Тафгай 6

Глава 2

«Торонто Мэйпл Лифс», куда мы летели в исторический день 7 октября 1972 года, как и наш клуб из Чикаго, входил в так называемую оригинальную шестёрку. Это шесть команд, которые с 1942 по 1967 годы, когда произошло расширение лиги до 12-ти клубов, в самые тяжелые в финансовом отношении времена разыгрывали Кубок Стэнли и сохранили НХЛ от экономического краха. Экономика настолько просела в военные и послевоенные годы, что почти все профессиональные хоккеисты, когда заканчивался сезон, устраивались работать на фермы и заводы. Кстати, в 50-е годы наши «любители» Советские звёзды хоккея на заводах уже не работали. Ну и конечно заокеанская лига выжила во многом благодаря системе розыгрыша — это 78 матчей регулярного чемпионата и ещё порядка 20 сложнейших игр в плей-офф. Звёзды НХЛ за год проводили на льду больше 90-та официальных матчей. Наши лучшие мастера хоккея с шайбой за сезон участвовали в 32 играх внутреннего чемпионата, проводили порядка 6 встреч на международном уровне с любителями из Европы, а так же десять поединков на Чемпионате мира и ещё три на призе «Известий». В итоге выходило, что наши хоккеисты в два раза больше тренировались, а канадские в два раза больше играли, наигрывали комбинации и связки во время официальных встреч.

Кстати о встрече. В международном аэропорту имени бывшего премьер-министра Канады Лестера Пирсона нашу команду встретила армия журналистов.

— По твою душу парень, — пробурчал мне менеджер команды Томми Айвен.

— Сказать, что без адвоката на провокационные вопросы отвечать не буду? — Усмехнулся я.

— Сдурел? — Недовольно глянул на меня Айвен. — Хорошее интервью — это деньги, реклама, новые зрители на стадионе. Деревенщина горьковская.

— Поаккуратней на виражах, Иваныч, Горький — это Горький. — Не успел договорить я, как разъярённая толпа с микрофона и фотоаппаратами оттеснила меня от остальной хоккейной команды и стала «швырять» в меня разными каверзными вопросиками.

— Как вам Америка? — Выкрикнул журналист, которого быстро затолкали на зады.

— Если отвечать с пролетаркой прямотой, — улыбнулся я, — то дороги хорошие. Молодцы, постарались к моему приезду.

— Почему вы бежали из СССР? — «Вжарила» не в бровь, а в глаз, какая-то корреспондентка с сильно накрашенными глазами.

— Сел случайно не на тот самолёт! — Хохотнул я. — Мне нужно было в Васюки, а лайнер полетел в Вашингтон. Задумался в аэропорту над шахматной партией Бобби Фишера и Бориса Спасского.

— Как вы считаете, если бы Суперсерию продлил до 10-ти игр, то сборная Канады смогла бы победить? — Спросил кто-то меня из-за спины.

— Поздно пить боржом, когда почки отвалились! — Ответил я не глядя и стал пробиваться к своему автобусу, где меня уже поджидали новые товарищи по команде.

— Дайте прогноз на сегодняшнюю игру! Умоляю! — Взмолился ещё один корреспондент, возможно любитель просаживать деньги в спортивном тотализаторе.

— За самыми точными прогнозами обращайтесь к синоптикам! — Заголосил я. — Всем спасибо за вопросы, приходите на хоккей и приводите туда своих детей! Это лучше, ежели они будут шляться по улицам, и курить травку.

— Ну, ты и пустомеля, — пробормотал Томми Айвен, когда я спрятался от журналистов в автобусе. — Я в заявке указал тебя, как гражданина из страны Советов. Ты когда собираешься принимать американское гражданство?

— Отвянь Иваныч! — Не выдержал я, так как с этим гражданством США меня уже все достали. — Во-первых, у меня на год рабочая виза. И год я спокойно играю, как хоккеист из СССР. Во-вторых, меня ещё в Союзе не лишили гражданства. Да, уголовное дело возбудили, но на этом пока всё.

«И в третьих, — подумал я. — Я может, быть в следующем году домой вернусь, когда там многое поутихнет и обиды забудутся. Зачем же мне гражданство США? Контракт у меня подписан по системе один плюс один, и в конце сезона мы либо его расторгнем, либо продлим. Я ещё хочу в Советском союзе пожить, у меня там друзья, у меня там Светка в положении, да и с московским «Динамо» обещал председателю КГБ Юрию Андропову помочь. А обещания я привык выполнять».

