Струны

Глава 25

Кейнсвилл, 11 апреля

Вселенная Седрика состояла по преимуществу из страданий. В центре ее находилось огромное, красное, медленно пульсирующее солнце — головная боль; люди, вещи — все это вращалось где-то на периферии. Когда Багшо вырубился и упал, Седрик упал тоже, сверху. Ударившись о стальное покрытие ангара, сломанная кисть послала красному солнцу сигнал, и то взорвалось. Седрик на время ослеп, он лежал не шевелясь и старался не думать о хруп!

Хруп! — с таким звуком сломалась шея. Громкое, сочное, раскатистое хруп.

Затем кто-то (двое мужчин?) поднял Седрика на ноги, красное солнце засверкало еще ярче; от солнца в направлении желудка катились мощные, почти штормовые волны — позывы к рвоте. Какой-то голос что-то кричал, Седрик вслушался, и оказалось, что кто-то хочет знать его имя. Он попытался заглянуть за красное солнце боли, рассмотреть лицо спрашивающего, но не смог.

Не смог, так не смог. Он попытался назвать свое имя и тоже не смог — плохо двигались язык и губы. А вот все остальное — все остальное его тело — двигалось. Его била дрожь. Пальцы и запястья, и локти, и колени, и ступни, и подбородок — все это дергалось в каких попало направлениях, и Седрику было стыдно. А еще было холодно, очень холодно.

— Так что, — спросил голос, — зомбируем этого?

— Разве что малость… Не, не стоит. Загнется еще, видишь, в каком он виде?

— А вы не боитесь, сэр? На вид этот человек очень опасен.

Они громко расхохотались, звук отозвался в голове частыми, режущими ударами боли.

Почему синие? Это не ооновский синий цвет, дедушкины охранники были одеты в светло-синюю, пожалуй, даже в голубую форму, а здесь — темная, как у моряков. И серебряная эмблема, только не разглядеть какая, глаза чего-то плохо видят…

Кто-то задал ему вопрос, но он не разобрал слова и не ответил, а только выпустил изо рта немножко скопившейся слюны.

Потом человек — очень низенький и широкий, как комод — ударил Седрика по лицу. Красное солнце взорвалось, послало в желудок уже не волну, а всесокрушающий девятый вал, и Седрика вырвало еще сильнее, чем раньше. Низенький человек отскочил и разразился ругательствами, кто-то сдавленно хохотнул. Было холодно, весь мир превратился в лед. Ладони и ступни превратились в лед. Седрик дрожал.

— Что это у вас тут такое?

Новый голос. Подошел еще один человек — крупный, с резкими манерами. А за ним — чуть не целый полк синих.

— Это — внук старой карги, сэр. Тот самый парень, который убил Гранди.

— А на вид — так ему и комара не прихлопнуть. Ладно, прихватите его с собой. Пока что — заложником, а потом — вместе с остальными, под суд.

Мучительная попытка понять эти слова кончилась безрезультатно. Затем Седрик услышал, как Багшо скомандовали встать, а потом сказали, чтобы он шел туда, куда указывала темно-синяя рука, и Багшо поплелся в этом направлении без малейшего протеста — и без непременного своего бластера. Очень на него не похоже. Смысл происходящего был настолько страшен, что сумел даже просочиться через красный сверкающий шар боли. Зомби, вот что это такое. Багшо превратился в покорную, лишенную воли и разума марионетку на много дней — или месяцев — или навсегда, все зависит от впрыснутой дозы.

А эмблемы на плечах вроде двойного кольца.

Затем Седрика погнали к целому становищу тележек. Каждый шаг вызывал новый всплеск боли. Седрику хотелось умереть; из головы не шел этот звук: хруп. Теперь он — убийца. Возможно, эти люди отвезут его куда-нибудь и повесят. Хорошо, если бы повесили, уж всяко лучше, чем просидеть остаток жизни за решеткой, или куда уж там сажают заключенных. А почему двойное кольцо?

Элию он больше не увидит. Он бы и сам не посмел взглянуть ей в лицо. Ну что может быть общего у принцессы — с убийцей?

Кто-то приказал ему сесть в тележку справа. Сидеть было хорошо, лучше, чем шагать. Что-то холодное обхватило его запястье и громко щелкнуло. Седрик сделал усилие, отозвавшееся новой вспышкой боли, и сфокусировал глаза. Левую — здоровую — его руку приковали к поручню.

— Ну и вонища от тебя! — Темно-синий, севший на свободное место, брезгливо отодвинулся к самому борту тележки.

— Да вот, — смущенно пробормотал Седрик, — траванул я тут.

— Это я знаю!

— Ну и вроде бы штаны намочил.

— Хорошо, если только намочил.

