Александр кивнул, но ни слова не сказал.
Фина тронула поводья, и лошадь двинулась между валунами, медленно спускаясь по склону. Аттал, Шлем и коринфяне смотрели, как она ехала по равнине прямо к мессенцам. Никто не попытался остановить ее, словно никто из них ее не замечал, и македонская кобыла прошла через стан врага прямо к деревьям.
Аттал достал водяной камень из заплечного мешка и принялся точить свой меч.
- Что ж, по крайней мере врагов получилось одурачить, - проговорил Шлем.
- Отличное утешение для меня, - процедил Аттал сквозь зубы.
- Ты всегда такой ворчун? - отозвался воин.
- Только перед смертью.
- Ясно. То есть, ты не считаешь, что мы можем победить?
Аттал встал, глядя Шлему в лицо, его ярость была близка к безумию. И тут он увидел широкую ухмылку на металлическом лице, веселый блеск в бронзовых глазах. Всё напряжение разом покинуло македонянина, и он улыбнулся с внезапной веселостью. - Как насчет побиться об заклад? - предложил он.
- На что? - спросил Шлем.
- На то, что я убью больше.
- А на что спорим? У меня монеты нет.
- И у меня. Поспорим, ну, скажем, на тысячу золотых?
- Ты уже убил троих против моих двух, - заметил Шлем. - Думаю, нам надо начать с нуля, и считать их со следующей атаки.
- Так ты согласен?
- На все сто, - сказал Шлем.
- Идут! - закричал Экталис.
***
Жрица въехала под сень деревьев и остановила лошадь. Александр сидел молча с прямой спиной, тело его дрожало от напряжения. Ее Дар осторожно подтянулся к нему.
"Оставь меня!" - пришел сигнал с такой вспышкой духовной энергии, что жрица согнулась в седле и вскрикнула. Вокруг послышался стук копыт, когда из зарослей вышли кентавры, держа в руках луки с наложенными на тетивы стрелами.
- Добро пожаловать, Искандер, - произнес высокий, белобородый и могучий кентавр, чья золотистая шкура переходила в пегую на боках, а длинный хвост был белее барашковых облаков. - Меня зовут Эстипан. Следуйте за мной, и я проведу вас к Гигантовым Вратам.
- Нет, - ответил Александр. - Думаете, я восстановлю Заклятие, пока мои друзья и те, кто мне служит, погибают у меня на глазах? Ты видел бой на холме. Я это знаю, ибо сила моя велика. Ты, Эстипан, задавался вопросом, стоит ли вступаться за меня. Ты сказал своему брату, Орасу, что если бы я был Искандером, я доехал бы сам. Что ж, я доехал. Теперь вы должны выполнить мои условия.
Эстипан вскинулся на дыбы, его передние копыта громко ударили в землю, лицо побагровело. - Ты не можешь отдавать здесь приказы! - прокричал он. - Ты здесь для того, чтобы выполнить свое предназначение.
- Нет, не так! - возразил Александр. - Я здесь для того, чтобы решить вашу судьбу. Но прежде вы еще должны заслужить мою дружбу. Поняли? Дела, а не слова. А теперь прикажи своим собратьям атаковать мессенцев. Если не сделаешь этого, я поеду назад погибать со своими друзьями. И тогда уже я не вернусь, Эстипан, так что Заклятие умрет, и все его создания исчезнут с лица земли.
Пегий кентавр вздохнул, остальные уставились на него, ожидая приказов. - Если твоя сила так велика, - сказал он наконец, - то почему же ты сам не спас своих друзей?
- Потому что я проверяю вас, - процедил Александр. - Но хватит этой болтовни! Фина, вези меня обратно. Мое странствие подошло к концу.
- Нет! Если понадобится, я силой отведу тебя к Вратам, - прорычал Эстипан.
- Ты так уверен? Ну что ж, давай, трус, испытай на себе прикосновение Смерти!
- Я не трус!
- Дела, а не слова, Эстипан. Не рассказывай мне - а докажи!
Эстипан снова встал на дыбы. - За мной! - воскликнул он и галопом помчался на равнину. Шестьдесят с лишним кентавров с луками и ножами поскакали за ним. Александр обмяк и опустился на руки Фины.
- Я так устал, - прошептал он, когда она спешилась и положила его на землю. Мальчик лежал, положив голову на руку. Через несколько секунд он уже спал. Фина обернулась к холму. Воины взбирались на него, с такого расстояния похожие на муравьев. Но кентавры были уже близко.
Вылетев, она соединилась с сознанием Аттала. Однако она не стала говорить, ибо он отчаянно бился с несколькими противниками, и она не рискнула отвлекать его. Усевшись на траву, она позволила своей душе отправиться в свободный полет, устремившись к холму. Только трое были еще живы - Шлем, Экталис и македонянин - и их теснили к западной стене из валунов.
Она увидела, как Шлем блокировал рубящий удар, обратным взмахом перерезав противнику горло. - Семеро! - воскликнул он. - Теперь тебе меня никак не переплюнуть, мечник!
Эти слова озадачили Фину, но она заметила улыбку Аттала.
Воспарив выше, она увидела, что кентавры добрались до подножия холма, и их стрелы полетели в мессенцев, пока те штурмовали валуны. В панике, враги на холме повскакивали в седла. Но внутри круга из валунов продолжался бой. У Шлема были порезаны обе руки, и из его правого бедра сочилась кровь. У Аттала не было новых ран, но рубец на его голове превратился в рваную красную линию. Экталис не был ранен, но быстро уставал. Аттал блокировал стремительный удар и толкнул атакующего плечом. Тот завалился вниз, но Аттал поскользнулся в луже крови и упал вместе с ним. Два воина ринулись добивать его. Экталис бросился им наперерез, остановив одного проникающим ударом в живот, но меч второго вонзился сзади в шею Экталиса, мгновенно его убив.
Аттал быстро вскочил на ноги и продолжил сражаться, спина к спине со Шлемом.
Один воин кинулся на Аттала, но в темя ему попал наконечник стрелы, он запнулся и упал. В воздухе засвистели новые стрелы, и выжившие мессенцы отступили, побросав мечи и разбегаясь кто куда. Шлем пошатнулся, но Аттал его поддержал.
- Сколько? - спросил Аттал.
- Девятеро. А у тебя?
- Шестеро. Я должен тебе тысячу золотых слитков.
- Я согласен и на одну чашу хорошего красного вина да мягкую-мягкую женщину.
Белогривый кентавр простучал копытами по площадке, аккуратно переступая мертвецов. - Нас прислал Искандер, - сказал он.
Аттал посмотрел на мертвого Экталиса. - Вы малость припозднились, - проговорил он мрачно.
Спарта
Парменион пробудился перед самым рассветом. В комнате было темно, только тонкий луч лунного света просачивался через окно на террасу. Он был в одиночестве... и в холоде. Сев прямо, он растер кожу на плечах. В комнате словно зима стояла, и он осмотрелся в поисках одеяла или плаща. Единственное тепло, которое он чувствовал, исходило от ожерелья у него на шее.
В луче света что-то промелькнуло, и Парменион скатился с постели, выхватив из ножен меч.
- Покажись! - велел он.
Полупрозрачная фигура прошествовала в лунном свете. Шок был неописуем. За исключением золотого глаза человек выглядел в точности как Филипп - волосы и борода блестели как шерсть пантеры, движения были уверенными и экономными. Но это был не Филипп, и Парменион съежился перед духом Царя-Демона.
- Боишься меня? Разумно, - произнес человек. - Но ты встал против меня, и это глупо. Я знаю о всех твоих действиях, читаю все твои мысли. Все твои планы передо мной как на ладони. Так почему ты упорствуешь в этой бессмысленной борьбе?
- А что ты ожидаешь услышать? - вопросом ответил Парменион.
- Есть дитя с золотыми волосами. Доставь его ко мне, и я пощажу и тебя, и твой город. Он же для тебя ничего не значит; он даже не из этого мира. Он - демон, и несет в себе семя зла, которое должно быть уничтожено.
- Демон, говоришь? Тогда он должен быть тебе другом, Филиппос?
- Я - человек, Парменион, - ответил Филиппос, вкрадчивым и дружелюбным тоном, его золотой глаз сверкал бледным светом. - Мои деяния - только мои. Тебе следует это понять. Ты - воитель и превосходный полководец; ты ближе всех подошел к тому, чтобы победить меня. Но ведь и я, Парменион, всего лишь царь-воитель, выстраивающий свою империю. Так было от начала времен. Великие люди всегда будут стремиться к власти. Посмотри на меня! Ты видишь демона?
- Я вижу человека, который расчленил собственных детей в стремлении стать богом. Я вижу проклятого человека. Не пытайся соблазнить меня, Филиппос. Тебе меня не купить.
- Один ребенок за целый город? И этот ребенок даже не из Спарты! Ты рехнулся или просто поглупел?
- От твоих метаний мне ни тепло ни холодно, - промолвил Парменион. - И ты неправ, я тебя не боюсь. Я многое понял в сражении при Мантинее. Я понял, что ты скверный полководец, лишенный каких-либо стратегических талантов. Ты полагаешься лишь на свой колдовской глаз, который обеспечивает тебе победу, но без него ты - ничто. Через несколько дней ты столкнешься с мощью Спарты. И тогда познаешь поражение и смерть. Ибо я знаю, как убить тебя, Филиппос.
- Теперь я понял, что ты безумен. Я неуязвим и неистребим. Ни сталь, ни яд не способны меня убить. Веди свои пять тысяч, и свою армию из рабов и стариков. Посмотрим, на что они способны в схватке с войском Македона! И никакая фальшивая богиня не спасет тебя на сей раз. Я прикажу захватить тебя живым, и буду смотреть, как с тебя живьем сдирают кожу.
Парменион рассмеялся. - Уж не страх ли я вижу, демон? Ну и как он тебе на вкус?
Царь замерцал, его образ стал меняться, черты исказились, растянулись, и его глаза стали багровыми огнями на заросшем сером лице, а рот стал большой безгубой пастью с длинными клыками. Сквозь темные волосы проросли черные витые бараньи рога, увенчавшие бесформенный череп. Чудовище грозно надвинулось, но Парменион твердо стоял на своем месте с обнаженным мечом.
- Страх, человек? - раздался насмешливый голос. - Спрашиваешь, знаком ли мне страх? - Во рту у Пармениона пересохло, но меч он держал крепко. Чудовище остановилось перед ним, горой возвышаясь над худым меченосцем.
- Я - повелитель этого Мира. Он мой. Он всегда был моим, ибо всё сущее рождено из Хаоса. Абсолютно всё. От маленького зернышка до самой большой звезды. Еще до появления людей я ходил по этому миру, и земля под моими ногами кипела, а воздух горел огнем. И я снова буду ходить по нему, когда он будет опустошен и не будет слышно жалких человеческих голосов. Ибо будут только пепел и прах, тьма и холод. Я буду здесь, когда звезды сгорят дотла. И ты решил показать мне, что такое страх?
- Не ты, - поправил Парменион. - А
он
почувствовал страх, иначе ты бы не показался.
- А ты умен, Человек. Но не думай, будто я не знаю, что ты пришелец. Я наблюдал за тобой в лесу и на море, когда потонул корабль смерти. Ты проиграешь, как проиграл твой двойник. Тебе не справиться. Более того, ты и сам знаешь это.
- Что я точно знаю, так это то, что тебя надо остановить. И тебя можно победить. Потому что твоя сила не бесконечна, она зависит от людей, которые служат тебе. Они могут умереть - а значит, ты можешь проиграть.
- Как я и сказал, ты умный человек, Парменион. Но ты обречен. Спартанская армия ничего тебе не даст, а рабы дрогнут и разбегутся при первой же атаке. Твои спартанцы будут окружены и перебиты. Так какой же цели служит твоя оборона?
Парменион не ответил, он не мог ответить, но он взглянул демону в глаза и поднял меч. Демон замерцал и исчез, однако его голос прошептал в последний раз: "Я позабочусь о том, чтобы ты оставался в живых и смотрел, как каждый мужчина, женщина и ребенок этого города будут отправлены на смерть. Ты умрешь последним. Подумай об этом, смертный, ибо это твое будущее!"
Парменион лег обратно в кровать, уронив меч из руки. Его охватило отчаяние, обострив его эмоции и омрачив его совесть. Как мог он мечтать о победе над таким существом? "Я с тобой" - сказал голос у него в голове.
- Фина?
"Да".
- Ты это видела?
"Видела, и я рада тому, как ты выстоял против него. Александр в безопасности; мы почти у Врат, и здесь есть много существ с мощными силами. Филиппосу теперь понадобится вся его армия, чтобы захватить Александра".
Облегчение снизошло на Спартанца. - Хоть одна хорошая новость. Ты передала Бронту мое послание?
"Да. Но он не сумел убедить их прийти к тебе на помощь: они боятся путей Человека - и справедливо боятся. Веками за ними охотились и убивали, предавали и унижали. Всё, чего они теперь хотят - это возрождения Заклятия. Но Бронт, Шлем и Аттал скачут к тебе. Без всех остальных".
- Я едва мог на это надеяться, но даже это не разочаровывает меня.
"Подумай на минутку о другом", - посоветовала она. "Филиппос не способен читать твои мысли, так что по крайней мере твои планы сокрыты от него".
Он улыбнулся. - У меня лишь один план, госпожа. Один гигантский трюк. Если он не удастся, мы все проиграем.
"Лишь один?"
- Нет времени на долгие объяснения, Фина. Один бросок кости - вот всё, что у нас есть.
"Тогда тебе надо это сделать... и ты сумеешь. Ибо ты -
стратег
и надежда всего мира."
Парменион сделал глубокий, успокаивающий вдох. - Филиппос, возможно, и не способен читать мои мысли, но другие узнают мой план в день сражения. Тогда мне понадобится помощь. Царь-Демон должен пребывать в неведении. Если он узнает мою стратегию, то всё будет тут же проиграно. Ты можешь сделать что-нибудь?
На мгновение стояла тишина. "Я подумаю об этом," - пообещала она наконец.
- Рад вновь услышать тебя, - вдруг проговорил он.
"Да пребудет с тобою Исток Всего Сущего, мой... друг."
- Мне бы лучше пять тысяч конников, госпожа.
***
День был долог, жарок и неимоверно утомителен. Рабы, в нагрудниках и кожаных набедренных юбках, доводили офицеров до белого каления, а те муштровали их до потери пульса. Множество были комиссованы со службы, многие были ранены в ходе боевой подготовки - растянутые сухожилия, проникающие порезы.
