Тайны старого дома

Глава 8

Дети уже спали. Свет-то, пока возилась с посудой, она оставила только в прихожей, при кухоньке. Управившись с вечерними делами, напомнив себе, что завтра рабочий день, она огляделась, всё ли сделала, и подошла к дивану. С сегодняшнего вечера Санька снова переехал на свою кушетку, и Нина порадовалась, что сумеет нормально выспаться: спать с ребёнком — это постоянно чувствовать каждое его движение… Она вдруг вспомнила, как резались зубки у Анюты, и улыбнулась: было беспокойно за дочь, но страшно из-за бывшего мужа, который злился так, словно Анюта кричала во весь голос. А ведь она только хныкала и ныла…

Она поправила одеяло на дочке, улыбаясь котёнку, который вытянулся вдоль тела девочки. Затем посмотрела, как спит Санька и его махонький «охранник». Ничего себе так устроился кошачий детёныш — шерстяным шарфиком вокруг тонкой Санькиной шеи.

Не желая, чтобы бывший приснился из-за того, что она вспомнила его перед сном, Нина начала строить планы на завтрашний день и постепенно задремала, а там и уснула.

Запретный плод сладок.

Может, в случае Нины это изречение объяснялось иначе. Но с тех секунд, которые затикали с полуночи, слова о запретном плоде постоянно мелькали в её памяти. Или раскачивались, как жестяной колокольчик, который не может звенеть из-за трещины в корпусе, а потому отделывается лишь суховатым постукиванием.

Запретный плод сладок — первое, что вспомнилось, когда Нина проснулась во тьме, глухой из-за покрывал на окне, из-за забытого на обеденном столе ночника, не включённого в розетку. Она лежала на диване, смотрела вперёд — туда, где, помнила, находилось глухо занавешенное окно. И время от времени вздрагивала от сильного желания встать, подойти к окну и самую чуточку отодвинуть край покрывала.

Никогда не верила в чудеса. Всегда считала себя прагматичной реалисткой.

Но чудеса пришли к ней сами. С плохим.

А ей всё равно хочется встать у стены и отогнуть краешек импровизированной шторы. И заглянуть в глаза той, что несколько лет назад умерла. Но не нашла покоя.

Запретный плод сладок…

И снова сна ни в одном глазу.

И понимание, что к окну гонит не любопытство, а что-то другое. Более серьёзное.

Запретный плод тянул к себе — краем глаза подсмотреть, что там, за покрывалом.

Она села на кровати… Какого чёрта. За окном призраки. Смотрит ли на них прямо сейчас мальчик Денис, живущий в комнате напротив? Она представила, как он просыпается среди ночи и смотрит в окно, к которому подходить нельзя, потому что нельзя тревожить маму с больным сердцем.

Да и что бы смог сделать мальчик, подойдя к окну?

Дети и старики — самые уязвимые. Так сказала Марья Егоровна. А… что будет, если призраки позовут её? Нину?

Но ведь по рассказам тех, кто с ними столкнулся (не зная, что они призраки), зовут только детей и стариков… Почему, кстати? На зов к обычным взрослым у призраков силёнок не хватает? А дети и старики даже не понимают, что их зовут. Просто знают, что надо куда-то идти. Подсознательно?

Нина вдохнула. Медленно, всё ещё сомневаясь. А если призрак Матрёны напугает её? Заставит кричать?

За детей боязно.

Мало — проснутся. Так ещё и испугаются.

Скользнула несколько шагов до окна. Подняла руку к «шторе». Поколебалась, опустила… Старуха, наверное, ушла, устав ждать… А призраки устают?

Как с обрыва над речкой: прыгнуть? Не стоит?

Не давая себе времени снова запутаться в тягучем «да или нет», Нина быстро отогнула край покрывала и уставилась в просвет… Глубоко тёмный просвет.

Призрак висел в шаге от окна. Других смутных теней вокруг не наблюдалось.

Нина не сказала, не прошептала — губами чётко изобразила: «Что тебе нужно?»

Призрак шатнулся к окну.

Не шарахнулась она от него только потому, что призрачная ладонь опять влепилась в окно, косвенно напоминая: эту преграду призраку не одолеть.

На этот раз ладонь от стекла отлепилась почти сразу.

Нина неуверенно решила, что дальнейшее произойдёт по сценарию вчерашней ночи. Но… Отплыть от окна старуха отплыла, однако оцепенела напротив, а затем внезапно… поманила к себе Нину. Обычный человеческий жест призрака напугал: Нина немедленно разжала пальцы, отпуская край «шторы». А потом спохватилась и принялась прикладывать этот край к стене, стараясь сделать так, чтобы ни одного просвета с улицы в комнате не осталось.

