Тёмный Принц

Парменион выехал из города, не бросив ни взгляда назад, обещая себе никогда больше не смотреть на плоды таких побед. Теперь, в этом зачарованном лесу, к нему вдруг пришло и ударило с невероятной силой понимание, что он - трус. Будучи генералом, он запускал в движение события, которые приводили к ужасным последствиям, и верил, что не принимая участия в этом торжестве жестокости он каким-то образом снимал с себя ответственность.

Глотнув вина, он осознал, что тяжесть этой горечи не вынести, и слезы потекли по щекам, а всё самоуважение вылетело из него в единый миг.

Он не понял, когда заснул, но пробудился на мягкой постели в комнате со стенами из переплетенных лоз и с потолком из листьев.

Чувствуя себя отдохнувшим и свободным от невзгод, с легким сердцем, он откинул покрывала и свесил ноги с кровати. Пол был устлан ковром изо мха, он был мягким и пружинил под ногой, когда Парменион встал с кровати. В стенах из лозы не было двери, и он подошел и раздвинул висячую стену руками в стороны. Тут же в глаза ударил солнечный свет, едва не ослепив его, и он вышел в просторный двор, огражденный дубами. На миг он замер, пока его глаза привыкали к яркому свету, услышал звук падающей воды, обернулся и увидел водопад, ниспадающий с белого мрамора в бассейн, у которого сидела компания женщин. Еще несколько девушек купались в кристально-прозрачной воде, смеялись и плескались друг в друга брызгами, образуя маленькие радуги.

Когда Парменион подошел к ним, высокая фигура показалась справа, и он увидел минотавра, Бронта. Существо чинно поклонилось, его огромная бычья голова качнулась вниз и вверх.

- Добро пожаловать в мой дом, - сказал он.

- Как я сюда попал?

- Я принес тебя.

- Зачем?

- Ты выпил вина, Человек. Оно тебя усыпило и даровало сновидения. Потом появились еще македоны, и тогда Госпожа велела мне тебя отнести.

- Где Аттал?

- Твой спутник пока спит - и проспит еще долго. Идем, Госпожа ждет. - Минотавр зашагал вперед, мимо водопада, свернул направо, прошел через деревья и наконец вышел к другой стене из лоз. Две женщины встали перед ними, раздвинули лозы, пропуская минотавра внутрь. Парменион прошел за ним и оказался в растительном зале с кипарисами вместо колонн и цветочным потолком. Тут порхали разные птицы, то ныряя, то взмывая вверх, к разноцветным бутонам.

В зале было много бассейнов, обнесенных глыбами белого мрамора, из которых росли невероятные розовые и пурпурные цветы. Между бассейнами были выложенные желтыми камнями дорожки, извивающиеся на устланном мхом полу этого зала, или ведущие к возвышению в дальнем конце.

Не обращая внимания на женщин с сатирами, сидевших у каждого бассейна, Бронт прошагал к возвышению и остановился перед ним. Его братья, Стероп и Арг, сидели там, но Парменион едва взглянул на них; его взор приковала нагая женщина, восседавшая на троне, высеченном из огромной глыбы сверкавшего мрамора. Ее волосы были белыми, но не цвета усталой, блеклой седины - то была гордая, непокорная белизна горного снега. Глаза ее были серыми, лицо, не имевшее возраста, было гладким и упругим, но не юным. Тело было стройным, груди - маленькими, бедра - мальчишескими.

Парменион сделал низкий поклон. Женщина встала с трона, спустилась с возвышения, взяла Пармениона за руку, провела в глубину зала и наконец вывела его сквозь лозы в лощину, раскинувшуюся среди залитых солнечным светом холмов.

- Кто ты, Госпожа? - спросил он, когда она села под раскидистым дубом.

- Люди давали мне много имен, - ответила она. - Больше, чем звезд в небесах, пожалуй. Но ты можешь звать меня Госпожой. Мне нравится, как это слово звучит в твоих устах. А теперь сядь со мною рядом, Парменион, и расскажи о своем сыне, Александре. - Прошел миг, прежде чем он осознал,

что

она сказала, и холодная дрожь страха пробежала по его душе.

- Он сын моего Царя, - ответил он, расположившись на траве рядом с ней. - Он был выкраден Филиппосом. И я здесь для того, чтобы вернуть его к... отцу.

Она улыбнулась, но ее знающие глаза приковали его взгляд. - Это твой ребенок, зачатый в ночь Мистерий. Этот стыд ты носишь с собой - вместе с другими грехами и разочарованиями. Я знаю, Мужчина, знаю все твои помыслы и страхи. Можешь говорить открыто.

Парменион отвел взгляд. - Мне жаль, что ты видела так много, Госпожа. Меня печалит то, что я принес с собой так много... темного... в это прекрасное место.

Ее пальцы коснулись его лица, поглаживая кожу. - Не отягощай себя этим стыдом - только твои грехи сохранили тебе жизнь после того, как ты выпил мое вино. Ибо лишь добрый человек осознает вину, а ты не злодей, Парменион. В твоем сердце есть место доброте, и твоя душа светла - чего нельзя сказать о твоем спутнике. Его я оставила в живых лишь потому, что он нужен тебе. Однако он продолжит спать до тех пор, пока вы не уедете - и никогда не увидит мою страну. - Бодро поднявшись, она взошла на вершину холма и встала, всматриваясь в далекие горы. Парменион последовал за ней и услышал, как она называет разные места. - Там, далеко на западе, Пиндские горы, а вон там, за равнинами на юге, река Пеней. Тебе эти места известны, потому что они есть и в твоем мире. Но еще дальше на юг будут города, о которых ты ничего не знаешь: Кадмос, Фоспея, Леонидия. Они объединились в лигу, чтобы сражаться с Филиппосом - и скоро падут. Афины были уничтожены этой весной. Так что лишь один город продолжит борьбу против тирана: это Спарта. Когда разыщешь Александра, забери его туда.

- Сначала надо его найти, - сказал воин.

- Он сейчас с магом, Хироном, и в безопасности, до поры. Но скоро Филиппос найдет его, а Лес Кентавров не такой уж неприступный барьер для Македонов.

Подойдя к нему, она взяла его за руку и отвела обратно через заросли в зал со стенами из висячих лоз.

- Когда-то, - заговорила она тихим и печальным голосом, - я смогла бы помочь тебе в этом пути. Но не теперь. Мы - народ Заклятия, и мы медленно умираем. Наша магия исчезает, наша волшба не способна противостоять сверкающим мечам Македонов. Я даю тебе свое благословение, Парменион. Едва ли смогу что-то к этому прибавить.

- Этого достаточно, Госпожа, я недостоин и этого дара, - проговорил он, беря ее руку и касаясь ее губами. - Но зачем давать мне даже это?

- Наши интересы, возможно, совпадают. Как я сказала, Заклятие распадается. Но у нас бытует легенда, которую знают все. Она гласит, что золотое дитя придет к нам, и земля засияет вновь. Как думаешь, возможно, Александр и есть то золотое дитя?

- Откуда мне знать?

- Действительно, откуда? Раньше я могла видеть будущее - не самое далекое, но достаточно для того, чтобы защитить свой народ. Теперь же вижу только прошлое и былую славу. И возможно я слишком захвачена глупыми легендами. А теперь - спи, и просыпайся со свежими силами.

Он проснулся, обернутый в плащ, на биваке, кони щипали траву у ручья. С другой стороны от потухшего костра спал Аттал - ни следа от ран на лице и руках.

Парменион встал и прошел через заросли на поляну. Там уже не было трупов, но запекшаяся кровь еще кое-где виднелась на земле.

Вернувшись к лагерю, он разбудил Аттала.

- Странный сон мне приснился, - проговорил мечник. - Снилось, будто мы спасли стаю нимф. И там был минотавр и... и... проклятье, уже забываю. - Аттал поднялся на ноги и стер грязь с плаща. - Терпеть не могу забывать сны, - буркнул он. - Но я помню нимф - прекрасные женщины, неописуемой красоты. Ну а ты? Как тебе спалось?

- Без сновидений, - ответил Спартанец.

***

Дерая наблюдала, как Парменион и Аттал скачут на запад, потом вышла из тени деревьев в центр их бывшего места привала. Ее волосы были теперь не рыжими, а темно-русыми, коротко остриженными. Лицо стало более угловатым, нос - длиннее, глаза, когда-то цвета морской волны, теперь были ореховыми, смотрели из-под густых бровей.

- Теперь ты точно не красавица, - заявил Аристотель, стоя рядом с ней в Каменном Круге после того, как оттуда только что уехали македоняне.

- Красота мне не понадобится, - ответила она грубым, почти лающим голосом.

Она прошла через портал времени, чтобы увидеть Пармениона с Атталом в момент въезда в лес, и последовала за ними, расположившись чуть поодаль от их привала. Сначала она хотела появиться перед ними в первый же вечер, но, воспарив, используя свой талант, прикоснулась к душам обоих мужчин и исследовала их страхи. Они опасались друг друга. Парменион не доверял македонянину с холодными глазами, а Аттал давно невзлюбил человека, которого считал самодовольным спартанским выскочкой. Она поняла, что им понадобится время, и, завернувшись в плащ, уснула.

Она пробудилась от звука смеха и увидела, как два македонянина пробираются через заросли. Покинув свое тело, она увидела всю сцену с высоты и первой заметила македонов в черных накидках, идущих через лес прямо к нимфам.

Когда раздались первые вопли, Дерая подлетела к Пармениону. Его эмоции были смешанными. Часть его рвалась на помощь к девам, но сильнейшим также было желание остаться в безопасности и думать о спасении Александра. Дерая инстинктивно применила свои силы, передав ему новый замысел. Делая так, она понимала, что это было ошибкой. Один против десяти - это была верная смерть для человека, которого она любила. Подлетев к Атталу, она почувствовала его намерения. О том, чтобы он побежал Пармениону на выручку, не могло быть речи. Его сознание было замкнуто на одной-единственной мысли: Защищать самого себя! Не найдя другого способа, Дерая усилила этот его страх. Если Парменион погибнет, то Аттал застрянет в этом мире навсегда, и все его богатства потеряют смысл. Никогда больше не увидит он свои дворцы и своих наложниц. Ему останется влачить существование наемного воина в не своем мире. Гнев его был неописуем, когда он выхватил меч и побежал на выручку к Пармениону.

Вдвоем воины сражались великолепно, но от резни Дерае стало не по себе, и, когда всё было кончено, она вернулась в свое тело с чувством стыда за содеянное.

Смерти были на ее совести. Она манипулировала событиями, а это было против всех ее убеждений. Еще долго этой ночью пыталась она проанализировать свои действия. Македоны намеревались насиловать и убивать. Если бы она не вмешалась, над нимфами бы надругались, а потом прирезали. Но их смерти не случились бы по твоей вине, сказала она себе. А теперь кровь македонов была на ее руках.

Что мне было делать, спрашивала она себя? какое бы действие или бездействие она не избрала, результатом стала бы трагедия, потому что образумить всех македонов не оставалось времени. Но ты повлияла на них, возразила она самой себе. Ты замедлила их рефлексы и реакцию, дав фору Пармениону с Атталом.

Полная сомнений, Целительница заснула, и во сне ей виделись кентавры и Царь-Демон. Посреди сна она была разбужена прикосновением руки и, сев, увидела обнаженную беловолосую женщину, которая сидела на поваленном дереве. За ней стоял минотавр, которого она уже видела на поляне. Луна стояла высоко, и сноп света омывал женщину, делая ее фигуру почти что призрачной.

- Ты хорошо поступила, жрица, - сказала эта женщина. - Ты спасла моих детей.

- Мне не следовало вмешиваться, - ответила ей Дерая.

- Чушь. Твои деяния спасли не только мой народ, но и двух человек, за которыми ты следишь. Если бы они не поступили так, как поступили, то Бронт с его братьями убил бы их во сне.

- За что? - спросила Дерая. - Что они вам сделали?

- Они - Люди, - ответила женщина. - И этого довольно.

- Что вам надо от меня?

- Твоя кровь - от Заклятия. Вот почему у тебя есть Талант. Парменион - также человек Силы. Вы оба - чужие для этого мира, и мне надо знать, зачем вы здесь - творить добро или зло.

- Никогда я сознательно не стану служить силам Хаоса, - сказала Дерая. - Но это вовсе не значит, что я всё время буду доброй. Многие годы я сражалась с Духом Хаоса, пытаясь помешать ему обрести плоть. Но из-за меня он всё-таки родился.

- Знаю. Парменион зачал Искандера, и теперь Царь-Демон ищет его. - Женщина замолчала на какое-то время, лицо ее стало отрешенным. Затем она вновь обратила взор к Целительнице. - Заклятие умирает. Ты можешь помочь его спасти?

- Нет.

Женщина кивнула. - Я тоже не могу. Но, если ребенок - это действительно Искандер... - она вздохнула. - У меня нет выбора. - Повернувшись к минотавру, она положила тонкую руку на его огромное плечо. - Отправляйся с нею, Бронт, и помогай, где только сможешь. Если ребенок не Искандер, возвращайся ко мне. Если же это он, сделай всё возможное, чтобы доставить его к Вратам.

- Я всё сделаю, Матерь, - ответил он.

Лунный свет постепенно померк, и вместе с ним исчезла беловолосая женщина. Но минотавр остался. Дерая воспарила к нему духом, но столкнулась с незримой стеной.

- Тебе не надо читать мои мысли, - сказал он ей, на диво мягким голосом. - Я для тебя не опасен.

- Как это не опасен, если в тебе столько ненависти? - возразила она.

Он не ответил.

Лес Кентавров

Александр сидел на солнышке у входа в пещеру, высоко в горах и смотрел на зеленую крышу леса и равнины внизу. Несмотря на свой страх, он чувствовал себя необычайно свободным в этом Лесу Кентавров. Здесь он мог прикасаться к живым существам, не убивая, и спать без кошмаров. Вчера серебристо-серая птичка слетела к нему на руку и осталась сидеть в тепле и безопасности, чувствуя его дружелюбие, и ни разу убийственная сила внутри него не пробудилась. Этого счастья в своей жизни Александр еще не знал. Он скучал по дому, по маме и папе, но разлука была смягчена этой новообретенной радостью.

Хирон выступил на свет. - Прекрасный день, юный принц, - промолвил он.

- Да. Красивый. А расскажи мне о кентаврах.

- Что ты желаешь знать? - спросил маг.

- Как они выживают? Я знаю кое-что о лошадях, о том, как много им надо есть и пить. Их глотка и чрево созданы для того, чтобы переваривать траву и огромное количество жидкости. И у них большие легкие. Я не представляю, как кентавры могут жить и двигаться. Они что, двужильные? Едят ли они траву? И если едят, то как они это делают, ведь им не склониться к земле так же просто, как лошади пригибают свою шею?

