Ступень 5. Бегство в Эдем

Глава 4

Через четыре дня наше путешествие подошло к концу — ближе к полудню мы вышли к околице деревни Ирумы. Ещё на подходах к поселению я обратил внимание на появляющиеся на нашем пути признаки жилья — то едва заметные тропинки, явно протоптанные не животными, а людьми, то аккуратный мостик, переброшенный через неглубокий лесной поток, то крытый тростником навес на берегу очередной речки. Поэтому я не удивился, когда лес вокруг нас неожиданно раздался в стороны, и мы вышли на большую поляну, размерами претендующую на средней величины луг, в центре которой неровными концентрическими кругами, пересечёнными несколькими поперечными улочками, кучковалось примерно пять-шесть десятков срубленных из толстых брёвен домов, плотно расположившихся вокруг заросшей невысокой травой круглой площади. Единственным украшением площади являлась установленная почти в самом её центре каменная, скорее всего, базальтовая плита неправильной формы, примыкающая к небольшому, похожему на шалаш квадратному строению без окон и с двускатной крышей, вероятно, играющему роль местного храма. Но такие подробности о местном населённом пункте я узнал потом…

Ещё на подходах к деревне моя спутница, до этого постоянно мне о чём-то рассказывающая, замолчала, а потом с каждым новым шагом на её лицо наползало угрюмо-сосредоточенное выражение. В конце концов, лицо моей проводницы стало настолько мрачным, что даже я почуял в окружающей обстановке что-то неладное и взволнованно спросил у девушки:

— Что-то случилось?

— Похоже, мы опоздали, — расстроено ответила Ирума, бросив взгляд на виднеющийся издалека высокий шест, установленный у храма. На шесте одиноко болталась, полощась на лёгком ветерке, какая-то цветная тряпка с вышитым на ней изображением, но что на ней было изображено, я разобрать не сумел — слишком далеко.

— Куда опоздали?

— В посёлке свадьба. Наш жрец вывесил рядом с алтарём богини символ зарождения новой семьи.

— Ну и что? Свадьбы для вас — настолько особенное и редкое событие, которого в данный момент вообще не может быть?

— У нас нет девушек, которые в ближайшее время планировали связать себя узами брака. Обычно подобное мероприятие готовится заранее, а сами молодожёны, прежде чем связать свою судьбу, долгое время проводят вместе. Когда я уходила на охоту, таких пар в посёлке не было. Я подозреваю, что виновник происходящего — жрец! Он обманул меня, воспользовавшись моим отсутствием! Ему не нужен эликсир жизни, ему нужна жизнь моей сестры!

И, заступив мне дорогу и посмотрев прямо в лицо, Ирума взволнованным просящим голосом воскликнула:

— Кейтон, спаси мою сестру! Не дай совершиться непоправимому — останови свадьбу! Я знаю — ты можешь! Ты сильный — я разглядела след твоего удара по иглобрюху. Забери мою сестру у жреца, пока ещё не поздно и обряд не завершён!. Не позволь ему связать вместе свои судьбы! Проси у меня что угодно, но только спаси её! Я отдам тебе всё, что у меня есть, даже саму себя!

В дрожащем голосе девушки звучало столько мольбы, что моё сердце дрогнуло — я осознал, что даже без награды уже не смогу пройти мимо и не помочь. По крайней мере, хотя бы попытаюсь.

— Хорошо, я согласен. Веди! — решительно ответил я, и мы, больше не оглядываясь по сторонам, быстро направились прямо к центру поселения.

На поселковой площади уже собралась внушительная толпа народа — навскидку человек двести, не меньше. Взгляды поселян оказались устремлены на пёстро одетого мужчину, стоящего на каменной плите перед храмом и о чём-то, оживлённо жестикулируя, вещавшем окружившему его народу. Рядом с мужчиной неподвижно, как статуя, стояла ослепительной красоты молодая девушка, похожая на Ируму настолько, что не опознать в них сестёр было просто невозможно — тот же правильный овал лица, прямой точёный носик, пухлые губки, большие, как у ребёнка, глаза насыщенного голубого оттенка, спортивная фигура, лишь подчёркивающая тонкую талию и идеальную форму длинных мускулистых ног. Одета она была в короткое, до середины бедра белое полупрозрачное платье без рукавов и лёгкие белые сандалии на тонких кожаных ремешках. На тяжёлых полушариях грудей расположился отливающий золотом медальон на плоской витой золотой цепочке, изящным кольцом охватившей тонкую аристократическую шею девушки, а её талию стягивал тонкий поясок, позволивший ткани платья свободно струиться по груди и скрадывать роскошные очертания девичьей фигуры. Впрочем, то, что пыталось скрыть платье, выдавали пробивающиеся через тонкую полупрозрачную ткань яркие солнечные лучи, говорящие всем присутствующим на этом действе, что нижнего белья на девушке не было. От слова "совсем". Густые, как и у Ирумы, и такого же цвета волосы были тщательно заплетены во множество мелких, спускающихся ниже пояса косичек, обнажавших аккуратные заострённые ушки с задорно торчащими поверху кисточками. Сама девушка на свой полуобнажённый внешний вид внимания не обращала. Она, похоже, вообще не обращала ни на что внимания — пустой, отсутствующий взгляд устремлялся поверх голов собравшихся куда-то в небо, а из угла слегка полуоткрытых пухлых розовых губок стекала капелька слюны. Похоже, девочка немного не в себе и не осознаёт, где она и что с ней сейчас происходит.

— Он наложил на сестру заклятие подчинения, — со злостью прошипела Ирума, кивнув головой в сторону нарядно одетой девушки. Понятно, это и есть невеста, которую я, как настоящий герой популярного женского романа, непременно должен спасти от злобного колдуна. Всё происходящее могло бы быть очень интересным, если бы подобное действо происходило не со мной…

И тут до меня дошёл смысл последней фразы, сказанной Ирумой. От осознания увиденного меня пробил неожиданный озноб, а сердце пропустило удар, замерев в безотчётном страхе — оказывается, тут ещё и мозголомы имеются! Мало мне было явления обычных колдунов… Знания о возможности прямого воздействия на мозг не являлись в империи чем-то уникальным — спецслужбы давно уже овладели техникой ментального подчинения сознания, используя для этого тысячелетиями наработанный опыт и подавляющие волю устройства и препараты. Возможно, эти знания не были утеряны местными жителями, и их применение я теперь воочию наблюдаю. Вот только не опасно ли мне вступать в схватку с человеком, возможности которого для меня неизвестны? Сколько времени жрецу, а я не сомневался в том, что передо мной именно упомянутый Ирумой жрец, понадобится для подчинения уже моего собственного разума? Успею ли я приблизиться и нанести хотя бы один удар, чтобы гарантированно вывести из строя своего противника?

Сохраняя на лице спокойное выражение, чтобы никто не смог догадаться о моих враждебных намерениях, я шёл по заросшей мелкой шелковистой травой площади. Уверенно разгребая путающийся под ногами густой зелёный травяной ковёр, упорно пробивающийся сквозь утоптанную до состояния камня землю, и аккуратно расталкивая зрителей, я постепенно приближался к жрецу. Ирума, осознав, что пробивать дорогу в плотной толпе у меня получается значительно лучше, чем у неё, пристроилась за моей широкой спиной. Пробившись в первые ряды и выйдя на никем не занятый пятачок перед служителем культа, я решительно направился к нему — для того, чтобы пустить в ход кулаки, мне оставалось пройти всего три-четыре шага. Жрец, бросив короткий взгляд на приближающихся к нему людей и увидев одетого в рваную, вымазанную кровью, неизвестного фасона и расцветки одежду незнакомца, за спиной которого бодро семенила Ирума, сразу же обо всём догадался и, спрыгнув с каменной плиты, шагнул мне навстречу, уверенно поднимая руку. Маловероятно, что этим движением он хотел меня поприветствовать — я ни мгновения не сомневался, что жрец собирался испробовать на мне одну из возможностей своего боевого арсенала. Возможно, с кем-то другим у жреца могло бы получиться им задуманное, но я давно уже не тот безобидный домашний мальчик с широко раскрытыми восторженными глазами, только-только переступивший порог академии — я битый жизнью боец, успевший заглянуть в глаза смерти, и колебаться, раздумывая о возможной жестокости своих действий, не стану. Понимая, что ещё мгновение, и в меня полетит нечто убойное из неизвестного мне арсенала, я резко, подшагом сократив дистанцию, нанёс ногой сильный дробящий удар под колено мужчины с внутренней его стороны, метя в болевой узел и стремясь если не повредить сустав, то как минимум сбить жреца на землю. Приём прошёл безукоризненно точно — мой противник, так и не успев ничего сделать, споткнулся и, продолжая по инерции движение, стал заваливаться на меня. Строго под другой удар, добивающий — не зная, что ожидать от неизвестного противника, я планировал вторым ударом надолго вывести мужчину из строя, после чего спокойно разобраться в сложившейся ситуации.