Парменион проходил мимо занимающихся отрядов, подбадривая словом офицеров и рядовых, вводя небольшие изменения в методы подготовки, призывая офицеров к терпению в работе с неопытными рекрутами. И так целый день.
Вечером Парменион помогал юношам из Бараков перекрывать улицы - вынося мебель из домов, наполняя мешки камнями и землей и складывая их на баррикады.
- Хочу, чтобы дротики были сложены на каждой крыше вдоль Выходной Улицы и Аллеи Царей, - сказал он Клеандру. - И чтоб там были парни с крепкими руками, чтобы метать эти дротики. Несколько сотен лучников поставь на агору, за баррикадами.
- Будет сделано, - пообещал смертельно больной мужчина.
Вернувшись во дворец на закате, Парменион провел два часа с Леонидом, Тимазионом, Клеандром и группой офицеров, слушая доклады об успехах в подготовке.
- Еще через два дня у нас будет подразделение воинов с потенциалом, - сказал Леонид. - Но не более пяти тысяч. Остальные будут бесполезны в любой серьезной схватке. Я бы предложил оставить их защищать центр города с Клеандром.
- Согласен, - сказал Парменион. - Но отсеянные люди не должны почувствовать себя бесполезными. Разбейте их на группы по двадцать человек, по командиру на каждую; командиры пусть докладываются Клеандру. В этой битве моральный дух должен встать выше железной дисциплины - давайте мы все это поймем. Не критикуйте человека за неумение обращаться с мечом или за медлительность. И не надо их убеждать, что истинная спартанская выучка достигается годами тренировок. Вы должны выделить лучших из них, всегда поощрять их. Если не можете улучшить их навыки, улучшайте их боевой дух. Обращайтесь с ними как с братьями. Каждый офицер, кому такие методы не понравятся, пусть возвращается в свое подразделение. Я видел сегодня несколько таких, кто орал и ругал рекрутов; это должно прекратиться.
Чернобородый Тимазион подался вперед. - Я принимаю все сказанное тобой, повелитель, но, говоря по правде, не важно, как интенсивно мы тренируем рабов - им всё равно не выстоять против Македонской фаланги. Ибо годы уходят на то, чтобы подготовить человека немедленно выполнять выкрикиваемые команды, быстро передвигаться на местности, перестраиваться на ходу. Нельзя ждать того, что рабы научатся этому за неделю или меньше.
- Тимазион прав, - сказал Ликон. - Войско сильно настолько, насколько сильна его слабейшая часть. У нас нет кавалерии, и крылья войска составят рабы и ветераны. На ветеранов можно положиться, но они слишком стары, чтобы бежать в атаку - а рабы дрогнут и сломают строй.
- Я не стану спорить с вами, друзья, - сказал им Парменион, - но позвольте сказать вот о чем: говорить о поражении или сдаче - это всё равно что призывать их на свою голову. Когда мы верим, что проиграем, мы непременно проиграем. Рекруты - тоже мужчины, и они выполнят свою роль. Поверьте мне - а если не верите, то притворитесь, что верите. Я не стану говорить о поражении или слабости. Мы все здесь воины, и все мы понимаем природу войны. Всё, что вы сказали, - правда... но об этом не надо говорить. Бывало, что битвы выигрывались или проигрывались из-за действий одного-единственного человека. Один человек запаникует - и это передается как чума. Один устоит - и другие встают рядом с ним. Мне не нужно, чтобы рабы шли на битву с поражением в сердцах. Хочу, чтобы они шли в бой как мужчины, с верой и надеждой. Хочу, чтобы они были горды, зная, что их спартанские хозяева высоко ценят их. Мне плевать, что это неправда... но это должно будет показаться правдой. А потом, когда они выполнят свою роль и победа будет нашей, это станет правдой.
- Ты искренне веришь, что мы победим? - спросил Леонид.
- Я не верю - я знаю это! Мы - спартанцы. Им нас не сломить. Нет. Это они сломаются о нас. Их кавалерия объедет нас. Они помчатся в город, потому что знают, что каждый мужчина в войске увидит их и станет бояться за жизни жены и детей, матери и сестры. И потом в атаку пойдет их пехота, превосходя нас числом, пожалуй, что три к одному. Битва будет выиграна или проиграна в течении часа.
- С чего ты так уверен, что их кавалерия проскачет мимо нас? - спросил Ликон.
- Я ознакомился с его методами при Мантинее. Филиппос - не кавалерист; он использует пехоту для всех своих главных ударов. И он хочет взять город. Он хочет его весь, и ему не терпится. Но что важнее прочего, он не хочет вынуждать нас отступить в боевом порядке и оборонять стены Спарты. Он хочет отрезать нас от тыла, а город уничтожить прямо за нами.
- А если ты ошибаешься? - вставил Тимазион. - Как мы выживем в таком случае?
Парменион усмехнулся. - Я не ошибаюсь, но если его конница не атакует город, тогда Клеандр со всеми своими силами выступит из города и соединится с нами на поле битвы. И еще одна вещь. Рабы не должны быть снабжены красными плащами; только спартанцы должны их носить.
- Но почему? - спросил Клеандр. - Ведь цель у нас наверняка такая, чтобы рекруты почувствовали себя как спартанцы?
- Я хочу, чтобы спартанские полки вышли на поле. Хочу, чтобы неприятель ясно видел их.
- Этот день будут помнить очень долго, - буркнул Тимазион. - Пять тысяч спартанцев против сорока тысяч варваров!
- Это будет день, который Македоны не забудут никогда, - пообещал Парменион.
***
Нестус лежал без сна на узком соломенном тюфяке, слушая храп других солдат. Сорок человек спало в длинном помещении, сорок рядовых спартанских солдат, из которых никто не разговаривал с великаном. Он был в полном одиночестве, и обида захлестнула его с головой.
Родной отец отказался принять его, и весть о его позоре разлетелась по всему городу. Друзья шарахались от него на улице, отворачивая лица и притворяясь, что не видят его.
Во рту у него пересохло, и он встал с постели и прошлепал по полу в пустую столовую, где налил себе чашу воды. Холодный ветерок прикоснулся к его спине, и он вздрогнул.
Жизнь была такой многообещающей каких-то два года назад. Он любил Дераю, и уже была запланирована свадьба. Его отец так гордился им. Родственная связь с царским домом - зять будущего Царя. Каждый знал, что Леонид был главным наследником, а Нестус был его ближайшим другом. О, сколь яркое будущее, сколь светлое! Оно даже рассеивало чувство разочарования оттого, что приходилось служить полукровке, который стал к тому времени Первым Военачальником Спарты.
Парменион...
Теперь одно только имя его вызывало у Нестуса выделение желчи в горле, заставляя сердце биться чаще.
Тот день огненным клеймом впечатался в его память, и ему никогда не суждено стереться: Агиселай умер, Царем должен был стать Леонид. Собираясь встретиться с другом во Дворце Цены за Скот, он с наслаждением думал о перспективах, которые перед ним открывались. Его ждало повышение? Каким полком станет он командовать в новом чине? Но нет. Он узнал, что свадьба была отменена, и что его невеста - его любовь - была обещана в жены Пармениону, дабы худородный генерал смог стать Царем Спарты.
- Его следовало убить еще тогда, - прошептал Нестус. Он представил, как клинок его меча вонзается меж ребер Пармениона, как свет жизни угасает в глазах ублюдка
Усевшись за длинный стол, Нестус налил еще воды в чашу.
И что стало теперь, спросил он себя? За его позором следует смерть. Разрушение Спарты, резня его народа. Его мысли обратились к Дерае, и он представил, как ее выволакивают из дворца, насилуют и затем убивают презренные варвары.
Проклятие богов нависло над городом в наказание за то, что полукровка взошел на его престол!
В комнате становилось холоднее, но Нестус едва это замечал.
Почему ты должен оставаться?
Мысль так и крутилась в его сознании, поражая своей простотой. "Но куда еще мне податься?"
На Крит. У тебя есть друзья на острове... и есть монета.
"Я не могу бросить своих друзей, свою семью."
Они бросили тебя. Избегали тебя на улицах.
"Я поступил неправильно. Поднял меч на Царя."
На полукровку? На человека, который прибегнул к темному колдовству, чтобы заполучить трон и отнять у тебя женщину?
Колдовство? Эта мысль никогда раньше не посещала его. Конечно, в этом всё и дело. Леонид был околдован. Как иначе благородный спартанец отказался бы от своих законных прав на престол?
Убей его.
"Нет. Нет, я не могу."
Как герои прошлого, убей человека, укравшего твою невесту. Возьми то, что твое по праву. Дерая любит тебя. Спаси ее. Забери ее из города - туда, где безопасно, на Крит.
"Туда, где безопасно, да! Я должен спасти ее. Она любит меня; она пойдет со мной. Там мы будем счастливы. Небольшой путь верхом до Гифеума, затем плавание на корабле. Да! Убить полукровку и вернуть то, что мое! Да!"
Холод исчез, и в комнате стало душно и жарко. Внезапная перемена заставила Нестуса вздрогнуть, и он встал, вернулся к своей кровати. Он тихо переоделся в серый хитон и сандалии с ремнями до колен. Потом, взяв с собой плащ и меч, он вышел из казармы.
Дом его отца был темен и молчалив, и он пролез в окно нижнего этажа, крадучись двинулся по комнатам, пока не дошел до комнаты отца. Здесь, спрятанная за резным дубовым сундуком, была ниша в камне стены; в ней было пять больших кожаных мешочков, набитых золотом. Взяв два из них, он выбрался из дома к конюшне. Конюх, спящий на лежаке у двери, проснулся, когда вошел Нестус. Кулак великана врезался в лицо несчастному, разбив тому скулу; конюх повалился без сознания.
Нестус повесил мешки через седло и взнуздал две самых быстрых лошади, обмотал их копыта мягкой материей и вывел на залитую лунным светом улицу. Направившись ко Дворцу Цены за Скот. У главного входа было только два стражника, и оба были ему знакомы. Оставив лошадей привязанными за углом, Нестус прошел через большие ворота и приблизился к стражам.
- Чего тебе здесь надо? - процедил первый. Кулак Нестуса врезал его в челюсть, свалив его наземь без сознания. Затем Нестус бросился на второго, вцепившись ему в горло и с силой сбивая солдата с ног. Шея несчастного сломалась с громким хрустом. Нестус не намеревался его убивать, и он отбросил тело, в ужасе отступив.
Убей второго
, возникла мысль. Нестус выхватил меч и, без колебаний, вонзил его в горло бесчувственного парня.
Толчком открыв дворцовые двери, он вбежал внутрь, затем - по длинной лестнице на третий этаж, направившись длинным коридором в покои Царицы. Сердце его бешено колотилось, в горле пересохло. Дверь в покои Царицы была не заперта, и он приоткрыл ее, скользнув внутрь. Луна ярко светила через окно на террасу, и первым, что он увидел, было ярко-зеленое платье, небрежно брошенное на скамью. Подойдя к нему, он поднес платье к лицу, вдыхая аромат духов, которым оно пропиталось. Его охватило возбуждение, и он прошел в опочивальню, где Дерая лежала поверх одеял. Нестус прошел в дверной проем, посмотрел на ее фигуру, освещенную луной. Царица была обнажена и лежала на боку с подогнутыми ногами, положа голову на левую руку. На лбу Нестуса выступил пот. В лунном свете ее золотистая кожа была белее слоновой кости, но при этом мягкая и теплая, пышущая здоровьем. Он тяжело сглотнул и подошел к постели, положив окровавленный меч на одеяла. Его ладонь протянулась к ее руке, заскользила по коже, вниз, к животу, и вверх, вдоль изгиба ее бедра. Она застонала во сне и перевернулась на спину.
Нестус улыбнулся, мысль о грядущем блаженстве вспыхнула в сознании: дом у моря, слуги, дети...
Она проснулась и закричала, пытаясь отпрянуть назад. Он инстинктивно схватил ее, пальцы вцепились в волосы и притянули ее обратно.
- Перестань! Это же я, Нестус. Я пришел за тобой. Спасти тебя!
Она перестала сопротивляться, ее зеленые глаза застыли на его лице. - Что значит, спасти меня? Ты сошел с ума? Если тебя здесь обнаружат, ты умрешь.
- Плевать. Я убил двоих этой ночью и убью любого, кто встанет у меня на пути. У меня есть план, Дерая. Уплывем на Крит. У меня там есть друзья, мы будем счастливы там. Но прежде оденься. У нас мало времени. Я всё объясню по дороге.
- Ты безумен!
- Нет! Выслушай меня. Город обречен - ничто его не спасет. Это наш единственный шанс обрести счастье. Разве не видишь? Нам суждено быть вместе.
Взглянув вниз, она увидела окровавленный меч. - Что ты натворил?
- То, что должен был сделать, - ответил он, и его рука поднялась, пальцы стали ласкать ее грудь.
Она отпрянула от него. - Парменион тебя за это убьет, - прошептала она.
- Он здесь один. И он никогда в жизни не одолеет меня в единоборстве. Никто не одолеет. Я лучший.
Она внезапно скатилась с кровати. Он надвинулся на нее, но она вырвалась и побежала к двери. Схватив меч, он побежал за ней, но она выбежала в коридор и закричала во весь голос: - Парменион! Парменион!
Он побежал за ней, догнал на верху лестницы и схватил за волосы. - Ах ты шлюха! Говорила, что любишь меня, а теперь меня предаешь!
- Я никогда тебя не любила! - ответила она, высвободив руку и ударив его по щеке. Отбросив ее, он воздел меч.
- Я тебя убью! - вскричал он. Увернувшись от него, она побежала по лестнице, перескакивая по две ступени за раз. Он побежал за ней, но потерял равновесие и упал, ударившись головой. Меч выпал из руки. Вскочив на ноги, он подобрал клинок там, куда упал, на расшитом ковре, покрывавшем лестничный пролет. Он стал озираться в поисках Дераи.
- У тебя меч, - тихо проговорил Парменион. - Теперь используй его!
Царь стоял голый в коридоре, Дерая за ним. - Теперь ты сдохнешь, полукровка, - процедил сквозь зубы Нестус.
Парменион с усмешкой поднял свой меч. Нестус побежал на него, отведя меч для удара в живот, но Парменион шагнул в сторону, парируя клинок и подсекая ногой ногу атакующего противника. Нестус сильно ударился об пол, но быстро поднялся. - Будь хладнокровнее, - посоветовал Парменион прохладным тоном. - Гнев делает мужчину неосмотрительным. - Нестус вновь атаковал, в этот раз пустив клинок по широкой дуге в горло Пармениона. Царь припал на одно колено, клинок просвистел у него над головой, а его меч вонзился Нестусу в пах. Великан заголосил. Парменион высвободил меч и поднялся. Нестус проковылял несколько шагов вперед, затем бухнулся на колени, кровь фонтанировала из вскрытой артерии. Воин попытался подняться, но силы быстро покидали его, и он упал вперед, лицом на холодный камень коридорного пола.
