Тайны старого дома

Глава 3

Тело Санечки безвольно тяжелело на руках Нины. Мальчик всё ещё то ли спал, то ли был без сознания. Но тонкой, до ужаса уязвимой шеей он наваливался на её руку, и она с облегчением чувствовала, как суматошно бьёт в кожу его пульс. Живой — всё остальное приложится. И крепче прижимала к себе непривычно прохладное тело, машинально стараясь согреть его… Думала только о возвращении в комнату. Как будто комната могла укрыть от любых бед, стоило лишь только закрыться в ней на замок.

Когда бежала к лесопарку, ничего не чувствовала. Только опасность.

Но сейчас не только отчётливо, но и ярко ощущала пропитанность ночного воздуха запахами пыльной сухой травы и «аромата», ветром принесённого с загазованной дороги.

Две кошки продолжали неторопливо бежать впереди. Время от времени взглядывая на них, Нина видела, что и кошки оглядываются, будто проверяя, не отстаёт ли она от них, не слишком ли быстро бегут они сами — проводниками по тёмному миру.

Почему уж Нина решила, что кошки — проводники, объяснить не сумела бы.

Сомневаться в том же, в проводничестве (если есть такое определение), начала, когда заподозрила, что кошки слишком часто оглядываются. И на всякий случай обернулась сама. После чего охнула и ускорила шаг, стремясь поскорее добраться из тёмного лесопарка до освещённой части пешеходной дорожки.

Теперь оглядываться приходилось постоянно. Неудивительно: смутно светлеющие тени летели за Ниной, не отставая, пусть и на почтительном, неизменном расстоянии.

Когда тени не отстали и на опушке, где Нина, привыкшая к мутной мгле, уже различала машинные огни, едва уловимо мерцающие на дороге, она не выдержала.

Не просто оглянулась, а развернулась всем телом и сипло (после недавнего крика горло ещё побаливало) рявкнула:

— Что вам надо?! Чего вы хотите от меня?!

Рявкнула, хоть и перепуганная до дрожи. А может, как раз и со страху.

Тени тоже замерли на месте.

Они не колыхались, хотя порывы весеннего ночного ветра ощущались достаточно резкими и пронизывающими.

Не дождавшись ответа, Нина бросилась бежать, теперь уже не оглядываясь: как-то вдруг испугалась, что ребёнок на руках лежит слишком уж… расслабленно?..

Обернулась посмотреть на жутковатых преследователей только раз — когда под ногами появился асфальт, когда перебежала боковую, идущую на холм, дорогу и добежала до угла монастырского сада. И обернулась лишь потому, что кошки остановились и тоже оглянулись.

Сухая лужайка опушки отсюда казалась совсем чёрной из-за мутно светящихся столбов, которые зависли над ней… Нина, судорожно прижимая к себе сына, осторожно попятилась ближе к монастырской ограде — глубокое впечатление, что в случае чего надо взяться за узорчатый металл монастырского забора. Смутные столбы не шелохнулись.

Почему?

Что-то заставило быстро взглянуть на дорогу.

Вроде проезжавшая мимо, неподалёку, почти напротив, начала притормаживать легковая машина. Несмотря на ночь, Нина видела, что рядом ни одного знака, разрешающего остановку. Правда, и машина замерла посередине дороги, пережидая встречный поток машин… Нина, спохватившись, взглянула на тени: а вдруг они двинулись к ней, пока она отвлеклась? Но тени смирно стояли (висели!) на месте… А водитель странной машины… Хотя, может, он просто хотел въехать на ту самую боковую дорогу? Между оградой и лесопарком?

Кошки уселись у ног Нины. Посматривая на них, она сообразила, что они не сводят глаз с теней, но время от времени поглядывают и на дорогу.

Водитель, кажется, и впрямь выжидал, когда встречный поток поредеет. Просвет — и машина мгновенно юркнула повернуть именно на угаданную Ниной боковую дорогу. Но дальше не поехала, а остановилась в начале той дороги, ровнёхонько между Ниной и смутными тенями. Она было попятилась, но открылись двери — и от задней заголосил кто-то очень знакомый:

— Кто это там?! Кто?! А тут я — Марья Егоровна! Кто там?!

Ничего не поняв, Нина, дико озадаченная, только и сумела проследить, как обе кошки немедленно с асфальта поднялись и деловито зашагали к машине. Причём именно к Марье Егоровне. А та, нисколько не удивившись, посторонилась, когда обе дошли до неё, и тут же раскрыла шире дверь перед ними.

