Тайны старого дома

Глава 7

Утро выдалось суматошным.

Дети после встречи с бабушкой и дедушкой выглядели взбудораженными даже после сна. Выяснилось, что родители Нины успели насовать в карманы внуков столько сладостей — в основном больших конфет, что Санька с Анюткой накинулись на них с утра. И ещё осталось. Нина-то им выдавала сладости только на десерт. А тут — на тебе! Объелись сладкого и завтракать не то что не хотят — не могут! Всё им противно.

«Ну, мама! Знать бы раньше — устроила бы обыск по карманам мелких!» — только и подумала Нина, хмуро выставив перед детьми чашки с чаем, куда не положила сахару. Каша сиротливо остывала тут же, наложенная в тарелки.

— Несла-адкий!.. — сморщившись, протянула дочь.

— Пока не допьёте, из-за стола не выйдете, — жёстко сказала Нина.

— Ну-у… — заныл Санька. Вообще-то сын мог с утра рассчитывать на награду: ни разу за ночь не вставал — и памперс на нём оставался сухой, как ни странно.

Нина хотела было пригрозить, что котят отдаст бывшим хозяевам, если дети не допьют чаю, но посчитала, что такое высказывание непедагогично. Шантаж ведь. А спохватившись, она и так успела отобрать у детей оставшиеся конфеты. Поэтому и промолчала, но сидела за столом и так сосредоточенно ела кашу, что дети смирились и с недовольными и жалобными стонами всё же допили чай.

— Мам, а почему на окне покрывалки висели? — полюбопытствовала Анюта. — Кто-то на машине приехал и в окошко светил?

— А точно, — удивился Санька. — Темно было утром. Я всё думал, почему ты будишь нас, а на улице темно. Окно закрытое!..

— Приехал, — ответила на вопрос дочери Нина. — Так, посидели, чай допили — и хватит. Идите к своим котёнышкам, играйте пока.

— А гулять пойдём? — бдительно поинтересовался Санька.

— Посуду вымоем — пойдём, — согласилась Нина, доедая кашу.

Дети внимательно следили, моет ли она посуду, одновременно играя с котятами. Помнили, что мама может увлечься и забыть о прогулке.

Они возились в большой комнате с котятами, когда Нина просунула голову между занавесками и предупредила:

— Я пошла вынести мусорное ведро. Не выходите, ладно?

— Ладно, — в голос ответили дети.

Почти переполненное ведро с мусором надо было вынести к бывшему деревянному туалету и там вылить. При виде этого туалета (а бегала к нему Нина, как и остальные жильцы, три-четыре раза в день) она всё время думала, как вовремя она вселилась в барак. Не дай бог — бегать в такой туалет, особенно зимой! Пусть всего каких-то тридцать шагов от входа в барак, но каждый раз одеваться, чтобы добежать до него!..

В общем коридоре поздоровалась с Марьей Егоровной и сразу спросила:

— А по воскресеньям няня Галюшка приходит?

— Если только после обеда, — отозвалась управдомша. — По утрам она в церковь здешнюю бегает, на службы. Да и наши стараются на субботнюю и воскресную службы попасть.

— Почему так? — удивилась Нина.

— Так церковь недостроенная, — объяснила Марья Егоровна. — Работает только нижний храм, да и то — лишь на выходных. А службы проводит молодой батюшка — такой красавчик, что наши бабы — от мала до велика — все млеют от него.

— Молодой? — не сдержалась Нина, вспомнив старенького попика, который смотрел на детишек с няней Галюшкой.

— Ну, скажем — лет за тридцать ему, наверное, есть. Сходи разок на службу — на следующей-то неделе. Увидишь, может, сама начнёшь ходить, — усмехнулась управдомша.

Ясно — чему усмехнулась. Думает, Нина на симпатичного священника западёт, как жилички из барака. И будет тоже в церковь ходить… В церковь-то сходить надо, но…

Но, шагая к мусорной куче, Нина озадаченно раздумывала. Молодой. А тот старенький был. Хотя… Может, он к монашкам приходил? В монастырь? По каким-нибудь делам епархии, например.

Скорее всего. А этот, молодой который, службы проводит. Вот теперь понятно.

С досадой «отодвинула в сторону» ненужные бы сейчас размышления.