На крытой спортивной арене Мэйпл Лиф-гарденс, построенной в 1931 году, на первую игру сезона набилось порядка шестнадцати с половиной тысячи человек. И даже если бы на хоккей пришло всего человек двадцать, то распознать, кто из них офицер ЦРУ, было бы нереально. Так как Гордон Дэвис малозаметный седой мужчина с внешность простого скучного офисного служащего знал чёткое правило: чем меньше выделяешься, тем выше твой профессионализм. К хоккею Гордон был безразличен, и если бы не служебная необходимость, то он этот вечер провёл бы в баре, попивая дешёвое пиво и слушая сплетни простых рабочих, дальнобойщиков и служащих. А если повезёт, то подцепил бы какую-нибудь хмельную мадам. Ведь одиночество цэрэушнику периодически давило на мозг.

Свою карьеру в центральном управлении Гордон начал просто замечательно. Поучаствовав в послевоенный период в операции «Скрепка» по вербовке немецких учёных, среди которых были такие фигуры, как Вернер фон Браун, Артур Рудольф, физик Губертус Штругхольд, он был отмечен и денежной премией и наградами. Но потом срыв на нервной почве дорого ему обошёлся. Гордона Дэвиса перевели в подразделение Отдела Советской России, где он застрял, скорее всего, уже до пенсии. Поэтому работу свою Гордон тихо ненавидел, но за новое задание, психологически обработать бежавшего из СССР хоккеиста Ивана Тафгаева, взялся с энтузиазмом. Начальство требовало, чтобы хоккеист принял американское гражданство и самое главное выступил с обличительными высказываниями в сторону советского образа жизни. На интервью «Голосу Америки» такой фокус не прошёл. «Скользкий, сволочь, — подумал тогда о бежавшем из Союза хоккеисте Гордон Дэвис. — Ничего и не таких обламывал. Зря я что ли разным придуркам заплатил, чтобы они слали ему угрозы по телефону? Вот и совершим сделку. Тафгай решит мою проблему, а я решу его».

Тем временем хоккеисты играющих команд появились на льду. И когда диктор по стадиону объявил составы первых пятёрок «Чикаго Блэкхокс» и «Торонто Мейпл Лифс», зрители от души освистали русского Тафгая.

— Убирайся к своим Советам! — Услышал я, когда прозвучало моё имя, поэтому назло болельщикам улыбнулся и победно поднял клюшку вверх, из-за чего свист и крики только усилились.

«А вот если бы Фил Эспозито приехал в Союз играть за условный «Спартак», такого бы не было, — с горечью подумал я, встав на точку вбрасывания. — Ничего, немного ненависти в самый раз для спортивной злости». Шайба упала на лёд, и всё вокруг уже привычно завертелось перед глазами. Но самое главное во время игры знать и интуитивно чувствовать, где твои партнёры. А с лева от меня — словак Стас Микита, по правую руку югослав русского происхождения Ванька Болдырев.

— Балда не спи! — Я постучал клюшкой об лёд, требуя паса и шайба тут же как радиоуправляемая примагнитилась, нарушив законы физики, в деревянный не магнитный крюк клюшки.

Опекать меня сегодня тренер «Кленовых листьев» из Торонто отрядил капитана команды тридцатидвухлетнего Дейва Кеона. По сравнению со мной старина Дейв выглядел, как мальчик из шестого класса случайно оказавшийся на переменке среди десятиклассников, которые решили порезвиться. И после первого же соприкосновения наших тел я этого «старину» где-то на льду потерял и полетел в атаку. А вот в защите у хозяев уже было кому со мной потолкаться — это защитника громила Брайан Гленни, участник прошедшей Суперсерии. Я вовремя переадресовал шайбу на левое крыло атаки Стасу Миките, а сам от души врезал Брайану плечом в плечо. Хороший получился удар, упали оба, он от меня, а я на него. А в это время шайбу второму защитнику «Кленовых листьев» удалось вместе с резким, но миниатюрным, Микитой прижать к борту, и рефери свистнул вбрасывание в зоне хозяев льда.

— Ты где пропал? — Улыбнулся я капитану соперников Дейву Кеону. — Я уже хотел в полицию звонить в отдел пропажи хоккеистов.