Чуть задрав голову, Нина присмотрелась и заметила, что смутных теней на опушке лесопарка больше нет. Не понравилось, что кричат? Шум спугнул?

— Кто там?! — снова испуганно заголосила управдомша, закрыв дверь за кошками, прыгнувшими в машину, словно так и надо. И замахала руками. — Кто?! Иди сюда!

Водитель, до сих пор помалкивавший, обратился к ней:

— Мама, стой здесь. Я сам к нему подойду. Эй, не бойся! Ты из барака?

Оцепеневшая было от непонимания, Нина выдохнула. Теперь она догадалась, почему так странно кричала Марья Егоровна. Та увидела открытую дверь барака, но кто вышел на улицу в неурочный час — не знала. Оттого и вопила странные вопросы, боясь подходить к невнятной фигуре.

Мужская ладонь, сильная и сухая, осторожно взяла Нину за локоть.

— Эй, ты как? Это ты из барака убежала? Или… ребёнок твой?

Наверное, Марья Егоровна не выдержала любопытства и подбежала, несмотря на предупреждение сына.

— Господи, да это ты, Нина?! — ахнула она и сжала руки, разглядев в полутьме Санечку. — Коля, это наша новенькая жиличка! Ниной зовут!

Стоя самым настоящим столбом, Нина пыталась сказать хоть что-то, но всем её телом постепенно овладела крупная дрожь. Внутренне она понимала, что надо бы начать оправдываться из-за незапертой барачной двери, однако…

А Марья Егоровна, пока её сын всё так же осторожно, за локоть, тянул Нину к машине, голосила так, что непрерывный поток слов всё же заставил вслушаться. И Нина отмерла, когда поняла, что не виновата — хотя бы в открытой двери барака.

— Этот старый алкаш! — ругалась Марья Егоровна. — Вошёл позже всех и забыл дверь закрыть! Да я ему утром всю его плешивую башку исплюю! Последние волосья выдеру, идиотине такому!

— Мама, успокойся! Не кричи! — вполголоса уговаривал её молодой мужчина, медленно подводя Нину к машине. — Вас Ниной зовут? Садитесь в машину — поедем к бараку. Домой.

— Что происходит? — почти шёпотом спросила Нина.

Но её твёрдой рукой повернули к салону, в который и усадили. На заднее сиденье. Рядом с кошками, которые выглядели равнодушными, словно им не впервые ездить в машине… Продолжая ругать какого-то Савелия, Марья Егоровна, обежала машину и села рядом с водителем.

Прислонившись к тёплой спинке сиденья, Нина лишь сейчас почувствовала, как замёрзла на холодном и влажном ночном воздухе. Только сейчас почуяла, как устали руки, которыми она судорожно прижимала к себе сына…

Машина задом ткнулась в асфальтовую дорожку, разворачиваясь, а потом спокойно поплыла по дороге и легко въехала на повороте к бараку. Остановилась не у входной двери второго этажа, а у торца, где уже стояли три машины.

Марья Егоровна нетерпеливо вышла на тропку, ведущую к входной двери. Ещё быстрее открыл дверь машины для Нины водитель.

— Дайте ребёнка, — велел он. — С ним неудобно выходить. Что с ним?

— Не знаю, — прошептала она, сжавшись только от одного требования передать Санечку кому-то неизвестному. — Сама… донесу…

Выходить пришлось, слабо подпрыгивая на сиденье, потому что сына доверить незнакомцу так и не сумела, пусть рядом и была Марья Егоровна.

Сколько бы она возилась, стараясь выйти, не знала. Но твёрдая мужская рука за подмышки бережно вытянула её из салона. И тут Нина растерялась вконец. Нет, она поняла, что машина встала у торца дома — показывала ей Ларка, где тут стоянка. И всё же в темноте место совершенно преобразилось и стало неузнаваемым.

Однако кошки уже выпрыгнули из машины, обогнули её и подошли к Нине. Одна прошлась совсем близко, мимоходом приласкавшись к её ногам, и Нина, покачиваясь и подрагивая на ходу от пережитого, поплелась за обеими, благо они бодрой рысцой направились к дому… Им она доверяла.

Позади шла Марья Егоровна, сильно взволнованная, и повторяла:

— Ну и правильно. Или, иди за ними, Ниночка… Ну и правильно… Господи, как ты успела выскочить… Как успела…

Издалека, за спинами, водитель негромко сказал:

— Я сейчас тоже подойду, только машину поставлю…

Нина ещё мельком подумала: «Уже же стоит — машина-то. Как это он её поставит?» И лишь у входа в барак дошло: поставит на сигнализацию.

