камирона. Он закричал от боли и гнева, но продолжил бег.

Они были почти окружены, и Александр ощутил нарастающее чувство отчаяния. Когда казалось, что они побегут вниз, кентавр резко сместился и побежал направо, пустив стрелу во второго всадника. Человек упал, и на краткий миг в рядах македонов образовалась брешь. Быстрый, словно штормовой ветер, Камирон прыгнул в нее, и его копыта громыхнули по равнине, когда он оставил всадников позади, а те тут же помчались вдогон.

Кентавр прибавил ходу, посылая через спину свой громогласный смех в адрес воинов, которые сыпали ему вослед проклятиями.

- Я их обдурил! - вскричал Камирон. - Великий я!

- Да, - согласился Александр, вцепившись в гриву мертвой хваткой. - Ты велик. Далеко ли до дома?

- Далеко, если бы ты шел пешком, - сказал кентавр. - Но близко, если туда скачет Камирон. Ты правда друг Хирона?

- Да, я же сказал тебе.

- Лучше бы это оказалось правдой, - сказал ему кентавр. - Если там не будет Хирона - я убью тебя, Человек, и отужинаю твоим костным мозгом.

Фракийская граница, Македония

Парменион натянул поводья и привстал в стременах, оглянувшись на холмы у реки Аксиос. Он больше не видел всадника, но знал без тени сомнения, что за ним следят. Спартанец находил это занятным, но пока не столь важным.

Он заметил преследователя еще на второй день пути из Пеллы, как далекую точку на горизонте, и поменял свой маршрут, сделав петлю на северо-восток, прежде чем вернуться на основной путь. С густо поросшего деревьями холма Парменион наблюдал, как всадник тоже меняет направление.

Расстояние было слишком велико, чтобы его рассмотреть. Парменион видел лишь то, что человек носил сверкающий шлем и нагрудник и ехал на высоком, сером в яблоках жеребце. Спартанец поехал дальше, обеспокоенный тем, что Фракия близко, а конфликты с пограничной стражей ему были сейчас не нужны.

Страна раскинулась впереди множеством долин, лесов и лощин, густо поросших и непроглядных. Здесь бежали прохладные ручьи, сверкающие на солнце, сбегающие в великую реку Нестос, которая протекала через всю страну и впадала в море севернее острова Таос.

Парменион направил чалого скакуна в небольшой лесок и спешился у ручья. Жеребец стоял смирно с навостренными ушами, его ноздри вздрагивали, вдыхая сладкий запах чистой горной воды. Парменион снял львиную шкуру со спины коня и вытер его пучком сухой травы. Мотак предлагал ему взять жеребца Бессуса, но Спартанец предпочел этого чалого. Животное было большеногим и норовистым, не обладало большой скоростью, но имело невероятный уровень выносливости. Парменион погладил жеребца по морде и подвел его к воде. Удерживать коня не было нужды, и Спартанец отошел к ближайшему валуну, сел на него и стал слушать журчание воды и пение птиц в ветвях.

Шесть лет тому назад он путешествовал этой же дорогой на запад в Македонию и встретил здесь мага, Аристотеля.

"Разыщи меня, когда буду нужен"

сказал ему Аристотель. Что ж, думал Парменион, ты нужен мне сейчас как никогда. Распутав на подбородке завязки кожаного шлема, Парменион стянул его с головы и провел пятерней по мокрым от пота волосам. Несмотря на неизбежную близость зимы, погода была сухой и жаркой, и он чувствовал, как пот струйками бежит по спине под кожаным доспехом.

Федра не могла понять, зачем он оделся как бедный наемник. Хуже того, она открыто спросила, зачем он вообще пускается в такое путешествие.

- Ты обладаешь реальной властью в Македонии, - шептала она. - Ты мог бы захватить трон. Войско последует за тобой - и тогда Филота наверняка достигнет будущего, которое было предначертано ему богами. Почему тебя заботит судьба демонического ребенка?

Он ей не ответил. Накинув попону на жеребца, он выехал из большого дома, даже не взглянув назад.

Оставив позади селения своих владений, он сделал первую остановку в маленьком городке у подножия Кровсийских гор. Здесь он закупил припасов, сушеного мяса и фруктов, а также овса для коня. Городок разрастался - новые строения возвышались на окраинах, и это свидетельствовало о растущем благосостоянии Македонии. Многие из новых поселенцев были наемниками, купившими землю на военную добычу, полученную в кампаниях Филиппа. Другие - покалеченными ветеранами, которые получали хорошую пенсию от Царя. В городке кипела жизнь, и Парменион был рад уехать из него в покой и тишину сельской местности.

Теперь, сидя у ручья, он был озабочен стоявшими перед ним трудностями. Он понятия не имел, где содержат Александра или почему его похитили - вся его надежда была на мага, которого он лишь единожды видел во плоти. А что если персы вывезли Александра за пределы Македонии? Может, он взят в заложники в Сузах? Как мог один человек надеяться спасти его? И, в этом случае, разве Филипп, возжаждав мести, не поведет свои войска на восток, в сердце Персидского царства?

Эти мрачные мысли витали в голове Пармениона как назойливые мошки, и он со злобой отмахнулся от них, вспоминая совет Ксенофонта:

- Когда требуется сдвинуть гору, не смотри на ее размеры. Просто сдвинь первый камень.

Первым камнем будет найти Аристотеля.

Давая жеребцу отдохнуть, Парменион поднялся по склону холма и осмотрел пройденный путь, разыскивая всадника, который его преследовал. Но над землей лишь колыхался горячий воздух, и он не мог уловить ни малейшего движения.

Продолжив ехать до заката, Парменион сделал привал в горной лощине, разбив маленький костерок за валуном, и стал наслаждаться его теплом. Завтра он доедет до прохода, в котором впервые встретил мага. Моля богов, чтобы Аристотель оказался там, он уснул беспокойным сном.