Ярость, казалось, покидала его вместе с кровью.
Что я здесь делаю, думал он?
Он слышал звуки бегущих шагов и голос, кричавший: "Кто-то пытался убить Царя!"
Наверное, так и было, подумал он. А я был здесь, чтобы спасти Царя от убийц.
Да. Успокоившись, он закрыл глаза. Отец будет гордиться мной, подумал он.
***
Парменион отошел от мертвого тела и провел обнаженную Дераю в ее покои, закрыв дверь и бросив меч на пол.
- Он был одержим, - сказала Дерая, подавшись к нему с раскрытыми руками. Он нежно заключил ее в объятия, его руки сжались у нее за спиной, и ни один из них не услышал, как открылась дверь, и не увидел, как вошел Леонид. Спартанский воин мгновение молчал, затем откашлялся.
Парменион обернулся, но не стал выпускать Дераю. - Что такое, Леонид?
- Хотел убедиться, что ты не ранен... государь.
- О, Леон, это было ужасно, - пролепетала Дерая. - Видел бы ты его глаза. Я никогда не видела Нестуса таким.
- Он убил двух стражников, - сказал ей Леонид холодным голосом. - Однако я вижу, что ты в порядке, государь. Оставляю вас... двоих. Мы будем готовы выступить завтра утром. Пять дней, ты же помнишь. - Он поклонился и вышел из комнаты.
- Странный он, - прошептала Дерая, прижимаясь к мужу. Парменион ощутил тепло ее кожи на своей груди. Не странный, подумал он; просто Леонид только что увидел собственную сестру в объятиях пришельца.
- Люблю тебя, - сказала вдруг Дерая. - Обещай мне, что вернешься.
- Как я могу дать такое обещание? - хрипло спросил он.
- А ты просто произнеси вслух. Я не верю, что ты будешь побежден. Ты - Парменион, Царь Спарты. Ты - мой Парменион.
Он улыбнулся и крепче прижал ее к себе. - Один мудрый человек говорил мне строить планы так, словно собираешься жить вечно, но при этом жить так, словно это твой последний день на земле. Давай так и сделаем, моя госпожа. Давай проведем эту ночь, словно она для нас последняя.
Он отнес ее в свою спальню и лег рядом с ней, привлек к себе. И они занялись любовью нежно, не спеша, ибо он не чувствовал страсти - а только отчаянное желание чувствовать ее кожу на своей коже, быть в ней, быть частью нее. Он почувствовал, что близок к экстазу, но замедлился и отодвинулся.
- Почему ты остановился? - спросила она, ладонью лаская его щеку.
- Не хочу, чтобы это кончалось. Не сейчас, не в эту ночь... никогда.
- Ты произнес это так печально, дорогой. Не надо печали. Не в эту ночь... не для нас.
Ее пальцы заскользили вдоль его груди, по бугристым мышцам живота, затем вниз, к его по-прежнему эрегированному пенису, обхватили его. Он застонал. - Это больно? - спросила она с серьезным видом, но с лукавыми глазами.
- Ты развратница, - сказал он, перевернув ее на спину и оказавшись сверху. - И я обойдусь с тобой соответственно.
Проскользив по кровати вниз, он уткнулся ей между ног. Она вскрикнула, согнув ногу, чтобы спастись от него, но он повернул голову - и его рот прошелся по ее мягким лобковым волосам, а язык проник в ее лоно. Она снова закричала, но он не обращал внимания. Она извивалась под ним, но его руки крепко держали ее. Вдруг она расслабилась и застонала, ее тело сильно вздрагивало, ноги напряглись. На этот раз она кричала не от боли или раздражения, но от судорожного, мощного избавления от напряжения, которое способен принести только оргазм. Наконец она откинулась в постели, вытянув руки.
Парменион поднялся к ней. - Ну что, приятно быть развратницей? - спросил он.
- Прекрасно, - согласилась она. - Но пообещай, что никогда не расскажешь мне, где научился этому навыку.
- Обещаю.
- Я передумала. Расскажи мне.
- Своей душой клянусь, что никогда и ни с кем в этом мире не делал этого раньше.
- Это не может быть правдой.
- Клянусь тебе. Ты - первая женщина в Ахайе, над которой я надругался подобным образом.
Приподнявшись на локте, она заглянула ему в лицо. Затем улыбнулась. - Я тебе верю, - медленно проговорила она, - однако ты всё равно что-то от меня скрываешь.
- Так ты ясновидящая? - спросил он, натянуто улыбаясь, чтобы скрыть неожиданное замешательство.
- Тамис говорила, что у меня дар, но я его не развивала. Так что ты прячешь?
- В этот момент, - молвил он, глядя на свое обнаженное тело, - я, очевидно, ничего не прячу.
- А я посмотрю, - заявила она. Перевернувшись на колени, она поцеловала его в живот, и голова ее стала спускаться все ниже.
- О, нет! - сказал он, опускаясь к ней. - Ты не можешь! Это неприлично.
Ее смех огласил покои. - Неприлично? Поцелуй, который получила Царица, не может быть отвергнут Царем!
Он хотел было еще поспорить - но лишь за миг до того, как ее губы прикоснулись к нему, а ее рот сомкнулся на нем. Тут уж все его возражения сошли на нет.
Позже, когда они сидели на скамьях, попивая разбавленное вино, они услышали шаги в коридоре за главным залом. Дерая встала и ушла в спальню, а Парменион взял меч и открыл дверь. Снаружи стояли два караульных, с ними был Леонид.
- Что случилось? - спросил Парменион.
- Филиппос пошел в наступление этой ночью. Решил застать нас врасплох. Только что прибыли два наших разведчика: Македоны будут в окрестностях города к завтрашнему полудню.
- Мы будем готовы встретить его, - пообещал Парменион.
- Да. Моя сестра всё еще у тебя?
- Да, она здесь.
- Я могу войти?
- Нет, мой друг. Это... последняя ночь... для нас. Понимаешь?
- Думаю, да. Но наутро тебе станет ясно, что это было не столь разумно.
- Моя жизнь полна сожалений, но даже если я завтра погибну, эта ночь не станет одним из них.
- Я не о тебе, - сказал Леонид.
Правота слов солдата поразила Пармениона как удар. Если бы он не занимался любовью с Дераей, она бы продолжала думать о нем, как о хладнокровном Царе, который ничего для нее не значил, и не столь печалилась бы, когда он уйдет.
Одержит ли он победу или встретит свою гибель и поражение, Парменион исчезнет из ее жизни, ибо он дал обещание Леониду. Он будет Царем только пять дней - или пока не закончится сражение.
Потом он вновь потеряет Дераю...
Леонид заметил отчаяние на лице Царя и протянул руку. - Прости, мой друг, - прошептал он. Парменион промолчал.
Шагнув назад, он закрыл дверь и остался стоять в темноте своих покоев.
- Кто это был? - спросила Дерая. Он прошел в спальню и лег рядом с ней.
- Леонид. Македоны будут здесь уже завтра.
- Ты их победишь, - проговорила она сонливо. Он погладил ее по волосам и накинул одеяло на себя и на нее.
Он бодрствовал до рассвета, когда услышал, как в передний покой входит Приаст. Парменион тихо встал и вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь. Приаст, в нагруднике, шлеме и поножах, поклонился вошедшему Царю, и Парменион улыбнулся.
- У тебя свирепый вид, - сказал он.
Приаст засмеялся. - Когда-то я был опасным человеком. Во мне еще кое-что осталось от того парня - и Македоны скоро в этом убедятся. Итак, какие доспехи желаешь надеть?
- Простую кирасу с поножами и защитой на запястья. Буду биться пешим. И подыщи мне шлем без украшений.
- Ты не желаешь выделяться в битве? - недоуменно спросил Приаст.
Парменион призадумался. Старик был прав. Прежде, Парменион всякий раз был всего лишь полководцем на службе у монарха, сатрапа или города. Но тут он был Царем, и люди готовились сражаться и погибать за него. Они были вправе видеть своего повелителя в действии, и, тем более, это был долг Пармениона. Боевой дух - хрупкая материя, и Спартанец видел много случаев, когда Филипп менял ход сражения одним своим появлением в золоченой броне и шлеме с высоким плюмажем. Люди видели, как он скачет навстречу опасности, и сердца их наполнялись гордостью и отвагой.
- А ты прав, Приаст, - сказал он наконец. - Неси самую яркую и броскую броню, что у меня есть.
Старик заулыбался. - Это будет золотой шлем с плюмажем из белого конского волоса и нащечниками с инкрустацией из слоновой кости. Красивая вещь, но и сделана на совесть. Сиять будешь как само солнце, заставишь завидовать даже Аполлона.
- Неразумно вызывать к себе зависть богов.
- А, ну так ведь Аполлон красивее тебя. Он не станет возражать, коли твой доспех будет ярче.
Через час, когда солнце озарило горы, Парменион - после встречи с Клеандром и советом по обороне центра города - вышел из дворцовых ворот, и его поприветствовали Леонид, Тимазион, Леарх и другие офицеры. Все они поклонились, когда он подошел, и Парменион почувствовал, как у него краснеют щеки. Шлем во всем соответствовал описанию Приаста, и доспехи сияли на солнце, украшенные позолотой поверх железа и бронзы. Даже наручи и поножи были инкрустированы слоновой костью и серебром, и его белый плащ был расшит серебряной нитью, отчего вовсю сверкал в рассветных лучах.
Войско, завидев его, подняло мечи, застучало клинками в щиты, разорвав тишину невероятным грохотом. Поднятием ладони он поприветствовал их в ответ, окидывая взором многочисленные ровные шеренги, заполнившие Выходную Улицу.
Леонид подошел к нему с широкой улыбкой на лице. - Может, теперь поведаешь свой план? - спросил он.
Парменион кивнул и созвал к себе офицеров. Ожерелье Тамис у него на шее было холодным, и он негромко заговорил, наблюдая за их реакцией. Они слушали молча, но потом Леонид решился первым задать вопрос:
- А что, если?..
Парменион вскинул голову. - Нет, мой друг. Никаких "что, если". Что, если солнце сгорит дотла? Что, если океаны выйдут из берегов? Сейчас не время для подобных мыслей. Я видел Царя-Демона в деле, и у нас есть лишь один шанс на победу. Необходимо, чтобы его пехота атаковала спартанцев, оставив рабов - до поры до времени - без внимания. Если мы заставим его сделать это - у нас появится шанс. Без этого - не будет ничего. А теперь готовьте свои подразделения - и выступаем в поход.
Он посмотрел в лица окружавших его людей. Еще никто из них не усомнился в его стратегии: даже здесь, в этой другой Греции, спартанская дисциплина была тверже скалы. Они лишь отсалютовали и разошлись по отрядам.
Парменион встал во главе колонны, рядом с ним был Леонид. - Я молю богов, чтобы ты оказался прав, Парменион, - прошептал тот.
- Будем надеяться, что боги тебя услышат, - ответил он.
Когда авангард вышел за стены города, с юга галопом прискакали три всадника. Аттал со Шлемом скакали бок о бок, а Бронт ехал за ними, неуклюже сидя на лошади.
Аттал натянул поводья перед Парменионом и соскочил на землю. - Подмоги с юга не будет, - произнес мечник, и взор его тут же приковали драгоценные доспехи.
- Я так и думал. Пойдем со мной.
Бронт со Шлемом тоже спешились и отпустили лошадей. Человек и минотавр присоединились к Царю. - Приветствую вас, друзья, - сказал Парменион, первым протянув руку Бронту.
- Прошу прощения за то, что мои братья по Заклятию не отправились с тобою, Парменион, - сказал Бронт, - но они не станут принимать участие в войнах людей, которые им уже довелось повидать. Возможно, мне удалось бы их убедить, но когда я рассказал им, что ты обещал новое Заклятие Горгону, их сердца пуще прежнего обратились против тебя. Если бы ты не подружился с этим демоном, у тебя сейчас могла бы быть вторая армия.
- Если бы не Горгон, то Александр не добрался бы до Врат, - заметил Парменион. - Но теперь это уже не важно. Мы остались одни - и порою именно в такой ситуации и заключается сила. - Спартанец обратился к Шлему. - Я думал, ты захочешь остаться с Искандером. Или он не ключ к твоей памяти?
- Он сказал мне отправиться к тебе, - ответил бронзоволицый воин. - Сказал, что все мои ответы связаны с тобой.
- Ну а ты, Аттал? - спросил Парменион. - Ты ведь не обязан быть здесь.
- А я уже привык к твоей компании... государь. И у меня нет желания пропустить грядущую битву. Этот чертов Царь-Демон охотился за мной по всему миру. Теперь и я на него поохочусь.
Парменион усмехнулся. - Мы поохотимся на него вместе.
Кровавое поле
Филиппос сидел на своем боевом жеребце и думал о неприятеле, обратя взор Золотого Глаза к далекой фигуре облаченного в богатые доспехи Спартанского Царя.
Его бесило то, что у спартанца был защитный амулет, и не потому, что он боялся его жалкой стратегии, а больше потому, что он всегда наслаждался страхом и растущей паникой, исходящей от врага, предвкушающего поражение.
Он вспомнил прошлую встречу с Парменионом и вновь почувствовал волну гнева, когда Спартанец говорил о его навыках с таким пренебрежением. Несчастный генерал, да он сам был жалок! А Филиппос был величайшим Царем-Воителем, какого когда-либо знал мир!
- Мне не нужен Глаз для того, чтобы одолеть такого выскочку, как ты, - прошептал он вслух. И всё же, зачем отказывать себе в небольших удовольствиях, подумал он? Какие глубины отчаяния испытывают сейчас генералы Пармениона?
Он сосредоточился, мысленно выискивая Леонида...
"Что, о смерти своей задумался?" раздался голос в его сознании, и Филиппос вздрогнул как громом пораженный. Это была та ведьма, притворившаяся богиней Афиной. Закрыв свой человеческий глаз, он увидел ее спиритуальную форму; она парила в воздухе шагах в двадцати от него.
- Ты ничего не можешь мне сделать, ведьма, - сказал он ей.
"Мне этого и не нужно," - отвечала она. "Зло способно побороть само себя. И это случится сегодня."
- Прочь, женщина! У меня нет ни времени, ни желания говорить с тобой!
