Судьба: Дитя Неба

18

Восточный Авондерр, неподалеку от границы с Наварном

Из-под копыт коня в разные стороны летел снег и соединялся с туманным облаком плаща Эши, превращаясь в хрупкое покрывало, которое окутывало всадника, его раненого товарища и даже мчащегося галопом скакуна. Издалека казалось, будто порыв ветра гонит перед собой снежный ком.

Южная опушка леса пересекала границу Наварна и Авондерра, это были места, больше всего пострадавшие от необъяснимых вспышек насилия. Когда Эши путешествовал в этих местах один, пешком, стараясь не шуметь и не попадаться никому на глаза, дракон всякий раз предупреждал его о находящихся неподалеку людях.

Теперь же, излечившись от страшных ран и получив назад душу, Эши больше не испытывал необходимости скрываться. Сейчас главное для него было доставить Шрайка, лежавшего поперек его седла, к Анборну.

Шрайк все время стонал, что-то невнятно шептал, иногда погружался в беспамятство. Несколько раз дракон чувствовал, как его пульс замедляется и ему становится трудно дышать. Тогда Эши прикладывал кольцо Патриарха к груди Шрайка, напротив сердца, беззвучно умоляя его не сдаваться, продолжать сражаться за жизнь; еще чуть-чуть — и они доберутся до Анборна.

Силы кольца хватало, чтобы удерживать жизнь Шрайка в его бренном теле, по крайней мере пока. Эши прикрыл глаза от жалящего ветра и ледяных кристалликов льда, вспомнив, как стал свидетелем сражения намерьенки из Первого поколения с бессмертием.

Талтея Прекрасная, которую иногда называли Вдовой.

Она попала в руки Каддира, могущественного целителя-филида и будущего Наследника его отца, человека, который должен был стать Главным жрецом после Ллаурона. Она металась и стонала от боли, яростно сражаясь с жизнью, на Алтаре Последнего Жертвоприношения, древнем пне, оставшемся от давно погибшего огромного дерева, в центре Круга, самого сердца ордена филидов.

Эши, еще ребенок, беспомощно стоял среди скорбящей толпы, бормотал молитвы, которые знал наизусть, но значения которых не понимал, отчаянно хотел, чтобы она поправилась, несмотря на то что никогда не видел ее прежде. Сейчас, больше века спустя, он смог осознать, что испытанная им тогда боль была отражением горя всех представителей ордена филидов, почти осязаемой печали, окутавшей тех, кто находился в тот момент рядом с ним. Он не мог понять ни тогда, ни теперь, почему она сражалась не за жизнь, а за смерть.

Каддир сделал все, чтобы ее спасти, удержать по эту сторону Врат Жизни, но она в конце концов умерла от ран, которые были вовсе не смертельны. Эши с ужасом видел, как Каддир склонил голову над телом женщины, а потом упал на него, не в силах сдержать рыдания.

Эши помнил, как его обнял отец, пытаясь утешить.

«Она решила умереть, Гвидион, — слышал он слова Ллаурона. — Она больше не хотела жить и воспользовалась первой представившейся возможностью, чтобы уйти».

«Почему?» — спросил он, глядя на священников-филидов, мягко уводивших Каддира от тела Талтеи. Он смотрел на белое лицо, искаженное гримасой смерти, лицо человека, проигравшего жестокое сражение.

Ллаурон сильнее сжал плечо сына, затем обнял его.

«Долгая жизнь, граничащая с бессмертием, — благословение и проклятие одновременно, мой мальчик. Талтея кажется тебе юной, но это только потому, что она была молодой женщиной, когда приплыла сюда. А душа ее осталась на Серендаире, ее родине, где очень сильна магия. После того как она покинула Остров, ее сердце и ее дом опустились на дно моря, она очень многого лишилась. Талтея прожила почти пятьсот лет и видела столько боли, не менее мучительной, чем ее собственная! Но теперь она наконец ушла туда, где всегда хотела оказаться».

«Тогда почему у нее такой несчастный вид, отец?»

На прекрасном лице умершей было написано страдание, в ее остекленевших глазах отражался солнечный свет, пробивающийся сквозь зеленый полог листвы.

«Ей пришлось выдержать тяжелый бой. И дорого заплатить за то, чтобы отказаться от жизни».

«Почему?»

Ллаурон погладил его по плечу, потом опустил руку.

«Потому что она была намерьенкой, как и мы с тобой. Время всех нас держит в своих цепких руках, Гвидион. Каддир добрый человек и прекрасный целитель, но он не намерьен и не смог увидеть смертельной раны, мучившей Талтею много веков. Он, как и все смертные, страдающие от капризов Времени, сражается за то, чтобы отсрочить смерть, потому что не понимает — иногда она является благословением. А теперь идем, пора вернуться к занятиям. Нам обоим. Для нас с тобой Время продолжает идти вперед».

