Тёмное солнце

Сражение у форта

Лаитан почувствовала, как её сбросили вниз, словно бурдюк с прокисшим вином. Изогнувшись, будто животное, она приземлилась на четыре конечности как раз в тот момент, когда над её головой просвистел клинок властелина, срезав ей кончики кос. Не успев даже обругать Морстена, она оказалась в окружении своих жриц и воительниц Киоми, которая держала в руках оружие. Черные длинные косы ее первой служанки лаково поблескивали под лучами солнца, ярко вспыхивая множеством золотых и медных колечек, вплетенных в волосы. У матери матерей не было привычки иметь свое личное оружие, кроме кинжала и небольшого ножа, которые бы чем-то отличались от прочих. Её уделом было Мастерство, а не сила меча или ножа, для этих целей она и окружила себя воительницами. Варвары тоже встали кольцом вокруг Ветриса, и только властелин севера остался один, добивая ещё несколько тварей, прибежавших на новый запах.

Остальная масса должна была вот-вот почуять их и разделить фронт надвое. Тхади повелителя, опознавшие в госте своего хозяина, улюлюкали за стеной, уже начавшей открываться провалом ворот, чтобы выпустить отряд поддержки.

— Пойте, жрицы! Пойте, сестры! — крикнула Лаитан и первой затянула грудным тембром начальные строки ритуальной молитвы. — Мы вернули себе дар светила, мы вернули себе возможность видеть его, покинули Гнилолесье! Пойте, жрицы, пойте, сестры, как не пели никогда, как пели бы в мою честь! — добавила она. Голоса, вплетавшиеся в песнь, стали громче и слаженней. Воительницы Киоми взяли жриц в кольцо, отсекая и Лаитан от того, что происходило вокруг. Сила, вернувшись с лучами золотого двойного светила, наполняла свежестью тело и разум, грела кровь и плавила в ней золото силы.

Твари бросились от стен укреплений на отряд прибывших. Киоми погребли под грудой из трёх возрождённых, но вскоре она пробила себе путь обратно, выкатившись из распоротого живота мёртвого существа, некогда бывшего медведем. Тхади рубили возрождённых, как заросли кровожорки, методично и споро уничтожая прибывшую угрозу и оставляя в её рядах стройные просеки. Лаитан больше не присутствовала в этом мире, не видела и не слышала ни властелина, ни варвара, ни своих воительниц. Она была пульсирующим сердцем своих жриц, протянувших к ней линии силы от себя, питаясь ею от светила. Лаитан вбирала потоки слишком быстро, будто изголодавшись и не успевая удивиться, почему это так. Немного насытившись, Медноликая сплела из энергии жгут силы и направила его во врага.

С неба ударил гром. Чистые лазурные купола над головой затянуло свинцово-черными тучами, в которых, будто кровь под кожей, бились, подсвечивая тонкий пергамент, толстые разряды. Беременные облака сгустились, соединились, обнялись друг с другом, принимая к себе остальных, и первые капли дождя пролились вниз, на тварей Посмертника. В следующий момент небеса разверзлись и окатили их водой с головы до ног. Упавшие следом разряды кривых толстых молний испепелили треть прибывших врагов. Строй жриц пошатнулся, несколько безвольно обвисли в руках стоящих рядом подруг. Твари взревели, бросаясь в новую атаку. Тхади почти добрались до своего вождя, когда сзади, обойдя форпост укреплений, подоспели новые твари Посмертника. Теперь это были люди, от которых мало что осталось. Тхади были вынуждены развернуться и начать отбивать уккунов от новой угрозы. Прибывшие свежие силы врага будто ждали такого развития боя, чтобы выманить тхади из укреплённого стойбища и ворваться туда, чтобы истребить животных. Кто-то кричал. Крик пробился даже сквозь опьянение трансового сосредоточения, едва не выбив Лаитан из него. Энергии скользнули прочь из рук, опаляя кожу, вниз ссыпались десятки сожжённых чешуек.

— Пойте, сестры, — шёпотом просила Лаитан. Её следующий удар сковал мокрых и выживших противников льдом, запечатав внутри прозрачных блистающих саркофагов. Черно-красные тучи, выплюнув вниз ещё несколько молний поменьше, начали рассеиваться, а налетевшие порывы ветра уносили прах, пепел и голоса сражающихся прочь.

Звон стали о сталь тонким звуком носился над полем битвы, смешиваясь с ревом ветра, вызванного магией златокровых. Варвары истребляли врага с гортанными криками, тонувшими в переполохе стихий и предсмертных криках бьющихся за свою жизнь противников. Жрицы выводили стройные молитвенные хоралы, и их голоса, поднимаясь к небу, пронзали пространство силой, отбрасывая волны нелюдей в разные стороны. Стихии, почти не подчинявшиеся уставшей Лаитан, выходили из-под контроля, отнимая жизни и сознание у жриц. Воительницы Киоми, разбившись на отряды по двое или трое, точными ударами разметывали по полю схватки врага, объединяясь для удара только на крупных и особенно опасных зверей. И лед сменялся кольцами пламени, огненными змеями душащим в своих объятиях врага. Невыносимый ужас смерти, вонь разложения и стремительность атаки ошеломили Лаитан, едва ее транс немного спал. Концентрация была утеряна, и теперь все, что ей оставалось, держаться, чтобы не упасть под ноги кому-то из своих, скованной паникой и ужасом происходящего.

Ветрис, оказавшийся на фланге атаки мёртвых тварей, выстроив круг со своими безымянными, погрузился в кровавую гущу боя. Все его мысли сосредоточились только на том, чтобы рубить, колоть, и отбрасывать ещё дёргающиеся тела прочь. Пусть вместо честной крови брызжет какая-то жижа, запах которой может свалить с ног здорового человека, пусть эти уродливые создания, несущие на себе отпечаток Посмертника, умирали окончательно лишь после полного отделения голов от туловищ — варварам не привыкать сражаться. Даже если надежды на победу не было бы.

Но здесь можно было надеяться. Полчища, казавшиеся по первому взгляду неисчислимыми, таковыми не были. Посмертник собрал здесь, пожалуй, большую часть лесных тварей и умерших в окрестностях леса людей. И Ветрис Коэн засмеялся, ударом клинка располовинивая отвратительного полусгнившего волка с торчащими из пасти клыками. Он понял все преимущество путешествий по безлюдным местам в эпоху чумы Владыки Смерти.

Долинцы слитно шагнули назад, оставляя набросанный перед ними курган трупов, и замедляя натиск возрождённых, вынужденных карабкаться на неожиданное препятствие. Кто-то из безымянных, стоявший позади, поднял руку, и в показавшихся на гребне вала из тел существ полетели тонкие блестящие полоски прочнейшего серебра, разрывая мёртвую плоть в клочья, черневшие под лучами солнца.

