Текст ухватил себя за хвост

Глава 7, в которой непреклонная строгость поведения противна женской натуре

Блефует ночь, проигрывая гаммы

для получивших к листопаду сводку

с полей сражений – бой за тишину

мы проиграли…

Врали?…

Ну же…

Ну!…

Ну, вспоминай же: ночь, качая лодку,

шептала – бой не может быть окончен,

пока с самим собой ты – заодно,

грех верить звёздам – просто свора гончих

бездомных псов,

а млечный путь – короткий,

хотя – довольно крепкий… поводок -

как память тех, кто, не нащупав дно,

пытается взлететь до срока,

до…

До первых непридуманных проталин

мне нужно пять минут наедине

с той девочкой, в зеркальной тишине

потерянной жестоко и случайно,

и я ей расскажу…

Скажу ей?…

Не…

NoЛада Пузыревская

Мимикрирует чиновничество. Прямые откаты и распилы сейчас уже мало кого интересуют. Из верхних. Из нижних еще случается, местами и временами, но это же 'если кое кто у нас порой…' – да, пытаются. Но очень уж опасливо. На прямой контакт практически не идут. Просто заматывают. Или еще чего удумывают.

А верхние – они в этом смысле проще. Или наоборот, умудрёнее. 'Своего' человечка вводят. Чаще бестолкового и ненужного. Но в этом то и есть высший пилотаж. Так его, этого 'своего' поставить-пристроить, чтобы вред минимизировать, а пользу, – пользу наоборот.

Что мы и делаем.

Вот и вчера, из Сибири звоночек был. Заводик задрипаный ребята приглядели, убытков на нём висит, в смысле долгов – две цены, а и одну-то цену никто не даёт. Народ озлоблен, а перспектив ну никаких и не предвидится. Не предвиделось бы.

Нам-то как раз там надо застолбиться. То есть для нас этот заводик – как то яичко к Христову дню. И их проблемы для нас никакие не проблемы – через полгодика всё там тип топ будет. Если будет. Впрочем, никаких 'если' тут быть не может.

А вот довесок к заводику достался нам весьма любопытный. Племянница первого зама губернатора. Вроде даже внучатая. И аппетиты. Нам эта племянница может дороже заводика обойтись. А может и наоборот. Вот Игорь Николаевич с ней поработает, и будет ясно. А вообще штучка она еще та – уже успела в паре компаний побывать в топах.

Типа 'по связям с общественностью', видела она эту самую общественность в глаза, или не видела – бабушка надвое сказала. Но жить хочет в центре Москвы, и служить непременно в головной компании. Не она типа хочет, а этот её, ну вы поняли. Да мы же и не против.

Флаг ей в руки и барабан на шею. Утром деньги вечером стулья. Нет, не те стулья, про которые вы подумали, не заводик, заводик то уже наш, и всё уже закрутилось-завертелось.

А вот те стулья, которые с паршивой овцы хоть шерсти клок – вот они то, как раз и интересны. Влипла девочка сама, куда еще не знает. У нас же не забалуешь.

Ценность любой книги, а точнее это можно даже определить как назначение, или, что еще смешнее, функциональность любой книги, эта в том числе, не исключение, заключается в том, чтобы понять. Что уж там можно понять в книге, каждый сам определяет, а я попробую обобщить. Любая книга – она ценна именно как инструкция.

К холодильнику там, или к пылесосу обычно прилагается такая замечательная книга, которая так и называется – инструкция. Нет, не думайте, если пылесос имеет дружелюбный и интуитивно понятный интерфейс, то никакая инструкция и не нужна вовсе.

Не даром в тесном кругу специалистов ходит такая сентенция – если все возможные способы перепробовал, а оно не работает, тогда остаётся одно – прочитать инструкцию. Если перепробовал еще не все – инструкцию можно и не читать. Потому что и так всё понятно.

Точно так же и художественная литература имеет чисто утилитарное назначение, как инструкция. Например, если вам предстоит с художниками пообщаться, почитайте книжку про художников. Тогда вы про художников будете знать если не всё, то очень многое. Например то, что художника каждый может обидеть. Наоборот редко кому удаётся.

Хотя у каждого второго художника вполне себе дружелюбный и интуитивно понятный интерфейс. Как мне кажется. Но каждый, кто может обидеть художника, лучше бы этого не делал, потому что лучше сначала прочитать книжку, а потом уже это делать со знанием дела. Правда так редко кто вообще делает.

– Мы надрали ему задницу! Вот он идёт.