Эши тряхнул головой, отгоняя воспоминания, такие яркие и четкие, что, казалось, их можно коснуться пальцами. Запах погребального костра, рука отца на плече, горечь во рту, когда он смотрел, как умирает Талтея, — все, что он испытал тогда, вернулось. Он заморгал, прогоняя набежавшие на глаза детские слезы, совсем как век тому назад.

Нет, он не вспоминал те мгновения, он переживал их заново.

Неожиданно волна жара опалила его ладонь, начала подниматься по руке вверх, к плечу, и дальше — в мозг. Каждый нерв в его теле кричал, отзываясь на голос кольца Патриарха, отдающего ему накопленную веками мудрость. Эши сильнее сжал коленями бока коня, приготовившись к озарению, которое ему дарил древний артефакт.

В следующее мгновение ему показалось будто на него нахлынула океанская волна знания, проникла в каждую клеточку его существа. Перед глазами заплясали серебристые вспышки, затем его сознание и сознание Шрайка, стонущего и морщившегося от боли, соединил яркий луч. И тогда Эши понял, по крайней мере частично, что хотело ему сказать кольцо.

Ослепительная четкость воспоминаний имела непосредственное отношение к человеку, лежащему перед ним в седле.

Эши заглянул в лицо Шрайка, увидел, как он морщится от боли — лесная дорога была далека от идеала, — и еще он увидел страх человека, не готового пройти во Врата Жизни. Эши пришпорил коня и помчался вперед, ему нужно было поскорее найти своего дядю, которого он редко видел до встречи с демоном и ни разу после того, как ф’дор отнял у него часть души.

«Время всех нас держит в своих цепких руках, Гвидион».

Глядя вперед, на дорогу, он продолжал думать о Шрайке.

«Пусть оно подержит тебя еще немного. Шрайк».

На закате ветер усилился, и сквозь одеяла, в которые он завернул раненого, стал проникать ледяной холод. Эши почувствовал, как дрожит Шрайк, и подумал о том, что ему сейчас больше всего необходимо тепло и отдых, иначе он умрет.

Эши остановился, соскочил на землю, снял тело древнего намерьена и отпустил коня побродить на свободе. Густые заросли кустов мондриана хорошо защищали от ветра, кроме того, они, единственные среди плодоносящих кустов и деревьев, растущих в западном лесу, не горели в огне. Эши осторожно опустил Шрайка на землю, прикрыл одеялами и начал собирать ветки других деревьев, чтобы развести костер.

Когда огонь разгорелся, он вдруг обнаружил, что сидит и завороженно смотрит на языки пламени. Они разогнали ледяной мрак и подарили ему тепло и свет, острой болью напомнившие о Рапсодии. Впрочем, он никогда о ней и не забывал и сейчас сидел в одиночестве — если не считать так и не пришедшего в сознание Шрайка, — прятался от завывающего ветра среди зарослей кустарника, и она явилась к нему в сиянии огня, улыбаясь, как в те редкие моменты отдыха у костра, когда они путешествовали вместе. Если ему становилось особенно грустно, он вспоминал, как они отправились на поиски Элинсинос. Именно в те первые дни весны он полюбил ее еще сильнее.

Эши покачал головой, пытаясь прогнать печальные мысли. Ему ни в коем случае нельзя позволять себе думать о ней, иначе придет пустота, а вместе с ней мысль о том, что, когда Рапсодии принадлежали ее воспоминания, она согласилась стать его женой и простила ему двойственность его натуры, в отличие от него самого.

Она рассталась со своими воспоминаниями, после чего он сам отпустил ее, и она ушла. Думать об этом и сохранять рассудок Эши был не в силах.

Шрайк застонал во сне и вырвал Эши из тягостных размышлений. Эши открыл мех с водой и поднес к губам Шрайка, поддерживая его голову, чтобы тот сделал несколько глотков. Закрывая мех, он вдруг уловил принесенную ветром легкую вибрацию, коснувшуюся кожи, — знакомую и одновременно чуждую.

Он ощутил присутствие Анборна.

Бывший гофмаршал намерьенской армии находился за много миль от Эши, но дракон сумел его почувствовать. Его вибрации переполняли сила и угроза. Эши сделал глубокий вдох, и с его губ слетело легкое облачко, оно повисело немного в свете костра, а потом унеслось вслед за ветром.

— Продержитесь еще немного, дедушка, — прошептал он Шрайку, использовав уважительное обращение к старшему, принятое у намерьенов много веков тому назад. — Уже до рассвета вы встретитесь со своими товарищами и командиром.

Вокруг окончательно стемнело, и вдруг Эши уловил горьковатый запах горящего пекана. Любой другой человек никогда не ощутил бы его, слишком уж издалека принес его ветер, но дракон обладал острым чутьем и мог различать малейшие изменения в ветре или на земле, и потому Эши закрыл глаза и последовал за запахом, пытаясь отыскать его источник.