Коэн, пользуясь небольшой передышкой, огляделся, выхватив из сумбурной толчеи поля боя основные центры сил. Полыхание молний и солнечного жара Лаитан невозможно было перепутать ни с чем, после её ударов в рядах ревущих врагов оставались широкие дорожки, полные пепла и испаренной плоти, туманом уходящей к небесам. Укрепления отвратительных клыкастых орков, внутри которых стонали животные, о которых упоминал Темный, пока держались, но зеленокожие рано предприняли вылазку, и им ударили в тыл.

Морстен же в одиночку отразил удар основной массы врага. Ему достались несколько ободранных туш, опознать которые не смог бы даже Замок. Измененные до неузнаваемости, и напомнившие омерзительных китов, выползших из океана на берег, звери с пульсирующими мешками на спинах извергали потоки зеленой жижи, направляя струи перед собой. Перед мешками сидели уже знакомые по предыдущим столкновениям человекообразные бестии с широкими пастями, полными тусклых игольчатых зубов. В когтистых лапах они сжимали ржавые мечи и стрекала, которыми подгоняли своих ездовых чудовищ, отравлявших перед собой землю.

Брызги яда, от которого трава жухла на пару метров, а земля моментально серела, покрываясь белесым налетом, попали на рукава балахона Гравейна, растворив ткань, словно бумагу. Обнажившиеся кольца доспеха выдержали, окутавшись дымкой, но кожа самого Властелина по прочности уступала металлу. Он ощутил ожог и онемение там, где яд соприкоснулся с его плотью, но двигаться это не мешало, нужно было лишь беречь глаза. Морстен отскочил назад, упираясь каблуками своих горных сапог в податливую землю, и резко рванулся вперёд, пригнувшись и совершая броски из стороны в сторону. Несколько струй могильного яда прошли над ним, только обрызгав одежду и доспехи. Одна капля скользнула по лицу, словно раскалённая лава, и в следующий момент он добрался до первого зверя. Вблизи его морда напоминала тюленью, если бывают такие тюлени с загнутыми клыками длиной с меч. В вытекших глазницах копошились черви, а из пасти торчали кожистые черные трубки, пульсирующие ядом.

Гравейн запрыгнул на клык, пнув зверя в ухо, и, хватаясь за костяные выступы на маслянистой шкуре, облезавшей клочьями, сноровисто забрался наверх. Возница, ткнувший его стрекалом, получил раздражённый плевок Тёмного Властелина, от которого окутался черным дымным пламенем, и рухнул, визжа, вниз, под очередной выплеск разлагающей всё субстанции. Морстен, тихо зверея от давящей вони Посмертника, которой пропиталось все вокруг, окинул взглядом насест погонщика этой твари, напоминавший небольшой пенёк, обратив внимание на залитый серой жижей провал, в котором пульсировали какие-то бело-жёлтые комки. «Нервные узлы», — неприятно улыбнулся Гравейн, и глубоко вонзил меч в углубление, пропустив через тёмное лезвие несколько импульсов силы, чтобы выжечь напрочь мёртвые мозги этой невообразимо отвратной ему твари.

Туша, зашатавшаяся под ним, издала великанский хрюкающий вопль, от которого Морстен покачнулся, зажимая уши. Морщась, он побежал к хвосту сухопутного тюленя, прорезая на ходу пульсирующий мешок, из которого вырывались потоки яда, со шкворчанием испарявшие студенистую плоть твари. Соскочив на землю, он убил ближайших к нему восставших, и обернулся к другой ядоносной твари. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как её разносит упавшая с небес молния, оставившая после вспышки только обугленные ребра, торчащие вверх.

Со стороны оврага, уходящего вдалеке под землю, донёсся тонкий звук, напоминавший перестук камней. Властитель Севера насторожился, отбиваясь от навалившихся на него мертвецов, охранявших ядоносцев, но тут к нему подоспели пробившиеся сквозь врага тхади, которым в тыл ударили обошедшие форпост восставшие люди… И стало не до стуков. Все-таки яд действовал даже на Морстена, вызывая ощущение, словно его приложили деревянной колотушкой по затылку.

— Удерживать лагерь! — заорал он сотнику-орку, чей чёрный шлем с орлиными крыльями появился за спинами тхади-мечников. — Удерживать, клянусь Тьмой! Послать два десятка на помощь долинцам и прикрыть жриц Империи!

— Сражайся с честью! — проревел в ответ сотник, тот самый, что докладывал ему на мосту Замка о пойманных лазутчиках Долины. Казалось, это было много лет назад. — Да, господин. Но без тебя мы не справимся. Нам нужно слово Тьмы. Солнце слепит.

— Будет тебе слово, — проворчал Морстен, чувствуя, как его исчерпавшиеся было запасы сил снова растут. Рядом с тхади, верными служителями Темных, это было немудрено.

И Повелитель Замка прикрыл глаза, окружённый своими солдатами. Вокруг них едва заметно задрожала земля, из которой вытекали частицы темноты, сливавшиеся в одно подвижное облако, покрывшее пробившийся к Повелителю отряд, и потёкшее в нескольких направлениях — к лагерю, в сторону взятых в кольцо варваров, и к сияющему золотом кругу жриц Империи. Солнце, сиявшее в небесах, казалось, потускнело, и обрело тёмное кольцо вокруг своего диска.

Двойное солнце, окружённое чернильным кольцом, словно драгоценный камень — оправой, отпечаталось на мысленном взоре Лаитан. От увиденного она сначала отшатнулась, заметалась внутри себя, как от знака проказы и чумы. Золото, облитое тьмой, как знак при её рождении, что появился в картах и на камнях волхвов Империи. Но это и натолкнуло Медноликую на то, чтобы смотреть до конца.

Ей нечего было терять, она знала это точно, и потому взгляд на картину светила в чёрном круге уже не вызывал ужаса и страха, он притягивал взор, давая возможность увидеть красоту запрещённого, неведомого ни одной матери матерей за всю историю Империи.

Солнечный свет, лившийся во все стороны от круга жриц, собрался столбом и поднялся вверх, едва тьма окружила женщин. Рядом с ними в небеса поднялся такой же серебряный колосс, знак того, что произошло и с варварами Ветриса.

Посмертник остался на своих позициях руками и клыками его подданных, но тьма расползалась дальше, пожирая и отрыгивая попавших в неё тварей. Их сухие обветренные кости высыпались на землю там, где проползал неспешный тёмный водоворот. Однако, сил у властелина севера не могло быть так много, чтобы победить в одиночку.