Итак, сегодня тоже не получится перепоручить детей чужим заботам. А значит, исследовательский поход в лесопарк снова отменяется.

И пожалела, что не спросила у Марьи Егоровны о тёте Матрёне. Впрочем, как спросить-то, чтобы… Чтобы — что? Новенькая жиличка интересуется умершей старухой? Здешние дети видели в ночи только смутные столбы. Другие жильцы — явно тоже. Призрака разглядела только она, Нина. Поэтому никто из здешних не связывает смерть тёти Матрёны и уходы из барака детей и стариков после полуночи.

Стоя на тропинке уже с пустым ведром, не замечая, что машинально смотрит на жёлтые солнышки мать-и-мачехи, усыпавшие весь склон, Нина прикидывала: «А если Марья Егоровна снова встретится в недалёком будущем? Может, ей просто сказать о просьбе Виталия — передать привет тёте Матрёне? А если управдомша скажет, что она умерла… Виталий станет поводом для расспросов. Когда тётя Матрёна умерла? Почему? Хм… Почему бы и нет? Всё по порядку: передать привет от Виталия тёте Матрёне, потом расспросить о её смерти… — И снова без перехода подумала: — Жаль, детей оставить не с кем. — А через паузу пожала плечами. — Так, что-то я сама туплю. А зачем мне в лесопарк? Что я там увижу? Особенно в дневном свете?»

Постояла ещё немного и поняла: хочется сходить. Тянет.

Глупо? Что тянет? Потому как ни одной весомой причины? Ненормально?

А увидеть призраков — нормально?

Следовательно — надо.

Побрела по тропинке назад, к бараку, машинально жалея, что нельзя собрать букетик мать-и-мачехи: дети обидятся, что без них гуляла.

До крыльца оставалось несколько шагов, когда Нина задумалась: а стоит ли вообще теперь заниматься… призраками? Здешние дети, Лена и Денис, уже подсказали, каким образом отгородиться от ночных гостей — и рисунки сработали, насколько Нина поняла. Ведь даже Санечка больше не просыпается среди ночи… Но призраки продолжают сторожить их… окно. Зачем?

Спросить у Марья Егоровны, не уходил ли кто ещё в эти ночи?

В дверях она чуть не столкнулась с незнакомым мужчиной.

— О, красотка какая!.. — невероятно жирным голосом — по впечатлениям Нины, «приветствовал» её невысокий мужичок в грязной и замасленной куртке. Первая оценка — из любителей выпить.

— Здрасьте, — от неожиданности откликнулась она, шагнув чуть в сторону и ожидая, что мужичок либо сам уступит ей дорогу, либо быстро выйдет из барака, чтобы она сумела войти.

Но мужичок обрадовался её отклику и по-хозяйски встал в дверях — руки в бока.

— А чья ж такая будешь? Новенькая, что ли, тут? Помнится, Машка говорила, что у нас кто-то появился! — чуть не проорал он.

Голос его и так действовал Нине на нервы, а уж после того как неизвестный поддал громкости, слушать его стало невыносимо.

— Новенькая, — подтвердила она, всё ещё надеясь, что после её ответа он пропустит её в дом.

— И как звать тебя, новенькая? — почему-то ещё больше обрадовался он.

Одутловатый — начала всматриваться в него Нина и понимать, что этот тип людей близок к тем, кого бы надо обходить за километр. Постоянно если не пьяный, то выпивши. Глазки, расчерканные ветвистыми венами, утонули в распухших щеках, словно обсыпанных жирным мелом, — странное сочетание, но именно так его кожа выглядела. Нижняя губа, толстая и явно тоже распухшая, обвисла, будто вывернутая, а из носа тянулась мутная сопля, которой её «носитель» точно не замечал.

А когда она попыталась всё же хоть как-то проскочить мимо него, мужичок встал на пороге, расправив сутулые плечи, выпятив живот — весь как-то похабно выгнувшись, и самодовольно спросил:

— Это про тебя, что ли, Машка говорила, что ты от мужа сбегла?

Она попыталась говорить с ним иначе. Строго потребовала:

— Пропустите меня!

А он лишь расхохотался и схватил её за свободную от ведра руку.

— А ну-ка, покажи, где живёшь, в которой комнате! Вечером знакомство обмоем! Иди давай! Показывай!

