Сыновья алых лун

Глава 2. Наследник

Даро потянулся и вышел из-за стола. Он уже не мог без отвращения смотреть на гору испещренных узорами шаров с опусами древних философов. От голоэкрана, на котором он набирал тексты, тренируя письменную юнилингву, болели глаза. Почему бы не дать Даро переводить что-то более интересное — например, обзоры новых моделей оружия или хотя бы описания исторических сражений? Но учитель считал, что следует совмещать полезное с полезным. И потом будет, конечно же, не только спрашивать о каверзных аспектах юнилингвы, но и требовать пересказать прочитанное и провести сравнительный анализ точек зрения дряхлых мудрецов…

За силовым полем вихрился дождливый туман. Хотя окна классной комнаты были сделаны так, чтобы впускать максимальное количество света, Даро было уютнее сидеть со включенными лампами. Яркие овалы на крохотных резалировых батареях[1] висели в воздухе и походили на куколки насекомых — приятное напоминание о теплом сезоне Охоты посреди холодного сезона Бурь.

Даро снял мантию и тонкую тунику, вышел в центр комнаты и, закрыв глаза, встал в стойку. Чтобы размяться, захотелось попробовать один из приемов рукопашного боя, недавно подсмотренного у старших учеников. Наставник позволял мальчикам задавать вопросы, опережающие программу тренировок. И не одергивал младших, пытающихся повторить сложный прием, если только это не грозило покалечить их.

Когда мышцы шеи перестали ныть, а тело согрелось, Даро услышал шорох двери и уловил чье-то присутствие, но не стал открывать глаз. Плывущим шагом описал полукруг и резким броском настиг было гостя, но ощутил лишь прикосновение ускользающей шелковистой ткани к ладоням. Хихиканье раздалось слева, и Даро, ухмыльнувшись, подался в ту сторону, но тут же прыгнул вправо, сделал подсечку и, услышав визг, ловко поймал сестру, не позволив растянуться на полу.

— Дурак!

Найя смотрела сердито, но в глубине глаз горели лукавые огоньки. Даро поставил ее на ноги, многочисленные темные косички, хитро уложенные на голове Найи, звякнули мелкими золотыми бубенчиками. Она подняла руки в изящных тонких перчатках без пальцев и поправила волосы.

— Ты закончил заниматься?

— Нет, — вздохнул Даро, — а ты?

Найя лукаво улыбнулась.

— Я удрала от наставницы. Думаешь, она очень сердится?

— Думаю, она очень рада, — не кривя душой, ответил Даро и тут же увернулся от затрещины.

— Ненавижу проклятый туман. Мне не сидится за уроками. Давай повеселимся!

— Не уверен, что стоит, — снова вздохнул Даро. — Родители будут недовольны… Отец еще помнит твою прошлую забаву.

Найя закатила глаза и фыркнула, отвернувшись к окну.

— Та стена была скучной, что плохого, если мы порисовали немного?

Скуку Найя считала величайшим злом.

— Ничего… если бы ты не стащила краски у лэра Баури.

Сестра мечтательно улыбнулась. Лэр Баури был реставратором, взятым ко двору за выдающийся талант. Его кабинет наполняли редкие книги, загадочные предметы и древности под колпаками силовых полей, а краски, точно повторяющие старинные рецепты, стоили баснословных денег. Раньше сиуэ расписывали стены и дорожные указатели составами, которые различались не только на вид, но и на ощупь, а яркости их цветов могла позавидовать современная технология печати.

— Я не удержалась, — повела плечом девочка. — Люблю все красивое.

Из-за двери послышались голоса, Найя мгновенно юркнула под тяжелую штору у окна. Когда в комнату заглянул слуга, Даро продолжал разминку, отрабатывая удары на невидимом противнике. Низший почтительно склонился.

«Наставница ищет лэрнен Найю, господин».

Даро сделал неопределенный жест и отвернулся, показывая, как занят тренировкой. Слуга потоптался, оглядел комнату и исчез.

«Смотри, что я достала».

