Завтрак был под стать всей окружающей обстановочке – необычный! На круглых столах, покрытых вышитыми скатертями, чашки и тарелки были у всех разные. Только у кузнечиков одинаковые, но одна синяя, а другая красная. И в чашках горячий шоколад с пенкой. Они уселись и сразу стали мазать себе круассаны шоколадным маслом. Я понял, что меня посадили с ними за один стол, потому что увидел там свою кружку, я всегда из неё пил за завтраком. Я обрадовался, что кружка со мной приехала. У меня тоже был налит горячий шоколад, а ещё были тосты с мёдом. Всё как я люблю.
Ряженый сидел за соседним с нами столиком, всё в том же костюме, но без каски. Он вылавливал из плошки с вином плавающие в нём кусочки хлеба. А рядом стояла другая плошка с оливками и инжиром. Что ж, каждому своё.
Я шепнул кузнечикам:
– А это кто?
– Леонид. Не спрашивай его, почему он не пьёт шоколад, это его бесит.
– А бесить его нет никакого интереса, – прибавил брат.
Я тоже перешёл на шёпот:
– Никакого, согласен. Он качок, сразу видно. А меня он вчера спрашивал, кто его предал.
– Ну, у него там какие-то электоропилы свистнули, и он всё никак не успокоится.
Пилы свистнули? Чёрт! Я уверен, что это шофёр такси так промышляет. Если этот Леонид что-то там выпиливает, а инструмент у него тю-тю и он без него ни с места, то я его понимаю.
За другим столом по соседству сидела девчонка. Кажется, старше меня, но ненамного. Она ела… капустный суп! И поглядывала на меня исподтишка. Не иначе, моя красота сразила. А девчонка ничего, симпатичная, светленькая и одета феей: платье до полу с поясом и на голове острый геннин3. У них тут, как видно, нескончаемый бал-маскарад.
«Покажется немного. Сами увидите», – так, кажется, сказал Рауль. Да. Уже вижу!
За одним столом с феей завтракала молодая женщина в шляпке – натурально цветочный горшок вверх дном на блюдечке – и длинном платье, сверху в обтяжку, а сзади подушка.
Если честно, мне тут было не по себе. Я убедился, что отделение психиатрии здесь совсем не маленькое, а очень даже большое. Одна надежда, что доктор Граф в психах разбирается и разгуливать на свободе позволяет только безопасным. Интересно, с какой целью мои родители отправили меня сюда? Решили познакомить с образчиками разных слоёв общества? Папочка у меня психолог, с него станется.
Появился мужчина лет тридцати, брюнет, бледный до ужаса, как будто сто лет солнца не видел. Наверное, вроде меня, восстанавливается после тяжёлой болезни. Одет он был примерно так же, как собирались одеть меня: в белую рубашку и чёрные брюки. Когда он прошёл мимо нас, то спросил меня:
– Это ты новенький? Надеюсь, играешь в покер?
– М-м-м… очень жаль… не играю.
Он на секунду как будто огорчился, но всего на секунду, и плюхнулся за стол качка.
– Привет, Леонид!
– Приветствую тебя, Андре.
Андре взялся за свою чашку с чаем и за тосты с апельсиновым конфитюром.
Я с опаской отхлебнул шоколад. Вот это приятный сюрприз! Вкусный! И даже горячий ровно в меру.
Женщина в цветочном горшке ушла из столовой первая. Проходя мимо меня, она застенчиво спросила:
– На улице очень холодно?
Я ответил: когда приехал, было не очень, и она, похоже, успокоилась. Женщина скрылась за дверью, и я спросил кузнечиков:
– Она кто?
Кузнечики прыснули.
– Фанни. Та, что брюки…
Ладно. Поглядев, что у неё на голове наверчено, я уже никаким брюкам не удивлялся.
– Холода боится? Что замерзнёт, когда на улицу выйдет?
– Скажешь тоже! Она никогда на улицу не выходит. Она тебя спросила, потому что за свою дочку боится.
– Вот оно что, за дочку. А где её дочка?
– Кто её знает. Неизвестно.
Но, если что, Фанни была одета по-зимнему, а кузнечики в шортах и в майках.
Потом мы сидели молча, и я сделал кое-какие выводы: фея, Фанни, швея позапрошлого века, качок Леонид, Андре на поправке. У первых троих проблемы с психикой налицо. И опасным больше других мне показался, само собой, Леонид.
