- Хочешь мне лекции почитать? - процедил Горгон.
- Возможно. Возможно, многие годы, проведенные в дремучем лесу, повлияли на твое восприятие.
Горгон кивнул. - Похоже на то, - согласился он, но без сожаления в голосе. Тут он усмехнулся. - Или, может, я сейчас тот, кем был всегда - уродливое чудовище.
- Если это правда, разве Персефона полюбила бы тебя?
- Ты не понимаешь, Человек. Да и откуда тебе знать? Война была ужасна, и все мы творили вещи, которые повергли бы твою душу в прах. От этих воспоминаний нигде не спрячешься. Мой братец Бронт прав - ты просто не знаешь, что я творил, какие великие злодейства навек впечатали мое имя в историю.
- Мне и не надо знать, - ответил Парменион, - ибо ты прав в том, что эти знания изменили бы мое отношение к тебе. Но то было вчера, а всё, что сокрыто в прошлом, должно остаться там. Сегодня ты стоишь на стороне справедливости, ища путь к спасению народа Заклятия. И да, если тебе это удастся, это не отмоет тебя от злодейств прошлого, однако же даст хоть какую-то надежду на будущее.
- Как же нам преуспеть, - спросил Горгон, - когда все силы Филиппоса направлены на нас?
- Мы не говорим о разгроме Филиппоса в битве. Мы говорим об открытии Гигантовых Врат. Если спартанцы сдержат Царя-Демона хоть ненадолго, мы приведем Искандера к исполнению его предназначения.
Горгон вздохнул. - Я не продолжу путь с вами, Человек. Теперь, когда вы - на какое-то время - в безопасности, я вернусь в свой лес, соберу всех, кто остался из моих последователей, и отведу их к Вратам.
- Как же ты переведешь их через Залив?
- Мы не станем пересекать Залив. Мы пойдем древними дорогами, между Ахайей и Аидом. Ни один Человек не пройдет по ним, сохранив разум. Но мой.. народ... может по ним пройти. Я сыграл свою роль, Человек. Я перенес вас через море. Теперь твоя забота привести Искандера к Вратам.
- Мы сделаем это или умрем, господин. Это всё, что мы можем. Но давай хотя бы расстанемся по-дружески.
- Почему это для тебя так важно?
- Это важно для нас обоих, - ответил Парменион, протягивая руку.
Горгон посмотрел на нее, потом в глаза Пармениона. - Я уже говорил, но повторю, ты странный человек, и я не помню, когда уже в последний раз разговаривал о дружбе. - Его рука поднялась, пальцы обхватили ладонь Пармениона, и несколько мгновений они стояли в молчании.
Затем Лесной Царь погрузился в морские воды и поплыл.
Был поздний вечер, когда вернулись Бронт и Аттал. Лицо мечника было в синяках, правый глаз заплыл оттого, что волна, бросила его лицом на скалу, но он не жаловался, когда сел подле Пармениона.
- Было непросто его разбудить, - сказал Бронт. - Но он отказался от предложения, чтобы я его отнес.
- Я рад видеть тебя живым, - сказал Парменион, приобняв македонянина за плечо.
Аттал усмехнулся. - Ты спас мне жизнь. Я этого не забуду. Нагрудник утянул бы меня на дно. Что будем делать теперь?
- Найдем остальных и отправимся на юг.
- А потом?
- Не знаю.
Аттал кивнул. - Ну конечно, не знаешь. Это просто... ладно,
стратег
, я привык к тебе. И моя вера в твой талант растет день ото дня.
- Не понимаю, почему. Ведь мне так и не удалось призвать деревья, чтобы маршировали на своих корневищах к нам на подмогу.
Аттал хохотнул. - Прости меня за это, Спартанец, но этот клятый лес проник мне в душу. Во имя богов, клянусь, я рад снова оказаться под солнцем. Бронт говорит, Александр в безопасности?
- Да, - ответил Парменион. - И пришло время его найти. Но прежде я должен поговорить с Бронтом. - Спартанец встал и подошел к минотавру, который сидел на валуне и глядел в море.
- Где мой брат? - спросил Бронт.
- Ушел.
Бронт кивнул. - Я думал, он продолжит путь. Но что еще можно ждать от такой твари?
- Он сказал, что вернется собрать остатки своих подданных и приведет их к Гигантовым Вратам. Думаю, он так и поступит.
Минотавр поднял голову и рассмеялся. - Не верь ему, Парменион. Он - порождение тьмы.
- Посмотрим. Но нам надо идти дальше, если мы ему верим.
- Почему?
- Потому что если Горгон поведет своих чудищ на юг, народы Заклятия решат, что он намерен напасть на них.
- Как он, возможно, и сделает, - буркнул Бронт.
- Послушай: отбрось свою ненависть. Ты мне нужен для того, чтобы добраться до лесов, окружающих Врата. Я хочу, чтобы ты подготовил путь для Горгона.
- Никогда! Он убийца и предатель.
- Тогда, думаю, Искандер не сможет выполнить свое предназначение.
Минотавр вскочил на ноги. - Ты отваживаешься угрожать мне, Человек? - разгневался он.
- Да, - ответил Парменион. - Что с тобой такое? Война прошла - а он твой брат. Без его помощи никто из нас не выжил бы.
- Он помог нам из своей выгоды. Не забывай!
- А ты чем лучше? Или ты не грозился меня убить? И ты здесь лишь из-за Искандера.
- Ты не понимаешь! Горгон убил моих детей и изнасиловал мою... нашу... мать. В нем нет ничего доброго. Он рожден во тьме и в ней он благоденствует. И ты хочешь, чтобы я ему расчистил путь? Пусть лучше погибнет Заклятие, чем такая тварь, как он, получит силу от его воскрешения.
- Ты сам в это не веришь, - прошептал Парменион. - Это всё голос твоей ненависти. Мы не говорим сейчас о твоей печали или скорби. Мы говорим о будущем всех народов Заклятия. У тебя нет права решать их судьбу. Вы - гибнущая раса с одной лишь надеждой на спасение: Искандером. А теперь иди в лес и делай, что должно.
- Ты откажешь нам в Искандере, если я откажусь?
- Нет, - признался Парменион. - Я не откажу вам. То был голос моего гнева. Сделаешь, о чем я прошу?
- Я подумаю, - пообещал Бронт, но смотрел он в сторону, избегая взгляда Пармениона.
Мантинейская равнина
Шлем первым увидал двоих мужчин, вышедших из рощи и направившихся к отряду. Он следил за их приближением, положа руку на ножны меча. Все девять коринфян встали, но золотоволосый ребенок выкрикнул имя и побежал к новоприбывшим.
Первый из них вышел вперед и поднял ребенка на руки. У него не было меча, отметил Шлем, но двигался он как воин, быстро и всегда держал равновесие. Второй был светлоглазый, с уверенными, кошачьими движениями. Лев и волк, подумал Шлем.
Тот, что был выше, опустил ребенка на землю, взъерошил ему волосы и посмотрел на ожидавших воинов, подойдя наконец к Шлему. Его синие глаза ничего не выражали, когда он увидел лицо из бронзы.
Коринфяне молча ждали, однако новоприбывший пошел прямо к Шлему. - Кто ты? - спросил он спокойным тоном, в вопросе не слышалось и тени напряжения, однако присутствовала некая властность. Вот, подумал Шлем, человек, созданный для того, чтобы командовать.
- Хотел бы я ответить тебе. Но я ничего не помню из своего прошлого, кроме того, что мне сказали отыскать ребенка.
- Для какой цели?
- Мне и это неизвестно - однако точно не для того, чтобы навредить ему.
- Мое имя Парменион. Если поедешь со мной, подчиняйся моим приказам. Если это тебя не устраивает, можешь уйти прямо сейчас.
- Меня это устраивает, - просто ответил Шлем.
Человек улыбнулся и кивнул, затем обратился к коринфянам, выделив Экталиса. - Спасибо тебе, благородный муж, за помощь мальчику. Ты и твои люди рисковали многим, и я отдаю должное вашей храбрости. Вижу, лошадей хватит на всех, и думаю, что нам лучше будет продолжить путь на юг прямо сейчас, прежде чем продолжим нашу беседу. Враг идет на нас даже теперь, пока мы разговариваем.
Экталис кивнул и приказал сесть в седла. Парменион подошел к женщине и положил ладонь ей на плечо, однако Шлем не слышал слов, звучавших между ними, и направился к лошадям. Скакуны Македонов были помельче коринфских, но были они широкогрудыми и мощными, скорее выносливые чем быстроногие; Шлем выбрал себе чалого мерина, ухватился за гриву и ловко вскочил ему на спину.
- Знаешь толк в лошадях, - сказал Парменион. - Этого я бы и сам выбрал.
Два часа отряд ехал в молчании, срезая на юг и восток через круглые холмы, избегая деревенек и городов и придерживаясь зарослей.
Наконец, когда солнце стало клониться к закату, они устроили привал в укромной лощине.
Парменион подозвал Экталиса. - Нужны будут часовые, - сказал он, - одного поставим на этом склоне холма, другого в роще к северу отсюда.
Когда Экталис отсалютовал и ушел, Шлем ухмыльнулся. Воинское приветствие показалось естественным, Парменион принял его как должное.
- Полагаю, ты командовал и более многочисленными силами, - предположил Шлем.
- Так оно и есть, - ответил мужчина, держа руку на эфесе меча Македона, который теперь висел у него на поясе, - но это всё, что у нас сейчас есть. Можно посмотреть твой меч?
- Конечно, - ответил Шлем, вытащив клинок из ножен, развернул его и протянул генералу рукоятью вперед.
- Превосходное оружие. Как ты его раздобыл?
- Когда я проснулся, он был неподалеку, вместе с броней и шлемом.
- С чего ты решил, что это твое?
- Не могу ответить. Я был обнажен и одинок... и это на мне сидело как влитое. Особенно шлем, который, как видишь, расплавился по всему моему лицу.
Парменион мгновение молчал. - Ты меня озадачил, воин, - сказал он, и Шлем внезапно обеспокоился тем, что человек перед ним сейчас держит в руках его меч. - Откуда мне знать, что ты не подослан Филиппосом?
- Неоткуда, - ответил Шлем. - Я и сам не знаю.
- Ты хорошо дерешься. Это к лучшему. То, что ты убил Македонов, дало вооружение мне и Атталу, и за это я благодарен. Такие поступки не похожи на деяния врага. Не похожи, но не невозможны.
- Понимаю, Парменион. Так к чему это нас ведет?
- К уделу смертных, так или иначе, - ответил генерал, вернул Шлему меч и пошел дальше.
***
К вечеру следующего дня всадники достигли возвышенности над Мантинейской равниной - широкой ровной территорией между горами на границе царства Арголис. Вдалеке они видели две огромные армии, стоящие против друг друга. Фина спешилась и села на край обрыва, закрыла глаза и воспарила душой над застывшими войсками.
То, что она увидела, вызвало в ней дрожь, и она вернулась в свое тело, закричав, едва очнулась.
- Что такое? - спросил Парменион, спешился и опустился на колени, обхватив ее за плечи.
- Отправь остальных на юг, - прошептала она. - Скажи им, что мы присоединимся позже.
- Почему?
- Доверься мне! Тебе надо пойти другой дорогой, но ты должен отправить их дальше. А теперь поторопись, ибо времени осталось мало.
Парменион подозвал Аттала. - Ты должен на какое-то время продолжить путь без меня, дружище. Веди Александра на юг - до самых Врат, если понадобится. Я догоню вас, как только смогу.
- Но мы должны держаться вместе, - возразил Аттал.
- Нет времени обсуждать. Ты должен защищать Александра. Бронт ушел расчистить путь, и вы будете в безопасности на юге. Больше я ничего сказать не могу, потому что больше ничего не знаю сам.
Аттал тихо выругался, затем вскочил на своего коня. - Береги себя, Спартанец, - крикнул он, поведя отряд на юг.
Парменион повернулся к жрице. - Говори, - сказал он.
- Погоди, - велела она. - Битва начинается.
Стратег
перевел взгляд на два войска. С такого расстояния они были совсем как резные фигурки, которыми он выиграл первое противостояние со своим недругом, Леонидом, тридцать три года тому назад в ином мире. Они казались игрушками, блестящими и яркими, которые двигались по пыльной равнине. Но это были не игрушки. Через мгновения живые, дышащие люди, будут гибнуть, мечи и копья будут пронзать и вспарывать живую плоть и кость. Армия Македонов, чьи черные плащи и знамена реяли на ветру, уверенно маршировала на врага, кавалерия слева выдвинулась вперед, чтобы свернуть неприятельские фланги.
Но тут они были встречены контрнаступлением, воины в синих плащах и сверкающих шлемах выехали из своих укрытий среди валунов у подножия скал. Парменион улыбнулся. Это была хорошая стратегия для Спартанского Царя. Напрягая глаза, он сумел рассмотреть монарха, стоявшего в центре спартанской фаланги, триста человек в формации шесть шеренг, по пятьдесят щитов в ширину. То было оборонительное построение, расположенное в середине поля, с наемными дивизиями со всех сторон. - Он хочет, чтобы центр оставался на месте, - сказал Парменион. - Видишь, как они собираются вокруг спартанцев? - Еще одна союзная кавалерия выехала справа, но Македоны развернули свой строй навстречу атаке. Пармениону показалось, что оборона Македонов подвинулась еще до самого наступления, и он с екнувшим сердцем вспомнил, что Филиппос был способен читать мысли врагов.
Даже несмотря на это атака началась успешно, отбросив врага назад. Спартанский центр ринулся вперед, и Парменион увидел, как Царь оседлал серого жеребца и поскакал к резервной кавалерии на левом фланге. Битва теперь шла полным ходом, огромная масса мужчин сражалась за господство над полем.
- Теперь! - шептал Парменион. - Возглавь атаку! - И, словно Спартанский Царь услышал его, Парменион увидел, как могучий серый конь пустился галопом, за ним помчались остальные всадники, и солнце засверкало на остриях копий.
Однако на дальней стороне битвы союзная кавалерия внезапно подалась назад, паника охватила их ряды. Подгоняя лошадей, они бросились с поля прочь. Македоны кинулись в образовавшуюся брешь, окружая центр союзников. Две наемные дивизии дрогнули и побежали, оставив зазор на правом фланге спартанцев.
- Милостивый Зевс, о нет! - вскричал Парменион. - Он ведь побеждал!
Спартанский Царь вывел кавалерию из атаки и повел людей в бешеный скач через всё поле боя, пытаясь закрыть зазор, но Парменион знал, что попытка была обречена на гибель. Паника распространялась в войске как огонь по траве, и все, кроме спартанцев, побросали щиты и бросились наутек.