Сестра появилась из-под шторы. Она хорошо наловчилась скрывать свое присутствие: пока Найя пряталась, Даро не слышал дыхания, лишь быстрый стук сердца на самой границе восприятия, да и то оттого, что стоял рядом. Хитро поглядывая на дверь, Найя подобрала полы мантии, неслышно пробежала по комнате и вынула из-за выступа стены рулон тонкой узорчатой ткани. И когда только успела припрятать?!

«Что это?» — обреченно спросил Даро.

«Красота, — зарделась Найя. — Представь, если спустить его с лестницы в закатном крыле? Там всегда ветер… будет здорово!»

Даро фыркнул, представив себе придворных, отскакивающих от стремительно разматывающегося на лестнице рулона.

«Пойдем?»

«Нет».

— Трус! — прошипела Найя и, подхватив ткань, выскользнула за дверь.

Даро еще раз вздохнул, натянул тунику и мантию и пошел следом.

На лестнице, как по заказу, никого не оказалось, лишь на противоположной стороне аркады стояли на карауле гвардейцы. Найя подняла руки, ловя порыв ветра. Узорчатый светлый шлейф раздуло, словно крылья огромной птицы, вязь серебряных ниток засверкала на солнце, прорвавшемся сквозь клоки туч. Пока Найя зачарованно смотрела, Даро вынул из складок мантии коммуникационный браслет, который не любил надевать на руку и, настроив фокус, запечатлел сестренку на память. Теперь можно любоваться голографией, когда вздумается, а белые крылья будут вечно трепетать у Найи за спиной…

— Скорей, скорей, — прошептала она, хватая его за рукав.

Даро очнулся от задумчивости и тоже услышал приближающиеся шаги. Он рванул вниз по ступенькам за сестрой, давя ладонью смех. Белая ткань легла на перила и соскользнула, словно отступившая полоса морской пены. Найя свернула в сторону дворцового парка, Даро юркнул в ближайший коридор, спрыгнул с еще одной лестницы, притормозил и успокоил дыхание. Это место находилось недалеко от хранилища книг, так что присутствие наследника здесь в учебное время ни у кого не должно вызвать вопросов.

Когда сердце окончательно замедлило ритм, Даро оглядел мантию, поправил пояс и хотел было шагнуть в коридор, возвращаясь в покои, но перед лицом, словно из ниоткуда, возникла темно-зеленая рука в простой черной перчатке и показала недвусмысленный жест. Даро замер. Потом медленно повернулся и склонился перед наставником.

Наставники входили в семьи правителей, отказываясь от родового и личного имени, навечно посвящая себя служению детям и внукам господина и, если он того захочет, детям его приближенных. Правитель при желании мог обращаться с наставником, как с низшим слугой, но это повредило бы репутации правителя, а не наставника.

Даро смиренно ждал приговора и объявления наказания, но наставник только внимательно смотрел на него. Мальчик решился поднять лицо и увидел в самой глубине красноватых глаз улыбку.

«Вернись и прибери беспорядок. После возвращайся к урокам».

Даро поднял руки в жесте покорности, развернулся и побежал к закатному крылу. Он чувствовал: наставник не станет рассказывать об этой шалости отцу. Даро сказочно повезло, что он принял такое решение, хоть и неясно, почему. Но нужно выполнить приказ, продолжать испытывать удачу было бы глупостью.

***

Итари Алин Онья, правитель планеты Ронн в системе Пяти Планет, в целом поддерживал своего сюзерена Айно Энсо в политике реформации. Пять Планет, благодаря упорному труду Бронзового Правителя Энсо, стали самой передовой и развитой системой Кас Ди, не считая столичной сдвоенной системы, вращающейся вокруг альфы Кассиопеи. Однако иной раз, участвуя в совете или изучая новые директивы, Итари позволял себе тяжело вздохнуть.

Народы сиуэ живут долго. Они неспособны принять кардинальные перемены сразу, для этого им порой требуется не одна сотня оборотов. И будь ты хоть членом Золотого Совета, твой приказ значит для простого рыбака не больше, чем щебет морских муо на закате… Итари казалось, что Энсо, проживший среди людей больше любого сиуэ, иногда забывает об этом. Как и об опасности нового переворота… В системе Пяти Планет до сих пор далеко не все приняли тот факт, что ими будут править полукровки — сыновья, рожденные от Энсо человеческой женщиной. У ворот дворца Бронзового Правителя регулярно находили маленькие клинки из красного камня оргави — знак угрозы прерывания рода.