Обычно я отрабатывал подобную связку с использованием добивающего удара основанием открытой ладони в нос. Со стороны должно было показаться, что мой противник сам напоролся на мою выставленную вперёд и слегка согнутую в локте руку. Однако я неправильно оценил скорость движущегося мне навстречу жреца и, уже начиная удар, интуитивно почувствовал, что в конечной фазе приёма дистанция окажется слишком мала и чётко, строго по классическим канонам, провести приём не удастся. Соответственно, вложенная в удар сила окажется потраченной впустую, а сам удар может не достичь цели. Не желая отдавать в руки противника инициативу и позволить ему исполнить уже свой собственный приём, я по ходу движения сменил удар основанием ладони на удар локтём под подбородок…

Удары локтями отличаются повышенной сложностью, связанной с тем, что в повседневной жизни мы не обращаем внимания на траекторию движения локтевого сустава и, следовательно, моторика этого движения не наработана — её приходится оттачивать долгими упорными тренировками. Четыре года напряжённых занятий — слишком мало для того, чтобы удары локтями проводились мною так же естественно, как удары конечностями рук и ног. Поэтому не было ничего необычного в том, что я промахнулся, попав локтём не туда, куда планировал. Вместо того, чтобы ударом в челюсть отправить жреца в нокаут, я с силой вонзил свой локоть прямо в нос жреца, сминая тонкие хрящи и забивая их дальше в мозг. В наступившей тишине раздался отчётливо слышимый мне хруст ломающихся костей…

Уже понимая, что произошло, я, продолжая движение, сделал подшаг в сторону, пропуская падающее тело противника себе за спину. Мне даже не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть последствия своего удара. Но я всё же обернулся…

Жрец лежал на земле, смяв грудью траву и неестественно вывернув голову в сторону. Из провала, бывшего когда-то носом, тонкой струйкой стекала кровь, пятная землю. С ужасом я осознал, что моё первое знакомство с поселением аборигенов началось с убийства, причём убил я не абы кого, а жреца богини смерти, являвшегося, по рассказам моей спутницы, личностью самой важной и чуть ли не неприкосновенной. Над окружившей меня толпой сгустилась вязкая тишина. Я каждой клеточкой своего тела чувствовал сошедшиеся на мне тяжёлые до осязаемости взгляды поселян, и ничего хорошего они не предвещали. А ведь у меня даже оружия при себе нет! Впрочем, если все они, как Ирума, паранормы и обладают загадочной магией, то оружие мне и вовсе не понадобится — меня сейчас просто по-быстрому уничтожат, сравняв с землёй, и даже пепла от моей тушки не останется. По затылку пробежал вымораживающий кожу холодок ощущения неотвратимо приближающейся гибели. Меня даже посетило иррациональное чувство, что сама смерть стоит за моей спиной, обняв меня своими ледяными объятиями — сейчас я, как никогда в жизни, был готов поверить и богов, и в потусторонние силы, и в скорое пришествие Создателя…

Меня спасла Ирума. Перепрыгнув через труп жреца, она подскочила ко мне, молниеносным движением выхватила из лохмотьев моего комбинезона покоящийся на груди амулет с изображением рурха, подняв его высоко над своей головой, насколько позволяла надетая на мою шею цепочка, и стала быстро-быстро о чём-то говорить на своём непонятном языке, постоянно поворачивая медальон влево и вправо и давая возможность всем собравшимся увидеть выгравированное на нём изображение. Двадцать, тридцать гулких, отдающихся звоном в ушах ударов разгорячённого сердца, и вот уже толпа аборигенов, прорвав плотину безмолвия и тихо о чём-то друг с другом переговариваясь, начала неспешно расходиться. Прошло ещё немного времени, и на деревенской площади остались только я и Ирума со своей сестрой, продолжавшей пребывать в оторванном от мира сего состоянии. Победно оглядев опустевшую площадь, Ирума схватила за руку сестру, второй рукой ухватилась за меня и потащила нас прочь, бросив в мою сторону короткую фразу:

— Всё закончилось, пошли домой…

Дом Ирумы приютился почти на самом краю деревни эль-фа, недалеко от лесной опушки, с противоположной стороны от того места, откуда мы пришли. Заведя меня в дом, девушка махнула головой в сторону ближайшей двери, оказавшейся приоткрытой, и сказала:

— Проходи, располагайся.

Сама же тем временем потащила безвольно плетущуюся за ней сестру вглубь дома.

Я прошёл в предложенную мне комнату и, прикрыв за собой дверь, огляделся. Похоже, я оказался на кухне — центр комнаты занимал массивный деревянный стол, по краям которого стояли столь же основательные лавки числом три штуки. У окна сиротливо ютились две табуретки, застеленные кусками пушистых шкур, а дальнюю стену комнаты занимала оригинальной конструкции небольшая печка, рядом с которой располагался такой же массивный, как и вся остальная мебель, шкаф. Из стены рядом с печкой выступали несколько деревянных колышков, на которых неизвестная хозяйка заботливо развесила разнообразную кухонную утварь. Стол устилала искусно расшитая скатерть, а на скамейках лежали такие же пушистые шкуры, как и на табуретках. Я присел на одну из них — сидеть оказалось достаточно удобно, сквозь толстый мех дерево почти не ощущалось. Большое застеклённое окно на половину стены скрывали занавески из ткани, изготовленной, похоже, вручную — несмотря на достаточно высокое качество полотна, нити в нём немного отличались друг от друга своей толщиной. Кухня в целом оставляла после себя ощущение не только идеальной чистоты, но и любовно поддерживаемого в ней уюта — такой невозможно создать, если не живёшь в доме постоянно. Интересно, кто здесь хозяйничает? Ирума ничего мне не говорила о своих родителях.

Помещение я осматривал недолго — скрипнула дверь, и на кухню вошла Ирума, тут же обратившись ко мне со словами:

— Кейт, нам надо поговорить.

Неожиданный поворот сюжета… Впервые за несколько дней нашего тесного общения девушка назвала меня сокращённым именем, которое, как я рассказал в самом начале нашего знакомства, используют лишь мои родственники и друзья. Интересно, в какую категорию Ирума занесла меня? Родственником девушке я не являюсь. Неужели, освободив сестру, я перешёл в категорию друзей?

— Я слушаю тебя, Ирума, — как можно более серьёзно ответил я.

— Можно просто Ири, — немного виновато улыбнулась девушка.

— Я слушаю тебя, Ири.

— В первую очередь я хочу поблагодарить тебя за свою сестру, Кейт. Теперь, когда жрец мёртв, с ней всё будет в порядке — со временем последствия внушения исчезнут. Я даже не предполагала, что жрец пойдёт на прямое подчинение её разума — у нас подобное не приветствуется.

— А у жреца имя есть? — перебил девушку я.

— Разумеется, есть, — кивнула девушка, — но называть его я не буду, чтобы не разгневать богиню, всё же я в некотором роде причастна к убийству её служителя. Не хочу привлекать внимание Мары даже такой малостью, как произношение вслух имени её служителя — вдруг даже простого имени окажется достаточно…

— Для чего достаточно? — переспросил я, заметив, что девушка замолкла.

— Ни для чего, — потупилась Ирума, — забудь.

— Ты боишься жреца? — удивился я. — Он же мёртв!

— На жреца мне плевать! — вскинулась девушка. — Я боюсь гнева богини. Она жестоко мстит за покушения на своих служителей.

— А я, значит, бояться не должен? — удивился я. — Ведь убил именно я, а вовсе не ты.

— Мара тебя не тронет. Ты её жрец.

— Хотелось бы верить, — неуверенно пробормотал я.

— Твоя вера ничего не решает — всё решено за тебя, — ошарашила меня Ирума. — Ты сам рассказал мне, что принял знак богини в подарок.

— Ты имеешь в виду мой медальон? — переспросил я, вытаскивая из-за пазухи серебристый диск.

— А ты думал, что носишь на своей шее простое украшение? — усмехнулась девушка. — Ты такой наивный… Богиня не разбрасывается своими ликами. Случайно получить амулет ты просто не мог.

— Поверь, Ири, ещё несколько дней назад я даже знать не знал ни о каких богах, а это украшение я получил в подарок от своей девушки.

— И где она сейчас? — недоверчиво переспросила Ирума.

— Мы расстались… Давно расстались. Вернее, она сама от меня ушла.

— И что она сказала перед тем, как ушла от тебя?

— Ничего… Мы провели вместе восхитительную ночь, а наутро я нашёл на столе прощальную записку и вот этот медальон.

— А что было в той записке?

— Дословно я уже и не помню, это случилось настолько давно… Что-то про наказание и невозможность быть вместе. Утверждение, что амулет принесёт мне удачу. А также пожелание… Точно! Там было сказано, что если я окажусь на пороге смерти, то мне необходимо сжать амулет в руках и позвать её! Всё так и произошло — я действительно находился на пороге смерти, взял в руки медальон, позвал, и вот я здесь!

Несомненно, меня спас амулет, а я поначалу ещё сомневался… Не зря я, очутившись на этой планете, подозревал в медальоне портал! Как минимум одной подтверждённой функцией — телепортацией — он обладает. Быть может, горькая, на грани слышимости усмешка Линнеи мне тогда тоже не почудилась, и её подарок — это ещё и средство связи? Но мои ностальгические воспоминания прервала Ирума, уверенно сказав:

— Вот ты и сам подтвердил мои слова, Кейт. Вопрос о твоей связи с богиней я больше не поднимаю — считаю это доказанным фактом. Ты, кстати, не забыл, что обещал мне спасти брата?

— Не забыл. Говори, что делать.

На лице девушки впервые появилась растерянность. Распахнув глаза на половину лица, она удивлённо спросила:

— А ты разве не знаешь?

— Откуда, Ири? О том, что я якобы являюсь жрецом, я впервые услышал от тебя.

— Я думала, что богиня сама должна объяснить тебе, что делать… Жрецов, окончивших академию, никто ведь специально не учит — они сразу становятся жрецами. Разговаривают с богиней, проводят ритуалы, приносят жертвы… Или ты полагаешь, что наш бывший жрец всё выдумал? Но он обучался в Тсане и просто не мог быть самозванцем…

Я надолго задумался, не зная, что ответить. Взять на себя функции жреца просто так я опасался — ведь, по большому счёту, сам я ничем не лучше убитого мною мужчины, да, к тому же, лишён того, что местные жители называют магией и, следовательно, даже мелкие фокусы перед алтарём мне недоступны. И как я буду играть роль жреца? Придумать молитву? Принести жертву? Да я вообще не знаю, что делать! В империи, где я жил, различные религиозные культы настолько выродились, что ни самих культистов, ни их храмов уже не найдёшь… И, когда молчание слишком сильно затянулось, я всё это высказал в лицо Ируме.

Смотреть на девушку было жалко. Такое ощущение, что у неё из тела вытащили стержень — ещё мгновение назад она боролась, на что-то надеялась, и вот сейчас я собственными руками разрушил её последние надежды. Плечи девушки опустились, голова поникла, а глаза… Лучше бы она заплакала — тогда бы я не видел поселившуюся в них скорбь и безнадёжность. И я, подчиняясь пришедшему непонятно откуда озарению, спросил:

— А если твоего брата принести к алтарю вашей богини? В вашем посёлке есть алтарь?