Хирон улыбнулся. - Хороший вопрос, Александр. Твой ум работает замечательно. Ты уже видел меня с Каймалом, а с настоящими кентаврами дело обстоит точно так же. Они живут как мужчины и женщины, но у них установлены особые связи с их скакунами. Они сливаются воедино с восходом каждого дня, но на закате разделяются.

- Что происходит, если лошадь умирает? Кентавр может найти новую?

- Нет. Если лошадь умирает, мужчина - или женщина - тоже гибнет через день, в лучшем случае через два.

- С тобой будет так же, если умрет Каймал? - спросил Александр.

- Нет, потому что я не настоящий кентавр. Наше Смешение происходит от вмешательства внешней магии. Вот почему Камирон чувствует себя таким изолированным. Потерянным, так сказать.

Хирон протянул мальчику краюшку сдобного хлеба, и какое-то время спутники ели молча. Затем мальчик снова заговорил. - С чего всё это началось? - спросил он.

- Какой пространный вопрос, - ответил маг. - И кто я такой, чтобы пытаться на него ответить? Когда-то мир был полон природной магии, в каждом камне или кочке, дереве или горе. Многие тысячи лет назад существовала раса людей, которые подчинили себе эту магию. Они ходили по земле как боги - да они и были богами, ибо стали практически бессмертными. Они были добры, мечтательны, любознательны. И дети их были Титанами, гигантами, если им этого хотелось, поэтами, если они выбирали это. Началось время чудес, но его сложно будет описать - особенно четырехлетнему ребенку, даже такому умному, как ты, Александр. Мне думается, тебе приходилось видеть, как люди, мужчины и женщины, при дворе твоего отца искали новое - накидки разных цветов, платья разного кроя и форм. Ну а Титаны Старого Мира искали новые цвета и формы для накидки жизни. Кто-то пожелал стать птицей, чтобы иметь крылья и способность взмыть в небесные выси. Кто-то пожелал плавать в морских глубинах. И всевозможные гибриды заполнили землю. - Хирон погрузился в молчание, его глаза смотрели в прошлое.

- Что же случилось потом? - прошептал Александр.

- То, что всегда случается, мальчик. Была великая война, время невероятной жестокости и ужаса. Огромнейший объем мировой магии был израсходован в этом противостоянии. Посмотри вокруг, на деревья. Ведь кажется невозможным, что все они будут вырублены. Но если Человек задастся этой целью, он ее добьется, и неважно, насколько разрушительной ценой. Я хочу сказать, что все вещи имеют свой конец - даже магия. Война велась веками, и теперь сохранились лишь обрывки былой силы. Например этот лес, но за ним лежит Новый Мир Людей, в котором камни пусты, холмы и овраги лишены магии. И теперь дети Титанов - которые все-таки выжили - загнаны в эти немногие участки Заклятия, прикованные к ним такими оковами, что крепче смерти.

- Ты произнес это с такой грустью, - проговорил Александр. - Магия больше не вернется?

- Может быть. В один прекрасный день, как великолепный цветок, она даст семена и вновь взойдет. Но я в этом сомневаюсь, - Хирон вздохнул. - Но даже если так случится, Человек ее испортит. Так происходит со всеми вещами. Нет, пусть уж лучше она исчезнет совсем.

- Но если она исчезнет, не погибнут ли кентавры вместе с ней?

- Да, погибнут, как и нимфы, сатиры, дриады и циклопы. Но так же будет и с Пожирателями, горгонами, гидрами и птицами смерти. Ибо от Заклятия рождены не одни только кентавры. Ладно, - произнес он, вставая, - хватит о моем мире на сегодня. Расскажи мне о своем.

Они говорили долго, но Александр мог рассказать мало интересного и он забеспокоился, заметив напряжение в лице мага. - Это мои скудные знания расстроили тебя?

- Ах! Дело не в тебе, дитя, - ответил Хирон, встал и пошел вниз по горному склону. Александр побежал за ним, взял за руку.

- Расскажи! - умолял принц. Хирон встал и опустился перед мальчиком на колени, черты его смягчились.

- У меня есть мечта, Александр. Я надеялся, что ты поможешь мне ее осуществить. Но ты еще очень мал и знаешь так немного. Это не твоя вина. Признаться, я и не думал, что четырехлетний ребенок может столько знать.

- Что же ты ищешь?

- Мир без зла, - печально ответил Хирон, - и другие возможности. Теперь подожди меня у пещеры. Мне надо пройтись, обдумать план.

Александр смотрел, как он спускается с горы и скрывается среди деревьев, затем мальчик взобрался к входу в пещеру и посидел там некоторое время на солнышке.

Но голод заставил его двигаться, и он прошел через призрачную стену во дворец и направился к кухне, где поживился медовыми лепешками и сушеными фруктами. Он не видел здесь никаких слуг, но яства каждый день обновлялись. С возросшим любопытством Александр прошел по прилегающей ко дворцу земле, пытаясь отыскать хоть одну живую душу. Но на мягкой почве под ногами не было следов, кроме его собственных, и он вернулся во дворец, где бесцельно бродил из комнаты в комнату, скучающий и одинокий.

Какое-то время он поглядывал в свитки и книги в одной из комнат библиотеки. Но в них не оказалось ничего интересного, ибо они были исписаны символами, которые он не мог прочесть. Наконец он добрался до маленькой комнаты с окном, выходящим на запад, в которой стоял круглый стол, накрытый бархатной тканью. Сначала ему показалось, что стол был отлит из цельного золота, но изучив шесть изогнутых ножек, он понял, что те были сработаны из дерева и облицованы тонкой позолотой. Забравшись на стул, он сдвинул бархат и стал рассматривать черную поверхность, такую темную и не отражающую света, что казалось, будто смотришь в огромный колодец. Вытянув руку, он осторожно тронул столешницу - и отпрянул, когда темные круги разошлись по поверхности, разрастаясь по всему периметру.

Завороженный, он прикоснулся снова. Поверхность была холоднее снега, но на удивление успокаивающей.

Столешница посветлела, став голубой. Вдруг по ней проплыло облако. Александр засмеялся. - Тут должны быть птицы, - воскликнул он. Повинуясь его желанию, пейзаж задвигался, и он увидел клин летящих по небу лебедей. - Прекрасно! - закричал он. - А где же земля? - Изображение вновь повернулось, приковав к себе внимание мальчика так, что он вцепился в края стола, дабы себя успокоить. Но теперь он словно увидел лес с огромной высоты, деревья покрывали горы как зеленый дым. - Покажи мне Хирона! - велел он.

Появилась фигура. Это был сидящий у ручья маг, он бросал в воду камешки. Лицо его было печальным, и Александр ощутил укол вины оттого, что вторгается в уединение Хирона.

- Покажи мне Филиппоса! - сказал он.

Стол-зеркало потемнел, и он увидел армию, расположившуюся лагерем близ пылающего города, темные палатки озаряло дальнее пламя. Изображение продвинулось к большому шатру в самом центре лагеря и проникло внутрь, где на черном троне, вырезанном из эбенового дерева, сидел Царь.

Вокруг него на коленях стояли облаченные в черные накидки жрецы. Один из них что-то говорил, но мальчик ничего не мог услышать. Бледные фигуры двигались у края зеркала, и Александр ощутил ледяное прикосновение ужаса, когда увидел, как ползучие кошмарные создания окружили Царя. Их кожа была бледной, как у рыб, глаза - темными и суженными, головы - лысыми, на макушках торчали костяные наросты в виде гребня. Перепончатые крылья росли за их плечами, а на пальцах рук были кривые когти.

- Ближе! - приказал мальчик.

Ужасное лицо, как призрачный силуэт, заполнило все пространство зеркала, и Александр увидел, что зубы в безгубом рту были длинными и острыми, гнилыми и зеленоватыми возле фиолетовых десен. Вдруг существо повернуло голову - сверкающие черные глаза с узкими зрачками воззрились прямо на ребенка.

- Они не видят меня, - прошептал Александр.

Зеркало выгнулось вверх, когда когтистые руки вскинулись, схватив мальчика за тунику и царапая кожу под ней. Принц обнаружил, что его затягивают внутрь зеркала, и закричал, вцепились в жилистую руку.

Убийственная энергия вырвалась из его пальцев с такой силой, что схватившая его рука тут же обратилась в пепел.

Отпрянув назад, Александр повалился на пол, когтистая длань все еще висела на его тунике. Он отцепил ее и бросил к дальней стене комнаты, затем быстро схватил бархатную скатерть и накинул ее на зеркальный стол.

Когда он это сделал, оттуда послышался звук, похожий на низкий стон, перешедший в жуткий вопль.

- Я знаю, где ты, дитя, - звучал голос Филиппоса, - и теперь тебе не уйти.

***

Александр выбежал из комнаты. Он запнулся о камень на пороге и упал на пол, разбив колени. Слезы покатились по щекам, когда эта боль разбудила все его страхи.

Они идут за мной,

кричал его разум. Он побежал по длинной лестнице, сердце дико стучало, пока он не выбежал из устья пещеры на солнце.

Высматривая в небе кошмарных существ, он прислонился к валуну на солнышке, невольно дрожа всем телом.

Из рощи вышел кентавр с луком и колчаном, увидел его и поскакал вверх по склону. Это был белобородый вожак с золотистыми боками. Он остановился перед ребенком.

- Почему ты плачешь? - спросил он, склонившись вперед, чтобы дотронуться большим пальцем до щеки Александра и вытереть слезу.

- Мои враги идут за мной, - сказал Александр, пытаясь побороть нахлынувшую панику.

- А где изгой, который привел тебя сюда?

- Он ушел. Теперь я с Хироном.

Кентавр кивнул, с задумчивостью в глазах. - Эти враги, о которых ты говоришь, мальчик - они люди, или дети Заклятия?

- У них крылья и гребни. Это не люди.

- Пожиратели, - процедил кентавр сквозь зубы. - Их прикосновение - зараза, их дыхание - чума. Почему Царь-Демон ищет тебя?

- Хочет меня убить, - ответил ребенок. - Хочет вечной жизни. - Дрожь стала сильнее, и пот выступил у него на лице. Он почувствовал себя больным и ослабевшим.

- Так значит ты Искандер? - спросил кентавр, и голос его зазвучал далеким эхом, словно шепот в водоворотах Времени.

- Так.. они... называют меня, - ответил Александр. Мир погас, и он рухнул с камня в мягкую траву. Она охладила ему лицо, но в груди горел жар, а сознание окутал темный туман...

***

Уронив лук и стрелы, Китин согнул колени передних ног и наклонился, беря ребенка на руки. Маленький мальчик весь горел жаром. Кентавр стянул промокшую тунику с мальчишки, ругнувшись, когда увидел следы когтей на поджаром животе. Из ран уже сочился гной, кожа вокруг них была полопавшейся и нездоровой. Оставив оружие, где оно лежало, Китин галопом помчался вниз по склону, держа прямой путь сквозь заросли и с брызгами перескакивая горные ручьи.

Два других кентавра поскакали рядом с ним.

- Почему с тобой ребенок? - спросил один из них.

- Он - Искандер, - ответил Китин, - и он умирает! - не дожидаясь ответа, он мчался дальше, легкие его горели от ускоренного бега, дыхание становилось всё тяжелее. Он бежал всё дальше, в самое сердце лесной чащи. Был уже почти закат, когда он добрался до селения на берегу широкой реки. Дом

а

здесь, идеально круглой формы и без окон, с огромными, широкими дверями, были выстроены из дерева и соломы. За рядами строений находились просторные пастбища и безлесные холмы, и там уже паслись лошади, а их наездники сидели вокруг костров. Китин уже чувствовал

Разделение

и в себе. Не сейчас, заставил он себя. Держи

Форму.

Ты нужен Искандеру!

Остановившись перед круглым домом, стоявшим в стороне от других, он выкрикнул имя. Но ответа не последовало, и он стал ждать, зная, что она внутри. Но он не мог - не смел - беспокоить ее в такое время, и чувствовал с болезненным ужасом, что жизнь ребенка утекает, как вода в песок.

Наконец древняя пони вышла из широких дверей, покачала головой и пошагала к холмам.

- Гея, - позвал кентавр. - Выходи. Ты нужна мне.

Старуха, опираясь на посох, вышла на порог. - Я устала, - промолвила она.

- Это Искандер, - сказал Китин, беря ее за руки. - К нему прикоснулся Пожиратель.

Старуха опустила голову на навершие посоха. - Почему теперь, - прошептала она, - когда я так слаба? - Она замолчала на миг, затем глубоко вздохнула и выпрямилась в полный рост. - Внеси его, Китин. Сделаю всё, что смогу.

Кентавр проследовал за ней, уложил бесчувственное тело на низкую деревянную кровать. Губы и веки Александра уже посинели, и он, казалось, почти не дышал. - Ты должна его спасти, - буркнул Китин. - Должна!

- Замолчи, дурень, - ответила она, - и иди уединись. Твои бока уже все дрожат, и

Разделение

требует своего. Иди же, пока не опозорился на глазах у всех.

Китин ушел, оставив старуху сидеть у постели умирающего ребенка. Взяв его за руку, она почувствовала, как бушует в нем жар. - Тебе надо было прийти к нам двадцать лет назад, - прошептала она, - когда мои силы были в самом расцвете. Теперь я стара и почти бесполезна. Мой пони умирает, он не увидит и следующей зимы. Чем же я могу помочь тебе, Искандер - если ты и впрямь Искандер?

Мальчик шевельнулся, простонав в бреду: - Пар... менион!

- Тише, дитя, - сказала Гея успокаивающим голосом. Она разорвала тунику и положила морщинистую, костлявую руку на воспаленные шрамы. Жар тут же опалил ее кожу, и она сжала губы. - Вот каких кентавров должно было сотворить Заклятие... - сказала она с горечью и печалью в голосе. Ее рука начала светиться, кости проявились как темные тени под кожей так, словно светильник зажегся в ее ладони. Дым потянулся от груди мальчика, просачиваясь через ее вытянутые пальцы, и раны стали затягиваться, гной вытек на кожу у него на груди. Дым собрался над ним в плотную сферу, клубящуюся и темную. - Исчезни! - процедила старая женщина. Сфера разорвалась, и жуткое зловоние заполнило круглый дом. Александр застонал, однако румянец вновь зарделся на его бледных щеках, и он вздохнул.

Гея встала, согнулась и потянулась к своему посоху. Пожилой мужчина, хромой и согбенный, прошел в комнату.

- Он живой? - спросил тот, тонким голосом прошамкав сквозь гнилые зубы.

- Живой, Киарис. Ты вовремя его принес. С чего ты так уверен, что он и есть Искандер?

Старик медленно подошел к стоящему у очага стулу, сел и протянул ладони к огню. - Он сам мне сказал. К тому же Тиран разыскивает его, Гея, чтобы убить и стать бессмертным. Кто еще это может быть?