Как и его сюзерен, Итари Онья растил двоих детей — сына Даро и дочь Найю, на один оборот младше. Итари отлично помнил мучительно долгое время, когда никто из семьи не мог позволить себе и тени надежды на то, что род Онья будет продолжен. Впереди ждали лишь неизбежная смерть и последующий кровавый хаос. Многие высшие Королевства обрывали свою жизнь сами, невзирая на то, что это всегда считалось проявлением безответственности и трусости. Жрецы не могли полноценно утешить мятущиеся народы. Только ужесточившиеся правила поведения, требующие большого самообладания, спасали высших от безумия. Лишь после войны все изменилось… Принимая своего орущего первенца, Итари Онья впервые за полторы сотни оборотов позволил себе слезы.

Найя походила на легкий ветерок — ее звенящий смех мог снять любую тяжесть с сердца, а ласковые золотисто-оранжевые глаза смотрели на отца с невероятными для столь малого возраста пониманием и нежностью. Итари обожал ее, и проказница прекрасно знала об этом. Пользуясь своим положением отцовской любимицы, Найя прикрывала свои проделки, как и проступки Даро, перед родителями и учителями. На нее невозможно было всерьез сердиться, даже если Итари знал, что дочь, лукаво улыбаясь, врет ему в глаза. Впрочем, когда во дворце проходили важные переговоры или праздники, куда приглашалась знать с Ронн и сопредельных планет, Найя вела себя безупречно, сознавая свой долг и тонко чувствуя ту грань, за которую нельзя переходить дочери Правителя.

С сыном было сложнее. С ним разрыв поколений ощущался в каждой мелочи, традиции имели для Даро меньше значения, чем хотелось бы. Итари видел причины поступков сына и порой признавался себе, что на его месте, возможно, принял бы схожее решение. Однако это не избавляло от необходимости брать в руки гибкий прут дерева лиу и преподавать Даро неприятные уроки повиновения. К счастью, такое случалось нечасто.

***

Все детство Даро с нетерпением ждал праздника своего совершеннолетия, хоть сопутствующие обряды и нелегки. То, что происходило в храме Марай, являлось, по сути, первым испытанием юных сиуэ на стойкость. После ритуального утопления давали выпить чашу с туманным питьем, от которого реальность расслаивалась перед глазами, что было гораздо страшнее жжения от наносимых руками жрецов татуировок с родовыми знаками[2]. Но оно стоило того, поскольку означало, что Даро вырос и может брать на себя ответственность за свои поступки. Стал настоящим взрослым, готовым приносить пользу и совершать великие дела.

Однако с тех пор прошло уже полтора оборота, а жизнь Даро не слишком изменилась. За ним все так же неусыпно наблюдали родители и наставники. Обязанности наследника становились многочисленнее, но ни одна из них не приносила Даро удовлетворения. Хотя прямого запрета на выход за пределы владений не было, он чувствовал себя замурованным во дворце, отделенным от реальной жизни высокими стенами силовых полей. Даро ежедневно учил наизусть множество фактов и законов окружающего мира, но они оставались для него лишь картинками на голоэкране и завитками на шариках книг.

Поэтому он обрадовался, отыскав маленькое несоответствие в законах воздушного движения. Высота полета мелких судов была определена давно, когда на Ронн еще жили ныне почти вымершие крылатые рептилии. Они обладали достаточным размахом крыльев и силой, чтобы сбить двухместный джет, и в прошлом регулярно делали это, защищая свои гнезда в период кладки яиц. Мелким судам вне города запрещалось летать ниже трех аш[3], хотя класс кораблей и системы защиты давно уже были другими, а немногие летучие хищники остались только на территориях заповедников, закрытых сетями силовых линий.