Она аж застонала от омерзения, когда он вцепился в её руку: полное впечатление, что пальцы у него жирнейшие!

Кажется, мужичок специально, не уступая дверного проёма, втащил её в общий коридор — так, чтобы она сильно прижалась к нему хотя бы боком. Неизвестно, на что, на какую реакцию пойманной жертвы он рассчитывал, но Нина яростно сморщилась от запаха его давно не стиранных штанов, густого «аромата» застарелого пота, которым провоняла его куртка, — и последнего смрадного аккорда, когда неизвестный выдохнул ей чуть ли не в лицо чесночно-сивушным зловонием. Это последнее оказалось настолько гадостным и тошнотворным, что она резко дёрнулась и вырвала руку, чтобы почти сбежать от него.

Вслед ей проквакал смешок мужичка, который затих, когда она резко захлопнула за собой дверь в комнату.

Быстро поставила ведро под умывальник и сразу схватила мыло. Мылила руки дважды — и всё казалось, что вонь и жир от хватки мужичка никак не проходят…

— Мама, это ты? — несмело спросили из большой комнаты.

— Я это! — бросила Нина, не в силах убрать брезгливую гримасу при взгляде на свою куртку: этим местом она прижалась к мужичку — и теперь…

Насторожённая, будто поджариваясь на обострённых краткой стычкой чувствах, она внезапно затихла — и услышала за дверью, в коридоре, шаги. Метнулась к двери и резким щелчком вогнала в пазы щеколды задвижку. И затаилась тут же.

Ещё три уверенных шага, постепенно замедляющихся. Остановился возле двери. Нет — напротив двери, очень близко. А Нина так надеялась, что это шаги кого-то из соседей… Дверь коротко дёрнулась. Что ему нужно? Думает — разведёнка, так подкатить каждый может? Даже такой, как он? «Мне бы его самомнение!» — дрожа от напряжения, вдруг подумала Нина.

— Мама… — снова позвали из-за занавески.

Мягко ступая по половичку, Нина стремительно вошла в большую комнату и сразу приложила палец к губам.

— Тихо…

Сидевшие возле коробки для котят дети замерли, удивлённо глядя на неё.

Нина облизала губы. Несколько недель прожили почти спокойно, не считая ночных «приключений», — и теперь придётся приучать детей к тому, что и среди добродушных жильцов могут быть опасные люди.

Вздрогнув, она обернулась к входной двери, которая опять скрипнула, отзываясь на резкое и даже раздражённое дёрганье.

Отпустив край занавески между шифоньером и сервантом, Нина тихонько прошла к детям. Стоять здесь, когда за спиной постоянно пробуют дверь на прочность… Лучше не надо…

Надо будет спросить у Марьи Егоровны, что делать в такой ситуации.

И узнать, нельзя ли как-нибудь приструнить этого выпивоху.

Котята спали — один на коленях Саньки, другой — в подоле Анютиного платья. Дети сидели, посматривая на неё, а временами — мимо, на занавеску, спрятавшую что-то, чего мама испугалась.

Анюта первой постепенно прониклась страхом мамы. Она сдвинула бровки в тревоге и еле слышно прошептала:

— Там… папа? Да?

Нина немедленно села перед детьми, зачастившими обеспокоенным дыханием, и покачала головой:

— Нет, Анюта, нет! Там какой-то дядька, которого мы пока не знаем. Но он тоже из барака, отсюда. Это не папа! Просто этого дядьку мы к себе пускать не будем! И не бойтесь, ладно?

— Он совсем плохой? — по-взрослому поинтересовался Санька.

— Он пьяный, — твёрдо сказала Нина. — Когда перестанет быть пьяным, он не будет…

Она не договорила, чего не будет тот мужичок. Но вместе с детьми прислушалась к тому, что творилось за дверью, в коридоре. Потом, чтобы убедиться, что назойливый алкаш ушёл, на цыпочках подошла к двери и приложила к ней ухо. Помнила, что дыхание у алкаша было громким, что он часто и со свистом вшмыгивал свои сопли… За дверью тишина. Но Нина осторожно, так же на цыпочках вернулась к детям.

— Посидим немного, — предложила она. — Ну-ка, рассказывайте, как назвали своих котишек.

— Денис сказал, что мой — мальчик, — сообщил Санька, который, поглядывая на занавески, говорил уже не шёпотом, но всё же вполголоса. — Мне кажется, моего зовут Тишка. Мам, это хорошо?

