Темная лошадь

Он взглянул на выход, где люди Медба выносили из шатра подстилку вождя. Трое мужчин проследили за его взглядом.

— Мы должны что-то сделать с ним, — тихо сказал Сэврик, — прежде чем он станет слишком силен.

— Я рад слышать, что ты это говоришь. Ты можешь рассчитывать на мою помощь! — Ша Умар кивнул им и вышел вместе со своими воинами.

— Не хочешь ли ты изменить свою ставку в пари? — спросил Сэврик у Кошина.

Тот тряхнул головой:

— Если я буду не прав, это будет стоить семи кобыл. Я посмотрю завтра утром. — И он тоже вышел.

Сэврик с Этлоном и сопровождавшие их стражники возвращались в лагерь Хулинина. Они не разговаривали, все их мысли были сосредоточены на завтрашнем утре. Когда они пришли в лагерь, Сэврик удалился в свой шатер, а Этлон отправился переговорить с Габрией.

В течение двух дней, что заседал Совет, Габрия мучилась в шатре Пирса. Ожидание казалось бесконечным. Сэврик приказал девушке скрываться, и Габрия знала, что его планы рухнут, если ее преждевременно распознают. Но это мало облегчало ее беспокойство. Этот момент, к которому она страстно стремилась и которого с трудом достигла, момент, когда она сможет встать против Медба и швырнуть свои обвинения ему в лицо, был так близок. Скоро она увидит его, сломленного и истекающего кровью, умирающего от боли — как ее семья в зимнем лагере.

Габрия наслаждалась воображаемой сценой. О, она могла умереть в этой попытке, но теперь смерть ее не пугала. Она победит, и ее клан будет всегда жить в прославляющих сказаниях, которые будут рассказывать о ней. Ее ничто не остановит. Сейчас Габрия может ждать в согласии с кланом вождя, но когда придет время, она будет бороться с Медбом любым оружием, которое у нее есть. Даже Совет не сможет остановить ее. Кровная месть БУДЕТ оплачена.

Настроение Габрии беспрерывно изменялось от безграничного гнева к беспокойству, раздражению и нетерпению, она не могла сидеть спокойно. Она беспрерывно хваталась то за одно, то за другое и вздрагивала от каждого неожиданного голоса. Вдобавок ко всему Кор взялся слоняться вокруг шатра. Когда он не был занят едой или работой, он валялся в тени под деревом рядом с шатром знахаря и говорил гадости о Габрии всякому, кто мог его слышать, или насмехался над ней через войлочные стены. Габрия не знала, что бы стал делать Кор, если бы она выскочила и схватилась с ним, но они оба знали, что Сэврик запретил ей покидать шатер. Кор сделал все возможное для этого.

Пирс снова и снова старался заставить его уйти, но Кор возвращался и продолжал, сидя под деревом, издеваться над Корином. Габрия старалась не замечать его, так как его бестелесный голос звучал потусторонне в полумраке шатра, а его оскорбления только усиливали ее возбуждение. Во время коротких затиший, когда он уходил, она старалась успокоить свои расходившиеся нервы. Но это мало помогало. Вскоре голос Кора снова врывался в тишину шатра, заставляя ее кидаться на стены.

К концу второго дня Габрия почти не сознавала себя от напряжения и тревоги. Вошедший, чтобы переговорить с ней, Этлон напугал ее. Она схватила нож и чуть не бросилась на него прежде, чем узнала его в вечернем полумраке.

— Прости, — потрясенно произнесла она, — я думала, это Кор.

Этлон взял нож из ее рук и положил на лечебный сундук Пирса.

— Его нет. Я извиняюсь перед тобой. Я должен был раньше заняться Кором. — Он следил, как она металась по коврам шатра. — Отец собирается завтра взять тебя на Совет, — наконец произнес он.

Габрия подняла взгляд, и ее губы искривились в зловещей улыбке:

— Я буду готова.

— Габрия, не очень-то надейся, — постарался предостеречь Этлон. — Есть слишком много обстоятельств, о которых ты не знаешь.

Девушка тряхнула головок:

— Не беспокойся обо мне, вер-тэйн. Со мной все в порядке.

Этлон следил за ней и знал, что это не так, но теперь он не мог ничего поделать. Ни у кого бы ни хватило хладнокровия или мужества сказать Габрии, что Медб слишком искалечен, чтобы сражаться с ней в личном поединке. Нельзя было предугадать, как поведет она себя, даже если она примет истинное положение вещей. Этлон хотел было сказать ей правду, но потом решил не делать этого. В ее настроении она бы ни за что не поверила ему.

Он пожелал ей спокойной ночи и вышел. Около шатра он встретил Пирса. Знахарь нес полный вина бурдюк и одеяло.

Пирс поднял бурдюк и встряхнул его содержимое.

— Поверишь ли ты, что это вода? — спросил он. — Я не думаю, что буду хорошо спать этой ночью. Не хочешь ли присоединиться ко мне?

Этлон согласился, и они удобно устроились под ближайшим деревом. Вместе они всю ночь охраняли шатер и его взволнованного постояльца. Кор держался подальше от них.

Габрия плохо спала этой ночью. Тени, которые посещали ее после резни, вернулись с новой силой и витали вокруг нее, когда она погружалась в сон и снова выплывала из него. Она кипела от раздражения, вызванного двухдневным ожиданием, а горло перехватывало от непролитых слез. Завтра утром это закончится, напоминала она себе. Утром она пойдет на Совет с Сэвриком, и к заходу солнца тяжелое испытание будет окончено. Как будто в насмешку над ее невезением, ее сновидения окружали ее, и кружащиеся фантомы смеялись над ней голосами ее братьев. Она беззвучно кричала, обращаясь к ним.

Затем из пустоты теней и воспоминаний пришел сон, такой же четкий, как и видение, которое она видела в племени той ночью в холле Хулинина. Корин Трелд. Габрия видит себя стоящей на холме и смотрящей вниз на останки когда-то оживленного лагеря. Стоящее высоко солнце пригревало, и пустые пастбища покрывала густая трава. Сорняки бурно разрослись на пожарище и покрывали руины зеленым ковром. С одной стороны располагался большой могильный холм, окруженный камнями. На его свежей насыпи только начала пробиваться трава. Мрак поглотившего ее горя слегка отступил, когда она увидела могильный холм. Кто-то позаботился и показал свое уважение, с почестями похоронив клан. Она не могла сделать этого сама, и она возблагодарила того, кто похоронил Корин.

Видение пропало, и Габрия проснулась. Она лежала на постели, глядя в темноту и раздумывая, был ли ее сон действительным видением, или просто плодом ее собственного воображения, вызванным ее желанием. Но потом, источник сна на самом деле не имел значения. Видение могильного холма дало ей покой и оставалось с ней в самые глухие ночные часы, помогая облегчить ее ужасное напряжение.

К тому времени, когда утренний свет просочился в шатер, Габрия собралась. Ночные тени исчезли, ее нервозность прошла. Напряжение ушло из ее тела и сознания. Ничего не осталось, кроме единственного чистого огня решимости. Только воспоминание о могильном холме осталось, чтобы напомнить ей о ее долге.

Габрия натянула одежду и одела ботинки. Ее доспехи, теперь составляющие часть ее, были аккуратно отложены в сторону до того момента, когда снова понадобятся. Меч был уже остро наточен, а кинжал ее отца блестел от постоянных прикосновений. Она сложила свой золотой плащ и поразилась тому, с каким сожалением ее пальцы прикасались к светлому льну. Ей стало хорошо с хулининами. Ей будет тяжело, если по какой-либо причине она будет вынуждена покинуть и их.

Отвернувшись от золотого плаща, Габрия достала из кожаного сундучка свой алый плащ и встряхнула его. Алая шерсть каскадом спадала до земли. Какой верный цвет, размышляла она, ясный и чистый, как драгоценный камень, а не мутнеющий, как кровь. Она накинула на плечи плащ и заколола его брошью, которую ей дала мать. Она улыбнулась про себя. Медб будет поражен.

Пирс с беспокойством наблюдал, как она заканчивает одеваться. Ему хотелось сказать что-нибудь, чтобы облегчить собственное напряжение, но он не мог найти нужных слов. Знахарь узнал напряженный взгляд, появившийся на лице Габрии. Ее глаза горели ярким светом, а темные круги вокруг них делали ее взгляд устрашающим. Она раскраснелась, а ее движения были скупыми, как будто она старалась сберечь силы. Пирс хотел заговорить с ней, предостеречь, что ее надежда сразиться с Медбом напрасна, но, взглянув в ее лицо, он не смог произнести ни слова. Девушка не была расположена кого-либо слушать. Только вид покалеченных ног Медба убедит ее, что ее вызов на поединок невозможен.

Пирс надеялся, что это не сломит ее. Габрия так давно выжидала и так долго планировала уничтожить лорда Вилфлайинга на дуэли, что для нее может оказаться трудно увидеть другие возможности для мести.

Когда Габрия собралась, она молча сидела с Пирсом и ждала. Совет должен был начаться в полдень, поэтому у нее было время до того, как Сэврик придет за ней. Она не могла есть и старалась не думать, так она отстраняла от себя все, кроме своей решимости. Пирс смирился с ее отстраненностью и просто сидел вместе с ней, демонстрируя молчаливую поддержу.

Этим утром Сэврик и Этлон поднялись еще до рассвета. Когда луна уже заходила, их разыскал посланец и к их удивлению вручил им тонкий длинный хлыст с венчающей рукоятку серебряной головой смерти. Только одна небольшая группа людей пользовалась таким странным оружием, и они не участвовали во встречах бессчетное число лет.

Сдерживая свое любопытство, оба Хулинина перепоясались мечами и молча отправились мимо стражи к слиянию двух рек и священному острову. В ночной прохладе раздавалось только журчание двух рек. Порывы ветерка шевелили их одежды. Посланник остановил их у края воды и тихо свистнул. Три фигуры показались из тени стоящих камней и пересекли течение. На них не было плащей, только простые туники и подпоясанные ремнем мантии до земли. У них не было заметно никакого оружия, за исключением хлыстов, обернутых вокруг талии. Темно-серые камни позади них стояли как стражи, наблюдающие, но не слушающие. Этлон поежился под их пристальным взглядом.

Один из мужчин подошел к Сэврику и поднял руку в жесте миролюбия.

— Доброй тебе охоты, брат, — произнес он.

Он был одного роста с вождем, и они несколько минут смотрели друг другу в глаза.

Сэврик наклонил голову набок. Постепенно на его лице появилась улыбка:

— Сет. Очень рад тебя видеть.

Незнакомцы, казалось, успокоились.

Они держались прямо, как статуи, но они спрятали руки в рукава своих мантий и отошли в сторону, чтобы дать возможность вождю и его брату побыть наедине.

Сет слегка наклонил голову.

— Я рад слышать, что ты так говоришь. Твое гостеприимство распространяется на нас всех?

Взгляд вождя устремился на четырех мужчин, затем вернулся на лицо его брата:

— Вы все здесь?

— Нет, только четверо. Нам нужна твоя помощь.

Сэврик приподнял бровь:

— С каких пор людям хлыста нужна помощь?

— С тех пор, как кланы назвали нас Клятвопреступниками. Мы хотим участвовать в Совете.

— Что? — Этлон от изумления открыл рот.

Сет поднял бровь, совсем как его брат:

— В чем дело, племянник? Совет, что, принял закон, запрещающий нам участвовать во встречах?

Сэврик положил руку на плечо Этлона. Он разделял изумление сына. Приверженцы религиозного культа богини Крат избегали встреч в течение многих поколений. Сэврик гадал, почему за все время люди хлыста выбрали именно этот год, чтобы придти сюда. Затем он вспомнил, что они находятся на виду у стражи и лагерей, и он поманил брата:

— Может быть, лучше нам поговорить в моем шатре.

Сет согласился. Он что-то тихо сказал своим спутникам, и они растворились во тьме.

Сэврик, Этлон и Сет прошли краем поселения и незамеченными проскользнули в шатер вождя. Тунголи ожидала мужа и вежливо кивнула, едва скрывая свое изумление при виде Сета. Она принесла вина, затем скрылась за спальным занавесом. Мужчины уселись на корточки у маленькой лампы и задумчиво разглядывали друг друга. В тусклом свете Этлон разглядел поразительное сходство между двумя братьями.

Нарушивший клятву был моложе вождя, но годы сурового обучения, самоотречение и жизнь в диких краях состарили его. Его кожа, покрытая густой бородой, была темной. Глаза тщательно сохраняли бесстрашное выражение. Говорили, что последователи Крат могут заглядывать в — сердца людей и обнаруживать скрываемые в них пороки; они проникали в тайны и открывали скрываемую ненависть, которая полыхала под внешним спокойствием. Поэтому мало кто отваживался смотреть в глаза Нарушившим клятву, а сами они смотрели через полуопущенные веки, как будто сдерживая те ужасы, которые им довелось увидеть.

Сэврик первым нарушил молчание:

— Может быть, теперь ты расскажешь мне, почему вы пришли?

Сет откинулся на пятки и тщательно прикрыл мантией колено:

— Медб.

— Я не знал, что он интересуется культом Крат, — произнес Сэврик.

— У него Книга Матры.

Этлон и Сэврик были тяжко потрясены. Вер-тэйн побледнел. Он глядел на отца, впервые показывая настоящий страх.

— Мы предполагали, что он возрождает черные силы, но мы никогда не думали, что у него есть такая поддержка. — Вождь с мрачным лицом смотрел на огонь лампы.

— Он попросил нас перевести для него некоторые разделы, — продолжал Сет, — потому что только в библиотеке Цитадели Крат содержатся источники, пригодные для этой работы.

— И каков был ваш ответ? — голос Этлона был суров.

Глаза Сета гневно заблестели, а рот затвердел:

— Мы сказали — нет!

Сэврик бросил на него короткий взгляд:

— Я удивлен. Я думал, Крат высоко бы оценила методы Медба.

— Наши пути могут отличаться от тех, которыми идут люди коней и железа, но мы не сидим беззаботно, когда нас оскорбляет кто-то, вроде ничтожного вождишки.