Когда Даро показал этот пункт учителю, тот не придал ему значения и потребовал отложить несущественные занятия на потом. Бросить силы на изучение истории права Пяти Планет, которую они проходили. Даро послушался, но внутри все кипело от возмущения, а учитель словно специально старался заставить наследника потерять самообладание, задавая вопросы с подвохом. В конце урока Даро все-таки обратился к учителю еще раз:

«Почему устаревший закон не меняют?»

«В государственной машине множество песка, наследник. Вымыть все — шести жизней не хватит».

Оставшись в одиночестве, Даро задумался. Законы могут сменить, если в этом возникнет нужда. Например, прецедент…

Одноместные джеты располагались в ангаре под дворцовыми садами. Даро летал на своем с сестрой и родителями на дальних островах, где они отдыхали одно-два пятилуния[4] в сезон Охоты. Вылетев за пределы внешних дворцовых стен, Даро отключил часть силового поля и с удовольствием зажмурился, дыша тугим ароматным ветром. Голубоватое пятно города и темная равнина океана быстро остались позади. Даро сбросил скорость и снизился, над панелью появились предупреждающие знаки. Он смахнул их рукой и решительно направил джет по нисходящей, осторожно и медленно, чтобы не наткнуться на сторожевой или почтовый дрон. Лес расстилался под ним игольчатым голубоватым ковром и от ветра шумел, как волны. Даро нагнулся и, высунув руку, провел по острым верхушкам деревьев. От них поднимался густой терпкий аромат, Даро сорвал пучок хвои и поднес к лицу, растер в ладонях. Днище царапнула не в меру высокая ветка, и он поднял суденышко чуть выше.

Зеленоватая сеть сомкнулась вокруг джета неожиданно, Даро выключил двигатели, чтобы не повредить обшивку о силовые линии. Он был удивлен: сети нынче использовали разве что для отлова животных. Во все суда еще на верфи встраивали систему внешнего экстренного отключения, избавляющая службу безопасности от необходимости гоняться за нарушителями. Видимо, личные суда Правителей делались по какому-то особому заказу.

Рядом завис сторожевик, двое сиуэ в синей форме знаками показали, что просят у наследника прощения и вынуждены сопроводить его в ближайший отдел патрульной службы. Даро сдержал улыбку и велел им не беспокоиться. Наконец-то он получит возможность поговорить с теми, кто не сочтет шероховатость в законах воздухоплавания несущественной! Наконец-то сможет совершить нечто серьезное.

Однако офицер патруля отреагировал на попытку объяснения Даро недоуменным, испуганным взглядом. Он лишь извинялся и повторял: наследник должен подождать кого-то, кто решит проблему. Даро понял его так, что нужно встретиться с более высокопоставленным офицером, и уселся ждать на широкой скамье из полированного камня. От нечего делать он стал вспоминать нашивки и звания сотрудников патрульной службы, чтобы не нарушить этикет и не ошибиться в разговоре.

Через четверть печати[5] к прозрачной крыше пристыковался джет с родовым знаком Онья, капитан дворцовой стражи, поджав губы, взглянул на Даро и резким жестом велел садиться внутрь. Даро поднялся, но не сделал ни шагу в сторону выхода.

«Я еще не поговорил с начальником отдела».

Лицо капитана стражи было непроницаемым.

«Правитель велел немедленно доставить вас во дворец».

У Даро заныло под ребрами. Он опустил глаза, поднялся по лестнице и сел в джет, автоматический ремень плотно обвил плечи. Сквозь купол силового поля Даро видел, как капитан тихо говорил вслух с по-прежнему испуганным патрульным.

Когда наследник вошел в просторный кабинет отца, то увидел там наставника. Заметив мальчика, тот прервал бесшумный спор, но Даро успел считать его последние жесты.

«…нужна самостоятельность».

Правитель явно был не в духе, ноздри чуть дрогнули при виде сына. Но наставнику все же показал жест согласия. Тот поклонился и вышел, подчеркнуто не глядя на ученика.

При дворе Онья наставник служил более четырех сотен оборотов. Темнокожий сиуэ был старше прадеда Даро, в нем текла благородная кровь. Всеобщее уважение к наставнику и наставнице девочек позволяло им сидеть на торжественных трапезах за столом Онья как кровным членам семьи.

Даро напрягся, услышав голос отца.