"Конечно, нет," - фыркнула она. "Царь-Трус должен сначала прочесть мысли своего противника. Он не способен составить план битвы самостоятельно. Давай же. Не позволяй мне отвлекать тебя. Я уже представляю картину, как эти крестьяне и рабы дадут тебе отпор."
Тут раздался другой голос, на этот раз детский. "А он не так уж страшен, правда, Фина?" - Филиппос запрокинул голову и увидел худого золотоволосого мальчика, за которым он так долго охотился.
- Я тебя найду, дитя. Тебе никуда от меня не спрятаться.
Мальчик посмотрел на него с мрачным видом. "Не думаю, что ты сможешь," - сказал он тихо, "но если и найдешь меня, то я тебя убью."
Филиппос рассмеялся, но смех его замолк, когда он посмотрел в серьезное лицо ребенка. - Ничто не может убить меня! Слышишь? Ничто!
"Я могу это сделать," - прошептал мальчик, "одним своим прикосновением. Однако мы задерживаем тебя, трус. Может, нам попросить Пармениона снять с шеи амулет силы? Может, так тебе будет проще разбить армию рабов?"
Насмешка, звучавшая в словах ребенка, ужалила Царя языками пламени, и он собрался было ответить, но духи исчезли. В ярости, Филиппос поскакал вдоль боевых построений, созывая военачальников и жрецов. Солдаты стояли в безмолвии, когда он проезжал мимо них, копья держали вертикально, глаза устремили на врагов, расположившихся шагах в восьмистах впереди.
Царь Македонов натянул поводья и повернул коня к югу. Враг построился в точности, как он ожидал: спартанцы, в закрытых бронзовых шлемах и алых плащах, встали в низине между двумя холмами; рабы разделились на два полка, прикрывая их с флангов на холмах. За центром основной силы он видел лучников и пращников, ждущих приказов.
- Сколько их? - спросил Филиппос.
Один из офицеров подъехал к Царю на своем коне. - Пять тысяч спартанцев, государь, и примерно столько же рабов. Сложно увидеть, сколько лучников; возможно, около тысячи.
Филиппосу не требовалось оборачиваться, чтобы узнать численность Македонского войска. Прямо за ним была Царская Гвардия, шесть тысяч человек, стоявших в боевом построении глубиной в двадцать шеренг и шириной в триста щитов, громадный черный боевой квадрат. Это были Буревестники, прозванные так потому, что когда шли на битву, их клич раскатывался подобно грому, а мечи их были смертоноснее молний самого Зевса. У них на фланге было 10 000 Рядовых, сильных, хорошо подготовленных бойцов, чьи шлемы и нагрудники из отполированного железа сверкали словно серебро. Справа стояли 5 000 наемников из Фессалии, Фракии и Иллирии. Эти воины носили плащи разных расцветок и, хотя их дисциплина оставляла желать лучшего, в бою они были ужасны, они жаждали крови и смерти, что было для Царя Македонов наиболее ценным их качеством. За ними на том же правом фланге стояла кавалерия - по преимуществу коринфская, насчитывавшая 7 000 всадников. Двадцать восемь тысяч испытанных в боях воинов выстроились против пяти тысяч спартанцев, да еще жалкой шайки из как попало вооруженных рабов и стариков.
- Его стратегия смехотворна, - проворчал Филиппос. - Она просматривается насквозь, словно шелковая вуаль. Он заманивает нас атаковать свой центр; именно поэтому спартанцы встали на самом легком пути, в низине.
- Но если мы сломим их, то рабы дрогнут и обратятся в бегство, так что победа будет наша, - вставил офицер. - Мы же очевидно должны атаковать спартанцев?
- Ты видел их при Мантинее. Атаковать их в лоб - все равно что лить воду на камень. Они превосходные солдаты и так просто не сломаются. О нет. Он того и хочет - выдержать массированную атаку пехоты, поколебать дух Македонов. А когда моральный дух окажется сломлен, численное превосходство будет значить не так уж и много.
- А о чем он думает, государь?
- Я не знаю, да и знать не хочу. Прикажи коринфянам скакать мимо неприятеля и ударить на саму Спарту. Посмотрим, как упадет их моральный дух, когда они поймут, что эта битва ничего не решает. Затем прикажи рядовым и наемникам выдвигаться, якобы для атаки на центр спартанского войска. Когда они будут в пятидесяти шагах, труби атаку. Пусть наемники нападут на левый фланг, а два полка Рядовых - на правый. Штурмуйте холмы и разгоните рабов. Затем Рядовые пусть развернутся и атакуют спартанцев с тыла, а наемники налетят с холма. В этот момент я скомандую выдвигаться Гвардии, и тут мы возьмем их в кольцо. Только помни: Парменион нужен мне живым.
- Да, государь. Живым.
Царь обернулся к верховному жрецу, лысому человеку с крючковатым носом и глубоко посаженными темными глазами. - Что нынче говорят знамения, Фарин?
- Состоится поединок Царей, государь, и Филиппос выйдет из него триумфатором, а мертвый враг будет лежать у его ног.
- Но он нужен мне живым!
- Это будет не совсем так, государь. Ты встретишься с врагом, скрестишь с ним клинки и убьешь его.
Дар Фарина был неоспорим, но, даже не смотря на это, Царь наклонил голову, сверкнув золотым глазом. - Ты ведь не станешь мне лгать?
- Я говорю правду, государь: так всё и будет. Море крови, горы трупов, но Филиппос выйдет победителем.
- Ты никогда не ошибался, Фарин. Ни единого раза.
- Я и сейчас не ошибаюсь, государь.
***
Застучали боевые барабаны Македонов, и этот звук разнесся по всему полю битвы, словно сердцебиение какого-то кошмарного мифического чудовища. Парменион почувствовал страх стоящих рядом рабов, увидел, как они переглядываются, подметил, как они вытирают пот с глаз или облизывают пересохшие губы еще более сухими языками.
- Вы храбрые люди, - обратился к ним Парменион, и его голос облетел плотные шеренги, - и я горжусь тем, что стою здесь рядом с вами. - Стоявшие к нему ближе всех рабы нервно заулыбались. - Не позволяйте этим звукам смутить вас. Это всего лишь деревянные палки стучат по натянутым воловьим шкурам. И люди, которые на той стороне готовятся пойти на вас - всего лишь люди, такие же, как и вы. В них нет ничего особенного - они умрут, как умирают все смертные.
Он замолчал; мало что мог он добавить к своим словам. Он - не Филипп, Царь-Воитель, который великолепно владел ораторским искусством. Ксенофонт называл этот дар героическим предводительством, способностью одного человека превратить страх в отвагу, как кузнец превращает металлическую заготовку в прекрасный клинок. "Внутри войска," - как-то раз сказал Афинянин, - "существует некий дух, легко переходящий от трусости к героизму, от дикости - к дисциплине. Правильный военачальник, или Царь, это понимает. Он изучает природу этого духа; он знает, что этот дух подпитывается от каждого человека в войске и одновременно питает их всех. Этот дух - семя паники, и вместе с тем - источник славы. Кто-то берет от него всё самое лучшее, кто-то неистово подкармливает его. Но те, кто вообще пренебрегают им, неминуемо терпят поражение."
Парменион всегда кормил его перед битвами, на поле для упражнений или на учениях - чтобы как можно лучше узнать людей, которых поведет на сечу, вселить в них уверенность и веру в себя и в своего генерала. Это был требующий времени процесс, и в этом мире у него не было столько дней, чтобы как следует сотворить свою маленькую магию.
Неприятель начал движение, отряды наемников и Рядовые пошли вперед под перестук барабанов, сдвинув щиты и переходя через плоскую равнину в направлении спартанского центра.
- Боги, да я сейчас обоссусь, - нарушил тишину глубокий металлический голос Шлема. Нервные смешки послышались тут и там вокруг него, и напряжение почти что спало. Парменион хохотнул. В этот момент Шлем изобразил состояние, хорошо знакомое каждому бойцу: когда пересыхает во рту и кажется, что мочевой пузырь переполнен.
Сказано было очень вовремя, и Парменион повернулся к заколдованному воину, который стоял рядом с ним. Шлем поднял взгляд и улыбнулся, подмигнув бронзовым глазом. - Спасибо тебе, - беззвучно сказал ему Царь.
Парменион взглядом знатока изучил приближающегося неприятеля. В наступление шли пять полков, всего примерно 15 000 человек. Далеко слева поднялось пыльное облако, и Спартанец повернул туда голову, увидев, как кавалерия Македонов обходит их с фланга. - Дарикл! - крикнул он, и высокий молодой лучник поднял руку. - Поверни своих лучников на тот случай, если кавалерия развернется, чтобы ударить с тыла. - Лучник отсалютовал, и Парменион вновь сосредоточил внимание на пехоте.
Пока что всё было именно так, как он предусмотрел: кавалерия прошла мимо по флангу - он надеялся, что для атаки на город, - а пехоте, в свою очередь, надлежало прорубить дорогу через спартанцев.
Вдруг неприятельское войско разделилось, расступившись направо и налево, перестраивая шеренги, чтобы атаковать по флангам. Боевые кличи слились в единую ужасающую стену звука, и топот ног по сухой равнине заглушил бой барабанов.
Филиппос наблюдал за битвой со своего места во главе Гвардии. Он с отвращением смотрел, как спартанские рабы вставали в построение - люди наталкивались друг на друга, роняли щиты - и он почувствовал, как в нем угасает всякий интерес к происходящему. Обычно битвы были полны дикого восторга и бурных эмоций, но эта битва делала его безразличным, почти наводила скуку. Шансы того, что рабы дрогнут и побегут еще до того, как по ним ударят Рядовые, были более чем высоки.
Затем последует самая обычная резня...
Переведя взгляд на облаченных в алые плащи спартанцев, он увидел, как те быстро перешли от оборонительного построения - 250 щитов в ширину и двадцать шеренг в глубину - к широкой линии в 500 щитов. Их поднятые копья образовали идеальную линию, что вызвало в Царе Македонов невольный трепет одобрения. Вот это были настоящие воины!
Македоны пустились бегом, фаланга разделилась и раздвинулась по полю направо и налево. Филиппос ухмыльнулся и стал всматриваться сквозь пыль, чтобы увидеть смятение в рядах рабов. Со спартанских флангов полетели стрелы и дротики, вонзаясь в атакующих Македонов. Многие пали под ними, еще больше споткнулось о тела убитых. Но атаку уже было не остановить.
Возбуждение вновь вернулось к Царю Македонов, и руки его задрожали. Строй рабов по правому флангу сломался даже прежде, чем Македоны добрались до него.
Нет, не сломался!
Ринулся в атаку!
Поначалу Царь не мог поверить увиденному. Рабы мастерски сомкнули щиты в классическую атакующую спартанскую фалангу и пошли в наступление вниз по склону холма. В своей жажде сокрушить врага Македоны нарушили строй, готовясь всего лишь разогнать этих горе-вояк. Теперь не было боевых построений, а лишь бегущая к холмам темная орда с обеих сторон. Филиппос бросил взгляд направо. Там рабы тоже шли в наступление, превосходно держа строй, чтобы встретить атаку.
Безумие, подумал он. Однако маленькая льдинка страха начала расти в его душе.
Что-то здесь было не так. Но разве это важно? Как могут рабы выдержать лобовой удар?
Теперь поднялась пыль, плотная и ослепляющая. Золотой глаз сверкнул, когда дух Царя-Демона воспарил над боевыми построениями. Вот первые Македонские воины добрались до рабов - лишь затем, чтобы быть убитыми с поразительной простотой, когда мечи вонзились в их тела, а вражеские щиты сомкнулись, словно плотина против накатывающей волны Македонов.
Филиппос посмотрел на основной полк спартанцев. Те продолжали держать позицию, даже не пытаясь прийти на подмогу к рабам на флангах.
Теперь атака захлебнулась, и поле оказалось засеяно телами Македонов. Рабы продолжали наступать, рубить и резать, и кровь обильно стекала с их мечей. Македоны отчаянно пытались восстановить строй, но рабы не дали им такого шанса.
Филиппос наблюдал за бойней, и непонимание пронзало его, как клинок.
"Глупец!" -
раздался голос у него в голове
. "Неужели ты не видишь, что тут происходит?"
- Оставь меня! - закричал он.
"Парменион тебя одурачил. Рабы - это спартанцы. Они поменялись плащами и шлемами. А ты атаковал нестройной гурьбой величайших воинов в мире!"
- Что же мне делать?
"Еще не всё потеряно. Прикажи Гвардии атаковать спартанский центр."
- Как это нам поможет?
"Тогда спартанцы будут вынуждены прекратить атаку, и у наших войск будет время перестроиться. Сделай это сейчас же, иначе всё будет проиграно!"
Филиппос быстро скользнул обратно в свое тело и выхватил меч. - Вперед! - воскликнул он.
И 6 000 элитных воинов, гордость и слава Македонов, мрачнолицые и хладноглазые, подняли свои мечи и щиты и двинулись на рабов, которые окружали Спартанского Царя.
Спарта
Причиняя ему сильную боль, два молодых слуги несли Клеандра на крышу, когда до города долетела весть, что вражеская конница уже совсем рядом. Разъеденные легкие едва не вылетали из него с кашлем, и ему пришлось снять даже легкий кожаный нагрудник и шлем, вес которых оказался для него слишком тяжел. Дыхание его было хриплым, когда слуги добрались по ступеням наверх и подняли его на крышу.
За прерывистым дыханием последовал надсадный кашель, который оставил багровые брызги на белом камне. Клеандр заставил себя подняться и медленно подошел к низкому парапету, окружавшему здание. Отсюда он видел Выходную Улицу. Слева была забаррикадированная агора, торговые лотки были перевернуты и перегораживали все выходы. Справа он видел открытую равнину и облако пыли вдалеке, выдающее приближение врага.
Подняв руку, он подозвал своего слугу, Дориана, молодого кадмеянина, который с рождения служил ему. Юноша держал в руках рог, который поднес к губам, выдувая всего одну ноту, и она эхом разнеслась над всем городом. Взгляд Клеандра прочесал крыши города, на которых спрятавшиеся лучники и метатели дротиков на миг выглянули, подняв руки и показывая, что готовы к сигналу; в следующий миг они снова попрятались в свои укрытия.
Пот залил Клеандру глаза, и его лицо вспыхнуло, став желто-коричневым.
- Полежи немного, господин, - прошептал Дориан, беря господина за руку.