Земля рассказала ему о маленьком, но жарком огне, сражающемся с зимним ветром. «Факелы, — подумал он. — Значит, где-то в самом сердце леса есть маленькая деревушка или даже город, и там я найду Анборна».

Словно прочитав его мысли, Шрайк пошевелился, вздрогнул и очнулся. Эши погладил его по плечу, стараясь успокоить. Глаза Шрайка, покрасневшие от мучительной боли, уставились на Эши, зрачки раненого казались черными и блестящими в ярком свете костра.

— Отдыхайте, дедушка, — произнес Эши на старонамерьенском, и на лице Шрайка появилось изумление.

— Кто ты? — прохрипел он.

— В настоящий момент ваш защитник, — ответил Эши и, оглянувшись, посмотрел на снег, мечущийся в порывах ветра. — Вы попросили меня доставить вас к Анборну, я выполняю вашу просьбу. Мне кажется, он уже близко.

Шрайк заморгал, словно ему мешал падающий снег.

— Кто ты? — едва слышно повторил он.

— А это имеет значение?

Старик попытался сесть и одновременно остаться под одеялами, он сумел чуть-чуть приподняться и прислониться к гнилому стволу упавшего дерева.

— Да, имеет, — сердито проворчал он. — Не для меня. Для Анборна. И для тебя, если ты хочешь получить награду.

— Я не просил никакой награды, — фыркнул Эши.

Шрайк закрыл глаза.

— Значит, ты дурак и ничего не заслуживаешь. — На мгновение его лицо исказилось от боли. — Наверное, я оскорбил Единого Бога сильнее, чем думал, раз он проклял мои последние часы компанией труса, скрывающего свое лицо и имя. — Он устало замолчал.

В зимнем воздухе повисло напряжение, дракон вздрогнул, услышав оскорбление. Лицо Эши, скрытое в тенях капюшона, запылало, он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул, заставив себя успокоиться.

Слова древнего намерьена задели его за живое. Он знал, что люди, пострадавшие от рук ф’дора, презирают всех, кто прячет свое лицо, поскольку это любимая уловка демона. Более того, обвинение в трусости из уст человека, ставшего свидетелем Катаклизма, пережившего Войну и все, что последовало за ней, звучало невыносимо правдиво. Он обрел целостность. Даже если Шрайк является вместилищем демона, у Эши нет причин скрываться. Он поднял руку и отбросил капюшон.

Свет отразился от медных волос, вспыхнувших в пламени костра, и упал на лицо древнего намерьена. Шрайк почувствовал его и открыл глаза, в которых тут же появились ужас и изумление.

— Не может быть, — пробормотал Шрайк и страшно побледнел.

Эши улыбнулся и, засунув руку в карман плаща, вытащил мешочек, откуда достал какой-то маленький предмет и показал Шрайку. На ладони у него лежала медная монета необычной формы, с тринадцатью гранями.

— Помните? — спросил он. — Вы подарили ее мне много лет назад, когда я был совсем мальчишкой, чтобы я не слишком скучал в День Совета.

Шрайк с усилием вытянул вперед шею, затем снова прислонился к стволу дерева.

— Я помню. — Он закутался в грубое одеяло и продолжал: — Я помню каждую встречу с тобой, Гвидион, потому что они доставляли мне невыразимую радость. Когда я смотрел на тебя, я видел твоего деда, Гвиллиама, свершавшего свои самые… благородные деяния, и твою бабушку, Энвин, когда она демонстрировала ни с чем не сравнимую мудрость. Ты был нашей надеждой, Гвидион, обещанием… светлого будущего людям, уставшим от войны. Нашим утешением. Твоя смерть означала для меня — и для всех намерьенов — конец всего.

Длинная речь далась ему с трудом, и Шрайк, закашлявшись, замолчал.

— Простите меня, дедушка, — мягко проговорил Эши. — Я знал, что мой обман причинил моим друзьям и родным много боли. Я сожалею, что вам пришлось из-за меня страдать.

Шрайк снова закашлялся, на сей раз сильнее.

— Тогда почему?

— Сначала меня вынудили обстоятельства. Потом необходимость. Больше я ничего не могу вам объяснить. Но вы правы, продолжать скрываться — это трусость. С этим покончено.

— Значит, ты намерен открыть лицо? — слабо улыбнувшись, спросил Шрайк.

Эши улыбнулся в ответ и сел, опершись локтями о колени.

— Когда посчитаю это удобным для себя.

— А сейчас не удобно?

— Разве вы меня не видите? — спросил Эши.

Старик застонал от боли и раздражения.

— Прекрати играть со мной в свои дурацкие игры. Имей сострадание к умирающему. Ты готов встать перед ликом Времени и отдать свое имя ветру или нет?

Эши стал серьезным, и его драконьи зрачки сузились.

— Да, — ответил он.

Шрайк приподнялся чуть повыше и улыбнулся.

— В таком случае я все-таки смогу отплатить тебе за твою доброту, лорд Гвидион.