Лаитан забеспокоилась, круг поющих жриц распался. Две упали замертво, остальные либо сели на землю, либо остались стоять столбами, глупо таращась в никуда. Сила ушла, оставив на донышке себя для тех, кто мог ею насытиться. Лаитан не могла. Она сделала шаг вперёд, и под её ногами прошуршало что-то прозрачное. Чешуйки, осыпавшись с кожи, ровными горстками собрались под ногами. Лаитан ощутила себя беззащитной, словно её броня разом спала, оставаясь на теле только отдельными клочками дублёной кожи или кольцами кольчуги.

И в этот момент от горных пиков скал донёсся звук глухого утробного рога. Лаитан подумала, что ей пригрезилось такое. Но звук снова разлился над полем боя, нарастая и набирая силу. Через несколько минут звуки сечи и хлопки воздуха в местах магических ритуалов сменились на зычный рык и рёв, идущий от небольшого конного отряда, соткавшегося словно из ниоткуда.

— Дварфы, госпожа! — крикнула Киоми, на лбу которой сочился кровью огромный порез. — Дварфы пришли на помощь!

Лаитан устало кивнула. Глаза слипались, сил держаться на ногах не осталось, но и упасть в этот момент она не могла.

Отряд дварфов верхом на своих коренастых ездовых животных, походивших на приплюснутых лошадок или бегемотов, на чьих головах ветвились рога, врезался в толпу последователей Посмертника, даже не замедлившись.

Топоры и секиры крутились в руках малорослого народа так стремительно, что позади них прочь вылетали только отдельные куски восставших. Дварфы перемалывали противника, на ходу разворачиваясь всем строем, меняя направление и не позволяя разбить себя и разделить колонну. Их животные рвали рогами и давили копытами врага, а наездники проходили из стороны в сторону, перемалывая остальное. Кольца тьмы подобрались с земли и потекли к своему хозяину, собираясь вокруг воронкой урагана. Тхади вернулись в укрепление, уводя прочь тех, кто не мог идти сам. Дварфы избегали темных полос света, стараясь не попадаться под них и не направлять туда животных. Властелин севера, осознав, что происходит, постарался увеличить площадь, доступную для сечи дварфам. Пройдя клинком из вращающихся топоров по местности, дварфы отступили, на ходу выдёргивая жриц и воительниц Лаитан, чтобы оттащить их в безопасное место. Ветрис остался в окружении нескольких своих безымянных, двинувшись вслед за тхади и дварфами. Киоми осталась с Лаитан, помогая ей идти, но мать матерей шагала слишком медленно, а служанка не могла смотреть во все стороны одновременно.

— Мы уладили наши споры, мать матерей! — крикнул ей тот самый дварф, который остался во дворце Трёхъязычья. Его фыркающий конёк бил копытами землю совсем рядом.

— Зачем вы пошли за нами? — спросила Лаитан, перекрикивая стоны и звон клинков. Дварф сдвинул брови.

— Твоё дело уже не только твоё. Мир обречён, а мир — то и мы тоже. Вы думали, поганый колдун пришёл только к вам? Вы топчете наши макушки тысячи лет, жрица! — возмущённо ударил себя кулаком в грудную пластину брони дварф. — У нас проблемы начались раньше. А теперь я и мой народ, всё, что от него осталось, считаем своим долгом присоединиться к тебе и твоим людям. Мы должны объединиться, если хотим выжить и спасти хоть клочок этого мира!

— Это… все? — опешила Лаитан. — Все выжившие? — она указала на скакунов дварфов. Её собеседник погрустнел.

— Это всё, что осталось от моего народа, жрица. От всего моего народа. Возможно, где-то в Долине или в других местах живут наши двоюродные братья, но тут все, кто остался. И мужчины, и женщины, и дети.

Лаитан честно попыталась понять, кто из них кто, но не смогла. Все дварфы были похожи друг на друга, и отличить ребёнка от взрослого в седле было невозможно. Тем более, когда над головой свистит топор или секира. Она кивнула дварфу и пошла дальше, опираясь на руку Киоми, когда рядом не было врага.

Дварфы буквально втащили их за стены укреплений, собираясь задвинуть толстую щеколду. Отряд тхади до сих пор окружал властелина, медленно продвигающегося в кольце тьмы к воротам. Число противников уменьшилось, но они ещё не сдались окончательно.

— Где остальные? — спросила Лаитан. Ветрис появился рядом, отбросив мокрую от пота светлую прядь со лба.

— Мы здесь, владетельница, — сказал он, сунув клинок в ножны со звоном.

— Где властелин… Морстен? — спросила Лаитан. Ветрис сморщился, едва уловимо и почти незаметно.

— Еще за воротами, владетельница. Что ему сделается? Он же бессмертный, в отличие от нас, — добавил он презрительно. Лаитан молча отодвинула руку Киоми и пошла к воротам.

— Госпожа, куда вы?! — забеспокоилась служанка. — Он справится сам, он же властелин севера, тёмный владетель!

— Мы пришли вместе, мы уйдём вместе, — твёрдо сказала Медноликая, пока ноги сами несли её к воротам. — Или останемся там. Все вместе.

— Госпожа, да что вы такое говорите? — удивилась Киоми. — Мы же имперцы! А он — наш враг!

Лаитан обернулась к ней и посмотрела в лицо.

— Нет никаких «нас», нет «их». Дварфы пришли к нам на помощь, потому что поняли это раньше. Пора и нам понять, Киоми, что одни мы не справимся. Будь мы Империей, Замком или даже Долиной с их умершими вождями. Больше нет нас и других, есть мы. И если мы оставляем союзников, они оставят нас.

— Да он только и ждёт этого, — зло прошептала служанка. Лаитан промолчала.

Ворота сооружённого вокруг точки выхода из Тёмного Пути форпоста были обуглены не только потому, что так привыкли строить тхади, но и от многочисленных мелких атак, после которых приходилось уничтожать заразную мёртвую кровь очистительным огнём. Уккуны ревели внутри загона, приветствуя знакомый поток силы, исходившей от владетеля. Но открытые ещё недавно створки из цельных стволов были закрыты, и тхади ненадолго дрогнули, но смолчали.

Морстен, прищурившись, заметил над заострёнными брёвнами гладкие шлемы синеватой стали, и торчащие двуручные секиры дварфов. «Занять единственное укрытие. Разумно. Не впустить внутрь Властелина Тьмы, сражающегося в одиночку с остатками армии противника. Предсказуемо, — ощерился он, колеблясь между приказом атаковать свою же крепость и стоять насмерть. — Но врага можно перемолоть, а ворота отпереть. После. Тьма, как же тяжело. Как всегда, стоило сделать добро, и сразу прилетела благодарность от союзничков…»

Он пошатнулся, и посмотрел в небо. Солнца вставали к полудню, и тёмное ожерелье вокруг них истончалось с каждой секундой. Скоро его силы, подпитываемые жизнями немногочисленных тхади, закончатся, и он снимет Слово. Чтобы не тратить понапрасну солдат. В любом случае, Тьма своё дело сделала — перепаханное поле битвы было усеяно костями и прахом, а восставшие из могил, окружившие его сотню, уже не прибывали.