- Он может быть просто человеческим ребенком - вот и всё. Тиран не безошибочен; он ошибался и прежде.

- Не в этот раз. Я чувствую.

- Всеми своими костями, я полагаю, - проворчала она. - Клянусь, твой конь соображает лучше тебя. Пожиратели его пометили; это значит, что они знают, где он находится. Сколько времени уйдет на то, чтобы их крылья захлопали над этим лесом? А? Сколько?

- Но если это Искандер, то мы обязаны его защитить. Он наша надежда, Гея!

- Надежды! Мечты! - фыркнула старуха. - Они как пар, выходящий с выдохом. Я когда-то мечтала об Искандере. Но больше не мечтаю. Теперь я жду, когда издохнет мой пони и я смогу покинуть этот мир крови и боли. Взгляни на него! Сколько ему? Четыре, пять? Думаешь, он избавит нас от тяжелого жребия? Да его губы еще просят мамкиной сиськи!

Киарис покачал головой, длинные белые волосы словно туман окутали его лицо. - Когда-то ты верила. Но теперь состарилась, и вера покинула тебя. Что ж, я тоже стар, но у меня еще есть надежда. Искандер спасет нас. Он восстановит Заклятие. Он сможет!

- Цепляйся за свою чепуху, если желаешь, старик - но завтра вооружись копьем и луком. Ибо явятся Пожиратели, а за ними придут и Македоны. Твоя глупость погубит нас всех.

Киарис с трудом встал. - Уж лучше погибнуть, чем жить без надежды, Гея. У меня есть сыновья, и сыны моих сыновей. Я хочу, чтобы они увидели возвращение Заклятия. Я буду биться с Пожирателями; им не забрать дитя.

- Посмотрись в зеркало, старый дуралей, - осадила она его. - Когда-то слова Киариса-Китина громом раскатывались по всему миру. А теперь ты не способен встать прямо без посторонней помощи. И даже Смешанным ты не можешь бежать слишком далеко.

- Мне стыдно за тебя, - сказал он. Подойдя к постели, он положил руку на лоб спящего ребенка. - Спи хорошо, Искандер, - прошептал он.

- Отдай его Филиппосу, - посоветовала она. - Это будет по-настоящему мудро.

- В отчаянии не бывает мудрости, женщина, - ответил он.

***

Парменион с Атталом выехали из леса и направились равниной вниз по течению сверкающей вдали реки Пеней. В небе сгущались тучи, огромные и крутые, сулящие бурю, но ветер был еще сухим, и дождь всё никак не мог разразиться. Аттал пустил своего серого рядом с Парменионом.

- Куда мы едем,

стратег

?

- Через равнину вон в те леса, - ответил Спартанец, указывая на западные хребты, которые, словно гребень на шлеме, обрамлял ряд деревьев.

Вдруг западали первые капли, затем послышался раскат грома. Жеребец Аттала стал на дыбы, едва не скинув македонянина. Молния трезубцем рассекла небо, и началось светопреставление. Кони шли теперь пригнув головы, всадники насквозь промокли, и беседа стала невозможной.

Глянув влево, Аттал увидел лежащее на траве тело с ногами, напрочь лишенными плоти. За ним лежало второе, и еще одно. Аттал потянул руку вправо, похлопал Пармениона по плечу и указал на трупы. Спартанец кивнул, но ничего не сказал. Почти всё утро они ехали дальше по пустынному полю боя, и вот наконец дождь затих и свет солнца просочился сквозь разорванные тучи.

- Их были тысячи, - проговорил Аттал, оборачиваясь, чтобы посмотреть на равнину. - Даже оружия с них не сняли.

Парменион осадил коня. - Я думаю, решающее сражение произошло вон там, - сказал он, указывая на низкую цепь холмов. - Но - судя по тому, как расположены трупы - правый фланг был сломлен, и проигравшая армия побежала на запад. Им наперерез выступила конница, и они попытались отбиться. Пленных тут не брали, и проигравших перебили всех до одного.

- Не так уж этот мир и отличен от нашего, - проговорил Аттал с натянутой улыбкой. Но она быстро исчезла с его лица.

- Ты не прав. Эта война не похожа ни на одну из тех, что я видел, - проворчал Спартанец, оглядывая своими светлыми глазами поле битвы. - Это не обычное завоевание; это - бойня. Я бы не хотел принимать участие в подобном конфликте.

Аттал спешился и подошел к ближайшему трупу, присев, чтобы поднять щит мертвого воина. Щит был сработан из дерева, окован бронзой и выкрашен в синий цвет. По центру были нарисованы две змеи, зажатые в человеческом кулаке. - Видел когда-нибудь подобное? - спросил он, протянув щит Пармениону.

- Нет. Но это, должно быть, изображает убийство Гераклом змей в его колыбели. Может, это здешние Фивы; у нас они рисуют на щитах дубину Геракла.

- Я ничего не могу опознать, - сказал Аттал, пошевелив ногой под телом и перевернув его на спину. Подняв запыленный шлем, он повертел его в руках. Шлем был кожаный, обложенный тонкими листами из чего-то вроде светлой бронзы. На нем не было ни гребня, ни плюмажа, ни нащечников для защиты лица, только два плохоньких вороньих крыла, кое-как прикрепленных по бокам, и тонкая металлическая полоска, вертикально спускавшаяся с налобника. - Дрянная работа, - сказал Аттал, - и эти крылышки ни на что не годятся, - заметил он. - Взгляни на наносник. Он слишком тонок, чтобы защитить лицо. Вся эта хреновина бесполезна - как бедолага и сам понял перед смертью, я полагаю.

Бросив шлем на землю, Аттал вскочил обратно в седло. - Тела лежали тут несколько недель, а может месяцев. Почему их не обобрали?

- Видимо, не осталось никого, кто бы их обобрал, - произнес Парменион.

Черные тени заскользили по траве. Парменион поднял взгляд и увидел бледные фигуры, парящие высоко в небесах, движущиеся на запад, медленно взмахивая огромными крыльями. Несмотря на высоту, на какой они летели, и на яркий солнечный свет, не было сомнений, что они существенно превосходили размеры человека.

- Во имя Гекаты, что за?... - прошептал Аттал.

Существа соединились со второй группой, прилетевшей с севера. Прикрыв глаза, Парменион увидел еще чудовищ, летящих с юга и запада. - Они летят со всех сторон, - произнес он.

- Похоже, направляются к лесу. Вот что я скажу, Парменион, не нравится мне этот мир.

- Мне тоже, - согласился Спартанец, пустив коня рысью. Аттал собирался последовать за ним, но тут заметил другой труп, лежащего на спине лучника, лицо которого обклевали вороны. Спешившись, македонянин снял с него кожаный колчан и взял из холодных рук его короткий костяной лук. Закинув колчан за плечо, Аттал вскочил на серого и поскакал за Спартанцем.

Ему было приятно вновь держать в руках лук. Замечательное оружие. Тихая смерть, с минимальным риском для убийцы. Спина Спартанца была прямо перед ним, и Аттал представил себе, как стрела вонзается Пармениону в мозг. Нет, подумал он. Ни в коем случае я не стану убивать его таким способом. Мне надо видеть выражение его лица. Хочу увидеть, как с него смоются вся эта спесь и гордость.

И я это увижу, пообещал он себе. Как только отыщем мальчишку - и путь домой.

***

Хирон шел вдоль ручья, отягощенный мрачными думами. Всемирное Заклятие уходило неимоверно быстро. По всему миру оставалось меньше сотни мест, где первобытная магия еще просачивалась из камня или дерева. В Ахайе их осталось всего семь.

Опустившись на колено у воды, он зачерпнул ее руками и стал пить. Филиппос был добрым, вежливым ребенком, легко обучающимся, еще легче впадавшим в веселье. Однако зло внутри него, Дух Хаоса, окончательно взял над ним верх, уничтожив в нем всё человеческое, всё, что понимало добро и красоту.

Печаль легла на Хирона непомерной тяжестью. Его плечи опали, и он поднял глаза к небесам. - Похоже, пришло время умирать, - тихо проговорил он. - Похоже, я слишком долго жил. - Встав, он отошел от деревьев к скалистому подножию своей горы и начал долгий подъем к пещере.

Он увидел Каймала, гарцующего неподалеку, и помахал ему, но конь его не увидел. Ноги Хирона ныли от боли к тому времени, как он добрался до пещеры, и маг остановился ненадолго, чтобы отдохнуть, достав из сумы на боку исцеляющий камень и зажав его в руке.

Сила потекла по его жилам, и вновь возник соблазн впустить магию себе в кровь, вернув тем самым силу молодости. Но золотой камень уже почти лишился Заклятия, и он не посмел расходовать его на себя. Бросив его обратно в суму, он вошел в пещеру и через нее прошел во дворец, ища Александра.

Мальчика нигде не было. Поначалу Хирон не беспокоился. Дворец был огромен, с множеством комнат; детям нравится исследовать окружающий мир, а в его комнатах полно артефактов, способных привлечь внимание такого ребенка, как Александр. Но шло время, и беспокойство Хирона росло. У мальчика наверняка хватит ума не уходить в лес, подумал он.

Затем он вошел в комнату с зеркальным столом и увидел оторванную руку на холодном мраморном полу, с запекшейся кровью на когтях.

- Нет! - прошептал он. - Нет! - Подойдя к столу, он увидел, что скатерть была небрежно накинута на него. Дрожащими руками Хирон снял ее и обнаружил, что смотрит в шатер Филиппоса. Царь сидел на эбеновом троне. Вот он поднял взгляд, и его золотой глаз сверкнул в свете факела.

- Ах, ты вернулся, мой друг, - произнес Царь. - Как поживаешь?

- Боюсь, что лучше, чем ты, - ответил Хирон.

- Как это так? Я - Македон, и мои войска побеждают всех, кто встает у меня на пути. Более того, я неуязвим.

- Ты бесчеловечен, Филиппос. Ничего не осталось от того мальчишки, которого я знал когда-то.

Смех Царя огласил помещение. - Чепуха, Хирон! Я и есть тот самый мальчишка. Но, став мужчиной, необходимо отбросить детские привычки. Чем я отличаюсь от царей, что правили до меня?

- Я не стану спорить с тобой. Ты больше не человек. Душа твоя давно мертва; ты отважно сражался против Тьмы, но она одолела тебя. Мне тебя жаль.

- Оставь свою жалость, Хирон, - сказал Царь без тени гнева. - Не того жалеешь. Я не потерпел поражение - я справился с Духом Хаоса, и теперь он служит мне. Но у тебя есть то, чего я желаю. Ты отдашь мне это - или я сам должен взять?

Хирон покачал головой. - Тебе придется взять - если сумеешь. Но проку в этом нет. Дитя не принесет тебе бессмертья. Он не Искандер; он - всего лишь сын Царя из другого мира.

Филиппос встал. - Если он не Избранный, то я продолжу поиски. Я получу то, чего желаю, Хирон. Это моя судьба.

- Мне больше нечего сказать, - произнес Хирон. - Исчезни! - Он провел рукою по поверхности стола, и на миг зеркало погрузилось в темноту. Но затем лицо Филиппоса появилось вновь.

- Вот видишь, - прошипел Царь, - у тебя больше нет сил даже на то, чтобы заставить мое изображение исчезнуть. Отправь мальчишку ко мне - или я позабочусь, чтобы твоя кровь пролилась на мой алтарь. Ты ведь знаешь, что я на это способен, Хирон. И все века твоей жизни канут в небытие. Тебя не станет. Это пугает, не так ли? Я вижу это в твоих глазах. Приведи ко мне мальчишку - и будешь жить. Откажи мне - и я сделаю так, что твоя смерть будет длиться так же долго, как твоя жизнь.

Зеркало потемнело. Хирон накрыл его и вышел из комнаты, бегом поднялся по лестнице и покинул пещеру.

Тут он увидел лук и колчан Китина там, где их оставил кентавр, и услышал хлопанье крыльев в небе над своей головой.

***

Китин галопом проскакал по солнечной поляне, вскинулся на дыбы и послал стрелу прямо в сердце парящего Пожирателя, крылья которого тут же сложились, и его бледная фигура упала в траву. Черный дротик пролетел совсем рядом с головой Китина, и кентавр поспешил пустить вторую стрелу, которая угодила в живот его противника.

Пали одиннадцать кентавров и уже более тридцати Пожирателей, но они всё налетали и налетали - огромные крыла хлопали, смертоносные метательные снаряды свистели в воздухе.

- Отступить к деревьям! - крикнул Китин. - Там они не смогут летать! - Несколько кентавров взяли направление на лес, но за топотом копыт, хлопаньем крыльев и криками умирающих остальные не услышали вожака и продолжали сражение. Один Пожиратель спикировал с неба на спину Китину, острые когти врезались в плечо кентавра. Старый вожак завыл от боли и бешенства, схватив и отшвырнув создание в сторону. Крылья существа широко расправились, сдержав падение. Китин бросился вперед, схватил огромными руками тощую шею и яростно свернул ее, так что хрустнули полые шейные позвонки Пожирателя.

Вдруг дротик вонзился в спину Китина, яд побежал в его кровь, едкий как кислота. Неотвратимость смерти подогнала кентавра. Скручиваясь и вскидываясь, он помчался галопом к хижине Геи, протиснулся в дверь и переступил пронзенное дротиком тело старой целительницы, чтобы взять на руки спящего крепким сном ребенка. Ноги Китина подкашивались, но огромным усилием воли он выехал на солнце с мальчиком на руках и помчался к деревьям. Тут еще два дротика попали в него, один пронзил плоть рядом с его длинным позвоночником, второй насквозь вошел сбоку в круп. Но он бегом миновал атакующих и добрался до горной тропы.

Пожиратели кружили над деревьями, но им не так просто было угнаться за ним, ибо кроны деревьев переплелись как навес над тропой. Несколько созданий полетели низко, но заросли были густыми, цеплялись за их конечности, мешая полету.

Китин продолжал бежать, а яд распространялся по его членам. Дважды он спотыкался и чудом не упал, но собирал все остатки своих сил и отваги, поддерживая в себе жизнь силой своей мечты.

Искандер! Он должен спасти мальчика. Заклятие должно быть спасено.

Он побежал глубже в лес, в поисках пещеры или большого дерева с дуплом - чего-нибудь, способного укрыть мальчика. Но в глазах у него стоял серый туман, который клубился и в сознании, и в этот миг так много мыслей замелькало в нем, старые воспоминания, счастливые и трагические времена. Он снова увидел поединок с Боасом, великий поход на Кадмос, свою свадьбу с Еленой, рождение их первенца...

Мальчик проснулся и заворочался у него на руках.

- Всё хорошо, Искандер, - сказал он ему слабеющим голосом. - Я тебя спасу.

- У тебя на подбородке кровь, вся борода от нее покраснела, - сказал мальчик. - Ты ранен.