Сэврик проигнорировал оскорбление. Несмотря на кровное родство с Нарушившим клятву, он не мог понять, что заставляет человека свернуть с дороги, которой идут кланы, к мрачным тайнам кровожадной богини. Сет не укладывался в его понимание, и поэтому Сэврик получал извращенное удовольствие, ломая защитную скорлупу своего брата, когда это только можно было.

— Ты чем-то напуган сегодня, Сет, — парировал он.

Лицо Нарушившего клятву снова стало бесстрастным. Даже после многих лет тренировок он все еще не мог полностью контролировать себя в присутствии брата.

— Нам надо, чтобы ты взял нас на Совет. Кланы никогда не были к нам расположены, и без твоей поддержки нам не позволят принять участие в Совете, — строго формально произнес он.

Этлон со стуком опустил свою чашку с вином.

— Ты до сих пор не сказал нам, почему вам это надо.

— Медб обещал разрушить нашу Цитадель, если мы не поможем ему.

— И ты хочешь, чтобы мы помогли защитить это гнездо убийц? — вскричал Этлон.

Сет замер. Невозмутимое выражение его глаз слегка подвинулось куда-то, и на мгновение Этлону показалось, что он видит бушующий адский огонь в глубине этих черных очей. Вер-тэйн отвел свой взгляд и уставился в пол.

— Тебе, Этлон, было бы хорошо поучиться тактичности. Ты ворошишь угли, которых было бы лучше не трогать. — Сет сделал паузу. — Мы пришли предостеречь Совет о Книге Матры и возрастающих силах Медба и убедиться, что он не будет нам снова угрожать.

Сэврик кивнул. Только приверженцы культа Крат знали, что хранится в библиотеке их Цитадели, но если Нарушившие клятву хотят прервать их добровольное изгнание, будет лучше, если их выслушают.

— Вы можете прийти. — Он помолчал и улыбнулся Этлону: — У нас есть несколько вещей, чтобы утром удивить Медба.

— Надеюсь, у него нет ничего для нас, — проворчал Этлон. — Отец, не вздумай осуществлять свой план после того, что ты здесь услышал.

— Посмотрим. Может быть, если правильно насадить наживку, Медб сам попадется в ловушку.

Сет осушил свое вино и сказал:

— Только глупцы верят в легкий путь.

Глава 11

В середине утра Нэра появилась у шатра Пирса, чтобы вызвать Габрию. Сэврик решил для появления, а также ради безопасности, позволить ей ехать верхом на хуннули. Их появление на Совете в таком виде будет иметь больший эффект, чем тысяча произнесенных слов.

Когда Габрия вышла вместе со знахарем из шатра, она увидела уже ожидающих ее Сэврика, Этлона, нескольких воинов из личной стражи и четырех Нарушивших клятву. Она была удивлена присутствием людей хлыста, но она только бросила беглый взгляд на Сета и его спутников. Сет, со своей стороны, переглянулся со своими людьми и, когда Нэра загарцевала перед Габрией, он одобрительно кивнул брату.

Этлон помог девушке оседлать широкую спину Нэры. Он заглянул в ее напряженное лицо и понял, какой огонь полыхает внутри ее. Он сжал ее колено. Она взглянула на него отстраненным взглядом ярко горящих глаз.

— Следи за своей речью. Не делай ничего, подвергающего риску жизни людей на этой встрече. Ты меня слышишь? — требовательно спросил Этлон.

Его настойчивый голос вернул ее к реальности. Она кивнула с некоторым удивлением.

Хуннули подтолкнула ее мысли:

«Он прав, Габрия. Пока не вызывай этого человека на поединок. Ты к нему не готова».

Габрия следила за беседующим с отцом Этлоном.

— Я более чем готова. Мой меч жаждет его крови, — огрызнулась она.

«Я не имею в виду поединок на мечах».

Габрию встряхнуло.

— Что ты имеешь в виду?

Но кобыла больше ничего не сказала, так как Сэврик указал им встать во главе группы. Габрия не последовала совету. Ее ум был сосредоточен на выбранном образе действий, и она не хотела, чтобы Нэра отговорила ее по какой-нибудь причине.

Хуннули опустила вниз голову, черной дугой изогнув шею. Она фыркнула.

— Ты готов, Габрэн? Пора, — произнес Сэврик.

В ответ на настроение своего всадника Нэра высоко подняла голову и заржала, посылая вызов, который пронесся через все лагеря. Борей ответил ей с далекого луга, а следом и другие лошади заржали, пока их голоса не отдались эхом в лугах. Кобыла устремилась вперед, и люди последовали за ней. Габрия выпрямилась. Девушка отбросила назад концы своего плаща так, что он аккуратно лег на круп хуннули и алой волной заструился к ее ногам. Позади нее следовали мужчины, молча восхищаясь лошадью и ее всадником. Клан Хулинин собрался посмотреть, как они уходят.

Габрия знала, какой эффект будет иметь красный плащ у людей, которые не знали, что Корин все еще существует, но она оказалась не готова к тому потрясению, которое ее появление нанесло изменчивой атмосфере встречи. Ржание Нэры взбудоражило поселения, как палка, сунутая в осиное гнездо. Сотни людей толпились по берегам реки, вглядываясь в шатры Хулинина. Вожди, ожидающие Сэврика у шатра Совета, вышли навстречу, как только известие о приближении Корина облетело всех.

Когда хуннули и ее эскорт пересекли Айзин, раздался взрыв голосов. Люди стеной стояли на берегу, загораживая дорогу к шатру Совета. На мгновение Габрия засомневалась, пропустят ли они ее. На всех лицах было написано замешательство, страх и изумление. Толпа росла. Там было много людей, которых она узнала, но сейчас они все казались ей чужими. Некоторые люди кричали на нее, несколько человек проклинали ее. Теперь каждый осознал, что один Корин все же уцелел, и им жестко напоминали об их небрежности в отдании чести памяти клана Корин. Габрия не обращала внимания на них всех, подняв глаза к флагам, развевающимся над шатром Совета.

Они достигли края толпы. Уже можно было ощутить ее дыхание, но ни один человек не шевельнулся. Тогда Нэра снова заржала, на этот раз требовательно. Внимание толпы немедленно сфокусировалось на кобыле, и в давке началось движение. Толпа раздвинулась, образуя коридор, Нэра рванулась вперед, и как будто внезапным порывом ветра алый плащ Габрии взметнуло подобно флагу вождя. Все глаза были устремлены на лошадь и ее всадника. Мало кто заметил позади хуннули вождя Хулинина или Нарушивших клятву, которые шли рядом с ним. Когда Нэра достигла шатра Совета, Габрия спешилась. Вожди встретили ее у входа. Только Медб остался внутри.

— Лорды, — обратилась она к остальным девяти вождям, после того как Сэврик присоединился к ней, — вы, может быть, не помните меня: я Габрэн из клана Корин. Я бы хотел получить разрешение присутствовать на Совете.

Вожди переглядывались в затруднении. Кошин поймал взгляд Сэврика и улыбнулся с оттенком иронии.

Малех, вождь Шэйдедрона, сказал с сомнением:

— Никому из непосвященных воинов не позволяется входить сюда без его вождя.

— Я сын Датлара и единственный Корин, поэтому, по праву уцелевшего, Я являюсь вождем, — холодно произнесла Габрия.

У Этлона перехватило дыхание от ее дерзости, и он отвернулся. Лорды заговорили между собой, и Сэврик отошел в сторону, чтобы дать им возможность самим сделать выбор. Вокруг шатра люди из всех кланов смотрели и слушали и держали свой собственный совет.

Наконец Малех кивнул и указал на шатер:

— Ты можешь присоединиться к нам, Габрэн.

Прежде чем кто-либо успел двинуться, Сэврик выступил вперед.

— Лорды, я дал разрешение верховному жрецу и трем членам культа хлыста принять участие в Совете на правах моих гостей. У них есть несколько важных дел, которые необходимо обсудить с нами.

Вожди наконец заметили четырех чужаков рядом с Хулинином. Снова раздался взрыв голосов, когда те обнаружили себя. Некоторые из вождей побледнели от страха и, казалось, все подались назад, подальше от ненавистных черных хлыстов.

— Изменническое отребье, — огрызнулся Каурус, рыжеволосый вождь Рейдгара, — немедленно убирайтесь отсюда!

Остальные согласно забормотали. Члены культа отказались от своих клятв верности кланам и вождям, справедливо заслужив титул «Нарушившие клятву» или «Клятвопреступники». Им не запрещалось специально присутствовать на встречах, но их присутствие совершенно очевидно не приветствовалось.

Темный покров страха окутывал Нарушивших клятву, страха, рожденного из передаваемых шепотом слухов и историй об ужасных смертях. Мало кто знал секреты последователей Крат, потому что мало кто выживал из тех, кто проникал в пределы Цитадели Крат. Всем были хорошо известны только репутация Нарушивших клятву как очень умелых убийц и их отвращение к металлу. Так как они не пользовались металлом, их единственным оружием были их тела, их хлысты, а также их весьма искусные орудия убийства из кожи или камня. Говорили, что Нарушившие клятву могут голыми руками переломить человеку шею или снести голову ударом зловещего черного хлыста. Их религиозной целью являлось обеспечение совершенных убийств в честь их требовательной владычицы.

Но это была не простая жажда крови, презираемая кланами, это были всевозможные хитрости, применяемые ее членами. Засады в ночной тьме, удавка на шее, коварные отравления и тайные убийства были непостижимы для людей кланов. Никто не знал, когда Нарушивший клятву нанесет удар. Никогда не было никаких предостережений.

А теперь они хотят присоединиться к Совету!

Лорд Брант протолкнулся вперед и уставился сверху вниз на Сета:

— Как ты посмел вернуться сюда.

Под холодным взглядом Сета вся наглость Бранта улетучилась.

— Медб придал нам эту смелость, — пронзительным от злобы голосом произнес он.

Брант отступил на шаг, а остальные вожди выглядели растерянными. Заигрывание Медба с культом хлыста было чем-то, чего они не могли понять. Напряжение нарастало подобно буре.

— Даю слово, что мой брат и его люди не нарушат Совета. Они здесь под моей защитой, — успокаивающе произнес Сэврик.

Рот Малеха затвердел.

— Они должны оставить оружие снаружи и говорить только по делу, которое привело их сюда.

Сет согласился, и все четверо сложили свои хлысты у входа, зная, что никто не осмелится прикоснуться к ним. Вожди со своими людьми вошли в шатер Совета.

Нэра подтолкнула Габрию.

«Помни».

Девушка кивнула и двинулась следом за Сэвриком. Внутри ее ждал Медб. Ее решимость раскалилась добела, пальцам не терпелось ощутить меч под собой. Она старалась не толкать Сэврика при входе, но тянула шею через его плечо, чтобы в первый раз хотя бы мельком увидеть лорда Вилфлайинга. Габрия никогда раньше его не видела, и ее воображение рисовало различные лица и облики человека, которого она знала только по его репутации.

По мере того как люди разбирались между собой и находили свои места, Габрия дико озиралась вокруг, стараясь определить убийцу. Он должен быть здесь! Однако здесь не было ни одного, кто бы соответствовал ее представлениям о злом волшебнике. Единственные вилфлайинги, которых она заметила, сидели все вместе во главе шатра, и один из них, как с удивлением заметила Габрия, сидел на подстилке с ногами, завернутыми в коричневое одеяло. С бешено колотящимся сердцем она уселась рядом с Этлоном. Может быть, Медб выжидал, чтобы торжественно появиться. Она сцепила руки, стараясь унять дрожь.

Лорд Малех поднялся, его широкое лицо обильно потело, и поднял руку, призывая к молчанию.

— Лорд Медб, среди нас несколько чужаков, требующих допустить их на Совет.

Габрия замерла. Ее глаза тщательно обшаривали собравшихся, чтобы найти вождя, который ответит на обращение. На подстилке мужчина с коричневым одеялом лениво отмахнулся от мухи и наклонил голову.

— Я слышу. — Он повернулся к Габрии: — От имени Совета могу я выразить наши облегчения и восторг по поводу того, что сын Датлара уцелел? Смерть твоего отца была ударом для всех нас.

Габрия разинула рот и вытаращила глаза, пока у нее не закружилась голова, а в груди не начал разгораться гнев. Она оказалась обманутой! Дни унижений, горя и трудов в поте лица не дали ничего! Ей хотелось пронзительно закричать от такой несправедливости. И наконец горький, сочащийся кровью смех раздался в адрес Медба, так как теперь честь ее клана должна быть принесена в жертву калеке.

Она начала вставать, не зная, что сейчас сделает, но Этлон рывком усадил ее и зажал ее руку как в тисках.

— Не двигайся, — прошипел он, — не говори ни слова.

Габрия не могла заговорить, даже если бы хотела. Казалось, ее дыхание покинуло ее.

Вожди удивленно смотрели на нее, ожидая ответа. Когда она ничего не сказала, Малех нервно прочистил горло и произнес:

— Убийство Корин — это вопрос, которого мы избегали… к нашему стыду. Теперь мы обнаружили, что один из клана Корин выжил. Мы не можем больше отворачиваться от этого ужасного преступления. Мальчик, ты расскажешь нам, что произошло в вашем зимнем лагере? — Малех отвел взгляд от Медба и подал знак Габрии подняться.

Этлон предостерегающе сжал руку девушки, потом отпустил ее, и она медленно поднялась на ноги. Поверх голов сидящих людей она могла ясно видеть Медба, и ее ненависть разгорелась. Никто не сказал ей правду. Они позволили ей полным ходом мчаться прямиком в ловушку, из которой был единственный выход. У нее не было никакого способа лично сразиться с покалеченным человеком, не было и других путей расплаты, которые бы удовлетворили ее жажду мести. Она могла нанять Нарушивших клятву, чтобы убить его, если они пойдут на это, или напасть сама на него темной ночью, но обе мысли были отвратительны и не являлись честным исполнением долга кровной мести.

Габрия не могла придумать, что еще делать. Может быть, если она убедит Совет, что ответственность за ужасное преступление лежит на Медбе, они накажут его. К сожалению, она сомневалась, чтобы вожди могли многое сделать. Даже за те несколько минут, что она провела с ними, ей стало очевидно, что вожди боятся.