— Алтарь в храме на площади…

— Значит, пойдём к храму, — уверенно сказал я, — показывай, где твой брат.

Услышав мои слова, Ирума тут же развернулась и, ухватив меня за руку, потащила вглубь дома. Пройдя по короткому коридору и распахнув одну из дверей, девушка завела меня в спальню и, остановившись перед кроватью с лежащим на ней мужчиной, почти до головы укрытым одеялом, указала не него рукой и сказала:

— Вот мой брат. Бери и пошли.

— А имя у твоего брата есть? — переспросил я, подхватывая мужчину на руки и направляясь на выход. Мужчина, несмотря на видимую худобу и общий болезненный вид, оказался достаточно тяжёлым, и это явно был не жир — в руках я держал сильное мускулистое тело прирождённого бойца, пусть и измождённое неизвестной болезнью.

— Имя неважно, — с лёгким оттенком неуверенности ответила Ирума.

— Почему? — задал логичный вопрос я, выходя с телом из дома и быстрым шагом продвигаясь к центру посёлка, где я только что убил жреца.

— Давай, ты сначала попытаешься вылечить брата без имени? — в голосе девушки промелькнули просительные нотки.

— Ты не сказала мне имени своей сестры, — на ходу сказал я, — и не говоришь имени брата. Почему? Я хочу знать их имена.

— Сестру зовут Лания, а брата… Брата зовут Оэл.

— А почему не сказала сразу?

— Жрец Мары, узнав имя своей жертвы, может пленить её душу. Я боялась за жизни своих родных.

— Бред! Как души могут быть привязаны к именам? Это суеверие! Да и своё имя ты мне сообщила.

— Ты ошибаешься, Кейтон, — девушка ответила настолько тихо, что я едва её услышал, — а отдать свою душу в обмен на жизнь брата я готова…

Отвечать я не стал — мы уже пришли. Труп убитого мною жреца уже убрали, и о свершившемся говорила лишь слегка помятая трава с пятнами крови. Держа на руках Оэла, я подошёл к камню, на котором недавно стоял, обращаясь к селянам, жрец, и сгрузил тело прямо на него. Немного отдышавшись — всё же груз оказался для меня достаточно тяжёл — я теперь уже без спешки осмотрел постамент. Неровно отёсанная в виде постамента каменная плита стояла рядом со входом в небольшой, похожий на шалаш домик, в котором с трудом могло бы уместиться десятка полтора человек. Не слишком-то заморачиваются аборигены строительством культовых сооружений во славу своей богини… Попасть в храм-шалаш можно было через единственный вход, обогнув постамент, что я тут же и проделал. Оказалось, что алтарь установлен у дальней стены домика в одну комнату, являвшегося, и это было хорошо заметно изнутри, всего лишь капитальным крытым навесом над алтарём. Сам алтарь представлял из себя ещё один поставленный стоймя замшелый, покрытый покровами тысячелетий и отполированный прикосновениями бесчисленного количества верующих каменный валун, у которого искусный резчик стесал переднюю часть и вырезал на ней точно такое же изображение рурха, как и то, что было выгравировано на моём медальоне. Если бы я не знал, что между моим амулетом и алтарём богини смерти этого мира пролегла бездна времени и пространства, то непременно уверился бы в том, что изображения принадлежат резцу одного гениального мастера. Для сравнения я даже приложил свой медальон к камню — сходство рисунков оказалось несомненным, что навевало на определённые мысли о месте, где был на самом деле изготовлен мой амулет и почему я переместился с гибнущего корабля именно на эту планету…

Вокруг алтаря в беспорядке лежали различной степени сохранности человеческие черепа, а сразу за алтарём из точно таких же черепов какой-то сумасшедший эстет даже выложил небольшой курган. Похоже, этим психом являлся убитый мною жрец, и у меня даже возникло стойкое ощущение, что он лично причастен к появлению в этой коллекции как минимум нескольких черепов. Что ж, на моей душе только что значительно полегчало — с неё свалился груз недавнего убийства.

Решив, что необходимый ритуал желательно провести как можно ближе к алтарю, я вернулся за телом Оэла и, затащив его в избушку, положил прямо перед алтарём, устроив поудобнее. Мужчина моих стараний не оценил — он до сих пор находился без сознания.

Пока я пристраивал тело, в дом осторожно вошла Ирума. Посмотрев на алтарь и на распростёршееся под ним тело, она робко спросила:

— Теперь богиня вылечит моего брата?

Не зная, что ответить девушке — в её глазах только что на смену отчаянию пришла робкая надежда — я, как совсем недавно на звездолёте, взял в руки медальон с изображением оскаленного кота, сильно сжал его в своих ладонях и тихо пробормотал, устремив взгляд на алтарь, а мысли куда-то в небо:

— Богиня, если ты существуешь и слышишь меня — спаси жизнь лежащего перед твоим алтарём человека… Я не знаю, какую плату ты потребуешь за свою помощь, но взять её можешь с меня…

Оглушительный треск раскатившегося по площади грома отбросил меня от алтаря, оглушив и заставив шевелиться наэлектризованные волосы на голове — похоже, только что в непосредственной близости от меня в землю ушёл разряд молнии. В воздухе ощутимо запахло озоном. На острых сколах алтаря заплясали искорки статических разрядов.

Досталось и лежащему перед алтарём телу — оно с хрипом выгнулось, мужчина судорожно закашлялся, выплёвывая изо рта сгустки запёкшейся почерневшей крови, после чего съёжился, свернувшись в позу эмбриона, и тихо застонал. Я стоял, не зная, что мне делать — удивляться или бояться, слишком уж вовремя ударила молния, чтобы объяснить подобное природное явление простым совпадением. Да и погода снаружи стояла пусть и облачная, но до самого последнего мгновения ничто не предвещало дождя — солнце, когда мы шли по деревне, выглядывало из-за туч с регулярной периодичностью.

Пока я размышлял над странным погодным явлением, Ирума подбежала к брату и, положив ладонь на его лоб, стала быстро о чём-то говорить, периодически бросая короткие взгляды в мою сторону. Так как подобными взглядами меня награждал и Оэл, я точно знал — разговор идёт обо мне. Ну и пусть говорят — главное, что лечение, похоже, прошло успешно — вот уже мужчина, тяжело опираясь на плечо своей сестры, неуверенно поднимается на ноги и потихоньку движется по направлению к выходу из помещения. Не желая мешать общению, я незаметно пристроился позади медленно бредущей парочки. Обернувшись и бросив прощальный взгляд в сторону храма, я увидел вместо высокого шеста с развевающейся на его вершине разноцветной тряпкой короткий обугленный пенёк — будучи самым высоким сооружением в посёлке, шест притянул к себе разряд атмосферного электричества. Так что и молния, и статические разряды на алтаре, заставившие пробудиться брата Ирумы, получили своё логичное объяснение.

Заметив, что, пока я стоял и разглядывал последствия удара молнии, Ири с Оэлом ушли достаточно далеко, я, развернувшись к храму спиной, бросился их догонять и, догнав, подхватил мужчину под вторую руку — первая покоилась на плече девушки. Так, втроём, мы и дошли до дома Ирумы. За всё время движения на нашем пути не попался ни один местный житель — деревня как будто вымерла. Ещё бы — сначала убили их жреца, потом молния ударила средь ясного неба в погожий день, а теперь ещё и умирающий человек бредёт по деревне, как ни в чём не бывало. Поневоле поверишь в богов… Впрочем, аналогичный стимулирующий эффект, я слышал, действительно могут давать последствия обычного электрического разряда.

Третью неделю я живу в лесном посёлке в доме Ирумы — для моего проживания семья девушки освободила в доме лучшую комнату, ранее занимаемую Оэлом. Её брат после чудесного излечения с помощью атмосферного электричества быстро пошёл на поправку и сейчас уже ничто в его внешнем виде не напоминает о недавней болезни, чуть не отправившей парня в могилу. На мой резонный вопрос, почему Ирума не использовала для излечения брата добытые нами иглы иглобрюха, девушка снисходительно, как маленькому ребёнку, объяснила, что вырабатываемый зверем эликсир жизни продлевает жизнь, отодвигая старость, но не спасает от смерти, вызванной иными причинами. То есть, с её точки зрения, арифметика проста — использование препарата увеличивает максимальную продолжительность жизни, а не лечит от болезни. Болезнь или стрела могут прервать эту самую жизнь в любой момент вне зависимости от того, сколько человек мог бы теоретически прожить. Одно от другого, так сказать, не зависит. На следующий мой вопрос, почему Оэла никто не мог вылечить самостоятельно — заклинания молнии и электрического разряда, оказывается, существуют, равно как и целый арсенал специализированных лечебных плетений — Ирума ответила, что её брата излечило не электричество, а воля богини. Другие средства ему, якобы, помочь не могли. Ну, кто бы сомневался…

Комнату, которую выделили для меня, совсем недавно занимал Оэл, переселившийся в комнату Ирумы и подвинувший оттуда свою сестру. Ирума стала жить вместе с Ланией, перетащив в её комнату свою кровать и устроив там женское общежитие. Впрочем, комната девушек оказалась достаточно просторной для двоих, а впоследствии, как мне объяснила Ирума, всегда можно перестроить дом, расширив его и пристроив ещё одну комнату. Но, как мне тут же по секрету поведала девушка, необходимость в дополнительной комнате, скорее всего, отпадёт в течение ближайших нескольких лет — Оэл уже подыскал себе постоянную спутницу жизни и сейчас молодые потихоньку присматриваются друг к другу. Если всё сложится благополучно, новоиспечённая семья построит для себя отдельный дом, а занимаемая старшим братом комната освободится. Правда, ждать этого момента ещё долго — местная молодёжь никуда не спешит, и развитие близких отношений протекает медленно.