Спартанская фаланга сдвинулась, превратившись в боевой прямоугольник, отойдя назад от центра поля к узкому ущелью в горах. Однако Царь возглавил еще одну отчаянную атаку на центр врага, почти достав Филиппоса. Теперь Парменион увидел, как Царь-Демон выехал вперед на гигантском черном скакуне, прорубая и прорезая путь к врагу. Копье вонзилось в серого коня, и он взбрыкнулся, понес Спартанского Царя прочь из эпицентра боя, пока тот пытался вернуть управление взбешенным животным в свои руки.
Теперь Царь ехал в сторону Пармениона и Фины, преследуемый отрядом всадников в черных плащах. Обернувшись, он увидел их и погнал коня вверх по склону горы, животное изо всех сил стало карабкаться наверх. Деваться было некуда, и Царь Спарты спрыгнул с седла, когда первый из Македонов добрался до вершины. Конь воина встал на дыбы, когда Царь побежал на него, и уронил своего седока, но тут появились остальные, спешились и побежали на одинокого воителя.
Сердце Пармениона билось за этого человека. Он был так близок к победе, но был предан трусами и малодушными человечишками. Ему захотелось слезть вниз и сражаться рядом с Царем, но целая пропасть разделяла их, и Царя от смерти отделяли лишь мгновения - перед ним был отряд врагов, за ним - расщелина. Он сражался храбро и умело, но в конце концов меч перерезал ему горло, и он упал на спину, корчась на краю пропасти. Парменион закричал от отчаяния, когда Царь Спарты сорвался с обрыва, его облаченное бронзой тело кувыркнулось в воздухе, ударившись о скалистые выступы, снова подлетело в воздух и наконец размозжилось о камни внизу. Парменион застонал и отвел взгляд. - Так близко - до победы оставалось всего ничего, - прошептал он.
- Знаю, - сказала Фина. - Теперь мы должны подождать.
- Чего? Я видел достаточно.
- Есть еще кое-что, дорогой, - сказала она ему.
Вражеские солдаты отправились с вершины вниз, ища возможность подобрать тело. Но обрыв был слишком отвесный, и они вновь сели по седлам и скрылись из виду.
- Теперь, - сказала Фина. - Прежде чем они обогнут гору с севера, мы должны добраться до тела.
- Зачем?
- Нет времени объяснять. Поверь мне. - Вскочив в седло, Фина пустила коня с вершины утеса по пологому склону ко дну расщелины. Парменион не имел желания смотреть на исковерканное тело столь великого воителя, но последовал за жрицей в долгую скачку, подъехав наконец к окровавленному трупу. Фина слезла с коня и подошла к телу, аккуратно перевернув его на спину. Шлем с красным плюмажем лежал неподалеку, лишь слегка помятый, но нагрудник был разбит на плече, откуда виднелась выскочившая из мертвой плоти белая кость.
Лицо мужчины осталось на удивление нетронутым, его синие глаза были открыты и смотрели в небеса. Парменион подошел к телу и замер, с колотящимся сердцем и нетвердыми ногами.
- Прости, - прошептала Фина, - но ты стоишь перед телом Пармениона, Царя Спарты.
***
Парменион не находя слов смотрел на свой собственный труп. Он уже видел магию Фины в лесу, когда она создала иллюзию отряда, всё еще спящего возле бивачного костра. Но сейчас это было для него почти мучительно, вызывало напряжение и страх. Но это было реально. Мертвец у его ног был почти его двойником, и Парменион ощутил боль тяжелой утраты. Более того, трагедия пробудила в нем память о собственной смертности. Парменион, который тут лежал, был человеком с мечтами, надеждами, амбициями. И вот он был сражен во цвете лет, с разбитым и сломанным телом.
Спартанец глубоко, тяжко вздохнул.
- Надо его убрать, - сказала Фина, - прежде чем появятся Македоны.
- Зачем? - спросил Парменион, не желавший прикасаться к своему
альтер эго
.
- Потому что им не следует знать, что он погиб. Скорей! Закинь его на свою лошадь.
Руки Пармениона тряслись, когда он поднял тело на плечо, отнес его к македонскому скакуну и перекинул через лошадиную спину. Это была сильная лошадь, но долго нести на себе двойной груз она бы не смогла. Парменион обернулся и увидел, что Фина села на валун.
- Отгони мою лошадь в лес, - велела она. - Я буду там на закате.
- Тебе нельзя здесь оставаться. Они тебя убьют
- Нет, они меня не увидят. Когда будешь в лесу, раздень тело и похорони его. Затем облачись в его доспехи. Давай! - Парменион потянул поводья, и животное пошло на запад. - Погоди! - окликнула Фина. Подобрав упавший меч и шлем Царя, она протянула их Пармениону. - А теперь поезжай - у нас мало времени.
Грунт был твердым и каменистым, копыта скакуна почти не оставляли следов, пока Спартанец ехал прочь. Снова и снова он озирался посмотреть на Фину, сидевшую и молча ожидавшую Македонов. Он старался не смотреть на труп, но глаза были точно прикованы к нему. Кровь из него больше не текла, но внутренности выползли наружу и стояла невыносимая вонь. В смерти нет никакого достоинства, подумал Парменион, направляя лошадь к опушке леса.
Добравшись до места, он последовал наставлениям Фины, раздел тело, выкопал могилу в суглинке и сбросил тело туда. Труп упал на спину - мертвые глаза смотрели на Спартанца, мертвый рот был приоткрыт в кривой ухмылке.
- У меня нет монеты для паромщика, - сказал Парменион мертвому Царю. - Но ты был храбрым мужем, и я верю, что ты отыщешь дорогу в Елисейские Поля и без этого.
Он быстро забросал тело черной землей и затем сел, весь дрожа.
Через какое-то время он подобрал меч Царя, и даже не удивился, узнав в нем тот самый клинок, который сам выиграл более тридцати лет назад в иной Спарте. То был легендарный меч Леонида, Царя Мечей, превосходно сделанный и удивительно острый.
Леонид! Великое имя из прошлого, а также имя первого врага Пармениона, брата Дераи, от имени которого он терпел издевки и побои, ненависть и насилие.
Та эра завершилась при Левктрах, когда подготовленный Парменионом план битвы привел к сокрушению Спартанского строя, гибели Царя и освобождению Фив от диктатуры Спарты. Когда битва завершилась, Спартанской гегемонии в Греции пришел конец.
Парменион прекрасно помнил день, когда выиграл меч. Это был финал Командирских Игр, когда юноши Спарты, используя вырезанные из дерева модели армий, состязались в боевой стратегии и тактике. Финал проводился в доме Ксенофонта, афинского генерала-перебежчика, который стал близким другом Царю Спарты, Агесилаю.
Агесилай, веря, что в финале победит его племянник Леонид, выставил легендарный клинок в качестве приза. Но Леонид не победил. Его одолел презренный полукровка, унизив его перед близкими и самим Царем.
Так меч достался Пармениону.
Но при Левтрах, когда Спарта была побеждена, именно Леонид пришел на переговоры по поводу выдачи тел спартанцев, погибших на поле боя, и пришел он именно к Пармениону.
Леонид держался с достоинством даже в поражении, горделивый и сильный, и - этот момент он сам до сих пор не очень понимал - Парменион отдал ему меч, завершив тем самым их вечную вражду.
И вот он сидел в чужом лесу с близнецом того самого клинка в руке.
Что дальше, спросил он себя? Но ответа не было. Царь Парменион погиб, оставив врага праздновать триумф, а Спартанскую армию без предводителя.
Царь-Демон победил.
***
Дерая смотрела вслед Пармениону, пока он не скрылся из виду, затем расслабилась, успокаивая сознание, собирая силы, отправляясь в полет на поиск Македонов, которые скакали, чтобы забрать мертвое тело своего врага.
Они были еще в полумиле отсюда, и она сосредоточилась на предводителе, Феопарле - плотном, темноглазом мужчине, сильном и бесстрашном, сердце которого было омрачено воспоминаниями о рабстве и пытках в ранние годы жизни. Дерая вошла в его подсознание, тихо подготавливая его. Затем перешла к остальным, от одного к другому.
Когда она наконец открыла глаза, они подъезжали к скалам, растянувшись цепью, изучая глазами валуны. Натянув поводья, они спешились и начали поиски.
Дерая сделала глубокий вдох. Ее никто не замечал. Она встала.
- Его здесь нет, - тихо сказала она. Ближайший солдат задержал дыхание и обернулся. Он не видел высокой худой женщины в мешковатом хитоне. Его глаза расширились в изумлении, когда он обнаружил присутствие царственной воительницы в сдвинутом на затылок дорическом шлеме и в облегающем торс золотом нагруднике. Сова села ей на плечо, жмурясь на солнце яркими глазами.
Двадцать воинов стояли перед Афиной, Богини Мудрости и Войны. В ее руке было золотое копье, и его она направила на Феопарла. - Возвращайся к своему Царю, - сказала она, и в голосе ее звучала властность, - и скажи ему, что Парменион жив.
- Он убьет нас всех, госпожа, и объявит лжецами, - возразил Феопарл.
- Достаньте мечи, - тихо сказала она. Они сделали это. - А теперь посмотрите на них.
Мечи изогнулись в их руках, превратившись в змей. С криками шока и ужаса воины побросали оружие в сторону... все, кроме Феопарла. - Это по-прежнему меч, - сказал он, хоть лицо его и побледнело, а руки затряслись.
Змеиный клинок затвердел, змея исчезла. - Это так, Феопарл; ты сильный человек, - сказала Дерая. - Однако эта магия и не творилась для того, чтобы навредить вам, а чтобы убедить отправиться к Царю и сказать ему правду. Или у него нет Глаза, читающего в умах? Он узнает, что вы не лжете.
- Как же спартанец выжил после такого падения? - спросил он.
Дерая указала на воина рядом с Феопарлом. - Возьми меч, - велела она. Воин подчинился. - Проведи мечом по ладони.
- Нет! - вскричал воин, но меч задвигался сам по себе, его левая рука сама раскрылась, чтобы взяться за него. - Нет! - закричал он вновь, но острое железо врезалось в его плоть, и кровь потекла из раны.
- Подними руку, чтобы видели все, - велела Дерая. - Это не иллюзия. Феопарл, прикоснись к крови. - Македон повиновался. - Она настоящая?
- Да, госпожа.
- А теперь смотри... внимательно.
Дерая закрыла глаза. Порез стал закрываться и затягиваться, и каких-то несколько мгновений ушло на то, на что обычно уходит дней десять врачевания. Когда она открыла глаза, мужчины обступили раненого воина и взирали на его окровавленную руку. - Вытри кровь, - сказала Дерая. Воин сделал это краем своего черного плаща. Лишь едва заметный шрам напоминал теперь о ране.
- Теперь вы знаете, как выжил Царь, - сказала она. - Я его исцелила. И вот что я вам скажу: он - любимец богов. Когда вы увидите его в следующий раз, это случится в день вашей гибели - если он этого захочет.
- Его армия разбита, - сказал Феопарл.
- Вам еще только предстоит столкнуться с мощью Спарты.
- Пять тысяч человек не выстоят против армии Македонов.
- Посмотрим. А теперь - идите. Расскажите Филиппосу то, о чем поведала вам я. Передайте ему слова Афины - если он выступит на Спарту, он умрет.
Феопарл поклонился и пошел к своему скакуну, воины последовали за ним.
Дерая сбросила иллюзию, и для воинов это выглядело так, как будто богиня внезапно исчезла.
Невидимая, жрица пошла на запад к далекому лесу.
Она нашла Пармениона, который сидел возле свежезакопанной могилы. - Займешь его место? - спросила она.
- Не знаю, Фина, - ответил он. - Мы отправились в Спарту, считая, что там будет безопасно и там нас встретит Аристотель. Но теперь? Теперь спартанцы потеряли военного предводителя, и Македонам открыта дорога на город.
- А какой остается выбор?
Он пожал плечами. - Можем попробовать добраться до Врат и позволить Александру исполнить его предназначение - если оно в этом... и будем надеяться, что Аристотель появится там, чтобы вернуть нас домой до прихода Македонов.
- А Царь-Демон?
- Это не моя проблема, Фина. Это не мой мир. - В его словах было мало уверенности, и взгляд его упал на могилу. Он вздохнул и встал. - Скажи мне, что будет правильнее, - произнес он наконец.
- Ты спрашиваешь меня или его? Он был тобой, Парменион. Спроси себя, чего бы ты хотел, если бы оказался на его месте. Предпочел бы увидеть свой город взятым, а свой народ порабощенным? Или надеялся бы, что твой двойник добьется того, что не удалось тебе?
- Ты сама знаешь ответ. Но речь идет и об Александре.
- Однако ситуация та же, что и прежде, - сказала она. - Нам нужна Спарта, поэтому задержи Македонов, чтобы дать Александру время у Врат. Кто лучше поведает спартанцам, на что они способны, чем их собственный Военный Царь?
- Но я - не он. Это кажется неправильным, Фина. У него может быть семья - жена, сыновья, дочери. Они его узнают. И даже если нет, разве это не надругательство над его памятью?
- Почел бы ты надругательством над своей памятью, сражайся он за тебя?
- Нет, - признал он. - Но это по-прежнему мне не по нутру. А что насчет Аттала с коринфянами? Им известно, что я не Царь Спарты.
- Аттал знает то, что ему надлежит знать. Но мы с тобой должны ехать в Спарту. Дел предстоит много, а времени мало, ибо Филиппос подступит к стенам города через несколько дней.
Парменион вдруг выругался. - Почему я? - вскричал он. - Я прибыл сюда спасти своего сына, а не быть вовлеченным в войну, которая меня не интересует.
Дерая поначалу ничего не сказала, затем подошла к Спартанцу ближе, положа руку ему на плечо. - Ты знаешь ответ, дорогой. Почему ты? Потому что ты здесь. Вот так. А теперь идем - времени мало.
Парменион подошел к могиле. - Я тебя не знал, - тихо сказал он, - но люди о тебе говорили хорошо. Сделаю всё, что смогу, для твоего города и народа.
Он быстро нацепил помятую броню погибшего монарха, повесил на пояс меч Леонида. Повернувшись к Дерае, он улыбнулся.
- Предстоит многое сделать, - сказала она.
- Тогда начнем, - сказал он.
Два часа они скакали на юг, затем свернули восточнее, через покатые утесы, пока не остановились у разрушенного и опустошенного поселения. Парменион развел костер у камней, оставшихся от разрушенной стены и сел, молча глядя в языки пламени. Дерая не стала читать его мысли. Наконец он заговорил.
- Телохранители Царя предприняли отступление с боем, - сказал он вдруг. - Они спаслись?
- Сейчас узнаю, - сказала она. Несколько мгновений спустя она кивнула. - Они потеряли более трети своего отряда, но обороняют узкое ущелье и все еще сдерживают Македонов.
- Мы должны добраться к ним до заката. Если сумею убедить капитана Царской гвардии, что у нас есть шанс, то еще не всё потеряно.
- Даже если так, - прошептала она, - одолеешь ли ты Царя-Демона?