Внезапно ее осенила догадка. Оглядываясь вокруг, Габрия видела угрюмые лица и напряженные позы мужчин, и в ее душе начало разгораться чувство гордости.

Эти мужчины, которые так громко хвастались по ночам у костров, трусили перед единственным вождем, человеком, равным им по положению, в то время как она, женщина, является наездником огромной хуннули и пережила самую ужасную гибель, которую только один из людей кланов может навлечь на другого. Если она смогла пережить это, она сможет вынести и это ужасное разочарование.

Ровным спокойным голосом Габрия рассказала Совету все, что она говорила Хулинину, а также свое видение резни. Она не обращала внимания на растущее возбуждение людей и не сводила глаз с лорда Медба, пока говорила. Ее взгляд не дрогнул, когда она детально излагала свои доказательства его вины. Во время ее речи вождь Вилфлайинга сидел неподвижно, отвечая на ее молчаливый вызов взглядом по-волчьи суженных серых глаз. И все же Габрия могла видеть гневный блеск в глубине серых глаз Медба и подергивание мускулов его напряженной шеи.

Несмотря на полностью разбитые ноги, Медб был все еще сильным мужчиной. В каждом мускуле его пульсировала энергия, что делало его моложе его сорока лет. Он очень отличался от всего, что Габрия могла представить, и в других обстоятельствах она могла бы счесть его красивым. Его широкое лицо с четко вылепленными чертами было обрамлено короткой бородкой и вьющимися коричневыми волосами. Это было лицо, показывающее открытость и дружеские чувства, которое не обернется маской, скрывающей злобу и бессовестный обман.

Когда Габрия кончила говорить, Совет взорвался гамом. Люди крича и гневно размахивали руками. Некоторые вскочили на ноги. В оглушительных криках было трудно понять их аргументы. Лорд Малех старался утихомирить их, но его усилия пропали даром в этом хаосе.

Сэврик встал.

— Молчать! — взревел он, и шум стих. — Корин уже четыре месяца, как мертвы. Почему вы только сейчас показываете свое возмущение?

Люди медленно затихали.

— Почему ты только сейчас представил этого уцелевшего? — спросил лорд Брант, с насмешкой произнеся последнее слово и показывая этим свое неверие.

— Чтобы уберечь от безвременной кончины. Кроме всего прочего, он — последний Корин. Теперь, когда мы все убедились в его существовании, мы не можем игнорировать причины, по которым был полностью уничтожен его клан.

— Доказательства, которые я слышал, свидетельствуют об алчности и кровожадности нескольких изгнанников, которые беззаконно бандитствуют вместе, совершая набеги на наши кланы, — возразил Брант.

Заявление Бранта было встречено криками согласия, а лорд Каурус, вождь Рейдгара, ударил чашей горна по земле:

— Десять моих лучших кобыл были украдены этой стаей шакалов, тридцать овец прирезано и оставлено гнить.

— Корины были вырезаны не из простой алчности, — сказал Сэврик.

Брант фыркнул:

— Тогда почему? Потому что изгнанникам не понравился цвет их плащей?

— Я почему-то думаю, что это должно быть ясно, особенно тебе, Брант, ведь твои владения лежат рядом с землями Датлара. И для всех тех, кто выслушивал обещания богатства и власти от Медба. Это единственная столь могучая сила вокруг.

Лорд Джол, старейший из вождей, свирепо произнес:

— Я не получал никаких предложений от Медба. Что они из себя представляют?

— Создание империи, Джол, — ответил Кошин.

Вождь зашелся от смеха:

— Ни один человек не может править кланами, они слишком далеко разбросаны. Мой находится почти в северных лесах.

Сэврик повернулся к Медбу:

— Но ведь это правда, не так ли, Медб? Почему ты не вел переговоры с кланом Мурджик лорда Джола? Они находятся слишком далеко, чтобы быть полезными… или они следующие, кто предназначен быть уничтоженными?

Джол побледнел, а воины горячо заспорили об изгнанниках, обвинениях Сэврика, свидетельствах Габрии, подозрениях остальных — обо всем, только не о соучастии лорда Медба в преступлении. Некоторые хотели верить в правоту Сэврика. Несмотря на предложения Медба, большинство вождей пугала мысль о кланах в оковах верховной власти. В глубине души они знали, почему погиб клан Корин, но они не знали, как к этому отнестись. Никогда ни один из них не поступал так с другими.

Даже если Медб признает, что это он отдал приказ банде изгнанников вырезать клан, вожди страшились вынести ему наказание. Его сила превосходила все представления, и со своими наемниками он превосходил числом любой отдельно взятый клан. Вожди также были напуганы, узнав правду о его волшебстве. Если Медб действительно восстановил древние чары, кланы обречены. Никто в здравом уме не станет бороться с ним.

Но Сэврик не позволит вождям дальше уклоняться от правды. Он выступил в центр шатра и взглянул в упор на Медба.

— Мой кровный брат умер по приказу лорда Медба. Я не могу вызвать его на личный поединок. Но я требую, чтобы Совет предпринял действия по наказанию за это отвратительнейшее преступление.

Впервые после того, как он приветствовал Габрию, Медб заговорил.

— Глупцы, — тихо прошипел он.

Он протянул руку вверх ладонью и заговорил. Его голос мягко подчинял себе, как будто он обращался к группе взбунтовавшихся детишек.

Габрия удивленно взглянула на Медба, так как его голос внезапно оборвался, и все мужчины повернулись к нему, чтобы слушать. Их лица были пусты, а глаза, казалось, устремлялись в его сторону. Девушка взглянула на Этлона. Он тоже не сводил глаз с Медба с восторженным вниманием. Даже люди Медба тянули шеи из-за его спины, чтобы услышать, что он теперь скажет.

— Вы что, слабовольные девицы, которые должны замечать каждое слово, которое промямлит простой парень? По причинам, в которые я не могу вникать, на меня несправедливо возводят обвинение в наиболее грязном преступлении. У меня не было причин убивать Корин. Они были нашими собратьями. Стал бы я отрубать себе пальцы? — Он издал обиженный возглас. — И для чего? Его земли лежат вне пределов досягаемости моих всадников. Это абсурдно. — Он поудобнее уселся на своей подстилке и скривил в улыбке губы: — И все же я не могу понять, как этот мальчишка смог обмануть вас своей небылицей. Вас ослепили красный плащ и горячий воздух. Мальчик был хорошо обучен Сэвриком, не так ли?

Мужчины забормотали что-то про себя, их глаза были по-прежнему прикованы к Медбу. Его слова имели значение для них. Аргументы Габрии и Сэврика начали таять, как лед под жаркими лучами солнца. Голос Медба был так приятен, его слова звучали так логично. Он не мог причинить вред Корину, это явно были изгнанники, действующие сами по себе. Этлон тоже казался озадаченным и гадал, не ошибся ли его отец.

Габрия почувствовала замешательство. Она знала, что Медб лгал, но его слова были правдивы, а тон такой искренний, что ей хотелось верить ему. Что-то странное происходило в ее сознании, и она отчаянно старалась найти причину этого.

— Мне остается только гадать, почему лорд Сэврик старается возложить вину на меня. Я ничего ему не сделал. — Медб помолчал, как бы в задумчивости, давая воинам почувствовать его оскорбленную невинность. — И все же, если я буду смещен этим прославленным Советом, кто позаботится об интересах моего клана? У меня нет сына. Проявит ли мой внимательный к другим сосед милосердие и будет ли присматривать за владениями Вилфлайинга, пока не будет избран новый вождь?

Сэврик старался произнести хоть слово, но казалось, что он потерял голос. Разъяренный, он шагнул в сторону Вилфлайинга. Медб поднял руку, и Хулинин внезапно остановился, как будто уперся в стену.

Медб продолжил свою речь, медленно, смакуя каждое слово:

— Я не единственный, кому угрожает алчность лорда Сэврика. Даже Турик может попасться на его обман. Он уже строит планы, как опрокинуть племена и присвоить южные предгорья Дархорна, земли, которые граничат с моими!

Внезапно Габрия засмеялась. Этот человек, восседающий на своей подстилке, раздувшийся от своего непомерного высокомерия, смеет чернить другого человека обвинениями в обмане и алчности? А эти воины, обманутые чарами Медба, сидят, как загипнотизированные лягушки, ловящие каждое слово. Это было больше, чем могла вынести многострадальная выдержка Габрии. Воздействие чар Медба на ее сознание улетучилось, она оглянулась вокруг и снова засмеялась.

Ее издевательский смех, в котором не было веселья, резкий от разочарования, как ножом вспорол оцепенение людей. Они удивленно зашевелились, виновато глядя друг на друга. Когда чары нарушились, Сэврик дернулся всем телом и чуть не упал. Сет подскочил и поддержал его.

Медб недовольно нахмурился и метнул в сторону Габрии оценивающий взгляд. Он поманил двух своих стражников, отдал шепотом приказ и снова повернулся к вождям, чтобы продолжить внедрять в их сознание свои мысли. На этот раз он отказался от чар и стал разжигать страсти, которые, он надеялся, повергнут Совет к его ногам. Два его стражника выскользнули из шатра.

— Корин, — обратился Медб к Габрии. — существуют важные причины для того, чтобы несовершеннолетние юноши не допускались на Совет, твоя выходка служит одной из этих причин. Пожалуйста, продолжай.

— Итак, ты признал мою кровь, — ответила она, держа свой плащ в поднятой руке, — а я скоро узнаю твою.

Так как волшебник был недосягаем для настойчивое желание отомстить полыхало в ее мозгу, не находя выхода. Оно вытеснило все ее обычные чувства, заменив их слепой безрассудностью.

Малех виновато посмотрел на Сэврика, пропустив незаметное движение руки Медба. Но Сет увидел его и узнал в нем создание колдовских чар. Он быстро наклонился к Габрии.

— Возьми это, — прошептал он и сунул ей в руки маленький шар. — Держи его при себе.

Габрия раскрыла ладони и обнаружила белый каменный шар, покрытый затейливой резьбой. Он был полый внутри, и в нем были видны, вложенные друг в друга, еще три шара. Прошло некоторое время, пока она узнала предмет, и тогда она чуть не бросила его. Нарушивший клятву дал ей колдовскую камеру. Но когда она подняла глаза, она также заметила странное движение руки Медба.

В воздухе внутри шара раздалось короткое жужжание, один из воинов прихлопнул воображаемую муху, а Габрия ощутила слабое давление в голове. Затем оно пропало, и Габрия вздохнула с облегчением. Она не могла придумать ничего лучше, чем обмануть гнев волшебника. Своим безрассудством она почти заплатила за это. Габрия спрятала колдовскую камеру под своей туникой и метнула в Медба взгляд, полный ненависти.

Медб поймал ее взгляд и досадливо наморщил губы. Он видел, как Сет передал что-то юноше, и теперь он знал, что это было. Его не удивило, что у Нарушивших клятву все еще были какие-то вещи, оставшиеся от древних волшебников, но он был раздражен, что жрец передал один из них постороннему и что камера так хорошо служит юноше. В этом было что-то очень странное. Странным был уже тот факт, что юноша остался жив. Изменники клялись, что они убили Датлара и всех его сыновей. Очевидно, они были невнимательны.

Малех прервал его размышления:

— Сэврик, пусть юноша помолчит, или он должен будет покинуть Совет.

Мужчины все еще обдумывали слова Медба, и Кошин гневно задал вопрос:

— У тебя есть подтверждение твоих нелепых обвинений в адрес Сэврика?

Сэврик скрестил руки:

— Твоя заносчивость изумляет меня, Медб.

— Только когда есть подходящий предлог, — ответил Медб. — Может быть, это убедит тебя.

Внезапно у шатра возникла суматоха, и два стражника Медба вошли, волоча молодого воина, одетого в изорванную, грязную мантию, которая когда-то принадлежала турику. Когда воины бесцеремонно швырнули его к ногам Малеха, Этлон издал восклицание и подскочил к отцу. Остальные старались разглядеть, кто был этот человек. Только Медб наблюдал за Сэвриком, чтобы проследить за его реакцией. Молодой мужчина слабо шевелился на ковре, он дергался всем телом, как будто стараясь избежать воображаемых ударов, руки были судорожно сцеплены. Он катался, издавая стоны, и смотрел диким взглядом в крышу шатра.

— Пазрик, — печально прошептал Сэврик.

Изможденное лицо воина было покрыто синяками и коркой запекшейся крови, казалось, что его усохшая кожа обтягивает кости. Этлон опустился на колени около него и старался усадить его. Пазрик в ужасе вздрагивал от прикосновений вер-тэйна и старался уползти, но его избитое тело не слушалось его, и он кружился, невнятно бормоча, вокруг очажной ямы.

Этлон встал.

— Что ты с ним сделал?

— Я? — Медб выглядел оскорбленным. — Мои люди нашли его уже таким. Он полз в пустыне и был уже на краю гибели. Турики оставили его умирать.

— И это твое доказательство? — сказал лорд Феррон. Лицо вождя Эмнока было серым, как его плащ, — Эту развалину ты спас из заброшенных земель? А разве у тебя в Вилфлайинге нет знахаря?

Медб пожал плечами на последний вопрос.

— Вы не узнали его? Это неоценимый Пазрик, второй вер-тэйн Хулинина. Взгляните на его шею. Вот что они сделали в ответ на предательскую низость, которая не заслуживает честного удара меча.

На мгновение Пазрик поднял голову, и все увидели, что его шею опоясывала как ошейник кровавая полоса. Темно-красная плоть выступала повсюду по краям этой метки, а горло покрывали сочащиеся раны, похожие на следы когтей.

— Кожаный ремень, намоченный в воде, — разговорчиво пояснил Медб. — По мере того как солнце высушивает его, он медленно душит свою жертву.

— Это ничего не доказывает, — произнес лорд Кошин.

Медб хлопнул в ладоши:

— Собака! Каково было твое задание к Турику?

Пазрик съежился от страха. Его глаза обезумели и округлились от ужаса. Он силился издать звуки своим израненным горлом:

— Предложить им договор.

— Какой договор? — требовательно спросил Медб.

Остальные воины нервно шевелились, не в силах помочь, и наблюдали за Медбом, Сэвриком и Пазриком. Четверо Нарушивших клятву понимающе переглянулись.