- Если... я... только лягу... я умру, - ответил он. Вместо этого он уперся одним коленом о парапет. Боль пронзила его слабое, изголодавшееся без кислорода тело, но он заставил себя держаться: Царь поручил ему оборону города, и Клеандр будет верен своему долгу. Еще раз он прокрутил в голове стратегию, проверяя, не осталось ли брешей, которые моли быть увидены врагом. Он перекрыл все улицы, забаррикадировал Аллею Царей и параллельную ей Выходную Улицу. Обе вели к широкой торговой площади, с ее бесчисленными аллеями и подворотнями; но эти две улицы перекрывались повозками и вытащенной из ближайших домов мебелью. Он задумался о командирах отрядов, которых самолично выбрал. Некоторые его устраивали, некоторые беспокоили. Однако лучшие воины ушли с Парменионом, и не было смысла сетовать на тех, кто остался.
Неприятель стремительно приближался, и Клеандр уже видел, как солнце отражается на шлемах и копьях. Тысячи всадников мчались к городу, и страх стиснул сердце спартанца. Удастся ли сдержать так много врагов?
- Отче Зевс, дай мне силы, - стал он молиться. Он поднял взгляд на Дориана и сказал. - Пригнись, парень, и жди моего сигнала. - Еще трое человек присоединились к ним на крыше. Двое принесли луки и несколько колчанов с длинными стрелами; третий расположился рядом с двадцатью дротиками с железными наконечниками, которые он примостил к парапету. Метатель поднял первый дротик, проверяя его на вес и баланс. - Не бросать... до... сигнала, - предупредил Клеандр, и метатель с ухмылкой кивнул.
"Когда-то я был воином," размышлял Клеандр. "В шлеме и с мечом я стоял бы сейчас рядом со своим Царем, рубил врагов и обессмертил свою мощь и славу." Новый приступ кашля сотряс его скелетоподобную фигуру. Разноцветные огоньки вспыхивали у него перед глазами, и он почувствовал, что заваливается набок. Дориан поймал его и поддержал, чтобы тот стоял прямо. Зрение Клеандра размылось, тьма спустилась на него. Невероятным усилием воли он вернул себе способность видеть, сосредоточиваясь на скачущей кавалерии. Он увидел, что конница разделяется, и половина всадников помчалась к Выходной Улице.
В далекой древности Спарта была окружена мощной крепостной стеной, однако Ликург, легендарный создатель воинского кодекса, сказал народу, что стена воинов будет надежней стены из камня, и городские оборонительные сооружения были снесены. Такой была отвага Спарты, такой была мощь ее войска, что за всю их историю ни один враг не приблизился к ним так близко, чтобы осадить их город.
До этого самого дня...
Когда конница поскакала по Выходной Улице, Дориан посмотрел на Клеандра, но умирающий покачал головой. Они всё приближались, и белые плащи реяли за их спинами. Большинство всадников были коринфянами, и много доспехов они не носили, из оружия - только копья и мечи, а их защита состояла лишь в скорости скакунов, да еще в небольших кулачных щитах, прикрепленных к левому запястью. Клеандр дождался, пока они не доедут почти что до конца Выходной Улицы, их колонна растянулась внизу прямо под ним. - Сейчас! - прошептал он.
Протяжный трубный глас огласил город, и на каждой крыше поднялись люди, в воздухе черным дождем смерти засвистели дротики и вонзились во вражеские ряды. Лошади сотнями падали под ними, роняя седоков на мощеную булыжником улицу. Лучники принялись расстреливать уцелевших, которым было некуда бежать. Белые плащи и туники покрывались багровыми брызгами, и крики умирающих оглашали город. Клеандр бесстрастно взирал на бойню, затем повернулся и увидел, как авангард колонны въезжает на агору. Там они были встречены бурей метательных снарядов.
Вооруженные рабы перелезали через баррикады и преследовали деморализованных захватчиков, сбрасывая их с седел, острыми ножами и топорами полосуя и рубя плоть и кость.
Ошарашенная кавалерия пыталась спастись, но единственной дорогой к отходу была та, по которой они пришли, и улицы заполнились мертвыми людьми и лошадьми.
А бойня всё продолжалась.
Клеандр осел на крышу.
Его зрение померкло, люди вокруг стерлись и стали тенями. Затем в поле зрения появилась яркая фигура, выступившая словно из мерцающего тумана. Клеандр поднялся, вся его боль тут же прошла, и он взглянул в глаза сияющему человеку, который стоял перед ним.
- Я не подвел тебя, государь. Город спасен.
- Ты хорошо поработал, родич, - сказал Парменион, Царь Спарты. Клеандр взглянул вниз, на свое неподвижное тело, забытое всеми, пока бой продолжался. Такое худое и изможденное... освободиться от него было в радость. Но тут его тронуло отчаяние. Раз Царь тоже тут, то значит...
- Мы проиграли, государь?
- Еще нет. Сражение продолжается. Идем, следуй за мной.
- Я всегда следовал за тобой, государь. И всегда буду. Но куда мы идем?
- На Кровавое Поле, мой друг. Ибо еще многим спартанцам сегодня понадобится проводник.
Кровавое поле
Если не считать резни с обеих сторон, Парменион чувствовал себя почти обособленным от сражения, и он сосредоточил разум лишь на
чувстве
самого противостояния. Македоны встретили отчаянное сопротивление; их наемники, сотни которых были зарезаны, находились на грани паники. Кто-то уже опрометью бежал назад, из боя. Рядовые по-прежнему сражались стойко, несмотря на ощутимые потери, однако и они были оттеснены назад благодаря превосходной выучке переодетых спартанцев.
Битва еще была ни выиграна, ни проиграна, балансируя на лезвии ножа. Он посмотрел направо, туда, где Леонид и Тимазион возглавили штурм. Спартанцы собрались в боевое построение шириной в 200 щитов, постепенно отталкивая неприятеля назад к центру поля. Слева Леарх уже не продвигался дальше, земля под ногами его воинов была усеяна трупами павших.
Пыль вилась над полем боя, и Парменион перевел взгляд на вражеский резерв, элитную Македонскую Гвардию. Он моргнул и навострил глаза.
Они наступали.
Холодный пот прошиб его. Наряду со спартанцами это были лучшие воины Ахайи, победители многих великих битв. Они шли большой сплоченной фалангой бойцов, не меньше двадцати шеренг в глубину. Полновесная атака таким построением глубоко пробьет любой неподвижный строй.
Парменион беззвучно ругнулся. Будь его полк настоящими спартанцами, он бы сейчас скомандовал пойти в атаку, чтобы встретить врага ударом, столкнуться с их строем и, уповая на силу своих солдат, подавить наступление. Но это были не спартанцы: это были домашние рабы, гонцы, садовники и слуги, без какого-либо военного опыта.
В этот жуткий миг его посетило внезапное понимание: у него не остается выбора. Если они продолжат стоять, то их быстро сметут. Со спартанцами или нет, а у
стратега
оставался лишь один выход.
Атаковать.
Странным образом эта мысль прогнала все его страхи, и из глубоких колодцев его души вырвалась на свободу невероятная жажда битвы, какой он еще никогда прежде не испытывал.
- Стройсь в атаку! - прокричал он.
За несколько дней подготовки рабы научились только двум маневрам, и этот был один из двух - переход от широкого оборонительного построения в плотный атакующий квадрат.
- Барабанщики, держать ритм! - крикнул Царь. - Счет три!
Сзади, за боевым строем, десять барабанщиков стали отмерять время отрывистыми ритмичными ударами.
Парменион прошел в третью шеренгу, и его люди двинулись маршем навстречу врагу. Первая шеренга держала мечи и щиты, вторая - длинные копья с железными наконечниками. Когда враг окажется на нужном расстоянии, эти копья опустятся, а воины в передней шеренге спрячут мечи и помогут вонзить эти копья, когда воины второй шеренги, схватив древка двумя руками, вонзят их в ряды противника.
Против войска с плохой дисциплиной, или отряда без построения, такая тактика зачастую была решающей. Однако если опытное, сплоченное войско блокирует эти копья щитами, то тогда исход столкновения определят сила и вес двух противоборствующих фаланг, как у двух быков, которые сошлись голова к голове.
- Копья опустить! - вскричал Парменион, и острия опустились в неровную линию, однако поднявшаяся пыль помешала противнику разглядеть, сколь неопытно были выставлены копья. - Барабанщики, бей четвертый ритм! - Стук ускорился, словно биение взволнованного сердца.
- Ну, теперь мы им покажем, - сказал Приаст, шагавший рядом с Царем. Но у Пармениона не было времени ответить, ибо враг был близко.
Македоны шли не так быстро, как он рассчитывал. На деле их строй был неровным, линия изгибалась - выпуклая с флангов, вогнутая в центре. Мгновение Парменион не понимал, что происходит, но вдруг его осенило.
Они были напуганы! Гвардейцы увидели, как принятое ими за рабов войско сокрушило их братьев по оружию, и теперь им казалось, что они выступили против самых лучших воинов на земле. Солдаты в центре первой шеренги держались подальше, боясь столкновения. Это вызвало общую нестройность Македонской фаланги, ибо ряд за рядом смещался, чтобы оставить важный для боя промежуток между шеренгами.
- Барабанщики, ритм пять! - крикнул Парменион. Барабанный бой участился, и атака набрала скорость. - Копья готовь!
Македоны еле передвигались, когда спартанцы ударили на них. Копьеносцы во второй шеренге бросились вперед, и железные острия вонзились во врагов. Будучи тесно смещены, Македоны не могли заблокировать все копья, и наконечники прошли между щитами. - Копья назад! - прокричал Парменион, и окровавленные орудия вернулись назад лишь для того, чтобы снова ударить вперед.
Македонский строй пошатнулся, и сотни их воинов полегли на месте. Но само их построение не сломалось.
Копья вновь и вновь клевали врага, но Македоны перестроились и начали отбиваться. Рабы передней шеренги выхватили мечи, и началась рукопашная схватка. Продвижение спартанцев заглохло.
В первом строю стали появляться бреши.
Один промежуток заполнил собой тут же подскочивший Шлем, своим мечом разрубив лицо наседавшему македонскому воину. - Держись плотнее, братцы! - крикнул он. Его голос разнесся по рядам и возымел действие. Рабы собрались, закрыли прорехи и дали отпор.
Теперь продвижение вперед прекратилось совсем, и два войска стояли в тесной близости, щит к щиту, ступня к ступне.
Парменион огляделся. Рабы кругом держали позицию, и его гордость за них возросла. Но вдруг холодная реальность явилась
стратегу
. Македоны были по-прежнему в замешательстве, однако вскоре они заметят неопытность противника и усилят натиск.
И в этот миг он понял, как чувствовал себя его двойник при Мантинее, когда сладкий вкус победы почти уже был у него на языке.
Перед ним открылась новая брешь. Но едва он собрался ринуться вперед, как гигантская фигура Бронта с секирой в руке заполнила пустоту. Лезвие опустилось, пробивая шлем и нагрудник и снося Македона с ног.
Обернувшись, Парменион поднял руку. - Тыловые шесть шеренг, перестроиться в ширину! - крикнул он. Никто не пошевелился, люди переглядывались, потому что этому они не учились. Парменион процедил проклятие. - Тыловые шесть шеренг за мной! - вновь крикнул он, указывая направо. Ряды пришли в движение. - Перестроиться и атаковать справа!
Люди побежали за Царем в его золотых доспехах, и он продвигался через боевой строй. - Стройсь в широкую оборону, - приказал он.
Это новобранцы поняли, и быстро перегруппировались в три шеренги по 200 щитов шириной. В первой шеренге встал Парменион, выхватил меч, поднял щит и повел их Македонам во фланг. Теперь не звучало никаких барабанов, и пыль стояла густая и заволакивающая.
В последний момент Македоны их заметили и попытались развернуться.
Парменион понимал, что рабам не пробиться, но надеялся, что внезапная смена направления атаки замедлит неприятеля, так как их воины будут вынуждены отбиваться как с фронта, так и с фланга.
Слева от себя он видел, что минотавр продолжает бить и рубить секирой, и Македоны пятятся от него - и от Шлема, который теперь сражался рядом с Атталом в первом ряду.
Вдруг меч полетел ему в лицо. Парменион отбил его щитом и в ответ выбросил вперед свой клинок, но и тот был блокирован. Тогда, упав на колено, спартанец вонзил меч под щит Македона. Клинок пронзил кожаную юбку воина и угодил ему в пах. Вытащив оружие, Парменион поднялся, чтобы отразить новую атаку.
Везде вокруг него рабы напирали на врага.
Но Македоны их сдержали.
И вражеский строй начал неумолимо продвигаться вперед.
***
Леонид быстро вышел из первого ряда взбежал на холм, обернулся и посмотрел сверху на сражение. План Пармениона прекрасно сработал, но численный перевес всё же был не в их пользу. Фракийские наемники бежали с поля, но спартанец видел, как их офицеры отчаянно пытались перегруппировать уцелевших. Если дать им время, они вернутся в битву.
Всматриваясь сквозь пыль, Леонид увидел, как Парменион повел своих переодетых рабов против Гвардии, пока Леарх на дальнем левом фланге, под натиском Македонских Рядовых, еле-еле продвигался дальше. Как и в любом бою, первыми падают наименее опытные, слабые, медлительные и нерадивые. Теперь остались настоящие бойцы, и больше не было никаких сомнений в отваге Македонов. Ошеломленные и деморализованные в начале атаки, теперь они показали стойкость и дисциплину, и сражение стало оборачиваться в их пользу.
Поле было усеяно трупами, подавляющее большинство из них были Македонами и их наемниками, однако среди павших были и спартанцы, и Леонид окинул опытным взглядом боевые порядки. Он начал битву с 2 500 воинов под своей командой; теперь осталось всего 2 000, и они стояли в фаланге шириной 200 щитов и глубиной в десять шеренг.
Против них выстроились около 4 000 иллирийских наемников в красных нагрудниках и рогатых шлемах. Суровые, опытные бойцы, но не слишком дисциплинированные. Полк Леонида оттеснял их назад, однако противник был еще далек от паники и отступления.
Леонид пребывал в нерешительности. Рабы просто не выстоят против Гвардии, но и Леарх на левом фланге нуждался в помощи. Однако если Леонид отрядит какую-то часть своего полка им на выручку, то у него не хватит людей выстоять против иллирийцев.
И всё же решение должно быть принято.
И тогда он увидел, как Парменион возглавил атаку на фланг неприятельской Гвардии. Это было храброе решение, но обреченное на гибель, если не будет подкрепления. И тогда, приняв решение, Леонид побежал обратно к сражавшимся.
- Тыловые пять, боевой клин налево! - прокричал он. - Десятое построение! - Пять тыловых шеренг его полка быстро переместились влево, перестроившись десятирядным клином, пятьдесят щитов в основании, Леонид встал в центре, еще два офицера по бокам от него. - За Царя! - заорал он.