Вошли в барак — Нина оглянулась на входную дверь. Марья Егоровна её оглядку сразу поняла и закивала:

— Ничего… Ничего. Сейчас Коля зайдёт и закроет всё, как надо. А я уж с тобой. До комнаты провожу, чтобы всё чин по чину было.

Сначала, в первые секунды, Нина даже обозлилась на назойливую управдомшу. Сейчас бы побыстрее оказаться дома, посмотреть, что с Санечкой, а эта лезет следом — нафига она тут нужна?!

Но выяснилось, что приставучая управдомша в некоторых случаях — это очень даже неплохо. У двери в комнату Нина чуть не заплакала, когда поняла, что ключ положила в задний карман домашних штанов. Чтобы его вытащить, надо удержать Санечку в неловком положении. Марья Егоровна, пусть и донельзя взволнованная, но сообразила сразу:

— Где ключ-то у тебя?

И вынула его, открыла дверь.

Нина с ребёнком на руках остановилась в «прихожей». Полная растерянности, она не знала, что делать дальше. Зато знала управдомша. Она кивнула на занавески между сервантом и шифоньером, прятавшими основную комнату, и сказала:

— Дочка-то спит? Садись на кровать.

А дальше Марья Егоровна энергично принялась разбираться с кухонькой Нины: поставила чайник на электроплитку, нашла чашки. Пока Нина неловко раскачивалась на кровати, словно младенца укачивая Санечку, горячий чай был готов.

Чашки на троих управдомша поставила на табурет и поднесла к кровати.

— Ты не бойся, — уже вполголоса заговорила она. — Ты его вовремя догнала… Мальчонка просто ослабел. Скоро придёт в себя. Только спать будет долго…

Нина мгновенно вынырнула из остолбенелого безразличия.

Что?

Так это не псих, которым её пугали?

Всматриваясь в глаза управдомши, она вытолкнула слова:

— Вы сказали, что после полуночи по коридору…

Марья Егоровна вздохнула и присела рядом, на кровать. Протянула руки.

— Дай его. Подержу, пока чаю пьёшь, греешься. Да и расскажу всё.

Нина помедлила, но Санечку передала.

— Но вы расскажете…

Хотела сказать угрожающе, но крупная дрожь, передёрнувшая всё её тело, заставила выговорить чуть не плачуще. Марья Егоровна вновь вздохнула.

— Ты не злись, что всё не рассказали сразу. Ты человек новый. Не понять тебе сразу. Подумала бы ещё, что в психушку попала… Ну, так вот…

Обе подняли головы: дверь в комнату открылась — вошёл тот самый Николай.

— Сынок мой, — объяснила управдомша. — Младшенький.

Николай хмыкнул и взял с табурета третью чашку. Выглядел он точно не на слово «младшенький». Скорее на слово «медведь». Мало того — высокий, так ещё и сутулый, будто широкие плечи слишком тяжелы и пригибают мужчину к земле своим грузом. Лицо его Нина рассматривать не стала. Не до того. Хотелось в первую очередь узнать, что с Санечкой и как его привести в чувство.

Марья Егоровна начала именно с этого.

— Сыночка своего не трогай. Разве что на руках время от времени носи. Утром проснётся… как ни в чём не бывало. Говорю же: ты его поймала вовремя…

Она помолчала, мелкими глотками отпивая из чашки всё ещё горячий чай. Николай садиться не стал. Оглянувшись, он отошёл к кухонному столу и слегка прислонился к его краю, тоже отпивая из чашки.

— Началось это давно, — мрачно сказала Марья Егоровна. — Дети поначалу, а потом уж и взрослые. Вдруг начали убегать из дома. Если родители успевали заметить, что ребёнок встал ночью по нужде и не вернулся, да ещё в доме его нет, могли и найти его. А если не находили… — Она тяжко вздохнула. — Первых находили именно в лесопарке… Помню, у кого-то из жильцов собака была — овчарка, её по следу и пустили. А уж потом сами в лесопарк бегали, если дети снова пропадали. Нет, живыми они оставались, да только долго в себя не приходили. Бродили, как будто забыли, что у них и родители есть, и друзья. Не играли. кушать их приходилось заставлять — сами будто и забывали, что надо поесть. И не спали. А когда одного ребятёнка сводили к врачам, а те прописали снотворное — лёгкое, то он-то засыпал, но просыпался с криком. А если успевали на полдороге перехватить… Это уж когда поняли, что странное происходит… Хватало малому или малой проспаться, а утром только голова может болеть. Ну и ввели правила…

Марья Егоровна замолчала, задумалась, глядя на чашку в руках Нины и не видя её.