- Я во многих войнах бился, госпожа, и никогда не терпел поражения. Говорю это без похвальбы, но я -
стратег
. Если есть способ победить Филиппоса, я его найду. Или буду похоронен, как... как мой собрат в могиле без надгробия. Это всё, что я могу сделать.
- Ты ведь знаешь, что не обязан вести эту войну? Это не твой мир и не твой город. Можешь поехать к Гигантовым Вратам и там подождать Аристотеля.
- Нет, я не могу этого сделать.
- Почему?
Он пожал плечами. - С тех пор, как я сюда попал, я слышал о Царе Спарты только хорошее. Даже создания Заклятия рассказывали, что он дал им земли, где никто не станет на них охотиться. Он был тем, кем хотел бы быть я. Но наши жизни пошли разными путями. Я стал странствующим наемником, полным скорби и ненависти, и единственный мой талант - это война. А он стал Царем - и лучшим человеком.
- Это не так. Ты добр, благороден и наделен широкой душой.
- Я - Гибель Народов, Фина, а не ее отец.
- Женщина, которая назвала тебя так, была неправа - неправа во всем, что делала. Она управляла твоей жизнью, вызывая в тебе скорбь и питая твою ненависть. Но ты оказался выше этого.
- Так ты ее знала? - спросил он, удивленный.
- Я была... послушницей. Это было частью ее плана - ее мечты. Ты должен был стать воином, который встанет против Темного Бога. Но то было обманом, самозащитным видением, и она умерла, понимая это. Но здесь не было ни горя, ни ненависти. Понимаешь? Он ничем не отличался от тебя. Он был храбр и благороден, умен и добр. Но таков и есть Парменион, которого знаю я. - Ее дыхание участилось, лицо раскраснелось, и она отвернулась от него, легла на землю и укрыла лицо плащом.
Он подошел к ней, коснулся плеча. - Ты разозлилась на меня, - сказал он тихим голосом, с оттенком заботы.
- Нет, - сказала она ему, - никакой злобы. Просто дай мне выспаться, ибо я устала.
Она услышала, как он уходит обратно к костру, и закрыла глаза.
Тегейское ущелье
Леонид прокричал приказание и выступил из строя. Воины по обеим сторонам от него сомкнули ряды и стали ждать, высоко подняв щиты и выставив вперед короткие мечи. Леонид пробежал несколько шагов, взобрался на высокий валун и посмотрел дальше, в ущелье.
Македоны убирали трупы, готовясь предпринять новую атаку. Леонид напряг глаза и увидел, как маршируют новые отряды. Золотые изображения солнца с лучами на их черных нагрудниках говорили о том, что это Царская Гвардия. Наконец-то они отправили в бой лучших, подумал он. Однако спартанцы выстояли против иллирийцев, фракийцев и других наемников. Сколько атак они пережили? Двадцать? Тридцать? Леонид сбился со счета. Достаточно для того, чтобы земля стала скользкой от вражеской крови. Сотни бойцов Тирана были повержены. И падут еще тысячи.
Проход здесь был узким, не больше семидесяти шагов, и три шеренги спартанцев держали здесь позицию. С трудом... Леонид тихо выругался. Луна была высоко, небо ясное, и не представлялось возможности отступить в боевом порядке. Но держать это ущелье было гибельной затеей, потому что хоть сейчас кавалерия Македонов могла объехать их по верхам и отрезать пути для отхода. К утру спартанцы будут в западне.
Леонид был беспокоен, отягощен изнуряющей мышцы усталостью, которая следует за поражением. Битва была почти выиграна - а потом треклятые кадмеяне дрогнули. Лишенные храбрости ублюдки! Гнев снова вспыхнул в нем, наполняя мускулы энергией. Но его бесила не ложная отвага кадмеян. Нет, главная порция его гнева была обращена на верховного спартанского жреца Аполлона, Сотерида, объявившего скорое сражение неблагоприятным. А Спартанская армия не могла выступать без благословения бога-олимпийца.
Теперь Сотерид, можно сказать, оказался прав. Но Леонид знал, как знал это каждый спартанец, сражавшийся здесь, что выступи на битву вся армия, они порубили бы Македонов на мелкие кусочки. Вместо этого союзная армия была разбита, а Царь - зарезан.
Леонид закрыл глаза. Убит... Он с трудом в это верил.
Барабаны противника заиграли наступление, и Леонид, спрыгнув с валуна, побежал занять место в переднем строю рядом с великаном Нестусом. Кровь текла у воина из раненой щеки, нагрудник был пробит.
- А вот и они, - буркнул Нестус с ухмылочкой. - Им, похоже, нравится умирать.
Леонид ничего не сказал.
Облаченные в черное Македоны ринулись на спартанцев, их боевые крики эхом разнеслись по ущелью.
В этот миг низкий рокот, словно гром издалека, разнесся по горам. Леонид глянул на отвесную скалистую стену слева. Несколько камней скатились вниз, за ними последовали камни размером с кулак. Сверху над ущельем, над Македонами, Леонид увидел фигуру в золоченых доспехах, которая навалилась за скалу, нависшую на краю обрыва. Большой кусок скалы соскользнул вниз, почти утянув за собой воина, затем приземлился где-то в шестидесяти футах, ударившись о второй уступ, который сорвался с поверхности скалы.
- Обвал! - закричал воин-Македон, и клич был подхвачен другими. Наступление врага замедлилось и остановилось, передовые воины повернули, пытаясь выйти из ущелья. Массивная глыба известняка упала на Македонов, и Леонид увидел, как люди исчезли под ней, тела их были разбиты до неузнаваемости. Паника распространилась по рядам, когда они начали бороться за спасение от смерти. Новая глыба сорвалась и полетела над ними... и упала, убив множество воинов.
Поднялось клубящееся облако пыли, ветер понес его на север - в лица Македонов, которые еще ждали у входа в ущелье.
Леонид посмотрел через пыль. На вершине утеса он уловил блик на золоченом нагруднике воина - и дух его воспрянул.
- Царь! - закричал он. - Царь жив!
Фигура на вершине махнула рукой, указывая на юг, и Леонид всё понял моментально. Македоны были в замешательстве, сотни были погребены под камнепадом. Было самое время отступать.
- Собраться, - скомандовал Леонид, - в шестое построение!
Спартанцы быстро собрались в колонну и сплоченными рядами стали выходить из ущелья. Лейтенант Леонида, Леарх, подошел к нему.
- Это правда был Царь?
- Я верю, что да. Это он устроил обвал.
- Хвала Зевсу! Теперь у нас есть шанс.
Леонид не ответил. Шанс? Единственная оставшаяся против Тирана сила - это Спартанская армия, 5 000 воинов, без кавалерии, лучников и метателей дротиков. Против них выступает свыше 20 000 Македонской пехоты и 10 000 всадников. Единственной надеждой будет дать оборонительное сражение, удерживая гору или ущелье. А между Тегеей и Спартой пролегали только зубчатые утесы да равнины. Земля была открыта для завоевателя.
Парменион отыщет путь, подумал он. О да! Однако он понимал, что это в нем говорят обожание и преданность, и настроение его ухудшилось.
Детьми они враждовали, однако он всегда высоко ценил юного полукровку, и с годами эта оценка переросла в нечто сродни благоговению. Теперь они были ближе чем братья. Но какой план даже столь выдающийся генерал, как Парменион, сумеет противопоставить демоническим козням Филиппоса?
Ущелье расширилось, и когда солдаты вышли на равнину, к ним подъехали два всадника.
- Царь! - воскликнул кто-то, и спартанцы достали клинки, зазвенев ими о бронзовые щиты в приветствии. Когда всадники приблизились, Леонид подбежал к ним.
- Добро пожаловать, государь! - выкрикнул он. Царь мгновение сидел в седле безмолвно, без какого-либо выражения на лице, затем улыбнулся.
- Рад видеть тебя, Леонид.
Голос был холоден, и в нем слышалось некоторое напряжение, которого Леонид понять не мог. Однако эти прошедшие два дня дались тяжело, и Царь потерпел горькое поражение.
- Какие будут приказания, государь?
- На юг, в Спарту, - сказал Парменион. - На боевой скорости, ибо неприятельская конница близко. - Леонид поклонился и взглянул на женщину. Лицо ее было невозмутимым, но взгляд был прикован к нему. Царь не соизволил представить ее, что удивило Леонида, но он ничего не сказал и вернулся во главу колонны.
Воины шли маршем до двух часов после рассвета; затем Царь скомандовал встать, приказав Леониду устроить привал в небольшом лесу на склоне невысоких гор. Спартанские солдаты отошли в укрытие из деревьев, и затем блаженно повалились на землю, вытянув усталые тела на траве.
Леонид выставил часовых, чтобы следить за приближением врага, потом подошел к Царю, который сидел с женщиной. - У меня в голове мелькала мысль, что ты умер, государь, - сказал он, присаживаясь напротив Пармениона.
- Всё шло к этому, - ответил Царь. - Вы хорошо бились в ущелье. Каковы наши потери?
- Восемьдесят два человека полегло в битве на равнине, и еще тридцать в самом ущелье. Эпул, Карас и Ондомен погибли. - Царь кивнул, но не проявил и тени сожаления. Леонид не мог скрыть удивления, ведь Ондомен был ближайшим сподвижником Царя.
- Конница Македонов, - заговорил Царь, - достигла ущелья, но не бросилась в погоню. Отдохнем тут два часа и двинемся дальше на юг.
- Как ты узнал, государь?
Царь улыбнулся. - Прости меня, мой друг. Разум полон всяческих мыслей, и это повлияло на мое поведение. Позволь представить тебе ясновидящую деву, Фину. Она наделена многими талантами - и она спасла мне жизнь во время битвы.
Леонид поклонился. - За это благодарю тебя от всего сердца, госпожа. Без Царя мы потеряли бы всё. Откуда же ты явилась?
- Из Азии, - ответила Фина. Парменион вытянулся на земле, закрыв глаза. - Царь устал, - продолжила она.
- Не могли бы мы пройтись и поговорить немного? - спросила она Леонида.
- Конечно, - ответил он смущенно. Поведение Царя начинало его беспокоить. Взяв Фину под руку, он зашагал с ней к лесной опушке, и там они сели на поваленное дерево, глядя на равнину позади.
- Царь, - сказала Фина, - упал со скалы, получив тяжелый удар по голове.
- Я заметил вмятину на его шлеме, госпожа. Удивлен, что он выжил после этого.
- Он могучий муж.
- Он лучший из людей, госпожа.
- Да, в этом я уверена. Но я знаю его совсем недавно. Расскажи о нем.
- Ты ведь наверняка и в Азии слышала о Парменионе?
- Я хочу знать о том, что он за человек. Говорят, он полукровка. Как же ему удалось стать Царем?
- Он был Первым Военачальником Спарты. Потом Агиселай был убит в Великой Афинской Войне три года тому назад, и эфоры избрали Пармениона.
- Но ведь он никак не связан с царскими домами, - сказала Фина.
- Это не так, госпожа. Он выгодно женился. - Леонид засмеялся.
- Женился?
- Мой дом считается одним из самых благородных, и я мог занять трон. Но в темную годину почти проигранной войны мы знали более достойного человека, нежели я. И этим человеком был Парменион. Вот поэтому мы приняли его в нашу семью. Он женился на моей сестре, Дерае.
***
Шок был непередаваем. Дерая ощутила, как участился ее пульс и как у нее задрожали руки. Она поняла, что выражение лица ее выдает, потому что Леонид склонился к ней.
- С тобой всё хорошо, госпожа? - спросил он голосом, полном сомнения.
Но у нее не было слов. Альтернативный мир, в котором правил Филиппос, а Парменион был Царем Спарты! Ну и дура же ты, сказала она себе. Разве ты не предполагала, что здесь будет твой двойник?
- Прошу, оставь меня, Леонид, - сказала она, выдавив улыбку. - Мне нужно многое обдумать. - Ошарашенный воин поднялся, поклонился и ушел.
Оставшись одна, она ощутила всю тяжесть навалившейся печали.
"Почему ты печальна?" - спросила Тамис, и Дерая вздрогнула от неожиданности, когда к ней подлетел бесплотный дух старицы.
- Не могу говорить, - прошептала Дерая, - но я позволю тебе проникнуть в мои воспоминания. Все ответы лежат там.
"Я не желаю вторгаться в них", - мягко ответила Тамис.
- Это не будет вторжением, - заверила ее Дерая. - Напротив, я бы с благодарностью приняла твой совет.
"Хорошо", - ответила Тамис, и Дерая почувствовала прикосновение тепла, когда Тамис проникла в ее разум, следуя коридорами ее воспоминаний. Наконец старица вернулась. "Что ты хочешь услышать от меня?" - спросила она.
Дерая пожала плечами. - Я люблю его. Наверное, всю жизнь я любила только его. Но всё, что у нас было - это только пять дней, проведенных вместе. И еще это время здесь... где он меня не узнаёт. Я не вынесу того, что увижу их вместе, просто не смогу.
"Но здесь всё иначе", - ласково сказала Тамис. "Здесь не было чудесного спасения, не было пяти дней страсти. В этом мире Дерая полюбила молодого человека по имени Нестус, но была вынуждена оттолкнуть его, чтобы выйти замуж за Пармениона. Теперь они с ним живут в холодном уюте... без любви".
- Она его не любит? Поверить не могу.
"Как я уже сказала, здесь он ее не спасал; они лишь несколько раз виделись мельком до свадьбы. Ибо она была обручена с Нестусом, который ей нравился. Думаю, она грезит о нем до сих пор".
- Так ради чего же всё это было? - прошептала Дерая. - Зачем этому надо было случиться? Почему Тамис, которую знала я, должна была вмешаться?
"Она причинила вам обоим большой вред, и я ее не оправдываю. Но не сделай она так, мое видение не исполнилось бы.
Стратег
не явился бы спасти мой мир".
- Что ты говоришь?
"Давай предположим, что твой Парменион так и не стал Гибелью Народов. Как бы в таком случае он помог Спарте этого мира? Он бы никогда не оказался здесь, потому что не было бы и Александра, за которым он отправился. Понимаешь?"
Разум Дераи смешался, и она тряхнула головой. - Так ты хочешь сказать, что Тамис моего мира была права? Не могу поверить в это!
Старая женщина пожала плечами. "Ты меня неправильно поняла. В контексте твоего мира она ошибалась, ибо ее действия привели к рождению Духа Хаоса и уничтожили твои грезы о любви. Но здесь? Здесь дитя может оказаться тем самым Искандером и надеждой Заклятия".
- Это вне моего понимания, Тамис.