– Надрали! Что вы там сидите то? В ваших же интересах идти ко мне на встречу!

В курилке становилось жарко. В смысле температуры беседы. Весёлые ребята умудрились в кратчайшие сроки испортить отношения со Змеем Горынычем. Змеем Горынычем сегодня Кардинал обернулся. Или Бенедикт. Я всё время их путаю. Впрочем, они и сами себя не различают.

– А как тебе наша новая хохмочка? – Третий был явно доволен, что он не Второй. Вторым был на сегодня назначен кто-то извне. Только вот кто? Сетка наша, по крайней мере, в этом ее сегменте, никак не была завязана с внешним миром. Вирусных атак или взломов тоже давненько не было, впрочем, их не было никогда.

Очень уж плотно нас опекают. Те, кому положено. Это могло означать только одно. Система сама, каким-то странным образом находила лазейки. Подпитывалась через что-то. Через кого-то, вернее, через чего-то самообучалась, и передавала неведомым нам образом информацию. Большие такие куски.

Она как бы знала, что происходит других сегментах сети, знала и молчала. Но не ощутить наличие этого знания, этой взаимосвязи было уже просто невозможно. Хотя ни один битик не смог бы пролезть через шлюзы, ни одна пересылка не проходила, не подвергнувшись самому пристальному анализу и тестированию. Ничего лишнего. Ничего личного.

Потребность выработать новый язык, который смог бы отразить тот безгранично более широкий мир, которому мы принадлежим и в котором существуем, не подозревая об этом, поскольку воспринимаем лишь реальный, окружающий нас мир, который на деле не более, чем оболочка, кожа, скрывающая сложный организм.

Или не смог бы. Потому что и реальный-то мир непознаваем. И старый язык постепенно утрачивается, чего уж про новый-то говорить. Он потихонечку дрейфует к сленгу, от которого через некоторое время остаются лишь немногочисленные детали, более-менее удачно встроившиеся в структуру культурного языка.

И кто, интересно на этом языке будет говорить? И о чем? Интересно, насколько должна болезненно измениться человеческая сущность, чтобы перестать ощущать потребность общения на уровне душевной интимности? И как должна быть пуста и одинока такая особь…

Вот был такой писатель Марсель Пруст. Полагаю, что он попытался говорить на этом новом языке. Но его же никто и не понял. И было бы удивительно, если бы было наоборот.

Вот как Вы понимаете синергию? Я лично понимаю её, как то, что целое больше суммы частей. Как бы как переход количества в качество. Это когда сумма частей может не только то, чего задумывалось создателем, но и нечто такое, о чем ему и в голову не приходило. Такая штука иногда получалась, когда я работал конструктором, это, правда, было очень давно, но воспоминания самые светлые.

Проектируешь себе, значит это, машинку, проектируешь, потом отдаёшь комплект чертежей в изготовление, машинку собирают, и вот тут то и начинается самое интересное. Оказывается, машинка получилась совершенно не такая, как оно было задумано и исполнено.

Нет, то, что ей было положено по техзаданию, она выполняет, и выполняет неплохо, всё-таки конструктором то я был вполне себе ничего, а вот то что эта машинка может еще и такое, чего ни в каком техзадании даже и представить себе не могли, вот это становится очевидно не сразу, а только после тщательного изучения возможностей машинки, как если, к примеру, проектируешь нож для открывания консервных банок, а получается автомат Калашникова.

У нас ведь, что ни проектируй, всё равно получается автомат Калашникова. Автоматом Калашникова консервы, вообще-то тоже открывать неплохо получается, если кто понимает.

Так и с нашей конторой. Проектировали одно, а получился автомат Калашникова. Тут я это, конечно, фигурально, никакой наша контора не автомат, но вполне себе надёжное и грозное оружие. Автомату Калашникова ни в чем не уступит, если оно вдруг понадобится.

Я это к чему написал? Неужели мы сейчас пойдём врагов косить направо и налево?

Налево мы, конечно, пойти можем, но косить никого не будем, не дождётесь. Наоборот, мы изо всех сил делам так, чтобы никого косить и не пришлось. И не хотелось. Вот Света, к примеру, вчера всё-таки осуществила свою давнюю задумку. Она всё-таки заставила мышек этого долговязого биофизика из 315 бегать по кругу и пищать азбукой Морзе.

Правда, ни она, ни он азбуки Морзе не знают, кроме титити-татата-титити, но это-то все знают. Это СОС. Так вот, биофизик этот СОС долго еще будет издавать, потому что он покрылся пятнами, изошел пузырями, и стал головкой подёргивать. Прямо так и подёргивает титити-татата-титити. И идёт ко дну.