— Фак ю! — Зло выпалил старина Дейв, но вбрасывание опять проиграл.

Шайба отлетела мне за спину, и наш же защитник Билли Уайт зарядил от всей души по воротам, но так чтобы твёрдая как камень шайба впечаталась мне прямо в лоб. Как я увернулся от удара, который мог меня отправить на больничную койку, не смотря на шлем на голове, сам не понял. А уже когда я поехал на смену, то краем глаза заметил, что Билли, сучёнок, очень доволен, своей подлой выходкой.

— Что за дела Стас? — Спросил я уже на скамейке запасных капитана нашей команды Стэна Микиту.

— Не все парни тебе рады, ты приехал отбирать их хлеб, потерпи, — пробубнил он.

— Как бы у «терпелки» резьбу не сорвало, — по-русски сказал я себе под нос.

Ближе к концу первого периода весь стадион, шестнадцать с лишним тысяч человек, взревел от восторга, так как нападающий Деррил Ситтлер открыл счёт.

— Скооор! — Выпалил и офицер ЦРУ Гордон Дэвис и ещё показал большой отогнутый палец своему соседу, а сам подумал: «Тупая игра. Бей, беги. А этот Большой Таф не такая уж большая хоккейная величина. Обломаю».

После первого периода, который мы проиграли 1 : 0, праведная злость кипела в моей крови. В раздевалке, чтобы сразу никого не убить, я выпил воды и закусил одним спелым бананом. Старший тренер Билли Рэй в это время уже что-то рисовал мелом на доске, объяснял не то нашу ошибку, не то новый вариант развития наших атак. Я стёр со лба пот, встал, вытащил клюшку, у которой уже был надтреснут крюк и сказал тренеру:

— Билич, дорогой, подержи доску со своими стрелочками пока в руках.

— Ты что задумал Таф? — Пробормотал Билли Рэй, но снял свою «плазменную телевизионную панель» с деревянной подставки.

— Сейчас новую игровую модель объясню, нашу советско-пролетарскую. Все смотрим сюда! — Гаркул я на раздолбаев, которых отрицательный счёт не парил. — Эй, там в углу! Вас персонально касается!

И когда все свои глазёнки направили на сумасшедшего русского, я показал что такое моё временное помутнение. Ведь за десять секунд расколошматил клюшкой деревянную подставку на дрова, осталось только объявление о продаже вывесить. Кстати, клюшка тоже отправилась в поленницу.

— Значит так! — Я обвёл всех притихших хоккеистов пока ещё вменяемым взглядом. — Если вы свои сраные задницы не заставите во втором периоде шевелиться, то ляжете здесь вместо подставки! А тебя, лосяра, накажу так, что попадёшь в реанимацию! — Я ткнул пальцем в защитника Билли Уайта. — Там сейчас как раз студентам практикантам дураков для обследования не хватает. Вы можете меня ненавидеть, можете не любить, но у нас сейчас с вами одна цель — это Кубок Стэнли. И я с вами в одной лодке! Что вы скажете своим детям и внукам, когда ваше имя будет написано на серебряном боку Кубка? Что я играл с проклятым русским, или что я добился того, что многие никогда не смогут? Подумайте хорошо, у нас до начала второго периода есть ещё две минуты.

Вторые двадцать минут игры начали так резво, что просто сердце радовалось. Прижали хоккеистов из Торонто к воротам и не давали продохнуть сразу три смены подряд. Легендарный вратарь «Кленовых листьев» 43-летний Жак Плант, 6-ти кратный обладатель Кубка Стэнли, крутился в рамке как в свои лучшие молодые годы. Наконец, после третьей тройки нападения во второй раз в этом периоде на лёд вышел я вместе со Стэном Микитой и Ваней Болдыревым. Вбрасывание было вынесено в среднюю зону, но народ на трибунах настороженно притих. Бывалые болельщики, хорошие знатоки спорта всегда предчувствуют, что сейчас что-то неприятное грянет. Осталось только предчувствия преобразовать в конкретные заброшенные шайбы и голевые передачи, ведь иногда бывает, что такого так и не происходит.

— Ты куда всё время пропадаешь, Дэйв? — Хохотнул я, поставив на точке вбрасывания свою клюшку на лёд. — Я тебя буду звать Дэйв — человек невидимка, окей?

— Фак ю! — Фыркнул канадец и в тот момент, когда шайба упала на лёд, треснул так по моей клюшке, что обломал свой собственный крюк.