Дошла до дивана, села. И только сейчас поняла, что вздрагивает так, словно только что пробежала на время, как минимум, километр… Почему Матрёна позвала её? Призраки-то, во всяком случае, здешние, должны звать детей и взрослых.

Подспудно Нина понимала — почему. Остальные призраков не видят. Она — да.

И ещё… Позвали, потому что Нина спросила, что ей нужно. Призрак ответил. Она должна была выйти на улицу.

Мысли от призрака, возможно и сейчас висевшего перед окном её комнаты, постепенно переплыл к Марье Егоровне, которую Нина так и не осчастливила приветом от Виталия тёте Матрёне… От управдомши — к её сыну, к Николаю, который сегодня действовал так решительно…

И вновь проснулась, мысля чётко: «А почему бы и нет? Может, и правда стоило выйти и посмотреть, что будет дальше? Я не дети и не старики. Мне бы призраки ничего не сделали бы!»

Посидев и поразмышляв, стоит ли воплощать прямо сейчас идею выхода из барака на улицу, Нина покачала головой: как бы там ни было, но оставлять детей хоть и в закрытой комнате, но без пригляда страшновато. Да и опасно, когда в доме живут такие жуткие личности, как Савелий. Замок-то навесной спасает только изнутри. А так — дверь как была ветхой, так и осталась? Дёрни из коридора хорошенько — и откроется.

Последняя мысль, перед тем как заснула: призрак Матрёны похож на тигра, за которым следом идут шакалы. Успела удивиться странному сравнению — и уснула.

…Готовя завтрак, перед тем как разбудить детей, Нина вдруг насупилась, глядя на крючки старого буфета. На них висели два ковша — один обычный, для воды, другой — с решетчатым дном, дуршлаг; пара половников, вязанные ею салфетки-подставки под горячее. И небольшая доска сразу с висящими на ней двумя скалками. Глаза застыли на обыкновенной скалке — не той, длинной и тонкой, а на самой толстой — с двумя ручками.

Забывшись и отложив нож, которым резала на салат помидоры, Нина взяла толстую и похлопала ею по ладони. А интересно, что будет… Она вспомнила вчерашнее наглое вторжение Савелия. Что будет, если она всё-таки этой скалкой… И чего она боялась, когда этот м…к вошёл в комнату? Теперь ей казалось, что при виде только одного этого предмета Савелий сбежал бы. Ведь что он собой представляет? Плюгавенький мужичок, стопроцентный алкаш, невысокого роста, да и возраст у него уже не тот, чтобы он мог воевать против кого-то решительно настроенного!.. Она призадумалась: где-то ближе к пятидесяти, если не больше?

И — замерла. Кто-то в коридоре, чьи тяжёлые шаги нарастали и нарастали, остановился возле её двери.

Сердце билось, словно отсчитывая секунды.

Пошло на тридцать с небольшим секунд, когда стоявший за дверью решился постучать. Не самоуверенно, как она бы ждала от Савелия. Более… деликатно.

Нина крепче сжала скалку и отодвинула щеколду. Замок-то она сняла, когда пришлось выходить за водой в общий коридор… Толкнула дверь вперёд. Выдохнула.

— Доброе утро, — вполголоса сказал Николай и сразу посмотрел на занавеску в большую комнату. — Не разбужу детишек?

Пока он смотрел в сторону, она быстро и тихо положила скалку на стол и подвинула к буфету. Там лежала капуста, и скалку не было видно между капустой и большой чашкой для салата. Нина отступила и кивнула:

— Доброе… Нет, не разбудишь. Что… случилось?

— Тебя Савелий вчера сильно напугал? — нерешительно спросил Николай. — Ты не бойся. Он больше приставать не будет. Но, если что…

Нина улыбнулась свободнее.

— Спасибо. У меня теперь номера телефонов есть, если понадобится к кому-то обратиться за помощью.

— А-а, тогда ладно. Ну, я пошёл.

Он немного стеснительно улыбнулся ей и повернулся к двери. Закрыл за собой мягко, может — и впрямь опасался разбудить детей.

«Странно. Он же вчера был и сказал почти то же самое, — думала Нина, заливая салат растительным маслом. — Напомнить пришёл?» И, вспомнив его улыбку, улыбнулась сама: «А он симпатичный… — И слегка ошалела, от неожиданности быстро-быстро заморгав: — Это меня куда повело-то?»