"Так уж выходит, дорогая моя. Каждое предпринимаемое нами действие имеет множество последствий, одни добрые, другие злые. Возьми свою жизнь, к примеру. Когда тебя похитили в пору девичества, это свело вас с Парменионом вместе. Злое действие, но оно имело доброе последствие. И хотя моя тезка ошиблась, забрав тебя из Спарты, ты стала Целительницей. Мы обе не имеем представления, куда заведут нас наши действия. Вот почему последователи Истока не должны пользоваться орудиями зла. Всё, что мы делаем, должно быть сделано исходя из любви".
- Думаешь, любовь не приводит к злу?
"Конечно, может привести. Ведь любовь порождает ревность, а ревность порождает ненависть. Но любовь и побеждает, а деяния, продиктованные любовью, приносят гармонию гораздо чаще, чем разрушение".
- И мы будем обращаться с Филиппосом с любовью? - парировала Дерая.
"Я к нему ненависти не испытываю", - ответила Тамис. "Мне очень стыдно за него. Но я не приводила сюда Пармениона - хотя и должна была. И я не использовала свои силы, чтобы добиться убийства Филиппоса - хотя и это стоило попробовать. Я не сделала ничего такого, ибо мне неизвестно, какова во всем этом воля Истока".
- Звучит как попытка увильнуть, - сказала Дерая, - ведь ты не избежала того, что мой Парменион теперь здесь, и он - воин. Он попытается сразиться с Филиппосом, и в этой битве погибнут тысячи. Это же наверняка подразумевает использование орудий зла?
Старица кивнула. "Возможно. Однако я не могу, как бы этого не хотела, изменить мир. Что я могу - это лишь следовать своим принципам перед лицом мирового зла. Когда рак распространяется по телу, и хирург вырезает его, действует ли он на стороне зла? Он терзает тело и причиняет боль. Так это зло? Все понятия могут показаться глупостями перед лицом мировой мудрости. Был однажды взят в осаду некий город. Вражеский Царь сказал, что он пощадит город, если его жители возьмут одного-единственного ребенка и принесут ему в жертву, сбросив со стен. Город уже не мог выстоять против Царя, и, конечно, жители согласились, ибо убийство одного ребенка было более гуманным, чем вырезанные поголовно дети, если атакующие прорвутся через стены".
- И что они сделали?
"Они отказались."
- И что случилось?
"Они были убиты. Никто не выжил".
- И в чем же мораль, Тамис?
"На этот вопрос следует найти ответ тебе, дорогая моя. Считаешь, что они были неправы?"
- Не могу сказать. Но ведь младенец, который должен был быть принесен в жертву, погиб и так.
"Да".
- Так почему они отказались?
Тамис вздохнула. "Они поняли, что не избавиться от большего зла, если дать меньшему случиться. Зло всегда растет, Дерая. Дай ему дорогу однажды, и ты сделаешь это снова... и снова. Ты бы убила младенца?"
- Нет, конечно нет.
"Даже во имя спасения города?"
- Нет
"Так почему спрашиваешь, зачем они тоже отказались?"
- Потому что я знакома со злой природой Человека и понимаю его себялюбивую и малодушную натуру. Я удивлена, что целый город смог проявить такое благородство и твердость духа.
"У них был великий правитель, дорогая. Его звали Эпаминонд, и он был ближайшим другом Царя Пармениона. Народ обожал его за его добродетель. Они умерли за него".
- И что стало с Царем врагов?
"Он идет на Спарту, Дерая. Ибо этот человек - Филиппос."
- Я не останусь на это смотреть, - сказала Дерая. - Отправлюсь на юг, к Гигантовым Вратам. Не стану смотреть на Пармениона с... с его женой. И не стану смотреть, как он погибнет.
"Думаешь, он проиграет?"
- А как он может победить, Тамис?
Старуха не ответила.
***
Парменион лежал без сна, глубоко сожалея об уловке. Он понимал, что стал самозванцем, и это удручало его. Но какой оставался выбор? Не скажет же он Леониду, "я не твой царь, а воин из иного мира"? И если бы сказал, командовал бы он тогда спартанской армией? Он поднялся и оглядел лагерь.
Он увидел Нестуса, мечника, которого убил за то, что тот приказал принести Дераю в жертву. И Леарха, которого еще мальчишкой убил в Спарте в ночь нападения на Гермия. Тут и там попадались люди, чьи лица он вспоминал, но имена были стерты, потеряны в каких-то глубинных коридорах памяти.
Он встал. - Офицеры ко мне, - позвал он. Те встали, подошли и расселись кольцом вокруг него, все поклонились, за исключением гиганта Нестуса. Парменион встретился с мужчиной глазами, отмечая в них надменность. Из чащи вышел Леонид и присоединился к ним. Парменион посмотрел на его красивое лицо, на вьющиеся волосы цвета червонного золота, в чистые голубые глаза. Мой враг и мой друг, подумал вдруг он.
- Мы поняли одну немаловажную вещь, - заговорил Парменион, - хоть сражение и было проиграно. Филиппос не слишком хороший полководец.
- Как можешь ты говорить это? - спросил Нестус. - Ведь он не проиграл ни одной битвы. - В голосе мужчины послышался хрип, почти рык.
- Золотой глаз дает ему силу читать мысли противника. И только тогда он реагирует. Смекаете? Ему не нужен план сражения. Он лишь нарушает планы противника, когда они открываются ему. Затем наносит удар.
- Как это нам поможет? - осведомился Леонид.
- Это говорит нам о том, что сила всего лишь перенимает слабость. Если мы поймем, как нам обнулить его силу, то мы его сумеем уничтожить, - сказал ему Парменион.
- Как мы это сделаем? - спросил худощавый Леарх.
- Я найду способ, - пообещал Парменион с уверенностью, которой сам отнюдь не чувствовал. - А теперь скажи мне, Леонид, сколько людей мы можем собрать?
- Людей, государь? Есть только армия. Всего пять тысяч.
Парменион приумолк. Раньше, живя в Спарте, он знал, что были еще скиритаи, воины с гор к северо-западу от города. Но существуют ли они здесь?
- А если бы мы собирали войско, состоящее не только из спартанцев, - осторожно заговорил он, - где бы ты стал искать людей?
- Никого нет, государь. Мессенцы объединились с Филиппосом. Будь у нас время, мы бы наняли какое-то число критян - да только времени нет. Мы остаемся одни.
- А если каждому мужчине в городе выдать меч, сколько у нас будет воинов тогда?
- То есть, если мы вооружим рабов?
- Именно.
- Тысяч пятнадцать... двадцать. Однако они не воины, не знают никакой дисциплины. И наконец - если мы победим - как мы избавим их снова от этого оружия?
- Действуем шаг за шагом, друг. Сначала нам надо победить.
- Считаешь, спартанская армия не победит самостоятельно? - спросил Нестус, и его темные глаза были злы.
- Если будем на правильной местности, нет ни единой силы в мире, которая могла бы с нами сравниться, - сказал Парменион. - Только вот скажи мне, Нестус, где такая местность между нами и Спартой? На открытой земле Филиппос окружит нас, его кавалерия сможет нас обойти и набежать на сам город. И мы не сможем защитить городские стены. Нам надо заманить Филиппоса на поле боя и сдерживать его армию. С пятью тысячами нам этого не сделать.
- Так что же нам делать? - спросил Леарх.
- Как только вернемся в Спарту, вы соберете всех рабов и всех мужчин младше шестидесяти пяти лет и старше пятнадцати. Рабы, которые согласятся сражаться рядом с нами, получат свободу. Затем вы должны будете в срочном порядке их обучить. У нас будет, возможно, пять дней, или меньше.
- Дети, старики и рабы? - рыкнул Нестус. - Может, нам лучше сразу сдаться на милость врага.
- Если тебе страшно, - тихо произнес Парменион, - то даю тебе разрешение остаться дома с женщинами.
Краска сошла с лица великана. - Ты смеешь подозревать...
- Смею, - ответил ему Парменион. - И мне не нужен на службе человек с трусливым сердцем.
Нестус вскочил на ноги, его меч выскользнул из ножен.
- Нет! - закричал Леонид.
- Оставь его, - сказал Парменион, быстро встал, но меча не вытащил.
- Это безумие, - вскричал Леарх. - Во имя Геры, Нестус, убери меч!
- Он назвал меня трусом! Я не приму этого ни от кого.
- Нет, надменный сукин сын! - гаркнул Парменион. - Ты примешь это от меня. Теперь у тебя есть только два выхода. Первый - пустить меч в ход; второй - преклонить колено и просить у меня прощения. Так что ты изберешь?
Нестус стоял, смущенный тем, что все глаза были устремлены на него. В этот скверный момент он осознал, что сделал и какая судьба ждала его теперь. Если он убьет Пармениона - чего он отчаянно хотел - остальные бросятся на него. Но преклонять колено перед полукровкой!
- Ты сам нарвался! - крикнул он. - Ты вынудил меня!
- Два выхода, - процедил Парменион. - Выбирай, не то я сам тебя убью не сходя с места.
Мгновение Нестус колебался, затем бросил меч. - На колени! - гаркнул Парменион. Великан упал перед ним со склоненной головой. Парменион на него не посмотрел, обратив взгляд к наблюдавшим за сценой воинам. - Есть ли еще кто-нибудь, желающий оспорить мое право на командование?
- Никого, государь, - тихо проговорил Леонид. - Мы верны тебе, сердцем и душой.
Парменион обернулся к стоящему на коленях Нестусу. - Прочь с глаз моих! - сказал он. - С этого момента ты будешь сражаться в первом ряду. Ты лишен командирского чина. Никогда больше не открывай рот при мне.
Нестус встал и зашагал обратно к группе офицеров.
- Это всё, - сказал Парменион. - Готовьтесь выступать через час. - Повернувшись к ним спиной, он пошел к лесу.
Леонид пошел за ним. - Это должно было случиться еще три года назад, - заговорил он. - Твое терпение меня поражает. Но скажи, Парменион, почему сейчас?
- Просто время настало. Рад, что ты здесь, нам надо поговорить. Взгляни на меня, Леонид, и скажи, что видишь.
- Моего Царя и друга, - ответил он, озадаченный.
- Присмотрись. Я выгляжу старше, моложе?
- Ты всё такой же - разве что, устал малость.
К ним подошла Фина, и Парменион повернулся к ней. - Притворство - это не для меня, Фина. Я не могу так.
- Ты должен, - сказала она.
- Я хочу, чтобы Леонид знал правду.
Она встретилась с ним взглядами и поняла, даже не читая его мысли, что все возражения будут впустую. - Тогда я покажу ему, - попросила она. - Так он увидит всё сам.
- Как пожелаешь.
- Что тут происходит? - спросил Леонид. - Чего именно я не знаю?
- Сядь вон у того дерева и закрой глаза, - велела Фина. - И ты узнаешь всё.
Ошарашенный, Леонид всё же сделал, как просили, усевшись на траву и прислонясь спиной к тонкому стволу кипариса. Фина опустилась перед ним на колени и закрыла глаза. Тепло летним ветерком повеяло в его сознании, и он обнаружил вдруг, что смотрит на свой родной город, Спарту, с неимоверной высоты. Но это была не та Спарта, понял он. Имелись заметные отличия.
- Что это за место? - спросил он.
- Смотри и увидишь, - ответила Фина.
Он увидел юного Пармениона, ненавидимого и преследуемого, увидел себя и свою семью. Но всё было иначе. Годы летели, и вот он увидел поединок между Парменионом и Нестусом, потом освобождение какого-то города, и как Спартанская армия впервые познала поражение, и как погиб Царь.
Леонид впал в ступор.
Затем он увидел Филиппоса, и гнев вскипел в нем. Но даже тут были свои отличия. Филиппос звался здесь Филипп, и он не был наделен золотым глазом, его не защищало колдовство. События протекали перед ним, сменяясь одно другим - великие битвы, победы, поражения - и наконец он увидел похищение Царского сына и путешествие Пармениона, чтобы его спасти.
Голос Дераи прошептал в его разуме. "Приготовься, ибо то, что ты увидишь, может причинить боль".
Снова сошлись боевые шеренги, и кадмеяне на правом фланге так же запаниковали и пустились в бегство с поля боя. Он увидел, как конь Царя понес, к западным хребтам.
- Нет, - застонал он, когда Парменион упал с перерезанным горлом, когда мертвое тело разбилось о камни. - О, нет!
И вот человек, которому он служил и которым дорожил, погребен в могилу, а его двойник облачился в его доспехи и шлем.
Видение размылось, и он открыл глаза. Сначала он не мог говорить, потом закачал головой. - Ты не мой Царь, - тихо произнес он.
- Нет, - признался Парменион.
- Но он -
стратег
, - вмешалась Фина, положив руку Леониду на плечо.
Тот встал, сделал несколько глубоких вдохов. - Я знал, что тут что-то не так, - прошептал он.
- Прости, Леонид, - обратился к нему Парменион. - Я этого не хотел.
- Знаю. Я видел.
- Если захочешь, чтобы я ушел, я так и сделаю, - сказал Парменион. - Мне не по нутру роль самозванца.
- Мой Царь сказал бы то же самое на твоем месте. Он был великий человек, добрый и в то же время сильный. Вот почему он терпел вспышки Нестуса. Он чувствовал, что причинил ему боль и что в долгу перед ним. Что я могу сказать? Не знаю, что делать дальше.
Фина подошла к нему. - Ты потерял друга - дорогого друга. Спроси себя, что выбрал бы он. Твой Парменион мертв, да хранит Исток его душу. Но этот Парменион тоже
стратег
. Как поступил бы Царь?
Какое-то время Леонид молчал, отошел от них и смотрел сквозь деревья. Потом заговорил. - Ты был честен со мной, Парменион. За это я благодарен тебе. Мы вместе пойдем в Спарту и поднимем войско. Не знаю, как мы сумеем победить, но я буду сражаться рядом с тобой. Однако если мы выживем, ты должен будешь покинуть нас. Ты не мой... брат. Будет неправильно, если ты останешься.
- Даю свое слово, - сказал Парменион. - Чем ты хочешь, чтобы я поклялся?
- Не надо никаких клятв, - сказал ему Леонид. - Твое слово - как и слово моего брата - тверже любой клятвы.
- Тогда продолжим эту... драму, - сказал Парменион. - Мне понадобится твоя помощь. Я многого не знаю об этом мире, и ты должен помогать мне советами, особенно когда прибудем в город. Каким эфорам я могу доверять? Где мои недруги? Времени мало.
- Так ты веришь, что мы одолеем Филиппоса?
- Я знаю, что смогу нейтрализовать его чародейство. Мы с тобой обсудим стратегию. Но она всё еще зависит от того, сколько человек мы сможем собрать.
- Я сделаю всё, о чем ты попросишь. И ты останешься Царем до тех пор, пока не отгремит решающее сражение.
Леонид протянул руку, и Парменион ее пожал. - Победа или смерть, - сказал молодой спартанец.
- Победа предпочтительней, - ответил Парменион.
***
Спартанец улыбнулся и ушел, а Парменион повернулся к Фине. - Думаешь, я ошибся, открывшись ему?