За два часа до захода солнца он достиг подножия Керкинских гор. Ветер был здесь холоднее, пока он вел коня в поводу по осыпающейся каменистой тропе, и тогда он плотнее запахнул свой черный плащ. Едва поднявшись по склону, он увидел четверых всадников, преградивших прямой путь. За ними стояли еще две лошади. Парменион отвел взгляд к скалам слева, где находились двое лучников со стрелами наготове.

- Прекрасный день для поездки, - молвил смуглый воин, сидевший верхом на черном жеребце. Он тронул пятками скакуна и проехал вперед. Лицо у него было грубым, словно вырублено топором, густая черная борода тщетно пыталась скрыть оспины на щеках. Глаза его были темны и глубоко посажены. Его товарищи держались позади, в молчании, руки держали на рукоятях мечей.

- Да, именно так, - согласился Парменион. - Что вам от меня надо?

- Ты въехал в пределы Фракии, македонянин, и мы требуем пошлину. Так что будь добр, передай нам содержимое этого кошеля у тебя на боку.

- Во-первых, - сказал Парменион, - я не македонянин, а во-вторых не требуется большого ума понять, что у наемника нет монеты, когда он едет

в сторону

Персии. Только когда возвращается оттуда.

- А, ну что ж, - ответил воин, улыбаясь, - у тебя есть превосходный конь. Тоже сойдет.

Воин вдруг напрягся. Парменион внезапно пустил коня бегом. Две стрелы взрезали воздух там, где только что был Спартанец. Его конь бабкой ударил в бок одного жеребца, тот резко вздыбился и сбросил своего седока. Выхватив меч, Спартанец напал на остальных, но они расступились перед ним, давая дорогу, а после сбились в кучу, чтобы пуститься в погоню.

Тропа поворачивала направо. Скрывшись из поля зрения преследователей, Парменион натянул поводья, развернув скакуна в ту сторону, откуда он только что прискакал. Это был последний ход, которого ждали от него грабители. Когда они вывернули из-за поворота, думая, что их добыча ускользает всё дальше, оказалось, что им, напротив, грозит лобовая атака.

Боевой конь смело бросился в самую их гущу. Парменион вонзил клинок одному прямо в шею, свалив его наземь с хлещущей во все стороны из рассеченной глотки кровью. Скакун вздыбился, лягнув второго преследователя, и лошадь под ним споткнулась и упала.

Смуглый вожак исторг боевой клич и устремился на Спартанца. Но Парменион блокировал отчаянный удар и послал рипост, взрезав кожу на его лице и выколов правый глаз.

Остальные разбойники ускакали прочь. Парменион спешился и подошел к павшему вожаку. Тот силился подняться, прижимая ладонь к покалеченному глазу и пытаясь остановить пульсирующую кровь.

- Сукин сын! - вскричал он, поднял меч и побежал на Пармениона. Спартанец сделал шаг в сторону, меч его вонзился атакующему в пах, и с криком боли фракиец упал на землю. Парменион вскрыл ему горло своим клинком и перешагнул через труп, чтобы взять коня под уздцы.

- Мастерски сработано, - послышался знакомый голос, и Парменион тихо выругался.

- Что тебе здесь надо, Аттал?

Телохранитель Царя соскочил с серого в яблоках коня и подошел к ожидавшему Пармениону. - Не рад меня видеть? Ну что ж, это и понятно. Однако ты заинтриговал меня своим рассказом о камнях и колдунах; я думал, что встреча с ним меня позабавит.

Парменион покачал головой. - Я скорее лягу спать с ядовитыми змеями, чем буду развлекаться путешествием в твоей компании. Возвращайся-ка в Пеллу.

Аттал на это только усмехнулся, но в его холодных глазах мелькнула злость. - Ты известен, как человек умеющий думать, Спартанец. За это я тебя и уважаю. Но сейчас ты не подумал. Предположим, этот... чародей... укажет тебе путь к ребенку - так ты считаешь, что способен в одиночку вызволить его? Ты можешь ненавидеть меня, Парменион, но не стоит отрицать тот факт, что я лучший мечник во всей Македонии.

- Не в этом дело, - процедил Парменион.

- А в чем?

- Я не могу тебе доверять, - ответил Спартанец.

- И только-то? Боги, парень, какого подвоха ты ожидаешь от меня - что я перережу тебе глотку во сне?

- Возможно. Но тебе не представится такого шанса, ибо я буду путешествовать один.

- Не думаю, что это мудрое решение, - раздался третий голос, и оба пораженных мужчины увидели седовласого человека, который сидел скрестив ноги на большом плоском валуне.

- Тихо крадешься, - прошептал Аттал, выхватив меч из ножен.

- Да, это правда, юный Аттал. А теперь убери меч - ибо это плохая манера, нападать на человека, который принял твою сторону. - Аристотель посмотрел на Пармениона. - Думаю, ты еще убедишься, что Царский телохранитель не помешает в этом путешествии. И, поверь мне, тебе понадобится помощь, чтобы вернуть принца.

- Где его содержат? - спросил Парменион.

- В царстве проклятых, - ответил маг. Спрыгнув с валуна, он отошел к торчащей сбоку скале - и исчез. Не обращая внимания на Аттала, Парменион взял коня под уздцы и последовал за Аристотелем. Как и прежде, стена, выглядевшая монолитной, оказалась не плотнее тумана, и человек вместе с конем очутились в прохладной пещере, в которой сталактиты торчали словно зубы дракона, свисая со сводчатого потолка. Жеребцу было не по нраву это мрачное, холодное место, и он задрожал мелкой дрожью. Парменион погладил животное по холке, нашептывая успокаивающие слова. За его спиной сквозь стену прошел Аттал.