Познакомился я и с родителями молодёжи, выглядевшими ненамного старше своих детей. Попытался деликатно узнать, сколько им лет, но Ирума сказала, что подобные вопросы задавать не принято — информация слишком личная. Зато с помощью наводящих вопросов мне удалось выяснить, что когда родилась сама Ирума, её старший брат помогал родителям, посвятившим всё своё время воспитанию малышки, снабжать семью продовольствием. А это значило, что юноша к тому времени вырос и стал уже достаточно взрослым, чтобы не только уверенно держать в руках лук, но и уметь неплохо с ним обращаться. Предположим, что Оэлу на момент рождения Ирумы исполнилось пятнадцать лет — маловероятно, что в более раннем возрасте мальчик сможет целыми днями свободно разгуливать по лесу, отстреливая потенциальную еду направо и налево. Затем, когда Ирума подросла и уже не стала требовать к себе постоянного внимания, её родители решились на рождение следующего ребёнка. Им стал Харт, второй брат Ирумы, а затем уже родилась самая младшая сестрёнка — Лания, на которую и положил глаз убитый мною любвеобильный жрец. Сомневаюсь, что в семье Ирумы интервалы между рождениями каждого последующего ребёнка сильно различаются, поэтому навскидку предположил, что родители Ирумы состоят в браке примерно шестьдесят лет плюс-минус десяток. Возможно, я даже занизил предполагаемую цифру — мне так и не удалось узнать, сколько они прожили вместе к тому моменту, как решились на рождение своего первенца. Они, кстати, и сейчас выглядят как молодожёны…

По посёлку я уже давно разгуливаю, как по своему дому, и каждый встреченный мною житель низко мне кланяется и уступает дорогу. Ещё бы — в моём статусе жреца богини Мары никто, кроме меня, в деревне не сомневается. Доказательств более чем достаточно — медальон с изображением рурха, оставшееся безнаказанным со стороны местного божества убийство мною предыдущего священнослужителя и чудесное исцеление брата Ирумы. Но я-то знаю, что оскаленная кошачья пасть на моём медальоне — простое изображение, которое может повторить любой талантливый художник, жив я остался не потому, что меня признала богиня, а потому, что отомстить за смерть жреца местные жители просто побоялись. А жизнь Оэлу спас наведённый заряд статического электричества, образовавшийся от удара молнии и сотворивший что-то в его организме. Впрочем, кто я такой, чтобы переубеждать аборигенов в их искренних заблуждениях? Хотят верить — пусть верят…

Отдохнув в первые два дня, отоспавшись и отъевшись, я, чтобы поддержать хорошую спортивную форму, оборудовал на опушке леса рядом с деревней небольшую спортивную площадку и взял себе за правило ежедневно, утром и вечером, уделять некоторое время тренировкам. Сначала по полчаса — только чтобы не растерять навыков. Затем, ощутив, что способен на гораздо большее, увеличил интенсивность и продолжительность занятий, посвящая им ежедневно по два часа. Местные жители сразу же узнали о моих тренировках — в деревне вообще невозможно скрыть нечто подобное от бдительных глаз соседей, но лишь стали обходить мою спортивную площадку стороной, чтобы мне не мешать. Подобное отношение меня вполне устроило — не люблю зрителей, привык тренироваться в одиночестве. Что интересно, даже Ирума в это время меня не тревожила, несмотря на то, что поначалу издали с интересом за мной наблюдала. Быстро разобравшись, что мои "танцы" являются неизвестным ей воинским искусством, после одной из тренировок девушка подошла ко мне и предложила обучиться стрельбе из лука. Так что днём я теперь тоже занят — всё свободное время посвящаю освоению нового для меня вида оружия. Метким стрелком за столь непродолжительный срок мне, разумеется, не стать — аборигены учатся владеть луком с раннего детства, но натягивать правильно тетиву и посылать стрелы в нужное мне направление я уже умею. А остальное придёт с опытом, который, как говорится, дело наживное. Свободным осталось лишь ночное время. Впрочем, и здесь я не был бы столь категоричен…

Первые две ночи, когда я отсыпался после похода, мне никто не мешал. Зато на третью ночь, когда я, уставший и расслабленный после тренировки и последовавшего за ней плотного ужина, уже проваливался в ласковые объятия сна, дверь в мою спальню тихонько отворилась, и в пробивавшихся сквозь занавешенное окно рассеянных лучах ночного светила на пороге обрисовалось одетое в короткую ночную рубаху молодое и прекрасное женское тело. Незнакомка неслышно подплыла к моей кровати и, одним лёгким движением руки сбросив на пол невесомую ткань своей одежды, нырнула под одеяло. Нежные девичьи руки легли на мою грудь, длинные волосы водопадом укрыли мою голову, а в мои губы впился страстный поцелуй Ирумы, непонятно по какой причине решившей разделить со мной постель.

Что ж, я давно уже не мальчик. Моя жена далеко, и никто не запрещает мне сбросить накопившееся сексуальное напряжение в объятиях роскошной женщины. Правда, Ирума неожиданно для её возраста оказалась девушкой, чего я в порыве страсти даже не ощутил — ночь, проведённая с фигуристой красоткой, вымотала меня до предела и оставила после себя лишь сожаление о том, что полученное мною наслаждение продолжалось не вечно… Зато измазанные кровью простыни, которые я обнаружил поутру, заставили меня по-другому взглянуть на поступок Ирумы — общеизвестно, что девушки придают особый смысл ночи с первым в своей жизни мужчиной. Однако за завтраком Ирума ничего не сказала мне о совместно проведённой бурной ночи, поэтому я также посчитал разумным промолчать. Вероятно, моя молчаливая тактика оказалась верной — девушка пришла ко мне и на следующую ночь. И на следующую. Теперь все мои ночи оказались заполнены женской лаской, из-за чего мне даже пришлось сдвинуть график моих утренних тренировок на пару часов — какое бы наслаждение я не получал от секса с Ирумой, но тело всё равно требовало полноценного сна. Я уже настолько привык к регулярному сексу, что, ложась в кровать, сразу же сдвигался к противоположному краю, освобождая место для приходящей немного позже девушки.

Очередные любовные игры внесли в уже несколько устоявшийся рисунок нотку разнообразия — Ируме зачем-то понадобилось изображать из себя неопытную девушку, какой она была в первую нашу ночь. Посчитав происходящее игрой, я, как и в первый раз, нежно возбудил её роскошное тело и, поймав захлестнувшую меня волну вожделения, перешёл к активным действиям, продолжавшимся, как всегда, до полного моего и Ирумы изнеможения. Традиционно, проснувшись от бьющих в глаза утренних солнечных лучей, девушки рядом с собой не обнаружил — Ируме, похоже, для сна требовалось значительно меньше времени, чем мне. Но, потянувшись и сбросив с себя одеяло, я поражённо уставился на покрытые кровью простыни — я, как и в первую ночь, опять спал с девушкой…

Мою догадку подтвердила хозяйничающая на кухне Ирума, тут же при моём приходе выставившая на стол тарелку с завтраком и, заметив, что я порываюсь о чём-то спросить, первой ответившая на незаданный вопрос:

— У меня женские дни. С тобой сегодня ночью была Лания.

Смутившись, я некоторое время ел молча, обдумывая слова Ирумы. Наконец, не выдержав, спросил:

— Но зачем?

— Ты жрец, — как само собой разумеющееся, спокойно ответила девушка, — тебе ежедневно нужна женщина. Пока могла, твоей женщиной была я. Сейчас я временно не могу, поэтому вместо меня с тобой в постели будет моя сестра. Через несколько ночей я опять к тебе вернусь.

— То есть вы спите со мной потому, что я служитель вашей богини?

— Да, — ответила Ирума, продолжая заниматься своими делами, — оказывая знаки внимания жрецу, мы рассчитываем на милость богини. Так решил весь посёлок.

Неприятное для меня, как для мужчины, известие — оказывается, со мной спят не потому, что я весь из себя такой хороший, а чтобы услужить своим богам. Уязвлённый, я переспросил:

— И все женщины посёлка разделяют твои мысли?

— Все незамужние девушки в нашем посёлке будут рады разделить с тобой ложе, Кейтон, — я обратил внимание, что после того, как меня стали считать жрецом, Ирума на людях и в особо торжественных случаях прекратила называть меня коротким именем, — это большая честь.

— А как же твоя сестра? Ведь ты сама просила избавить её от участи стать женой жреца.

— Быть женой обычного жреца очень почётно, Кейтон, — улыбнулась Ирума, — и Лания была бы счастлива подобной судьбе… Но жрец, которого ты убил… Я ведь тебе уже рассказывала — ходили слухи, что он приносил своих жён в жертву Маре.

— Только слухи? — переспросил я.

— Доказать подобное невозможно, но Лания, если бы ты не вмешался, стала бы уже шестой — ни одна из его предыдущих жён не прожила в браке более нескольких лет, а последняя вообще скончалась через год, так и не принеся своему мужу ребёнка. Я вообще подозреваю, что все они были принесены в жертву, стоило им только забеременеть. Как я могла отдать свою сестру этому… И обречь её на смерть, как и остальных?

— Значит, запрыгнуть в мою постель желает любая, а вы с сестрой просто оказались ближе всех, узурпировав доступ к командирскому телу…

— Оставить тебя без женщины нельзя — посёлок не станет гневить богиню. Но если мы с сестрой тебя не удовлетворяем, ты можешь взять себе любую другую девушку, на выбор, просто огласив на площади своё желание. Поверь, ты убедишься в правдивости моих слов, увидев количество претенденток. Но я попросила бы тебя не торопиться и оставить всё как есть.

— Зачем это тебе? Лично тебе? — буркнул я.

— Статус, Кейтон.

— Всего лишь статус?

— А разве в вашем мире девушки не выходят замуж ради статуса? К тому же я вынуждена признать — ты действительно весьма привлекательный мужчина и способен доставить в постели своей женщине удовольствие.

— И каков же сейчас твой личный статус?

— В иерархии нашей деревни наложница жреца занимает четвёртое место.

— Дай-ка я догадаюсь, кто занимает первые три, — я решил озвучить свою догадку и, получив утвердительный кивок, продолжил, — на вершине власти сейчас нахожусь я, как официальный жрец.

— Правильно, — подтвердила Ирума.

— Ниже меня стоит староста.

Опять утвердительный кивок.

— А третье место должен занимать либо заместитель старосты, либо иное лицо, облечённое властью. Скорее всего, это будет старший сын старосты…

— Нет, ты неправ. Третье место в настоящее время свободно. Оно будет принадлежать жене жреца.