— Продать землю, — прохрипел Пазрик. Он прикрывал голову руками. От усилий, которые он прилагал, чтобы ответить, у него выступили слезы.

— Какую землю? — безжалостно настаивал Медб.

— Их священную землю… южные предгорья… на земли реки Алтай.

— Это невозможно, — закричал лорд Квамар. Его клан хорошо знал Турик, так как зимний лагерь Ферганан находился на юге, у реки Алтай. — Они никогда не заключат подобный договор.

— Бассейн Алтай принадлежит Вилфлайингу, — напомнил им Медб, хотя знал, что они прекрасно это помнят. — И все же Сэврик чувствует, что эта земля свободна или будет такой для его безраздельного владения.

Сэврик не обращал внимания на оскорбительные обвинения Медба и растущую вокруг растерянность. Вместо этого он разглядывал лежащее безжизненной грудой тело Пазрика. Вер-тэйн скорее бы умер, чем умышленно солгал о своей чести, своем лорде или своей миссии. Он действительно был послан на переговоры с племенами Турика, но только для того, чтобы найти взаимно приемлемое место встречи для обмена скотом, и Сэврик сомневался, что это люди из племен нанесли какие-либо из ужасных ран Пазрика. Они имели с ним дела раньше и уважали его честность. Но Медб, также хорошо осведомленный о честности Пазрика, должно быть, захватил его на обратном пути и превратил его сознание в пресмыкающуюся от страха груду лжи, чтобы подчинить себе Совет. Глядя в лицо Пазрика, Сэврик задавался вопросом, насколько сильно повреждено сознание второго вер-тэйна. Казалось, запавшие глаза воина обращены на внутреннюю боль, которая контролировала каждое его слово, боль, почти очевидным источником которой был Медб.

Сэврик проглотил комок. Никто не сомневался в отваге вождя во время битвы, но волшебство было внушающей ужас тайной, с которой он никогда не сталкивался. Его приводило в содрогание безрассудство собственной идеи раздразнить Медба, и ему была ненавистна мысль использовать для этого Пазрика, так как это была отличная возможность заставить Медба продемонстрировать, что его силы могут привести к чьей-то смерти. К сожалению, это был единственный шанс до такой степени напугать вождей, чтобы заставить их объединиться против Медба.

— Лорд Сэврик, ты посылал этого человека к Турику с предложением договора? — спросил лорд Малех с неудовольствием. Он быстро терял контроль над собранием и чувствовал это.

Бросив на сына предостерегающий взгляд, Сэврик ответил:

— Конечно. Не секрет, что у нас есть дела с Турином.

— Относительно скота, а как насчет земли? — спросил Феррон.

Сэврик качнул головой:

— Южные холмы не подходят для ящериц, а только для лошадей.

— И все же там есть река Алтай, а редкие травы являются отличным кормом для таких коз, как у вас, — заметил Брант. — Но ты не ответил на обвинение. Ты предлагал обменять бассейн Алтай на землю Турика?

— Какое это имеет значение, если даже и предлагал? — произнес Сэврик с глубоким презрением. Он крупными шагами подошел к Медбу, не обращая внимания на стражников Вилфлайинга, и драматическим жестом указал на сидящего человека. — Взгляните на него. Это бесполезная развалина. Он доживет до следующей зимовки, только если боги это позволят. Он не может передвигаться без своей подстилки и выжить без посторонней помощи. Он является только бременем для своего клана. И он — вождь! Он обязан следить за благополучием стад, подготовкой верода и выживанием своего клана. Ни один здоровый воин в его клане не будет долго мириться с его слабостью, и вскоре среди них начнутся раздоры. Если он действительно заботится об интересах своего клана, он откажется от своей власти и примет нового вождя, избранного Советом.

Несколько человек громко выразили свое согласие, а Брант грубо высморкался, демонстрируя свое презрение. Бледные щеки Медба покрылись пятнами, а руки задергались на коленях.

Сэврик усилил давление. Медб покалечился меньше года назад, и Сэврик чувствовал, что душевные раны его еще не залечились. Преодолевая свою тревогу, он сыпал соль на раны Медба.

— Отрекайся, Медб, — насмехался он. — Ты — безногий паразит на теле твоего клана. Даже изгнанники не желают тебя.

Этлон, наблюдающий за Пазриком, резко отскочил в тревоге. Взгляд молодого воина был полон ненависти, а лицо исказилось животной яростью. Он зарычал, и звук тут же оборвался. Сэврик услышал предостережение и понял, что его уловка сработала. Пазрик освободился от мысленного контроля Медба.

— Признай это, Медб. Оставь свой клан. Они не желают тебя. Ты не подходишь для того, чтобы управлять таким хилым кланом, как Вилфлайинг, оставь себе одну империю.

Последние слова Сэврика подействовали как спичка, поднесенная к пороху. Собрание взорвалось буйными криками, оскорбительной руганью и неистовыми отрицаниями.

Медб сидел выпрямившись на своей подстилке, сверля взглядом своих темных глаз вождя Хулинина. Несмотря на его покалеченные ноги, казалось, что он господствует в огромном шатре, когда он протянул руки, отдавая приказ своим стражникам. Габрия и Нарушившие клятву вскочили на ноги, чтобы защитить Сэврика, а Этлон, доставая меч, заслонил отца.

Медб презрительно засмеялся:

— Вы просто скулящие глупцы. Вы кусаете меня за пятки и никогда не видите правды. Я устал…

Медб не успел ничего добавить. Сумасшедший крик заглушил его голос. Пазрик с трудом выпрямился. Его распухшие губы растянулись, открывая зубы, его мантия бешено крутилась вокруг избитого тела. С невероятной скоростью он вскарабкался на очаг и прыгнул на Медба.

Этлон вцепился в него.

— Нет, Пазрик!

Но истрепанная мантия Пазрика расползлась под руками вер-тэйна. Молодой воин освободился и вцепился Медбу в горло.

Внезапно сверкающее синее пламя полыхнуло в шатре; оно ударило в Пазрика и повергло его на пол. Габрия закричала от страшной догадки: Медб использовал Силу Трумиана. Все остальные замерли от ужаса.

Медб медленно наклонился вперед и произнес странную команду. Бледное, медного цвета силовое поле начало образовываться вокруг него.

— Теперь вы все узнаете свой удел, — произнес он. — Кланы будут мои, или я высвобожу колдовские силы и уничтожу любого мужчину или женщину и ребенка, которые будут носить имя клана.

— Боги! — прошептал Кошин.

— Как? — спросил Малех дрожащим голосом.

Сет ответил, заговорив впервые. Было слишком поздно теперь их предостерегать. Это было поздно уже тогда, когда они вошли в шатер Совета.

— Он владеет Книгой Матры.

Медб перевел свой темный взгляд на Нарушивших клятву.

— И, несмотря на ваш неудобный отказ перевести кусок, который был мне нужен, я освоил больше волшебства, чем ваши хилые умишки могут вообразить. И поостерегитесь, любители хлыста, скоро я буду владеть всеми вашими книгами, а ваша Цитадель будет разрушена.

Полупрозрачный купол вокруг волшебника был почти завершен, и Медб указал на тело Пазрика:

— Забери своего пса, Сэврик. Он хорошо послужил нам обоим. А затем считай свои дни. К следующей встрече я буду править кланами. Этот Совет окончен.

Медб указал своей страже, и четверо подняли подстилку. Купол парил вокруг него. Медб высокомерно оглядел всех, как будто одним взглядом демонстрируя им судьбу. Он едва кивнул Бранту. Этлону и Нарушившим клятву он выказал только презрение. По приказу Медба носильщики понесли его к выходу. Минуя Габрию, он — прорычал:

— Ты последний Корин, мальчик. Не надейся продолжить род.

Вилфлайинг покинул шатер, и Совет распался. Лорд Феррон выскочил из шатра раньше, чем кто-либо успел остановить его. Остальные вскочили на ноги.

— Это Медб серьезно? — слабым голосом спросил Малех.

Кошин развел руками:

— Одни боги знают. Вы видели его.

Сет произнес безразлично:

— Он приобрел власть над колдовскими тайнами. Что, как вы думаете, подобный человек будет делать с такой силой?

Этлон встал на колени около Пазрика и осторожно надавил пальцами под его отвалившейся челюстью.

— Он мертв, — тусклым голосом произнес он.

Сэврик кивнул:

— Он уже был мертв, когда Медб представил его нам.

Габрия сняла плащ и накрыла им тело Пазрика. Она была тяжело потрясена, и алая шерсть дрожала в ее руках, когда она опускала ее на избитое лицо Пазрика.

В ее сознании полыхало воспоминание о синем пламени. Раньше Сила Трумиана была только словом на устах Пирса да тревожащим дурным сном. А теперь Габрия ее увидела. Она была реальностью, сила, которая убивала по призыву человека.

Габрия помедлила. Крошечная мысль пробилась через ее отчаяние. Это был зародыш дикой, пугающей идеи, и все же он снова возбудил ее было умершие надежды. Может быть месть не совсем ускользнула из ее рук.

— Ты был прав, Габрэн, не так ли? — с горечью произнес лорд Джол. Казалось, он быстро состарился за этот короткий день. — Медб приказал уничтожить Корин.

Габрия кивнула. Мужчины внезапно затихли, как будто не хотели разделить друг с другом отчаяние.

— Да, он сделал это! — ответил Сэврик, поворачиваясь к нему лицом, — Чтобы дать урок всем нам и ослабить наше решение. Если он в этом преуспеет, тогда гибель Корина была бесчестной.

— Чего ты ждешь от нас? Борьбы с этим чудовищем? — требовательно спросил лорд Каурус. Его лицо было таким же красным, как его волосы.

— Да! — закричал Ша Умар. Он был вождем клана Джеханан и решил, что его клан изберет этот путь. Он стоял рядом с Сэвриком и грозил пальцем остальным вождям: — Наша жизнь зависит от этого. Медб еще не набрал полную силу. Сейчас самое время атаковать его — прежде, чем он распорядится своими силами.

Брант засмеялся:

— Атаковать? С чем? Лорд Медб уничтожит вас еще до того, как выстрелит первый лук. Единственная возможность уцелеть для кланов состоит в том, чтобы присягнуть ему на верность.

— Я никогда не позволю убийце-волшебнику с переломанными ногами управлять моим кланом! — Каурус бросил свою чашу с вином в очажную яму.

— Тогда мы должны собраться вместе. Мы должны объединить наши вероды для борьбы с ним, или мы должны погибнуть. — Сэврик чувствовал невысказанное сопротивление вождей, и он подавил возрастающее чувство отчаяния.

Брант изогнул в усмешке свои тонкие губы:

— И кто возглавит этот объединенный сброд? Ты, Сэврик? А когда ты отделаешься от Медба, ты подберешь его меч и займешь его место?

Вождь Шэйдедрона выступил вперед.

— А что насчет шайки изгнанников? Мы не имеем права оставлять наши кланы без защиты, — произнес лорд Малех.

Каурус согласился:

— Здесь у нас нет шансов устоять против Медба. Я думаю, мы будем в большей безопасности, защищая наши собственные владения.

— Лучше, чем раздираться между двумя алчными вождями, — произнес лорд Бабур, вождь Багедина, бросив взгляд на Сэврика. Бабур болел и очень мало выступал на собраниях Совета.

— Я по-прежнему думаю, что ему невозможно осуществить задуманное, — упрямо произнес Джол. — Кланы слишком далеко расположены друг от друга.

— Мы ни к чему не пришли. Совет окончен. — Малех прошествовал из шатра, стараясь не спешить, за ним последовали его вер-тэйн и советники.

Оставшиеся вожди уныло смотрели друг на друга. Брант важной поступью направился к выходу.

— Если кто-нибудь из вас желает поговорить со мной, я буду в своем шатре. Все знают, где он находится. — И он тоже вышел со своими людьми.

Кошин вздохнул и накинул на голову капюшон.

— Мало смысла в том, чтобы оставаться здесь и спорить с ветром, Сэврик. Кланы никогда не объединятся.

— Но он хочет, чтобы мы разбежались по своим норам, так что он сможет взять нас по одному. Мы должны попытаться действовать вместе, — убеждал Сэврик.

— Может быть. А может быть, нет. До свидания, Корин. Береги свою хуннули. — Кошин и его воины гуськом потянулись к выходу.

Не сказав больше друг другу ни слова, оставшиеся покинули Совет, гонимые стыдом и потрясением. Они еще не пришли в себя от того, что были свидетелями вопиющего и еретического использования волшебства в святилище шатра Совета. После двухсот лет укоренивших предубеждения и ненависти они видели перед собой воскресший объект их презрения. Впервые они были свидетелями жестокого недомыслия своих предков. Люди также испытывали отвращение от правды об уничтожении Корина и потрясшего всех заявления Медба о его намерении управлять кланами в качестве верховного правителя. Ужасающие возможности колдовства и логика аргументов Сэврика были утеряны от страха вождей за свои кланы.

Шатер мгновенно опустел. В нем остались только Нарушившие клятву и Хулинин. Сэврик уставился на вход, как будто стараясь вернуть остальных назад. Его глаза были холодны, а худое тело согнулось от страха. Габрия с Этлоном осторожно подняли тело Пазрика и вынесли наружу, где Нэра согласилась отвезти его назад в поселение. Сэврик и четыре представителя культа последовали за ними и ступили под жаркое солнце полудня.

Сет поднял свой хлыст, тщательно свернув его в руках:

— Наше путешествие было ни к чему. Было слишком поздно, чтобы предостерегать Совет.

— Благодарю тебя за попытку, — ответил Сэврик. — Ваша Цитадель сможет устоять перед атакой Медба?

— Какое-то время. Некоторые из старых камер еще действуют, но наша численность сокращается. В конце концов нас постигнет та же участь, что и вас, и Медб получит свободный доступ в архив.

— Вы могли бы сжечь книги.

Сет тряхнул головой:

— Тома волшебников трудно уничтожить, и мы бы не стали этого делать. В один прекрасный день они могут понадобиться еще кому-нибудь.

— Тогда хорошо их защищайте.