- Увиденное недостаточно позабавило тебя? - спросил Парменион.

- Почти, - ответил мечник невпопад. - Куда он подевался?

Парменион указал на далекий сноп золотого света, и вдвоем они устремились к нему, выйдя наконец из широкого зева пещеры в зеленеющую долину. У подножия горного склона стоял белокаменный дом, выстроенный вблизи протекающего горного ручья. Оседлав своих коней, воины подъехали к дому, где Аристотель ожидал их за столом, накрытым яствами и вином.

- А теперь, поговорим о деле, - сказал маг, когда с едой было покончено. - Дитя, Александр, более не в этом мире.

- Хочешь сказать, он мертв? - прошипел Аттал. - Я не верю!

- Не мертв, - терпеливо произнес Аристотель. - Он был вытянут через портал в параллельный мир - вот почему стражники доложили, что видели звезды в коридоре. Чтобы спасти его, вы должны проникнуть в тот мир. Я могу указать вам путь.

- Чепуха какая-то, - воспротивился Аттал, вскакивая из-за стола. - Так и будешь сидеть тут и слушать этот кусок навоза? - спросил он Спартанца.

- Прежде чем судить о вещах, - сказал ему Парменион, - на себя сперва бы посмотрел. Где те горы, через которые мы ехали? Где река Нестос? Неужели не видишь, что мы с тобой уже в другом мире?

- Это какой-нибудь трюк, - проворчал Аттал, беспокойно вглядываясь в незнакомый горизонт.

Махнув на него, Парменион обратился к Аристотелю. - Почему они забрали мальчика?

Аристотель склонился вперед, опершись двумя локтями о широкую столешницу. - В том мире есть Царь, одержимый муж. Он жаждет бессмертия. Чтобы добиться его, он должен принести жертвоприношение в виде сердца особой жертвы. Жрецы поведали ему о золотом ребенке... об особом ребенке.

- Этот мир - он такой же, как и наш? Мы сумеем выбраться из него? - спросил Спартанец.

- Я не смогу дать полный ответ, - ответствовал маг. - Существуют большие сходства между нашими мирами, но есть и грандиозные различия. Там обитают кентавры, и все те существа, о которых вы слышали только из мифов - оборотни и Гарпии, горгоны и другие создания тьмы. Это магический мир, друг мой. И всё же это - Греция.

- Царь, о котором ты говорил - у него есть имя?

- Филиппос, Царь Македонов. И, прежде чем ты спросишь, да, это Филипп, точное воплощение человека, которому ты служишь.

- Это безумие, - осклабился Аттал. - Почему ты сидишь и слушаешь всю эту абракадабру?

- Как я тебе уже сказал, - холодно произнес Парменион, - буду более чем рад, если ты вернешься в Пеллу. Что же до меня, то я отправлюсь в эту другую Грецию. И разыщу принца. Ты пойдешь со мной, Аристотель?

Маг покачал головой и отвел взгляд. - Я не могу... не сейчас. Хоть и желаю этого всем сердцем.

- Слишком опасно для тебя, колдун? - усмехнулся Аттал.

- Так и есть, - согласился Аристотель без тени озлобленности. - Но я присоединюсь к вам, как только смогу, дабы вернуть вас домой. Если, конечно, выживете.

КНИГА ВТОРАЯ, 352й год до Н.Э.

Лес Олимпуса

Преследующие беглецов македоны были уже совсем близко, когда Камирон стал подниматься по горному склону. Александр посмотрел наверх, на заснеженные пики, и задрожал.

- Как высоко мы взбираемся? - спросил он.

- К пещерам Хирона, - ответил кентавр, - на крышу мира.

Александр поглядел назад. Македоны были так близко, что было видно эмблему в виде солнца с лучами на их черных нагрудниках, и сверкающие на солнце острия их копий. Камирон мчался галопом вперед, казалось, не зная усталости, в то время как мальчик отчаянно цеплялся за его гриву. - Далеко еще? - крикнул Александр.

Камирон остановился и указал на лес, который покрывал горные склоны подобно зеленому туману. - Туда! Македоны в ту землю не поедут. А если поедут, то погибнут. - Напрягая мускулы своих быстрых ног, кентавр ринулся вперед, едва не сбросив мальчика, и с невероятной быстротой поскакал к деревьям.

Когда они достигли леса, четыре кентавра выехали им навстречу. Все они были несколько меньше Камирона, и только двое носили бороды. Вооруженные луками, они встали в ряд, ожидая. Камирон остановился перед ними.

- Что тебе здесь нужно, изгой? - спросил главный из них, с белой бородой и золотыми боками.

- Я еду в пещеру Хирона, - несмело ответил Камирон. - За нами гонятся македоны.

- Тебя здесь не ждут, - ответил другой. - Ты приносишь только беды.

- Это приказ Хирона, - возразил Камирон. - Я обязан подчиниться.

- Подхалим! - фыркнул третий кентавр. - Какие дела у тебя с Человеком? Ты что, раб у него на службе?

- Я не раб человека, - сказал Камирон, и на этих словах его голос зазвучал мощнее. Александр почувствовал, как напрягаются мышцы кентавра. Откинувшись назад, мальчик поднял руку, привлекая внимание незнакомцев.

- Вы что, собираетесь отдать одного из своего племени на милость врага? - спросил он.

- Говори лишь тогда, когда обратятся к тебе, Человек! - бросил белобородый вожак.

- Нет, - ответил Александр. - Сначала ответь на мой вопрос - или твоя собственная трусость стыдит тебя и заставляет молчать?

- Позволь мне убить его, Отец! - крикнул молодой кентавр, вскидывая лук.

- Нет! - пророкотал Белобородый. - Пропустите их!

- Но, Отец...