— Это хорошо, — кивнула Нина, стараясь не слишком показывать детям, что и она продолжает прислушиваться к тишине возле входной двери. — А у тебя, Анюта? Как зовут твоего котишку? Или ты ещё не придумала?

— Придумала, — ответила дочь, гладя котёнка, но глядя на занавеску. — Она у меня плюшевая. Пусть будет Плюшка.

Нина даже отвлеклась от прослушивания коридора, удивлённая. Пригляделась к котёнку, который спал в подоле Анюты. Дочь права: кажется, среди родителей Плюшки был сиамец или таец, а потому шерсть котёнка отличалась не только серовато-белым окрасом (и тёмной мордочкой), но ощущением плюшевой ткани. И не трёхцветка, как обозначила Марья Егоровна, а просто переход светлой шерсти к тёмному.

— Мам… — тихо позвал Санька. — Может, окно покрывалками закрыть?

Нина медленно начала закипать: алкаш успешно напугал не только её. Санька, с одной стороны, прав: чтобы тот не заглянул и не начал заново приставать, надо обязательно закрыть окно от лишних взглядов. С другой стороны… если этой ночью Санька снова встанет к ведру… Нина уже кипела. Тогда она собственноручно убьёт гада!

Но окно завесила плотно. Ночные приключения, прошедшие в этом смысле как тренировочные, помогли зашторить его быстро.

Они сидели в углу и вспоминали вчерашний день на чужой даче. Дети рассказывали, как играли с дедушкой и бабушкой, и мечтали о новой встрече с ними… Негромкая беседа не приглушила для Нины новых тяжёлых шагов уже за окном — форточка-то открыта. Те снова пропали, когда алкаш остановился у окна. Но, задав следующий вопрос Саньке, в паузу Нина услышала, как шаги возобновились, а потом ушли в сторону и исчезли.

Взглянула на окно. Надо бы придумать карниз на высоте форточки. Тогда в комнате, даже с закрытым окном, будет достаточно светло.

А потом промелькнула мысль: «И что? Будешь всю жизнь прятаться то от бывшего мужа, то от всяких алкашей? Во что превратится жизнь детей? В кого, в какого неврастеника превратится Санечка?!»

Не дослушав ответа Анюты на собственный вопрос, она встала с пола и суховато сказала обоим:

— Не выходите пока из комнаты. Я сейчас быстро к тёте Маше сбегаю и вернусь.

Только отвернулась от детей, как Санька в спину попросил:

— Мам, ты лучше закрой нас, ладно?

— Ладно, — бросила она, отодвигая щеколду.

Пока дошла до комнаты Марьи Егоровны, додумалась до примитивной мысли.

Постучала и, выждав приглашения, открыла дверь и вошла, мысленно завидуя: Марья-то Егоровна даже комнату не закрывает! И возразила себе хмуро: «Ты тоже днём не закрывала до сегодняшнего часа!»

— Здравствуйте ещё раз.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — приветливо встретила её управдомша. — С чем пришла?

— Марья Егоровна, вы не могли бы мне на всякий случай дать номер своего мобильного! — попросила Нина. — Вдруг что-нибудь понадобится, а прийти не получится?

Они обменялись номерами, и управдомша кивнула ей:

— Ну так что у тебя случилось?

— Мужчина один пристал. Мне кажется, он из барака, только раньше я его не видела, — честно сказала Нина. — Такой, полулысый.

— Плешивый — хочешь сказать, — неприязненно, но не по отношению к Нине уточнила Марья Егоровна и вздохнула. — Как приставал-то?

— В комнату рвался.

О том, как они встретились при входе в дом, Нина говорить не стала. Комната гораздо важнее.

— Тот Савелий это и есть, который частенько входную дверь в дом оставляет открытой! — чуть не плюнула управдомша. — Ну, ничего. Поговорим мы с ним по-свойски.

— Детей напугал, — уже лишне вздохнула Нина. Но был и свой резон в последней фразе. Поэтому она добавила: — Честно говоря, побаиваюсь теперь выходить. А дети гулять хотят. Привыкли с няней Галюшкой.

