«Вашим родителям обо всём сообщили», – сказал Рауль. Очевидно, это означало, что шофёр такси (вот же мерзавец!) доложил им обо всём (вовсе не обо всём!), и мои родители успокоились, зная, что в санатории мне ничего не грозит.
Ладно. Если со мной вдруг что случится – их предупредят. Вот только нет возможности поболтать с друзьями – ни тебе мобильного, ни мэйла. Гр-р-р!
Я улёгся на кровать и заложил руки за голову – так я привык приводить себя в порядок с тех пор, как заболел. Люстра тут была в виде обода с лампочками-свечами. И там, где она крепилась к потолку – косовато, прямо скажем, – серело пятно сырости, и оно было немного похоже на самолёт. Потом меня заинтересовала сама люстра. Дело в том, что свечи были… настоящие!
Я вглядывался в них, не сводя глаз, а потом вскочил, сел и внимательно оглядел комнату. Ни одной настольной лампочки, ни у кровати, ни на бюро. Только свечи! Я быстренько проверил все стены, заглянул даже за комод. Я не мог поверить – ни одной розетки, ни одного выключателя. Да нет, быть такого не может! Здесь, что, НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?!
Мне стало жутко – я беспомощен. Загнан в угол. Замурован. Ждать завтрашнего дня не имело никакого смысла. Уезжаю немедленно. Я забрал свой чемодан и… Обнаружил на нём сбоку надпись: «иптивпв».
А на другом боку была еще одна: «Yadatdysr».
Кто это мог написать?! У меня дыхание перехватило, и я переводил глаза с одного слова на другое и обратно.
«Yadatdysr», «иптивпв».
Это что? Какой-то неведомый мне язык?
Мне стало нехорошо, и я положил чемодан обратно на бюро. Наверное, всё-таки мне всё это снится…
Мне хотелось хоть как-то прийти в себя, и я снова огляделся. Возле камина я обнаружил небольшую дверь, которую раньше не заметил. Я очень осторожно её приоткрыл.
Оказывается, ванная. Можно со смеху умереть. Было бы желание смеяться. Доисторический ватерклозет и довоенная ванна – неизвестно, правда, до какой именно из войн, – с одним медным краном. И такой же один медный кран над раковиной. Зеркала нет и в помине. Супер. А где прыщи разглядывать?
На полке зубная щётка времён отступления из России наполеоновских солдат с костяной ручкой и коричневой щетиной (из конского волоса?) и гребешок с огромными зубьями (думаю, для того же конского волоса!). Но моим волосам как раз подойдёт. Потому как что-что, а волосы у меня густые. И никакая химия их не взяла – я очень рад, что наотрез отказался стричься. Буду теперь завязывать их в хвост. Конский, разумеется. К тому же мама всегда говорила: блондинам идут длинные волосы, и ещё говорила, что блондина видно издалека (у нас в семье я единственный блондин). Хотя я-то считаю, что человек со светлыми волосами выглядит пошловато. Но родителям их дети обычно нравятся.
Гребешок был прозрачный, и на нём выгравировано «Лиам». Прямо что-то с чем-то! Я провёл им по волосам, и раздался звук си-бемоль. Гребешок, оказывается, хрустальный.
И тут грянул такой гром, что весь особняк дрогнул. Я же видел эти чёрные тучи, они копили грозу, копили и рванули разом, как скороварка. Я подбежал к окну. Обожаю грозы! Зигзаги молний чистят воздух электричеством, мне всегда становится легче дышать, и я очищаюсь от всякой дряни. Считайте это мнением больного-хроника.
Я стоял и любовался яростной иллюминацией – красной, жёлтой на чёрном фоне – под грохочущие раскаты. А потом понемногу гроза стала стихать, и тучи, что ополчились на особняк, понеслись воевать куда-то дальше.
Мне полегчало. Выйдет солнышко, и всё как-нибудь и правда уладится. Ну, сколько я пробуду в этом доме? Всего ничего. Так что нечего опять прессовать родителей своими проблемами. Они ерундовские.
Я решил заняться делом. Чемодан со всеми его приключениями отправил в шкаф и принялся осматривать ящики бюро. Нашёл пачку бумаги, такую делали в старину, немного рыхлую и зернистую (для рисования лучше не придумаешь). Потом очень мягкий ластик. Сразу видно, что родители позаботились и предупредили, они знают, как я люблю рисовать.
Что ж, раз есть бумага, сделаем табличку. Я написал «Лиам», потому что тут, вроде как, не в почёте фамилии, и окружил себя хороводом гномиков.
Болея, я понемногу стал шарить в рисовании. Когда лежишь месяцами в кровати, есть время кое-чему научиться.
Свечерело, а вокруг была всё та же мёртвая тишина. Чёрт бы его побрал, этот тихий час.
Наконец-то появился Рауль. И поставил мне на бюро поднос с ужином. Курица с жареной картошкой, которые были для меня давным-давно под запретом, пирожки с грибами, сыр камамбер и песочное пирожное с малиной. Всё, что я обожаю! Родители, наверное, оставили целый список блюд, которые я люблю. У меня потеплело на сердце от их заботы. Но всё равно от того, что я один, было грустно, и я спросил:
– А я разве не ужинаю со всеми вместе?
– Не сегодня, месье, сегодня вам нужно отдохнуть.
– Ну, не знаю. А вообще-то где они все?
– Увидите раньше, чем хотели бы.
– Что значит раньше, чем хотел бы?
– Кое-кто вам покажется немного… Сами увидите.
Вот тебе и подарочек.
Разговор мне не понравился совсем. Рауль вышел, а я уселся перед подносом, сам не зная, что мне и думать. Возле тарелки я увидел коробку спичек. И перевёл взгляд от коробки к ободу со свечами у меня над головой. Значит, если я хочу, чтобы было светло, мне нужно зажечь свечи? Так… Но, если бы родители, например, об этом узнали, они бы очень испугались пожара. Я сидел спокойно и вслушивался в тишину. И снова мне показалось, что я различаю вдалеке какой-то потаённый шум.
Я постарался встряхнуться, влез на стул и зажёг одну за другой все свечи. И ущипнул себя. Трудно было поверить, что я вижу всё это не во сне. Однако сон продолжался. Впервые я сидел в одиночестве в комнате при свечах. Никаких радостных рождественских предвкушений я не испытывал, скорее страх. И мне стало ещё неуютнее, когда я услышал, что в дверь постучали.
Стучался ряженый. Он оглядел меня и с инквизиторским видом спросил именно этими самыми словами:
– Ты знаешь, кто предал?
Фу-ух! Я помотал головой, давая понять, что не знаю. Уж не я, это точно, клянусь!
Он скривил губы и пробурчал:
– И тоже блондин. Удивительно.
И тут же удалился чётким солдатским шагом.
Так закончился мой первый день в санатории.
От всего вместе голова у меня была как арбуз, и я себя спрашивал, куда это меня угораздило попасть. Я уже забыл о хорошей новости относительно процедур. Снова пообщавшись с ряженым, я подумал совсем о другом: нет ли в этом санатории отделения для душевно больных? Я только что избавился от серьёзных проблем со здоровьем и не хотел бы возвращаться к нормальной жизни в обществе ненормальных.