— Ты совершил проступок, наследник. Это не шалость и не ошибка.

— Но…

— Не говори со мной! — резко поднял ладонь Правитель. — Твои уста останутся закрыты до завтрашнего прилива. Ты и так сказал и сделал достаточно сегодня…

Даро закусил губы, по спине прошла волна дрожи. Он еще не видел отца таким и уж тем более не слышал, чтобы он хоть раз повышал голос. Правитель отвернулся к окну и сложил руки на груди, глядя сквозь ажурные решетки.

— Наследник — это не просто Высший. Правитель обязан являть собою пример того закона, который утвердил. А наследник — втройне! Ведь он — будущее народов.

Отец обернулся и смерил Даро холодным взглядом.

— Сегодня мой сын показал всем, что законы не имеют над ним власти. Что он считает себя воплощенным саэлем[6] или самим Тиосом! И плюет на собственный народ!

Даро чувствовал, как дрожь расползается по всему телу. И возможно, она уже видна… Он и не представлял, что его поступок можно истолковать таким образом! Внутри словно нечто лопалось, растекаясь, заполняя весь мир горечью. Теперь Даро понимал, отчего патрульные вели себя с ним так странно, почему капитан стражи, обычно находивший для любого ребенка доброе слово, обращался с Даро столь подчеркнуто вежливо и холодно.

Обвинения клиньями вколачивались в тело, мешая вдохнуть. Даро нечего было ответить, оправдания лишь еще более уронят его в глазах отца. Даро до боли стиснул зубы, чтобы не закричать, чего не позволила бы себе и последняя прачка.

—…узнаешь цену своим ошибкам, — закончил Правитель. — Ты примешь наказание на главном дворе.

Даро резко вдохнул и выбежал из кабинета.

Несдержанность.

Еще одна ложка к тому разочарованию, что он доставил семье, была не в счет.

Как от наследника, от Даро Итари Онья требовалось многое. В порывистом характере сына все чаще проступала решительность, и порой это ставило Правителя Планеты Ронн в тупик. Желание проверить обычаи на прочность приводило к их нарушению. Раньше речь шла о мелочах, но оставить этот последний проступок без сурового наказания было нельзя. Дети — это священный дар богов, и лишь родители несут ответственность за то, какими они вырастут. Высшие брали своим отпрыскам наставников и учителей, но истинная похвала или порицание оставались родительской прерогативой. Итари не находил удовольствия в том, чтобы наказывать сына, но… Мир меняется медленно, и наследнику престола предстоит жить в нем еще сотни оборотов. Ради собственного блага, а также блага народов, которые однажды встанут под его руку, ему нужно учиться думать наперед. Учиться смирению и послушанию.

Раньше наказания вершились в покоях наследника, вдали от чужих глаз и ушей. Сейчас же…

Прут дерева лиу свистнул позади — отец проверял, нет ли на нем трещин, чтобы не поранить кожу сына занозами. Даро видел все, как в тумане. Цветные одежды придворных шелестели оглушительно громко, бледное личико Найи расплывалось серым пятном рядом с темной одеждой ее наставницы, собственные руки, до посветлевших пальцев вцепившиеся в каменное колено Элай, казались чужими. Где-то позади стояли и мать, и дед с прабабушкой. Богиня склонилась над наказуемым, ее тень обволакивала душным холодом.

Место для экзекуций располагалось в углу центрального двора, напротив статуи Марай. Она была высечена из сиреневатого халцедона, Элай — из золотистого. Сестры напоминали сиуэ о равновесии. Под ногами Элай лежали наручники, но наследнику, как и любому Высшему, они не понадобятся. Хотя бы в этом он не должен опозорить себя и свой род.

Даро прослушал, сколько ударов решил дать ему отец, но сколько бы ни было — он обязан выдержать. Он сын правителя. Даро ждал первого со страхом. Только бы не вздрогнуть, когда спина вспыхнет болью…

После десятого удара Даро зажмурился — лицо заливал пот, а в ушах и во всем теле словно гудел огонь, стихия склонившейся над ним богини. Горящие полосы на спине заставляли задыхаться, от стыда внутри все сжималось в тугой ком. Даро знал, что являет собой жалкое зрелище, а не благородное бесстрастие. Именно это было настоящим наказанием, а вовсе не телесная боль. Оставалось цепляться лишь за то, чтобы не подать голоса. И не упасть…

«Ты считал себя взрослым?! — мысли пробивались сквозь пелену огня. — Вовсе нет. Слишком глуп для того, чтобы стать наследником трона. Слишком несдержан для Высшего. Слишком слаб, чтобы вообще считаться сиуэ».