— Стоять насмерть, господин? — прорычал сквозь звон мечей и скрежет когтей по доспехам сотник, отражая высоким щитом прыжок мелкой, но юркой твари размером с кролика. Длинные когти проскрипели по темной стали, и располовиненный зверь упал к ногам Морстена, по привычке плюнувшего на труп. Вонь сгоревшего гнилого мяса отрезвила.

— Медленно отходим к воротам, — приказал он, отсчитывая последние секунды Слова. Из-за скопища тел, обычных и искаженных, вылетела стайка длинноногих псов, усаженных шипами, и пронеслась по головам напирающих на прогнувшиеся ряды тхади мертвецов. — Держать строй!

Небольшие твари размазались в прыжке, преодолев стену щитов первого ряда, мечи и копья второго, и истончившуюся донельзя завесу благословенной тьмы, разорвав глотки сразу трём воинам-ветеранам, перезаряжавшим тяжёлые арбалеты. Морстен, бывший ближе всего к рычащим и роняющим хлопья серой пены собакам, отмахнулся от них мечом, срубив две головы из трёх, но последний зверь, которого клинок лишь чиркнул по груди, вцепился Гравейну в левое предплечье.

Поднятый силой Посмертника пёс целил в глотку. Морстен подумал, что в этой, в общем-то, бестолковой стычке было много моментов, когда за действиями мертвецов угадывались осмысленные решения. Тактические решения. Словно кто-то управлял ими, подсказывая, где лучше ударить, а где обойти врага.

«Остаётся благодарить Отца, — невесело скривился он, возвратным движением клинка разрубая брызнувшее гнилой кровью тело пса, и стряхивая разжавшую челюсти голову на землю, — что Посмертник прежде всего Мастер, и плохо разбирается в механике сражений. Я бы с этими силами взял приступом Долину, а он положил всех в одной мясорубке с неполной сотней тхади».

— Сомкнуть ряды, кхабалги! — выругался сотник, вставая во второй ряд, и прикрывая собой господина. — За Север!

Сразу два мертвых зверя прыгнули на властелина с двух сторон. Синхронно и одновременно разинув пасти и оттолкнувшись от земли, они пронеслись над головами тхади, целясь в голову и глотку Морстена. Рука болела и потеряла чувствительность, а одним мечом, пусть и с пятисотлетним опытом, расправиться сразу с двумя псами он бы не успел. Когда вонь разложения ударила в ноздри, Морстен присел на корточки, позволив зверям вцепиться друг в друга и покатиться под удары клинков своих тхади. Вскочив на ноги, властелин успел заметить, как прямо ему в лицо летит нечто шипастое и колючее, словно надутый пузырь с иголками. С длинными и ядовитыми иголками. Гравейн плюнул, почти не надеясь на попадание. Однако, его слюна коснулась игольчатого тела, и в этот же миг его снесло в сторону ударом брошенного топорика, который кто-то метнул в угрозу от стен укреплений.

Шагавшие слитно, как один, тхади, уперлись задними рядами в ворота. Створки, дико скрипя, разошлись, и оттуда вывалились спешившиеся дварфы, построившиеся в небольшой клин. Одновременно с тем над частоколом глухо захлопали тетивы луков и арбалетов, посылая сверкающие чёрточки болтов и горящие стрелы через головы поредевшего отряда Морстена. Сам он, несмотря на то, что левую руку жгло огнём до самого плеча, сражался в первых рядах.

Тьма давно исчезла, вернувшись в породившую её землю. Под ярким жаром солнца гнилостные уроды Посмертника погибали от темных мечей тхади, заливая порченой кровью злосчастное поле. Гвардия северянина притомилась, и уже не выкрикивала оскорбления в адрес бессловесного врага, и рубилась молча.

Морстен едва не отмахнулся мечом, когда ощутил сзади чужое присутствие. Но, развернувшись, и стряхнув с лица капли пота, ему пришлось опустить взгляд вниз. Дварф в надвинутом на самые брови шлеме посмотрел на него угрюмым взглядом светлых серых глаз.

— Гуррун, — буркнул он, ударив себя перчаткой в нагрудник. — А ты, стал быть, Чёрный Властелин?

— Морстен, — без лишних церемоний выдохнул Гравейн. — Будем сражаться, или разговоры разговаривать?

— Кажется, мы сработаемся, — ухмыльнулся дварф в топорщащиеся под носом картошкой седые усы, и перехватил секиру поудобнее. Ну, Морстен-горстен, подвинься, сейчас мы покажем тебе, как надо биться. Гуррун хадб-шаггазад, ха!

«Гуррун начал путь славы, — перевёл Морстен, пропуская небольшой клин закованных в тяжёлые доспехи и от того казавшихся кубическими подземных воинов. Секиры, топоры и широкие мечи в их руках казались налитыми синевой, и, едва прикоснувшись к телам противников, буквально размылись в движении, разрубая плоть так же легко, как воздух. — Хорошо идут. Надо помочь».

— Держать центр, — ударил он по плечу сотника, не обращая внимания на боль в руке. — Сейчас дварфы разрубят их строй пополам. Потом нам придётся ударить на левый фланг…

Лаитан не видела, как закончилось сражение, оставаясь за стенами укрепленного пункта. Крики и боевые вопли дварфов сливались с диким рычанием тхади и зверей Посмертника. Перемазанная сажей, землей и кровью, Медноликая сидела на земле, пока кто-то пытался обработать ее ожоги и рваные раны, оставшиеся после того, как с ее тела отодрали особенно толстые и массивные браслеты и обручи. Сила, пропущенная Лаитан сквозь украшения, расплавила их, и теперь они частично обвалились вместе с плотью, причинив нестерпимую боль, сводящую с ума и затуманивавшую разум. Кое-какие браслеты уцелели, но их древние рисунки и гравировка стерлись, сделав их бесполезными кусками бронзы и золота, годной только на монеты или украшения. Глубоких ожогов было всего два, в тех местах, где металл косался голой кожи, не защищенной переливающейся чешуей. Чешуйки под браслетами тоже потемнели, сплавившись в единую корку, но пока держались, уродливыми набухшими наростами выпирая на коже. Рваная одежда висела лохмотьями, облепляя тело, но все это колебалось неверной дымкой мыслей где-то позади сознания. Сквозь боль и отупение, бессилие и потерянность от пережитого ужаса пробивалось неожиданное чувство беспокойства за тех, кто оставался за стеной до последнего. Поймав себя на этом новом для себя ощущении, Лаитан уговорила себя, что ее волнует судьба Гурруна, а не Морстена, но ее глаза все искали и искали среди тех, кого заносили внутрь после боя тело властелина. Взгляд перебегал с одного покойника на другого, когда тхади отбрасывали плащи и тряпки с лиц своих братьев, чтобы опознать их перед отходной.