А играть сломанной клюшкой, запрещают правила, за это сразу можно схлопотать две минуты штрафа. Поэтому Дэйва я опять потерял, зато Стас Микита свободно по левому краю ворвался в зону атаки, обыграл выкатившегося на него защитника и беспрепятственно бросил по воротам. Жак Плант, у которого на лице больше шрамов, чем мне лет, невероятно как отбил шайбу «блином». Чёрный непослушный кругляш врезался в перекладину ворот и подлетел вверх. Я же коршуном бросился на добивание. «Убить, покалечить, затолкать, растоптать», — отдавалась в моём мозгу, и поэтому на удары и оплеухи от защитников я не обращал внимания, и вколачивал как бейсбольной битой первую свою шайбу в НХЛ!

— Скооор! — Взвыли мои партнёры по команде и бросились меня поздравлять, когда загорелся красный фонарь за воротами Жака Планта, про которого я когда давным-давно, словно про былинного богатыря, читал книжку, а теперь значит огорчил.

— После первой и второй, по хорошей русской традиции, перерывчик не большой, — засмеялся я, когда мы с партнёрами не поехали на смену, а вновь вернулись в центральный круг вбрасывания, так как отыграли всего двадцать секунд.

— Хорошая традиция, особенно для бара, — захохотал Стэн Микита. — Жаль, что шайбы с такой скоростью не вколачиваются.

— Подожди, а как же рекорд Билла Мосиенко? — Втянулся в дискуссию на льду Болдырев. — Хет-трик за 21 секунду, рекорд на все времена.

— Да, когда это было, — отмахнулся Стас. — В современном хоккее одну заковыряешь и уже герой.

— Вы играть будете или нет?! — Окрикнул нас судья. — Мне за простой деньги не платят. Шевелите свои задницы!

«Значит, хет-трик Мосиенко, — задумался я, не обратив внимания на недовольное бухтение капитана «Листьев» Дэйва Кеона. — Сначала нужно вырвать вбрасывание!». Блокирующий щелчок по клюшке канадца, удар по шайбе себе за спину на своего защита Билли Уайта, удар в плечо старину Дэйва, пусть ещё полежит, отдохнёт и рывок к чужой синей линии.

— Стас дай на ход! — Выпалил я, постучав клюшкой по льду, ведь шайба от Уайта пришла на левый фланг Стэну Миките, и он переадресовала её в центр.

Я зацепил черный диск крюком клюшки и ломанулся прямо на двух защитников мордоворотов, которые готовы были меня если не остановить, то хотя бы покалечить. Но в мои планы, поломанные ребра и разбитый нос пока не входили. Поэтому я выбросил из головы мысли о вечном рекорде Мосиенко, канадца с украинскими корнями, и швырнул наудачу по воротам Жака Планта с кистей. Шайба пошла низом, зацепила конёк одного защитника мордоворота, затем подскочила и чиркнула колено другого игрока обороны хозяев льда, и всё это сбило с толку голкипера. Бедный Жак Плант, недоверчиво и растеряно посмотрел себе за спину, когда уже загоревшийся красный фонарь всему стадиону известил, что счёт в матче стал 1 : 2 в пользу «Чёрных ястребов» из Чикаго.

— Скооор! — Кричала наша скамейка запасных, а я поднял победно клюшку вверх.

Когда-то, будучи игроком, наш старший тренер Билли Рэй первым так отпраздновал заброшенную шайбу. А сейчас Билич скомандовал смену пятёрок, но я решил снова вспомнить о рекорде Мосиенко:

— Пожди коуч! — Обратился я к Рэю. — По русской традиции, меж второй и третьей — промежуток не заметен. Попридержи пока парней на лавке, мы ещё не устали. Стас, Балда куда уселись, бездельники?!