***

Центральные улицы Ронн занимали глубокие каналы. Если нужно передвигаться быстро или нет возможности взять билет на городские воздушные корабли, проще плыть, а не идти посуху. По ступеням, окружающим медленно текущие каналы по всей длине, спускались и поднимались сиуэ, ручьи стекали с водоотталкивающих одежд и сумок. У мостов плескались дети со своими тирресами, чьи вытянутые коричневые тела выпрыгивали и ныряли, не поднимая брызг. В богатых районах очищенная океанская вода заливала нижние ступени и залы дворцов, в более скромных такой роскоши удостаивались только храмы. Несмотря на очистные механизмы, работающие на дне, на поверхность иной раз всплывал мусор и разная дохлятина.

Тонкие металлические пластинки приятно звенели в кармане. Риэ остановился, пригладил грубую ткань, чтобы заглушить звук и не привлекать лишнего внимания. Днем он заприметил, как у храма Тиоса младшие жрецы уронили на ступени коробку с пожертвованиями и несколько пластинок завалилось меж ступеней. Риэ дождался вечера и вернулся, прополз под лестницу, где провел добрую пятую часть печати, нащупывая в мягкой влажной грязи деньги. А потом еще столько же, борясь с дурнотой, смывал с одежды склизкую жижу.

Теперь он шел по вечернему городу и старался задерживать дыхание, минуя мусорные баки, от которых тянуло острой вонью даже с другой стороны улицы. Риэ ощущал в животе кусок рыбы, съеденной еще на завтрак. Мясо было не слишком свежим, но голод не позволял организму исторгнуть неудобоваримую пищу — ведь неизвестно, когда в следующий раз выпадет возможность поесть. Риэ не знал, от чего его сильнее мутит — от неудачного завтрака или от голода.

Быстрый теплый поток деревенской речушки всегда вспоминался с нежностью. В нем ощущалась пыль багровой пустыни, расположенной за горами. Дома все было охристо-красным: и земля, и вода, и зерна вионы. Под водой случалось охотиться вслепую, чутко ловя ладонями малейшие колебания течения, указывающие на добычу… Или на то, что впереди притаилась острая скала. Собирать с темно-багрового ила на самом дне раковины, норовящие дунуть в лицо струей кипятка или защемить неосторожному ныряльщику пальцы.

Плавание в океане оказалось совсем не похоже на плавание в мутной реке. Вода отличалась от привычной на вкус, на запах и на ощупь. Вдали от берега волны пропускали солнечные лучи и были прозрачны, как воздух. Если повезет заметить косяк рыбы, охотиться можно не напрягаясь, с ленцой.

Приехав в город полтора оборота назад, он наивно полагал что, в случае чего, сможет легко прожить охотой, как и почти любой сиуэ. Но пришлось очень скоро убедиться: это сказки. Вблизи города съедобную живность вылавливали подчистую. Чтобы добраться до богатых добычей мест, требовалось отплыть на два-три умиэ[7] от берега, и то, больше шансов встретить рыбаков и получить от них тумака, чем добыть себе олу на завтрак.