Упс… А о том, что у меня где-то далеко есть официальная жена, никто и не знает. Или в этом мире заключённые по чужим законам браки недействительны? Пожалуй, рисковать, пытаясь прояснить этот щекотливый момент, я не буду…

Ещё я познакомился с местными деньгами. Что можно сказать по этому поводу — влияние империи налицо, что бы ни говорили про другой мир местные аборигены. Мелкая разменная монета называется лу, и на неё можно купить разве что какую-нибудь простенькую безделушку. Тысяча лу составляет один ли. Ли являются основной денежной единицей Эдема, совсем как в империи. Благосостояние местных жителей принято измерять в ли, хотя на самом деле всё это достаточно условно — некоторые аборигены могут прожить достаточно обеспеченную и, что не менее важно, весьма долгую жизнь, так за всю жизнь и не подержав в своих руках ни одной монетки. Всё дело в том, что любой житель Эдема самодостаточен — он вполне в состоянии добыть самостоятельно все необходимые ему средства к существованию, что я регулярно и наблюдаю. Дома тут строит каждый себе сам, иногда прибегая к помощи друзей, родственников и просто знакомых. Все жители поголовно умеют охотиться или иными способами добывать себе пищу. Про одежду я вообще молчу — не уметь выделать кожу собственноручно убитого животного способен только криворукий слепец, а таковых в деревне не наблюдается. Поэтому в повседневной жизни деньги жителям деревни не нужны, несмотря на то, что имеются практически у каждого. Впрочем, продолжу — тысяча ли составляет один нол. Если вообще ничего не делать, то на один нол можно неплохо прожить как минимум несколько лет, практически ни в чём себе не отказывая, поэтому столь крупной денежной единицы в посёлке ни у кого нет, и показать мне её не смогли. Зато я насмотрелся на монеты номиналом от одного лу до десяти ли. Больше всего меня удивило, что местные монеты изготовлены из дерева. Для изготовления лу используется дерево светлых, почти белых пород, для ли применяется жёлтая древесина. Нолы изготавливают из тёмно-коричневой древесины особо твёрдых и особо ценных пород. Впрочем, твёрдая и специально обработанная древесина используется для изготовления всех монет. Как на ней вырезается изображение — я не понимаю, тайна сия велика есть. Возможно, используется специальный гравировальный аппарат, возможно, применяется тиснение, термообработка или иные не менее экзотические способы, но факт остаётся фактом — получившиеся монеты абсолютно не подвержены огню, по своей твёрдости не уступают металлу, но, в отличие от металла, значительно легче, износоустойчивее и понятнее на вид. Люди леса с первого взгляда по текстуре среза древесины способны определить породу дерева и, соответственно, номинал монеты, поэтому подделки практически исключены. Судя по тому, что вопрос о фальшивомонетчиках вызвал на лице Ирумы недоумение, даже сам факт возможности самостоятельного изготовления денег не приходит местным жителям в голову. Сама Ирума, наконец-то поняв, о чём я спрашиваю, ответила коротко и ёмко:

— Это невозможно. Деньги защищены магией. Каждый житель Эдема может почувствовать подлинность денег.

Видимо, самостоятельное изготовление фальшивых монет действительно невозможно по причине необычайной сложности технологического процесса, а для определения подлинности используется умение, называемое магией.

Разобравшись с деньгами, я стал изучать практикуемые жителями ремёсла. Навскидку определил, что самым распространённым после добывания пищи занятием является производство одежды, обуви и, как ни странно, металлургия. Предметы быта — мебель, посуду и кучу разных мелочей обычно каждый делает для себя сам из подручных материалов — дерева, камня, кожи, металла. Редкие уникальные вещи или покупают, или меняют у местных умельцев. Так, на кухне у Ирумы используется набор предположительно бронзовой посуды, выполненный с поразительным изяществом и однозначно имеющий немалую художественную ценность. Родители девушки выменяли его у специалиста по работе с металлом на несколько комплектов отличной обуви — мама Ирумы в свободное время любит поработать с кожей, запасы которой в доме практически не переводятся, и особо удачно у неё получаются сапоги, полусапожки и что-то навроде гибрида сандалий и туфель. Одежду, как мне уже рассказывала Ирума, каждый житель деревни обычно делает себе сам, за исключением домотканой — в посёлке есть семья, специализирующаяся на производстве тканей. Ткут из всего — и из шерсти, и из местных растительных волокон. Кстати, тот сплав, что я вначале посчитал бронзой, оказывается, содержит в своём составе целый набор металлов и легирующих присадок, половину названий которых я слышу в первый раз. Оэл, оказавшийся профессионалом в области металлургии, на мой заинтересованный вопрос перечислил все существующие в природе металлы, которых оказалось чуть ли не в полтора раза больше, чем вообще может теоретически существовать в природе. На мои робкие возражения касательно того, что он ошибается, принимая за металл какой-то особый сплав, мужчина пояснил, что это я, оказывается, плохо знаю химию, и даже продемонстрировал мне несколько небольших слитков так и не опознанных мною металлов, утверждая, что эти слитки являются химически чистыми элементами. Не имея возможности проверить утверждения аборигена с помощью масспектрографа, я сделал вид, что согласился.

Посмотрел, как аборигены добывают металл. Это поразительно… Без магии местная металлургия была бы невозможной — здесь отсутствует технология производства металла, её заменяет магия. Магией металл добывается из руды, магией плавится и магия придаёт расплавленному металлу необходимую форму. Зрелище того, как в пустоте перед тобой выплавленный из только что добытой руды металлический брусок наливается светом, начинает оплывать, теряя форму, и, смешавшись с другими брусками различного цвета и величины, стекает вниз, заполняя сотворённую из искрящихся лучей пустоту над землёй, завораживает. Всё — и тигли, и формы, и молот, и пресс местным жителям заменяет магия. Так же, на уровне ощущений, аборигены определяют состав расплава — Ирума назвала мне точный процентный состав железа и легирующих присадок в собственноручно изготовленном ею наконечнике для стрелы, которых она наштамповала для моих тренировок с луком уже целый мешок. Весь процесс плавки происходил на моих глазах, причём для девушки он являлся столь же обыденным, как для меня выбор меню посредством нажатия кнопок на кухонном синтезаторе.

Отдельной строкой стоит изготовление оружия. Оружие каждый делает сам для себя и у соседей не покупает. Почему — не знаю, что-то связанное с местными религиозными предрассудками. Якобы изготовленное своими руками оружие никогда тебя не подведёт, в отличие от чужого, способного в самый ответственный момент предать своего хозяина. Подозреваю, что аборигены вообще одушевляют своё оружие, наделяя его чертами полноценной разумной личности, что, по моему мнению, абсолютный ненаучный бред. И если с магией я за время, прожитое в деревне, уже как-то смирился — сложно отрицать очевидное, к тому же сама магия есть, по моему разумению, не что иное, как особая форма энергии, выделяемая местными жителями и которой они научились управлять, то души — это уже мистика. Поверить в то, что у оружия может быть душа, так же сложно, как поверить в богов…

Всё время, пока я жил в деревне и изучал её быт, Ирума готовилась к нашему походу в столицу. Или делала вид, что готовилась. Я ей не мешал, помня обещание и наблюдая видимые результаты процесса подготовки. Хитрость девушки я обнаружил лишь спустя достаточно продолжительное время, когда все мыслимые и немыслимые сроки давно уже прошли, а мы так никуда и не выдвинулись. Более того — наступила осень, проявившаяся в данной местности наступлением сезона дождей. На мой прямой вопрос о конкретной дате выхода девушка ответила:

— Наступил сезон дождей. В дождь идти нельзя.

— А почему тогда мы не вышли раньше?

— Раньше я была не готова к походу. И ты не был готов. Дальний поход требует серьёзной подготовки. Оружие, одежда, обувь, запасы в дорогу.

— Сейчас готова?

— Сейчас — да, но в дождь идти нельзя.

— Почему?

— Лес плохой, — как непонятливому ребёнку объяснила мне девушка, — всё промокло, негде спать, зверь пугливый и охота плохая. В дождь идти нельзя, надо сидеть дома и дожидаться весны.

— А весной идти можно?

— Весной — можно.

— Тогда готовься к походу. Как только наступит весна и прекратится дожди — мы выходим. Или ты забыла о своём обещании?

— Я помню о своём обещании, Кейт, и доведу тебя до столицы…

Так я остался в посёлке до весны.

Весной выяснилась одно очень интересное последствие моего проживания в доме Ирумы. Впрочем, будь я умнее, я мог бы об этом последствии и догадаться — оно возникает всегда после близкого общения между мужчиной и женщиной. Короче, и Ирума, и её сестра оказались беременны. Так как у обеих женщин кроме меня никакого другого мужчины не было, вопрос об отцовстве даже не стоял.

Узнал я о последствиях приятно проведённых ночей по естественному спутнику беременности — токсикозу. В неявной форме страдали им обе моих женщины — и Ирума, и Лания, причём им почти удалось скрыть от меня внешние проявления своего интересного положения. Токсикоз проявлялся у дам лишь в лёгкой форме, причём исключительно по утрам, когда я сплю, а всё остальное время они демонстрировали обычную активность и абсолютно не страдали отсутствием аппетита. И всё бы ничего, подобное состояние у женщин, как правило, в скором времени проходит само собой… Но тут как раз закончился период дождей и я стал усиленно готовиться к походу, выдвигаясь на пробные короткие двух — трёхдневные переходы по лесу для того, чтобы привыкнуть к грузу вещей за моими плечами, уложенному в специально изготовленный к походу рюкзак, и притереться к новенькой, по моим меркам сшитой одежде и, самое главное, к новой обуви. В эти краткосрочные, но от этого не менее напряжённые вылазки с непременными ночёвками в лесу мы отправлялись вдвоём с Ирумой, и женщина оказалась вынуждена находиться перед моими глазами круглые сутки, даже когда спала со мной в обнимку. Разумеется, в первый же наш выход утреннюю тошноту ей скрыть не удалось, но по первому разу я не придал ей значения — мало ли что съела женщина на ночь, да и темп накануне я задал приличный, причём поддерживал его на протяжении всего пути. Тошнота, повторившаяся на следующее утро, уже вызвала подозрения, а после третьего раза подряд Ирума была вынуждена признаться. Да, давно я так не ругался. И если бы не клятвенные заверения женщины, что беременность совсем не мешает ей ходить, а добраться до столицы мы успеем задолго до того, как наступит срок рожать, я бы не знаю, что с ней сотворил. Прибить бы, конечно, не прибил, но нашёл бы иной нелетальный способ объяснить, как она неправа. Выяснив, что, задав хороший темп с самого старта, мы сможем добраться до столицы месяца за четыре, в крайнем случае — пять, успев до начала следующего сезона дождей, я назначил конкретную дату нашего выхода — через месяц. Тем более что сейчас, когда основной период дождей уже прошёл, но небо периодически продолжало хмуриться и неприятно моросить, по лесу передвигаться оказалось действительно тяжеловато — не просохшая после продолжительных дождей почва, устланная толстым слоем промокшей палой листвы, пружинила под ногами, и сил на каждый шаг приходилось затрачивать значительно больше. Зато на этот месяц у нас выдалась неплохая возможность потренироваться на выносливость, что я и высказал Ируме. Она молча, склонив голову, согласилась с моим предложением, признавая мою правоту.