- Всё... будет... хорошо.

Кентавр замедлился, его передние ноги подкосились, Александр выпал из его рук и приземлился на спину, падение выбило у него весь воздух из легких.

Пожиратель спикировал вниз меж высоких ветвей, вытянув руки, из которых вылетела петля аркана. Мальчик попытался убежать, но он еще был оглушен, и петля упала ему на плечи, тут же крепко затянувшись. Александр закричал, когда его подняли в воздух.

Стрела вонзилась в бок Пожирателю. Выпустив петлю, существо попыталось скрыться, но задело крыльями за ветви, перекувыркнулось в воздухе и упало, разбившись насмерть.

На поляну выехали два всадника, и Александр поднял взгляд.

- Парменион! - закричал он. Спартанец спешился и достал меч. Черный дротик полетел прямо в него, но был отбит лезвием меча. Вторая стрела вспорола воздух, отозвавшись воплем боли сбитого на лету Пожирателя. Парменион подхватил мальчика и побежал к скакуну.

- Нет! - крикнул Александр. - Мы не должны уходить! Мой друг ранен!

- Твой друг убит, парень, - сказал ему Аттал, накладывая новую стрелу на тетиву. - Куда теперь,

стратег

? Я слышу, как сюда спешат новые враги.

- В пещеру, - сказал им Александр.

- В какую сторону? - спросил Парменион, усадив мальчика на коня и садясь за ним.

- Туда, к горе! - крикнул Александр, указывая на просвет между деревьями.

- Успеем от них убежать? - спросил Аттал.

- Сомневаюсь, - ответил Парменион. - Но надо попытаться.

Пустив коней бегом, македоняне помчались по прямой тропе к склону горы.

- Туда! - закричал Александр. Парменион глянул вверх. Черный зев пещеры был от них меньше чем в двухстах шагах. Посмотрев назад, он увидел, как быстро приближались Пожиратели. Им было не успеть.

Аттал был впереди; могучий серый жеребец, с меньшим грузом, спешил в убежище пещеры. Черный дротик вонзился коню в спину. Несколько мгновений животное продолжало бежать, но затем его передние ноги подогнулись, и Аттал свалился наземь. Мечник больно ударился при падении, но перекатился и встал на колени. Он по-прежнему держал лук - но тот сломался с одного конца. Отбросив его, воин выхватил меч.

Парменион соскочил с седла рядом с ним, хлопнув скакуна по крупу, чтобы тот бежал в пещеру. С одним мальчишкой на спине жеребец поскакал быстрее, и Александр вцепился в его гриву, чтобы не упасть.

Внезапно вспышка молнии взорвалась в гуще кружащих Пожирателей, рассеяв их и убив более двадцати. В недолгом замешательстве Парменион увидел их шанс на спасение. - Бежим! - вскричал он, пустившись в спринт вверх по склону.

Седовласый старец вышел им навстречу, но он не глядел на них. Вместо этого он поднял руки к небесам. Ослепляющий белый свет вырвался у него из пальцев, и воздух наполнился запахом паленой плоти и предсмертными воплями Пожирателей.

Не оборачиваясь, македоняне вбежали в пещеру, где их ждал Александр. - За мной! - велел мальчик, проведя их сквозь иллюзорную стену внутрь дворца.

- Чудовища могут преследовать нас здесь? - спросил Парменион.

- Хирон говорит, что ни один враг не преодолеет эту стену, - ответил мальчик.

- Что ж, посмотрим, - сказал Парменион, убрал меч в ножны и стал ждать, Аттал встал рядом.

Наконец появился Хирон. - Я должен поблагодарить вас, - с улыбкой проговорил маг.

- Так вот почему ты направил нас сюда, - откликнулся Парменион. - Здорово вновь увидеть тебя, Аристотель.

- Боюсь, тут ошибочка вышла, - сказал им маг. - Мы не знакомы.

- Что еще за игры? - прошипел Аттал, выступая вперед и кладя меч на плечо Хирону так, что лезвие коснулось его шеи. - Ты отправил нас в этот безумный мир, а теперь заявляешь, что знать нас не знаешь? Давай-ка без шуток, маг! У меня сейчас не то настроение.

- Стой! - сказал Парменион, встав между ними и отведя меч Аттала в сторону. - Как твое имя, друг?

- Я Хирон, - ответил маг. - Имя Аристотель мне незнакомо. Но это поистине удивительно. Я существую - в другой форме - и в вашем мире тоже. И в скольких еще мирах, если подумать?

- Ты что, веришь в эту чушь? - вспылил Аттал. - Мы же видим, кто это такой!

- Нет, - сказал Парменион. - Присмотрись. Он более худощав, да и у Аристотеля есть шрам на правом виске. В остальном они, конечно, как братья-близнецы. Однако прежде чем вступать в споры, давайте-ка убедимся, насколько здесь безопасно. Эти существа могут проникнуть сюда?

- Не сразу, - ответил

маг

. - Но у врага много приспешников, а силы мои уже не те, что прежде.

Парменион прошел к окну, выглянул и увидел сверкающие воды океана. - Мы еще в твоем мире,

маг

, или это уже другой?

- Всё тот же - только немного в другом месте. В Ахайе есть семь центров Силы. И я могу перемещаться между ними. Этот дворец стоит на берегу залива Малин.

- Малин? Вероятно, Маллия, - прошептал Парменион. - Нет ли здесь поблизости ущелья, с названием, похожим на Фермопилы?

- Именно так. В двух днях верхом к югу отсюда.

- Значит, Фивы буду ближайшим крупным городом.

- Нет города с таким названием, - сказал ему

маг

.

- Белая Госпожа говорила о Кадмосе.

- Какая Белая Госпожа? - вмешался Аттал, но оба собеседника не обратили на него внимания.

- Да, есть Кадмос, самый могущественный город центральной Ахайи, - согласился Хирон, - но он осажден Македонами. Им не устоять против Филиппоса. Каков твой план?

- Нам нужно попасть в Спарту, - сказал Парменион.

- Почему именно туда? - спросил Аттал. - И что еще за Госпожа? Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит?

- Хороший вопрос, друг мой, - молвил Хирон, положа руку мечнику на плечо. - Пройдемте в кухню, где я приготовлю вам поесть, и мы сможем сесть и поговорить обо всем. Многие вещи тут непонятны и мне самому.

Позже, когда они сидели под открытым небом, Парменион поведал Атталу о своей встрече с Госпожой на поляне и о ее совете. - Это был не сон. Мы действительно бились с Македонами, а потом нас одурманили. Я не знаю, кто была эта Госпожа, но она хорошо обошлась со мной, и я верю, что ее совет имеет смысл.

- А я и не знал об этом, - буркнул Аттал, - из-за того, что ей не хватило хороших манер разбудить меня. Почему именно ты, Спартанец? Я что, выгляжу как какой-то лакей, постоянно семенящий за тобой?

- Я не могу ответить на твои вопросы. Та поляна была местом магии и красоты. Не думаю, что они вообще желали присутствия людей. Но мы спасли нимф, и поэтому, полагаю, заслужили признательность.

- Хорошо же они ее выказали, оставив меня спать на голой земле. Ладно, чума на них! Мне на них плевать, как и на уродливых тварей в этих местах. У меня лишь один вопрос: как нам попасть домой? - вопрошал он, обернувшись к

магу

.

Хирон только развел руками. - Не знаю.

- Здесь вообще хоть кто-нибудь что-нибудь знает? - вспылил Аттал, встал и прошел через сад вниз по ступеням к широкому пляжу.

- Твой друг напуган, - произнес Хирон. - И я не сказал бы, что виню его за это.

Парменион кивнул. - В Македонии он властный человек, и ему требуется чувствовать, что всё вокруг под контролем. А здесь он словно лист на ветру.

- Я чувствую, что вы не друзья. Почему он отправился с тобой в это странствие?

- У него свои причины, - молвил Парменион. - Первая из них - это убедиться, что один я не спасу Александра. Он жаждет разделить эту славу и ради этого готов рисковать жизнью до конца.

- Ну а ты, Парменион? Ты напуган?

- Конечно. Этот мир для меня чужой; мне в нем нет места. Но я не теряю надежды. Я нашел Александра и, на какое-то время, мы в безопасности. Этого вполне довольно.

Александр вышел на солнечный свет и забрался к Пармениону на колени. - Я знал, что ты придешь, Парменион. Я говорил, ведь так, Хирон?

- Да, ты говорил, юный принц. Ты прекрасно разбираешься в людях.

- Почему Аттал тоже здесь? Он мне не нравится.

- Он здесь, чтобы помочь тебе, - сказал Парменион. - А теперь, почему бы тебе не пойти к морю и не подружиться с ним?

- А я должен?

- Он - первый из доверенных воинов твоего отца, а Филипп такое доверие легко не оказывает. Иди. Поговори с ним. Тогда и составишь свое мнение.

- Ты просто пытаешься избавиться от меня, чтобы поговорить с Хироном.

- Совершенно верно, - подтвердил Парменион с широкой ухмылкой.

- Что ж, хорошо, - сказал мальчик, спрыгнул на землю и ушел.

- Он - прекрасный ребенок, - заметил Хирон, - и ты очень дорог ему.

Пропустив сказанное, Парменион встал и размял спину. - Расскажи мне об этом мире,

маг

. Дай мне почувствовать себя чуть менее чужим.

- Что ты желаешь знать?

- Расстановку сил. Начни с Филиппоса. Когда он взошел на престол - и как?

Хирон наполнил кубок вином и отпил из него, прежде чем ответить. - Он убил своего брата Пердикку десять лет тому назад и захватил корону. Затем отправил войска на Иллирию и на север, захватив их города и отняв копи. Афины объявили ему войну, города Трезубца сделали то же самое.

- Трезубца?

- Земли Халкидики?

- Ах, да. Халкидонский полуостров. Продолжай.

- Филиппос разбил войска Трезубца три года назад, затем захватил Фракию.

- А что же Персидская империя?

- Какая империя? - переспросил Хирон, смеясь. - Как столь неотесанные варвары сумели бы создать империю?

Парменион откинулся на спинку. - Так кто же тогда правит землями Азии?

- Никто. Это дикая равнина, населенная кочевыми племенами, которые режут и уничтожают друг друга в череде бессмысленных войн. Там есть греческие города на побережье, которые когда-то управлялись Афинами и Спартой, но нет... никакой империи. А там, откуда ты явился, стало быть, есть?

- Да, - ответил ему Парменион, - величайшая империя из когда-либо созданных за всю историю мира. Царь Царей правит от границ Фракии и до самого края света. Даже Греция... Ахайя, как ты ее называешь... платит дань Персии. Но ты рассказывал мне о завоевании Фракии.

Хирон кивнул. - Армия Македона прошла через эту страну, словно лесной пожар, уничтожая всё на своем пути, каждый город, каждую крепость. Всё население было продано в рабство, или вырезано. Затем, в прошлом году, Филиппос отправился походом на Фессалонику. Сражение произошло неподалеку отсюда против объединенных войск Кадмоса и Афин. Они были разбиты наголову. Затем Царь обошел Кадмос и напал на Афины, сжег акрополь и убил всех граждан, кроме тех немногих, кто спасся морем. Теперь его ярость направлена на Кадмос. Долго он не продержится. За ним последует Спарта.

- Отчего он так непобедим? - спросил Парменион. - Ведь наверняка же есть способ его одолеть?

Хирон лишь покачал головой. - Кода он был ребенком, его... как и Ахиллеса когда-то... окунули в Реку Стикс. Он неуязвим для оружия. И его мать не держала его за пятку, как Ахиллеса. Ни одна стрела не может в него попасть, ни один меч не способен порезать его. Потом, когда ему было двадцать лет и он короновал себя, он попросил могущественного чародея создать ему золотой глаз, всевидящее око, которое позволит ему читать сердца людей. Чародей сделал, как он просил. Филиппос взял этот глаз, затем вырвал свой у себя из глазницы, заменив его магическим. Теперь ты видишь, Парменион: никто не может ни сразить его, ни перехитрить. Он предвидит все планы врагов на много шагов вперед.

- Что же случилось с тем могущественным чародеем? Уж он-то, верно, знает, как победить свое собственное создание.

- Нет, мой друг. Ведь это я тот чародей, и я ничем не могу тебе помочь.

***

Аттал сидел на пляже, ощущая солнечное тепло на своем лице, но даже оно не было столь горячим, сколь его гнев. Вынужденное путешествие с жалким Спартанцем уже само по себе было достаточно неприятным фактом, но он-то предполагал поход во Фракию либо на Халкидики, чтобы спасти принца. А не в этот ужасающий, вывернутый и безумный мир.

Вспомнив летучих тварей, он вздрогнул. Как может обычный воин сражаться с такими чудищами?

Сняв нагрудник, он снял свои одежды и окунулся в море, наслаждаясь внезапной прохладой, омывающей его тело. Нырнув вперед, он поплыл под водой, отталкиваясь длинными гребками, и вынырнул на поверхность на некотором расстоянии от берега. Мелкие прозрачные рыбешки плыли под ним сверкающими косяками, и он поднял брызги рукой, засмеявшись, когда они рассеялись во все стороны.

Хотя бы это было знакомой ему реальностью, и он отдыхал, испытывая это чувство.

Наконец он начал уставать от моря и направился обратно на берег, сев в мягкий песок и выжимая воду из своих длинных волос.

Александр поджидал, стоя рядом с его доспехами. - Хорошо плаваешь, - произнес мальчик.

Аттал проглотил ругательство. Этот ребенок был ему не по нутру. Демон, говорили о нем, не совсем человек, способный убить одним касанием. Мечник кивнул в знак согласия и пересел на камень, давая солнцу высушить свою мокрую кожу.

- Ты напуган? - спросил принц с обезоруживающе непосредственным выражением лица, голова его при этом была чуть отклонена вбок.

- Я ничего не боюсь, мой принц, - ответил Аттал. - И любой, кто будет утверждать обратное, ответит за это перед моим мечом.

Ребенок серьезно кивнул. - Ты очень храбр, раз отважился проделать такой путь и найти меня. Я знаю, мой отец щедро вознаградит тебя.

Аттал рассмеялся. - У меня три поместья и богатств больше, чем я смогу потратить за всю жизнь. Мне не нужна награда, Принц Александр. Но я бы отдал царский выкуп за то, чтобы снова увидеть Македонию.

- Мы обязательно увидим ее. Парменион отыщет путь.

Аттал подавил в себе злое замечание. - Хорошо иметь веру в героев, - вымолвил он наконец.

- Он тебе не нравится, правда?

- Мне не нравится никто из людей - кроме Филиппа. А ты глазастый. Будь осторожен, Александр, такой дар имеет и оборотную сторону.

- Никогда не вставай против него, - предостерег принц. - Он убьет тебя, Аттал.