Гравейна внесли последним. Он был жив, но огромный тхади-сотник, протащивший его мимо Лаитан так быстро, словно нес нечто горячее, даже не удостоил ее ответом, когда она спросила его, что произошло.

— Он вернулся последним, — тихо произнесла Лаитан, когда ее служанки закончили отковыривать от нее куски браслетов и накладывать успокаивающие повязки на ожоги и порезы. Рядом с Лаитан собрались ее люди и варвары, кто-то уже запалил костер, и жаркое пламя лизало поленья, трещавшие в нем, словно старые сухие кости под ногами путника. Гуррун, почесав повязку, пересекающую его лысую голову, высморкался в костерок, зыркнув в сторону открывшей было рот Киоми, и посмотрел на сотника-тхади, устало сидевшего на каком-то деревянном коробе. Черные латы тхади были измяты и избиты, а заклинивший наплечник он отстегнул и положил рядом со шлемом.

— Где Морстен? — грубо спросил дварф. — Я его так и не успел обматерить за то, что он отнял у меня такую победу.

Сотник презрительно скривил толстые губы, из-под которых торчали небольшие клыки, украшенные золотыми кольцами.

— Господина осматривает шаман, — коротко ответил сотник, потом не сдержался, и добавил: — мне показалось, что тебя почти загрызли восставшие кролики, когда Владыка добрался до вашего отряда.

— Много ты понимаешь! — дварф побагровел. — Это был тактический, мать его, манёвр!

Лаитан медленно поднялась и, воспользовавшись тем, что Киоми задержалась рядом с Ветрисом, помогая перевязывать его раны, медленно побрела к тому месту, где должен был располагаться шаман властелина. Прочное укрытие из бревен и набитых сверху для укрепления досок стояло особняком, и над входом в него красовался грубо намалеванный знак силы тхади: помятый шлем с огромной рукой, придавившей его вниз, будто осождающей попытку подняться.

— Ты не смеешь преграждать мне путь, — едва удостоив тхади вниманием, произнесла Медноликая, пытаясь отодвинуть его с дороги. Огромный, походящий на ходячую скалу, охранник только показал длинные жёлтые клыки, но остался стоять на месте. Покои шамана, как их назвали тхади, оказались в самом дальнем углу помещения, отделенным от остальных мест, а сам шаман, наверняка, был таким же омерзительно воняющим, огромным и туповатым, как и все остальные. Однако, они были верны своему господину, чего нельзя было сказать, как понимала со все большей отчетливостью Медноликая, про людей Империи. Когда решающее сражение заканчивалось, а госпожа с тревогой следила за каждым, кто входил или кого вносили в укрепления, властелина нигде не было видно. И едва линию переступил Гуррун с огромной рваной раной на голове, державший шлем подмышкой и кривя одним глазом, как она с пугающей отчетливостью поняла: про Гравейна, возможно, просто забыли. Посмотрев на сильно косящего влево Гурруна, она отделилась от жриц и Киоми и подошла к дварфу.

Лаитан, так и не получившая поддержки от варваров и даже от своих слуг и жриц, пошла на то, о чём до сих пор не хотелось вспоминать. Присев рядом с дварфом, она потёрла лоб тыльной стороной ладони и как бы в задумчивости произнесла:

— Властелин севера приказал вам оставаться в безопасности?

Невинный вопрос, полный ложного чувства беспокойства, какого от неё и ожидали, произвёл странный эффект. Дварф весь начал расширяться, его доспехи едва не треснули, а звук, который полился из-под шлема и сквозь густые усы, походил на отдалённый вопль дикой сычухи, известной своим пронзительным свистом в брачный период. Дварф прогундосил что-то на своём языке, стукнул подкованными башмаками по земле и, махнув рукой кому-то в сторону, понёсся отбирать свою победу, восстанавливать честь народа, уличённого в слабости и трусости. Через две минуты дварфы выступили из укреплений, а ещё через некоторое время внутрь втащили Морстена под прикрытием его тхади. Самого Гурруна внесли чуть ранее, все еще сжимавшего помятый шлем в одной руке и топор в другой.

Теперь же, постояв немного и внутренне насылая на слуг северянина пакостные проклятия, она вынуждена была развернуться и пойти туда, где имперцам отвели угол для отдыха.

Лаитан и её жриц расположили в закутке побольше. Сразу было видно, что властелин севера, как и его Замок, не слишком утруждались удобствами и уединением. Лаитан нашла кувшин чистой воды и немного бобов, плавающих в странном густом соусе.

От властелина не было ни вестей, ни распоряжений. Гнавший их вперёд и едва не поплатившийся за это, он вошёл в свои чертоги и перестал подавать признаки жизни для остальных.

Лаитан устроила постель, отгородив её от прочих. Тхади строили просто, зато надёжно и быстро. В голову Медноликой закралась запоздалая мысль — а не получил ли Морстен то, чего хотел? Он был слаб вдали от мест своей силы. Он прошёл путь рядом с теми, кто мог повлиять на исход битв и помочь добраться сюда. А теперь ему стали не нужны его спутники? Нет, это было слишком глупо. Что тогда мешало ему переместиться сюда, минуя Трёхъязычье и Гнилолесье? Мог бы совершить переход, а не пытаться устроить развлечение бродячего балагана для спутников.

Медноликая Лаитан решила отдохнуть. Ситуация перестала быть острой настолько, чтобы требовалось её присутствие. Служанки помладше рангом достали воду и чистую одежду. Мать матерей отмыли, расчесали и переодели в свежее белье и рубаху. Жрицы отдали Лаитан свою одежду, и она стала похожей на одну из многих своих людей. Длинная плотная рубашка, перехваченная золотистым пояском, и прямые штаны из прочной ткани, сидевшие впору после тех, что были одолжены у варваров Ветриса. Она усмехнулась, вспомнив о непозволительных сомнениях и глупых страхах насчет недоверия своих людей, которые посетили ее в Гнилолесье, когда ей показалось, что те опасаются заразиться от нее ее проказой. Теперь же, побывав под светом солнца, пережив битву рука об руку со своими людьми, эти страхи и сомнения казались Лаитан смехотворными и глупыми. От ее широких браслетов ничего не осталось. Несколько украшений помельче еще позвякивали под одеждой, но их было не видно, а ремешки, затягивающиеся на рукавах и штанинах, помогали ткани не соскальзывать, обнажая кожу в остатках чешуи. Лаитан сняла с головы медные и золотые заколки, сложив их в дорожную поясную сумку. Десятки сплетённых косичек, сливающихся друг с другом на голове, будто мелкие притоки, впадающие в полноводную реку Империи, позволили ещё долго не думать о том, как избежать острого клинка Морстена, случись ему снова помахать им над головой.