Сэврик наблюдал, как в лагере двигались люди. Некоторые сведения о событиях этого полудня уже распространились, так как никого из женщин не было видно, а мужчины двигались с нервной поспешностью.

Сет коротко переговорил со своими спутниками и обернулся к брату:

— Береги Корина. И себя.

Братья обменялись рукопожатием, затем Нарушившие клятву собрали свои хлысты и исчезли среди шатров.

Хулинин и хуннули молча несли Пазрика обратно в лагерь.

Глава 12

Время подтвердило худшие опасения Сэврика, так как собрание не пережило ночи. Этим вечером он отчаянно спорил с каждым из вождей, за исключением Бранта, стараясь объединить их против лорда Медба. К сожалению, в каждом из людей кланов слишком укоренились традиции поколений и упрямый индивидуализм. Большинство вождей были глухи к доводам Сэврика. Лорды всю ночь колебались, в то время как их кланы взволнованно бурлили. Правда о резне в Корине и волшебстве Медба обсуждалась вновь и вновь, при каждом повторении история обрастала новыми подробностями, пока факты и домыслы не сплелись в запутанный узел. Страх неудержимо распространялся по лагерям. К восходу лорд Джол спустил пурпурное знамя с шатра Совета и повел клан Мурджик к северу, в сторону дома.

Лорд Медб довольно наблюдал, как они уходят. Он был недоволен собой за то, что потерял выдержку и так рано раскрыл свою силу. Он планировал прежде всего взять под контроль Совет, а затем не спешить открывать свое волшебство, пока рукописи из Цитадели Крат не будут в его руках. Все это на самом деле не имело значения. Сейчас не было человека, который смог бы, независимо от его происхождения, быть верховным правителем, и если кланы решили вернуться в свои владения, а не сражаться вместе, так тому и быть. Это займет у него больше времени, чтобы сокрушить их, но в долговременном плане это будет означать более полную победу. Каждый клан будет поставлен им на колени в его собственном лагере, и каждый вождь будет вынужден капитулировать поодиночке.

Из двенадцати кланов только семь представляли проблему для Медба. Он мысленно перечислял: Медб захватил контроль над Вилфлайингом шесть месяцев назад, после своего несчастного случая, с помощью объединенного оружия колдовства и страха; Корин был истреблен; Гелдринг был обязаны ему, благодаря предательству Бранта; Квамар сдал ему Ферганан сегодня днем, а скоро и Феррон приползет со своим Эмноком. Таким образом остаются только Шэйдедрон, Мурджик, Рейдгар, Дангари, Джеханан, Багедин и, конечно, Хулинин. Если все пройдет гладко, Нарушившие клятву скоро будут уничтожены, и к весне Совет вождей прекратит свое существование.

Конечно, некоторые из вождей были чрезмерно упрямы. Лорд Каурус, вождь Рейдгара, был темпераментной горячей головой, к тому же еще и свирепым бойцом и человеком, всецело преданным своему клану. И пока Кошин, вождь Дангари, молод, с ним нельзя обращаться беззаботно. Нет, что необходимо, так это демонстрация, которая сломит их дух и бросит вождей к его ногам, демонстрация, которая вознаградит гордость Медба и даст ему глубокое удовлетворение: уничтожение Хулинина. Со смертью Сэврика и ослаблением могучего Хулинина до численности, которой легко управлять, остальные вожди быстро поймут свою смертельную ошибку.

Разгром Хулинина позволит также Медбу завершить уничтожение Корина. Этот мальчишка, Габрэн, был досадой и представлял собой неспрятанный конец. Медб не любил неспрятанных концов. Он собирался говорить об этом с вожаком изгнанников, как только они появятся. Такая небрежность непростительна.

* * *

На следующее утро торговцы, прочитав признаки войны на лицах людей, упаковали свои товары и быстро исчезли. К полудню Шэйдедрон собрал свои стада, чтобы отбыть.

Плечи лорда Малеха поникли, когда он спустил свое черное знамя, и он виновато взглянул на Сэврика. Не сказав ни слова и не сделав ни одного прощального жеста, он оседлал свою лошадь и повел Шэйдедрон на юг. Лорд Феррон, едва дождавшись темноты, проскользнул, исполненный страха, в лагерь Вилфлайинга и преклонил колени перед Медбом, принеся ему клятву верности от имени клана Эмнок.

К исходу второго дня, после того как распался Совет, оставшиеся кланы разделились на вооруженные лагеря, полные гнева и подозрений. Хулинин оставался в одиночестве на дальнем берегу Айзин.

Только Этлон и Сэврик пересекали реку для переговоров с другими кланами. Они отчаянно старались убедить Кауруса, Ша Умара, Бабура и Кошина объединиться с ними, так как с присоединением клана Эмнок силы Медба стали преобладающими. Уже пошли слухи, что Медб привел больше людей в свой лагерь, включая и банду изгнанников.

Но Каурус втайне ревновал к богатству и власти Сэврика. Он не доверял лидерство над объединенными силами Хулинину, но и не хотел возлагать эту ответственность на себя. Магия Медба напугала Кауруса больше, чем он осмеливался признать. Наконец он тоже собрал свой караван, и клан Рейдгар отправился в свои владения рядом с внутренним морем Танниса.

Кошин отказался связывать себя тем или иным выбором. Он совсем недавно стал вождем и не мог решить, что лучше для его клана. Он слушал, наблюдал и выжидал, прежде чем окончательно выбрать свой путь.

Лорд Бабур тоже колебался между доводами Сэврика и угрозами Медба. Его болезнь усиливалась, и он знал, что у него нет сил вести долгую войну. Но этой ночью он умер, некоторые говорили, что от своей собственной руки. Его молодой сын Рин немедленно вышвырнул эмиссара Медба из своего шатра и пошел к Хулинину с целью объединиться. Ша Умар, старинный друг вождей Багедина, пришел вместе с Рином и обещал помощь Джеханана Сэврику.

Даже с обещанной помощью двух кланов, эти дни для Сэврика и Этлона были долгими и горькими, и напряжение стало сказываться на всем клане. Пазрик был отправлен в Холл Смерти на погребальном костре, который Сэврик разжег ночью, чтобы быть уверенным, что все собравшиеся здесь видят его. После бурной ссоры с Этлоном из-за того, что он не сказал ей о покалеченных ногах лорда Медба, Габрия проводила большую часть своего времени, сидя на берегах реки Айзин.

Кор, напротив, чувствовал себя превосходно в напряженной атмосфере, царящей в лагере, и его словесные атаки на Габрию становились все более злобными и хитрыми. Только Нэра удерживала его на расстоянии, и Габрия гадала, как скоро он наберется отваги, чтобы сменить свое оруяше с языка на меч. Это будет несложно — убить ее под покровом ночи и свалить все на агента Медба. Она держала при себе свой кинжал и после наступления темноты оставалась в шатре Пирса.

В течение дня у Габрии было мало дел, и время тянулось бесконечно. Она часами валялась на поросшем травой берегу реки под жарким солнцем и старалась привести в порядок свои мысли. Потрясение и досада от потери своего шанса сразиться с Медбом не уменьшились, и Габрия обнаружила, что она снова и снова рассматривает возможности использования волшебства. Полгода назад она бы пришла в ужас при одном предположении о колдовстве, но за это короткое время она потеряла свой клан и столько раз столкнулась с волшебством, что это ей даже не могло представиться возможным. Ее представления о магии за это время сильно изменились, о чем свидетельствовала ее готовность даже разобраться в ней.

И все же в душе она не могла решить, есть у нее или нет настоящего таланта волшебства. У Пирса были свои теории, и Габрия удачно угадала истинную сущность броши, но все это не давало ей абсолютной уверенности. И если у нее есть такой талант, что ей с ним делать? Некому было научить ее, и у нее не было знаний, чтобы использовать Книгу Матры или рукописи из архивов Цитадели Крат. У нее могла быть врожденная способность, но если ее не оттачивать, она будет бесполезна. Пирс не мог ей помочь — он знал слишком мало — и Нэра не была обучена правилам волшебства и только могла защищать ее от других. Проблема была подобна мечу в руках женщины. Габрия посмеялась над этой аналогией: она прекрасно владела мечом.

Габрия все еще размышляла над дилеммой, когда они с Нэрой возвращались в лагерь к вечерней трапезе. Кор пропал, и Габрия наслаждалась передышкой, медленно идя в сторону шатров. В этот вечер лагерь был неестественно тихим. Казалось, люди передвигались, постоянно озираясь вокруг. Дым от обеденных костров лениво поднимался и повисал над головами в неподвижном воздухе. Собаки, тяжело дыша, лежали в тени шатров.

На востоке, вдалеке, две огромные темные грозовые тучи громоздились над холмами как две одинаковые зубчатые башни перед стеной серых облаков. Заходящее солнце выгравировало на снежно-белых верхушках грозовых облаков золотые короны и розовые, пурпурные и лавандовые мантии. Глубоко в недрах туч беспрерывно сверкали молнии, предупреждая о силе наступающей бури.

В этот вечер были выставлены дополнительные часовые, а стада были переведены поближе под укрытие бортов долины. Остальные мужчины проверяли столбы и укрепляли растяжки шатров. После вечерней трапезы костры были погашены. По мере того как сгущались сумерки, штормовой фронт приближался, и стали видны сверкающие проблески или злые вспышки молний, которые сопровождались треском, как удары хлыстов Нарушивших клятву.

Габрия беспокойно присела на землю перед шатром Пирса, наблюдая за приближающейся бурей. Пирс был на другом краю лагеря, помогая женщине в родах: Сэврик был с Кош ином, а Этлон объезжал стражу. Габрии больше бы хотелось быть там с мужчинами, чем сидеть в лагере. Что угодно было бы лучше, чем ее раздражающее, огорчительное одиночество.

Порыв ветра взъерошил ее волосы. Внезапно ветер стих.

Вскоре гром стал слышнее. К тому времени, когда наступила ночь, раскаты стали непрерывными. Молнии беспрерывно сверкали в небе, сопровождаемые постоянным грохотанием. Затем молния ударила в старый тополь у реки, повалив его на землю. Гром разорвал тишину ночи, и первые капли дождя брызнули на землю. Габрия спряталась в шатер.

Она сидела в темноте и прислушивалась к тому, как шатер трепетал на ветру, натягивая крепления, и к звукам бури, проникающим даже сквозь толстый войлок. Обычно она любила бури и наслаждалась их диким буйством. Но этой ночью она сжалась на стуле, испытывая странное чувство страха.

Неистовство бури нервировало ее. Она вскакивала от каждого удара грома и дико оглядывалась вокруг, когда молния освещала внутренности шатра. Наконец она заползла на свой матрас, натянула одеяло до самого подбородка и лежала, вздрагивая и пытаясь уснуть.

Какое-то время спустя Габрия проснулась от ужаса. Лежа неподвижно и стараясь унять свое прерывистое дыхание, она напрягала все свои чувства, чтобы уловить, что ее напугало: слабый звук, или движение, или запах, доносящиеся непонятно откуда. Она поняла, что некоторое время спала, так как буря перешла в равномерный дождь, а гром ослабел.

Затем уголком глаза она заметила колебание полузадернутой занавески, как будто ее задели снаружи. Она осторожно потянулась рукой к кинжалу, сердце бешено колотилось в горле. Но, прежде чем ее пальцы нащупали лезвие, темная фигура метнулась из-за занавески, как раз в тот момент, когда снаружи сверкнула молния. В мгновенной вспышке Габрия увидела мужчину, напавшего на нее, и уловила блеск стали в его поднятой руке. Ее первая мысль была о Медбе. Он пытается выполнить свое обещание с помощью наемного убийцы.

— Нет! — взвизгнула она в ярости и попыталась завернуть матрас, но ей помешало одеяло.

Нож не попал в цель и полоснул ее по правому боку, скользнув вдоль ее ребер. Мужчина гневно заворчал и в ярости замахнулся для нового удара. Сражаясь с одеялом и своей запутавшейся одеждой, Габрия почувствовала, как ей в бок как будто воткнули горящую головню, и от боли ее ярость возросла. Медб не отделается от нее таким легким способом. Она сдернула одеяло, бросила его в темную фигуру и потянулась за кинжалом. Мужчина выругался, так как одеяло помешало его намерению, затем отбросил его в сторону.

— Я доберусь до тебя, маленький трус, — прорычал он и вцепился в ее плечо.

Кор. Это был Кор, а не агент Медба. Габрия была так поражена, что опустила свой кинжал и отбросила его в сторону. Воин выронил свое оружие и рывком развернул ее лицом к себе. Она почувствовала, что ее кинжал лежит под ее спиной. Габрия прекратила борьбу и уставилась в лицо Кора, туманным пятном виднеющееся в темноте. Белки его глаз поблескивали, а зубы обнажились в гримасе ненависти.

Он встряхнул ее:

— Я знаю, что ты ужасный трус, ты даже не борешься, чтобы спасти свою ничего не стоящую шкуру. Ну, я достаточно ждал, чтобы сделать это. Ты думал, что ты такой сильный, превратив меня в половину мужчины, непригодную ни для чего!

Он потянулся к ней, его дыхание отдавало крепким вином.

Габрия извивалась, стараясь держать кинжал скрытым за спиной. Вина и жалость, которые она почувствовала к Кору, полностью исчезли, и она снова пристально смотрела на него, угадывая его намерения. Кор швырнул Габрию на колени и запрокинул ее голову, открыв горло.

— Я следил за тобой и выжидал. Сегодня некому спасать твою шею. — Он сильнее запрокинул ее голову через свое согнутое колено, пока ее позвоночник не заскрипел, а шея не завизжала протестующе. — Ты смотри, одним быстрым рывком я могу сломать твою спину и оставить тебя мертвой, или еще лучше, совсем как этот Вилфлайинг.

Прежде чем Габрия смогла прореагировать, Кор рывком поднял ее и ударил кулаком в лицо. Его кулак врезался ей в глаз, и она упала на матрас, в ошеломлении от боли и удивления. Она закрыла глаза и конвульсивно сглотнула. Ее кинжал лежал у нее под задом.

Кор дал ей пощечину:

— Смотри на меня, ты, трус свинорылый. Я хочу видеть твою мольбу, прежде чем я сломаю тебя.