Теперь на ближайший месяц наш распорядок выглядел примерно так: мы набирали продуктов на четыре-пять дней пути, брали оружие, запасную одежду, плащи, и выдвигались в поход в сторону… Да в любую сторону, лишь бы на нашем пути ничего, кроме густого девственного леса, не встречалось. Двое-трое суток тяжёлого марш-броска по лесистой, местами пересечённой местности, и мы, развернувшись, топали обратно параллельным курсом. Придя в посёлок — обычно это событие происходило ближе к вечеру, — мы отмывались от многодневного пота и грязи, неизбежных в дальнем походе, чинили одежду, приводили в порядок оружие, спали на нормальных кроватях и спозаранку, легко позавтракав и закинув в рюкзаки очередную порцию еды, отправлялись по другому маршруту. Ирума против подобного режима не возражала, да и тошнить по утрам её перестало. Вообще девушка оказалась намного выносливее меня. Когда мы после очередного дневного марш-броска останавливались на ночёвку в выбранном Ирумой по известным одной лишь ей критериям месте, я едва находил в себе силы соорудить хотя бы что-то отдалённо похожее на спальное место и, падая на тонкую подстилку свеженарезанной травы, сразу же засыпал, в отличие от моей спутницы — у неё всегда находилось и время, и силы для приведения своей и без того идеальной внешности в порядок, да и охотиться во время наших переходов она, в отличие от меня, не забывала. Конечно, лук, сделанный специально под мою руку Ирумой, постоянно болтался за моей спиной так же, как и тул с тремя десятками стрел, вот только ни одного выстрела по живым мишеням я из него так и не сделал — я их, в отличие девушки, просто не замечал. Для меня окружающий лес выглядел пустым и необитаемым, а то, что в нём на самом деле кипела жизнь, я узнавал только со слов Ирумы и виду вываливавшихся к моим ногам из густых ветвей ближайших деревьев простреленных насквозь жирных разноцветных птиц, мясо которых, особенно поджаренное на углях, обладало восхитительным вкусом и, будучи правильно приготовленным, просто таяло во рту. Так что, помимо имеющихся в рюкзаках запасов продуктов, наш рацион периодически обогащался жареным мясом.

До назначенной мною даты выхода оставалось шесть дней — мы, в очередной раз вернувшись в посёлок и затарившись припасами, успевали совершить ещё один совместный тренировочный марш-бросок. Я, уже одетый и экипированный, собрался выдвигаться на последний перед путешествием тренировочный маршрут… И тут мои планы в очередной раз потерпели крах — ко мне, виновато смотря под ноги, подошла Ирума. Без рюкзака и без лука, с которыми она в последнее время не расставалась.

— Ты что-то хотела? — спросил я её, забрасывая свой рюкзак за спину и проверяя, как закреплён лук и стрелы.

— Я хотела попросить, — опустив глаза, пискнула женщина.

— Так говори, не мнись, как девочка, — буркнул я. — А ещё лучше, если мы поговорим в дороге. Кстати, где твои вещи?

В последний тренировочный поход я хотел попробовать пройти с Ирумой в связке небольшое ущелье, которое мы обнаружили в предыдущем походе в двух днях хорошего хода от деревни. Горы на этой планете, как я уже выяснил из разговоров, тоже имелись — не всю территорию материка занимали леса, несколько горных хребтов нам должны были встретиться по пути. Прямой дороги от посёлка до столицы не было — местным жителям она просто не была нужна, все караваны передвигались от посёлка к посёлку, накручивая лишние километры и изрядно удлиняя путь. Путешествуя напрямую, нам придётся самим прокладывать дорогу, а шанс найти удобный перевал с первого раза невелик.

— Если мы продолжим наши тренировки в прежнем темпе, то я могу потерять ребёнка, — чуть не плача, прошептала Ирума. — Я не могу ходить так быстро и так много.

А как хорошо всё начиналось… За этот месяц я набрал хорошую форму, и в день, даже по лесу, мы с напарницей проходили, по моим прикидкам, не менее пяти ши, или, используя местные меры расстояния, пятидесяти километров. Я уже выяснил, что до столицы по прямой примерно двести — триста ши, которые с таким темпом мы одолеем менее чем за три месяца. Поэтому я задал вполне логичный вопрос:

— А как же наш поход в столицу? Ты обещала!

— Я не ожидала, что ты окажешься настолько вынослив, — добавила, опустив голову, девушка, — прости… Когда я только тебя встретила, ты двигался значительно медленнее и быстро уставал.

— Тогда, как ты помнишь, я ослаб после болезни. Или акклиматизации, как ты говорила.

— Да, теперь я это понимаю… Но я рассчитывала, что наша скорость будет примерно такая же, как и тогда. Такие нагрузки я бы выдержала без вреда…

— Если мы пойдём медленнее — можем не успеть до следующего сезона дождей, — резко перебил её я. — А рожать ты, наверное, в дороге будешь? Но, я вижу, у тебя уже готово другое предложение?

Немного помявшись, женщина тихо сказала:

Если прикажешь — выйдём в любое время, пусть даже сегодня. Пойдём так, как ты скажешь — я дойду, я сильная. Но если ты позволишь…. Позволь мне…

— Что я должен позволить? — я едва сдерживал раздражение.

— Позволь мне родить здесь, в моём посёлке! Лания воспитает моего сына вместе со своей дочерью, а мы пойдём в столицу на следующий год. Всего лишь год отсрочки, прошу…

— Моего сына! И мою дочь!! — раздражение всё же выплеснулось наружу, и я впервые накричал на свою женщину.

— Да… Господин… Твоего сына и твою дочь…

И Ирума опустилась передо мной на колени. Создатель, что же я творю…

Бросившись к стоящей на коленях женщине, я подхватил её с земли и прижал, зарыдавшую, к своей груди. В этом году ни в какую столицу, разумеется, мы не пошли.

Год отсрочки я использовал по максимуму. Я научился сносно даже по меркам аборигенов обращаться с луком и стал считать окрестный лес своим вторым домом — ежедневные походы научили меня неплохо ориентироваться среди закрывающих небосвод деревьев и замечать то, на что раньше я не обращал внимания. Я научился читать следы — пусть не так, как люди леса, но вполне достаточно для того, чтобы определить, что за зверь их оставил и в какую сторону он ушёл. Научился находить воду и съедобные орехи, ягоды и травы. Научился правильно устраивать ночёвки и правильно разводить костры — тоже достаточно непростая наука. Научился прислушиваться к лесу — он больше не казался мне пустым и безжизненным, и даже стал иногда возвращаться из своих походов с добычей. Я стал настоящим лесным жителем, совсем как мои односельчане. Вот, я даже посёлок, в котором живу, начал подсознательно называть своим домом. Мои женщины единогласно утверждали, что рады за меня и гордятся моими успехами. Подозреваю, что они мне льстят — любой подросток из посёлка и сильнее, и опытнее меня. Они же здесь все маги! Правда, проверить реальное мастерство аборигенов не представляется возможным — благодаря навешенному на меня ярлыку жреца богини смерти меня все сторонятся и стараются не попадаться на глаза. Не очень-то было и нужно… Тем более, что лицезреть меня им приходится преимущественно во время немногочисленных праздников и в особых случаях, требующих обязательного присутствия жреца. На этих мероприятиях я, состроив торжественную физиономию, устремляю глаза в небо и пересказываю то, что мне шёпотом говорит на ухо местный староста. Жалоб на мои действия от богини пока не поступало…

Как Ирума и обещала, они с сестрой ещё в начале сезона дождей благополучно разродились двумя очаровательными карапузами, так что у меня теперь здесь есть и сын, и дочь. Мне их периодически показывают гордые мамаши, но что там смотреть — не понимаю. Маленькие, розовые и всё время спят. Когда не едят, разумеется. Кстати, о еде — Ирума заверила меня, что молока у её сестры будет достаточно для того, чтобы выкормить обоих детей, да и прикармливать грудничков скоро начнут. Сказала она эту новость два дня назад, подтвердив, что незаконченных дел для неё в посёлке не осталось, и мы можем отправляться в путь. Два дня ушло у меня на подготовку к походу, и справился я так быстро лишь потому, что основную часть работы взяла на себя Ирума. В назначенный мною самим час и день мы вдвоём, ни с кем не прощаясь, отбыли на запад. Перед нами лежал долгий путь длиною в сотни ши, в конце которого, как я надеялся, меня ожидал приз — возможность вернуться домой. Как бы хорошо ни жилось мне здесь, но дома — лучше.