А Нина, не отрываясь, смотрела на Санечку, которого та обнимала, и чувствовала, как болит голова от взрывающихся вопросов. И которые из них задавать первыми?

Но Марья Егоровна погладила мальчика по голове, а потом снова заговорила:

— Спрашивали их потом: что, мол, выйти-то на улицу заставило? А они все, как один, твердят только одно: пока спали, позвали их. Кто, спрашиваем, позвал? А они и сами не знают. Только плакать начинают, когда спрашиваешь… А после детишек, за которыми стали следить жёстче да строже, из барака старики уходить стали. Хорошо — начали уходить из тех семей, где не одинокие жили. Тоже всполошились. И тогда начали закрыться изнутри, хоть раньше такого не было. Раньше-то — закрыли дверь в барак, да и хватит того. А тут все обзавелись замками да щеколдами.

— Мам, ты предупредить не забудь, — подал голос Николай.

— Ах, да, — и в самом деле спохватилась Марья Егоровна. — Ты, Ниночка, теперь на замок свой не надейся. И на щеколду тоже. Если раз позвали, будут звать постоянно. Теперь тебе придётся купить навесной замок.

— Почему навесной? — с недоумением спросила она.

— Этот, который уже у вас есть, он хлипкий. Дёрнешь разок — вылетит. И щеколду сынишка твой откроет легко. А от навесного замка ты ключ спрячешь, как только дверь запрёшь. И ребёнок твой дома останется. Стучаться он в дверь, конечно, будет. Но и ты проснёшься вовремя. Как проснёшься — сразу и ребёнка буди. Он ведь, сердешный, спать на ходу будет. Как сейчас. И во сне бежать захочет, тыкаться в дверь будет. А тут ты его разбуди, а потом, по второму разу, его уж никто звать не станет. И уснёт до утра.

Нина подняла глаза на дверь. А как же вешать тот навесной замок? Там же нужны, наверное, ещё какие-нибудь детали для двери?.. Она постепенно оживала, сама чувствуя это странное возвращение к нормальной жизни. И появлялись новые, уже обыденные вопросы, которые служили для приспособления к новой, неожиданной для неё и её детей жизни.

А Марья Егоровна, отдохнув от долгого рассказа, добавила:

— Ты, вон, спрашивала — мол, почему не рассказали сразу, а придумали алкаша которого-то… Да кто ж в уме и здравой памяти поверит в этакую дурость-то? А в алкаша-скандалиста верили все… Только как твой Санюшка вышел из комнаты? Ты сама-то не забыла ли дверь-то закрыть до сна?

Нина вспыхнула от негодования. Но Николай опередил её чуть не сорвавшийся с губ вопль: «Да вы с ума сошли, что ли?! Как это — забыла?!»

— На щеколду закрывали, да? Мать, вон там табуретка стоит, рядом с дверью. Низкая такая. Мне кажется, парнишка встал на неё, да и открыл щеколду.

И обе женщины уставились на низкую табуретку.

— Когда Санька просился в туалет, я оставляла ему ведро. Но темноты он побаивался, — медленно сказала Нина, не сводя глаз с табуретки. — И я оставляла ему её, чтобы он вставал на неё и включал здесь свет. Да, придётся навесной…

— Завтра утром приду и сделаю, — спокойно сказал Николай. — Вы идите спать. В эту ночь он больше не проснётся, не встанет. Не беспокойтесь. Но, если боитесь, закройтесь как обычно. Но уже не только на щеколду, но и на замок. Если вдруг и встанет, щеколду откроет, замок выламывать будет — ну и встанете на шум сами. Всё? Спокойной ночи.

Марья Егоровна с сожалением отдала Санечку Нине и встала с кровати.

Нина закрыла за ними дверь, как и предупредил Николай, и осторожно проникла в комнату, где спала дочь. Анютка не проснулась. При тусклом свете ночника Нина поискала глазами часы и вздохнула: второй час уже. Ладно — не надо идти на работу. И уложила Саньку на его кушетке. Ещё подумала: может, привязать его? Но криво усмехнулась: глупо… Вышла в кухоньку, включила свет и перемыла чашки.