Голос звучал совсем молодо. Превозмогая боль, Седрик сощурил глаза и кое-как получил мутное, но все же разборчивое изображение. Тощий, совсем молодой парень. А как же иначе, кому же еще поручат охрану абсолютно бессильного и безмерно вонючего пленника, как не самому младшему в отряде? Тележка рванулась вперед, а голова Седрика мотнулась назад, взрыв красной боли грозил взломать черепную коробку, в клочья разнести мозг, расшвырять его ошметки по сторонам. Хруп?

Да нет, шея вроде цела. А жаль, пусть бы сломалась — и дело с концом. Колонна тележек проскочила сквозь ворота и помчалась по тускло освещенному тоннелю. На повороте двухтонную голову снова занесло — с теми же, что и в первый раз, последствиями. Седрик проглотил подступившую к горлу рвоту.

— Это что, — спросил он, — Система? Это она, что ли, вам помогает?

— А то! — хохотнул тощий парень.

Ну почему бы Системе не порасшибать все эти тележки в хлам? Так нет же, она ведет их, пособничает врагам. А кто они, кстати, такие, эти враги? Седрик сощурился на правое плечо ближайшего из врагов. Нет, это не просто двойное кольцо, а земной шар, опоясанный линией с зубчиками, на манер шестеренки.

Все равно не понятно.

Туман в глазах малость рассеялся, но внешность и одежда парня ровно ничего не говорили. Латаные джинсы, синий, тоже латаный, свитер, блестящий шлем с поднятым визором. Ну и что?

— А кто вы, ребята, такие? — осторожно поинтересовался Седрик.

— Мы — Комитет защиты Земли, — с детской гордостью сообщил охранник.

Изоляционисты. И не шестеренка, а крепостная стена.

Еще один поворот, еще один взрыв нестерпимой боли, и колонна влетела в широкий, ярко освещенный тоннель, вдоль обеих сторон которого тянулись ряды погрузочных площадок.

— И чем вы занимаетесь?

Честно говоря, Седрика больше интересовал другой вопрос — как бы удержать себя в неподвижном положении, чтобы голова на поворотах не болталась? Положить бы ее на подголовник, так рост не позволяет. И ногами, онемевшими в тесноте, толком не упрешься. А левой, прикованной к поручню, рукой и подавно не удержишься, ее бы хоть ко рту-то поднести, чтобы микрофоном воспользоваться, так и того нельзя… Микрофон? Да какой тебе, придурку, микрофон, его же немцы отобрали, при первом еще обыске.

Седрик осторожно пошевелил правой кистью — отдельным, самостоятельным источником боли. Придя к выводу, что тут, скорее всего, сломана кость-другая, он все-таки сумел поднять свободную руку и отодрал пленку, наклеенную поверх заушника. Мог бы и не стараться — глухо, как в танке.

— Вы, институтские ублюдки, загрязняете мир, а мы стараемся вас остановить! И остановим!

— Загрязняем? Звездная энергия ничего не загрязняет.

— Не загрязняете, так заражаете. Внеземной заразой. Мы сохраним энергию, но положим конец изучению чужих миров! Поигрались, и хватит!

Парень завелся почти до истерики. Фанатик. Багшо изоляционистов и в грош не ставит.

Седрик не стал любопытствовать, как они проникли в Кейнсвилл — с таким вопросом могла справиться даже его раскалывающаяся от боли голова.

Имелся некий предатель, скорее всего — Девлин. Уговорами или угрозами Гранди вызнал у Девлина коды высокого уровня, позволяющие свободно распоряжаться Системой, а затем пригнал сюда изоляционистов — для подстраховки. На случай, если бабушка выкинет на переговорах какой-нибудь неожиданный номер, сумеет перехитрить его — что она, конечно же, и сделала. И вот теперь Гранди разыгрывает свой последний козырь посмертно — или этот козырь сам себя разыгрывает. А в результате — полный бардак, ничего не понять. Седрик убил Гранди, Багшо превратился в зомби, а бабушка.., да куда она, к черту, подевалась, эта бабушка?

Еще один резкий поворот, еще один проглоченный вскрик. Но на этот раз боль не показалась такой уж оглушительной — может, она и вправду стихала? Или Седрик привык к боли? — привыкнуть можно к чему угодно. Или он вспомнил об Элии и Тибре?

— И что вы собираетесь сделать? — спросил Седрик.

— Захватить это клопиное гнездо — все, полностью, — прохрипел малец. — Взорвать все купола — кроме Прометея. Отдать преступников под суд, а затем — повесить. Прикрыть Ми-квадрат, пока он не выпустил в мир чего-нибудь похуже прежнего.

Глаза у него были дикие — глаза сильно уторчавшегося наркомана.

— А что там такое было — “Прежнее”?