Начало путешествия не ознаменовалось ничем особенным — обычный поход по обычному лесу, ничем не отличающийся от тех походов, что я проделывал вместе с Ирумой на протяжении последнего года. Первые два дня мы вообще шли по местам, где я уже неоднократно побывал. По знакомым местам шлось спокойно и свободно — все опасности изучены, неудобные места заранее обходятся, а плотная кожаная одежда за год пообтёрлась и стала незаметной, как вторая кожа. О старой, изрезанной иглами иглобрюха в хлам одежде я вспоминал лишь тогда, когда опускал руку в карман и не находил в нём свёрнутого вчетверо пластикового листка с фотографией Линнеи — пластик оказался безнадёжно испорчен вместе с курткой, будучи разрезанным на несколько неровных полос и залитым моей кровью. Это оказалось единственной потерей, о которой я искренне сожалел — если не считать амулета, фотография оставалась последней материальной ниточкой, связывавшей меня с любовью моей юности, да и всей моей жизни. Тем ревностнее я хранил медальон, никогда не снимая его со своей шеи.

На третий день я наконец-то осознал, что в деревню больше не вернусь, и эта простая до банальности мысль заставила меня по-новому взглянуть на последний прожитый мною год. И впервые усомниться в правильности принятого решения. Непредвзятый взгляд со стороны показал, что жилось мне на самом деле весьма и весьма неплохо — я не испытывал недостатка ни в одежде, ни в еде, ни в крыше над головой. Мою постель согревали две очаровательные красотки, которых, будь я по-прежнему в клане, не отказался бы оставить при себе навсегда, предложив им не только руку, но и, чего уж тут скрывать, сердце — запали сёстры мне в душу. Да, девушки, устраивая свою личную жизнь, использовали меня для достижения своих собственных целей, но кто из женщин во всех мирах поступает по-другому? Быть может, процесс отбора из множества претендентов самого перспективного с их точки зрения самца женщины и называют любовью? Социальный статус у меня, как у единственного жреца, в посёлке самый высокий — даже староста никогда и ничего мне не приказывал, только робко просил, не смогу ли я… Дальше следовала необременительная просьба принять участие в очередном празднике или исполнить очередной ритуал, что я и выполнял в меру своего разумения. Здесь я, по сути — первый парень на деревне, пусть и в несколько десятков дворов, тогда как в клане я всего лишь лучший пилот и, в перспективе, начальник над десятком таких же пилотов. Вот чего мне не хватало? Секса? Его было достаточно. Почёта и уважения? Вернувшись домой, я вряд ли когда-нибудь в обозримом будущем достигну хотя бы половины того почитания, которое даёт должность жреца. Оставшаяся в империи Дочь? Она давно уже выросла, стала взрослой, самостоятельной и живёт своей жизнью, изредка навещая родителей и информируя, что в их помощи давно уже не нуждается. К тому же здесь у меня теперь даже двое детей. Наверное, моё стремление вернуться назад — подсознательная тяга к прошлому и желание сохранить хотя бы шанс на встречу со своей первой и последней любовью. Так что, немного посомневавшись, я решил не менять своих первоначальных планов и всё же попытаться добраться до столицы местного государства и отыскать способ вернуться обратно в империю.

На четвёртый день мы уже достаточно сильно втянулись в однообразный походный ритм, чтобы я не сильно приглядывался к окружающей обстановке и решил завязать разговор, начав с выяснения давно уже волнующих меня вопросов:

— Ири, не смогла бы ты ответить на один простой вопрос, ответ на который беспокоит меня уже достаточно давно?

— Задавай. Расскажу всё, что знаю.

— Вот скажи, Ири, все вы, как я понимаю, достаточно сильные маги…

— Сила — достаточно относительное понятие, Кейт, — перебила меня девушка, — для её оценки необходима некоторая точка отсчёта. Единица измерения. Относительно чего ты хотел бы измерить силу мага?

— Я видел, как ты отливаешь из стальной заготовки наконечники для стрелы. Той силы, или энергии, что ты затрачиваешь на изготовление одного наконечника, достаточно для того, чтобы уничтожить как минимум десяток людей. К примеру, вскипятив им мозги.

— Сравнение не совсем корректное, Кейт. Дело в том, что все люди с детства, как только получают доступ к своему магическому резерву, в первую очередь учатся защитным заклинаниям — заклинанию отражения и заклинанию преломления. Эти энергетические конструкты очень просты в плетении и состоят всего из двух рун первого, или начального уровня. Так называемых базовых рун. Первое плетение представляет собой простейшее энергетическое зеркало и отражает любое направленное в человека заклинание, как полированная поверхность металла отражает световые лучи. Добавление в конструкт третьей руны делает заклинание адаптирующимся под мощность вредоносного излучения, то есть чем сильнее атакующее тебя плетение — тем прочнее отражающий щит. Внесение в конструкт четвёртой руны, своеобразного сигнального контура, преобразует заклинание отражения в постоянно действующий конструкт. Точнее, в конструкт, самопроизвольно активирующийся при воздействии на хозяина. Второй вариант защитного заклинания — заклинание преломления. Оно выполняет приблизительно те же функции, что и заклинание отражения, но с той существенной разницей, что направленное на хозяина вредоносное излучение не отражается на атакующего, а преломляется и рассеивается в окружающем пространстве. У каждого варианта защиты есть свои достоинства и свои недостатки, выражающиеся в потреблении собственной энергии, отдаче, возможности нанести противнику урон отражённым заклинанием, словить эхо собственной отдачи и так далее. Объяснять подробно целесообразность применения плетений в каждом конкретном случае не буду — это достаточно большой объём информации, чтобы заниматься им в дороге. Сама я осваивала различные варианты применения защиты в течение нескольких лет, и даже сейчас иногда узнаю для себя что-нибудь новое. Если желаешь — расскажу о том, что знаю, как-нибудь потом.

— Это всё очень интересно, и даже частично отвечает на так и не заданный пока мною вопрос. Мне хотелось узнать, почему, обладая столь обширными знаниями в магии, вы до сих пор пользуетесь примитивным оружием — луками, копьями и ножами. Почему вы не сражаетесь магией друг с другом, я уже понял из твоего объяснения. Но почему вы не используете магию для охоты на животных? Ведь заклинания значительно более быстродействующие, дальнобойные и смертоносные, чем стрелы и копья.

— Ты не прав, Кейт. Как раз именно люди сражаются между собой с помощью заклинаний. Любое другое оружие в данном случае неэффективно — стрелы не пробьют даже простейшее защитное плетение начального уровня, созданное с применением рун первого порядка, а добавление в защиту хотя бы одной руны специализированной руны второго порядка позволяет человеку вообще не опасаться удара копьём или ножом. В поединках магов последнее слово на самом деле решает личная сила и мастерство обращения с плетениями высших уровней — чем сложнее атака, тем тяжелее от неё защититься. Для каждого типа атакующего заклинания, основанного не менее чем на трёх рунах, уже необходимо использовать специализированное плетение защиты, разработанное конкретно под него.

— Но есть, наверное, универсальные защитные заклинания, способные защитить человека от любой… Ну, или почти от любой атаки?

— Разумеется, подобные плетения существуют, вот только за универсальность приходится платить сложностью и энергоёмкостью. Я же говорила, что важны не только умение, но и сила, то есть объём собственного энергетического резерва. Если ты обладаешь огромным резервом, то можешь не экономить на энергии защитного конструкта и, сгенерировав универсальный щит, влить в него прорву энергии. Разумеется, для этого защитное плетение необходимо сначала выучить, а оно состоит, если не ошибаюсь, из двадцати семи рун первого порядка и пяти рун второго порядка. Не каждому дано освоить заклинание подобной сложности, а уж применить… Значительно проще и эффективнее изучить десяток-другой специализированных заклинаний щита.

— А как определить, от какого заклинания необходимо защититься? Ведь когда тебя уже атаковали, думать поздно…

— Думать никогда не поздно, Кейт. А защититься достаточно просто — для этого человеку дано магическое зрение. Ведь прежде чем напитать силой сгенерированный конструкт, его сначала необходимо сплести, а на это уходит время. У кого-то на плетение уходит не более доли мгновения, а кто-то тратит на генерацию энергетического конструкта непозволительно много времени. Но всегда между созданием и активацией конструкта проходит какой-то отрезок времени. Задача защищающегося — уложиться в этот отрезок и активировать необходимое защитное заклинание. Так как на отработку защиты все мы тратим значительно больше времени, чем на изучение атакующих заклинаний, получается так, что практически любой из нас успеет поставить щит до того, как в него попадёт атакующее заклинание. А так как силы на отражение атаки всегда тратится меньше, чем на саму атаку, поединки между магами примерно одного уровня могут продолжаться до бесконечности — пока кому-то не надоест этот поединок или кто-то поймает противника на новое, нестандартное заклинание, от которого тот ещё не наработал правильную защиту. Правда, иногда случается, что один из противников устаёт, слишком сильно расслабляется и допускает ошибку, применив неправильную защиту, но на этот случай особо рассчитывать не стоит — допускают ошибки лишь молодые, неопытные маги, за плечами которых слишком мало поединков. Со временем этот недостаток исчезает — с каждым новым поединком к магу приходит необходимый опыт.

— То есть ваши поединки проводятся не до смерти?

— Разумеется, нет. Богиня не любит неоправданных смертей, и случаи гибели сражающихся между собой крайне редки и вызваны, чаще всего, случайными факторами — один из бойцов может допустить грубую ошибку, вложить в заклинание слишком много силы или просто неверно оценить магический потенциал противника. А полученные в сражениях раны мы умеем достаточно быстро лечить.

— А как же твой брат, который чуть было не умер от непонятной болезни?

— Если бы Оэл получил рану в бою, его поставили бы на ноги в тот же самый день, даже если травма оказалась достаточно серьёзной. Регенерация потерянных конечностей или сложные повреждения позвоночника лечатся несколько сложнее, но тоже не являются чем-то особенным для наших целителей. Причины болезни брата определить не удалось — возможно, яд неизвестного животного, вызвавший нетипичную реакцию организма на токсины, возможно — ранее неизвестное нам заболевание. Магия — не панацея, и иногда даже она оказывается бессильна, вынуждая нас прибегать к божественной помощи.

— Остался неясным всего один вопрос, — выслушав объяснение Ирумы, спросил я. — Если вы так могущественны, то почему у меня получилось убить вашего жреца? Ведь, исходя из твоего рассказа, я даже не должен был к нему приблизиться — жрец мог убить меня с одного удара в любое удобное для него время.