Габрия вскинула голову, забыв о боли в захлестнувшей ее волне гнева и отвращения от этого сумасшедшего, который избивал, высмеивал, оскорблял и угрожал ей слишком часто. Ее зеленые глаза полыхнули, а рука обхватила рукоять кинжала:

— Уползай в нору, евнух.

Кор зарычал. Его темная фигура качнулась, затем он с ожесточением вцепился обеими руками Габрии в горло, забыв о кинжале в жажде убить Корина голыми руками. Его пальцы вдавились ей в дыхательное горло, а ногти расцарапали кожу. Стараясь вытащить кинжал из-под их дерущихся тел, Габрия почувствовала, что легкие загорелись от невозможности вдохнуть.

Издавая невнятные стоны, Кор нажал сильнее и злобно оскалился. Габрия вцепилась одной рукой в его железный захват. Но Кор не видел ее второй руки. С яростью и отчаянием она подняла лезвие и вонзила его Кору в живот. На этот раз сомнений не было в присутствии или происхождении синего пламени.

В темноте Габрия видела ауру, созданную ее рукой и скользнувшую по кинжалу в тело Кора. Он сильно дернулся и схватился за нож с выражением ненависти и неверия. Его глаза округлились, и он рухнул на нее. У Габрии перехватило дыхание, и она потеряла сознание.

* * *

Габрию привел в сознание свет. Маленький кружок желтого света проник через ее полуоткрытые веки и вырвал ее из бессознательного состояния. Следующее, что она почувствовала, была боль. Затем боль хлынула в голову и вниз по шее и боку, пока каждый избитый мускул и порез бешено не запульсировали. Тяжесть, которая, как она помнила, придавила ее грудную клетку, исчезла, и она слышала, как кто-то двигался вокруг нее. Габрия напряглась, думая, что это Кор, но кто-то осторожно приподнял ее голову и прижал к губам чашку. Она почувствовала сладость собственного вина Пирса и успокоилась. Вино согрело ее покрытое синяками горло и мягко скользнуло в желудок, откуда оно растеклось вместе с излечивающим теплом по всему телу.

Габрия медленно открыла глаза — или глаз, так как один глаз так опух, что она едва смогла приподнять веко. Шар света мгновение качался, а затем сфокусировался, оказавшись маленькой лампой, висящей на столбе. Она скосила глаза на свет, затем взглянула выше, в лицо Пирса. Знахарь казался странно расстроенным, и Габрия слабо улыбнулась ему. Снаружи ветер утих, и дождь ровно моросил.

Пирс дал девушке допить ее вино, потом помог ей улечься на тюфяк, потом заговорил:

— Несчастная судьба, постигшая твой клан, кажется, не касается тебя.

— Где Кор? — пробормотала она.

Пирс оглянулся.

— Он мертв. — В его голосе не было осуждения, только печаль и сожаление, что ее вынудили к этому.

Свет и усилия держать глаз открытым были слишком велики для Габрии, и ее веки закрылись. Она глубоко вздохнула, желая знать, что думает Пирс. Столько времени разделяя с ним шатер, Габрия полюбила знахаря и надеялась, что это чувство было взаимным. Ее рука нащупала его руку:

— Я видела ее, Пирс. На этот раз я видела ее. Такая же синяя, как и удар Медба, который убил Пазрика.

Рука Пирса поймала ее руку и крепко сжала. Он с несчастным видом посмотрел вниз на избитое лицо девушки. Она выглядела такой юной, слишком юной, чтобы нести такое бремя. Знахарь встал и достал свои принадлежности из деревянного сундука, нацедил еще вина и разложил вещи на матрасе Габрии. Пирс осторожно убрал ее тунику и изучил длинный, рваный порез на ее боку.

Габрия держала чашу с вином и слушала, как он трудится. Она была озадачена тем, что он ничего не сказал. Может быть, на этот раз его неодобрение перевесило его хорошее отношение к ней, и он решил не рисковать своей жизнью, чтобы защитить ее. Габрия не будет винить Пирса, если он выдаст ее: волшебство было слишком серьезным преступлением, чтобы его скрывать.

Странно однако, Габрия не испытывала больше никакого ужаса перед реальностью своей способности. Теперь, когда это подтвердили ее собственные глаза, она отнеслась к этому, как к какой-нибудь неизлечимой болезни, с которой надо смириться, если хочешь уберечь свое нормальное психическое состояние. Маленькая часть ее тряслась от ужаса перед тем, что она действительно является волшебницей, но она спрятала эту часть за стеной решимости к самосохранению. Габрия обнаружила, что трудно поверить в то, что она может быть такой равнодушной к этой столь еретической способности, но, может быть, месяцы тайного страха и раздумий придали ей смелости для того, чтобы окончательно смириться с этим.

— Ты не слишком разговорчив, — наконец обратилась Габрия к Пирсу.

Он промывал ее рану и старался работать осторожно.

— Одно дело подозревать магию, совсем другое — встретиться с ней лицом к лицу.

Она снова вздохнула и сказала:

— Я не уверена, что я хочу этого. Я кажусь такой же, как Медб. Значит ли это, что я превращусь с помощью магических сил во что-то жестокое и развращенное? Собираюсь ли я стать злой королевой на стороне Медба?

— Магия сама по себе не является злой. Она просто так же добра или зла, как ее владелец, — мягко ответил Пирс.

— Жрец моего отца не получал удовольствия, говоря нам это. Он, бывало, перечислял нам множество случаев продажности магии.

— Магия может быть продажной. Это соблазнительная сила, — сказал Пирс, стараясь, чтобы это выглядело непреднамеренно. — Мою дочь пытали и казнили за то, что она якобы убила мэра Пра-Деш с помощью волшебства.

Габрия от удивления открыла рот:

— Почему?

Пирс устремил взгляд в пространство:

— Моя дочь вышла замуж за младшего сына мэра против моей воли. Мэр был правителем Пра-Деш, а его семья представляла собой злобную, наносящую удары исподтишка шайку воров. Приблизительно через год после свадьбы жена мэра отравила его, и после его смерти ей понадобился козел отпущения. Под рукой оказалась младшая невестка, так что жена сфабриковала какие-то доказательства и обвинила мою дочь в убийстве мэра с помощью магии.

Пирс описывал судьбу своей дочери спокойно, но Габрия чувствовала, что гнев в его сердце еще не угас:

— Ты говорил, что я напоминаю тебе ее. Она была волшебницей?

— Нет! — он с яростью выплюнул это слово.

— А я волшебница.

— Так может показаться.

Пирс больше ничего не сказал и закончил перевязывать ее бок. Она беспокойно следила за ним.

Тут в шатер ворвался Этлон, стряхивая с одежды воду и счищая грязь со своих измазанных башмаков.

— Какие проблемы, Пирс? — спросил он. Он расправлял свой промокший плащ и, казалось, не замечал тело Кора, лежащее у стены шатра. Затем он взглянул вокруг: — О боги! Что случилось на этот раз?

Пирс бросил ему изогнутый кинжал. Он поймал его и покрутил в руках. На конце рукояти была вырезана голова волка.

— Кор пытался осуществить свою собственную мелкую месть, — произнес знахарь.

— Точно. Убить последнего Корина и взвалить вину на Вилфлайинг. Она ранена?

— Несерьезно.

Габрия болезненно улыбнулась вер-тэйну:

— Они не смогут так легко от меня избавиться.

— Что с Кором? — спросил Этлон.

Пирс кивнул на тело на полу, и Этлон повернулся, чтобы осмотреть его. Он изучил рану, затем откинулся на пятки и задумчиво посмотрел на мертвого мужчину.

— Твой кинжал должен действовать как пробойник, — заметил он.

Габрия напряглась. Она обеспокоилась, что Этлон что-то заподозрил. Он мог примириться с тем, что она владеет мечом и приняла мальчишечье обличье, но она знала, что он никогда бы не простил волшебства.

— Я думаю, так и было. Так бы было и с тобой, если бы тебя душили, — сказал Пирс.

— Если бы меня душили, — повторил Этлон, — я бы осудил уверенность в смертельном ударе. Этот тайный булавочный укол не должен был убить даже козу.

Пирс выглядел раздраженным:

— Он проколол его желудок, вер-тэйн. Это медленный способ убивать, но это так же эффективно, как перерезать горло.

Этлон скептически встретил взгляд знахаря и уже собирался ответить, когда увидел, как Габрия поморщилась, и впервые заметил, насколько она изранена. Он передумал и кивнул, перед тем как встать. До этого момента вер-тэйн не представлял, насколько близка была Габрия к смерти. Понимание этого потрясло его больше, чем он считал возможным. Этлон отвернулся.

— Я скажу отцу, что произошло, — пробормотал он и поспешил из шатра.

Пирс начал оборачивать горячую ткань, намоченную в соленой воде, вокруг шеи Габрии.

— Мой кинжал не проткнул его желудок, — прошептала Габрия.

— Этлону не доставит радости слышать это.

— Сэврику тоже.

— Тогда не будем беспокоить их правдой. — Пирс запрокинул голову и глубоко вздохнул: — Волшебство — это вещь, которую мало понимают в наше время, и, несмотря на старания кланов забыть его, оно будет сохраняться, неожиданно обнаруживаясь в наиболее неподходящие моменты, чтобы дать выход разрушению. Я считаю, что пришло время изменить это.

Зеленые глаза Габрии широко открылись:

— Ты имеешь в виду меня?

— Я просто предоставляю тебе возможность действовать так, как ты считаешь удобным. — Впервые Пирс успокоился и ласково взглянул на Габрию. — Я не думаю, что у тебя есть задатки королевы зла.

— Спасибо, — сказала она, выражая благодарность как за комплимент, так и за защиту.

— Благодари мою дочь. Каким-то образом ты являешься моей местью за глупость ее судей.

Вскоре Этлон вернулся с Сэвриком из лагеря Дангари, где вождь вел бесплодный спор с Кошином. Взгляд Сэврика был мрачен, а его глаза, горящие как черные угли, казалось, были устремлены куда-то в другое место, в то время как его мысль блуждала по многим тропинкам. Он взглянул на тело Кора и раны Габрии и сожалеюще кивнул головой, но его мысли уже явно устремились на что-то еще. Он кивнул сыну и вышел.

Этлон помедлил у входа, и на мгновение его глаза встретились с взглядом Габрии. К его облегчению, ее взгляд был чист, как весенняя вода; из глаз исчез ужасный блеск, который он видел в утро Совета. Но ее лицо выглядело таким печальным. В невысказанной боли ее глаз было что-то такое, что пронзило сердце вер-тэйна. Он печально пожелал спокойной ночи и закрыл за собой клапан шатра.

* * *

После бури утро пришло на крыльях свежего ветра с севера. Небо было безоблачным и чистым, а реки высоко поднялись в своих берегах. Земля раскисла после дождя. Но вскоре жаркое солнце высушило листву и шатры, а красноватая почва снова стала пыльной. Кланы вернули свои стада из-под укрытия холмов и приступили к ремонту повреждений, вызванных бурей.

Сэврик не делал попыток вернуться в другие лагеря. Напротив, он оставался в тени и незаметно наблюдал происходящее за рекой. Он оценивал ветер, разглядывал далекую линию горизонта и хранил свой секрет. Кора быстро похоронили под пирамидой из камней, без почестей и гореваний, которые сопровождали к могиле Пазрика.

Сэврик отдал тихий приказ, чтобы хулинины укладывались, готовясь к переходу, под видом починки и уборки. Они так и делали, пряча большую часть своего имущества в закрытых повозках и держа вьючных животных под рукой. Они могли бы тронуться с места по одному слову.

За рекой Ша Умар и новый вождь Багедина лорд Рин молча готовили свои кланы к переходу. Кошин все еще держал свой клан отдельно, в то время как Брант приготовил свой верод к войне, а Феррон струсил перед выражением своего «союза» с Медбом.

Лорд Медб тем временем ожидал своего приближающегося подкрепления, сохраняя след бежавших кланов и считая дни до того момента, когда изуродованный труп Сэврика будет лежать у его ног. Он узнал о смерти Кора от шпиона из лагеря Хулинина. Казалось, никто не знал, как этот человек умер, но было хорошо известно, что он хотел убить Корина. Медб тщательно обдумал эту информацию и запомнил ее. С каждым днем мальчик становился все интереснее. Может быть, он немного подождет, прежде чем убивать это отродье. Может быть, будет более интересным понаблюдать за ним.

В целом Медб считал, что события протекают хорошо. Единственное безобразное происшествие, которое портило его удовольствие, было предательство барда Кантрелла.

Медбу была известна способность Кантрелла, читать судьбы людей. Этот талант доставлял барду мало радости, и использовать его он старался реже. Но после того как лорд Феррон пришел и сдался, Медб почувствовал себя непобедимым. В ночь, когда бушевала буря, он призвал Кантрелла, чтобы тот предсказал, как он умрет. Бард согласился неохотно, и за его труды его жестоко наказали и вышвырнули вон. Это было прискорбно, но никто не мог безнаказанно угрожать Медбу. Даже великий бард.

В этот день позднее, сразу после полудня, хулинины все еще укладывались и убирали в лагере. Габрия проспала большую часть утра, а после дневной трапезы вышла подышать свежим воздухом. Ее бок ужасно болел, несмотря на лекарства Пирса, а горло и голова ныли еще хуже. Чтобы не привлекать лишнего внимания, она пониже надвинула шляпу на глаза и держалась в тени шатра Пирса. Она могла видеть Нэру, стоящую на порогах Айзин и игриво ударяющую копытом по воде. Рядом стоял Борей, наблюдая за ней. Габрия решила было позвать Нэру, затем передумала. Хуннули были слишком счастливы обществом друг друга, чтобы Габрия решилась прервать их.

Кроме того, на самом деле Габрия не жаждала общества. Все утро она размышляла о трагедии прошедшей ночи. Она едва могла поверить, что убила человека с помощью колдовской силы, о которой она ничего не знала. Эта была ужасающая правда, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Она могла иметь дело с убийством ее семьи, ее изгнанничеством и ее незаконным вступлением в верод Сэврика, потому что это были явные вещи. Волшебство было совсем другое дело. Оно воздействовало на ее существование, и ничего, кроме смерти, не могло бы изменить ее или отобрать этот еретический талант.