Паренёк, конечно, производит впечатление: осанка, взгляд. Мне захотелось с ним наладить хоть какой-то контакт, и я сказал:
– У вас, я слышал, тоже неприятности? Вы не думаете, что это шофёр такси?
Леонид посмотрел на меня таким странным взглядом, что мне стало ещё больше не по себе, и я уже сидел тихо и молча допивал свой шоколад. Кузнечики тоже. Но они были не из тех, кто может спокойно усидеть на месте. Их так и подмывало что-то сделать, и они поскакали к выходу, хлопая салфетками по столикам и что-то на ходу выкрикивая.
Выходя из столовой, я оказался в дверях вместе с качком. И это было не случайно, потому что он своим мощным торсом эту дверь передо мной загородил.
– Волосы у тебя длинные, но ты не спартанец! – заявил он. – Ты больной!
Парень решил, что у меня тоже с головой не всё в порядке? Но оказалось, он имеет в виду моё физическое состояние, потому что он прибавил:
– В Спарте не увидишь тщедушных хлюпиков вроде тебя.
Спасибо, очень мило. Я чуть не упирался носом в его грудную клетку – у него мышцы буграми выступали из-под туники. Мне пришлось поднапрячься, чтобы в голосе прозвучала насмешка.
– И в Спарте, я полагаю, никто не болеет.
– Никто. Слабых младенцев сразу после рождения сбрасывают со скалы. Остальных обливают холодной водой для проверки.
Супер! Я бы даже сказал, суперкласс.
– Там нет парней с прозрачной кожей, худых, как сухое дерево, – прибавил он.
Ещё одно «спасибо» и опять от меня.
– Значит, избавляетесь от слабых, чтобы пейзажа не портили? – осведомился я с иронией.
– Городу нужны сильные воины. Строй отважных мужчин – защита надёжнее каменной стены. Хилому недоноску не справиться с испытаниями инициации: чтобы подростка признали мужчиной, он должен год выживать в одиночку. Так что лучше покончить со слабаком сразу. Город не может позволить себе кормить нахлебников, неспособных его защищать.
Чем дальше, тем интереснее.
– Вот как? – всё так же насмешливо продолжал я. – Но если остаются только воины, кто будет пахать землю, чтобы их кормить?
– Рабы. Рабы пашут землю.
Поздравляю! Общество, состоящее из воинов и рабов, есть о чём помечтать! Возвращаемся в доисторические времена: если не умеешь драться, смерть грозит на каждом шагу. А в лесах – то саблезубые тигры, то обезумевшие мамонты. Цивилизация играющих мускулов, которой понадобилось сотни миллионов лет, чтобы открыть огонь, потому что некому было подумать головой. И я ему сообщил:
– Примите к сведению, что войны – давным-давно не состязание в физической силе, теперь выигрывает тот, кто делает бомбы.
Леонид молча смотрел на меня. Было очень трудно понять, о чём он думает. Я воспользовался его молчанием и вышел в холл. Умно, ничего не скажешь, что-то доказывать сумасшедшему.
Этот парень считает себя спартанцем. Помню, было когда-то в Греции государство Спарта. Мы однажды ездили в Грецию летом с родителями. А-а, так вот откуда его шлем – это шлем гоплитов, воинов античной Греции. Да и Леонид – это, кажется, имя одного из царей Спарты. В Лувре висит картина, и называется она «Леонид при Фермопилах».
Фермо… Термо…
Теперь я понял, что у Леонида за «электропилы»! Это кузнечики ему их «подарили». Неудивительно, что бедняга так разоделся. И повсюду ищет предателя! При Фермопилах произошло сражение, это я помню, но кто там сражался и с кем, извините…
И я вспомнил о занятиях и подумал, что пора бы мне опять учиться. Надо бы мне поговорить об этом с доктором Графом. Наверняка здесь предусмотрели возможность пройти школьную программу. В крайнем случае по переписке. Мама с папой не могли не подумать об этом для меня.
Все уже успели разойтись из столовой, и даже со столов уже всё убрали. Быстро и без суеты, отлично работают. Что ж, значит, мне нужно поговорить с главным врачом.
Я оглядел холл: там входная дверь, здесь – дверь в столовую, лестница, а рядом с ней коридор, где сидит администрация. Как раз напротив меня. Так сказать, Фермопилы.
Надо же, как странно. Оказывается, на лестничной площадке тоже есть дверь, а я её не заметил. Или предпочёл сделать вид, что не замечаю.