Мечник не ответил, но улыбнулся с искренним ехидством. Александр немного постоял молча, потом взглянул македонянину в глаза. - Знаю, о тебе идет молва как о лучшем мечнике царства, а также как о первом доверенном... убийце на службе моего отца. Однако же знай, что если Парменион и умрет по загадочному стечению обстоятельств, я приду именно за тобой. И смерть твоя не заставит себя долго ждать.

Аттал вздохнул. - Я отправился в этот дерьмовый мир не для того, чтобы слушать твои угрозы, мальчишка. Я пришел тебя спасти. Тебе вовсе не обязательно любить меня - и в самом деле, за что? Я не самый привлекательный человек. Но - если у меня когда-либо и появится причина биться с Парменионом - твои угрозы меня не остановят. Я принадлежу лишь самому себе и следую своей дорогой. Запомни это.

- Мы оба запомним, - сказал Александр.

- Чистая правда, - согласился мечник.

***

- Не думай о способе победить Филиппоса, - произнес Хирон. - Это просто невозможно.

- Нет ничего невозможного, - заверил его Парменион, когда они шли вдвоем по прилегающей к дворцу земле в гаснущем свете заходящего солнца.

- Ты меня не понял, - продолжил Хирон. - Есть более важные предметы для размышлений. Как думаешь, почему высшая сущность, наделенная столь великой силой, тяготеет к воплощению в бренной человеческой оболочке - пусть даже в теле царя?

Парменион остановился у ручья и сел на деревянную скамью. - Объясни, - сказал он.

Хирон растянулся на траве и вздохнул. - Это не так-то просто объяснить. Дух Хаоса не имеет природной формы. Он..

ОНО...

суть дух, очевидно бессмертный и вечный. Так вот, настоящий вопрос - это как он существует. Смекаешь?

- Пока нет,

маг

, но я очень прилежный ученик.

- Тогда давай рассудим постепенно. Каков один-единственный величайший момент в твоей жизни?

- А какое это имеет отношение к теме? - переспросил Парменион, смутившись.

- Доверься мне, воин, - велел Хирон.

Парменион глубоко вздохнул. - Много лет назад - словно в другой жизни - я полюбил юную девушку. Она сделала для меня солнце ярче. Она показала мне, что такое жить.

- Что с ней стало?

Лицо Спартанца посуровело, синие глаза вспыхнули холодным светом. - Ее забрали у меня и погубили. Давай, говори, в чем дело,

маг

, а то я теряю терпение.

- Вот о чем я и говорю! - сказал Хирон, встав с земли и садясь рядом с Парменионом. - Я хочу, чтобы ты вспомнил, как чувствовал себя, представляя вашу любовь и проведенные вместе дни, и как затем поменялись твои мысли, когда пришла печаль. Дух Хаоса, может, и кажется неистребимым и вечным, но это не вся правда. Ему необходимо питаться. Не знаю, порожден ли он болью, страданиями и ненавистью, или же наоборот это он отец и мать всех горестей на свете. В данном случае это не имеет значения. Но ему нужен Хаос, чтобы оставаться живым. В теле Филиппоса он шагает по миру, порождая океаны горя. Каждый раб, каждая вдова или сирота познают ненависть; они жаждут мести. Многие годы после смерти Филиппоса македонов будут ненавидеть. Видишь? Его нельзя одолеть, ибо, даже уничтожив Филиппоса, ты лишь продолжишь питать тот злой дух, которым он одержим.

- Что же ты предлагаешь, чтобы мы подобострастно легли в ноги Тирану, отдавая ему свои жизни с улыбкой и благословением?

- Да, - просто ответил Хирон, - ибо тогда мы ответили бы на Хаос большей силой - любовью. Но этого не случится. Для этого нужен человек, неизмеримо более великий, чем все те, кого я когда-либо встречал, тот, кто ответит на насилие прощением, а на зло - любовью. Лучшее, на что способны мы, это биться с Тираном без ненависти.

- Почему ты создал для Филиппоса этот всевидящий глаз? - вдруг спросил Парменион.

- Я питал тщетную надежду, что глаз поможет ему увидеть себя, свою истинную душу. Он не увидел. Это всегда было проблемой для меня, Парменион, ибо я все время стараюсь увидеть хорошее в каждом человеке с надеждой, что оно возьмет верх. Но это случается так редко. Сильный человек всегда будет стремиться к власти; это заложено в его природе. А чтобы править, ему надо будет покорять других. - Хирон вздохнул. - Все наши герои склонны к насилию, не так ли? Я не знаю имен героев твоего мира. Но их истории будут такие же.

- Да, - согласился Парменион. - Ахиллес, Геракл, Агамемнон, Одиссей. Все они люди меча. Но ведь если злые люди берутся за меч или копье, хорошие должны сделать то же самое, дабы победить их?

- Если бы всё было так просто, - проворчал Хирон. - Но добро и зло не так-то просто разделить. Добро не носит золотые доспехи, как и зло не всегда облачено в черное. Кто скажет, где лежит зло? В своем мире ты военачальник. Ты когда-нибудь осаждал город? Убивал женщин и детей?

- Да, - ответил Парменион, и ему стало не по себе.

- И ты служил силам добра?

Спартанец покачал головой. - Смысл твоих речей мне ясен. Ты хороший человек, Хирон. Ты отправишься с нами в Спарту?

- А куда еще мне идти? - печально ответил

маг

. Поднявшись, он собрался было уйти, но затем обернулся. - У нас есть легенда - прекрасная легенда. Она гласит, что однажды Заклятие вернется, и что возвратит его нам золотоволосое дитя богов. Оно вернет мир и гармонию, и земля вновь озарится. Разве не прекрасная идея?

- Держись за нее, - посоветовал Парменион тихим голосом.

- Держусь. Я думал, что Александр и есть тот Золотой Ребенок. Но он тоже одержим Хаосом. Сколько еще есть миров, Парменион? Неужели фигура Темного Бога рыщет в каждом?

- Никогда не поддавайся отчаянию, - дал совет Спартанец. - Задумайся: ведь если ты прав, то возможно в большинстве этих миров Золотое Дитя уже явилось.

- Хорошая мысль, - согласился Хирон. - А теперь я должен покинуть тебя ненадолго. Вы здесь в безопасности - до поры. Но следи за морем. Филиппос использует все свои силы, чтобы отыскать Александра.

- А ты куда?

- Обратно в лес. Я нужен там.

***

Парменион обнаружил, что настроение чародея оказалось заразительно, его душа тоже омрачилась, и он стал бродить по гряде скал, окружавших пляж. Далеко внизу он увидел, как Аттал и Александр сидят на белом песке, занятые оживленной беседой, и он остановился понаблюдать за ними.

Мой сын, подумал он вдруг, и грусть припечатала его словно удар кулаком. Филота, Никки и Гектор были его сыновьями, однако его чувства к ним были прохладными. Но этот мальчик - золотой ребенок - был для него всем. От сожаления не будет толка, напомнил он себе, но эти слова, хоть и справедливые, его не успокаивали. Раскаяние за тот шаг продолжало жить в его личном Зале Стыда. В брачную ночь на Самофракии, когда Филипп ждал прибытия своей нареченной, Парменион предал его. Никаким другим словом случившееся назвать было нельзя. Пока Царь лежал в пьяном ступоре, это Парменион надел на себя церемониальный шлем, полностью скрывающий лицо, надел плащ Кадмилоса и вошел в озаренную факелами опочивальню, где Олимпиада возлежала в ожидании; это Парменион забрался в постель и сплел ее руки под собой; это Парменион почувствовал ее мягкие бедра у себя на боках...

- Довольно! - сказал он вслух, кода воспоминание принесло новое возбуждение. Это было каким-то двойным предательством, и он сам не мог толком понять этого. Его гордость и честолюбие заставили его поверить в то, что он никогда не предаст друга. Но он предал. Но что было хуже, так это что даже теперь, когда его сознание омрачал стыд за содеянное, тело его продолжало отвечать на воспоминание возбуждением, похотью и блаженством.

Вот почему он сносил гнев и случайные насмешки Филиппа. Чувство вины привязало его к Царю Македонии узами, которые были покрепче любовных, словно служа Филиппу он мог каким-то образом восстановить баланс, загладить вину.

- Никогда не загладишь, - прошептал он себе.

Олимпиада была так похожа на Дераю, стройная и красивая, ее рыже-золотые волосы так и сверкали в свете факелов. Она попыталась было снять шлем, жалуясь, что холодный металл колет ей лицо, но он прижимал ее руки к мягким одеялам и не отвечал на ее мольбы. Первую часть ночи она провела в Лесу Мистерий, вдыхая Священный Дым. Ее зрачки были неестественно расширены, и она потеряла сознание, пока он возлежал на ней. Это его не остановило.

Чувство вины пришло позднее, когда он прокрался назад в покои Филиппа, где Царь лежал голый на кушетке, забывшись пьяным сном. Сняв с себя шлем, Парменион посмотрел на человека, которому присягнул на верность, и вот тогда-то почувствовал острую боль раскаяния. Он одел не приходящего в сознание монарха в плащ и шлем и перенес Царя в опочивальню, положив его рядом с Олимпиадой.

Вернувшись в свои покои, он попытался оправдать свои действия. Госпожа Аида, во дворце которой гостили они, говорила Филиппу, что если он не осуществит брачную ночь в отведенное время, которое она назвала Священным Часом, то брак будет признан недействительным. Филипп на это только посмеялся. Видя красивую женщину, он всегда чувствовал желание и не видел смысла в таком предостережении. Однако пока он ждал всю долгую ночь, он продолжал пить - несмотря на замечания Пармениона - кубок за кубком крепкое самофракийское вино. Устойчивость Филиппа к выпивке была притчей во языцех, и Парменион до сих пор удивлялся, насколько быстро Царь поддался ее воздействию в ту особую ночь.

Сначала Парменион отчаянно пытался растолкать Филиппа, но потом заглянул в опочивальню, где на широком ложе разметалась обнаженная Олимпиада. Он пытался убедить себя в том, что в первую очередь думал о Филиппе и о том, как будет уязвлена его гордость на утро, когда вся Самофракия узнает о его фиаско на брачном ложе. Но это была ложь. Это оправдание пришло потом, когда он лежал без сна, созерцая рассвет.

С тех пор он жил с постоянной болью, обоюдоострой как любой кинжал. Во-первых, он боялся, что правда однажды всплывет наружу, а во-вторых он был вынужден терпеть то, что у него на глазах его любимого сына растит другой.

- Надеюсь, ты размышляешь над планом нашего возвращения домой, - произнес Аттал, бесшумно подобравшийся к Спартанцу.

- Нет, - признался Парменион, - мои мысли были о других материях. Как водичка?

- Освежился немного. А где твой чародей?

- Скоро вернется. Ушел проверить, не нужна ли его помощь кентаврам.

Тут на гору вскарабкался Александр, хоть уступы подъемной тропы и были высоковаты для него. Он помахал Пармениону, как только его увидел, подошел и сел рядом. Спартанец, повинуясь инстинкту, приобнял мальчика рукой. Аттал ничего не сказал, но Парменион почувствовал на себе его взгляд.

- Мы должны добраться до Коринфского залива, - быстро проговорил Парменион, - а оттуда в Спарту. Остается только надеяться, что Аристотель отыщет путь к нам туда.

- Надеяться? - фыркнул Аттал. - Я бы предпочел что-нибудь посильнее надежды. Но почему Спарта? Почему бы нам не вернуться в Каменный Круг и подождать? Ведь туда он отправил нас. Он наверняка будет ждать нас там?

Парменион покачал головой. - Враги кругом - и они использовали колдовство, чтобы выследить Александра. Нам не выжить одним против них. Спарта еще держится. Там мы будем защищены. А Аристотель -

маг

; он отыщет нас.

- Ты меня не убедил. Почему бы не подождать тут? - возразил Аттал.

- Я бы этого хотел, но Хирон не совсем уверен, что здесь для нас безопасно. У Царя длинные руки; сила его велика. Что, начинаешь жалеть о своем решении сопровождать меня?

Аттал усмехнулся. - Я начал жалеть об этом с того самого момента, как мы выехали из Каменного Круга. Но я не сойду с пути, Спартанец.

- Я не сомневался.

- Смотрите! Корабль! - крикнул Александр, указывая на море, по которому величественно шла трирема, ее черный парус раздувался от ветра, а три ряда весел одновременно поднимались и опускались в сверкающую воду. Судно медленно поворачивалось, пока нос не стал смотреть точно на берег.

Корабль медленно приближался, и спутники наконец увидели около сотни вооруженных людей, собравшихся на верхней палубе.

- Как думаешь, это друзья? - спросил Аттал, когда корабль пристал к берегу, и воины начали сходить на песок.

- Это македоны, - сказал Александр, - и они пришли за мной.

- Ну, так, стало быть, кто-то из них умрет, - тихо проговорил Аттал.

***

- Назад, во дворец, - скомандовал Парменион, подхватив Александра на руки и покидая край утеса. Далеко внизу солдаты-македоны начали долгий подъем по тропе со сверкающими на солнце копьями и мечами.

Парменион отбежал в дворцовые кухни, где он оставил нагрудник, шлем и меч. Взяв вооружение, он поднял Александра и быстро направился по широкой лестнице, перешагивая по две ступени за раз.

- А что, если те крылатые твари по-прежнему на той стороне? - спросил Аттал, когда они подошли к призрачной стене.

- Тогда мы умрем, - пробормотал Парменион, выхватив меч и шагнув в пещеру Хирона. Она была пуста. Поставив Александра на землю, Спартанец подошел к выходу пещеры и осмотрел склон горы. Мертвый серый жеребец лежал там же, где упал, черные вороны пировали над его останками. Неподалеку от жеребца лежало не менее тридцати трупов Пожирателей, но на них вороны не зарились. Парменионова скакуна и след простыл.

- В лесу будет безопаснее, - сказал Аттал. Парменион кивнул, и троица пересекла открытый склон, без приключений достигнув убежища под сенью деревьев.

Лес был неестественно тих. Здесь не пели птицы, и ни единое дуновение ветра не колыхало сросшиеся наверху кроны деревьев. Тишина внушала беспокойство обоим воинам, но Александр был счастлив идти рядом со своим героем, держа Пармениона за руку. Они прошли глубже в чащу, не сходя с тропинки, которая сворачивала, поднималась и спускалась, пока не привела их к спрятанному в зарослях ручью, прохладная вода которого омывала белые камни.

- Перейдем его - или двинемся по течению? - спросил Аттал вполголоса. Прежде чем Парменион успел ответить, они услышали движение на тропе впереди, когда под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка. Затем послышались голоса, приглушенные густыми зарослями.

Схватив ребенка, Парменион отступил в заросли, Аттал последовал за ним. Но прежде чем они нашли место для укрытия, на другом берегу ручья показался воин в шлеме с вороновыми крылами.