Воины в первом ряду подняли щиты и пошли, срезая влево. Иллирийцы, исторгая боевые кличи, набросились на ослабевший правый край фаланги. Это был риск, который взял на себя Леонид. Щиты всегда держали в левой руке, и когда полк поворачивал налево, то правая сторона фаланги становилась открытой для атаки, так как щиты смотрели во внутреннюю сторону. Но у него не оставалось выбора. Если приказать перестроиться в более стандартный боевой прямоугольник, то движение вперед оказалось бы практически невозможным. Так что у людей с правого края оставались только мечи для защиты от нападавших, однако это всё-таки были спартанцы, и иллирийцы понесли немалые потери, пытаясь пробить фалангу.
Но Леонид знал, что худшее было еще впереди, ибо пока они пробиваются вперед, иллирийцы зайдут к ним в тыл. Ему оставалось лишь надеяться, что Тимазион, с оставшимися под его началом силами, увидит опасность и предпримет контратаку для защиты с тыла.
- Легким бегом марш! - крикнул Леонид. У них не было барабанщиков, чтобы отмерять ритм, но спартанцы среагировали моментально, и передний ряд быстрее побежал влево. Леонид бросил взгляд через спину. Тимазион приказал своим людям продвигаться в брешь, оставленную Леонидом, и поторопившиеся иллирийцы оказались теперь меж двух сил.
Перед клином открылась пустота, и Леонид увидел Пармениона и его воинов, которые пытались не уступить в бою Гвардейцам. Огромный минотавр и воин с металлическим лицом были теперь со всех сторон окружены врагами, но и не думали отступать. - За Царя! - вновь прокричал Леонид.
- За Царя! - громогласно отозвались спартанцы.
Он увидел, как Парменион обернулся. Царь тут же приказал своим людям расступиться, чтобы дать дорогу атакующим спартанцам, дабы они хорошенько врубились в левый фланг Гвардии. Неприятельский фланг сломался под внезапным ударом, и спартанцы глубоко вошли в квадрат Македонов.
И тут Леонид впервые увидел Царя-Демона в центре его полка со сверкающим мечом в руке.
Теперь всё превратилось в хаос, в битве не было больше красивых параллельных линий противоборствующих сторон. Ослабив правый край спартанского войска, Леонид поставил всё на то, чтобы сломать неприятельский центр.
Но здесь стоял сам Царь-Демон. И он был неуязвим.
***
Даже невзирая на боевую усталость, на ослабевшую руку с мечом, Парменион понимал, что теперь достигнута высшая точка сражения. Он это чувствовал, как бегун чувствует приближение незримого преследователя за спиной. Македоны сражались яростно, но они были на грани паники. Многие годы они бились и побеждали, и это сражение должно было стать их простейшей победой. Но их ожидания были коварно обмануты, и их боевой дух надтреснул и был готов разбиться вдребезги.
Парменион отразил яростный удар, смертельным рипостом полоснув по горлу противника своим клинком. Тот упал на спину, и на миг Парменион стал свободен от боя. Он вытянулся, глянув налево, где Леарх и его полк снова в лоб пошли на Рядовых. Справа и с тыла Тимазион направлял своих людей пробиваться через иллирийцев с тем, чтобы достичь центра поля.
Рабы вокруг Царя держались стойко, хотя потери их были велики, и Парменион с новой силой ощутил всеисцеляющую решимость не проиграть. Эти люди заслуживали победы.
Но теперь уже не оставалось места ни для какой стратегии. Среди зверства на поле боя было место лишь для силы руки, подкрепленной отвагой человеческого духа. Македоны сражались только ради завоевания и наживы, рабы же бились за свободу, а спартанцы - за свой город, дом и честь. Эта разница имела огромный вес, когда оба войска, сломав строй, бьются насмерть на пропитанном кровью поле.
Взгляд Пармениона привлекло движение на вершине холма на юго-западе. Клубящаяся пыль поначалу не давала толком разобрать, кто это, но затем он увидел, как исполинская фигура Горгона спускается по склону. За ним шли сотни лесных чудищ, одни - рептиловидные и с ребристой шкурой, другие - покрытые густой шерстью. Многие были вооружены увесистыми дубинами из плотного дуба, но большинство не нуждалось в оружии, имея острые когти и клыки. Пожиратели кружили над ними в небе и, по сигналу Горгона, они обрушились на Македонские ряды, бросая свои ядовитые дротики.
Македоны, стоявшие в тылу, увидели приближающихся монстров - и запаниковали. Побросав оружие, они побежали с поля боя. Другие, более храбрые, постарались сдвинуть щиты против этого нового врага.
Лесные твари бросились на Македонов с невероятной силой, их когти пронзали латы и кольчуги, терзая плоть и ломая кости как гнилое дерево. Ничто не могло их остановить.
Оборона Гвардии пала.
Миг назад это было войско, и вот это уже бегущая, перепуганная толпа, отчаянно пытающаяся спастись.
Горгон, размахивая двумя железными палицами, врезался в их ряды, сметая людей с ног. Его белесые глаза сверкнули. Воины на его пути закричали и застыли, их тела окаменели, потрескались, упали на землю, высохшие и увядшие.
Видя панику среди самих Гвардейцев, иллирийцы, стоявшие против полка Тимазиона, повернули и побежали прочь.
Теперь лишь небольшой, тонкий словно нить боевой квадрат воинов окружал Царя-Демона. Филиппос достал меч и стал ждать, в безопасности благодаря своей неуязвимости. Горгон пробил стену щитов, и одна из его огромных палиц обрушилась на плечо Царя. Но оружие просто-напросто отскочило обратно, а Филиппос бросился вперед, вонзая меч Горгону в грудь. Властелин Леса отступил назад с темной кровью, сочащейся из раны. Филиппос наступал, но тут подскочил Бронт, отбросив секиру и обхватывая огромными руками грудь Царя. Царь попытался высвободиться из его хватки, чтобы обратить свой меч против нового противника, однако Бронт прижал руки Царя к его бокам, подняв его в воздух и лишая опоры. Филиппос заорал, но не смог освободиться.
Последнее сопротивление Македонов было сломлено, люди бросили мечи и попадали на колени, моля о пощаде. Сначала их убивали невзирая на мольбы, но тут над полем битвы раздался голос Пармениона:
- Довольно! Оставьте их в живых!
Странная, неестественная тишина опустилась на поле битвы. Южнее когда-то непобедимая армия Македонов убегала в полном беспорядке. Здесь же, в центре, оставшиеся Македоны сложили свое оружие.
Бронт бросил Царя-Демона на землю, заламывая руки поверженного монарха за спину и ища ремни, чтобы связать его. Один лучник предложил упругую тетиву от своего лука. Бронт привязал друг к другу большие пальцы Царя и встал, наблюдая, как Филиппос пытается подняться на колени.
Тут подошел Шлем и встал перед Филиппосом, глядя на лицо Царя. Вдруг он закачался, и всем показалось, что он вот-вот упадет. К нему подскочил Аттал и поймал, удержав от падения.
- Ты в порядке? - спросил македонянин. Шлем не отвечал, и Аттал увидел, как бронзовое лицо замерло и затвердело, став снова неподвижным. Заколдованный воин поднял руку к шлему, который был на него надет; шлем больше не был частью его лица.
Но он не стал его снимать.
Парменион подбежал к лежащему Горгону, кровь которого вытекала вместе с жизнью на перепаханную землю. Опустившись перед монстром на колени, Парменион взял его ладонь, но не смог найти слов для умирающего Титана.
Горгон открыл глаза. - Что, удивлен видеть меня здесь? - спросил Лесной Царь.
- Да. Но и несказанно рад, что ты пришел, мой друг. Похоже, ты спас нас всех.
- Нет. Они уже были готовы сломаться. - Горгон попытался подняться, но свежая кровь потекла из страшной раны у него в груди. - Не чувствую ног. Неужели я умираю?
- Да, - прошептал Парменион.
Горгон улыбнулся. - Странно... совсем не больно. Обещаешь ли ты, что у моего народа появится шанс у Врат?
- Конечно.
- Твоя дружба... стоит... дорого. Но... - Повелитель Леса откинулся на спину, и его тело начало трястись. Кожа на его лице будто бы замерцала, змеи на голове стали исчезать. Парменион не сходил с места, глядя как распростертое перед ним тело постепенно меняется, в смертный час становясь прекрасным темноволосым мужчиной, каким был когда-то Горгон при жизни.
Усталый и полный печали, Парменион поднялся.
Подошел Бронт, опустился на колени возле тела брата. - Почему? - вскричал он. - Почему ты сделал это? - обхватив Горгона за плечи, он стал трясти тело.
- Он не слышит тебя, - мягко проговорил Парменион.
Минотавр поднял взгляд, его большие карие глаза подернулись слезами. - Ответь, Парменион, почему он пришел?
- Из-за дружбы, - ответил Парменион просто.
- Да он не понимал даже, что значит это слово.
- А я думаю, что понимал. Иначе во имя чего он и его народ рисковали своими жизнями? Им здесь не было никакой выгоды.
- Но... мой народ отказался помогать тебе. А это... создание... умерло за тебя. Не понимаю. - Минотавр поднял рогатую голову и прокричал свой вызов небесам.
Раздался хохот Филиппоса. - Ну вот и всё! - воскликнул он. - Плачь, ты, жалкое отродье. Я убил его. Развяжи меня, и я убью тебя тоже. Убью всех вас!
Бронт вскочил на ноги, поднял свою секиру. Филиппос рассмеялся вновь. Лезвие секиры врезалось Царю в лицо, но на нем не осталось ни единой отметины.
Вперед выступил Шлем, подошел к Пармениону. - Развяжи его, - сказал воин. Спартанец повернулся к Шлему. Его голос больше не был металлическим, а шлем теперь был отделен от кожи.
- Память вернулась к тебе? - спросил Парменион, заранее зная ответ.
- Вернулась. Отпусти его. Я сражусь с ним.
- Его невозможно убить.
- Вот и посмотрим.
- Подожди! - шепнул Парменион. Он быстро расстегнул ожерелье, подошел к Шлему и застегнул его у воина на шее. - Теперь он не сможет читать твои мысли. - Воитель кивнул и отошел от спартанца, извлекая меч. Бронт посмотрел на Пармениона. - Развяжи его. - Бронт разрезал путы секирой. Филиппос поднялся на корточки, потом выпрямился, обернулся и увидел, как к нему идет Шлем с вытянутым вперед мечом.
Царь-Демон рассмеялся. - А вот и первый смертник, - молвил он, подняв меч там, где уронил его во время борьбы с Бронтом. - Давай, позволь мне проводить тебя в путешествие в Аид.
Шлем ничего не ответил, но продолжил наступление. Филиппос бросился навстречу, его клинок выскочил вперед в ударе, грозящем вспороть противнику живот. Шлем отбил его, обратным взмахом порезав кожу на бицепсе Царя-Демона. Филиппос отскочил, уставившись в ужасе на кровь, потекшую из раны.
- Я неуязвим! - закричал он. - Неуязвим!
Шлем остановился и, подняв левую руку, снял с головы шлем. Филиппос попятился, и свет в его золотом глазу начал меркнуть.
- Кто ты такой? - спросил Филиппос.
- Филипп Македонский, - ответил воитель.
Царь-Демон предпринял отчаянную атаку, но она была легко отбита, и затем клинок Филиппа вонзился в глотку врага. Кровь запузырилась на губах Филиппоса. - Это, - процедил Филипп, - за то, что угрожал моему сыну! А это - за меня! - меч пронесся сияющей дугой, обезглавив Царя-Демона. Голова упала налево, подпрыгивая на твердой земле. Тело, истекая кровью, повалилось направо.
- Ну как, ты достаточно мертв или добавить? - спросил Филипп.
Последовавший за битвой этап был долгим и по-своему утомительным. Обезоруженные Македоны были собраны в одну толпу, и Парменион созвал к себе их офицеров. Они, сказал он им, были вольны вернуться в Македон, и выбрать там себе нового Царя. Но сначала они обязаны были принести священную клятву, что помогут восстановить разрушенный город Кадмос. И они поклялись. Обоз Македонов был захвачен, а вместе с ним и несметные богатства, которые Филиппос награбил в походе. Всё это досталось спартанцам, однако Парменион пообещал половину передать жертвам Македонской агрессии, включая по двадцать золотых слитков на каждого раба, который сражался рядом с ним.
Выжившие рабы и половина спартанского войска были отосланы обратно в город, в то время как Бронт взялся повести последователей Горгона к Гигантовым Вратам, чтобы ждать там прибытия Пармениона.
От разбросанных иллирийцев и фракийцев прибыли переговорщики, выпрашивая условия мира. Мир был гарантирован, при условии, что все они незамедлительно вернутся к себе на родину.
Во время всех переговоров македонские и спартанские хирурги ходили по рядам раненых с обеих сторон, проводя операции при свете факелов.
К концу дня на поле боя насчитали 11 000 вражеских трупов, еще 4 000 были перебиты в ходе атаки на Спарту. С Македонских мертвецов снимали доспехи, а их выжившие товарищи копали несколько братских могил для них. 870 погибших спартанцев отнесли в город для торжественных похорон. Среди рабов было более 2 000 погибших. Спартанцы вырыли для них отдельную могилу, и Леонид пообещал, что над ней будет возведен памятный монумент.
Далеко за полночь, Парменион наконец ушел отдыхать в шатер Филиппоса, и там к нему присоединились Филипп, Аттал и Леонид.
- Не понимаю, - заговорил Аттал, когда все трое расположились там, - как Царь-Демон мог быть убит. Ведь о нем говорили, что он неуязвим.
- Да, но есть одно исключение: раны, нанесенные самому себе, - объяснил Парменион. - А Филипп был... вернее, он и есть... Филиппос: один и тот же человек в разных мирах. Как мне видится, заклинание, которое было наложено на него, не различало их обоих.
Леонид встал. - Я оставлю вас, друзья, - сказал он. - Но прежде, могу ли я поговорить с тобой наедине, государь? - Парменион кивнул и вышел следом за молодым спартанцем из шатра.
- Думаю, я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, - прошептал Парменион, - и я не забыл того, что обещал. Позволишь ли мне поехать в Спарту в последний раз и попрощаться с Дераей?
Леонид покачал головой. - Ошибаешься, друг. Я прошу тебя остаться. Теперь так много дел ждет впереди. Кто еще может стать Царем Спарты? Тимазион? Он захочет пойти войной на Коринф и Мессению. Он захочет покарать наших врагов, и посеет новое зло. Ликон - слишком молодой и твердолобый. А больше никого и нет.