Она покачала головой. - Нет, тебе понадобится друг в городе.
- У меня есть ты.
- Нет, - печально сказала она, - я не пойду в Спарту. Я отправлюсь на юго-запад к Гигантовым Вратам.
- Но я думал...
- Я тоже. Но не судьба.
- Я буду... скучать по тебе, госпожа.
- И я по тебе. Передать что-нибудь Атталу?
- Да. И Бронту. А мы с тобой сможем обмениваться мыслями на таком расстоянии?
Фина кивнула и шагнула вперед, взяв его за руку. - Через миры, - обещала она.
Они сидели вместе еще около часа, пока Парменион объяснял свой план. Затем вернулся Леонид. - Люди готовы, - объявил он.
- Я тоже, - ответил Парменион.
Спарта
Весть о поражении уже достигла города, и не было толп на улицах, встречающих возвращавшихся воинов, когда они маршировали строем по Выходной Улице ко дворцу с мраморными колоннами.
- Будь рядом, - шепнул Парменион, когда воины разошлись по ближайшим казармам и они с Леонидом вошли в большие врата, - потому что я никогда не был внутри этого дворца, а нашему делу не поможет, если я здесь заплутаю и пропаду.
Леонид усмехнулся. - На первом этаже тут шесть андронов и большая кухня прямо перед тобой. Твои покои расположены над первым лестничным пролетом справа.
Парменион кивнул и посмотрел на богато расписанные стены, ведущие к мраморным ступеням. Всюду были сцены битв, они заполняли зал, и даже мозаичный пол изображал спартанских воинов в боевом построении. Он улыбнулся. - Спарта не меняется, - произнес он, - даже в ином мире.
Подошел престарелый слуга и поклонился. - Приаст, - шепнул Леонид.
- Добро пожаловать домой, государь, - молвил Приаст. - Я приготовил тебе ванну и вино. - Старик поклонился еще раз и повернулся к лестнице, Парменион и Леонид последовали за ним. Вдоль лестницы стояли статуи с копьями, изображавшие героев прошлого Спарты, ни одного из которых Парменион не узнал. Приаст прошел лестничный пролет и свернул прямо в просторный коридор, открыв дверь в ряд комнат с видом на восход. Парменион зашел внутрь, последовав за слугой в небольшое помещение, где находилась окованная бронзой кирпичная ванна, полная горячей, душистой воды. Слуга расстегнул Пармениону нагрудник, и Спартанец быстро разделся.
Ванна была блаженством, жар расслабил его усталые мускулы. Приаст налил разбавленное водой вино в золотой кубок и пригубил его, прежде чем подать Царю.
- Спасибо, Приаст, это всё, что мне нужно, - сказал Парменион, погружаясь в ванну. Слуга поклонился и ушел. Новоиспеченный Царь отмыл пыль дорог со своей кожи и встал из ванны. Леонид подал ему полотенце, которое тот обмотал вокруг пояса прежде чем выйти на террасу за большими окнами. Прохладный ветер овеял его мокрое тело, и он задрожал. - Как хорошо, - проговорил он спартанскому воину.
- Всегда разумно смыть с себя запах похода и лошадей перед тем, как поприветствовать жену, - осторожно произнес Леонид.
- Жену? Какую жену?
Леонид глубоко вздохнул. Когда Фина показала ему жизнь Пармениона в мире иной Греции, он с печалью наблюдал, как тот потерял свою любовь. - Тебе будет непросто, Парменион. В этом мире ты взял в жены мою сестру, Дераю.
- Она здесь? Во дворце?
- Конечно. Но знай: она не любит тебя. Она готовилась выйти за Нестуса, но долг был превыше этого, и она вышла за тебя, чтобы ты породнился с царской семьей.
Парменион опустил взгляд на свои руки; они дрожали. - Не уверен, что выдержу это, - прошептал он. - Ты ведь не знаешь...
- Я знаю, - прошептал Леонид. - Уж поверь, знаю. Но мы условились, и обратного пути нет. Будь сильным, друг. Она не захочет проводить с тобой время. Ты можешь избегать ее. Скажи себе, что это не та женщина, которую ты любил. Это иной мир. А теперь, - мягко сказал он, меняя тему, - расскажи, каков твой план на битву?
Парменион тряхнул головой, безуспешно пытаясь выкинуть мысли о Дерае из ума. - Детали обсуждать не будем. Поскольку здесь нет Фины, я не могу быть уверенным, что за нами не следят.
- У нас есть своя ясновидящая, Тамис. Она стара, но прежде ее силы были очень велики. Мне привести ее сюда?
- Пока не надо. Если она наделена даром, то знает о моей... уловке. Нет. Сначала соберем эфоров. Я встречусь с ними сегодня. Завтра приведи ясновидящую. А теперь расскажи, кто из эфоров высказался против сражения с Филиппосом.
- Хирисоф и Сотерид. Они, по сути, лидеры совета. Хирисоф богат и у него в подчинении много людей, но Сотерид - верховный жрец Храма Аполлона, и это он читал знамения, которые не позволили всему войску выступить в поход с нами.
- Сумеешь найти десять человек с толковой головой и неболтливым ртом?
- Конечно, - ответил Леонид. - Но для чего?
- Пока будет идти встреча, я хочу, чтобы ты устроил обыск в домах Сотерида и Хирисофа.
- Что ты хочешь у них найти?
- Надеюсь, ничего. Но мы не можем отметать возможность того, что один из них - если не оба - подкуплен Филиппосом. Ты и твои люди должны искать связи с Македонами - письма, македонское золото... всё, что угодно.
- Как скажешь.
- И вышли всадников наблюдать за передвижениями Македонов.
- Да... государь. - Красивый спартанец поклонился и стал уходить.
- Леонид!
- Государь?
- Я сделаю всё, на что способен, чтобы оказаться достойным... его.
- Не сомневаюсь, мой друг. И я буду рядом с тобой.
После ухода Леонида Парменион вновь наполнил винный кубок и встал у окна, обозревая восточные кварталы города. Отсюда ему была видна торговая площадь, на которой продавцы съестных яств начинали ставить свои лотки. Несколько гонцов бегали по узким улицам, неся купцам вести о торговых караванах или кораблях. За дворцовой площадью работники убирали вчерашние отходы, нечистоты, которые вытекали на улицы из каждого дома по открытым глиняным трубам; тем временем высоко над городом, на холме акрополя, статуя Зевса взирала на горы - отвесные, гордые и неприступные.
Почти сорок тысяч человек проживало здесь, рассказывал Леонид, больше половины из них были рабами либо слугами. Настроение Пармениона было не таким уж приподнятым ввиду предстоящего сражения.
Этого было недостаточно, понимал он, для того, чтобы противостоять людской силе Македонов. Однако его двойнику это почти удалось. Нет. Ключевую роль тут играла подготовка... и эффект внезапности. Но как застать врасплох человека, который заранее знает, что ты предпримешь? Может быть, Филиппос прямо сейчас читает его сознание?
От этой мысли стало не по себе.
Македоны наступали, но как скоро они подступят к городу? Несколько дней назад они пережили битву. Скорее всего, Филиппос даст своим войскам отдохнуть, пожать плоды победы, погулять и пограбить окрестности. Пять дней? Три?
Он не воспримет спартанцев существенной угрозой - только не эти пять тысяч. И даже если к ним примкнет армия рабов, его это не обеспокоит.
Дверь за спиной открылась, и воздух наполнился легким ароматом духов. Вдруг он понял, кто вошел, и медленно повернулся, с трепещущим сердцем и внезапно пересохшим ртом.
Перед ним стояла Дерая, одетая в белое, расшитое золотом платье. Ее рыжие волосы были откинуты с лица назад и убраны в замысловатую прическу. Глаза были зелеными, кожа - с золотистым загаром. У него перехватило дыхание, когда она подошла к нему ближе. Спустя все эти годы он стоял лицом к лицу с женщиной, которую любил и которую потерял.
- Дерая! - прошептал он.
- Ты унизил Нестуса, - сказала она, выдавая глазами свой гнев, - и за это я буду ненавидеть тебя до самой смерти!
***
Парменион не мог говорить, шок был слишком велик. Он почувствовал, как задрожали ноги, и покинул террасу. Больше тридцати лет он любил эту женщину. Нет, попытался сказать он себе, не эту Дераю. Но логика была бессильна против представшего ему видения. Ее лицо и фигура жили в его памяти три десятилетия, и ее вид лишил его способности действовать.
- Ну, говори! - потребовала она.
Он покачал головой и поднял кубок с вином, отведя от нее взгляд, пытаясь сбросить наваждение.
- Тебе нечего сказать?
Тут гнев коснулся его, очень быстро разгораясь. - Нестусу вообще надо бы радоваться, что остался в живых, - сказал он ей. - А что до твоей ненависти, моя госпожа, так она будет недолгой. Весьма вероятно, что жить нам всем осталось не больше пяти дней. Коль желаешь провести их с Нестусом, иди к нему; я вас благословляю.
- Твое благословение? Это нечто, чего я никогда не получала. Я всегда лишь служила твоей цели: ты женился на мне ради того, чтобы стать Царем, украл мое счастье - а теперь вот даешь свое благословение. Что ж, будь оно проклято! Оно мне не нужно.
- Скажи, что тебе нужно, - сказал он, - и, если только это будет в моих силах, ты это получишь.
- Тебе нечего мне дать, - ответила она, развернувшись на носках и удаляясь к двери.
- Дерая! - позвал он, и она остановилась, но не обернулась. - Я всегда любил тебя, - проговорил он. - Всегда.
Тут она обернулась к нему, лицо раскраснелось, глаза горели огнем, но гнев ее тут же иссяк, едва она увидела выражение его лица. Не ответив, она отвернулась и покинула комнату.
Парменион отошел к скамье и сел, окутанный мрачными мыслями.
Вскоре старый слуга, Приаст, вернулся в покои Царя и поклонился.
- Что наденешь сегодня, господин? - спросил он.
- Боевое облачение, - ответил Парменион.
- Какой нагрудник выберешь?
- Плевать, - буркнул он. - Выбери сам, Приаст. Просто принеси его.
- Да, государь. Ты в порядке? - спросил старец.
- В порядке.
- А, - понимающе произнес Приаст, - это Царица не в духе. Мир рушится на глазах, но Царица негодует. Всегда она так - и почему ты не взял другую жену, мальчик? У многих царей по нескольку жен... да и она так и не подарила тебе сына. - Старик, видно, был в добрых отношениях с Царем, и Парменион ощутил дружеский, доверительный тон. И он ответил, не подумав.
- Я люблю эту женщину.
- Ты? - ответил Приаст, ошарашенный. - С каких это пор? И почему? Понимаю, конечно, что у нее прекрасное тело и подходящие для деторождения бедра. Но, во имя Зевса, у нее же прескверный норов.
- Как долго ты состоишь при мне, Приаст?
- Государь?
- Как долго? В точности?
- В точности? Ты даровал мне свободу после битвы при Орхомене. Тогда был, кажется... год Грифона? Времени немало утекло.
- Да, утекло, - согласился Парменион, ничего умнее не придумав. - Сильно я изменился с тех пор?
- Нет, - ответил старец, - ты всё такой же - скромный, но напористый, поэт и воин одновременно. Эта война далась тебе непросто, мальчик, ты выглядишь старше. Устал. Поражение так влияет на мужчин, бывает.
- Постараюсь сделать так, чтобы этого больше не произошло.
- И ты сумеешь, - сказал Приаст, улыбаясь. - Все оракулы твердили, что ты погибнешь в этой битве, да только я им не верил. Это мой Парменион, говорил я им. Не родился еще тот, кто его одолеет. И я знаю, ты бы победил, кабы не эти кадмеяне. Слышал, ты с Нестусом сцепился. Давно пора. Сколько я тебе повторял так и сделать? М?
- Много раз. А теперь принеси мои доспехи - и дай знать, когда явятся эфоры.
Приаст ушел в заднюю комнату и вернулся с кирасой из плотной черной кожи, обрамленной золотом, и набедренной юбкой из покрытых бронзой полосок кожи. - Это подойдет?
- Да. Принеси чего-нибудь поесть, пока я одеваюсь.
- Могу я попросить кое о чем, мальчик?
- Конечно.
- Леонид говорит, ты хочешь, чтобы каждый способный к этому человек - включая рабов - взялся за меч, дабы защитить город. Как насчет меня? Мне всего семьдесят три и я еще силен. Я буду стоять рядом с тобой.
- Нет, - ответил Парменион. - Старейшие мужчины останутся охранять сам город.
Приаст остался стоять, лицо его окаменело. - Я бы хотел быть с тобой... в последний день.
Парменион посмотрел в серые глаза старца. - Думаешь, я умру? - тихо спросил он.
- Нет, нет, - ответил Приаст, но при этом избегал взгляда Царя. - Я хотел бы быть рядом, разделить славу победы. У меня не было сыновей, Парменион, но я присматриваю за тобой вот уже пятнадцать лет. И я люблю тебя, парень. Знаешь ведь?
- Знаю. Что ж, будь по-твоему: пойдешь со мной.
- Благодарю тебя. А теперь, пойду, найду что-нибудь съестное. Лепешки и мед? Или предпочтешь немного соленого мяса?
***
Пока Приаст ставил еду на стол, Парменион оделся, затем прошел к террасе. Он вдруг понял, каким хорошим человеком был Парменион этого мира, каким терпеливым и добрым он был. Как иначе объяснить то, что он позволял слугам обращаться к себе столь фамильярно? Зачем еще он стал бы терпеть неповиновение Нестуса? И вот теперь старец не желал ничего иного, кроме как умереть рядом с человеком, которого обожал. "Ты был лучше, чем я", - прошептал он, глядя на окутанное облаками небо.
Внизу, под террасой и за стенами дворца Спарта начинала просыпаться. Рабы потянулись к торговой площади, и лавки открылись, а торговцы стали показывать содержимое своих лотков.
Так похоже на мой город, подумал он. Но тут не было ни Ксенофонта, ни Гермия, вдруг понял он. Единственный друг детства в Спарте его мира, Гермий, оставался с ним, когда все остальные чувствовали к полукровке только гнев и презрение. Гермий, который погиб при Левктре, сражаясь на другой стороне.
- Эфоры готовы, государь, - произнес Леонид.
- Дай ему сперва поесть, - буркнул Приаст, войдя следом за спартанским офицером.
Леонид усмехнулся. - Прямо как волчица со своим щеночком, - прокомментировал он.
- Следи за своим языком, мальчик, не то этот старик тебе его укоротит, - проворчал Приаст, ставя серебряный поднос перед Царем. Парменион быстро поел, запивая медовые лепешки обильно разбавленным вином. Отпустив Приаста, он обратился к Леониду.
- Я не знаю эфоров, - сказал он, - и поэтому хочу, чтобы ты поприветствовал их всех поименно.