- Сюда! - позвал он. - Дитя тут!

Более дюжины солдат в черных плащах с копьями и мечами прибежали к нему. Клинок Аттала с шелестом покинул ножны.

Парменион развернулся. За ними была прямая тропа. На другой стороне были густые заросли терновника и шиповника. С того места, где он стоял, Спартанец не мог видеть где кончается тропа, но глянув вниз, увидел следы копыт оленя, ведущие дальше по склону.

Македоны бросились вперед по воде, и лес огласился их победными криками.

- Бежим! - вскричал Парменион, крепко прижав Александра к своей груди, и пустился бегом по тропе. Терновые кусты врезались ему в икры и бедра, пока он бежал, и пару раз он едва не упал, когда сухая пыль осыпалась под его обутыми в сандалии ногами. Склон был покатым, тропинка всё больше сужалась, но в конце концов она вывела на широкую дорогу, огражденную гигантскими, раскидистыми дубами. Глянув через плечо, он увидел Аттала где-то в десяти шагах позади, которого нагоняли преследующие их македоны. Один солдат остановился, чтобы метнуть копье.

- Берегись! - крикнул Парменион, и Аттал шмыгнул влево, копье пролетело мимо, воткнувшись в пыль перед мечником. Аттал на бегу схватил древко и вытащил его из земли. Резко развернувшись, он бросил его в метателя. Солдат припал к земле, и копье угодило в шею воину, бежавшему позади него.

Повернувшись на носках, Аттал побежал за Парменионом. Спартанец мчался дальше, всё время отыскивая укрытые дороги, которые держали бы противника в одном повороте за ними, и пока он бежал, гнев его рос. В этой ситуации не было стратегии, которая принесла бы победу, не могло быть верного плана, как принять бой. За ними охотился превосходящий их числом смертельный враг в незнакомой лесистой местности. Всё, что оставалось, - это спасаться бегством. Но куда бежать? Всё, что Парменион знал, это то, что они направлялись в сторону, где ждало еще больше врагов и еще меньше шансов на успех.

Это доводило его до точки кипения. Всю свою жизнь Спартанец выживал, побеждая врага хитростью и смелостью замысла. Он был

стратегом

, военачальником. Но тут его понизили до бегущей в панике добычи, пытающейся спасти свою жизнь.

Нет, поправил он себя, не бегущей в панике. Никогда!

В молодости он был бегуном, самым быстрым и выносливым в Спарте и в Фивах, и теперь - даже с ребенком на руках - он знал, что способен оторваться от македонов. Но встал вопрос, куда бежать. Подняв глаза к небу, он попытался выяснить свое местоположение в лесу. Пещера оставалась левее. Но какой смысл был туда возвращаться? Они могли бы пройти сквозь стену и избавиться от нынешних преследователей, но лишь затем, чтобы быть схваченными солдатами, которые прочесывают дворец с той стороны. Нет, пещера - это не выход.

Вдруг у него на пути оказалось поваленное дерево, и он с усилием перескочил через ствол. Впереди тропа раздваивалась, один путь уводил вверх, другой круто сбегал вниз в тенистую горную долину. Мимо пролетело копье. Свернув направо, он устремился к узкой горной долине.

Трое солдат выбежали ему наперерез примерно в тридцати шагах впереди. Ругнувшись, он шмыгнул влево, скользнув в низкие заросли, и поднялся по покатому склону, оказавшись на круглой прогалине в окруженной кипарисами лощине. Аттал примкнул к нему, красный от нагрузки, на его теле сверкал пот.

- Я... больше... не могу бежать, - выговорил мечник.

Проигнорировав его, Парменион подошел к ближайшему дереву и усадил Александра на одну из нижних ветвей. - Заберись на то разветвление и спрячься, - велел Спартанец. - Снизу тебя не увидят. - Мальчик протиснулся через колючие ветки и залег, спрятавшись на дереве.

Выхватив меч, Парменион отбежал к краю склона и стал ждать. Вот первый македон полез вверх - и закричал, когда клинок Пармениона разрубил ему шею. Солдат повалился назад, на своих товарищей.

Еще три македона забрались на прогалину с левой стороны, и Аттал побежал туда, чтобы их встретить, блокировав удар меча и ответным взмахом вскрыв горло одному из них, так что забил багровый фонтан.

Но вот появился основной отряд врага, рассыпавшись вокруг македонян. Парменион отступил, Аттал был рядом, копья македонов приближались к ним стеной из острого железа.

- Надо было мне последовать твоему совету, - шепнул Аттал.

- Где ребенок? - спросил смуглый, темноглазый воин с рябым лицом.

Аттал усмехнулся. - Поверить не могу, что такая уродливая страшила научилась говорить по-человечьи.

- Где ребенок? - вновь спросил воин, и острия копий придвинулись ближе.

Вдруг один копейщик качнулся вперед со стрелой, торчащей из черепа. За ним вскрикнул второй, когда его бедро пронзил дротик.

- Ложись! - прокричал Парменион, схватив Аттала за руку и бросая его на землю.

Со всех сторон по прогалине засвистели стрелы. Мертвый македон упал на Пармениона с двумя стрелами в спине и третьей в глазу. Повсюду гибли солдаты. Несколько человек попытались убежать обратно к тропе, но тут появилась огромная фигура минотавра Бронта, и его двухсторонняя секира легко прошла сквозь их нагрудники и шлемы.

Два воина сумели проскочить его и скрылись в долине, но крики их отозвались эхом, и Парменион увидел, как братья минотавра - львиноголовый Стероп и циклоп Арг - вышли из-за деревьев.

На прогалине воцарилась мертвая тишина. Парменион выбрался из-под трупа упавшего на него врага и встал на ноги, спрятав меч в ножны. Тела лежали всюду. Из-за деревьев вышли кентавры с луками и колчанами, лица их были злы, глаза жестоки.

- Рад снова видеть вас, - сказал Парменион подошедшему Бронту. Тот приветственно кивнул огромной бычьей головой.

- Хорошо бегаешь, - сказал минотавр, проходя мимо него к кипарисовому дереву, где, спрятавшись, сидел Александр. Отбросив свою секиру, кентавр вытянул руки. - Иди ко мне, Искандер! - позвал он.

Александр выглянул из ветвей и спрыгнул на руки к минотавру. - Ты правда Искандер? - спросило существо.

- Так меня называли, - ответил мальчик.

- И ты способен открыть Врата Гиганта?

- Посмотрим, - сказал Александр, осторожно подбирая слова. С мальчиком на руках Бронт вернулся к ожидающим Пармениону и Атталу.

- Кентавры принесли весть, что явился Искандер. Госпожа велела нам защищать его. Мы сделаем это, даже ценой наших жизней. Но этого может быть недостаточно. Македонов много, а нас мало.

- Мы должны попасть в Спарту, - сказал Парменион. - Там мальчик будет в безопасности.

- Говорят, что Царь Спарты - великий человек, - сказал Бронт. - Он не охотится на народы Заклятия. И Врата Гиганта оттуда недалеко. Да, мы отправимся с вами в Спарту.

Парменион кивнул и окинул взглядом кентавров. - Сколько из вас с нами? - спросил он.

- Эти два десятка - все, кто уцелел.

- Тогда кто остался разведывать лес, высматривать врага?

- Никто, - признался Бронт.

Спартанец пересек прогалину, перешагивая трупы, и остановился возле молодого кентавра, поджарого существа с чалой гривой и бородой. - Кто у вас главный? - спросил он.

- Я Хеопс, сын Китина-Киариса. Главного у нас нет.

- Что ж, Хеопс, я страж Искандера, и я буду отдавать приказы.

- Мы не станем подчиняться приказаниям Человека, - ответил Хеопс.

- Тогда оставьте нас, - вкрадчиво произнес Парменион, - и мы попробуем спасти Искандера своими силами.

Передние копыта кентавра стали рыть землю, низкий рык послышался из его глотки. Парменион ждал, глядя существу в глаза. - Мы должны позаботиться о том, чтобы Искандер выжил, - произнес Хеопс. - Мы не можем уйти.

- Тогда вы будете подчиняться мне, - сказал ему Парменион. - Отправь пятеро твоих... друзей выслеживать македонов. Они не должны вновь застать нас врасплох.

- Как скажешь, - ответил Хеопс так, словно слова были вырваны из него.

Парменион повернулся к кентавру спиной и увидел Хирона, осторожно ступающего по прогалине, стараясь не наступать в лужи крови на земле. Чародей взял Пармениона за руку и отвел в сторонку от остальных.

- Это всё неправильно, - прошептал Хирон. - Ребенок - не Искандер. Я это знаю; и ты это знаешь.

Парменион вздохнул. - Если я что и знаю,

маг

, так это то, что мы должны прибыть в Спарту ради спасения Александра. И для этого я прибегну к любым средствам, какие найду.

- Но эти создания... как же их надежды? Разве не видишь, что Искандер - это для них всё? Он - это обещание, которое поддерживает в них жизнь, тот, кто вернет миру магию и покончит с царством Человека.

- А что это за Врата Гиганта? - спросил Спартанец.

- В одном дне пути к югу от Спарты есть лес. Там на холме стоят два гигантских столпа, соединенные одной большой каменной перемычкой. Это и есть Врата.

- Врата куда?

- В никуда, - ответил Хирон. - Но легенда гласит, что Искандер откроет их, что он вырастет выше самого высокого дерева и возложит свои руки на оба столпа. Лишь тогда вернется Заклятие и омоет этот мир. Но Александр не сможет сделать это; он - не Золотое Дитя.

- Что же мне делать,

маг

? Потерять единственных союзников, что у нас есть в этом твоем странном мире? Обречь Александра на погибель? Нет, на это я не пойду. Они сделали свой выбор. Я их не неволил.

- Этот довод не годится, - сказал Хирон. - Ты знаешь, что они ошибаются, однако позволяешь следовать ложной дорогой потому лишь, что это тебе на руку. То, что ты делаешь, скорее всего, обречет на погибель их всех.

- Какие-то проблемы, Хирон? - спросил Бронт, подступив к ним ближе.

- Проблемы? - переспросил

маг

Пармениона.

Холодные синие глаза Спартанца встретили его взгляд. - Нет, - ответил он. - Завтра мы поведем Искандера навстречу его судьбе.

Затем он отвернулся и увидел женщину.

***

Дерая сделала глубокий вдох, когда Спартанец обернулся к ней. У нее подкосились ноги и задрожали руки. Так близко, подумала она. Они разговаривали с ним на Самофракии, но тогда Дерая была в капюшоне и в вуали, а разум ее был занят намеченным впереди делом. Но теперь, когда он медленно подошел к ней, она вновь почувствовала себя на шестнадцать лет - вспомнила нежность его прикосновений, сладость его дыхания.

- Мы знакомы, госпожа? - спросил он. Это не был голос юноши, которого она любила, однако и этот звук вызывал в ней дрожь. Ее дух вылетел, прикоснулся к его разуму, ощутил возникшие в нем эмоции: любопытство, эмпатию, и - хоть ее тело было сейчас плоским и неприметным - возбуждение. Она спешно покинула его разум.

- Я тебя знаю, - ответила она, голос ее был бесстрастным, ореховые глаза встретились с ним взглядом.

На миг он замер в молчании и нерешительности. Бронт подошел к ним. - Она - друг Богини, моей матери, - сказал Бронт. - Она тоже от Заклятия.

Парменион кивнул, но глаза его не сходили с темноволосой женщины. - Нам надо убираться из этого места, - сказал он, обращаясь к Бронту. - Ты знаешь эти леса. Куда мы можем пойти?

- Не отвечай, - тихо сказала Дерая. - За нами следят.

Рука Бронта обхватила древко секиры, которая висела у него на поясе, а Парменион стал озираться, осматривая окрестности прогалины. - Там никого нет, - сказала им Дерая. - За нами следят издалека.

- Кто? - вопросил минотавр.

- Жрец Филиппоса.

- Ты сможешь нас укрыть? Моя матерь говорила, что ты мистик.

- Возможно. - Дерая села на траву, закрыв глаза, и ее дух вылетел на свободу. К ней летело световое копье. Она вытянула руку, и копье раскололось на тысячу искр, которые подлетели к ней, окружив, как светлячки.

- Ты умрешь, - произнес бритоголовый жрец, подлетев к ней.

- Мы все умрем, рано или поздно, - ответила она. Ее руки взмыли вверх, и светлячки отлетели обратно к жрецу, соединившись в лену, которая обернулась вокруг его лица и ослепила его. - Возвращайся к своему хозяину, - сказала Дерая. Жрец исчез.

Она открыла глаза и встала. - Он ушел, - сказала она Бронту. - Теперь можно говорить открыто.

- Есть два пути, по которым мы можем добраться до Спарты, на юго-восток через Пелепоннес и Коринф, или на северо-запад к морю, и там взять корабль к берегам Гифеума.

- А как насчет запада? - спросил Парменион. - Мы ведь можем перейти Пиндские горы и добраться до залива?

- Нет - на этом пути смерть, - сказал Бронт. - Вам не пройти через Лес Горгона. Там обитают Пожиратели, и сам Горгон. Он - самое подлое чудовище, и сердце его - сплошная черная гниль. Я бы мог рассказать о его злодействах, но тогда у меня почернеет язык, а твоя душа затрепещет от услышанного. Нам будет проще сразу выпить яду, чем пойти по этому пути.

- И всё-таки расскажи мне, - велел Спартанец.

- Почему? Ведь это к делу не относится.

- Потому, что он

стратег

, - сказала Дерая, - и ему надо знать.

Бронт вздохнул. - Лес раскинулся южнее Коринфского залива. Он огромен и дремуч, и не изведан Человеком. Но каждый холм и лощина, каждый темный дол в нем кишат созданиями Хаоса.

Дерая смотрела на Спартанца. Его лицо было спокойным и непроницаемым, и в этот раз она не стала читать его мысли. - А что ты можешь поведать нам, госпожа? - спросил он вдруг.

- Силы Македона окружают вас, - сказала она ему. - Они идут с севера, юга и востока. У них есть существа... Пожиратели? ... в небесах, и люди, а также чудовища, способные ходить как люди, на земле.

- Мы сможем пройти мимо них?

Дерая пожала плечами. - Не с двадцатью кентаврами. Они ищут ребенка. Филиппос привязан к нему. Какой бы путь мы не избрали, мы обречены. Моей силы хватит, чтобы ненадолго укрыть нас от Царя-Демона. Но только ненадолго, Парменион; он для меня слишком силен.

- Итак, нас загоняют на запад, желаем мы того или нет?

- Да, - согласилась она.

- Я об этом подумаю. Но сначала давайте найдем место для ночлега.