Лаитан желала узнать, как обстоят дела, но её сморил сон, и ей пришлось уступить ему.

Открыв глаза, она почувствовала неладное. Рядом был кто-то, но она не могла точно сказать, кто именно. Никого, кроме верной Киоми, быть тут не должно, но эта мысль не успокоила Лаитан. Зрение подводило Медноликую, что пугало и заставляло задуматься о происходящем. Да ещё и сон, пусть и недолгий, ничуть не восстановил её сил, хотя ранее для Лаитан хватало и получаса обеденного сна, дабы снова быть полной энергии, свежей и готовой действовать и править.

Она чувствовала себя разбитой и больной. Сказывалось ли это присутствие тварей Посмертника, или дело было в чём-то еще?

— Киоми, — позвала Лаитан.

Ответом ей было настороженное:

— Моя госпожа, вы проснулись? — в голосе служанки дрогнула неуверенность. Лаитан закусила губу. Киоми не увидела яркого света её глаз, а зрение оставалось не приспособленным потому, что, скорее всего, у Лаитан остались обычные зрачки. Вертикальные чёрточки давали ей возможность видеть в любой обстановке, расширяясь после пробуждения и снова сжимаясь под веками. Наследие древних проявляло себя различно.

— Где остальные? — ответила Лаитан.

— Ветрис и его люди рядом, госпожа. Вам нечего опасаться, мы тоже здесь.

— А Морстен?

— Понятия не имею, — фыркнула Киоми. — Занят очередными темными делами, полагаю.

Лаитан поднялась на ноги, с кистей рук упали на пол несколько сверкнувших золотом в темноте чешуек. Медноликая подобрала их и сжала в кулаке. Как же она хотела избавиться от них после перехода! Как они раздражали её в начале пути! Чешуйки резанули кожу, такую тонкую и беззащитную на тех местах, откуда они отпали. Кровь, кольнувшая прозрачную материю чешуи, окропила грань отпавшего кусочка кожи Лаитан. Медноликая почувствовала себя странно. Будто вместо вкуса сахарных ягод она учуяла их запах, но и только. Медноликая нашла острый нож, перевернула его лезвием под углом и поскребла чешую на запястьях. Вниз осыпался прозрачный шуршащий ветерок, едва уловимо скользнув по коже. Лаитан почувствовала себя хуже.

С каждой чешуйкой она теряла силу. Вот что сотворил с ней Посмертник ещё в комнате перехода. Вот в чём была его цель. Не помешать действу, а лишь немного подправить его. И вот почему Ветриса это почти не коснулось. Сила уходила с каждой потерянной чешуйкой, падала под ноги, оставляя следы пройдённого пути. Лаитан теряла силу и энергию, а получить что-то взамен не могла. С неё второй кожей сходила её власть, неуязвимость, энергия и даже жизненная сила. И когда она дралась, она теряла больше, чем могла потом получить. Все, что получалось отыскать, проходило сквозь тело, будто вода сквозь решето.

«Если об этом кто-то узнает… Если узнает властелин севера…» Лаитан не хотелось об этом думать, но мысли свернули как раз туда, куда и до этого обдумывания происходящих событий. Ей стоило отыскать властелина и поинтересоваться, что происходит и куда им теперь держать путь. Морстен не торопился к ней, но Лаитан была так напугана осознанием своей уязвимости, своего риска, что решилась отыскать его сама. Злость, негодование и страх гнали её предпринять хоть что-то, неизвестно что и зачем. Лишь бы оказаться подальше от Киоми, обдумать дальнейшие действия, успокоиться и обратиться к памяти. Лишь бы не думать, что случится с ней, когда на теле не останется ни одной чешуйки. Морстену было легче. Он был вечен, или почти вечен. Пополнял силы, постепенно лишаясь противников в возможных междоусобных столкновениях. Варвары слабы, Лаитан теряет силу Мастера Мастеров, а у Морстена рядом источники силы, воинство и достаточно времени осуществить свои планы.

Морстен с трудом открыл глаза, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Тхади, сидевший на корточках подле простецкой постели, устроенной из брошенного наземь плаща, кивнул ему, едва владыка смог сфокусировать взгляд.

— Я Аршах, владыка, — сказал он хрипло. — Ледяной шаман.

— Приветствую, Аршах. Ты командуешь от имени Замка? — ответил Морстен, уточняя расстановку сил.

— Командует сотник Друмог, — ответил шаман, блеснув темно-карими глазами под выступающими надбровными дугами. Его череп был лыс, и зеленоватая кожа казалась желтой в свете масляной лампы. — Я всего лишь смотрю.

— И лечишь, — утвердительно сказал Темный, осторожно вынимая из-под грубого полотна покрывала свою левую руку, обмотанную бинтами. Пошевелив пальцами, Гравейн улыбнулся. — Хорошо лечишь.

Тхади поднялся на ноги, и подошел к дальнему углу задымленного курениями низкого помещения. Покопавшись в каких-то склянках, он вернулся с глиняной плошкой, которую отдал господину.

— Замок беспокоится, — сказал он, с хрустом садясь обратно с сидящим Морстеном. — Господин получил раны. Белая летучая мышь принесла сообщение. Темный путь больше недоступен, и останется таким ещё несколько дней.

— Что ещё передал Замок? — на Темный путь он и не надеялся, так как знал, сколько силы тратится на каждую переброску.

— Больше ничего, кроме того, что чума усиливается. Появились первые случаи восставших на границах Севера, — шаман вытащил из накладного кармана своего кожаного одеяния связку костей, и Морстен сморщил нос от запаха скверны. — Я допросил кости, но они лгут. Чума не может появиться просто так.

— А Мора? — ровным голосом спросил властелин, но его шаман все же не удержался и осклабился в подобие улыбки. Он знал, кто такая Мора и что она значит для его хозяина. И пусть Гравейн пытается обмануть своим напускным равнодушием кого угодно, но старого и мудрого шамана ему провести не удастся. Легенды безбожно лгали, приукрашивая жестокость Морстена, но еще больше они лгали о его бессердечие. И хотя формально Гравейн был лишен сердца, как такового, лишить его эмоций никому так и не удалось. Но отсутствие этой мышцы в груди стало прелестной и мило ядовитой отговоркой на любые попытки его ученицы выяснить, не стал ли он относиться к ней чуть более тепло, чем в прошлый раз.

— Она жива, господин, — успокоил его шаман.

— Ясно, — Гравейн допил отвар, не поморщившись, хотя от его вкуса сводило затылок и глаза словно собирались вывалиться наружу. — Сколько я провалялся тут?