Вечером народу на улицах становилось меньше, особенно в бедных кварталах. Зато на свет лун выползали ночные хищники: слизнеящерицы, которых с переменным успехом травили службы градоустройства, и нищие, проклятые богами воришки и дебоширы, которых вывести было и вовсе невозможно. Риэ не боялся их: за плечом при каждом шаге подрагивал удобный шест, прочный и гибкий. Владеть им его научил дед Камоир еще до переезда, хоть особой охоты драться у Риэ не было. Да и применять шест всерьез приходилось только против диких зверей, что спускались с гор поживиться зазевавшимся жирненьким гайруном… Но за время жизни в столице Риэ пришлось научиться как следует владеть своим единственным оружием. В Ронн бластеры и клинки опечатывались пломбами на въезде. Но шест, как ни посмотри — всего лишь кусок дерева. В других районах города иногда приходилось хорошенько попотеть, чтобы уйти живым и относительно здоровым…

Шум он услышал издалека, но внимания не обратил — потасовки в углах были обычным делом, в раздел территории местной шпаны Риэ не встревал. А они, в свою очередь, не трогали его — Тока Зунн раньше прибегал к услугам мелких гонцов и платил, судя по всему, честно. Риэ злило это напоминание о том, что он хотел бы забыть. Защита, такая же мнимая, как и упомянутая честность… Однако иначе им с дедом пришлось бы и вовсе плохо.

Шум усилился, раздался лязг поваленного мусорного бака, Риэ повернулся и в свете розоватых лун увидел посреди проулка пятерых сиуэ. Они, смеясь, кружили, как стая хищников вокруг замершего в боевой стойке парня-Высшего. Риэ сразу понял: он настоящий Высший. Не просто лысый городской богатей из тех, что бездумно гоняются за любой новой модой, включая неугодную богам болтовню. Тот уже давно орал бы во все горло, зовя на помощь, если сразу не додумался вызвать стражников по браслету. Или хотя бы поливал бранью посягнувших на его благородную особу.

А этот — молчал, не считая хулиганье достойным того, чтобы тратить на него свои слова.

Скоро ублюдки кончат упиваться страхом своей жертвы, изобьют ее и ограбят. Их вряд ли найдут, да и взять с таких нечего. Вдосталь наглумившись, они выбросят пришельца в канал, чтоб другим неповадно было разгуливать по их территории. А и правда — если не хочется нажить себе неприятностей, то нечего шляться по бедным районам после захода солнца. Риэ вовсе не должно быть дела до всего этого, вдобавок учитывая все чаще накатывающую тошноту…

Он додумывал эту мысль, уже доставая из-за спины шест. Но драться не пришлось. Увидев мрачного Риэ, шпана подхватила полы драных мантий и растворилась в переулках. Это разозлило его. Они не боялись Риэ, а выказывали ему уважение как сыну Тока. Сыну того, кто был уважения вовсе недостоин…

— Что ты здесь забыл? — рявкнул Риэ, поворачиваясь к быстро дышащему от волнения Высшему. — Проваливай к своим, пока эта крабья мелочь не вернулась!

Парень одернул мантию, вскинул подбородок и прямо взглянул на Риэ.

«Я справился бы с ними».

«Без сомнений», — Риэ не сдержал ехидной улыбки. — Давай, вали отсюда.

Высший потопал к выходу из проулка и свернул к закату. Риэ в два прыжка нагнал его и загородил путь шестом.

— Ты не туда идешь.

— Какое тебе дело, куда я иду, низший? — ощерился мальчишка и хлестким ударом ладони отбросил помеху.

— О, ваше благородие снизошло до слов!

«Уйди с дороги!» — жест Высшего идеально дополнил боевую стойку.

Риэ внимательно оглядел парня, подметив богатую одежду и блеск золотой сережки в брови. Он вряд ли был младше Риэ, но казался таковым. Родовое украшение на лице… Этот мальчишка явно не из самых умных, ведь мог выбрать менее приметное место! А так — уже не получится скрыться или представиться кем-то иным… Хотя зачем это Высшему?

— Чего тебе тут надо? Возвращайся домой, малёк!

Риэ подвинул шест на прежнюю позицию, тронул кончиком полу блестящего синего одеяния… Сиуэ прянул вперед со скоростью, которой Риэ от него не ожидал. Однако Риэ сумел увернуться, а затем еще раз, уходя от удара в голову, выставил перед собой перекладину шеста, вскочил и перехватил его поудобнее. Пусть ааты проглотят этого сына плавниковой шлюхи, он нарвался сам! Риэ прыгнул, замахиваясь…

Преимущество перед безоружным оказалось вовсе не таким серьезным. Высший дрался на зависть: отработанно уворачивался от выпадов, а иной раз и встречал их предплечьем, скользящим движением смягчая удар. Зато Риэ видел, что Высший вне себя от злости. Он точно был сынишкой какого-нибудь купца или офицера Золотого Флота. Ведь сражаться-то его явно учили по всем правилам… Не в пример другим Высшим, виденным Риэ, парень из рук вон плохо владел собой. Он был, несомненно, из благородных, но явно не слишком высокого ранга.