Впрочем, нечаянный взгляд на скалку заставил чуть не рассмеяться: «Вот бы он увидел, как я его скалкой встречаю! Удивился бы, наверное!»

Няня Галюшка приходила к восьми. Пока детей не было, сидела в том самом уголке, куда жильцы поставили детский столик и стульчики, тоже в основном набранные из общего балкона. Потом обычно к ней выводили детей и платили. До восьми оставалось совсем немного. Мывшая посуду Нина сообразила: «Если я сейчас отправлю детей к няне, а работа у меня начинается в десять, то ведь есть время сбегать в тот лесопарк! — И в очередной раз удивилась: — Зачем мне туда?»

Но выпроводила детей из комнаты, поздоровалась с няней Галюшкой, отдала ей деньги и, по собственным впечатлениям, улизнула на улицу. Специально надела тёплый спортивный костюм и старенькие кроссовки, а чтобы проезжающие знакомые не узнали, добавила к общему образу доморощенной спортсменки чёрные очки, благо солнечная погода позволяла. А когда спустилась к дороге, и сама очкам порадовалась: ветер по улицам гулял такой, что время от времени приходилось жмуриться и отворачиваться от пыльных порывов.

И побежала — сначала до магазина, затем к автомастерским, мимо монастырской ограды, на углу ограды перебежала дорогу к лесопарку. Здесь уже не спешила, а шла немного опасливо. Мобильник с собой взяла, так что на время поглядывала. Но того хватало. И при солнечном свете ничего страшного не должно происходить, а значит, никто и нигде её не остановит.

Впрочем, утренний лесопарк был довольно-таки оживлённым: здесь гуляли с собаками, по тропинкам бегали юноши и девушки, тоже в спортивных костюмах. А то и просто проходили лесопарк люди, спешившие, возможно сокращая путь, на работу.

Ещё медленнее пошла Нина далее. Она не помнила, где нашла Санечку, но помнила, что бежала за кошками Марьи Егоровны ровно, никуда не сворачивая. Примерно прошагав столько, сколько тогда запомнилось, она остановилась. Поляна. Где-то тут должна быть поляна, на которой она (точнее, кошки) нашла Санечку лежащим на земле.

Она неуверенно постояла на этой поляне, стараясь найти на земле хоть что-то, что подтвердило бы, что сын был именно здесь. А когда устала приглядываться к земле, выпрямилась, заметила, что деревья впереди как будто поредели. Посмотрев на время, она спрятала мобильный телефон и пошла к краю лесопарка — как предполагалось.

А вышла к краю кладбища.

Нет, лесопарк отделялся от кладбища такой же небольшой дорогой, как и была позади, возле монастырской ограды. Но всё равно это место оказалось слишком внезапным.

Присмотревшись, Нина поняла, что кладбище старое, однако на нём всё ещё хоронят, потому что нашлись могилки свежие, но без оградки, с деревянными крестами.

Что-то мелькнуло перед глазами — Нина сначала испугалась, а потом удивлённо улыбнулась: апрель — и белая бабочка? Капустница, кажется? Уже успокоенная после открытия, что лесопарк примыкает к кладбищу, Нина медленно прошлась вдоль его края. И поняла, что глаза буквально приклеиваются к одному месту среди могил.

Снова взгляд на часы. Времени хватит, чтобы посмотреть, что там такое, а потом — бегом домой. И пошла, стараясь быть осторожной и не наступать на свежие комья земли.

Почему-то нисколько не удивилась, когда обошла обелиск, к которому прислонился старый крест, и прочитала: «Матрёна Трифоновна Касоткина». Обелиск еле держался, потому что за могилой явно давно не ухаживали, и земля после дождей ушла вниз, в пустоты. Фотография была, но несколько затёртой. Хотя… Нина всё равно узнала её. Только здесь, на снимке, Матрёна выглядела милой и добродушной.

Вздохнув, Нина перешагнула покосившуюся оградку и, сняв чёрные очки, присела на корточки перед обелиском.

— За что же ты их и нас? — прошептала она. — Что с тобой случилось такого, что ты начала… — она помолчала, подбирая слова: — Начала им мстить? Детей бы пожалела…

Посидела немного, а потом встала и огляделась. Ну что… Зря, что ли, пришла? И принялась выдирать старые, прошлогодние ещё сорняки, очищая маленькую площадку внутри оградки. Затем всю кучу отнесла к замеченной неподалёку мусорке. Ещё немного постояла у обелиска, вглядываясь в фотографию, и сказала:

— Пойду я, тётя Матрёна. Мне на работу пора. Не могу обещать, но попробую прийти ещё раз к тебе.