— Ну, скажем, мексиканская лихорадка. Или синяя оспа.

Хрень собачья! Эти болезни не имели никакого отношения к Институту. Просто слишком уж большие толпы нездоровых, голодных людей попадали в тесные, антисанитарные условия лагерей для беженцев. В этих рассадниках болезней накапливалось слишком уж много микробов, а когда кому-нибудь из этих микробов приходило в голову мутировать, у него под рукой оказывалась великолепная питательная среда, готовая снабжать его потомков всем необходимым, разносить их все шире и шире — пока наконец какая-нибудь лаборатория не находила подходящее лекарство. После чего все начиналось по новой. Обвинять в этих болезнях Институт — чистый бред. Седрик видел специальный выпуск, там Пандора Экклес говорила как раз об…

Нет, не надо. Подумаем лучше об Элии.

Элия! Седрик содрогнулся от ужаса. Ушла она или не ушла? Если нет, нужно предупредить ее, сказать ей, что в Кейнсвилле появились эти психи. Дитятко малое, неразумное, раскисло в кисель, сидит и хныкает, что у него, видите ли, головка бо-бо. Ну вот точно говорил Багшо: из тебя разведчик, как из говна — повидло.

Взять себя в руки!

Седрик до боли стиснул зубы.

Левая кисть была прикована. Малец сидел слева.

В тележке наручный микрофон не нужен — здесь есть коммуникатор.

Седрик глубоко вздохнул:

— Код араб.

— Принято к исполнению, — прозвучало в голове. И как же приятно было услышать этот знакомый гнусавый говорок!

Однако ничего примечательного не произошло — разве что юный изоляционист громко выругался, повернулся и заткнул рот Седрика ладонью.

— Малолетний ублюдок! — дико взвизгнул он. (Сам-то, небось, еще младше.) — Что ты, бля, делаешь? Что это значит?

— М-м-м! — сказал Седрик — в том смысле, что он не может говорить носом. И даже дышать не может.

— Пидор институтский! — Парнишка был явно напуган. — Я те, сука, поговорю, ты у меня вообще говорить разучишься!

Правой рукой он ухватил Седрика за волосы, а левой саданул поддых.

Делалось все это медленно и неуклюже — Седрик не только успел глотнуть воздуха, но и напряг брюшной пресс. Животу было больно, но руке изоляционистского героя еще больнее — он взвыл и плюхнулся на скамейку. А больнее всего было больной голове, Седрик окончательно вышел из себя.

Охранник согнулся пополам и засунул костяшки пальцев в рот, визор он — по расхлябанности — так и не опустил. Седрик ударил левой. Если бы не цепь, он мог бы сломать себе локоть. А так все обошлось спокойнее — охранник с воплем отшатнулся, и в тележке стало два разбитых в кровь носа.

В этот момент коридор расширился. Получив пространство для маневра, тележка резко вильнула, выскочила из колонны и помчалась вперед. В спину летели крики, сперва удивленные, а затем и злые — противники заметили драку, некоторые из них рвали с плеча оружие.

Седрик никогда еще не дрался без рук против двух рук, однако был почти уверен, что самая лучшая в таком положении стратегия — не терять времени, выдать все, на что ты способен, в первый возможный момент. Он вскочил, развернулся и прижался спиной к переднему поручню; левая, закованная рука тянула его вниз, правая болталась бесполезной плетью. Затем он поднял правую ногу и аккуратно припечатал физиономию парня, не совсем еще оправившегося после удара в нос. Седрик покачнулся, упер для равновесия правую ногу в живот своей жертвы, поднял левую, прицелился в подбородок и сильно нажал каблуком. Тележка вильнула, и он чуть не упал, всю нагрузку принимала на себя левая рука. Парень отчаянно царапал ноги Седрика, пытался достать повыше, но никак не мог…

А затем он потянулся за бластером. Вот же мать твою! Седрик плотно зажмурился и распрямил левую ногу. Хруп! По правде говоря, он не слышал этого звука — но знал, что снова сломал человеку шею.

Собрав последние остатки сил, Седрик кое-как взгромоздился на скамейку рядом с обмякшим телом. Он боялся потерять сознание — голова болит, рука болит, все вокруг залито кровью из многострадального носа.

Еще одно убийство. И на этот раз — безо всяких там гипнозов, просто ради сбережения собственной шкуры.

Я — убийца.

Так и привыкнуть недолго.

Тележка с диким воем миновала голову колонны и помчалась дальше. Вводя экстренные коды, Седрик предусмотрел все, даже самые немыслимые ситуации, и позаботился о максимальном преодолении запретов Системы. Код араб обозначал: “Доставь меня к принцессе Элии как можно скорее”. “Араб” — это потому, что в Мидоудейле был арабский жеребец-производитель. Прежде Седрику казалось, что это — хорошая шутка, а теперь не казалось.