Риэ пользовался настроением мальчишки напропалую — лишние сантименты мешают выжить, если месишь тину на самом дне общества. Перекидывая шест из ладони в ладонь, Риэ успевал показать противнику, что думает о нем. Тот не отвечал, только закусывал полные губы и двигался резко, не размениваясь на лишние жесты. Риэ то и дело подлавливал его хитрыми подсечками и обманками, которым выучился за полтора оборота жизни на улице.

Мало-помалу злость испарялась, уступая место уважению. Если бы Риэ дрался честно и без оружия, парень разделался бы с ним, даже не вспотев. К тому же они бились на территории, где Риэ знаком каждый камешек. А этот сиуэ ведь не от хорошей жизни попал в гущу провонявших тухлой рыбой улиц квартала Техников…

Риэ вскинул перекладину, ловя выпад, оказавшийся ложным: паршивец быстро учился… Кулак вошел в живот, Риэ судорожно выдохнул, отвернулся, и его сложило пополам. Мерзкие спазмы не утихали долго, но оно стоило того. Впервые за день ощущая легкость, Риэ сплюнул последнюю вязкую слюну и утер рот.

— Спасибо, — просипел он, усмехаясь.

— Что?! — опешил парень.

Риэ махнул рукой, не желая объяснять, и сунул шест за спину, в кожаные петли.

— Все, хватит… За что мы деремся? Чтобы ты пошел домой? Не хочешь — не надо.

Риэ повернулся и зашагал по улице, но через несколько капель остановился. Высший шел за ним, пусть и на почтительном расстоянии.

— Ну, чего тебе еще? — вздохнул Риэ.

— Я… не знаю, где мы.

Риэ прыснул.

— А как ты сюда доплыл?

Тот пожал плечом, глядя в сторону.

— Пошли, — с еще одним тяжелым вздохом сказал Риэ и повел Высшего туда, где виднелись отсветы рекламных голограмм торговых кварталов.

__________________________________________________________

[1] Резалировые батареи — главный продукт торговли Королевства с Империей. Мощности одной овальной капсулы, умещающейся в сложенных ладонях, хватает на месячное обеспечение энергией небольшого городка.

[2] У сиуэйтов совершеннолетие, то есть принятие ответственности за свои поступки, наступало в двенадцать лет. Это сопровождалось множеством церемоний, главной из которых было посвящение мальчиков Марай — богине, дарующей воду и жизнь. Отец под руководством жреца брал сына на руки, заходил по пояс в храмовый залив, погружал ребенка в воду с головой и держал, пока тот не потеряет сознание. После этого мальчика откачивали, возвращая к жизни, обмазывали священным илом с ног до головы, оставляя нетронутыми лишь брови и глаза, и оставляли в храме на ночь, между водой, землей и небом. Наутро жрецы счищали с посвященного красноватую пыль вместе с волосами и украшали голову татуировками с плетением родовых знаков. (отрывок из романа «Абсолютный разум»)

[3] Аш — высота условной штормовой волны, около 20м. Три аш — 60м.

[4] Пятилуние — аналог месяца. Спутников у Ронн пять. Время, за какое они полностью огибают планету, считается за единицу измерения. В одном пятилунии тридцать шесть суток. В Королевстве двойной календарь — один центральный галактический. Другой — для каждой планеты свой. В данном случае пятилуние это «местный» термин.

[5] Солнечная печать — аналог часа. Определенный отрезок времени, за который солнце проходит по небосводу. В сутках 12 печатей, в печати 120 капель (аналог секунд).

[6] Саэли — светлые могущественные духи, дети, рожденные Марай от Тиоса. Ааты — соответственно, злые духи, рожденные от него Элай.

[7] Умиэ — малый переплыв, около 8км.