- Пропустите их, я сказал. - Кентавры посторонились, и Камирон поскакал к зарослям. Там было еще много конелюдов, все с луками и стрелами. Александр обернулся, увидев, как македоны поднимались по склону, и услышал их вопли, как только первый град стрел ударил по ним.

Но шум сражения стихал, по мере того как беглецы углублялись в лес.

Камирон молчал всю дорогу, но Александр чувствовал глубину его муки. Мальчик не мог придумать, что сказать ему в утешение. И только снова обхватил могучую спину. Наконец они вышли на прогалину перед открытым входом в пещеру. Камирон въехал внутрь и опустил Александра на землю.

- Не вижу здесь Хирона, - произнес кентавр, с озадаченным и разгневанным видом.

- Могу ли я отблагодарить тебя? - спросил Александр, приблизившись к существу. - Ты спас мне жизнь, и был очень отважен.

- Я самый отважный из всех, - сказал Камирон. - И самый сильный, - добавил он, подняв руки и напрягая свои огромные бицепсы.

- Да, это правда, - согласился мальчик. - Я никого не видел сильнее.

Кентавр тряхнул головой. - Где Хирон, парень? Ты сказал, что он будет здесь.

- Нет, - пробормотал Александр. - Я сказал, что он просит тебя прибыть сюда - доставить меня в безопасное место. Он сказал, что тебе можно довериться; что ты отважен.

- Больно, - вдруг сказал Камирон, прикоснувшись рукой к глубокому порезу на боку. Кровь уже начинала запекаться вокруг раны, но еще стекала по правой ноге, спутывая волосы на шкуре.

- Если найдется вода, я промою твою рану, - предложил мальчик.

- Почему здесь нет Хирона? Почему его никогда нет на месте? Он нужен мне. - Тон кентавра внезапно стал печальным, на грани паники. - Хирон! - прокричал он, и голос эхом отразился от сводов пещеры. - Хирон!

- Он придет, - пообещал Александр. - Но ты должен отдохнуть. Даже такой сильный кентавр, как ты, устанет от подобной скачки.

- Я не устал. Но проголодался, - сказал он, и взгляд его не сходил с ребенка.

- Расскажи мне о себе, - предложил Александр. - Я никогда еще не встречал кентавров, хотя и читал о них много историй.

- Не хочу говорить. Хочу есть, - буркнул Камирон, развернулся и выехал из пещеры. Александр сел на камень. Он тоже проголодался и устал, но не решался засыпать рядом с непредсказуемым Камироном. Немного погодя он решил исследовать пещеру. Она была неглубокой, но в ней имелись небольшие комнатки, созданные, видимо, человеческими руками. Войдя в первую из них, Александр обнаружил, что правая стена имеет чуть другой оттенок серого, чем остальные камни вокруг. Вытянув руку, он попытался дотронуться до этого участка, но увидел, как рука проходит сквозь стену. Двинувшись дальше, он прошел сквозь стену и очутился в красиво обставленной комнате, с шелковыми занавесями, с тонкими росписями из сцен Гомера на стенах, деревянный конь у стен Трои, корабль Одиссея близ острова Сирен, колдунья Цирцея, превращающая мужчин в свиней.

Подойдя к окну, Александр увидел за ним переливающийся на солнце океан. Отсюда он увидел, что здание, в котором он находится, построено из мрамора и поддерживается множеством колонн. Оно было больше дворца его отца в Пелле, и несравнимо прекраснее. Мальчик медленно переходил из комнаты в комнату. Там было много библиотек, сотни древних свитков на рядах полок, были также комнаты, полные картин и статуй. В другой же комнате он обнаружил зарисовки зверей и птиц, львов и неведомых ему созданий, у одних шея была вдвое больше длины туловища, у других носы свисали до земли. Наконец он нашел кухню. Здесь с крюков свисали зажаренные в меду куски ветчины, стояли бочки с яблоками, лежали мешки с сушеными абрикосами, грушами, персиками и другими фруктами, каких Александр еще не видел. Усевшись за широкий стол, он попробовал всё это, и вдруг вспомнил о кентавре. Найдя золотой поднос, он нагрузил его фруктами и всякой снедью, отнес его в самую первую комнату и прошел с ним сквозь призрачную стену обратно в пещеру.

- Где ты был? - закричал Камирон. - Я искал тебя повсюду.

- Раздобыл немного еды для тебя, - ответил Александр, подошел к кентавру и протянул ему поднос. Без единого слова Камирон взял его и принялся бросать еду прямо в свой необъятный рот, мясо и фрукты без разбора. Наконец, рыгнув, он отбросил поднос в сторону.

- Так-то лучше, - проговорил он. - Теперь я хочу видеть Хирона.

- Почему остальные кентавры не любят тебя? - спросил Александр, резко меняя предмет разговора.

Камирон сложил свои ноги и присел на каменный пол пещеры, его темные глаза изучали золотоволосого ребенка. - Кто говорит, что не любят? Кто тебе это сказал?

- Никто мне этого не говорил. Я сам увидел, как только они выехали из леса.

- Я сильнее их, - заявил кентавр. - Мне они не нужны. Мне никто не нужен.

- Но я твой друг, - проговорил Александр.

- Мне не нужны друзья, - прогремел Камирон. - Никто!

- Но разве тебе не одиноко?

- Нет... Да. Иногда, - признался кентавр. - Но это было бы не так, если бы я помнил вещи. Почему я оказался в лесу, в котором нашел тебя? Я не помню, как я туда попал. Иногда я так теряюсь. Всё было совсем не так, я знаю. Думаю, что было не так. Я очень устал.

- Поспи немного, - сказал Александр. - Когда немного отдохнешь, почувствуешь себя лучше.

- Да. Спать, - прошептал кентавр. Вдруг он вскинул взор. - Если Хирона не будет здесь завтра утром, я тебя убью.