Когда я с партнёрами в третий раз подряд выехал в центральный круг вбрасывания, тишина на «Мэйпл Лифс Гарден» установилась как в Ленинской библиотеке после закрытия. Судья на точке ухмылялся, а центральный нападающий хозяев Дэррил Ситтлер, который сменил неудачно отыгравшего против меня старину Дэйва, напряжённо всматривался в мои глаза. «Пять секунд чистого игрового времени уже «отъедено», осталось до рекорда пятнадцать, — подумал я, глядя на электронный куб, висящий под сводами ледовой арены. — Если вбрасывание проиграю, то про рекорд можно забыть». И как только я мысленно заикнулся про неудачу, шайбу, брошенную на лёд, первым выбил в бок Дэррил Ситтлер. Кстати, на льду остались из первой тройки нападения команды из Торонто мои старые знакомые по Суперсерии Пол Хендерсон и Рон Эллис. Именно Эллису шайба и отлетела, но за неё резко пошёл в отбор Стас Микита и вынудил соперника отпасовать шайбу назад к воротам Жака Планта. Я тоже пошёл в прессинг, и надо сказать, удачно. Защитник хозяев засуетился, махнул мимо шайбы и подарил её мне. «Вот это подарочек!» — возликовал я, полетев в зону атаки, но не далеко залетел, так как второй игрок обороны схватил меня борцовским приёмом и словно дзюдоист заплёл ноги.

— Балда делай! — Рявкнул я, падая на пузо и переправляя шайбу Ваньке Болдыреву, который вывалился один на один с вратарём.

Иван качнул вправо, влево и резко бросил почему-то низом, наверное, хотел попасть в «домик». Но Платн оказался на чеку и отыграл просто Блестяще, вовремя уронив щитки на лёд. На все эти игровые пертурбации я взирал лежа на животе, а сверху меня поколачивал защитник хозяев льда Брайан Глени. Почему рефери не свистнул нарушение правил? Наверное, решил расширить арсенал хоккейных силовых приёмов от банальной уличной драки до классического дзюдо. Но лично мне сейчас было фиолетово, и на защитника задиру, и на судью пофигиста, ведь шайба откатилась ко мне, родимому, и я её ткнул клюшкой, словно бильярдным кием в сетку ворот. Сразу почему-то вспомнился древний детский фильм «Приключения Электроника», когда Сыроежкин забросил победную шайбу.

— Скооор! — Заверещали мои партнёры по команде.

А зрители пришедшие поглазеть, как их любимцы порвут на части проклятого русского, сначала немного помолчали, затем кто-то свистнул, кто-то что-то маловразумительное крикнул, и раздались самые настоящие овации. Народ на трибунах встал и проводил мою тройку нападения, аплодируя стоя.

— Двадцать секунд! — Орал мне в ухо Стас Микита. — Двадцать чёртовых секунд! Ты соображаешь Таф, что натворил?!

— Догадываюсь, — буркнул я улыбаясь. — Рекорд Мосиенко переписал. Нужно будет срочно просить прибавку к зарплате. Эй, Иван Иваныч, сколько мне полагается за рекорд Мосиенко?

— Нисколько, — хмыкнул генменеджер Томми Айвен. — И не называй меня Иванычем. Либо Томми, либо мистер Айвен.

— Понял тебя Иван Иваныч! — Загоготал я и подумал, что для меня сейчас любое достижение — это шаг к возвращению на Родину. — Какие ещё рекорды осталось побить? — Спросил я у старшего тренера Билли Рэя.

— Я бы любой рекорд отдал за Кубок Стэнли, — с грустью ответил наш наставник.

Под конец матча между командами Торонто и Чикаго несколько невесёлых мыслей и нехороших предчувствий незаметно прокрались в «бронированное» сердце офицера ЦРУ Гордона Дэвиса. Гости после феноменальных двадцати секунд, устроенных Большим Тафом, расколошматили хозяев со разгромным счётом 1 : 7. А Тафгай отметился ещё одним результативным пасом на Ивана Болдырева под занавес ураганного второго периода. И хоть в третьей двадцатиминутке русский хоккеист не отличился, Гордон понял, что оперативное задание будет не лёгким. Да, хоккей он не любил и особо не понимал, но то, что Иван Тафгаев — это талант, осознал.

«С настоящими талантами договариваться крайне сложно, — думал цэрэушник, покидая насиженное место на трибунах. — Это с бездарностью, готовую ради успеха на любую подлость и гадость, можно без проблем сделать всё, что тебе нужно. К настоящему таланту на хромой козе не подъедешь. Зато интересней будет игра и конечная победа». С такими мыслями Гордон выбрался из толпы и уселся за руль своего авто Pontiac GTO Judge 1969 года, рекламный плакат которого звучал примерно так, что судью, Judge — это судья, можно купить.

— И не таких обламывал, — пробубнил себе под нос Гордон и, задумчиво, закурил.