- Я сделаю это. И отобранные мною люди уже на пути к домам Хирисофа и Сотерида. Я встречусь с ними ближе к концу совещания.
- Если найдете какие-либо доказательства, возвращайся сразу во дворец, на обсуждение. Ничего не говори, просто укажи на виновного.
- Сделаю в точности так.
- Хорошо. А теперь проводи меня на встречу.
Вдвоем они вышли из царских покоев и спустились по уставленной статуями лестнице в длинный коридор. Слуги кланялись, когда они проходили мимо, и стража дворцового сада встала по стойке смирно, когда двое мужчин шли через двор. Наконец они подошли к двустворчатым дверям, перед которыми стояли два солдата, вооруженные копьями и щитами. Оба отсалютовали прибывшим, разомкнули копья и открыли двери.
Парменион вошел в огромный андрон. Скамьи стояли вдоль стен, а пол был украшен мозаикой, изображавшей бога Аполлона, который ехал верхом на большом леопарде. Глаза бога были из сапфиров, зрачки леопарда были сделаны из изумрудов. По двенадцать колонн с каждой стороны поддерживали крышу, а мебель была украшена позолотой. Шестеро эфоров встали, когда вошел Парменион. Леонид приблизился к ним, и Парменион услышал от него их имена.
- Дексиппий, могу поклясться, ты толстеешь день ото дня. Когда ты последний раз посещал площадку для упражнений, а? ... Ага, Клеандр, есть какие-нибудь новости с торговых кораблей? Я возлагаю на них надежды по оплате игорных долгов... Что такое, Ликон? Да мне просто не повезло в кости. Еще отыграюсь.
Парменион ничего не сказал, только подошел к широкой скамье у северной стены, растянулся на ней и стал внимательно слушать беседу. К нему подошел один человек - высокий и широкоплечий, одетый в простую голубую тунику с кожаным ремнем, застегнутым серебряной пряжкой. Его волосы были железно-серыми, а глаза - пронзительной синевы.
- Рад видеть тебя живым, государь, - сказал он глубоким и прохладным голосом.
Леонид подошел к этому человеку. - Мы тоже более чем благодарны, Сотерид, - проговорил он. - Ибо не устрой Царь обвала в ущелье, никто из нас не вернулся бы.
- Я слышал об этом, - сказал Сотерид, - но то была столь малая победа, что она не сравнится с огромным поражением, что вы потерпели.
- Да, не сравнится, - сказал Парменион, не сводя взгляда с глаз этого человека. - Но ведь поражение было предопределено, не так ли, Сотерид?
- О чем ты, государь?
- Разве ты не предсказал его? Не ты ли объявил, что знамения говорят не в нашу пользу? Что ж, хватит пустой болтовни, давайте начнем!
Парменион окинул взором зал, а Сотерид отошел подальше и сел рядом с Хирисофом, темноволосым мужчиной с волевым, выдающимся подбородком. Он был облачен в ярко-зеленые одежды, и на шее у него сверкало золотое ожерелье.
- Сегодня, - заговорил Парменион, - нам надлежит ответить только на один вопрос: Что ждет Спарту?
Леонид поклонился и вышел, дверь захлопнулась за ним.
- Ну конечно же, - произнес Хирисоф, - есть лишь один ответ, верно? Мы должны добиваться переговоров с Филиппосом. Мы не можем сейчас противостоять ему.
- Соглашусь, - вставил Сотерид. - Царь Македонов непобедим - в чем теперь убедился и наш
стратег
.
- Мне не по нутру голосовать за такое решение, - заявил Дексиппий, низкорослый коренастый воин, лысеющий и бородатый, - но решительно не вижу, как нам выстоять против него. Одним числом он способен смять наши фланги, вынудив нас сформировать боевой прямоугольник, а потом перебьет всех до одного с помощью лучников и пращников.
- А я скажу, давайте с ним сразимся всё равно, - рыкнул Клеандр. Парменион удивился, как столь мощный голос может исходить из такого костлявого тела; Клеандр был тощим до невозможности, кожа его была желтой, а глаза близоруки. - Что еще нам остается, братья мои? Мы столкнулись, не с вражеским Царем, а с демонической силой. Сдача на милость врага не избавит нас от дальнейших ужасов. Уж лучше пасть в бою.
- Со всем уважением, Клеандр, - сказал Хирисоф, - но ты и так уже умираешь. Все мы в незавидном положении, однако ты теряешь меньше чем другие обитатели города - женщины и дети, например.
- Да, я умираю, но не потому я призываю нас сражаться. Наши дети всё равно не будут в безопасности, как и дети Кадмоса. Мы столкнулись с чистым злом; тут не может быть компромиссов.
- В любой войне всегда имеет место преувеличение, - сказал Хирисоф. - Врага всегда изображают чудовищем. Филиппос - это воинственный Царь - непобедимый и неуязвимый - но он просто человек, не больше.
- Не соглашусь, - раздался другой голос, и Парменион повернулся к говорившему. Это был Ликон, самый молодой из эфоров, миловидный молодой человек лет двадцати пяти, темноволосый и темноглазый. - Я уже встречался с Царем Македонов и видел, что он творил при Метоне и Платеях. Я согласен с Клеандром: мы должны сразиться с ним.
Завязался спор. - Довольно! - рявкнул Парменион. Высокий, плотно сбитый мужчина с густой черной бородой сидел в дальнем конце зала, и Царь обратился к нему. - Ты еще не высказался, Тимазион. Тебе нечего предложить?
Тимазион пожал плечами. - Я не могу определиться, государь. Сердце мое велит сражаться, а голова велит подождать. Могу я спросить, что сулят знамения?
Сотерид поднялся, поклонившись сначала Царю, затем остальным эфорам. - Сегодня, - молвил он, - мы принесли агнца в жертву Зевсу Всеотцу. Его нутро было сгнившим, живот был поражен заразой. Смерть и разрушение грядут за попыткой пойти войной на Филиппоса. Боги против нас.
- Как при Мантинее? - осклабился Парменион.
- Именно, государь, - подтвердил верховный жрец.
- То была любопытная битва, - сказал Парменион. - Мы переломили их атаку и почти пробились в центр. Однако триста спартанцев не одержат победу над целыми полчищами. Еще любопытнее, конечно, предполагать, что было бы, если мы выступили бы с пятью тысячами воинов.
- Боги сказали слово против этого плана, - заявил Сотерид.
- Так ты нам сказал. А вот я нахожу странным то, что боги... Ахайи... приняли сторону Царя-Демона. Но я ведь не пророк, и не мне сомневаться в мудрости Зевса. Расскажи мне, Хирисоф, как бы ты примирился с Царем Македонов и спас Спарту?
- Это нельзя и обсуждать! - вскипел Клеандр.
- Молчать! - гаркнул Парменион. - Я желаю услышать Хирисофа. До тебя еще дойдет очередь, Клеандр.
Хирисоф встал и начал говорить, голос его был медоточив, слова - утешительны. Надо бы направить, говорил он, к Филиппосу посольство для переговоров, с предложением братской дружбы и долговечного мира. Надо преподнести дары. Филиппос был известный любитель скачек, и Хирисоф готов самолично отдать своих призовых фракийских жеребцов. Так Спарта сможет избежать войны и объединиться с величайшей силой мира. Он говорил еще долго, заключив под конец, что Филиппос - будучи Царем-воителем - поведет войска на север и запад, стремясь покорить этрусские и ахейские города Италии. Дальше на запад были сказочные земли гаулов, где якобы строили здания из золота и самоцветов, а их Цари слыли бессмертными. - Подписав мир сейчас, - произнес Хирисоф, - мы самым скорейшим образом избавим Ахайю от Филиппоса. Естественно, я предлагаю свою кандидатуру возглавить посольство, - добавил он, садясь обратно на свое место.
- Естественно! - проворчал Клеандр.
В этот момент в зал вошел Леонид. Парменион, как единственный, кто стоял лицом к двери, стал ждать от него знака. Когда тот указал на Хирисофа и Сотерида, Парменион кивнул. В зал вошли вооруженные люди и встали за скамьями, на которых сидели предатели. Хирисоф тяжело сглотнул, лицо его густо покраснело.
- Что здесь происходит, государь? - спросил Клеандр.
- Терпение, - сказал ему Царь. - Мы стоим на краю пропасти. Величайшее зло рыщет по земле. У нас была возможность избавить мир от этого зла, но мы не справились, ибо агенты Филиппоса повсюду. - Он сделал паузу, устремив взор на предателей. Парменион почувствовал, как гнев овладевает им. Эти два человека привели к смерти Спартанского Царя, и тысячи других мужей в полях Мантинеи. Он ничего больше не жаждал так, как пройти через зал и вонзить клинок в их вероломные сердца. Успокоив себя, он вновь заговорил. - Подкуп - это в самой природе Тьмы, и люди со слабой волей, люди алчные и скупые, всегда будут поддаваться на это. Хирисоф и Сотерид предали свой город, свой народ и своего Царя. Они вступили в секретные сношения с Филиппосом и сговорились, чтобы Царь-Демон победил при Мантинее. Я не знаю, что им было обещано за это предательство. Но это и не важно. Они погубили нас всех, и их руки по локоть в преступной крови.
Хирисоф вскочил на ноги, в то время как Сотерид остался сидеть с побелевшим лицом.
- Всё, что я делал, было на благо Спарты! - возразил Хирисоф. - Вопрос о предательстве тут не стоит. Филиппос всегда был неоспоримым победителем; и лишь глупец будет пытаться одолеть его. Но это в прошлом, и глупо будет спорить о том. Я - единственный человек, который может спасти город. Филиппос мне доверяет и будет вести себя со мною честно. Без меня никому из вас не выжить. Подумайте об этом!
- Я подумал об этом, - сказал Парменион. - Спарта будет драться - и Спарта победит. Но ты - и твой лизоблюд жрец - не доживешь, чтобы это увидеть. Леонид!
- Государь?
- Забери этих... тварей. Отведи их во дворец казней. Сделай всё быстро и позаботься, чтобы их тела похоронили в могилах без надгробий.
Хирисоф попятился от стражей, стоявших за ним, и оказался на мозаичном полу. - Не будьте глупцами! - прокричал он. - Я могу вас спасти!
Внезапно он достал из складок накидки кинжал и ринулся на Пармениона.
Царь вскочил на ноги, его меч покинул ножны и вонзился в ярко-зеленую накидку. Хирисоф застонал и повалился назад. Парменион вытащил меч из тела умирающего, и багряная артериальная кровь просочилась сквозь зеленый шелк. Хирисоф упал на колени, руками обхватив живот, глаза его остекленели и он повалился на бок. Несколько солдат подняли тело и понесли над мозаикой, оставляя кровавую дорожку. Сотерид остался там, где был, лицо его потеряло всякое выражение, пока наконец два солдата не вывели его под руки из зала.
- Во имя богов, государь! - зашептал Клеандр. - Не могу в это поверить. Он ведь был из семьи настоящих спартиатов. Благородный дом... династия героев.
- Судить о человеке только лишь по его крови глупо, - произнес Парменион. - Я знавал сыновей трусов, которые были отважны, и сыновей воров, которым можно было доверить всенародное богатство. Предательство, оно не в крови, Клеандр, оно в душе.
- Что теперь, повелитель? - спросил Леонид.
- Теперь? Теперь мы будем готовиться к войне.
***
В двух днях езды к юго-западу от города Аттал поднял руку, призывая отряд остановиться, осмотрел неприветливые окрестности - каменистый и скалистый ландшафт, поросший редколесьем и изрезанный ручьями. За всё время пути они миновали пару деревень в этой опустошенной стране, но останавливались только в одиноких дворах, где им давали еду и зерно для лошадей.
Аттал был неспокоен: охотники приближались. Шлем первым обнаружил преследователей, днем ранее, когда восходящее солнце заблестело на наконечниках копий многочисленного конного отряда где-то в часе пути за ними. Из-за солнечного марева Аттал не мог разглядеть отдельных всадников, но было их, по меньшей мере, человек пятьдесят.
Экталис подъехал к македонянину, указывая на облако пыли на западе. - Всадники, - проговорил коринфянин. - Возможно мессенцы. Они служат Тирану.
Спутники срезали восточнее и южнее, продолжив ехать до глубокой ночи. Однако лошади устали, и когда лунный свет закрылся не по сезону сгустившимися тучами, Аттал был вынужден дать команду сделать привал. Они разбили лагерь без огней в скопище валунов на склоне холма, где Экталис выставил дозорных, и большинство спутников заснуло. Но только не Аттал.
Шлем застал его сидящим в одиночестве и наблюдающим за дорогой на север.
- Тебе надо отдохнуть, - заметил воин.
- Не могу. Мысли, планы, страхи - они витают в голове как злые осы.
- Сколько еще до лесов Заклятия? - спросил Шлем, и лунный свет сверкнул на его металлическом лице.
- Еще день - так сказал нам Бронт.
- Ну что ж, - молвил Шлем, вставая. - У нас есть два варианта - спастись или погибнуть.
- Весьма обнадеживающе, - оскалился Аттал.
- Я тоже так думаю, - ответил Шлем, улыбнувшись, и пошел меж валунов к месту ночлега.
Македонянина окутала тишина, и холодный ветер повеял в лицо. Где-то с час он сидел один, печальный и безнадежный. Затем перестук лошадиных копыт вырвали его из забытья. Быстро вскочив, он выхватил меч. Почему часовые не предупредили их? Лошадь подъехала к валунам, и Фина спешилась.
Аттал спрятал меч в ножны и подошел к ней. - Где Парменион? - спросил он.
- В Спарте, готовит армию.
- Зачем? Он должен быть здесь, с нами. Пусть Царь Спарты сам ведет свои сражения.
- Парменион - и есть Царь Спарты.
- Что еще за блажь?
- В горле пересохло. Дай немножко воды, тогда и поговорим, - сказала Фина, отошла и села на склоне холма. Он выполнил ее просьбу и сел рядом, пока она утоляла жажду. Она постепенно разъяснила события, которые привели к такому решению Пармениона, и проблемы, с которыми он столкнулся.
- Но ведь никакой надежды на победу нет, - сказал Аттал. - Я не
стратег
, Фина, но даже я знаю, что первая задача в сражении - сдержать неприятеля по флангам. Если не можешь этого сделать, значит будешь окружен и разбит. Пять тысяч человек не в состоянии сдержать то войско, что мы видели на равнине.
- Знаю, - утомленно ответила она.
- То есть, ты говоришь, что он там погибнет? За что? Во имя Гекаты, за что?
- Он - человек чести.
- Чести? При чем тут честь? Он ничем не обязан этим людям. Его долг - это Александр, и его Царь.
- Но Александр под твоей опекой - а Парменион доверяет тебе.
- Ну, и черт с ним! Он что, считает, что он бог и способен победить любого, кто встанет у него на пути? Да Филиппос его уничтожит.