- Поговорим об этом утром, - сказал Александр.

Камирон кивнул, и его голова упала на грудь. В один миг его дыхание стало глубже. Александр тихо сидел, глядя на существо, чувствуя его одиночество в подсознании. И тут снова воздух заколыхался вокруг кентавра, дрожа, меняясь, пока не появилась человеческая форма Хирона, спящего на полу рядом с его конем, Каймалом.

Александр повернулся к магу, легко прикоснулся к его плечу. Хирон проснулся и зевнул.

- Ты молодец, мальчик, - промолвил он. - Я знал, что рискованно было оставлять тебя с... ним, но ты с честью выпутался из этой ситуации.

- Кто он? - спросил принц.

- Как все кентавры, он - помесь человека и коня: отчасти я, отчасти Каймал. Раньше я мог полностью контролировать его. Теперь он вырос, стал сильнее, и я крайне редко пробуждаю его к жизни. Но мне пришлось рискнуть, потому что один Каймал не вывез бы нас из македонского окружения.

- Другие кентавры называли его изгоем. Они его ненавидят.

- Ну, что ж, это более долгая история. Когда я впервые испытывал заклинание Смешения, то потерял контроль над Камироном, и он помчался прямо на их поселение. - Хирон улыбнулся и тряхнул головой. - Я неверно рассчитал время для Превращения. Каймал был в гоне, и жаждал общества молодой кобылицы. Камирон, полный почти детского энтузиазма, попытался привлечь внимание нескольких женских особей из поселения. Но мужчины не одобрили такое наступление и выгнали его из леса.

- Тогда понятно, - сказал мальчик.

- Правда? Ты удивительно смышленый четырехлетка.

- Но скажи, почему Камирон всё время ищет тебя. Вы никогда не... встречались. Откуда он мог о тебе узнать?

- Хороший вопрос, Александр. У тебя живой ум. Каймал знает меня и, на свой лад, имеет обо мне представление. Когда происходит Смешение, конечный его результат - это существо - Камирон, который суть мы оба, и всё же не является ни одним из нас. Часть его - и большая часть - это Каймал, который хочет воссоединиться со своим хозяином. Это был печальный эксперимент, и я не стану его повторять. И всё же Камирон - интересное создание. Как и кони, он легко пугается, но в то же время способен на отчаянную храбрость.

Встав с пола, Хирон отвел мальчика через призрачную стену во дворец за ней. - Здесь мы на какое-то время будем в безопасности. Но даже мои силы долго против Филиппоса не выстоят.

- Для чего я ему нужен, Хирон?

- У него власть и сила богов, но он смертен. Он жаждет вечной жизни. На сегодняшний день он погубил шестерых детей и принес их в жертву Ахриману, Богу Тьмы. Однако так и не добился бессмертия. Мне думается, это его жрецы выхватили тебя из твоего мира, и ты должен будешь стать седьмой жертвой. И мне понятно, почему. Ты удивительный ребенок, Александр, и я чувствую темную силу в тебе. Филиппос хочет впитать эту силу.

- Пусть забирает, - сказал мальчишка. - Она - мое проклятие. Скажи, почему я могу прикасаться к тебе, и ты при этом не чувствуешь боли?

- На это непросто ответить, юный принц. Сила, которой ты одержим - или которая одержима тобой - сродни той, что овладела Филиппосом. Однако они разные. Индивидуальные. Твой демон - если так можно выразиться - жаждет тебя, но ты нужен ему живым. Вот почему он затаивается, когда я рядом - потому что он знает, что я твоя надежда на спасение.

- Ты говоришь о моей силе так, как будто она не моя.

- Так и есть, - сказал маг. - Это демон, могущественный демон. У него есть имя. Кадмилос. И он пытается контролировать тебя.

У Александра вдруг пересохло во рту, у него задрожали руки. - Что станет со мной, если он одолеет?

- Станешь таким, как Филиппос. Но это препятствие, которое ты преодолеешь в один прекрасный день. Ты очень храбр, Александр, и у тебя непокорный дух. Ты будешь способен держать его за гранью. Ну а я помогу тебе, чем смогу.

- Почему?

- Хороший вопрос, мальчик мой, и я на него отвечу. - Маг вздохнул. - Многое время назад, по твоим меркам - двадцать лет или больше того - я был наставником у другого ребенка. И он тоже был одержим. Я научил его всему, что могу сам, но этого оказалось недостаточно. Он стал Царем-Демоном. И вот явился ты.

- Но ты потерпел крах с Филиппосом, - заметил Александр.

- Ты сильнее, - сказал Хирон. - А теперь скажи, есть ли в твоем мире кто-то, способный разыскать тебя?

Александр кивнул. - Парменион. Он придет за мной. Он лучший генерал и самый умелый воин во всей Македонии.

- Я буду искать его, - произнес Хирон.

Каменный круг. Безвременье

Аристотель провел македонских воинов к древнему лесу по долине столь низкой, что она казалась подземной. Здесь росли очень массивные деревья со стволами в десять раз толще, чем дубы в Македонии, ветви их переплетались между собой и полностью закрывали небо. Лесной ковер был глубиной в локоть и состоял из перегнившей растительности, и воины вели своих коней в поводу, опасаясь, как бы те не запнулись копытом за скрытый в прелой почве торчащий корень и не повредили ногу.

В этом лесу не пели птицы, и воздух был холоден, при том, что не было ни малейшего дуновения ветра. Троица продвигалась молча, Аристотель шел во главе, пока наконец они не вышли на прогалину. Аттал сделал глубокий вдох, когда солнечный свет коснулся его кожи, и осмотрелся вокруг, с удивлением глядя на гигантские каменные колонны. Они не были круглыми, не были сделаны из блоков, а представляли собой цельные куски гранита, грубо отесанные, в три человеческих роста высотой. Некоторые были повалены, другие треснули и разломились. Парменион вошел в центр каменного круга, где был возведен алтарь из мраморных блоков. Проведя пальцами по желобкам для стекания крови, он обратился к Аристотелю.