Пиндские горы

Бронт провел отряд к скоплению укромных пещер и оставил Пармениона, Александра, Хирона и Аттала одних, а сам с братьями нашел укрытие неподалеку, черноволосая женщина также осталась с ними. Кентавры ускакали на закате и вернулись в человеческом облике к ночи. Они тоже выбрали себе отдельную пещеру чуть севернее от остальных.

Хирон молчал, пока Аттал сооружал костер у дальней стены, а Парменион вышел в ночь, дабы убедиться, что отсвет пламени не будет виден снаружи пещеры. Завернувшись в Парменионов плащ, Александр мирно уснул у огня, и Спартанец молча сел у входа в пещеру, глядя на звезды.

- Строишь план дальнейших действий? - спросил Аттал, подойдя к нему и садясь спиной к стене.

- Нет, молодость вспоминал.

- Сдается, ты растратил ее впустую.

- Так и есть, - вздохнув, ответил Парменион. Ночь была безоблачной, луна светила ясно, омывая деревья серебристым светом. Барсук выступил из темноты, и снова юркнул в подлесок.

- Говорят, в Спарте ты был чемпионом, - произнес Аттал. - Что же ты ушел оттуда, учитывая все твои регалии?

Парменион покачал головой. - Откуда взялись все эти истории? Чемпион? Да я был презираемый полукровка, помесь, меня высмеивали и избивали. Всё, что я взял с собой из Спарты - это синяки и ненависть, которая была направлена на весь окружающий мир и поедала самое себя. Ты когда-нибудь был влюблен, Аттал?

- Нет, - признался македонянин, внезапно смутившись.

- А я был... однажды. И ради этой любви я преступил закон. Переспал с незамужней девушкой из знатной семьи. Из-за этого ее убили, а я зарезал одного хорошего человека. Больше того, я подвел к падению свой родной город, а вместе с тем принес смерть своему единственному другу. Его звали Гермий, и он погиб при Левктрах, сражаясь подле своего обожаемого Царя.

- Все люди умирают, - тихо произнес Аттал. - Но ты меня удивил, Спартанец. Я-то думал, что ты холодный расчетливый военачальник, воитель, который не знал поражений. Думал, что твоя жизнь была легкой - благообразной, что ли.

Парменион усмехнулся. - Часто чужая жизнь нам такой и кажется. Вот в Фивах жил один богатый купец. Люди могли ему завидовать, проклинать его удачу, возжелать золотые кольца, которые он носил, и большой дом, который он построил на холме, выше провонявших нечистотами городских улиц. Но они не знали, что раньше он был рабом и работал на Фракийских копях; что он вкалывал там десять лет, прежде чем получить свободу, а потом работал как проклятый еще пять лет, чтобы сколотить приличную сумму монет, которую он вложил в рисковое предприятие, принесшее ему богатство. Так что не завидуй мне, Аттал.

- Я не говорил, что завидую, - сказал мечник. И вдруг осклабился. - Хотя, пожалуй, что так оно и есть. Ты никогда не нравился мне, Парменион, но я тебя уважаю. Однако довольно комплиментов. Как мы собираемся добраться до Спарты?

Парменион встал, разминая спину. - Пойдем на запад, перейдем Пиндские горы, потом спустимся к побережью, придерживаясь возвышенностей и лесов.

- Ты говоришь о многонедельном переходе. Не хочу показаться пораженчески настроенным говнюком, но не думаешь ли ты, что отряд с тремя монстрами и двадцатью кентаврами сможет пройти вдоль всей Греции - пусть даже такой Греции, как эта, - незаметно?

- Кентавры здесь не чужие, - сказал Парменион, - но мы будем идти в основном по ночам, когда они в облике людей. Что же до Бронта и его братьев, тут я с тобой согласен. Но они обладают недюжинной силой и будут полезны, если в дороге возникнут препятствия.

- И ты ожидаешь препятствий, несомненно?

- Да. Перед нами задача, непосильная разуму. Филиппос прибегнул к чародейству, чтобы разыскать Александра в другом мире, а значит сумеет выследить его и в этом. Куда бы мы ни пошли - как бы хорошо мы ни прятались - враги всегда будут рядом.

- Слетаются на мальчишку, как мухи на коровью лепешку? - спросил Аттал.

- Отвратительное сравнение, но близкое к правде, - согласился Спартанец. - Однако жрица утверждает, что сумеет защитить нас на какое-то время.

- Так значит твой план - какой он ни есть - зиждется на переходе малого отряда чудищ-полулюдей через охваченную войной страну туда, где нас могут - или не могут - принять, с надеждой на то, что у Аристотеля хватит сил отыскать нас и вернуть домой?

- Совершенно верно. У тебя есть другой план?

- Должен признать, что ничего светлого в голову не приходит, - ответил Аттал, - но есть кое-что, что меня беспокоит. Касаемо Александра. Он и есть тот Искандер, которого эти... создания... ждали?

- Нет.

- Так что же случится, когда чудища поймут это? Они, пожалуй, немного разозлятся.

- Возможно, - сказал Парменион. - Но об этом подумаем после.

- Еще одна проблема, которую откладываем на потом, - буркнул Аттал. - Вот что я скажу, Спартанец, - с тобой не соскучишься.

***

На рассвете, когда он сидел задумавшись, Парменион увидел монструозную фигуру Бронта, выходящего из деревьев у подножия гор. Существо вышло вперед, потом вдруг упало на колени. Свет, бледный и прозрачный, засиял вокруг него, и Парменион смотрел, пораженный, как бычья голова исчезает, оставляя на своем месте лицо молодого человека, белокожего, с волосами цвета отполированной бронзы.

Подняв взор, юноша увидел Пармениона и замер, не двигаясь несколько мгновений, затем сел на траву и отвернулся от взгляда Спартанца.

Парменион вышел в лунный свет, спустился по холму и сел рядом с бывшим минотавром.

- Считается, что негоже смотреть за Превращением, - сказал Бронт. - Но ты не из нашего мира и, вестимо, не понимаешь наших обычаев.

- Для чего вам нужно принимать другую форму?

- А для чего вам, Людям, надо питаться или дышать? Я не знаю ответа. Знаю только, что это есть, и что оно необходимо. Без Превращения я умру. И, поскольку Заклятие тает день ото дня, Превращение становится всё труднее, всё больнее. Но Искандер исправит это; он возродит Заклятие.

- Только если Филиппос не поймает его, - вставил Парменион.

- Именно. Как ты задумал обойти его?

- Пойдем через Лес Горгона.

- Тогда мы все мертвецы.

- Теперь твоя очередь довериться мне, Бронт. Я не понимаю твоих страданий, или силу Заклятия, но хорошо знаю науку войны и природу вражды.

- Горгон тебя убьет, Парменион. Он ненавидит Людей еще больше, чем я.

- Я это учел, - ответил

стратег

. - У нас есть поговорка, Бронт: Враг моего врага - это мой друг.

- У Горгона нет друзей. Больше нет... никогда не было.

- Ты его знаешь? - спросил Парменион тихо.

- Не хочу говорить об этом.

***

Дерая лежала без сна, ее дух витал в ночном небе в поисках признаков скрытых наблюдателей. Но их не было, и это ее беспокоило. Означало ли это, что они устрашились ее сил, или нашли способ нейтрализовать их и даже теперь незримо следят за пещерами? Эти мысли не давали покоя.

Ты должна поспать, сказала она себе, улеглась на лежак и накрылась плащом ржавого цвета, который дал ей Аристотель. Он был из плотной шерсти, давал тепло по ночам и прохладу в дневную жару, и она устроилась под ним. Но сон так и не шел.

Она знала, чего можно ждать от этого нового мира, и была готова к сюрпризам. Но Хирон ее удивил. Он был почти близнецом Аристотеля. Дерая тихонько подлетела, коснувшись воспоминаний этого человека, и в тот же самый момент он ее обнаружил. Он не закрыл свои мысли, а встретил ее с мысленной улыбкой.

Это был не Аристотель, ибо у него не было воспоминаний о Македонии или знакомой ей Греции. Но залы его памяти были просторны и полны исчезнувших народов, меняющихся миров... Он ходил по дорогам Аккадии и Атлантиды, в разных обликах - как воитель и мистик, полубог и демон, ставший бессмертным от магии таких же золотых камней, которыми обладал Аристотель.

- Довольна ли ты? - спросил он, вернув ее к настоящему.

- Да, - ответила она. Это произошло раньше, в день, когда Бронт и его невероятные братья встретились с кентаврами и продумывали маневр, который спас двух македонян. Бронт пошел на разведку впереди и заметил погоню, довольно точно угадав, где она кончится. Но даже тогда всё решали секунды, и это заставило Дераю понервничать.

- Откуда ты, моя дорогая? - спросил Хирон, когда они шли от места боя к пещерам.

- Я - жрица, Целительница, - ответила она. - Один друг попросил меня прийти сюда и помочь Пармениону.

- Этот друг... он похож на меня?

- Да, похож.

- Любопытно. Хотелось бы знать, насколько совпадает история наших миров? Я желаю встретиться с ним. Он последует за тобою сюда?

- Не думаю. Что-то в этом мире сильно его тревожит.

Хирон усмехнулся. - Здесь есть вещи, которые весьма тревожат и меня самого. А давно ли ты знаешь Пармениона?

- Мы уже встречались - но мельком, - ответила она с искренностью в голосе.

- А вот это сюрприз. Я чувствую, что твой взгляд всё время где-то недалеко от него. Может, это потому, что он привлекательный воин?

- Лучше нам не касаться некоторых тем, господин, - резко сказала она.

- Как пожелаешь. - Он оставил ее и ушел в голову отряда, присоединяясь к Бронту.

Когда опустилась ночь, Дерая спокойно поспала и проснулась с рассветом. Маленький Александр стоял на пороге пещеры и улыбнулся, увидев ее. - Добрый день, - сказал он, вошел в пещеру и присел рядом с ней.

- И тебе, юный принц. Ты рано поднялся.

- Да, мне долго спать не требуется. Как тебя зовут?

- Можешь называть меня Фина.

- Ага, но ведь это не твое имя, правда?

- Я не сказала, что это мое имя. Я сказала, что ты можешь звать меня так.

- Тогда можешь звать меня Искандер.

- Хорошо... Искандер. Ты не боишься?

- Нет, - ответил он с широкой улыбкой. - Парменион здесь. А лучшего воина во всей Греции не сыскать - и еще он самый лучший полководец.

- Ты сильно веришь в него, Искандер. Тебе бы следовало поменьше восхищаться им.

- После отца, он самый дорогой для меня человек. А откуда ты?

- Я - Целительница. Живу в Храме за морем, рядом с руинами Трои.

- Ты всегда была Целительницей?

- Нет. Когда-то я была просто девушкой, мечтавшей выйти замуж за любимого человека. Но этого не случилось.

- Почему? - вопрос был задан столь просто, что Дерая рассмеялась и протянула руку, чтобы потрепать его по волосам. Но когда ее рука оказалась рядом с ним, она ощутила жгучую боль в ладони и резко убрала ее. Его лицо исказилось. - Извини. Такого не было уже давно; я было подумал, что освободился.

Скрепя сердце она снова вытянула руку, отведя золотую прядку, нависшую над его зелеными глазами. Боль снова пронзила ее, но она не выдала этого. - Это просто нервы, - заверила она. Но он покачал головой.

- Ты очень добра, однако, прошу, не прикасайся ко мне. Я не хочу видеть, как тебе больно.

Темная тень легла у входа в пещеру, и вошел Парменион. - Ах вот ты где, - произнес он и опустился на колено рядом с принцем. - Пошли, нам надо приготовиться к походу.

- Ее зовут Фина, - сказал Александр. - Она очень мила. - Затем он выбежал из пещеры, а Дерая взглянула в глаза Пармениону.

- Наметил путь,

стратег

?

- Да, - он сел рядом с ней. - Ты уверена, что мы не встречались с тобой, госпожа?

- Что дает тебе повод думать так? - вопросом на вопрос ответила она.

- Трудно сказать. Мне незнакомо твое лицо, но я чувствую, что как будто знаю тебя.

- Мы встречались, - призналась она, - на острове Самофракия.

- Ты! - прошептал он. - Ты была в капюшоне и в вуали; я тогда подумал, что ты носишь траур.

- Да, я была в трауре. И сейчас тоже. Однако, - сказала она, резко вставая на ноги, - ты сказал, надо готовиться к походу.

- Да, конечно. Ты знаешь, куда я собрался отправиться? - спросил он, тоже поднявшись.

- В Лес Горгона.

Он улыбнулся, и лицо его стало таким мальчишеским. Дерая заставила себя отвести взгляд. - Другой дороги у нас нет, - сказал он.

- Знаю. Каков твой план?

- Мы подойдем к опушке леса. Бронт говорит, это займет три дня. Там я оставлю отряд и пойду к Горгону.

- Зачем тебе так рисковать? Чего ты хочешь этим добиться?

Улыбка сошла с лица Пармениона. - Мы не можем пройти никаким другим путем. На открытой местности нас настигнут: негде спрятаться, некуда убежать. Лес даст нам укрытие и возможность добраться до Бухты.

- Бронт говорит, что живущее там зло страшнее Македонов.

- Да, и я ему верю.

- Тогда как ты с ними договоришься? Что сможешь предложить?

- Мечту об Искандере: открытые Врата Гиганта и возвращение магии. Злые или добрые, все они - создания Заклятия.

- Я пойду с тобой, - молвила она.

- Нет надобности рисковать собой. Я сумею провести переговоры с Повелителем Леса.

- Даже если так, я составлю тебе компанию. У меня много способностей, Парменион. И они могут пригодиться.

- Нисколько не сомневаюсь.

***

Два дня отряд продолжал движение, идя на запад, все выше в горы, ища длинную тропу, змеившуюся к Лесу Горгона, которая открылась им внизу в океане деревьев. На утро третьего дня, когда они укрылись от внезапной бури под большим уступом скалы, они услышали на дороге цокот копыт. Аттал с Парменионом выхватили мечи и вышли в бурю, сопровождаемые Бронтом и Хироном.

По тропе скакал одинокий жеребец, который поднял голову и заржал, едва увидев

мага

. - Каймал! - воскликнул Хирон, подбежал к коню и похлопал его по холке. - Как же здорово увидеть тебя, парень.

Взявшись за гриву животного, Хирон вскочил коню на спину. Дождь утих, и

маг

поехал на Каймале рядом с Парменионом. - Разведаю дорогу впереди, - сказал Хирон. - Встретимся до захода солнца.

- Будь осторожен,

маг

, ты и твоя магия нам еще понадобятся, когда Пожиратели вернутся, - напутствовал его Парменион.

Гроза ушла дальше, тучи расступились за ней, давая солнцу осветить горы и идущий по ним отряд, с кентаврами в авангарде. Парменион отбежал назад по склону, прикрыв от солнца глаза и осматривая их пройденный путь.