По возвращении она чуть не столкнулась на входе с Марьей Егоровной. Та обрадовалась ей.

— Доброе утро, Ниночка! Как ты? Сумела ночью-то спать? Вот ведь засранец — Савелий-то тот! Знала бы, что к тебе полезет, в клочья бы его…

— Марья Егоровна, — пытаясь быть аккуратной в словах, сказала Нина. — Я из-за этого Савелия забыла вам сказать, что с Виталием разговаривала. Он передаёт привет какой-то тёте Матрёне. Я её должна знать? Она с нашего этажа?

Марья Егоровна враз стала хмурой, а потом, оглядевшись, прошла к скамейкам, стоявшим напротив входа, и похлопала рядом, приглашая сесть и Нину.

— Умерла она, тётя Матрёна-то. Ты уж передай Виталию как-то уж ни будь поделикатнее, ладно? Если созвонитесь снова. Он уважал её, Матрёну-то. Ну, в общем, мы все её уважали. Вот только…

Управдомша как-то тяжко задумалась, глядя на посеревшие от времени листья под ногами, а потом снова вздохнула.

— Виноваты мы все перед ней, сильно виноваты. Хорошая женщина была, царствие ей небесное да земля пухом.

— А… что случилось? — еле дыша, спросила Нина.

— Да ничего. Умерла-то она — с сердцем плохо стало. А вот слышала ты такое: моя хата с краю — ничего не знаю? Вот в этом мы и виноваты перед ней…

Посидела ещё немного, но больше ничего не сказала, а только покачала головой и, встав, ушла… Нина тоже немного посидела, задумчиво глядя на своё окно в бараке.

Итак, значит, есть какая-то причина, по которой тётя Матрёна мстит жильцам дома.

Но не трогает тех, у кого есть кошки. Кого-то из жильцов это удивляет. Но не удивились бы, если бы узнали, что их преследует тётя Матрёна — та ведь кошатница.

С другой стороны… Нина задумалась. Оставив детей, у которых есть кошки, она всё равно приводит армию призраков пугать их. Чего она добивается? Или её месть в том и заключается, чтобы пугать их, а если удастся — ослабевать тех, пойманных снами и уведённых в лесопарк?

Наконец она спохватилась и побежала домой.

Проработала перед ноутбуком до перерыва, а потом выбежала на улицу — посмотреть, где няня Галюшка с детьми. Нашла их на том же месте, что в прошлый раз, в монастырском саду, где есть скамейки и утоптанная площадка для игр. Здесь уже стояла Ольга Федосеева, собираясь забрать своего Гришку на обед. Родители за детьми приходили в разное время, поэтому няня Галюшка спокойно воспринимала, что её воспитанники временно уходят по одному, пока она сидит с остальными. Так что в барак Нина и Ольга вернулись с детьми — целой компанией. И по дороге Нина с трудом удерживалась от вопроса: «Ольга, а ты вчера странно задумалась, когда я спросила про тётю Матрёну… это тоже из чувства вины?»

В общем коридоре Нина неожиданно для себя схватила детей за руки: из общего крана воду набирал Савелий. Он согнулся над краном так, будто пытался заслонить его от всех тех, кто бы захотел им воспользоваться. При виде женщин, ведущих детей по комнатах, он ещё больше ссутулился и мазнул по ним нехорошим взглядом.

Оглянувшись на Ольгу, Нина чуть не расхохоталась в голос: женщина, шедшая впереди неё, почувствовала взгляд алкаша, обернулась к нему — и показала ему кулак!

Ещё один взгляд на Савелия: тот неуклюже повернулся так, чтобы встать спиной к их коридору. А Ольга, пропадая в коридоре, угрюмо выплюнула матерные слова, даже не стесняясь своего Гришки, который в этот момент ей что-то рассказывал.

Нина чуть не втолкнула детей в комнату и тут же закрыла дверь на щеколду.

— Вот этого дяденьку обходить за километр! — велела Нина, снимая шапочку с Анюты. — Меня поняли?

— Поняли, — пискнула дочь, распутывая шарф на шее: апрель апрелем, но на улице ветер, так что пришлось детей утеплять почти по-зимнему.

— А то сами не знаем, — пробурчал Санька.

— Руки мыть и садимся обедать! — по инерции скомандовала Нина, снимая полотенце с гвоздика и отдавая сыну, который рвался в комнату — посмотреть, как там его котёнок — Тишка. А потом задумалась: как сказал Санька? «Сами знаем?» Откуда?