- Кто воздвиг этот... храм?

- Народ Аккадии. Они исчезли со страниц истории... сгинули. Их деяния - лишь прах в ветрах времен.

Аттал вздрогнул. - Мне не по нутру это место, маг. Зачем мы здесь?

- Это - Врата в ту, иную Грецию. Останьтесь здесь, у алтаря. Я должен подготовить Открывающее Заклятие.

Аристотель отошел к внешнему кругу и сел на траву, скрестив ноги, сложив руки на груди и закрыв глаза.

- Как думаешь, какое оправдание он придумает, когда Врата не откроются? - спросил Аттал, натянуто улыбаясь. Парменион взглянул в холодные голубые глаза мечника и прочел в них страх.

- Сейчас самое время, чтобы ты вывел из круга своего коня, - тихо произнес он.

- Думаешь, я испугался?

- А почему нет? - вопросом ответил Парменион. - Я - напуган.

Аттал расслабился. - Спартанец боится? Ты хорошо это скрываешь, Парменион. Долго еще... - Вдруг свет вспыхнул по всему кругу, и лошади заржали, вскинувшись в ужасе на дыбы. Воины перехватили поводья покрепче, успокаивая перепуганных животных. Свет сгустился в темноту столь абсолютную, что оба мужчины ослепли. Парменион моргнул и глянул в небо. Постепенно, когда его глаза привыкли к ночи, он увидел звезды высоко в небесах.

- Думаю, - сказал он приглушенным голосом, - что мы с тобой прибыли на место.

Аттал привязал своего серого в яблоках коня и отошел на край круга, озирая горы и долины на юге. - Мне знакомо это место, - сказал он. - Взгляни туда! Разве это не Олимп? - Отойдя к северу, он указал на серебристую ленту большой реки. - А там - река Галиакмон. Это не другой мир, Парменион!

- Он сказал, что другой мир похож на Грецию, - заметил Спартанец.

- Всё равно не верю.

- Что же тебя убедит? - спросил Парменион, качая головой. - Ты прошел сквозь цельную стену в горе, и в одно мгновение перешел из полдня в ночь. И по-прежнему цепляешься за веру в то, что всё это - фокусы.

- Поживем - увидим, - проворчал Аттал, вернулся к серому жеребцу и снял с него привязь. - Давай-ка найдем место, где разбить лагерь. Здесь слишком открытая поляна для костра. - Мечник вскочил на серого и поехал от круга к лесу, что рос на юге.

Едва Спартанец собрался последовать за Атталом, как вдруг голос Аристотеля зазвучал в его голове, отдаленный и отражающийся эхом.

- Я бы многое хотел поведать тебе, мой друг, - говорил маг. - Но не могу. Твое присутствие в этом мире жизненно важно - и не только для спасения принца. Я смогу дать тебе лишь два небольших совета: первое, ты должен помнить, что враги твоих врагов могут стать твоими друзьями; и второе, найди дорогу в Спарту. Пусть это будет для тебя как маяк для корабля, попавшего в бурю. Спарта - это ключ!

Голос смолк, и Парменион оседлал своего коня и поскакал за Атталом. Два всадника разбили лагерь у небольшого ручья, протекавшего через лес. Привязав коней, воины молча сели, наслаждаясь теплом костра. Парменион растянулся на земле, прикрыв глаза, думая о задаче, с которой столкнулся: как найти одного-единственного ребенка в совершенно незнакомой стране?

Аристотель узнал лишь, что мальчик не попал в плен к македонам. Каким-то образом он спасся. Но, несмотря на свои способности, маг не сумел определить его местонахождение. Всё, что он знал, это то, что ребенок появился неподалеку от Олимпа и что македоны по-прежнему ищут его.

Обернувшись плащом, Парменион заснул.

Он проснулся среди ночи, услыхав отдаленный смех в лесу. Сел, посмотрел на Аттала, но тот по-прежнему спал у погасшего костра. Вскочив на ноги, Парменион попытался понять, с какой стороны звучит смех. Через несколько шагов он увидел в темноте мерцающие огоньки, но деревья и кусты мешали ему определить их природу и источник. Вернувшись к Атталу, он похлопал его по руке. Мечник тут же проснулся, вскочил на ноги, выхватил меч. Призвав его к тишине, Парменион указал на мигающие огни и скрытно двинулся в их сторону. Аттал пошел за ним, по-прежнему держа меч в руке.

Наконец они вышли на круглую поляну, освещенную факелами, вставленными в железные скобы на деревьях. Несколько молодых женщин, облаченных в прозрачные хитоны, сидели в круге и пили вино из золотых кубков.

Одна из них встала и назвала какое-то имя. Вдруг вперед выбежало невысокое существо, поднесло мех с вином и наполнило ее кубок вновь. Парменион почувствовал, как Аттал напрягся рядом с ним, ибо это существо было сатиром, ростом не выше ребенка - острые уши, вся грудь и плечи в шерсти, ноги - козлиные, с раздвоенными копытами.

Потянув Аттала за руку, Парменион отступил, и воины вернулись к своему биваку.

- Как думаешь, это были нимфы? - спросил Аттал.

Парменион пожал плечами. - Не знаю. Ребенком я мало интересовался мифами и легендами. Теперь жалею, что не изучал их более прилежно.

Вдруг отдаленный смех затих, сменившись криками, высокими воплями ужаса. Выхватив мечи, оба воина побежали через заросли. Парменион первым выбежал на поляну.