— Остаток дня и ночь, — оскалил желтые сточенные клыки шаман. — Аршах охранял покой. Пытались вломиться серебряные, подземные и даже одна золотая. Всех послал… отдыхать.

— Благодарю, мудрый Аршах, — улыбнулся Морстен, натягивая пропитанный потом поддоспешник, у которого не хватало левого рукава, а на спине виднелись дыры, проеденные ядом.

— Не за что, повелитель, — тхади рассмеялся, гулко и громко. — Они меня боялись.

— Не зря боялись, — Владыка Севера размял плечи, и посмотрел на кольчугу. Очищенная и промытая, она спокойно блестела черными кольцами и выпуклыми пластинами. Пожалуй, надевать её пока не стоит. Вряд ли кто-то осмелится напасть сейчас, когда он среди своих солдат. — Ты же помнишь прежнего Владыку?

— Помню, — согласился шаман, склонив голову. — Но смутно. Давно было. Я не хочу запоминать ещё одного, повелитель. Не подставляйся под удары, твое тело выносливо, но не так прочно, как твое сердце.

Морстен подумал, что мертвая плоть все едино прочней обычного тела, а яд Посмертника одинаково опасен для всех, но промолчал, и только поклонился в ответ. Едва заметно, но все же. Голова старого орка качнулась, и он прикрыл глаза.

Гравейн вышел, пригибаясь у притолоки, и направился на звук голосов, среди которых он безошибочно узнал Лаитан и Ветриса. Вождь Долины пытался убедить Мать Матерей в том, что нужно следовать дальше как можно скорее.

— Владетельница, я не знаю, как долго будет отсыпаться Темный, — светлые волосы варвара падали ему на лицо, и Ветрис постоянно убирал их пальцами, чтобы видеть сидящую Лаитан. — Но нам нужно спешить. Иначе…

— Я знаю, варвар, — холодно ответила она, перебирая по своей давней привычке браслеты, уменьшившиеся в количестве. — Именно я предложила отправляться тогда.

Она нервничала, пытаясь унять эти скачущие мысли хоть чем-то, вроде привычного перезвона браслетов. Ветрис, торопящийся и начавший суетиться в самый неожиданный момент, замолчал, а она продолжила:

— Хочешь уйти по его дороге, пока он не заметил? Думаешь, у тебя получится его обмануть, варвар?

— Властелин севера умён, я не спорю, но не он один, владетельница, не он один.

Лаитан почудилась скрытая угроза в голосе варвара, будто он наконец-то почуял исполнение давних планов и теперь не собирался задерживаться сверх меры. Лаитан увидела, как над ней нависла, скрывая свет солнца, тёмная тень. Привычно потянувшись к тени, Лаитан узнала, что за ней стоит властелин севера. Она поднялась на ноги, встав лицом к лицу с Морстеном. Тот выглядел… странно. Левая рука бережно прижата к телу, движения скованны, взгляд усталый.

— Люди волнуются, хотят знать… — начала она.

— Не окочурился ли я им на радость? — продолжил за нее Морстен. — Вынужден разочаровать вас всех, я неубиваем.

— Я же говорил, — прошелестел варвар, тоже поднимаясь и становясь рядом. Лаитан так не казалось. Она понимала, что смерть властелина севера, Замка, тьмы вряд ли могла случиться от обычного меча. Зачарованное оружие, стрелы, магия, сплетение сетей и объединение сил, как когда-то давно, да. Пожалуй, да. Измотать, бросить армии на Замок, подождать результата и убить.

Но стоящий перед ней человек больше всего был похож на её охотниц, возвращавшихся из дальних пределов без добычи, ранеными или напоровшимся на разведывательные отряды пограничных племён и вступившими в бой с ними. Злые, растрёпанные, не сумевшие одержать чистой и лёгкой победы, они представали именно такими, как Морстен, среди черноты колебаний ауры которого угадывалось нечто вполне человеческое — запах крови, сочившийся ядовитыми миазмами из мелких ран. Свежий ожог на лице заставил Лаитан задержать на нем взгляд. Морстен, не привыкший к тому, чтобы его рассматривали женщины, вроде Лаитан, заметно напрягся.

— Мой отвратительный лик смущает ваш светлый день, Мать Матерей? — спросил он, размышляя, что именно так привлекло Лаитан на его лице. — Не беспокойтесь, это нужно перетерпеть. Я с большим удовольствием вернулся бы на Север, но привык держать данное мной слово.

Его взгляд задержался на Ветрисе, заметно занервничавшем. Варвару казалось, что Темный знает гораздо больше прочих, но предпочитает молчать и делать, а не болтать. Коэн старательно скрыл свои мысли, превратив их в туман, чтобы никто не мог даже почуять, о чём он думал.

— Не стану спорить об отвратности твоего лица, но я видела и куда худшие вещи. Недавно я лично убивала тварей, гораздо отвратнее, чем ты, — поджала губы Лаитан. Свежий, покрытый коркой ожог не давал ей покоя. Как и живые глаза властелина, смотрящие прямо в душу, способные прочесть её тайну о том, что она теряет силу и уже достаточно давно, чтобы забеспокоиться серьёзно. — Среди противников нашёлся кто-то, кто сумел прогрызть железную шкуру властелина севера? — спросила она, продолжая рассматривать лицо Морстена.

— Он плюнул и попал на себя, владетельница, — буркнул варвар. — Разве ты не видела, как он сжигает слюной врага? Неудивительно, что мир полнится слухами, будто он каждый день сгоняет в Замок сотни пленниц, юных дев и женщин. Если все умирают от одного его плевка, немногие переживут его поцелуй.

Лаитан почему-то смолчала, отвела взгляд и пропустила момент, когда властелин едва уловимо, всего на волосок, но дёрнулся от слов варвара, как от удара. Рука Морстена дрогнула, чтобы потрогать отметину на лице, но вовремя остановилась.

— Зависть — удел черных властелинов, варвар, — произнёс он. — Не пачкай ею себя, — добавил он со смешком.

Лаитан казалось, что она что-то пропустила. Эти двое общались так, будто давно знали друг друга, а весь план, сватовство и встреча в лесу были задуманы ими, ей же только отвели роль игрушки, направляя на нужную дорогу. Она разозлилась.

— Когда мы двинемся дальше, владыка севера? — холодно осведомилась она.

— Когда вы соберёте свои вещи и людей, — ответил он, указав на загон с уккунами. — Эти животные помогут сократить время путешествия по меньшей мере впятеро. Для них мало преград, и они неприхотливы.

— Да, только воняет от них, — поморщился варвар, опираясь на стену плечом. — И ломиться по лесу на таких тушах — все равно, что пустить впереди гонца с горном, трубящим во все стороны.