— Ты не использовал оружия, Кейт. И атакующую магию не использовал тоже. Если бы ты взял в руки любое оружие — нож, копьё, топор или лук, или попытался сплести атакующий конструкт — ты был бы тут же уничтожен. Ты же не использовал ни того, ни другого, а просто подошёл и ударил. Защита жреца оказалась не рассчитана на подобную атаку и не активировалась, а его собственному атакующему конструкту не хватило какой-то доли мгновения, чтобы тебя убить — твой собственный удар оказался слишком стремительным и сорвал жрецу концентрацию, не дав закончить активацию плетения. Ты же видел поднятую жрецом руку? Заклинание уже было им сформировано…

— Значит, мне просто повезло.

— Да, Кейт, тебе действительно очень сильно повезло — таких навыков рукопашного боя, какими обладаешь ты, мы не знаем. Нам они просто не нужны. Соответственно, защиты против твоего искусства мы не имеем. Впрочем, особо не обольщайся — вероятность застать любого мага врасплох, как ты проделал это со жрецом, крайне мала. В твоём случае сработал эффект неожиданности, но в дальнейшем, зная о твоих способностях, люди просто не подпустят тебя на расстояние удара.

— И на что ты надеялась, решив втравить меня в свои разборки со жрецом? — недовольно пробурчал я, только сейчас осознав, как близко я тогда подошёл к порогу собственной гибели.

— Я рассчитывала на помощь богини, Кейт. Как видишь, мои ожидания полностью оправдались.

— С людьми — понятно, — ответил я, решив не заострять внимание на событиях годовой давности, — но почему вы не применяете атакующую магию во время охоты?

— Тут тоже всё очень неоднозначно, Кейт. Помнишь иглобрюха?

— Как тут не помнить… Ты тогда ещё говорила, что на него нельзя охотиться с помощью магии.

— Атакующая магия приводит к самопроизвольному срабатыванию природной защиты иглобрюха — иглы на его теле одновременно взрываются, накрывая сплошной стеной разлетающихся осколков, насыщенных магией жизни, достаточно обширную площадь. Шагов на сто, если не ошибаюсь, разлетятся. А это верная смерть для охотника.

— А как же защитное плетение?

— А оно не сработает на эликсир магии жизни, содержащийся в иглах зверя. Ведь сам по себе эликсир — это, по сути своей, мельчайшая капелька биологически активного органического вещества, не являющегося ядом в общепризнанном понимании. Создай же маг заклинание, реагирующее на движение любого, даже пренебрежимо малого материального тела, и оно будет срабатывать постоянно — на упавший лист, на подлетевшую слишком близко бабочку или даже на порыв ветра, поднявший с земли мельчайшие пылинки органики.

— Ну, так это же иглобрюх…

— Большинство зверей защищено не хуже — некоторые обладают природным щитом отражения, некоторые — нечувствительны к отдельным видам магического воздействия, а некоторые в процессе эволюции обрели способность поглощать энергию направленных на них заклинаний, делаясь от этого только сильнее. Кстати, наши учёные не без оснований предполагают, что подобные способности животный мир получил не сам, а по воле богини — так она уравнивает шансы на выживание между природой и людьми. Да и ряд животных, в частности, тот же иглобрюх, обладает разумом и вполне может за себя постоять. Вот ты бы хотел, оказавшись в шкуре животного, чтобы на тебя охотились с использованием магии?

— Ты думаешь, что мне это грозит? — скептически улыбнулся я.

— Тебе, скорее всего, нет, — немного подумав, ответила Ирума, — а вот остальным людям подобная возможность может представиться. Я тебе уже рассказывала, что после смерти души умерших людей богиня переселяет в тела иных живых существ, и они после этого обретают разум. Впрочем, возродиться можно и в теле новорожденного ребёнка. На всё воля богини…

— Ты считаешь, что вашей богине есть дело до людских душ?

— Именно до них у Мары и есть дело — людские души являются превосходным строительным материалом для экспериментов богов с жизнью и смертью. А также созданию новых видов животных.

— И откуда такие глубокие познания? — недоверчиво переспросил я.

— Богиня иногда общается со своими жрецами, — пояснила девушка, — и являет им свою волю. Нередко она требует для себя новые души и иногда даже поясняет, для чего они ей нужны.

— И как она получает эти души? — недоверия словам Ирумы у меня становилось всё меньше и меньше.

— Жертвы, Кейт. Богиня требует жертв…

Первые неожиданности в нашем походе начались после того, как мы отошли от деревни на пять дней пути. На шестой день, ближе к вечеру, Ирума, традиционно двигающаяся впереди меня и, как истинный лесной житель, выбирающая наилучшую дорогу, подошла ко мне и сказала:

— За нами следят.

— Кто? — спросил я, даже не задумавшись над банальностью своего вопроса.

— Не знаю, — задумчиво ответила девушка, — деревню мы прошли вчера, оставив её немного севернее.

— Немного — это сколько?

— Думаю, два полных дневных перехода. Быть может, немного больше или меньше — следов мало, точно сказать сложно.

— А разве мы не должны были туда зайти?

— Зачем? — удивилась Ирума.

— Ну, как зачем… Запасы там пополнить, переночевать, — растерянно пробормотал я, уже догадавшись, что сморозил глупость. И правда — зачем? Заход в чужую деревню ничего нам не даст — мы прекрасно ночуем в обнимку под открытым небом, подстелив под себя походные одеяла, а запасы продовольствия пополняем охотой.

То же самое мне, как маленькому ребёнку, пояснила Ирума, после чего я, дослушав её объяснения до конца, ответил:

— Да я и сам всё это понимаю. Просто у нас в империи все дороги проложены от одного населённого пункта до другого, связывая их в единую транспортную сеть.

— У нас тоже. Но ведь сейчас мы идём не по дорогам, а по лесу — этот путь наиболее короткий и быстрый. И, следовательно, в посёлки нам заходить не надо. Нет, если ты, конечно, будешь настаивать — можем двигаться и по дорогам между посёлками, я их неплохо знаю и даже периодически ими пользовалась, да и самих соседей тоже часто посещала — и у них, и у нас есть что предложить друг другу на обмен. Но один посёлок располагается значительно южнее нашего маршрута, а чтобы попасть во второй, мы должны были забрать немного севернее. Разумеется, наш путь при этом станет длиннее.

— Нет, продолжим идти напрямую, по лесу. Но в этом случае я не понимаю, зачем кому-то за нами следить — ведь каждому встречному должно быть видно, куда мы идём. И ты так и не сказала, кто следит.

— Следят двое. Женщины. Держатся в отдалении, близко не подходят.

— Почему женщины?

— След меньше мужского. Шаг короче. Отпечаток слабый, значит, человек весит немного. Меньше взрослого мужчины. Это могут быть только женщины.

— Или дети?

— Или дети… Лет пятидесяти. А, быть может, и ста.

— Почему так много? Дети такими не бывают.

— О чём я тебе и говорю. Это не дети, а женщины. Так умело ходить по лесу, да ещё чтобы я их за два дня ни разу не заметила, нужно учиться долгие годы. Дети так ходить не могут. Ещё не умеют.

— Два дня? — поражённо воскликнул я. — А почему ты сразу мне об этом не сказала?

— Не была уверена, что следят именно за нами. Лес полон разнообразных следов, и только эти двое неизвестных уже два дня следуют за нами непрерывно. Впрочем, не только за нами — иногда забегают и вперёд. Именно поэтому я их и заметила.

— Хм… Не буду с тобой спорить — тебе виднее. И что они от нас хотят? Их стоит опасаться?

— Агрессии я не чувствую, но и смысла сопровождать нас не вижу.

— Сопровождать? — моё лицо явственно отобразило недоумение.

— Это явно опытные охотники — их выдаёт манера передвигаться по лесу, интуитивно выбирая самый лёгкий путь и оставляя как можно меньше следов. Если бы они пошли в лес за добычей, то добыли бы её ещё вчера. Добычу охотники не взяли, продолжив идти за нами. Сегодня опять представилась возможность взять неплохую добычу — помимо множества встреченных нами по пути птиц мимо нас пробегала свинья с выводком поросят, но незнакомки предоставленной им возможностью не воспользовались. Они не охотятся, они следят за нами. Или оберегают.

— От чего?

— Повторюсь — я не знаю… Но небольшую стаю волков они отогнали, не причиняя особого шума. Мы должны были столкнуться со стаей после обеда — волчица натаскивала своих щенят на дичь.

— А разве ты с ней не справилась бы?

— Одна я бы справилась, но ты не столь опытен и не только отвлекал бы меня от нашей защиты, но и сам мог пострадать — волки, даже молодые, бегают быстро, нападают стаей, а попасть в них из лука достаточно сложно даже для опытного лучника. Поэтому, кстати, по лесу лучше всего передвигаться вдвоём.

— Твои предложения?

— Продолжаем идти, не обращая внимания. Наши сопровождающие или отстанут, или скажут, что им от нас нужно.

— А третий вариант?

— Что ты понимаешь под третьим вариантом?

— Ну, не нападут ли на нас? Мы же, как-никак, вторглись в чужие владения.

— По такому поводу у нас обычно не нападают. Мы вообще мирный народ и стараемся избежать ненужного кровопролития. Богиня не любит ничем не оправданную смерть.

— А оправданную?

— Ты имеешь в виду войны?

— И их тоже.

Девушка надолго задумалась, и её ответ, прозвучавший после продолжительного молчания, оказался не столь уверенным, как раньше:

— Мы действительно иногда воюем между собой… В нашей истории случались и большие, и малые войны, и вооружённые стычки между посёлками и городами, но любая война подразумевает под собой повод для её начала. Сейчас повода нет.

— То есть нападения со стороны преследующих нас незнакомцев можно не опасаться?

— Полагаю, нет. Я никогда не слышала, чтобы на путников нападали без повода, даже не попытавшись хотя бы поговорить.

— Всё когда-нибудь в мире происходит в первый раз, — скептически усмехнулся я.

Но Ирума оказалась права — через три дня от нас отстали. Не только не напав, но даже не показавшись на глаза.