И ведь знает, конечно, откуда ноги то растут, но доказать то ничего не может. Да и некому доказывать. А идиотом он себя и так давно уже ощущает. Окончательным.

А в заколдованном лесу живут бобры и дятлы. В моём заколдованном лесу. Есть, наверное, еще какая-нибудь мелкая живность, но я её пока не видел, а вот бобры и дятлы… Бобёр, он потому и бобёр, потому что валит. Если бобёр не валит, он или не бобёр, или умер. А дятел – долбает. Дятел, он кого хочешь задолбает. Крупный дятел всегда задолбает мелкого. У меня тут есть такое хобби – дятлов покормить. С ладошки.

Естественно, моей ладошке ничего не угрожает, потому что лес виртуальный. И дятлы тоже виртуальные. И бобры. Но бобры валят, а дятлы долбают, а остальные сущности, зловредные и не очень, они просто так не появляются, а с определенной целью. Только бобры без цели, и дятлы без цели. Потому что дятлы долбают, а бобры валят.

А я, соответственно, миссию выполняю, и мне ни бобры, ни дятлы миссию выполнять не мешают, впрочем, и не помогают тоже, они как бы для антуража. Потому что, что это за лес, если в нем нет ни бобров, ни дятлов.

Это неправильный лес. А у меня в квесте лес правильный. И заколдованный. Я, правда, надо честно признаться, пока ни одного бобра не встретил. Наверное, время еще не пришло.

– Но вы же понимаете, вы не можете этого не понимать, что происходит смена парадигм. А это процесс не только очень болезненный, он чреват социальным взрывом. А может, или даже наверняка, и реальными взрывами и трагедиями. Мы находимся в точке бифуркации, и достаточно малейшего толчка, взмаха крыла бабочки, чтобы процессы стали неуправляемыми, и развитие событий приняло необратимый характер. – Вениамин Николаевич сделал паузу и оглядел участников совещания. На совещание его пригласили, вернее, вызвали безапелляционно, и попросили сделать доклад.

Докладом это, естественно, назвать трудно, скорее отчет нашкодившего школьника. Предыдущая точка бифуркации, временной интервал, когда взрывались газопроводы в момент прохождения поездов, не раньше и не позже, когда пароходы сталкивались с паровозами, океанские корабли разрезали друг друга, землетрясения и аварии, бунты и перестрелки следовали с какой-то неотвратимостью, была пройдена, с большими потерями пройдена, в основном благодаря и вопреки антагонистической схватке 'бульдогов под ковром'. Одним из бульдогов и был Вениамин Николаевич.

Именно им и была создана, собрана и как бы оснащена, хотя о каком оснащении можно говорить, когда никто вообще не понимал, что на самом-то деле происходит, контора, в одном из официальных названий которой присутствовало слово 'экология'.

Три однокашника, к тому времени уже достаточно остепененные, в смысле защитившиеся, в одной из студенческих аудиторий альма-матер вдруг внезапно поняли, вернее проговорили, как бы озвучили то, что есть взаимосвязь, и взаимосвязь эта имеет объективный характер.

И что инструмента определить, вычислить эту взаимосвязь на настоящий момент состояния науки не существует, что знания нет, и не предвидится.

Но что-то же на самом деле происходит. Озвученная мысль настолько их потрясла, что они начали усиленно, интенсивно разрабатывать инструментарий. И были замечены. Потому что не одним им, оказывается, эта мысль, неоформленная, неосознанная, неозвученная, покоя не давала. И стали они эту мысль думать, интенсивно думать.

В общем, думали они, думали, и придумали. Так наша контора и появилась, не на голом месте, естественно, много было в недрах системы чего к тому времени напридумано и насоздано. Изучать было поздно, нужно было действовать.

– Прошу извинить меня за пафос. Но, что делать – бывают времена и обстоятельства, когда без пафоса не обойтись.

Это звучит пафосно. Скорее даже помпезно. И это говорит об отсутствии того, чего называют в народе 'комильфо'. Не в нашем, естественно, народе. Вернее, разумеется, в нашем, но не в народе. Ну, вы поняли.

Понять то вы поняли, но явно не уразумели. Потому что 'селянки на покосе' – это, видимо, не совсем про вас. Вернее, совсем не про вас, потому что если вам и довелось в руках литовку подержать, то недолго и опасливо – как бы чего не вышло.