— Коэн, тебе нужна быстрота, надёжность, или комфорт? — Морстен осклабился. Слова Лаитан задели его сильнее, чем ему хотелось бы. — Но выбрать можно только два условия из трёх.

— Э… — варвар задумался, потом понял, и засмеялся. Но глаза его остались холодными кусочками льда. — Владыка Севера шутит.

— Да, представь себе, — Морстен обвёл взглядом небольшой внутренний двор укрепления, куда выходили двери некрупных хижин и строений. — Мне доложили, что меня искал Гуррун. Хотелось бы поговорить с ним перед отбытием. И нам надо решить, как поступить с имеющимися у нас войсками. Отказываться от поддержки глупо, но и тащить за собой обоз из конных дварфов не слишком верно.

Медноликую несказанно уязвило, что Морстену передали сведения только о том, что его искал дварф. О ее визите либо вообще забыли, во что ей не верилось совершенно, либо Морстен сделал вид, что не знает о ее попытке увидеть его. И даже не собирался спрашивать, что ей было нужно. Наверное, решил, что она хотела спросить о том, когда им снова в дорогу. «А ты хотела не об этом разве его спросить?» — задала она себе вопрос. Ответ потерялся где-то в размытых и размазанных объяснениях, представлявших собой откровенную полуправду или наглую ложь.

— Они все равно пойдут, даже если им придётся идти пешком до самого Соленморья, — кивнула Лаитан. Сложившийся образ растениевода, шутящего с варваром, дополненный свежим ожогом на лице, который не желал заживляться магическим образом, как-то смутили Лаитан. Она представляла себе грозного и беспощадного врага немного иначе. Или не она? Или это была её память? Время меняет черты и характеры, сглаживает остроту или, наоборот, затачивает острые углы личности. Но не до такой же степени. Она сощурилась. — Пойдём со мной, дварфы не склонны без упрямства принимать распоряжения. Со мной они немного охотнее станут тебя слушать, — сказала она.

Морстен был явно не в восторге от компании Лаитан, но и варвар привлекал его не больше. Медноликая не хотела задавать вопросы, которых у неё накопилось больше, чем она желала, но она сама предпочитала общество Морстена обществу Ветриса. Властелин не успел ответить, к ним подошёл дварф и ткнул толстым коротким пальцем в пупок Гравейна.

— Жив? Когда идем дальше? — без церемоний осведомился он, буравя взглядом одежду повелителя Замка на уровне поясного ремня.

Лаитан погладила свои браслеты под одеждой, решив пока что не делать поспешных выводов. Им предстоял долгий путь, пролегающий сквозь пески и скалы, и портить отношения раньше времени не хотелось. Налаживать, впрочем, тоже.

— Жив, — не стал уточнять подробности Морстен. Дварф угрюмо хмыкнул, вспоминая вчерашний бой, но смолчал. Вопрос о тактических манёврах и мёртвых кроликах, как бы сильно он его не беспокоил, подземный житель решил оставить при себе, а Гравейн не настаивал. Но искорку этого сомнения запомнил. Сотник Друмог, встреченный Темным, вкратце рассказал об инциденте, и о последовавшем примирении, обошедшемся в несколько бурдюков крепкой выпивки и головную боль наутро. — Я сомневаюсь, что твой народ сможет двигаться вперёд с той же скоростью, а, главное, по тем узким тропам, что ждут нас в горах. Нам важна скорость, а крупные отряды её уменьшают.

Дварф открыл было рот, чтобы высказать своё гневное мнение, но наткнулся на пристальный немигающий взгляд Лаитан, и только кашлянул в кулак. Морстен, не меняясь в лице, продолжил:

— Но точно так же меня сдержали бы мои тхади. Потому, ты можешь либо оставить командование своим народом кому-то еще, либо двигаться вместе с ними, — Гравейн посмотрел на багроволицего дварфа, который стиснул рукоять своего топора, и кивнул. — Думаю, ты выберешь первое. В таком случае, подбери себе уккуна поуже. Они не очень удобны для подземных воинов.

Поведение Матери начинало его раздражать. После пробежки по лесу и сражения она изменилась, и сменила гнев если не на милость, то на нейтралитет. Подобные перемены всегда подозрительны, и чаще всего скрывают двойное дно, из которого после может выпрыгнуть все, что угодно — от отравленного клинка в затылок до ядовитого скорпиона в сапог. Но пока Морстен решил подождать, и, при случае, который может выдаться, поговорить с Лаитан наедине, без лишних ушей и глаз. Он сжал пальцами в кармане подобранную чешуйку, размышляя, когда представится такой шанс.

Медноликая подошла к Гурруну и, склонившись, зашептала ему что-то на ухо, обращаясь больше к шлему, чем к бородачу. Сначала дварф выглядел недоверчивым, на его лице сминались паутинками пучки морщин, борода топорщилась и из нее доносилось ворчание. Но после нескольких слов, которые явно хотели расслышать и остальные, дварф расплылся в улыбке, хлопнул Лаитан по руке, будто старинного приятеля, и удалился прочь, весёлый и довольный. Из-под одежды Медноликой упали вниз блеснувшие в лучах солнца чешуйки. Морстен проследил за ними взглядом, а Лаитан, теперь чувствовавшая каждую минимальную потерю силы, зябко повела плечами.

— Что ты ему сказала, Медноликая? — спросил властелин севера, неотрывно разглядывая место, куда упали чешуйки, и не глядя на Лаитан.

— Я напомнила ему, что под землёй нет узких троп, там можно двигаться с привычной скоростью и не трястись в седле. А ещё предложила подождать некоторое время приближающихся каменных фей и четырёх элементалов, следующих за нами из Трёхъязычья.

Ветрис пристально посмотрел на Лаитан.

— Откуда ты знаешь об этом?

Мать матерей поманила их за собой, взобралась на смотровую точку, откуда с возвышенности был виден лес неподалёку, и указала пальцем вперёд. Солнце как раз вставало за её спиной и не мешало обзору. Вверху, едва видимая взгляду, возвышалась тонкая ломаная линия, будто бы растущая с каждой минутой.

— Это что такое? — протёр глаза варвар.

— Каменные феи строят мост над Гнилолесьем, а элементал воздуха помогает им держаться так высоко над землёй.

Медноликая чуяла элементалов, гонцов и представителей обречённого народа, сумевших выскользнуть из раздираемой междоусобной войной страны Трёхъязычья.

— Высшая мера глупости откровенного конца света… — задумчиво высказался властелин Замка. — Если к нам ещё бродячий цирк присоединится, я плюну на все и займусь фокусами.

— Скорее, не бродячий, а бродящий, — поправил его варвар.

— У меня уже один такой есть, — сплюнул ядовитой слюной на землю властелин и пошёл прочь. Лаитан отправилась собирать людей и ждать остальных у загонов с уккунами.