— Ну, с няней Галюшкой не только твои привыкли, — сумела улыбнуться помрачневшая было управдомша. — Так что… — она взглянула на настенные часы. — Ты потерпи немного. Через полчаса Федосеевы со своим гулять пойдут. Ну и пристройся ты к ним. Уж кто — кто, а Ольга тебя обидеть не даст.

Немного заинтригованная, Нина даже с интересом начала ждать, когда пройдут те самые полчаса. Федосеевых она знала: они жили в конце её коридора. Неужели с ребёнком пойдут гулять оба родителя? Но нет. Выяснилось, что гулять с пятилетним мальчиком собрались дамы семейства — мать Гришки и его бабушка, которая жила в конце второго коридора. Так что обе женщины даже обрадовались просьбе Нины присоединиться к ним. В компании-то малышне будет веселее… А уже возле монастыря, узнав, в чём дело, черноволосая Ольга, мать Гришки, нахмурилась.

— Знали, что гадёныш хороший, но, чтобы приставать вот так, внаглую… Не бойся. Подойдёт если, я ему последние волосёнки выдеру! И даже предупреждать не стану!

А бабушка Гришки, ещё не совсем старая женщина — под шестьдесят ближе, только в изумлении качала головой:

— Ишь, охальник… У нас в деревне мужики давно б его дурную башку разбили за такие дела!

Поговорив немного об нахальном алкаше, Ольга сама предложила Нине обменяться телефонными номерами. И Нина успокоилась: Ольга-то ближе живёт, чем управдомша… А когда все перекипели негодованием, Ольга уже осторожно спросила:

— Правду ли говорят, что твой мальчик убегал ночью?

Градус настроения вновь полетел вниз. Но, не дожидаясь ответа Нины, соседка задумчиво сказала, рассеянно глядя на игравших детей:

— Мой-то Гришка тоже уходил, да только входную дверь не прошёл. Закрыта была. Так и застали его — в общем-то коридоре. А твой — как ушёл-то?

— Тот же Савелий виноват, — хмуро откликнулась Нина. — Он вошёл в дом, а входную дверь оставил открытой.

Ольга понизила голос, чтобы дети не услышали, и выругалась так, что Нина некоторое время приходила в себя. Мать Ольги только поморщилась, заслышав её мат, но ничего не сказала, только вздохнула.

— Говорили одно время — надо ставить английский замок, чтобы закрывался сразу, — сказала Ольга. — Да так говорильней и осталось.

— Я слышала — раньше не уходили, — спокойно сказала Нина, внутренне вскинувшись: может, и получится не с управдомшей поговорить. Может, Ольга что-то расскажет? И добавила: — Или так всегда было?

— Да нет, — охотно откликнулась Ольга. — Где-то… Мам, лет пять есть? Или уже семь? — взглянула она на мать за подтверждением.

— Да, где-то так, — заверила обеих женщин та. — Вот как Матрёна наша — царствие ей небесное! — умерла, так всё и началось. А то и чуть погодя.

— А Матрёна — это кто? — осторожно спросила Нина.

— Да здешняя жиличка была, — охотно сказала Гришкина бабушка, прижимая к себе набегавшегося внука, а потом, смеясь, подталкивая его к друзьям. — Хорошая женщина была. Жила себе, никому не мешала, всем помогала…

Только совершенно нечаянно Нина взглянула на Ольгу в мгновения, пока её мать коротко рассказывала о Матрёне. Если Ольга, забывшись среди разговора, сначала загляделась на бегавших детей и улыбалась им, озорничавшим на небольшой сухой площадке, то, едва услышав о Матрёне, она как-то… странно повела себя. Улыбка Ольги медленно увяла в горечь. И, кажется, теперь, наблюдая за детьми, она видела их чисто механически — смотрела и смотрела, но думала, погружаясь в невесёлые думы о другом. И почему-то Нине казалось, она вспоминала о тёте Матрёне, но как-то мрачновато, что ли… Поссорились перед смертью тёти Матрёны? И теперь Ольга жалеет, что не успела помириться с соседкой? Или здесь что другое?

…День провели неплохо, как думала Нина, собирая на стол ужин.

Но закончился он неожиданно и так, что она просто не знала, назвать ли хорошим тот финал, который прогремел на весь барак!