Ну и не про меня, естественно. Хотя я-то как раз литовку держать чуть-чуть умею. И у меня литовка как раз есть. Летней порой на зорьке я иногда выхожу в чисто поле…

Нету, нету у меня скотины, я так, чисто из эстетических соображений – в смысле, чтобы сорняки на даче меньше колосились. Но отбить косу, навострить косу, под рост подогнать, ухватить правильно и… обычно, правда, трудовой энтузиазм заканчивается минут через сорок. На дольше меня никогда не хватает.

– Сына я тебе не отдам, – Маргарита Васильевна начала прямо, без обиняков, какие недомолвки могут быть между старыми соратниками. Вербанул её майор, или он тогда еще в капитанах ходил, в самом начале перестройки, студентка-старшекурсница с пузиком уже становившемся заметным, активно философствовала по поводу и без повода, её интеллектуальный коэффициент и хорошо подвешенный язычок выделяли дамочку даже в той среде либералов-демократов первой волны, которые и на Арбате тусовались, и на Тверской дискутировали.

Информацию она сливать категорически отказалась, но майор и не настаивал, он её на 'крючок' поймал, в смысле, что давал ей 'задания' и даже отчета не требовал – Марго умела создавать ситуации, ловила всё на лету, и была не просто лидером, а именно неформальным лидером, лидером-невидимкой, одна-две фразы, ловко вброшенных Марго в споры и дискуссии, которые тогда царили и бушевали и на улицах и в аудиториях, могли полностью и кардинально поменять и настроение и запал, и сбить или наоборот, заметно повысить градус, поменять направление на диаметральное или вовсе на перпендикулярное.

Как она это делала, майор и не понимал, да и не хотел понимать, он просто встречался с дамочкой в кафе и беседовал, не расспрашивая и не инструктируя, только как бы чуть вправляя мозги. А вправленные мозги делали своё дело так, что у майора аж дух захватывало.

– Ты это так говоришь, будто это я у тебя мужа забрал.

– Да нет, извини, но ты же тогда мог вмешаться, ведь ситуацией-то владел. Впрочем, ладно, проехали.

– Марго, правда, мы тогда по следам только и поняли, что там на самом-то деле было. Но ты ведь не за этим меня позвала. А тут я тебе пока помочь тоже не могу, разве что сильно прижать этих твоих, но сама же понимаешь, круги пойдут сразу. Так что давай сама, у тебя лучше получится.

– Клим, дай слово, в этот раз дай слово, что если хоть что-нибудь, сразу позвонишь. Даже если и не будет ничего, просто поймешь, что что-то не так. Обещаешь?

– Ладно, Марго, как только, так сразу. И даже раньше. – Полковник, было, усмехнулся, но тут же изобразил готовность, понимание и сочувствие. Но Маргарита Васильевна всё поняла правильно, даже слишком правильно.

Теория Большого Взрыва всё объясняет. И всё становится сразу так понятно, и всё становится на свои места. Большие ученые исследуют всякие явления, строят всякие Большие Андронные Коллайдеры и пытаются понять, а что же это было на самом деле. Но я так полагаю, что на самом деле это, мало того что не объясняет вообще ничего, так и всё окончательно запутывает.

Потому что если бабахнуло один раз, а почему бы не бабахнуть во второй. Когда? Да вот прямо сейчас, например, когда я пишу этот текст. Хотя, нет, прямо сейчас, когда я пишу, не надо, потому что, если бабахнет прямо сейчас, когда я пишу, то вы же никогда не узнаете, что я тут такого понаписал, а вот если бабахнет, когда вы читаете, это же совсем другое дело.

Это означает, что я это вот самое уже написал, напечатал, в смысле опубликовал, вы каким-то неведомым мне образом это раздобыли, и читаете, наслаждаясь или морщась.

А вот признайтесь как на духу, это вы купили за деньги, или по знакомству раздобыли? Потому что для вас-то это разница не очень существенная, а для меня очень. Хотя если бабахнет, то это не имеет никакого смысла вообще. Ни для вас, ни для меня. Хотя для меня, на самом деле имеет.

Ну, или, если честно, имело тогда, когда я это писал, то есть именно в вот это самое мгновение, когда я пишу. На самом деле мне почему-то так кажется. Но вот если в это самое мгновение бабахнет, то вы об этом никогда не узнаете. Впрочем, я тоже не узнаю, поэтому, видимо, всё это не имеет вообще никакого смысла. Мне так кажется.

No Легче познать людей вообще, чем одного человека в частности.