Она удрученно надвинула шляпу поглубже на лицо и задумалась, что ей делать. Медб был слишком далеко вне пределов ее досягаемости.

Что-то привлекло внимание Габрии как раз, когда заржала Нэра. Она взглянула в сторону остальных лагерей и увидела старика, неуверенно пробирающегося через речной брод в сторону лагеря Хулинина. Он чуть не сорвался в воду. Заинтересовавшись, она пошла к берегу реки, думая, что мужчина, может быть, выпил. Его голова была опущена, как будто ему было трудно разглядеть, куда он ступает, и он тяжело опирался на посох.

Габрия остановилась в нескольких шагах от воды и окликнула его:

— Тебе помочь?

Испугавшись, старик поднял голову, и у Габрии от страха перехватило дыхание. На его лице была окровавленная повязка, скрывающая глаза, из-под повязки, по обоим сторонам носа, тянулись дорожки засохшей крови, теряясь в бороде. Габрия бросилась с берега в воду и схватила старика за руку. Он с благодарностью оперся о нее и последовал с ее помощью к шатрам. Несколько стражников выбежали помочь им.

Они отвели раненого в шатер Пирса, где он с облегчением опустился на стул.

— Быстро приведи знахаря, — шепнула Габрия одному из стражников.

Он кивнул, гневно искривив рот. Они все узнали барда и были поражены его ужасным увечьем. Воин выскочил, а еще один стражник вышел наружу, чтобы охранять вход в шатер.

— Спасибо, — пробормотал бард. — А я уже начал думать, что никогда не переберусь через реку.

Габрия с грустью смотрела на барда. Он был выдающимся человеком. Он был одет в темно-синее платье, украшенное так, как это принято у Вилфлайинга. У него не было ни плаща, ни оружия. Его руки были длинные и гибкие. Он хорошо держался, несмотря на боль, причиняемую ранами, но она видела, что его лицо посерело под коркой засохшей крови и он вцепился руками в колени, стараясь скрывать боль.

— Почему ты сюда пришел? — спросила она, присев на корточки у его ног.

— Меня нигде не желают принимать. — Он указал на свою промокшую повязку. — И еще я надеялся на вашего знахаря.

— Конечно. Он сейчас будет. — Габрия вскочила посмотреть, не идет ли Пирс.

— Подожди. Посиди минуту. Он будет здесь достаточно скоро. — Старик нашарил руку Габрии и мягко усадил ее на землю рядом с собой. — Я — Кантрелл.

— Я знаю, — пробормотала она. Хотя клан Корин не мог позволить себе иметь барда, Габрия слышала этого человека на прошлых встречах и любила его одухотворенные рассказы и захватывающую музыку. — Ты был с Вилфлайингом.

— До недавнего времени. Медб обиделся на одну из моих загадок, — спокойно ответил он.

— Это Медб тебе сделал?

Он кивнул.

— А ты — Корин, о котором все молотят языками?

— Да. А как ты узнал?

— По произношению. Корины всегда раскатисто произносят «р», как будто высоко ценят этот звук. — Он в замешательстве вскинул голову. — Но ведь ты женщина. Это интересно.

Габрия выпрямилась и уставилась на него:

— Как?..

— Не беспокойся. Я знаю, что ты стараешься выдать себя за юношу, но ты не можешь скрыть выдающие тебя особенности голоса от опытного барда. — Он болезненно улыбнулся: — Извини, я не мог немного не пустить пыль в глаза.

Габрия на негнущихся от страха ногах двинулась прочь от барда.

Но Кантрелл остановил ее. Он нашел рукой плечо девушки и ощупью отыскал ее руку. Его кожа была холодной и влажной на ощупь, но его рукопожатие было сильным.

— Не опасайся за свой секрет, — мягко сказал он. — На этой встрече я очень много слышал о тебе, но у меня и в мыслях не было, что ты женщина. Это делает тот факт, что ты уцелела, еще более интригующим. Я…

Внезапно бард выпрямился. Он сильно сжал ладонь Габрии, и его изуродованное лицо застыло. Он долго сидел, молча поглаживая ее ладонь большим пальцем, глубоко сосредоточившись. Габрия с любопытством наблюдала за ним; Кантрелл вздохнул, и его подбородок опустился на грудь. Она ждала, пока он заговорит. Наконец он уронил ее руку.

— Я был прав. Ты интригующе интересна. Ищи Женщину болот, дитя. Только она сможет помочь тебе.

— Кто она?

Но Кантрелл слегка наклонил голову, и в этот момент в шатер вошли Пирс и Сэврик. Озадаченная Габрия отошла к задней стенке шатра, чтобы не мешать, пока Пирс снимет окровавленные повязки. Когда грязные тряпки спали, открывая резаные кровоточащие раны на месте глаз барда, Габрия отвернулась. Даже под загаром было видно, как побелел Сэврик при виде этого. Заботливыми руками Пирс прикоснулся к ужасной ране.

В течение всей операции Кантрелл сидел как статуя, как будто его лицо было вырезано из дерева. И только тогда, когда знахарь закончил накладывать новые повязки на его лицо, Кантрелл позволил себе опустить плечи и с шумом выпустил воздух из легких. Мужчины хранили молчание, пока Кантрелл не выпил чашу вина с небольшим количеством мака.

Первым заговорил бард. Он нащупал стол рядом с собой и опустил на него чашу.

— Спасибо, Пирс. Ты вполне заслуживаешь своей славы самого осторожного из знахарей кланов.

Пирс вопросительно взглянул на Сэврика, потом ответил:

— Мы рады тебе, бард. Тебе надо было быстрее приходить к нам.

Кантрелл наклонился в сторону вождя:

— В лагере Медба можно было услышать много интересного. К сожалению, он тоже захотел послушать меня, и ему не понравилось то, что я сказал.

— Что это было? — спросил Сэврик.

— Загадка.

— О-о?

Бард наклонил голову:

— Вы держите в узде свое любопытство. Это хорошо, так как я сомневаюсь, что вы больше меня поймете смысл этой загадки. Мои загадки, как и большинство пророчеств, очень туманные. Если бы они были нам ясны, они бы отрицали будущее, которое они нам предсказывают. Все, что могу сделать я, это дать человеку загадку, которую он может принять, если пожелает. Медб не принял ту загадку, которую я ему дал.

Габрия повернула голову и уставилась в лицо старика, захваченная его словами.

Кантрелл тихонько запел:

Никакой человек не убьет тебя,

Никакая война не погубит тебя,

Никто из друзей не предаст тебя.

Но береги свою жизнь.

Когда лютик меч в руки возьмет.

— И за это Медб ослепил тебя, — произнес с отвращением Пирс.

— Он обиделся на то, что подразумевалось.

Сэврик печально улыбнулся.

— А есть ли в этой загадке смысл, который что-либо даст нам?

— Мне не нравится та часть, в которой говорится, что никакой человек не убьет его, — сказал Пирс.

— И что никакая война не погубит его, — добавил Сэврик. Он двинулся в сторону шатра клапана. — Медб услышал о своей судьбе, а нам прекрасно известны наши. Цветок ли, нет ли, а мы должны будем бороться.

Кантрелл осторожно взялся за свой посох:

— Лорд, было бы разумным быстрее тронуться. К лорду Медбу идут еще наемники, и вызвана банда изгнанников. Он планирует первым уничтожить Хулинин.

Сэврик обменялся взглядами с Пирсом, затем сказал:

— Я боялся этого. — Он окликнул стражника, охраняющего вход в шатер: — Скажи Этлону, Джорлану и старейшинам, что я хочу видеть их в моем шатре. И пошли за лордами Рином и Ша Умаром. Сейчас же. — Стражник метнулся прочь. — Кантрелл, ты в состоянии присоединиться ко мне на очень короткое время?

Бард кивнул:

— Я благодарен тебе за гостеприимство.

— Уж если кто и благодарен, так это мы.

Сэврик вышел вместе с бардом, опирающимся на его руку. Знахарь сел и угрюмо уставился на груду грязных повязок и тазик с кровавой водой. Габрия подошла и встала рядом с ним.

— Пирс, кто такая Женщина болот?

Знахарь оторвался от своих размышлений и сказал:

— Что? О, я думаю, это легенда. Считали, что давным-давно она жила в болотах реки Голдрин.

— Эта женщина все еще жива?

— Все еще? Я сомневаюсь, была ли она вообще. — Он странно посмотрел на нее: — Почему?..

— Кантрелл мне тоже подарил загадку.

Она посмотрела на кожаный сундучок, куда был аккуратно убран ее алый плащ, и подумала о золотой броши, которую ее мать дала ей много лет назад: золотой лютик, цветок, чье имя она носила.

Глава 13

Поздно ночью, когда воздух похолодел и звезды выступили на небе, Хулинин, Джеханан и Багедин объединили свои караваны и пустились на юго-запад, следуя вдоль Голдрин в сторону гор. Было невозможно сохранить в тайне их уход, так как караваны были слишком большими, а животные были оживлены в эти прохладные часы перед рассветом. И все же Сэврик надеялся использовать элемент неожиданности, ускользнув без предупреждения. Сонная толпа собралась на берегах реки посмотреть на их уход. К восходу солнца караваны удалились на несколько миль.

Медб предвидел их бегство и немедленно послал следопытов по следу кланов. Его подкрепления прибудут через несколько дней, и к тому времени, когда он выступит, будет слишком поздно ловить убегающие кланы в степях. Но в конце концов они выйдут на свои родные места, и когда они так сделают, Медб был уверен, что он сокрушит их всех.

В течение трех дней кланы следовали вдоль реки Голдрин к востоку, по направлению к Хулинин Трелд. Они двигались быстро, делая в течение дня всего несколько остановок и находясь в пути до поздней ночи. Вожди знали, что у них мало времени, и изо всех сил подгоняли своих людей. Это должно было быть трудное путешествие огромного обоза под командованием трех вождей, но главное руководство, казалось, естественным образом легло на Сэврика. Лорд Рин не имел достаточного опыта в своем новом положении вождя и во всем опирался на советы Сэврика. Ша Умар тоже склонялся перед его авторитетом — он был достаточно умен, чтобы понимать, что Сэврик является лучшим лидером в такой драматической ситуации.

Таким образом, Сэврик почти инстинктивно вел их под защиту Хулинин Трелд. И все же, по мере того как позади караванов оставались миля за милей, у него начали появляться другие мысли. Для них было естественным отправиться в Хулинин Трелд; Медб будет ожидать этого и планировать битву в этой местности. Однако, Трелд не может обеспечить реальной защиты большой группе, в которой много женщин и детей. Вне холла их могут уморить голодом за несколько дней, и там не было подходящего места для оборонительных позиций. Кроме того, Трелд был близко расположен к Вилфлайинг Трелд. Слишком близко, чтобы чувствовать себя спокойно.

Однако Сэврик не знал других возможностей. Они не осмелятся сразиться с Медбом на открытой местности: все три клана будут уничтожены при первом же столкновении. Естественных оборонительных позиций не было около владений ни одного из кланов, и не было ни одного клана, который бы предоставил им защиту. Дангари был последней надеждой Сэврика, но, когда кланы уходили, Кошин все еще колебался. Хулинин, Багедин и Джеханан были одни, без какой-либо надежды на чью-нибудь защиту, без какой-либо надежды на пощаду, не имея места для организации противодействия превосходящим и грозным силам Медба. Сэврик ломал себе голову над решением этой задачи. Ответственность за кланы легла тяжким грузом ему на плечи, и, хотя он скакал на своем жеребце столько, что с того клочьями летела пена, а сам он дошел до полного изнеможения, поддерживая движение караванов, Сэврик не приблизился к ответу.

На четвертую ночь после того, как они покинули встречу, убывающая луна поздно поднялась над покрытыми травой равнинами. Ночь была безветренна и душна. Влага от прошедшей бури быстро испарилась в сухом воздухе, и жара усиливалась с каждым днем. Теперь даже ночи приносили мало облегчения. Ветер был слишком слабым, чтобы прогнать москитов. Пыль медленно оседала среди повозок. После расстановки стражи и высылки конных дозоров лагерь погрузился в тяжелый сон. Сэврик, измученный своими мыслями, собрал Рина и Ша Умара и отправился на поиски Пирса и Кантрелла.

Бард впал в забытье от жара вскоре после того, как пришел в клан, и в течение кочевки находился под надзором Пирса. Ко всеобщему облегчению, он начал выздоравливать. Сэврик надеялся, что он снова обрел достаточно сил, чтобы дать совет. Кантрелл был хранителем почти всех песен и сказаний, сочиненных кланами в течение многих поколений. Сэврик надеялся отыскать в этом огромном хранилище истории и традиции кланов сведения, которые могут послужить для их спасения.

В шатре знахаря они увидели Пирса и Кантрелла, заканчивающих дневную трапезу. Шатер был только частично растянут, опираясь на несколько кольев и фургон, чтобы дать его владельцам укрытие. Клапаны были широко открыты, чтобы поймать порывы вечернего ветерка. Пирс не разжигал костра для приготовления пищи, в темноте светилась только маленькая бронзовая лампа. И все равно в шатре было душно и жарко. Кантрелл лежал на матрасе у входа. Его кожа была серой от слабости, но ел он хорошо, а его раны заживали.

Пирс приветствовал гостей и предложил им чаши с вином. Вожди взяли вино и уселись вокруг барда.

Под повязками нельзя было прочесть выражение лица Кантрелла, но его рот изогнулся в улыбке, когда он приветствовал пришедших.

— Хулинин Трелд этой ночью далек, мой лорд, — сказал он Сэврику.

— Я устал, бард, — выбранил его Сэврик. — Мы надеялись услышать песню, которая сумеет помочь нам смело встретить те расстояния, которые осталось пройти. А не соображения о расстоянии до Трелда.

— Мой голос утратил свою силу, а руки не в силах держать инструмент. Может быть, вы согласитесь на рассказ?

— Я готов прислушаться к твоей мудрости, в каком бы виде она ни была высказана, мастер, — тихо произнес Сэврик.