Всюду были вооруженные люди. Некоторые женщины спаслись бегством, но по меньшей мере четыре из них были повалены на землю, и воины в черных плащах склонились над ними со всех сторон. Одна девушка высвободилась, побежала, преследуемая двумя солдатами. Парменион прыгнул вперед, вонзая меч в шею первому, затем отбивая яростный выпад второго. Бросившись вперед, он врезался плечом в противника, сбив того с ног.

Услышав звон клинков, остальные воины оставили женщин и ринулись в атаку. Их было по меньшей мере десятеро, и Парменион отступил.

- Кто ты такой, Аид тебя забери? - вопросил чернобородый воин, наступая на Пармениона с вытянутым мечом.

- Я - имя твоей смерти, - ответил Спартанец.

Солдат мрачно рассмеялся. - Ты, что ли, полубог? Перерожденный Геракл, быть может? Ты вознамерился убить десять македонов?

- Может, и нет, - признал Парменион, когда солдаты обступили его полукругом, - но я начну с тебя.

- Убить его! - скомандовал чернобородый.

В этот миг Аттал появился в тылу врага, пронзив одного солдата кинжалом в спину и послав рубящий выпад в лицо другому. Парменион бросился вперед, когда солдаты обернулись на новую угрозу. Чернобородый предводитель парировал его первый выпад, но второй пробил его кожаную юбку и разрезал артерию у него в паху.

Аттал попал в переплет, отчаянно отбиваясь от четверых нападающих, в то время как трое других повернулись к Пармениону. Спартанец снова отступил, затем метнулся вперед и влево, схватившись с одним воином и взметая меч к его шее; тот отпрянул и Парменион едва не потерял равновесие. Солдат побежал на него. Припав на колено, Парменион вонзил меч ему в живот и тут же высвободил клинок, когда остальные двое приблизились к нему.

- Подсоби, Парменион! - вскричал Аттал. Нырнув влево, Парменион перекатился по земле, встал на ноги и побежал через поляну. Аттал убил одного и ранил второго, но теперь он дрался, упершись спиной в ствол дуба, и на его лице и руке алела кровь.

- Я с тобой! - крикнул Парменион, собираясь отвлечь нападавших. Когда один из них обернулся, клинок Аттала прыгнул вперед, вонзившись солдату в горло. Аттал надвинулся на воинов перед ним, но пригнулся, когда удар меча сбил шлем с его головы.

Парменион подбежал к нему, и теперь они встали спина к спине против оставшихся четырех воинов.

Вдруг из зарослей послышался оглушающий рев, и македоны с ужасом в глазах убежали с поляны.

- О Зевс, мы были на волосок, - промолвил Аттал.

- Это еще не всё, - шепнул Парменион.

Из-за деревьев вышли трое великанов, каждый в семь футов высотой. Один был с бычьей головой и сжимал в руках огромную двулезвийную секиру. Второй был почти с человеческим лицом, кроме одной особенности: огромного единственного глаза с двумя зрачками во лбу; оружием ему служила деревянная палица с вбитыми в нее железными гвоздями. У третьего была львиная голова; при нем не было оружия, но его руки оканчивались когтями длиной с кинжал. За их спинами сбились в кучку женщины, все еще со страхом в глазах.

- Меч в ножны, - приказал Парменион.

- Да ты с ума сошел!

- Выполняй - да скорее! Они здесь, чтобы защитить женщин. Мы могли бы с ними договориться.

- Ага, мечтай, Спартанец, - шепнул Аттал, когда демонические создания двинулись вперед, однако вложил короткий меч в ножны, и вдвоем они встали перед надвигающимися чудовищами. Первым приблизился циклоп, занося свою шипастую палицу.

- Вы... убили.. македонов. Почему? - спросил он низким утробным голосом, слова сыпались из его чудовищного рта подобно барабанным ударам.

- Они напали на женщин, - ответил Парменион. - Мы пришли на помощь.

- Почему? - повторил монстр, и Парменион поднял взгляд на раскачивающуюся палицу у себя над головой.

- Македоны - наши враги, - сказал он, стараясь не смотреть на грозное оружие.

- Все... Люди... наши.. враги, - ответил циклоп. Львиноголовый монстр справа подскочил к мертвому солдату, оторвал от него руку и начал ее пережевывать. Но его глаза при этом не отрываясь смотрели на Пармениона. Слева подошел минотавр, опустил рогатую голову, чтобы посмотреть Спартанцу в лицо. Его голос зазвучал шепотом, к удивлению Пармениона, тон был спокоен и вежлив. - Скажи, воин, почему мы не должны тебя убивать.

- Скажи сначала, почему должны? - отозвался Парменион.

Минотавр сел на траву, приглашая Спартанца сделать то же самое. - Ваша раса повсюду истребляет нас. И нет страны - кроме одной единственной - где мы были бы в безопасности от Человека. Раньше эта земля была нашей, теперь же мы прячемся по лесам и рощам. Скоро совсем не останется Старших рас; сыны и дочери Титанов исчезнут навсегда. Почему я должен тебя убить? Да потому, что даже если ты добр и отважен, твои сыны и сыновья твоих сынов будут охотиться на моих сынов, и на их сыновей. Ты получил ответ?

- Ответ хорош, - признал Парменион. - Но не без изъяна. Убьешь меня - и у моих сыновей появится причина возненавидеть тебя, и одно только это осуществит все твои опасения. Но если станем друзьями, то мои сыновья будут знать тебя и относиться по-доброму.

- Когда это хоть раз оказывалось правдой? - спросил минотавр.

- Я не знаю. Могу говорить только за себя. Но мне кажется, что если наградой за спасение будет казнь, то вы не очень-то и отличаетесь от македонов. Ведь сын Титанов наверняка способен и на большее великодушие, нет?

- Хорошо говоришь. И мне нравится бесстрашие в твоих глазах. Сражаешься тоже хорошо. Меня зовут Бронт. А это мои братья, Стероп и Арг.