Фина потерла усталые глаза. - Парменион хочет, чтобы ты взял Александра в лес и нашел Бронта. Когда окажемся там, обсудим его план.
- Если этот план предусматривает наше с Александром возвращение в Македонию, то я поддержу его - но не жди от меня, что я поеду в город или приму участие хоть в одной бессмысленной битве против Царя-Демона.
Холодный ветер пробежался по спине Аттала, и свистящий голос заставил его съежится. "Как это мудро с твоей стороны", - прошипел он. Аттал резко обернулся с мечом в руке. Но перед ним мерцала лишь бледная фигура, казалось, сотканная из тумана. Постепенно она сгустилась, образуя тело широкоплечего мужчины, бородатого, властного, один глаз которого сверкал золотом. Фина сидела тихо, не произнося ни слова. "Ах, Аттал", - зашептал Филиппос, - "как странно видеть тебя на другой стороне. Всё в твоем сердце и душе говорит о том, что ты - мой. Ты должен был маршировать рядом со мной. Я могу предложить тебе богатства, женщин, земли, целые империи. И почему ты воспротивился мне? Из-за ребенка, который однажды убьет тебя. Отдай его мне - и этой угрозе будет положен конец".
- Я не служу тебе, - ответил Аттал, и его голос охрип.
"Нет, ты служишь меньшему подобию меня. Ты идешь за человеком. А здесь ты можешь пойти за богом. Эта идея тебе нравится, не так ли? Да, я могу читать в твоем сердце. Дворцы, Аттал, целые народы под твоей пятой. Ты можешь стать царем".
- Его посулы ничего не стоят, - сказала Фина, однако ее голос звучал слабо и глухо.
"Он знает", - говорил Филиппос. "Он знает, что я говорю правду; он знает, что воины с такими талантами, как у него, всегда вызывают злость и зависть мелких людишек. Даже Филипп обратится против него в один прекрасный день. Но здесь - со мной - он может добиться всего, чего жаждет душа. Разве не так, Аттал?"
- Да, - ответил мечник, - я мог бы служить тебе.
"Так сделай это. Приведи ребенка ко мне. Или дождись, пока прискачут мои всадники. В любом случае я вознагражу тебя".
Царь-Демон замерцал, его фигура стала исчезать. Аттал повернулся к Фине. - Нам не победит его. Не победить.
- Что будешь делать?
- Оставь меня, Фина. Мне надо подумать.
- Нет, - сказала она. - Этого тебе как раз не надо делать. Тебе надо почувствовать. Он назвал Филиппа мелким человеком. Ты с этим согласишься?
- Не имеет значения, соглашусь я или нет. В жизни есть только победа или поражение. Филиппос - победитель.
- Победа или поражение? Да ведь жизнь - это не состязание, - сказала она ему. - Человек, который побеждает во всех битвах, но доживает жизнь в одиночестве, нелюбимый всеми, не победитель. Сколько бы ты ни возражал, ты сам это понимаешь. Если бы ты этого не понимал, то не служил бы Филиппу так преданно. Будь честен, Аттал, ведь ты его обожаешь.
- Да, это так, - закричал Аттал, - и это делает меня таким же дураком, как Парменион. Однако здесь я могу стать царем!
- Конечно можешь. И всё, что тебе надо для этого сделать, - это предать Филиппа и смотреть, как убивают его сына.
Аттал на мгновение замолчал, понурив голову. - Я предавал людей и раньше, - сказал он затем. - Это не трудно.
- Ага, но предавал ли ты когда-нибудь друга? - спросил Шлем, выходя из тени.
- У меня никогда не было друзей, - ответил Аттал.
- А как же этот... Филипп?
Аттал вздохнул. - Он доверяет мне. Он знает, кто я есть и какие поступки совершал, но всё же доверяет мне. Он даже называет меня своим другом. - Он вдруг рассмеялся полным горечи смехом. - И я действительно его друг. Я готов умереть за него... и, видимо, умру.
- Ну, - сказал Шлем, - если дискуссия окончена, то я, пожалуй, пойду обратно спать.
Аттал повернулся к Фине. - Я не предам мальчишку.
Она встала и подошла к нему. - Ты лучше, чем сам о себе думаешь, - проговорила она.
***
Дерая посмотрела в светлые глаза мужчины. Он покачал головой. - Я такой, какой есть, - прозвучал его ответ. Она смотрела, как он вернулся к скоплению валунов и лег там один. Она спешно вылетела из телесной оболочки, заглушая его страхи и относя его в убежище сна.
Ее дух странным образом воспрянул. Филиппос ошибался. Он читал Аттала, и прочел верно, однако допустил ошибку. Это была первая трещинка в неуязвимой броне Царя-Демона. Тиран ошибся.
Дерае верилось в это с трудом. Из всех людей, кого можно было соблазнить, Аттал казался самой легкодоступной жертвой. И всё же он отверг все обещания, хотя его темная сторона и вопила о том, чтобы их принять.
Жрица села, опершись спиной о валун. В тот миг, когда явился Филиппос, она подключила свое сознание к Атталу, чтобы усилить его волю, помочь ему. Но оказалось, что этого не понадобилось. Была в македонянине одна дрожащая нить, которая сияла во мраке его души: его любовь к Филиппу.
Откуда она взялась, удивлялась Дерая? Аттал мог быть обвинен в любых злодеяниях, и всё же он доказал свою непоколебимость. Она улыбнулась.
- Хорошая ночь, - сказал Шлем, присаживаясь рядом с ней.
- Я думала, ты хочешь спать.
Он кивнул. - Однако же почивание без снов похоже на смерть, госпожа.
- Вспомнил что-нибудь о своей жизни?
- Нет.
- Ты выглядишь очень спокойным. Мне бы не понравилось, если бы у меня украли прошлое.
Он улыбнулся, и металлическая кожа растянулась, обнажая бронзовые зубы. - Но я не знаю, каким было это прошлое. Есть нечто сродни блаженству в таком неведении. Быть может, я был злодеем. Быть может, в прошлом есть какие-то деяния, которых я постыдился бы.
- Я не чувствую в тебе никакого зла, Шлем.
- Но ведь мир меняет, затачивает нас, Фина, зло множится злом. Если человек растет со злобой в сердце, то его деяния и будут продиктованы этим чувством. Как Аттал, к примеру. А вот у меня нет воспоминаний. Я не заточен.
- Но суть твоя неизменна, - сказала она. - Ты спас Искандера, рискуя жизнью. И ты знаешь, что такое дружба и преданность.
- Но ведь мальчик способен избавить меня от этого... проклятия. Это дает мне весомую причину сражаться за него.
- Моя жизнь была долгой, - произнесла Дерая, - гораздо более долгой, чем можно судить по этому молодому телу. И опыт подсказывает мне, что зло преуспевает тогда, когда мужчины и женщины слабы. Ты не слаб. Уж поверь мне. Я не говорю, что ты был добрым человеком, или святым - твой навык в обращении с мечом говорит о том, что это не так. Но ты не злодей.
- Поживем - увидим, - ответил он.
***
Парменион стоял с Леонидом и Леархом у северного входа на поле для занятий, бесстрастно глядя, как рабы, слуги и старики строятся перед ними. Между ними ходили офицеры, приветствуя старых боевых товарищей и направляя ветеранов к западному краю, где сотни мечей, щитов и копий были сложены у стены.
В отдалении Парменион слышал стук молотов, ибо городские оружейники самозабвенно трудились, производя как можно больше оружия, наконечники для стрел, острия для копий, мечи и шлемы.
- Сколько людей набралось? - задал вопрос Царь.
- Четыре тысячи, - ответил Леонид, - но поле для занятий много не вместит. Эти, которые собрались к сегодняшнему утру, пришли с юга и востока города. Мы попросили... добровольцев... с севера и запада собраться здесь к вечеру.
- Как мы проследим за такой толпой? - спросил Леарх. - И как мы вколотим в них дисциплину всего за пару дней?
- Я хочу, чтобы рабам передали всего два навыка, - сказал Парменион. - Те, кого мы отберем, должны будут научиться стоять в боевом порядке широкой шеренгой, и еще двигаться тесным строем для атаки.
- Но от этого будет мало проку, - заметил Леонид. - Не важно, как хорош их строй на позиции, ведь едва будет дан приказ на движение, строй сломается. И тогда они превратятся в то же самое, чем являются сейчас - в толпу.
- Знаю. Но обучайте их этим двум формациям. Когда будет отдан приказ, хочу, чтобы они передвигались так же быстро, как лучшие спартанские воины. И еще найдите пятьсот мужчин, способных обращаться с луками; они понадобятся нам, чтобы отбить конницу Македонов.
- Как прикажешь, государь, - отозвался Леонид.
- Хорошо. Я вернусь до обеда, посмотреть на тренировку.
- Желаешь ли, чтобы я присутствовал, когда встретишься с Тамис? - спросил Леонид.
- Нет, - ответил он с загадочной улыбкой. - Если она хороша в своем деле, то она всё поймет. Если же нет, то от нее всё равно не будет никакого толку.
Дворец был почти что безлюдным, когда Парменион въехал в главные ворота. Все слуги мужского пола - кроме Приаста - были на поле для занятий. Спешившись у конюшен, Парменион отвел свою серую кобылицу к стойлу, снял попону из леопардовой шкуры и перекинул ее через перекладину. Лошадь заржала и пошла в стойло, тряся головой и фыркая, дабы оповестить о своем присутствии жеребят в малом загоне неподалеку.
Парменион отправился во дворец, позвал Приаста, и старик мигом выбежал из комнат наверху.
- Мне нужна ясновидящая, Тамис. Приведи ее в мои покои.
- Да, государь, однако не лучше ли будет встретиться с нею в западных садах?
- Считаешь, что мои покои не устроят ясновидящую?
- Нет, не считаю, государь, - с укоризной ответил Приаст, - однако это очень старая дама, а лестницы слишком крутые. В садах же будет прохладно, и я принесу вам туда вина и фруктов.
Парменион согласно улыбнулся и прошел по длинному, холодному коридору в западные сады. Они были прекрасно обустроены, с мощеными тропинками и небольшими фонтанами в виде четырех плакучих ив, кроны которых переливались созданными человеком ручейками. Несколько мраморных сидений было установлено в тени, и здесь Парменион присел отдохнуть, массируя мышцы шеи и спины. Он был усталым и напряженным. Прошлая ночь была проведена в совещаниях - сначала с Леонидом, потом - с умирающим Клеандром и другими эфорами. На рассвете он всё еще бодрствовал, обсуждая стратегические планы с мастерами Бараков, чьих юношей он тоже призвал в действующую армию. Было всего две тысячи парней, достигших пятнадцатилетия, и для них он предусмотрел особую задачу.
Теперь оставалось всего два часа до зенита солнца, и глаза Пармениона слипались сами собой, а спина ныла под тяжестью нагрудника.
Приаст принес обшитые подушки, положил их на скамью, затем снова вернулся с каменным кувшином охлажденного вина и подносом с фруктами - апельсинами, гранатами и яблоками - которые поставил перед Царем.
- Тебе следует немного поспать, - проговорил старик.
- Посплю... скоро.
Здесь было тихо и спокойно, и он откинулся на подушки и закрыл глаза, чтобы подумать. Так много планов нужно было составить, так много стратагем проработать, так много...
Он проснулся в залитой лунном светом низине, бодрый и тревожный. Он был без доспехов, и ночной ветерок приятно обдувал его тело.
- Добро пожаловать, Парменион, - произнес чей-то голос. Он сел прямо и увидел старую женщину, сидевшую под раскидистым дубом.
- Где это мы? - спросил он.
- На нейтральной территории, вдалеке от войны и военной угрозы. Как ты себя чувствуешь?
- Отдохнувшим. Так ты та же самая Тамис, которую я знал, там, в моей Спарте?
- Нет. Но и ты не тот Парменион, которого знаю я. Что я могу сделать тебе в помощь? Должна сказать тебе, что я не стану убивать или помогать убийству.
- Сможешь прикрыть меня от золотого глаза?
- Если ты этого хочешь.
- Я также хочу знать, когда за нами следят. Это крайне важно.
- Твоя встреча с эфорами, а также смерть Хирисофа и Сотерида, были увидены. Как и подготовка добровольцев этим утром.
- А прошлый вечер с Клеандром?
- Я не знаю. Но ты должен принять во внимание, что Филиппос интересуется твоими планами.
- Он видит нас сейчас?
- Нет, - ответила Тамис. - Это только сон. Всё, что ты здесь произнесешь, будем знать только ты и я, и Исток Всего Сущего.
- Хорошо. Где мальчик?
- Он и его спутники недалеко от Земель Заклятия. Но их подстерегает опасность. Более сотни мессенских всадников подстерегают их на пути, и еще больше скачут по пятам.
- Можем ли мы чем-либо им помочь?
- Нет.
Парменион глубоко вздохнул и постарался выбросить из головы свой страх за Александра, концентрируясь только на обороне Спарты. - Крайне важно, чтобы за нами не следили, когда мы будем выходить из города. Все наши надежды возлагаются на это. Но я не хочу того, чтобы Филиппос подозревал, что его... зрение... искажено. Понимаешь?
- Нет, - призналась Тамис.
- Моя стратегия должна быть проста, ибо я поведу в бой новобранцев. Я вынужден зависеть от Филиппоса, чтобы победить. Он будет знать, что моя армия состоит из рабов, стариков и детей, подкрепленная со всех сторон силами спартанской фаланги. Тогда его стратегия будет основана на этом знании. И моя единственная надежда... наша единственная надежда... - это одурачить его.
- Каким образом?
- Я заставлю его атаковать мою сильнейшую сторону.
- А как это касается войска, которое выдвинется из Спарты?
- Я бы предпочел не рассказывать об этом сейчас, госпожа. Не хочу тебя обидеть.
- Понимаю, - мягко сказала она. - Ты не знаешь меня, Парменион, и поэтому не спешишь мне доверять. Разумно. Я преподнесу тебя дар, который поможет; ты найдешь его, когда вернешься в мир плоти. Когда он будет излучать тепло, ты поймешь, что за тобой следят, и до тех пор, пока ты носишь его, ни одна злая сила не сумеет проникнуть в твой разум и прочесть твои мысли.
Он проснулся, чувствуя себя бодрым, без следа боли или усталости. Он сел прямо, осмотрелся и увидел, что солнце всё еще немного не дошло до зенита. Наполнив кубок, он отхлебнул вина, всё еще прохладного. В сад пришел Приаст, встал и поклонился ему.
- Печальные известия, повелитель, - проговорил он. - Тамис не придет. Она умерла этой ночью.
Парменион беззвучно выругался и хотел что-то сказать, как вдруг ощутил теплое сияние у себя на шее. Он поднял руку, и пальцы коснулись ожерелья, которое теперь было на нем.
- Спасибо тебе, Приаст, это всё.