Не привыкшая пока что закрывать дверь в комнату на замок, выходя и входя, она не ожидала, что в дупель пьяный Савелий не то чтобы осмелился, а просто-напросто бесцеремонно, как к себе домой, вошёл в её комнату. При виде накрытого к ужину стола он ухмыльнулся и враскачку двинулся к нему, не обращая внимания на испуганных детей.

Нина, разъярённая, пробежала мимо него в кухню, откуда вернулась, вооружённая скалкой. Отлупить — на полном серьёзе, как собиралась, — нежданного-негаданного гостя не успела: после короткого, больше предупреждающего, чем просящего стука в дверь в большой комнате появились Николай и муж Ольги. Ни слова не говоря, лишь раз бросив взгляд «ну что поделать?» на застывшую при явлении новых гостей хозяйку, мужчины подхватили изумлённого Савелия под руки и в пару-тройку шагов вынесли его из комнаты… Нина ещё некоторая время каменела на месте, лихорадочно соображая, стоит ли выскакивать в коридор, чтобы посмотреть, что там с ним будут делать, а потом добежала до двери и закрыла её на все три запора.

Пусть что с ним хотят, то и делают. Но она сейчас вместе с детьми будет ужинать! Потому что нельзя детей пугать такими… налётами!

— Приятного аппетита! — чуть не скомандовала она, шлёпнувшись на стул. — Едим, а то остынет! Ну?!

Дети, слегка ошарашенные её приказным тоном, послушно опять уселись за стол и, то и дело бросая взгляды на занавески, закрывавшие входную дверь в комнату, принялись за поспешное поедание картофельного пюре.

Чуть позже, по аккуратному стуку в дверь, она открыла Николаю, и тот объяснил ей, что Савелий больше не будет к ней лезть. А пока что неплохо было бы… Она несколько нервно засмеялась и, пригласив его войти, принесла свой мобильник.

Дети, сначала опасливо выглянувшие из-за занавески, узнали дядю Колю, который укреплял им позавчера входную дверь, и осмелели. Они даже затащили его в комнату, чтобы похвастать своими котятами, а Нина, успокоенная, заставила его выпить чаю.

Кажется, жизнь снова входила в довольно ровную колею.

И всё бы ничего, но лесопарк продолжал тревожить её.

И следующая ночь показала, что не зря.

Воскресным вечером, перед сном, Нина снова вышла в общий коридор — наполнить банки для питьевой воды, которую привыкла кипятить перед сном. Здесь она встретила Дениса, который тоже был послан за водой. Пока он добирал воду из общего крана, Нина деликатно спросила его, видит ли он сейчас те смутные столбы.

— В окно, — негромко ответил он и оглянулся. — Вы только маме не говорите, ладно? Она думает, что я больше никого не вижу. Но иногда я смотрю ночью в окно и вижу их.

— Но они… не зовут? — с тревогой спросила Нина.

— Нет. Просто висят перед окном и смотрят. Ваш Саша тоже их видит?

— Я закрыла окно шторами, — призналась она.

— А я боюсь маме говорить, чтобы она закрыла. Испугается. А у неё сердце… Спокойной ночи, тётя Нина.

— Спокойной, Денис…

Единственно пожалела, что не сумела спросить, а видит ли призраков, пусть даже в виде столбов, Лена Хворостова. А потом подумала, что, возможно, подростки об этом между собой не говорят… Пока набирала воду, почудилось, что неподалёку кто-то заговорил невыносимо жирным голосом Савелия. Испуганно поозиралась, жалея, что не прихватила с собой скалку. А потом взялась за горлышки трёхлитровых банок и внесла их домой.

Дети уже спали. Свет-то она оставила только в прихожей, при кухоньке. Управившись с вечерними делами, напомнив себе, что завтра рабочий день, она огляделась, всё ли сделала, и подошла к дивану. С сегодняшнего вечера Санька снова переехал на свою кушетку, и Нина порадовалась, что сумеет нормально выспаться: спать с ребёнком — это постоянно чувствовать каждое его движение… Она вдруг вспомнила, как резались зубки у Анюты, и улыбнулась: было беспокойно за дочь, но и страшно из-за бывшего мужа, который злился так, словно Анюта кричала во весь голос, хотя она только хныкала и ныла… Не желая, чтобы бывший приснился из-за того, что она вспомнила его перед сном, Нина начала строить планы на завтрашний день и постепенно задремала, а там и уснула.