К нему подошел Аттал. - Видишь что-нибудь? - спросил македонянин.

- Не уверен. Взгляни туда, за сосны. Там расщелина в скалах. Мне показалось, я вижу человека, движущегося между ними.

- А я ничего не вижу. Идем дальше.

- Погоди! - велел Парменион, схватив Аттала за руку и пригибая его ниже. - Взгляни теперь!

Шеренга людей спускалась по склону в нескольких милях к востоку, и солнце играло на их шлемах и наконечниках копий. Над ними кружил Пожиратель. - Сколько их? - шепотом спросил Аттал.

- Более пятидесяти. К счастью, они идут пешком, а это значит, что они не настигнут нас до наступления темноты. Но все равно нам надо поспешить.

- Зачем? Им сложновато будет выследить нас в лесу.

- Нам еще надо будет получить дозволение войти в лес, - сказал Парменион.

- От кого?

- От чудовищ, которые там обитают, - ответил Спартанец, отойдя от края скалы, и двинулся по тропе.

- Чудовища? Ты ничего не говорил о чудовищах, - закричал Аттал и побежал за ним.

Парменион остановился и усмехнулся. - Мне нравится удивлять тебя, Аттал. - Тут улыбка его исчезла, и он схватил своего спутника за плечо. - Я могу не вернуться. Если случится так, сделай всё, на что способен, чтобы доставить Александра в Спарту.

- Пойду с тобой. Мне начинает нравиться твоя компания.

- Нет. Если погибнем мы оба, то какая надежда останется у мальчишки? Оставайся с ним.

К закату путники спустились к подножию гор. Кентавры ускакали искать укромное место для себя, а Бронт, Стероп и Арг стали разводить костер посреди скопления белых валунов. Аттал с Александром сели отдохнуть у огня, а женщина по имени Фина ушла из лагеря, чтобы быть рядом со Спартанцем, пока тот осматривал лес.

- Когда пойдешь? - спросила она.

- Предпочту сделать это на рассвете, - ответил он. - Но Македоны близко, и у нас может не оказаться достаточно времени. Где, во имя Гекаты, Хирон?

- Будет лучше войти в лес до наступления ночи, - посоветовала Фина.

Парменион кивнул. - Давай так и сделаем. - Пройдя к валунам, он рассказал свой план остальным.

- Ты безумец, - возмутился Бронт. - я думал, что ты осознаешь свою глупость. Неужели не понимаешь? Горгон убьет тебя - а не убьет, так выдаст тебя Филиппосу.

- Возможно, ты прав, мой друг, но выбор у нас невелик. Если я не вернусь к рассвету, вы должны будете сами проделать путь до Бухты, как только сможете.

Не говоря больше ни слова, он вскочил на ноги и перешел по открытой местности к темной стене деревьев.

Фина подошла к нему. - За нами следят? - спросил он приглушенным голосом.

- Да. Несколько монстров наблюдают за нами из зарослей. И у них на уме убийство, - проговорила она.

Она почувствовала, как Парменион напрягся, его шаг сбился, а рука потянулась к мечу. - Нам надо идти назад, - шепнула она.

- Те существа, - тихо сказал он, - ты умеешь читать их мысли?

- Да - как и они.

- Ты можешь с ними поговорить?

- Нет, но я могу внушить им мысль. Что ты хочешь, чтобы они сделали?

- Пусть отведут меня к Повелителю Горгону.

- Хорошо. Сосчитай до двадцати, и потом выкрикни его имя. Это даст мне время поработать с ними.

Дерая сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая себя, и отправила свой дух к деревьям. Первое существо, которого она коснулось, - полурептилия-полукошка - отскочило от нее. Его мысли были о крови и разодранной плоти. Разума в существе было недостаточно, и она двинулась дальше, добравшись наконец до Пожирателя, который сидел на верхних ветвях дуба, бледными глазами разглядывая двух человек. Он также лелеял мысли об убийстве, однако Дерая почувствовала в нем и любопытство.

- Горгон! - крикнул Парменион. - Желаю говорить с Повелителем Горгоном!

Пожиратель напрягся, не решаясь, что предпринять. Голос Дераи нашептывал глубоко в его подсознании, посылая ему подспудные мысли. "Я должен отправить его к Повелителю. Он будет в ярости, если я этого не сделаю. Он убьет меня, если я этого не сделаю. Один из тех, кто рядом со мной, расскажет ему, что человек звал его. И тогда он уничтожит меня".

Раскинув крылья, Пожиратель взмыл в воздух и спланировал вниз на землю шагах в двадцати от Людей.

Дерая открыла глаза и инстинктивно протянула ладонь, схватив Пармениона за руку.

Пожиратель приблизился, с трудом шагая когтистыми ногами по ровной земле. - Желаешь видеть Повелителя?

- Желаю, - ответил Парменион.

- Тебя послал Филиппос?

- Я буду говорить только с Повелителем Горгоном, - сказал Парменион.

- Я отведу тебя, Человек.

Пожиратель развернулся и неуклюже зашагал к деревьям, ноги его при этом шатались, словно на шарнирах. Несколько раз он оскальзывался, но тогда распускал крылья, чтобы восстановить равновесие.

Все еще сжимая руку Дераи, Парменион пошел за существом. - А что думают остальные? - спросил он шепотом.

- Один из них задумал наскочить на тебя, как только окажешься в тени деревьев. Берегись! Но не убивай его. Предоставь это мне!

Отпустив ее руку, Парменион пошел дальше, теребя ножны меча. Лицо его покрылось потом, а сердце бешено заколотилось. Но не все его мысли были заняты страхом. Прикосновение к руке этой женщины было словно огонь, потекший в крови и поднявший его над землей. Деревья были всё ближе, темные и непроглядные, ни звука не было слышно из леса, ни пения птиц, ни даже хлопанья летучих мышей.

Рептиловидное существо выпрыгнуло из верхних ветвей, и Парменион юркнул в сторону, но чудовище повалилось на землю и осталось лежать неподвижно. Пожиратель упреждающе зашипел на других существ, что были поблизости, затем подошел на неловких ногах к незадачливому чудовищу. - Он мертв? - спросил он.

- Спит, - ответила Дерая.

Пожиратель опустился на колени перед телом, вонзил когти ему в шею и оторвал существу голову. - Теперь мертв, - прошипел он, слизывая кровь с когтей.

Медленно они двинулись дальше в сгущающемся сумраке. Дерая слышала шорохи чудовищ, шевелящихся по обе стороны от них, а также в ветвях над головой, однако помыслы о насилии больше не одолевали их.

- Гера Всеблагая! - прошептала Дерая.

- Что такое?

- Повелитель Леса... Горгон. Я коснулась его. Такая лютая ненависть.

- И на кого она направлена?

- На всех и каждого.

Тропа стала шире, и Пожиратель вывел их на широкую поляну, где горело много факелов, и их ждала чудовищная фигура, восседавшая на троне из черепов. Кожа его была темно-зеленой, с коричневыми пятнами, голова - огромна, рот - хищный и ощерившийся клыками. А над его головой, вместо волос, извивался клубок змей. Парменион подошел ближе и поклонился.

- Смерть твоим врагам, государь, - проговорил он.

Холмы Аркадии

Далеко на юге, за Коринфским заливом на нижних холмах Аркадии, яркий свет быстро сверкнул над мраморными Гробницами Героев. Он светил словно вторая луна, затем потускнел и наконец померк.

Мальчик-пастух увидел сполох и подумал, что он предвещает грозу, но его овцы с козами были невозмутимы, да и туч на ночном небе не было - звезды светили ярко, и луна сияла ясно.

Пару мгновений мальчик еще думал о сполохе, но потом выбросил его из головы и укутался в плащ, переведя взгляд на свое стадо, осматривая границы пастбища, не притаился ли там волк или лев.

Однако был там лишь один волк, и мальчик его не мог видеть, потому что тот расположился за мраморным надгробием; и он тоже увидел свет. Когда сияние окутало его, мерцая и пугая, вся его злоба испарилась перед этим светом.

Волк был стар, его изгнали из стаи. Когда-то он был могучим, внушающим трепет вожаком, быстрым и смертоносным. Но никогда за всю его долгую жизнь подобный свет не загорался вокруг него, и это его смутило, озадачило. Он залег на землю, подняв косматую голову и принюхиваясь к воздуху. Тут он уловил то, что знал - и чего боялся. Запах Человека.

И очень близко.

Волк не шевелился. Запах доносился слева, и волк медленно повернул туда голову, следя желтыми глазами за малейшим движением.

Человек лежал на обломке мрамора, голая кожа белела в лунном свете. Он застонал и пошевелился. Всего за мгновение до этого волк сам запрыгивал на этот кусок мрамора, чтобы понаблюдать за стадом, выбрать себе жертву. И тогда Человеком не пахло. Но вот он, уже тут, растянулся на камне.

Волк прожил столько зим благодаря твердому знанию, когда быть осторожным, а когда - храбрым. Человек, который возник из воздуха, посреди яркого неестественного света, не придавал храбрости старому зверю. И, хоть он был голоден, он побежал прочь, к северным лесам, подальше от запаха Человека.

***

Шлем задрожал. Камень, касавшийся его спины, был холодным и неудобным, и он застонал, очнувшись, затем перевернулся на бок и свесил ноги с края плиты. Садясь, он зевнул и потянулся. Ночь была холодной, но не промозглой, и он увидел волка, удирающего прочь вниз по склону к зарослям у подножия. Рука Шлема потянулась к мечу, и лишь тогда он понял, что гол и безоружен.

- Что это за место? - проговорил он вслух. - И как я попал сюда?

В эти несколько мгновений Шлем был в растерянности. Он был воином - могучим, испытанным в пылу многих сражений, уверенным в своей силе. Но когда он перебрал свои воспоминания, страх, граничащий с паникой, охватил его. Он не знал, как попал в это незнакомое место, но хуже того - и намного хуже - он вдруг понял, с шоком, который заставил его сердце стучать тяжелей, что коридоры его памяти были безмолвны и пустынны.

- Кто я такой? - прошептал он.

- Шлем. Я - Шлем.

- Кто такой Шлем? - Это имя не успокаивало, ибо оно не несло в себе никаких воспоминаний о прошлом. Глянув на свои руки, он увидел, что они были широкими и мозолистыми, с короткими и сильными пальцами. На предплечьях было немало шрамов, одни - рваные рубцы, другие - прямые порезы. Но вот как они ему достались, оставалось тайной.

Спокойно, сказал он себе. Осмотрись хорошенько. И тут он понял, что лежит на кладбище, полном безмолвных статуй и мраморных гробниц. Подавив в себе панику, он легко соскочил с плиты и стал озираться вокруг. Некоторые надгробия треснули и развалились, другие поросли травами. Видать, никто за этим местом не ухаживает, решил он. Среди камней зашуршал прохладный ветер, и он поежился. Где же моя одежда, подумал он? Я же не ходил по земле голышом, словно полевой раб? Блик света показался слева. На мгновение ему показалось, что там стоял воин, ибо лунный свет отражался от сплошного, закрывающего лицо бронзового шлема и позолоченного нагрудника. Он напрягся, его ладони сжались в кулаки; но затем он рассмотрел, что то был не молчаливый солдат, а набор доспехов, надетый на деревянный манекен.

Он осторожно подошел, пристально осматривая окружающее кладбище.

Шлем был сработан на славу, на нем не хватало разве только гребня или плюмажа. Верхушка была чиста, без следов молотка оружейника, без единой заклепки. Забрало было сделано в виде мужского лица, с бородой и угрюмыми глазами, с высокими курчавыми бровями и странновато улыбающимся ртом. Нагрудник тоже не уступал шлему, оплечья были сооружены из окованной бронзой кожи, грудная часть доспеха изображала мускулистый торс могучего мужчины, с бугрящимися грудными мышцами и хорошо развитыми мускулами солнечного сплетения. Под ним была юбка из полосок кожи, обитых бронзой, а под нею - пара кавалерийских сапог из оленьей кожи.

Рядом лежал меч в ножнах. Шлем протянул руку и взял оружие. Сердцебиение замедлилось, уверенность в себе вернулась к нему. Клинок был из блестящего железа, двусторонний и острый, прекрасно сбалансированный.

Оружие и броня - мои, догадался он. Это должно было быть так.

Он быстро облачился. Нагрудник пришелся впору, как и сапоги. Набедренная юбка сошлась у него на поясе, а ножны меча идеально вошли в петлю из бронзы у левого бедра. Последним он поднял шлем, надев его на короткостриженую макушку. Когда шлем был надет, нестерпимая боль огнем обожгла всё его лицо. Он закричал и попытался сорвать с себя шлем, но расплавленный металл въелся в кожу, вливаясь в ноздри и рот, застывая на костях его лица.

И тут боль прошла.

Открыв глаза, он увидел, что стоит на коленях. Он поднялся и вновь попытался снять шлем, но тот не поддавался. Ветерок зашелестел по кладбищу - и он ощутил его на своем лице, как и собственные руки, когда пытался сорвать ими шлем. Подняв ладонь, он прикоснулся к металлическому рту. Он был холодным, но податливым. Он сунул палец дальше, коснулся им языка; он тоже был металлическим, но в то же время мягким.

Его лицо стало бронзовым; шлем не просто соединился с его кожей, он стал частью него самого.

- Что со мной происходит? - взмолился он, и его собственный голос зазвучал незнакомо для его ушей.

- Ничего особенного, - ответил тихий голос. - Ты всего лишь приуготовляешь себя для испытания, которое ждет впереди.

Шлем резко развернулся, меч мгновенно оказался у него в руке. Но никого не было видно. - Ты где?

- Близко, - раздался голос. - Не беспокойся, я друг.

- Покажись,

друг

.

- Это ни к чему. Ты в горах Аркадии. Твой путь лежит на север, к Коринфскому заливу.

- Я тебе не раб! - вспылил воин.

- Ты и сам не знаешь, кто ты есть, тебе известно лишь имя, которое я тебе дал. - Заметил голос, ровным, почти дружественным тоном. - Но все ответы ждут тебя впереди. Ты должен разыскать Золотое Дитя.

- А если я не стану искать?

Ответа не последовало. - Ты еще здесь? Да говори же, будь ты проклят!

Но на кладбище царила тишина.

***

Аттал откинулся, прислонясь плечами к валуну и осматривая своих спутников. Бронт сидел напротив, уставившись огромными карими глазами в пламя костра. Рядом с ним растянулся львиноголовый Арг, положа гривастую голову на свою мускулистую руку и не сводя узких глаз с Аттала. Циклоп по имени Стероп сейчас спал, и дыхание со свистом выходило через его клыки. Аттал перевел взгляд на скалистую тропу, на которой одинокий кентавр высматривал Македонов. Рядом с ним свернулся калачиком Александр, постанывая во сне. Аттал вновь обратил взор на Арга; существо по-прежнему глядело на него.