- Ты недооцениваешь себя. Из тебя вышел бы превосходный Царь.
Леонид усмехнулся. - Нет, Парменион. Я - воин, и этого мне достаточно. Подумай о том, что я тебе сказал. Ты нужен нам здесь.
Офицер ушел в ночь, обходя пляшущие огни костров, которые освещали поле битвы. Парменион стоял в молчании, осматривая равнину, как вдруг чья-то рука коснулась его плеча. - В его словах есть толк.
Парменион кивнул. Филипп убрал руку, и они пошли вдвоем, обходя бивачные костры, вокруг которых спали усталые спартанцы.
- Тебя здесь ждет хорошая жизнь, Парменион. Здесь тебя чествуют как спасителя. Ты мог бы построить империю.
- Мне не нужна империя, государь. И я никогда не желал быть Царем. - Спартанец вздохнул. - Это не мой мир.
- Ты знаешь, как сильно ты мне нужен, и, клянусь Аидом, будет больно потерять тебя. Но обдумай всё как следует, - посоветовал Филипп.
- Обдумаю. Но скажи, как же ты стал Шлемом?
Филипп выругался, потом рассмеялся. - Через день после того, как ты уехал, ко двору прибыл человек, сказав, что у него для меня есть известия об Александре. Поскольку он настаивал на разговоре с глазу на глаз, его доставили в темницу. Естественно, обыскали, но оружия при нем не оказалось. И вообще, кроме одежды у него был лишь небольшой кожаный мешочек, а в нем - камень с золотыми прожилками. Амулет на счастье, как сказал незнакомец. Он вошел в мои покои - и это последнее, что я могу вспомнить. И я не знаю, зачем он лишил меня памяти и сделал мое лицо металлическим.
- Сдается мне, человеком тем был Аристотель, - сказал Парменион, - и я не могу сказать, зачем он оставил тебя в неведении, кто ты есть, но металлическое лицо - это прекрасная защита. Если бы в тебе узнали Филиппоса, то жизнь твоя была бы коротка.
- Филиппос, - прошептал македонянин, давая этому имени повиснуть в воздухе. - Неужто он был мной? Думаешь, я мог бы стать таким же? Разрушителем, демоном?
- Нет, государь. Он был одержим. Его вел могущественный дух Тьмы.
- Даже если так, его армия прошла почти по всему миру точно так же, как моя немного ранее. Нехорошее чувство посещает, когда видишь такие зверства с точки зрения жертвы.
- Да уж, - подтвердил Парменион.
Филипп хмыкнул. - Пожалуй, - согласился он. - Когда вернемся домой, я пересмотрю свои планы. Дипломатия станет ключом ко всему. Я стану убеждать Афины, Спарту и Фивы сделать меня верховным лидером Греции. И лишь тогда пойду войной на Персию. Я никогда не стану Филиппосом, Парменион. Никогда.
- Не сомневаюсь в этом, государь. Мне никогда не казалось, что это может случиться.
- Не называй меня государем. Здесь ты - Царь, а я - простой солдат.
- От старых привычек избавиться нелегко... Филипп.
Македонянин посмотрел Пармениону в глаза. - Я никогда не забуду того, что ты сделал для меня и моего сына. Ты замечательный друг, Парменион; лучшего и пожелать нельзя. - Расстегнув ожерелье, которое защищало его разум от Царя-Демона, он вновь надел его на шею Пармениона.
Внезапно смутившись, Парменион ничего не сказал в ответ, и Царь рассмеялся, сильно похлопав его по плечу. - Ты всегда смущался, слыша похвалы, Спартанец. Идем, отпразднуем эту победу и напьемся как следует вместе.
Но когда они вернулись в шатер, Аттал уже спал на лежанке, а всего после одного кубка вина, выпитого в приятной слуху тишине, Филипп сообщил, что устал, и повалился спать прямо на пол.
Какое-то время Парменион лежал без сна, в смешанных мыслях, и в его сознании почти с калейдоскопной быстротой кружили образы. Дерая, Федра, Фина, Александр, Леонид... Два мира и две жизни на выбор. Царь или генерал. Дерая или Федра? Последнюю он не любил, но она родила ему детей, и долг велел ему возвращаться.
В Тартар этот долг, подумал он! Разве я не имею право на счастье?
Но тут он вспомнил об Александре и о чудовище, что сидело в нем. Новый Филиппос затаился и ждал, готовый выбросить великое зло в его мир.
- Я не могу остаться, - прошептал он.
И несказанная печаль охватила его.
Гигантовы Врата
Александр сидел один на бережку окруженного деревьями озера, глядя вверх на вершину холма слева от себя. На ней, темнея в лунном свете, стояли близнецы-столпы Гигантовых Врат, а на них лежала мраморная перемычка, сплошь покрытая письменами, ни формы, ни языка которых Александр никогда еще не видел.
Трижды за этот день мальчик отправлялся к камням, бродил вокруг и около, пытаясь постичь смысл таинственного послания. Сами колонны были великолепно вырезаны и, за исключением незначительных различий, выглядели одинаково. На левой колонне было солнце с лучами в окружении восемнадцати сфер; на правой было девятнадцать сфер. В основании каждой колонны был странный узор, похожий на нечто вроде отпечатка чудовищной лапы с четырьмя когтями, а выше над ней фигура краба, или паука, или вовсе трехголового монстра. Сложно было понять, что задумал скульптор.
Александр поднял камень и пустил его скакать по поверхности озера. Вратами полнились все его мысли, и он откинулся на мягкую траву, ища ключ к разгадке. На каждом столпе, направленный внутрь, был выступающий камень - словно пальцы, указывающие друг на друга. По легенде, гигант, создавший Врата, вышел из проема между столпами, держась за оба камня. Потом он исчез.
Но Александр не мог повторить такое же действие. Когда он брался за один камень и вытягивал руку, ему не хватало целых шести футов до второго камня.
Сомнение закралось в его сознание. Действительно ли ты Искандер? Раньше он верил, что достаточно будет лишь взглянуть на Врата, как их секрет тут же откроется ему.
- Что же мне делать? - спросил он у ночи.
- Всё, что сможешь, - послышался знакомый голос, и Александр обернулся и увидел, как Хирон спускается с холма.
- Ты живой! - закричал Александр, вскочил на ноги и побежал навстречу
магу
. Хирон опустился на колено перед ним, взял мальчика на руки.
- Да, я живой. И рад снова быть человеком.
- Но ты - Камирон - упал за борт во время шторма. Я не сумел тебя найти. Боялся, что ты умер.
- Камирон сумел добраться до берега, а оттуда, потерянный и сокрушенный, отправился на юг, дойдя наконец до леса. Там ему встретились те, кто знал его - то есть, меня - и у кого были силы обратить Превращение вспять. Я больше никогда не буду изменять свою форму.
- Почему ты вообще рискнул сделать это у Леса Горгона?
Маг
посмотрел в сторону, потом грустно улыбнулся. - Мне не следовало затевать Превращение. Но я испугался, Александр. Вот и всё. Македоны наступали. Парменион решил идти в зачарованные демонами дебри самого страшного места во всей Ахайе. - Он пожал плечами. - Я заснул, но мои сны были порождением ужаса. Камирон по крайней мере мог убежать от врагов - но чего я не мог предвидеть, так это того, что кентавр выбросит камень силы... и оставит меня в заточении. Думаю, он в какой-то степени догадывался, что это его единственный шанс на настоящую жизнь.
- Бедный Камирон. Он так радовался, просыпаясь с воспоминаниями.
Хирон улыбнулся и сел рядом с мальчиком. - Он бы не выжил, Александр. Кентавры не способны переваривать еду, когда их тела смешаны. Он не знал этого, но боролся до самой смерти, когда пришел сюда. У него не было никакой надежды на самостоятельную жизнь.
- Я буду скучать по нему, - сказал Александр.
- А я - нет, - ответил ему
маг
. - Но давай вернемся к нашей задаче. Что ты узнал о Вратах?
- Почти ничего. Узоры на столпах не распознать, их можно принять за человеческую ошибку - однако я что-то сомневаюсь в этом. Выступающие камни - это нечто вроде рукоятей, но, как и сказано в мифе, взяться за них одновременно сможет только гигант.
- Да, это тайна, - сказал Хирон. - Письмена, высеченные на перемычке - Аккадские, они происходят от древнего алфавита Атлантиды из сорока двух символов. Аккадийцы сократили алфавит до двадцати девяти букв.
- Сможешь прочитать?
- Конечно.
- Что там написано?
- Ничего, что было бы интересно нам сейчас. Здесь рассказывается, как столпы были впервые принесены сюда, изложен список имен Старших
Магов
, и тогдашнего Царя, в честь которого было воздвигнуто сие сооружение, сказано также, что Врата были построены в тысячный год Аккадской Империи. Вот и всё.
- Я ждал большего, - разочарованно проговорил Александр.
Хирон засмеялся. - Руководства по использованию, например? Не думаю, что в те дни нужны были подобные объяснения. Врата всегда были открыты.
- Как тогда они повлияли на Заклятие?
- Я не верю, что они когда-либо влияли на него.
- Что? То есть, я не смогу вернуть магию в этот мир?
- Боюсь, что нет.
- А что я тогда могу сделать?
- Врата - а их существует много - созданы для того, чтобы путешествовать между народами, мирами и эпохами. На далеком востоке они именуются "лунг мей", Врата Дракона. На западе они известны под названием Врата Снов, а на холодном, мрачном севере их зовут Тропами Богов.
- Как они мне помогут, если я не смогу через них вернуть Заклятие?
- Если лошадь слишком слаба, чтобы дойти до водопоя, что делает всадник?
- Несет воду лошади, - ответил Александр.
- Именно. Ты не можешь принести Заклятие в Ахайю. Значит, ты должен пропустить народ лесов через Врата в тот мир, где Заклятие еще велико.
- Значит, я должен открыть Врата?
- Я верю, что в этом твое предназначение.
- Как я узнаю, куда перенести их?
Хирон пожал плечами. - На этот вопрос у меня нет ответа.
Александр поднялся и начал долгий подъем по склону холма. Хирон последовал за ним, и вместе они обследовали столпы по-новой.
- Вот это место здесь, что оно значит? - спросил Александр, проводя пальцем по изогнутым линиям, которые складывались в след от лапы чудовища.
- Это карта Ахайи. Смотри, вот Спарта, а вот Коринфский Залив.
- Теперь вижу! А краб - это Халкидика, которую вы называете землей Трезубца. - Перейдя к правому столпу, он обследовал вторую карту. - А здесь почти то же самое, только Залив более длинный. И смотри, тут еще земли Трезубца изменены, зубцы соединяются.
Вернувшись к первой колонне, он завороженно посмотрел на карту. - Постой-ка! Теперь здесь нет Коринфского Залива. Что здесь происходит, Хирон?
- Когда ты прикасаешься к ним, они меняются, - прошептал
маг.
- Теперь та, что справа - вовсе не Ахайя. Все острова на карте соединены с материком.
Пока они смотрели, карты менялись и перемешивались всё быстрее и быстрее, в невероятных вариациях, так, словно чья-то незримая рука чертила беспорядочные линии по камню.
Александр приблизился к левой колонне, вытянув руку и прикоснувшись пальцем к небольшому выступу в центре нижней карты. Передвижение линий мгновенно остановилось. Быстро сменяющиеся карты на правой колонне тоже постепенно замедлились и, наконец, остановились.
Хирон отошел, уперев руки в бока. - Это уже полразгадки, - произнес он. - Теперь мы знаем способ, как подготовить Врата. Одна карта должна соответствовать этому миру, вторая - месту назначения. Не думаю, что это портал времени. Я видел такие, и они гораздо больше, целые круги камней. Но эти - более сложные, нежели другие Аккадские Врата, которые использовали для путешествий по империи. Это, должно быть, одни из Шести Врат в альтернативные миры.
- Значит, есть еще Врата?
- Через одни ты уже перемещался: через них тебя втянул в этот мир Филиппос. Еще одни, известные мне, находятся на востоке, но те колонны были разрушены суеверными дикарями. Есть ли еще? Не знаю. В морских глубинах, возможно, в потерянной Атлантиде. Или под толщей льда на дальнем краю света?
- Как мне открыть Врата? - спросил Александр.
- Не знаю, - признался Хирон, проходя между колоннами и осматривая камни-рукояти. - Хранители Врат обладали камнями Сипстрасси, самородками великой силы. У меня тоже есть несколько, однако место, где я их храню, далеко отсюда, так что сейчас не имеет смысла о них говорить. Но одно ясно наверняка - когда-то Врата были объединены с другими порталами. Однако в какой-то точке во времени эти связи были разрушены.
Они обследовали Врата еще где-то с час, но усталость одолела Александра, и он лег поспать прямо между колоннами. Ему снилась Пелла, и отцовский дворец, и Парменион. Сновидение было полно сумрака и страха, ибо темный туман постоянно появлялся где-то с краю, и он всё время боялся повернуть голову и посмотреть прямо на него. Туман так и остался висеть там, неподвижный, черный и отталкивающий.
В конце концов Александр не смог больше вынести этого, и он обернулся... обнаружив, что смотрится в зеркало в раме из черного дыма. Его собственное отражение смотрело на него из этого зеркала.
- Ты не я, - сказал он.
- Ты не я, - ответило зеркало, и тут отражение рассмеялось, и рога выросли из его висков, закручиваясь над ушами. - Тебе не открыть Врата без меня, - сказал Дух Хаоса. - Ты ведь и сам это знаешь, да?
- Да, - признался Александр.
- И что ты мне предложишь за мою помощь?
- Ничего, - сказал мальчик.
- Ничего? Народ Заклятия растерзает тебя на куски, если ты им не поможешь.
- Именно, - сказал Александр, и в его голосе прибавилось уверенности. - И только ты можешь это предотвратить.
- Зачем мне это?
- Да брось, ты знаешь ответ и без подсказок. Где ты будешь без меня?
- Это бы меня не убило, - сказал ему Дух. - Всего лишь придется подождать, пока не появится новая оболочка для меня.
- Но ты нетерпелив, - заметил мальчик.
- Что правда, то правда, - кивнул Дух. - Но я спрошу снова, что ты дашь мне взамен?
- Мы не станем заключать сделок, - сказал Александр. - Довольно будет и того, что вернемся в наш мир, а там продолжим, какие бы битвы нас не ждали.
- Ты будешь принадлежать мне, так и знай, - прошептал Дух. - Точно так же, как мой брат подчинил Филиппоса в этом мире. О, сколько приятных мгновений ждет впереди, Александр. И ты разделишь их со мной. Ты не будешь ненавидеть меня; ведь я здесь для того, чтобы исполнить устремления твоего сердца.