- А я - Парменион. Это мой... спутник, Аттал.

- Мы вас не убьем, - сказал Бронт. - Не в этот раз. Мы даруем вам жизнь. Но если когда-нибудь снова окажетесь в нашем лесу, то поплатитесь жизнями уже наверняка. - Минотавр поднялся на ноги и начал удаляться.

- Погоди! - крикнул Парменион. - Мы ищем ребенка из своей страны, который был похищен Царем Македонов. Поможешь нам?

Минотавр вскинул свою огромную бычью голову. - Македоны гнались за одним кентавром два дня тому назад. Говорят, кентавр нес на себе ребенка с золотыми волосами. Они бежали на юг, к Лесу Кентавров. Вот всё, что я знаю. Лес - запретное место для всех Людей, кроме Хирона. Конелюди не пропустят вас. И не станут с вами говорить. Приветствием будет стрела в сердце или в глаз. Я предупредил!

***

Аттал впечатал кулак Пармениону в челюсть, сбивая его с ног. Парменион тяжело упал на землю, но тут же перекатился на спину, глядя снизу вверх на разъяренного македонянина, склонившегося над ним со сжатыми кулаками, кровь все еще сочилась из глубокого пореза на его щеке.

- Сердобольный ты сукин сын! - процедил Аттал. - О чем ты думал, во имя Аида? Десять человек! Геракл свидетель, мы бы погибли, как пить дать.

Парменион привстал, потер подбородок, затем поднялся на ноги. - Я не подумал, - признался он.

- Отлично! - огрызнулся Аттал. - Но я не желаю, чтобы на моем надгробии красовалась надпись: "Аттал сложил голову потому, что великий стратег не подумал".

- Такого больше не произойдет, - пообещал Спартанец, но мечник этим не удовлетворился.

- Я должен знать, почему это произошло сейчас. Я хочу знать, почему Первый Военачальник Македонии бросился сломя голову на помощь незнакомым ему женщинам. Ты был при Метоне, при Амфиполе и еще во многих городах, которые брала наша армия. И я что-то не видел, как ты бежишь по улицам, спасая женщин и детей. Здесь что-то иначе?

- Нет, - отвечал Спартанец. - Но ты не прав. Я никогда не был в этих городах, когда там творились убийства, грабежи и насилия. Я всегда управляю атакой, но когда стены падут - моя работа закончена. Я не ищу повода снять с себя ответственность за хаос, который за этим неизменно следует, но он никогда не творился от моего имени, и я в нем никогда не принимал участие. Что же до моих сегодняшних действий, то я не вижу себе оправдания. Мы здесь для того, чтобы спасти Александра - а я подверг миссию риску провала. Но я сказал, что такого больше не произойдет. И больше мне сказать нечего.

- Что ж, а у меня есть, что сказать - когда в следующий раз надумаешь свалять романтичного дурака, не жди от меня помощи.

- Вообще-то, я и в этот раз ее не ждал, - сказал Парменион, и его лицо посуровело, а взгляд устремился мечнику в глаза. - И знай, Аттал - если еще раз ударишь меня, я тебя убью.

- Во сне мечтай, - отозвался мечник. - Никогда не наступит тот день, когда ты превзойдешь меня на мечах или на копьях.

Парменион собрался было ответить, но тут увидел, как несколько женщин, пересекая поляну, направились к ним. Первая из них низко склонилась перед воинами, затем подняла взор со скромной улыбкой. Она была золотоволоса и стройна, с фиолетовыми глазами и лицом необычайной красоты.

- Благодарим вас, господа, за вашу помощь, - сказала она ласковым и переливчатым, почти что музыкальным голосом.

- Мы польщены, - ответил Аттал. - Но какой мужчина поступил бы иначе?

- Ты ранен, - молвила она и подошла, вытянув руку, чтобы коснуться его лица. - Ты должен дать нам залечить твои раны. У нас есть лекарственные травы, мази и порошки.

Не обращая внимания на Пармениона, женщины обступили Аттала, подвели к поваленному дереву и сели рядом с ним. Молодая девушка в голубом платье присела к мечнику на колени, взяла широкий зеленый лист и приложила к ране у него на щеке. Когда она убрала лист, порез исчез, словно его и не было. Другая женщина повторила похожий маневр с порезом на его левом предплечье.

У кромки леса снова показался сатир и подскакал к Пармениону с кубком вина в руках. Спартанец поблагодарил его и сел выпить. Натянуто улыбнувшись, сатир ушел.

Попытка спасти женщин была в точности такой, как ее охарактеризовал Аттал: романтической, глупой и, принимая во внимание очевидное, самоубийственной, так что настроение Пармениона было хуже некуда, когда он сидел с вином поодаль от остальной группы. Прокручивая свои действия в голове, он вспомнил тихое удовольствие от созерцания этих женщин и внезапно вспыхнувший в нем гнев, когда услышал их вопли. Картины впечатывались в его сознание, словно распахнулось окно в потаенные закоулки его души, и он вновь увидел детей Метоны, небрежно сваленных друг на друга в огромный курган из мертвецов.

Город был обречен на уничтожение, и Парменион скакал через него, видя его опустошение. Он остановился на квадратной торговой площади, где снаряжались повозки для вывоза тел.

Никанор подъехал к нему. Обернувшись к белокурому воину, Парменион задал простой вопрос:

- Зачем?

- Что "зачем", друг мой? - отозвался Никанор, озадаченный вопросом.

- Дети. Зачем их убили?

Никанор пожал плечами. - Женщин отправят на невольничьи рынки Азии, мужчин - в Пелагонию, строить там новые крепости. За маленьких детей уже ничего не заплатят.

- И это ответ? - прошептал генерал. - Ничего не заплатят?

- А какой еще может быть ответ? - отозвался воитель.