Вернулась и села на своём диване.

Надо бы подумать…

Странно, что Марья Егоровна не упомянула о мутных светящихся столбах. И те, кто убегал из барака, тоже промолчали о том. Или они не знали?.. Не видели? Надо будет завтра допросить Саньку, кто его звал и чьими голосами, а ещё — что он видел и с чего вдруг выбежал из дома…

И скорчилась, сидя на краешке дивана, закрыла лицо руками, беззвучно заплакала.

От мужа ушла, чтобы детей защитить.

А теперь вляпалась во что-то страшное именно для них — для сына и дочери.

Может, это… кара? Расплата, что разбила семью?

Может, родители были правы — и надо было растить детей в полной семье? Ну и что — бил? Зато живы все… А сейчас…

Изнутри возразили: в этом бараке, только здесь, на втором этаже, живут восемнадцать семей — по рассказам Марья Егоровны. Привыкли же. Приспособились. Живут. А ты, Нина? Сумеешь закапризничать и пожаловаться родителям, что тебя в этом бараке не всё устраивает? Чтобы родные снова принялись за поиски нового, более защищённого жилья? Всех своих задёргаешь…

Она шмыгнула носом и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

Да, завтра этот Николай сделает ей второй замок на дверь. Укрепит, чтобы никто в комнату и из комнаты не выходил. Что такого-то? Вместо того чтобы закрывать щеколду и закрываться на встроенный замок, надо будет запираться только на один.

Вытерев слёзы, Нина легла и потянула на себя одеяло… Долго не пролежала, вскочила и побеждала проверить Санечку. Склонилась над ним. Тот, под одеялом, лежал тихо. Но главное — уже не был таким прохладным и даже холодным, когда она впервые подняла его с земли в лесопарке. Согрелся. Да и чувствительно засопел, как бывало всегда, когда сын всего лишь в пижамке, а то и босым возвращался из кухоньки… Взять на руки? А вдруг разбудит его?

Выпрямившись, она повернулась к окну — и снова застыла.

А если он в следующий раз побежит, открыв окно?

Ладно, ничего страшного. Об этом, что делать с окном, она спросит у Николая завтра… А пока спать… Дошла до дивана и замерла. Среди всех проблем промелькнул ещё один вопрос, очень важный для их маленькой семьи. Промелькнул — и забылся. Что — утро вечера мудренее? При свете дня вспомнится?

Она легла, глядя через комнату на спящих детей.

Сна ни в одном глазу. Несмотря на утешающие слова Марьи Егоровны, Нина боялась, что Санька вот-вот встанет и побежит к двери.

Вот! Она забыла спросить: если детей уводят после полуночи, то как быть с дневным временем? А если детей уведут прямо из группы няни Галюшки? Или эти смутные тени действуют только в темноте?

Она было снова села на диване, но тут же отчаянно покачала головой и почти рухнула назад. Все вопросы она сумеет задать только завтра, утром.

Зажмурилась и затем медленно расслабила веки. Спать!

Но сознание было настолько ясным, что Нина встала и украдкой ушла на кухню. Здесь из сумочки, висевшей на одном из крюков, вбитых вместо вешалки, она достала блокнот и устроилась при кухонном столе. Открыла чистую страницу и принялась старательно записывать все вопросы, которые возникли во время бессонницы — последнее она уже приняла. Вот только… Как только вопросы истощились, Нина внезапно почуяла такую усталость, что еле доплелась до дивана.

Назавтра она себе запланировала два задания: во-первых, придёт Николай и сделает ей навесной замок; во-вторых, надо будет во время прогулки детей с няней Галюшкой добежать до лесопарка и… Последнее задание во сне обратилось странным вопросом к ней самой: зачем тебе туда? И Нина крепко уснула, рухнув в сонные пропасти и так и не ответив себе на поставленный вопрос, улетевший неизвестно куда.

…Утром встала, как обычно, и, проверив сына, сразу ушла на кухоньку — готовить завтрак детям, прежде чем их соберёт няня Галюшка. Потом, насколько она понимала, придёт Николай. А придёт он сразу, как увидит детей с няней в общем коридоре. К тому времени поесть успеет и она сама. И, хоть она и не могла ответить себе всё на тот же вопрос, утонувший во сне, решила всё-таки чуть позже, перед обедом, сбегать в тот лесопарк и… Главное — сбегать, если так… хочется. А вдруг она обнаружит что-то ещё? Ведь о тенях никто не сказал. А она их увидела. Значит — сбегать надо.