— А няня Галюшка нам тоже говорила про этого дядьку, — сказала Анютка, еле усаживаясь за стол, потому что с трудом удерживала в подоле юбки свою Плюшку. — И тоже сказала, что он плохой.

Поколебавшись, Нина осторожно спросила:

— А она не сказала, почему он нехороший?

— Сказала. Он котеек не любит!

«Жаль, что он пока ещё не старый, — мрачно подумала Нина. — Тогда бы тётя Матрёна давно барак от него избавила! Раз не любит!»

Накормив детей и дав им немного поиграть с котятами, она снова собрала их на улицу и отвела к няне Галюшке. Дальше — привычно: помыла посуду, села за стол с ноутбуком. Забыв обо всём на свете, работала, лишь пару раз отвлекшись: убирала за котятами, а потом ещё и разыскивала их, разбежавшихся по комнате и потерявшихся, из-за чего оба подняли тонкий писк. Пришлось поймать их, накормить, сунуть в корзинку, где они немного повозились и уснули.

Посидев немного перед корзиной и последив, как оба безмятежно спят, она вернулась к работе, невольно улыбаясь: неплохой такой релакс, чтобы работать дальше в полную силу!..

Вечером сидели в комнате, закрывшись, играли с конструктором и с котятами, пока Анюта первой не начала зевать. Посмотрели на часы и принялись готовиться ко сну.

Натягивая на себя одеяло, Нина передёрнула плечами, вспомнив мальчика Дениса. Может, попробовать уговорить Тоню, его мать, повесить какие-нибудь красивые занавески на окно? Купить ей, а сказать, что подарили, но самой Нине не нравится, так не взяла бы Тоня себе на окно? Размышляя о том, как помочь Денису, она задремала, а перед сном промелькнула другая мысль: а появится ли сегодня призрак Матрёны, после того как она, Нина, прибралась у неё на могилке?

И сама же усмехнулась: «Я расчётливая, да? Или корыстная? Баш на баш захотела? На сколько монет можно спорить, что она сегодня тоже явится?»

И в очередной раз взглянула на окно, плотно скрывшееся за покрывалами.

Хм. У самой покрывала на окнах, а хочешь предложить Тоне красивую занавеску?

Нина закрыла глаза. Надо выспаться. Хоть сегодняшний вечер был спокоен.

…И, как будто в собственном сне, почти не ощущая собственного тела, встала с дивана и пошла, странным магнитом притягиваемая, к окну. На этот раз не стала долго стоять за занавеской. Приоткрыла сразу.

Призрак старой женщины привычно очутился в шаге от окна. И привычно уже, хоть и жутковато было разглядеть за её спиной настоящие полчища других призраков, но без очертания человеческих фигур. Одни лишь вытянутые столбы напоминали, что это привидения…

— Чего ты хочешь? — прошептала Нина. — Чего?

Она ожидала, что после её вопроса старуха снова приложит ладонь к стеклу.

Как же…

Призрак резко размахнулся и ударил бы по стеклу, если бы мог! И не только ударил, но разбил бы — судя по замаху и невероятной решительности.

Нина отшатнулась.

А лицо призрака прижалось к стеклу, ужасая свой злобой…

— Не хочешь — больше не приду на могилку, — шёпотом пообещала перепуганная Нина, уняв растревоженное сердце.

Злоба на лице старухи держалась несколько секунд, а потом сменилась безнадёгой. Теперь, когда она чуть отпрянула от окна, на лице читалось нечто, близкое отчаянию.

— Хочешь — я выйду к тебе? — внезапно предложила Нина и заморгала глазами: «Я это сказала ей?!» Но покачала головой: — Ты же манила меня! Хочешь? Выйду?

Смелости для этого предложения добавляло лишь одно — память о детях и стариках. Она, Нина, ни те, ни другие.

Но старуха, отплывая от окна и смешиваясь с остальными смутными тенями, почудилось — покачала головой. Отрицательно.

«Но что-то я должна же была сделать, если она рассердилась? — съёжившись под одеялом, раздумывала Нина. — Ведь она решила, что я её поняла. Но я ничего не понимаю! Правда… Чего она от меня хочет?»

И решила: завтрашней ночью она выйдет за пять минут до полуночи и будет ждать. Пусть ей тётя Матрёна в лицо хоть что-то… ну, не скажет, так… как-то по-другому объяснит! Хватит жить в ожидании неопределённости. Пора что-то делать.