Кантрелл помедлил минуту. Он был прекрасно осведомлен о смертельной опасности, угрожающей им. В течение многих лет он странствовал среди кланов — от самого северного Мурджик Трелд на границе огромного леса, до пустынь и вершин племен Турика. Он видел Хулинин Трелд и знал его достоинства и слабые стороны, и он наблюдал за созданием огромных сил Вилфлайинга. Кроме того, он знал Медба. Колдун будет преследовать Хулинин, пока не уничтожит, если клан не найдет способ справиться с ним.

Кантрелл в течение многих часов размышлял над тем, что он мог бы сказать Сэврику, если вождь попросит его совета. На самом деле, эти советы являлись палкой о двух концах, обращаться с которыми с бездумной легкостью бард не любил, особенно когда его пророческие загадки затуманивали смысл совета. И все же в течение долгих, полных боли часов, которые он провел в движущемся фургоне, он вспомнил древнее сказание, которое пережило бесчисленные войны и вторжения, чтобы быть записанным на клочке пергамента и похороненным в далекой библиотеке Цитадели Крат. Много лет назад ему позволили изучить там некоторые из бесценных рукописей, и он отыскал это сказание. Сейчас оно пришло ему на ум, и в его содержании он увидел проблеск надежды.

— Давным-давно, — начал Кантрелл, — еще до того, как Валориан провел кланы через горы на бескрайние просторы долин Рамсарина, этими землями владел другой народ. Низкорослые, темноволосые сыновья Орла, они пришли с запада, преодолев горы Дакхорн, и присоединили степи к своей огромной империи. Жадные до рабов, лошадей и всего прочего, чем богаты степи, они покорили жившие здесь примитивные племена и на костях павших построили дороги. Они построили много крепостей для охраны своего могучего государства и разместили в них гарнизоны. Под защитой этих несокрушимых стен захватчики железной руной правили завоеванным королевством. Четыре таких укрепления были построены для охраны степей. Одно было расположено на восточном склоне гор Химачал, рядом с ущельем Гнева Тора.

Ша Умар выглядел пораженным:

— Ты имеешь в виду эти старые руины на отроге горы?

Кантрелл едва заметно кивнул, так как его раны все еще ныли.

— Я смутно помню это, — сказал лорд Рин. Он переводил взгляд своих темно-синих глаз с одного на другого. Он все еще чувствовал себя неловко в таком прославленном обществе, но его уверенность в себе возрастала. — Около Багедин Трелд, вдоль реки Калах есть еще один форт. Но он был возведен людьми из Пра-Деш много лет назад.

— Все равно, — ответил Кантрелл, — но эта крепость все еще стоит. Она выдержала много нападений. Я думаю, что в ее воротах размещены хранители для защиты от колдовского нападения.

Ша Умар кивнул, а остальные мужчины выглядели заинтересованными и в то же время чего-то опасающимися.

Кантрелл продолжал:

— Когда западная империя начала разваливаться, укрепления вдоль границ были оставлены, а армии переведены ближе к дому. После этого крепости использовались другими племенами и одним-двумя самозваными королями. А в последующие годы единственным их противником было время.

Он замолк на мгновение, затем медленно запел:

Камень и дерево, кирпич и раствор,

Кости для силы, для прочности кровь,

Железо и сталь, слезы печали —

Стены Аб-Чакана на всем этом встали.

Равнин Темной Лошади суровый смотритель

Реку Саван от врагов защищает,

Стоит на горе в красе и величии,

Знамя Орла его осеняет.

Семь башен из тьмы, в золото заключенной,

Могуществом чар навсегда прирученной.

Стальные мечи хранят прочный оплот,

А сила души — нерушимость ворот.

Далекие горны бойцов отозвали,

И залы на камня пустые стоят.

Как ветер один по стенам гуляет.

Лишь тени безглавые с башен следят.

Кантрелл замолчал, позволяя образам песни овладевать мыслями слушателей:

— Это очень архаично, — произнес он спустя некоторое время, — но это фрагмент песни, которую я отыскал давным-давно.

Сэврик задумчиво глядел в свою чашу. В отличие от остальных мужчин, он не бывал на восточных склонах гор Химачал и не был знаком с руинами дефиле, упоминаемого Кантреллом. Ему не хотелось уводить свой клан в земли, которых он не знал, и только репутация барда могла служить для него основой в выборе крепости.

— Это место, Аб-Чакан, что оно собой представляет теперь?

— Ну, для кланов не было никакой пользы в укрепленных гарнизонах, поэтому оно многие годы было заброшено. Но стены по-прежнему стоят, а в теснине много пещер, уходящих глубоко в горы. — Кантрелл помолчал, обратив лицо к вождям. — Для человека, не знающего, на что решиться, это может быть ответом на его мольбу.

Ша Умар медленно улыбнулся:

— Веродам это не понравится. Сражение в стенах противно их натуре.

— Так же, как и бесполезная смерть от рук платных наемников, — сухо произнес Сэврик.

Вождь Джеханана засмеялся:

— Я запомню это, чтобы повторить им.

— Лорд, — произнес Кантрелл, — я не знаю, здравый ли это совет. Аб-Чакан может оказаться бесполезным для твоих целей, но если это будет так, ущелье можно удерживать многие месяцы горстью людей. И Медб не предвидит такого шага. Это может дать тебе еще немного времени.

Сэврик смотрел вдаль через открытый клапан шатра:

— Как далеко находится это место?

Кантрелл задумался:

— Несколько дней пути к северу от Дангари Трелд… может быть, лиг тридцать отсюда.

— Я надеюсь, что Кошин не будет пытаться встать у нас на пути, — произнес лорд Рин. — У нас для этого достаточно людей.

— Я сомневаюсь, что он может так сделать, — ответил Ша Умар. Его худое орлиное лицо искривилось в улыбке, и он указал на Сэврика своей чашей с вином: — Кошин уважает тебя, даже если и пытается усидеть одновременно на двух лошадях. О чем я беспокоюсь, так это о банде изгнанников.

— Да. Они были призваны пять дней назад. Если они разыщут нас раньше, чем мы достигнем убежища, прольется много крови, — заметил Кантрелл.

— Тогда мы должны двигаться быстрее, — сказал Сэврик, внезапно придя к решению. Он почувствовал большую надежду, чем ощущал все эти дни. Наконец появилась цель, достижение которой обещало подобие удачи. — Вы согласны? — спросил он остальных. Мужчины кивнули. — Тогда поворачиваем к северу и двигаемся к этой крепости. — Он помолчал, затем добавил: — Кантрелл, если ты хочешь покинуть нас, я обеспечу проводника, лошадей и припасы. К сожалению, я не могу позволить себе послать с тобой охрану.

Кантрелл отмел это предложение:

— Я знал, во что я вступаю, когда пришел за помощью. Я прочел загадку судьбы Хулинина. Теперь я хочу понять ответ.

Губы Сэврика изогнулись в усталой улыбке:

— Я надеюсь, ты не будешь жалеть о своем любопытстве.

* * *

За пределом круга костров, где стада дремали в теплом мраке, стражники проезжали, храня молчаливую бдительность. Они двигались вокруг скота, напевая нежную песенку или останавливаясь, чтобы обменяться тихим словом с часовыми, стоящими вокруг лагеря.

На низком холмике, около которого лежал табун лошадей, стояла Нэра, чернее, чем сама ночь. Только ее большие глаза поблескивали в слабом свете звезд. Временами она поворачивала голову, чтобы понюхать воздух, или взмахивала хвостом, отгоняя москита. За исключением этих быстрых движений, она оставалась неподвижной. На спине кобылы Габрия отодвинула в сторону лук, откинулась на круп Нэры и безуспешно пыталась не нервничать. Ей надоела бездеятельность ее службы, и она была слишком озабоченной, чтобы сидеть смирно.

Она снова и снова вспоминала, как странно прореагировал на нее Кантрелл, и его совет разыскать Женщину болот. Габрия пыталась попросить его объяснить, что он имел в виду, но дни были слишком изнурительны, а по ночам он был слишком усталым и больным, чтобы ответить ей. Пирс не мог ей помочь, и она не знала, кого еще расспросить.

Болота, как могла припомнить Габрия, находились к юго-востоку от Тир Самод, где река Голдрин, смешиваясь с водами многочисленных притоков, впадала в низкие, полузатопленные земли заросших тростником проток, прудов и предательских трясин, прежде, чем просочиться в море Танниса. Она никогда не слышала о женщине, живущей на болотах. Если существовала такая женщина, почему она была так важна? Почему Кантрелл велел ей искать эту женщину? Габрия беспокоилась, а не почувствовал ли бард ее врожденной способности к волшебству. Может быть, поэтому его совет был таким необычным. Может быть, эта Женщина болот может что-то делать с магией.

В течение последних нескольких дней Габрия была в состоянии отложить реализацию своей силы в бешеном отступлении и спешном марше каравана. Было легко не замечать задумчивых взглядов Пирса и отсутствия Кора и было просто скрывать правду от Нэры. Но здесь, в темноте, все тени и наваждения рассеялись, и Габрия была вынуждена встретиться лицом к лицу с той особой, которую она не знала. Девушка, которой она когда-то была, девушка, которая была счастливой хозяйкой шатра своего отца и братьев и которая смеясь шла по жизни, каким-то образом превратилась в эту коротковолосую незнакомку, которая обладала неизвестной силой и поставила себя выше законов клана. Она приручила хуннули, вступила в верод и убила человека с помощью Силы Трумиана. Габрия больше не узнавала себя, а то, что она обнаружила вместо этого, пугало.

Не имело значения, как Нэра смогла успокоить ее или Пирс смог защитить ее, она не могла отбросить семнадцать лет прочно укоренившегося недоверия к волшебству. По ее представлениям, магия являлась силой, развращающей любое существо, которое с ней соприкасалось, и не приносящей ничего, кроме горя. Лорд Медб оказался в точности таким, каким она представляла себе волшебника: безжалостный, лживый, кровавый, жаждущий все большей власти. Если она истинная женщина клана, она немедленно предаст себя в руки Сэврика и понесет необходимую кару прежде, чем станет такой, как Медб, и будет угрожать благополучию кланов.

Но жажда жизни, которая заставила ее уйти из Корин Трелд, отказывалась согласиться с таким решением. Она должна найти способ контролировать свой талант так, чтобы никогда больше не использовать его не по своему желанию. Может быть, Кантрелл посоветовал ей разыскать Женщину болот, так как он знал, что эта женщина может помочь ей управлять этой непрошеной способностью. Если бы только Габрия знала, как ее найти.

Нэра переменила положение и подняла голову. Ее уши повернулись вперед.

«Борей со своим всадником приближаются», — сообщила она Габрии.

Девушка быстро уселась прямо. Она расправила плечи и следила за тем, как из тьмы появилась черная фигура Борея. Огромный жеребец беззвучно подошел к ним и тихонько заржал, приветствуя их.

Вер-тэйн молчал, разглядывая дремлющих поблизости лошадей. Габрия видела тусклый отблеск полированной кольчуги под мантией, которая прикрывала его до колен, но мерцания его шлема не было видно под капюшоном плаща. Она не могла видеть лицо вер-тэйна, укрытое в тени капюшона, и надеялась, что он также не мог видеть ее лица.

— Ничто не шелохнется этой ночью, — тихо произнес Этлон.

— Да.

Габрия не разговаривала с ним с тех пор, как умер Кор, и не была уверена, что ей хотелось этого сейчас. Она ужасно боялась, что Этлон разберется в ее действиях и обнаружит ее волшебную силу. Старая угроза, которая, как она думала, была забыта, снова подняла свою безобразную голову между ними.

— Отец сказал мне, что мы направляемся на север.

— На север, — раздраженно произнесла Габрия. — Мы собираемся, как воры, затаиться в горах?

Он вздохнул, стараясь быть терпеливым.

— Этот караван слишком велик, чтобы «затаиться». Мы направляемся к старому укреплению, которое называется Аб-Чакан.

— Я думаю, так будет лучше, чем мчаться по равнинам подобно перепуганным кроликам.

Этлон повернул голову, и она смогла почувствовать его холодный взгляд.

— Если у тебя есть лучшее предложение, тебе надо было бы сообщить об этом Сэврику.

— Я не надоедаю мудрыми советами, — обидчиво произнесла Габрия. Ей хотелось, чтобы он ушел.

— Прекрасные слова для женщины, которая провозгласила себя вождем, привела к расколу все собрание и угрожала волшебнику.

— И что это дало? Ты позволил мне обманываться надеждами на отмщение, затем развалился и наблюдал, как я выставляю себя дурой перед лицом вождей всех кланов.

Этлон тряхнул головой:

— Это старый довод. Я не знал, что он так сильно искалечен, пока не увидел его в первый день.

Она долго молчала. Хуннули стояли неподвижно, повернув уши назад чтобы слушать. Их черные глаза ловили свет старого месяца, когда его рожок появился над холмами. Этлон ждал. Его лицо по-прежнему скрывалось в ночи, а пальцы беспокойно теребили складки мантии.

Наконец Габрия хлопнула ладонью по своему колену:

— Что мне теперь делать, Этлон? Я ждала многие месяцы, чтобы вызвать лорда Медба на дуэль. Теперь я не получила удовлетворения, чтобы успокоить голоса моих братьев или смыть память об этом дне. Медб ускользнул из моих рук.

— Есть другие пути добиться расплаты. Некоторые из них более хитрые, — ответил Этлон.

Габрия быстро повернула голову, а ее сердце заколотилось. Она не могла разглядеть его лица, чтобы прочесть его выражение.

— Есть другие пути, — добавил он, понизив голос. — Некоторые более удобные, другие менее, чтобы отыскать, как отомстить такому человеку, как Медб. Волшебник или нет, он все же человек со своими слабостями. Найди их. Узнай, чего он больше всего боится, и используй это против него.

— Как? — с сарказмом спросила она. — Может быть, мне остановить его посреди битвы и задать несколько вопросов или навестить его в шатре с наступлением ночи?

— Используй свою смекалку, Корин. Никто из нас не знает, как сложатся грядущие дни. Может быть, если у тебя хватит ума, ты приобретешь такое оружие, которое будет разить лучше любого меча.

Габрия пристально посмотрела на вер-тэйна. И все же, как много ему известно о ней? Разговаривал он с Пирсом или делал собственные заключения? Или он просто предлагал свой лучший совет?