- Мы сможем одержать победу без ее помощи? - спросил старик.
- Нет, - ответил Царь. Поднявшись, он вышел из сада и вернулся в свои покои. Сверкающее бронзовое зеркало было встроено в стену, и он остановился возле него. Ожерелье было сделано из переплетенных золотых проволок, на которых висел фрагмент золотистого камня, испещренного черными прожилками.
Оно по-прежнему было теплым. Парменион заметил движение в зеркале, туманная фигура всплыла под расписным потолком, но едва он посмотрел в ее сторону, как она тут же замерцала и исчезла.
Тепло ожерелья угасло.
- Спасибо тебе, Тамис, - прошептал он.
***
- Всё это очень удручает, - произнес Леонид, когда они с Леархом вошли в небольшой андрон, где их ожидал Парменион. Тут было только пять скамей, расставленных вокруг мозаичного пола, изображавшего то, как богиня Артемида превращает охотника Актеона в оленя. Леонид присел. - Так много людей, и у них так мало способностей, - заключил он. Сняв шлем, он положил его на пол у своих ступней и поднял ноги, чтобы вытянуться на кушетке. Приаст налил два кубка вина и протянул их молодым офицерам.
- Да на это понадобятся месяцы, - вставил Леарх со вздохом. - И даже тогда...
Парменион посмотрел на обоих и выдавил улыбку. - Слишком много хотите, - обратился он к ним. - Это был всего лишь первый день. Что до меня, так я доволен прогрессом. Лучники выглядят обнадеживающе, и я весьма доволен офицером, который отвечает за их подготовку... Дарикл? Хороший человек. Завтра будет еще лучше.
- Должно быть лучше, - сказал Клеандр, стоя в дверях. - Наша разведка доложила, что Филиппос готов выступать.
Парменион встал, приглашая эфора войти в комнату. Лицо Клеандра покрывал обильный пот, глаза горели жаром лихорадки.
- Садись, мой друг, - вежливо произнес Парменион, подводя его к скамье. - Я вижу, как ты мучаешься.
- Конец мой близок, - прошептал Клеандр. - Мой лекарь говорит, что я не доживу до сражения. Постараюсь его разочаровать.
- Да, ты сможешь, - согласился Парменион. - Ты
должен
. Ведь ты будешь руководить обороной города. Старшие ветераны и юноши будут под твоей командой. Хочу, чтобы большинство улиц были забаррикадированы, кроме Выходной Улицы и Аллеи Афины.
- Но ведь они ведут на
агору
, - изумился Леарх. - Вражеская кавалерия сможет легко проскакать к центру города.
- Именно там я и хочу их увидеть, - сказал Парменион с холодным выражением лица. - Там они и найдут свою смерть, сотнями.
Построение планов затянулось до глубокой ночи, пока в конце концов Клеандр не заснул, а два спартанских офицера не ушли в Дворцовые Казармы. Приаст накрыл спящего Клеандра шерстяным одеялом, и Парменион покинул комнату, уйдя в свои покои.
Луна стояла высоко, но, несмотря на свое переутомление, спартанец не мог уснуть. Мысли его были обращены к Атталу и Александру, и его беспокоило то, что Фина так и не установила контакт. Страх его возрастал, но он отринул его. Проблемы надо решать по одной, успокоил он себя.
Приаст оставил кувшин с холодной водой и фрукты у его постели. Парменион свесил ноги с постели и стал пить. Ночной воздух холодил его кожу, и он вышел на террасу посмотреть на спящий город.
Он думал о Филиппе и Македонии, о Федре и о своих сыновьях. Так далеко... так невозможно далеко.
Тебе не победить
, сказал голос его разума.
Он вновь видел, как рабы наталкиваются друг на друга, пытаясь выполнить выкрикиваемые приказы. Три человека были серьезно ранены во время вечерней тренировки. Один зазевался и упал на меч; второй повернулся не в ту сторону и столкнулся с другим новобранцем, неудачно упав и сломав ногу; третий получил в плечо пущенную по неосторожности стрелу. Не самое прекрасное начало для новой армии Спарты.
Он вспомнил людей, которых готовил раньше в Македонии - Феопарла, Коения, Никанора... и представил, как они ведут полки через врата, чтобы встать вместе с ним против Тирана. "Десять лет своей жизни отдал бы я за то, чтобы увидеть это воочию", прошептал он.
Но и эту мысль он выкинул из головы. Работай с тем, что у тебя есть, приказал он себе. Пять тысяч превосходных воинов. Спартанцев. Никакое сражение не может быть проиграно, когда такие мужи стоят наготове.
Не пытайся обмануть себя.
Он услышал, как дверь в его покои открывается, и учуял сладковатые духи Дераи.
- У меня нет ни времени, ни сил, чтобы препираться с тобою, госпожа, - сказал он, когда она вошла. Ее волосы были неубраны, свободно ниспадая на плечи, и на ней был только длинный льняной
гиматий
, вышитый золотом.
- Я не собиралась препираться, - ответила ему она. - Как проходит подготовка?
Он пожал плечами. - Поживем - увидим, - был его ответ. Проведя весь день в воодушевляющих речах для своих офицеров, он не удивился, что больше не осталось сил на ложь.
- Почему ты сказал, что любишь меня? - спросила она, выйдя к нему на террасу.
- Потому что это правда, - просто сказал он.
- Тогда почему ты ни разу не говорил этого раньше?
Он не мог ответить. Он едва стоял, глядя на ее лицо в лунном свете, впитывая глазами живую красоту, изучая каждый контур. Она была постарше Дераи из его снов и воспоминаний, но по-прежнему молода, губы ее были такими же пухлыми, а кожа - такой же мягкой. Он почти не заметил, как его руки плавно легли ей на плечи, как пальцы скользнули под накидку, поглаживая ее кожу и чувствуя тепло ее тела.
- Нет, - прошептала она, отстраняясь от него. - Это не ответ.
- Знаю, - сказал он, позволив рукам упасть и войдя вслед за ней в покои.
- Ни разу за два года ты не посылал за мной, никогда не просил меня разделить с тобой постель. И вот теперь - когда Спарта на грани крушения - говоришь, что любишь меня. Это не поддается здравому смыслу.
Он улыбнулся. - В этом мы с тобой сходимся, - признался он. - Выпьешь вина? - Она кивнула, и он наполнил два золотых кубка, не озаботясь добавить воды. Он молча протянул ей кубок, затем лег на длинную кушетку у оконной стены. Дерая села на стул напротив него.
Какое-то время оба молчали, потягивая вино. - Ты правда любишь Нестуса? - наконец задал он вопрос.
Она покачала головой и улыбнулась. - Раньше думала, что любила, когда отец впервые сосватал нас. Но чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я видела, какой он занудный и раздражительный на самом деле.
- Почему же ты защищала его так отчаянно?
- Он был тем, что ты отнял у меня, - ответила она. - Понимаешь?
- Думаю, да. Брак с Нестусом был бы равным, и в нем ты смогла бы играть свою роль. Но вместо этого тебя использовали для того, чтобы генерал с холодным сердцем смог стать Царем. Каким же глупцом я был!
- Почему ты никогда не просил меня разделить с тобой ложе? Эта мысль причиняла боль?
- Давай не будем говорить ни о прошлых печалях, ни о прошлых глупостях. Тот, кем я был, погиб при Мантинее; тот, кем я стал, может погибнуть через несколько дней. Сегодня - есть сегодня, Дерая. Это всё - что вообще может быть в жизни. Это сейчас. - Свесив ноги с кушетки, он встал, протянув руку к ней. Она взялась за нее, и он притянул ее ладонь к себе, затем опустил и нежно поцеловал в щеку. Накопившаяся страсть заставляла его дрожать всем телом, и он отчаянно желал сорвать с нее одежды и на руках отнести в постель. Он не сделал этого. Только гладил кожу ее шеи и плеч, потом запустил пальцы в ее рыже-золотые волосы. Она прижалась к нему, и он ощутил жар ее тела сквозь накидку. Его руки проскользили вниз по ее спине, задержавшись на бедрах, и она подняла голову. Он нежно поцеловал ее в губы.
Ее руки обняли его, пальцы чертили линии по напряженным мускулам его спины. Едва она коснулась его, как тепло проникло внутрь, расслабляя его тело. - У тебя исцеляющие руки, - прошептал он.
- Молчи, - ответила она, поднявшись на носках, чтобы вновь поцеловать его. Он снял ее гиматий, стянув его с плеч Дераи, уронил одежду на пол и ощутил ее груди у себя на груди, напрягшиеся соски прижались к его коже.
Он отнес ее на ложе, лег рядом - правой рукой лаская ее бок, прочертив невидимую линию по внешней стороне бедра. Медленно он поменял направление движения, в этот раз по внутренней стороне бедра, его рука поднялась и легла на мягкие, шелковистые волоски. Она застонала, и его пальцы нежно проникли в нее. Парменион был почти без ума. Дерая была для него всем. Это было не то сумасшедшее, похотливое желание, которое одолевало его в постели Олимпиады той роковой ночью, но желание, рожденное в годами накопленных чувствах и пустых мечтах. Она была здесь, с ним. Не мертвое тело, не белые истлевшие кости на дне моря, а живая, здесь! Любовь, которую он потерял целую жизнь назад, снова вернулась к нему.
Образы из прошлого калейдоскопом кружили в его голове, когда он поднялся над ней, чувствуя, как ее ноги обхватывают его бедра. Пять блаженных дней в Олимпии, когда солнце светило во всей своей красе, небо было кристально чистым, а двое возлюбленных послали к черту целый мир с его законами. Он снова видел улыбку юной Дераи, слышал эхо ее звонкого смеха в горах.
Снова вместе! Страсть овладела им полностью, и он внезапно, блаженно, забылся в настоящем. Не было ни Царя-Демона, ни армии зла. Не было ни Врат между мирами, ни чародеев, ни разных разветвленных будущих.
Сейчас
- вот что было для него абсолютно всем.
Дерая выгнула спину и закричала, еще и еще. Но он не останавливался... не мог остановиться. И когда страсть стала слишком сильной, чтобы ее вынести, он почувствовал, как душа вылетает из него, и потерял сознание - падая во тьму столь сладостную и столь всеохватывающую, что в последнее осмысленное мгновение он вовсе не хотел просыпаться.
Холмы Гифеума
Аттал вонзил меч в грудь противника, тут же извлек его и столкнул тело через валуны. Следом на холм забрался второй и метнул короткий дротик в македонянина. Аттал бросился в сторону, и пролетевшее мимо острие вонзилось в спину коринфского воина, который сражался рядом со Шлемом.
Восстановив равновесие, Аттал ринулся на копьеметателя, но тот скрылся из виду.
- Ну же, сукины дети! - крикнул Аттал. - Где вы там?
Однако мессенцы отступили от укрепления из валунов, унося с собой раненных. Аттал обернулся, осматривая защитников. Трое коринфян были мертвы, еще четверо тяжело ранены. Чародейка помогала вылечить наиболее серьезные ранения, в то время как Александр сидел рядом с ничего не выражающим лицом.
Аттал вытер кровь с небольшого пореза на голове и подошел к Шлему. - Сколько? - кратко спросил он.
- Мы убили двенадцать, и еще быть может шестерых вывели из строя.
- Недостаточно, - буркнул Аттал.
- Скоро убьем еще, - сказал Шлем.
Аттал усмехнулся. - А ты начинаешь мне нравиться. Стыдно будет тут умереть.
- Что ж, мы еще живы, - заявил воин.
К ним присоединился Экталис. - Нам больше не удержать эту позицию длительное время. Наши ряды поредели.
- И так вижу! - проворчал Аттал. - Ты предлагаешь сдаться?
- Да нет, всего лишь констатирую очевидное. Еще одна серьезная атака - и они преодолеют наш каменный круг. А внутри него у нас не будет шансов сдержать их.
- У тебя есть план?
- Мы можем спастись бегством. В лесу им будет трудно нас преследовать.
Аттал взобрался на ближайший валун, изучая взглядом заросли, сгустившиеся меньше чем в миле от них. Так близко - но эти деревья с тем же успехом могли расти и за океаном, ибо более тридцати воинов поджидали внизу, а их скакуны были аттической породы - на несколько ладоней выше македонских и коринфских лошадей, и гораздо более быстроногие. - Мы и полпути не преодолеем, - сказал он Экталису, - а на равнине они перебьют нас по одному.
- Тогда нам остается только биться и погибать, - произнес коринфянин.
Аттал подавил свой гневный ответ и только кивнул. Они скрылись от первого разъезда, но второй отряд их перехватил. Шлем заметил круг из валунов, и там они укрылись.
Но попасться в миле от леса! Аттал чувствовал, как в нем вскипает ярость. Всё это было по вине Пармениона. Останься он с ними, ничего бы этого не случилось. Но нет же: ему надо было играть в героя.
- Еще и новые идут, - сказал Шлем, и Аттал посмотрел на север. Облако пыли говорило о приближении еще как минимум пятидесяти мессенских всадников.
Мечник исторг проклятие. - Да пусть хоть всей ордой идут. Какая разница? Тридцать конников - это уже выше крыши. Все равно, будет их восемьдесят - или сто восемьдесят. - Он снова выругался.
Внизу мессенцы ждали своих товарищей, и Аттал увидел, как два неприятельских офицера отошли в сторону от остальных обсудить стратегию. Солнце начинало садиться, и небо над далекими горами стало пламенно-красным.
Фина подошла к Атталу. - Я отведу Александра в лес, - сказала она негромко.
- Они вас схватят, - возразил он.
- Они нас даже не увидят, - сказала она, вздыхая. - Но для тебя и остальных я не смогу сделать то же самое. Силы мои сейчас истощились, но и на самом пике их бы не хватило на то, чтобы скрыть такой большой отряд.
Аттал отвернулся, эмоции кипели в нем со смертельной яростью. - Забирай его! - выговорил он. - Забирай его, чтоб тебя!
Мгновение жрица стояла молча, затем отвернулась и отвела Александра к лошадям, усадила его в седло и села за ним. Коринфяне наблюдали за ней в молчании, а Шлем подошел и встал рядом с лошадью.
- Куда направляетесь? - спросил он тихо.
- В лес. И меня никто не остановит.
- Мальчик важен для меня. Если он пропадет, я умру, так и не узнав своего прошлого.
- Знаю. Но его судьба выше твоих желаний.
- Не для меня, госпожа.
- Тогда тебе надо сделать выбор, Шлем, - сказала она нейтральным тоном и с бесстрастным лицом. - Можешь достать меч и остановить меня. Но тогда ребенок достанется Царю-Демону. Ибо вам не удержать этот холм от воинов, которые его окружили.
- Это правда, - согласился он. - А, ладно, поезжай с миром, госпожа. - Он поднял руку и похлопал Александра по ноге. - Надеюсь, ты завершишь странствие успешно, парень. Скверно это, погибать ни за что.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