- Сейчас мое единственное устремление - покинуть это место.
- Что ж, да будет так. Ты видел столпы и карты на них. Но посмотри и на верхние узоры. Там - звездные карты. Ты должен выстроить их так же, как и карты земель. Когда настоящие карты совпадут, Врата вновь засияют жизнью. Подумай о них, как о человеке, который стоит меж двумя зеркалами, каждое из которых отвернуто от него. Когда они будут повернуты к нему, наступит миг, когда он появится в отражении в обоих зеркалах. Как только это случится, Врата соединятся и станут единым целым. Тогда второй мир откроется для существ этого мира.
- Но это может отправить их в наш мир, а я этого не хочу. Они будут страдать там, как страдали здесь. Так будет еще хуже, потому что здесь люди, по крайней мере, всегда знали об их существовании. В Греции же их станут бояться, ненавидеть и убивать.
- Когда-то они существовали - даже в твоей Греции. Иначе откуда бы взялись легенды о них, которые ты слышал? А что до отчаяния - так это чувство они станут испытывать везде, куда ни отправятся, - объяснил Дух Хаоса. - Это их природа, ибо они несовершенны. Старые боги использовали их - создали их - для собственного удовольствия. Они - как забытые игрушки, Александр. Война была для них всем. Победа в ней означала гибель для них. Так или иначе, мы всё равно поможем им, братишка, ты и я. Мы найдем для них мир, где они смогли бы воевать по-новой.
- Ты правда можешь это сделать? - спросил Александр.
- Мы можем это сделать, - поправил Дух. - Вместе мы способны сделать всё, что угодно. Никогда не забывай. А теперь начнем.
Александр проснулся. Хирон лежал рядом с ним, спал и храпел. Принц встал и поднял взгляд на колонну слева. "Залезь туда," велел Дух Хаоса.
Это было несложно, ибо вырезанные в камне узоры оказались хорошей опорой для рук и ног. Александр перелез по колонне, переместившись вперед. Прямо над его головой была вырубленная сфера в окружении меньших полушарий. "Прикоснись ладонью к центральному шару," - сказал Дух. Александр сделал это и, так же, как с картами в предыдущий раз, камни замерцали и пришли в движение. "Они выстраиваются сами собой", - сказал Дух. "А теперь лезь на второй столп."
Александр так и сделал, но не протянул руку к камню, когда ему велели. "Что такое, братец?" - спросил его Дух.
- Как я могу тебе доверять? Всё, что я знаю о тебе, наводит на мысль о том, что ты отправишь этих существ в мир смерти и ужаса.
"Я бы так и сделал," - ответил Дух. "Но ты - Искандер, избранный. Ты их туда не отправишь."
- Не понимаю тебя.
"Твой приход был предсказан, юный принц. Врата ждали тебя. Узоры уже подготовлены для тебя. Разве не видишь? В этом мире ты - всего лишь орудие судьбы. Последний человек, прошедший через Врата, невольно расстроил их. И только ты сможешь запустить магию."
Но Александр еще не двигался. "Что я еще должен тебе поведать?" - спросил его Дух. "Скажи мне, как убедить тебя."
Принц не отвечал. Его рука медленно потянулась к камню, коснувшись его. Колонна начала трястись, едва не сбросив Александра. Он быстро слез и отошел от Врат подальше. Серый камень засиял, и странный запах горелых листьев распространился в воздухе, резкий и неприятный.
Хирон проснулся и вскочил на ноги, подошел к Александру. - Ты разгадал тайну?
- Похоже, что так.
Камни засверкали еще ярче, становясь серебристыми в лунном свете, карты и вырезанные символы загорелись ярким огнем, исходившим из недр камня. Сферы тоже запламенели подобно маленьким солнцам, и холм озарился ясным светом.
Сами Врата замерцали, и в них стало видно равнину между гор и далекий лес, освещенный ярким солнцем. Александр сделал шаг вперед, пытаясь пройти в этот проем, но рука Хирона схватила его за плечо. - Нет, - прошептал
маг
. - Они еще не открылись.
Создания Заклятия вышли из рощи. Александр повернулся к ним. Они двигались медленно, глаза сверкали в изумлении при виде переливающегося портала. Он знал, этот миг являлся им в мечтах многие столетия. Это было для них кульминацией всех надежд. Огромным полукругом расположились они у подножия холма: кентавры, дриады, нимфы, высокие люди с большими крыльями за плечами, темнокожие Пожиратели, рептилии, минотавры; раскачивающаяся, молчаливая толпа подавалась вперед.
Свет солнца иного мира озарял сцену золотым сиянием, играющим на лицах собравшихся. И никто ничего не говорил. Создания Заклятия не издавали ни звука.
У Александра пересохло во рту, и он почувствовал тяжесть их чаяний, словно камень на своем сердце.
Закрыв глаза, он увидел Фину; она сидела одна посреди леса. Александр почувствовал ее печаль, но тут словно железное забрало опустилось обратно и закрыло ее.
"Чего ты хочешь от меня?" - спросила она.
"Хочу, чтобы ты предприняла путешествие," - сказал он ей. Ее дух вылетел из тела. Оставив глаза закрытыми, полностью сконцентрировавшись, он наблюдал своим духом, как чародейка прошла через мерцающие Врата. Она вернулась через несколько мгновений.
"Там мир жестокости и боли", - поведала она.
Александр вновь залез на правый столп, коснувшись пальцами камней.
Теперь Врата снова поменяли свой цвет, засверкав как чистое золото. Вид между колоннами изменился, показав светло-голубые воды океана, накатывающие на берег, сверкающий белым песком. "Пройди туда," - сказал он Фине.
"Это не понадобится," - ответил ее дух. "Я чувствую Заклятие. Оно чистое и рождено из добра."
***
Лес молчал, когда Парменион, Филипп и Аттал ехали верхом среди деревьев. Луна стояла высоко, серебристый свет озарял заросли и отражался в ручьях и на камнях. Но не было никаких признаков жизни, сколько ни продвигалась троица вглубь леса.
Вдруг в сознании Пармениона зазвучал голос Фины: "Следуйте на юг до каменной стены, затем поворачивайте на запад."
Этот путь занял у них около часа, пока наконец они не добрались до просторной поляны, полной созданий Заклятия: кентавров, циклопов, крылатых мужчин и женщин, дриад и фавнов. Парменион спешился и поклонился, когда к нему подошла беловолосая богиня. Ее обнаженное тело блестело в лунном свете, но ничто в ней не возбуждало спартанца. Эфемерной и изящной казалась она ему, и чрезвычайно далекой от похоти живого человека.
- Добро пожаловать, Парменион, - сказала она. - Твой путь был долог и тернист.
- Но всё же мы здесь, Госпожа, - ответил он. - Где мальчик?
- Он проверяет Врата. Расскажи мне, как умер мой сын.
- В кругу друзей, - сказал ей Парменион.
Она кивнула и улыбнулась. - Отрадно слышать. Всё-таки последняя крупица благородства оставалась в нем.
- Думаю, даже более чем.
- Тысячи лет он не дружил ни с кем. Каким таким особым качеством ты обладаешь?
- Никаким, насколько мне известно.
Богиня отошла от него, встав перед Филиппом. - Я и не надеялась, что когда-нибудь заговорю с человеком с твоим лицом, господин. Даже сейчас едва могу заставить себя взглянуть на тебя.
- Я не Филиппос.
- Мне это уже известно. Ты великолепно сражался.
- Его убить было несложно. Он всю жизнь прожил неуязвимым, и поэтому не выучился даже простейшей защите.
- Ты Царь у себя в стране?
- Да.
- И ты тоже приносишь своим соседям отчаяние и ужас?
- Да, - признался он. - В этом природа Греции, Госпожа. Мы всегда на войне. Но скоро мы станем единым народом; и тогда перестанем убивать друг друга.
- И, конечно же, под твоим началом?
- Конечно, - подтвердил он.
- Ничего не меняется, - грустно сказала Госпожа и перешла к Атталу. - Ну а ты, господин, что вынесешь из визита в этот мир?
Мечник пожал плечами. - Не очень много из того, чего бы я раньше не знал.
- И это правда? Ты даже не взглянул на себя в ином свете?
Аттал усмехнулся. - Я знаю, кто я есть, и что я есть. И не питаю иллюзий.
- Но ты же встретился с Царем-Демоном и не дрогнул. Разве это не вселило в тебя гордость?
- Нет. Я был близок к тому, чтобы поддаться. Здесь нечем гордиться.
- Ошибаешься, Аттал. Ты пришел сюда со злобой и печалью, а уйдешь, оставляя многое позади. Разве не так?
- Да, это правда, - признал он.
Богиня вернулась к Пармениону, взяв его за руку и отведя подальше в лес. - Ты здесь нашел любовь, Человек, - сказала она. - И ты оставишь ее здесь?
- Да, ибо я должен, - ответил Спартанец.
- Так твоя вина всё еще гложет тебя?
- Гложет. Я должен видеть, что Александр продолжает жить. Демон по-прежнему в нем, как это было с Филиппосом. Ему будет нужен верный друг - кто-то, кому не всё равно, кто любит его.
- Тогда у него будет такой друг. - Она остановилась, затем повернулась, посмотрев Пармениону в лицо. - Знаешь, что он однажды убьет тебя?
- Все люди умирают, и нет такого будущего, которое заранее высечено в камне.
- Не совсем так. Не в твоем случае. Александр убьет тебя, Парменион. Это написано в звездах, это нашептано в ветре, это навечно высечено в камне. Этого не миновать.
- Еще посмотрим, - сказал он ей, но во рту у него пересохло.
- Ты хороший человек, - сказала она через некоторое время, - и с тобой будет мое благословение. В нем теперь мало силы, но благословение всегда лучше, чем проклятие.
- И то верно, - ответил Спартанец. - Неужели судьбы всех нас высечены в этом вечном камне?
- Нет. Только твоя и Александра. А теперь пришло время найти путь во Вратах, чтобы покинуть этот истерзанный мир. Пойдем - проводишь нас.
***
Парменион стоял рядом с Филиппом в центре огромной, молчаливой толпы, ждущей перед Вратами. Высоко над ними сияла полная и яркая луна, и звезды сверкали как самоцветы на черном соболе. Но за вратами светило солнце, озаряя холмы золотистым светом.
- Вон тот
маг,
- внезапно заговорил Филипп, указывая на Хирона. - Это тот колдун, который наложил на меня чары!
- Не думаю, государь, - ответил Парменион. - Это Хирон. Он из этого мира.
- Если я еще двойников увижу, то сойду с ума, - проворчал Филипп.
Александр вернулся к колоннам, взялся за выступающий камень справа и вытянул руку ко второму камню. Мгновение он просто стоял, как вдруг голова его запрокинулась, а из ноздрей и рта пошел черный дым, который пополз вниз по его груди и дальше, вдоль руки. Дым принял форму, став вторым Александром - рогатым и желтоглазым, страшным и искаженным зеркальным отражением мальчика. Взяв Александра за руку, Дух Хаоса вытянулся и прикоснулся ко второму камню.
И тогда внезапная молния сверкнула между колоннами. Александр упал на землю, Дух Хаоса взвился в воздух.
Тут голос Тамис зазвучал в сознании Пармениона. "Ожерелье! Надень его на мальчика!"
Парменион бросился вперед, опустился на колено перед бесчувственным принцем. Подняв взгляд, он увидел, как дымовая фигура Духа Хаоса летит на них сверху. Расстегнув ожерелье, он повесил его на шею Александра. Дым накрыл ребенка, но тут подул холодный ветер и рассеял его.
Александр открыл глаза. - Врата открылись? - спросил он.
Парменион посмотрел туда. - Да, - ответил он. Первые кентавры уже проходили между колонн.
Александр попытался подняться. - Не чувствую Темного Бога, - прошептал он.
- Он не с тобой, - сказал Парменион. - На тебе теперь амулет великой силы. Никакое зло не сможет проникнуть в твое сознание, пока ожерелье остается на твоей шее.
Филипп подошел к ним и склонился к сыну. - Ты был молодцом, парень, - сказал Царь Македонии, протянув руку. Александр обнял отца, и Филипп встал, прижимая мальчика к груди.
Парменион вздохнул и встал. Создания Заклятия медленно, по-очереди проходили сквозь Врата в новый мир.
Беловолосая богиня подошла к нему. - Что бы ни ждало тебя в будущем, Парменион, всегда гордись этим днем.
- Я буду, Госпожа.
Улыбнувшись, она повернулась и вошла во Врата. Теперь остались только Бронт и Хирон, и
маг
подошел к Пармениону, протянув ему руку. - К сожалению, я пропустил большую часть твоего странствия, - сказал он, - и мало чем тебе помог.
- Ты сделал достаточно, - заверил его Парменион. - Ты спас нас от Пожирателей в самый первый день и, как Камирон, доставил Александра в безопасность в Лес Горгона. Что будешь делать теперь?
- Я пройду во Врата и посмотрю, что принесет новый мир. Но существует много врат, и я думаю, что мы еще встретимся с тобой, Парменион.
- Буду ждать этой встречи.
Хирон стал прощаться с Александром и Филиппом, а минотавр подошел к Пармениону.
- Я не забуду тебя, Человек, - произнес Бронт.
- А я - тебя.
- Ты дал моему брату шанс исправиться; похоже, он им воспользовался. За одно только это я буду вечно благодарен тебе. Да пребудут с тобой боги, Парменион.
- И с тобой, - прошептал Спартанец, когда Бронт прошел между колонн.
Когда Бронт миновал Врата, столпы снова замерцали, потемнели до серого каменного цвета... и мир за ними моргнул и исчез.
Аттал подошел к Пармениону. - Что теперь,
стратег
? - спросил он.
Спартанец пожал плечами, вся энергия ушла из него. Отойдя к ближайшему дереву, он опустился, прислонясь спиной к стволу. За каких-то несколько дней он проделал огромный путь по удивительной земле, сразился в великой битве и, пусть недолго, но пожил жизнью Царя. Теперь же его тело было переутомлено, а разум затуманился и ослаб.
Он услышал легкие шаги Фины и улыбнулся ей, когда та села рядом с ним. - Что теперь? - спросил он, повторяя вопрос Аттала.
- Ждем Аристотеля, - сказала она. - Тебе понравилось быть Царем?
- Да, - признался он. - Там я нашел свою возлюбленную. Дераю. - Он вздохнул, и из глаз его покатились слезы. Прочистив горло, он на мгновение отвел взгляд.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