Так значит, Элия еще в Кейнсвилле!

Тележка на полной скорости свернула направо. Ее сильно занесло, дико взвизгнули покрышки, но все обошлось — только труп начал переваливаться через поручни. Седрик инстинктивно попытался его удержать, но было поздно, мелькнули обтянутые синими джинсами ноги, и мертвый охранник исчез. Хорошо еще, что удалось зацепить ногой бластер, а то и оружие бы пропало.

Пролетая поворот, Седрик заметил на левой стене какие-то вспышки и дымки и только потом, когда они остались позади, понял, в чем дело. Изоляционисты решили его если не догнать, то подстрелить. Он пригнулся, а затем осторожно высунул голову. Никто из преследователей не успел еще обогнуть угол, но впереди тянулся длинный прямой участок.

Сзади в тележке уже что-то дымилось. Вот пробьют покрышку — и все, аварийная остановка, и плевать хотела Система на все твои запреты и преодоление запретов. А эти герои уже видели труп, через пару секунд они вылетят из-за угла, взывая о крови. О твоей крови.

Чемпиону Пасполиса по стендовой стрельбе из лазера (2048 г., юниоры) придется тряхнуть стариной.

Полный боевой скафандр непроницаем для лазерных лучей, он все к чертям отражает, но тут не замечалось ни одного человека в полной броне. Ругаясь и постанывая, Седрик подобрал с полу бластер. Правая кисть раздулась, как соска, прикрученная к водопроводному крану.

Беда была в том, что для лазерной стрельбы необходимы твердые руки — и ничего больше, как любил говорить Бен; ни тебе поправок на ветер, ни отдачи, однако, к сожалению, все существующие лазеры чересчур маломощны, чтобы толком покурочить мишень меньше чем за секунду-две — кроме, конечно же, случая, когда стреляешь противнику в глаз. Иначе говоря, перекрестие лазера нужно держать на цели секунду-две, как бы там ни мельтешилась тем временем цель. Седрик знал, куда прыгнет попавший под выстрел суслик и куда — сорока, однажды он даже сумел прожечь дырку в койоте — везение, конечно, но все-таки. Стандартную тарелочку нужно было удерживать в прицеле полторы секунды, раньше они не взрывались.

На что же можно рассчитывать сейчас, когда одна рука твоя прикована, а другая ни на что не способна, когда нужно, несмотря на эту прикованную руку, извернуться и стрелять назад — стрелять с бешено несущейся, подпрыгивающей тележки? Седрик не был даже уверен, что сумеет нажать на спуск.

А бластер — “Винчестер Тор четвертый”, он не то что не стрелял из таких прежде, но даже их не видел. И все же — и все же…

Он развернулся, стараясь не слишком поднимать голову; левая рука до предела натянула цепь, правая легла на подголовник. Теперь снять бластер с предохранителя (Господи, до чего же больно!) и прицелиться вдоль коридора. Седрик набрал полные легкие воздуха и задержал дыхание.

Первая тележка вылетела из-за угла на двух правых колесах. Похоже, эти герои тоже умеют снимать запреты Системы, иначе откуда бы такая бешеная скорость? Как только поворот закончился, двое сидящих в тележке парней вскочили на ноги и прицелились.

И ведь даже не почесались опустить визоры! Седрик различал в прицеле глаза, соблазн был непреодолим. Редчайший шанс — одним плавным движением ствола выжечь правому правый глаз, а левому — левый. Поразить глаз можно и за пару миллисекунд. Так Седрик и сделал — не успев даже сообразить, что его распухший палец нажал на спуск. Парни заорали, закачались и вывалились из тележки, та проехала еще несколько метров и резко затормозила.

Затем показалась вторая тележка. Единственный ее пассажир встал во весь рост заранее и теперь целился. У этого визор был опущен, однако Седрик заметил чуть ниже шлема крохотное пятнышко голой кожи и выстрелил. Опасные забавы — луч мог отразиться от визора и попасть в глаза, однако прицел был верным, парень — очень удобно — плюхнулся на скамейку, через секунду его горло украсилось аккуратным черным пятнышком, взвилась полупрозрачная струйка дыма. Ну вот, будешь в новую дырку свистеть, еще спасибо скажешь. Тележка вильнула, чтобы не наехать на тела, и будущий свистун вывалился на мостовую.

Неплохо, чемпион мира и его окрестностей, совсем неплохо!

Третья тележка предоставила возможность выжечь глаз еще одному преследователю, затем дистанция стала слишком большой, но и погоня притормозила — коридор был забит тележками и судорожно бьющимися телами, от визга покрышек и отчаянных криков закладывало в ушах. Тут-то и поймешь, почему Багшо этих изоляционистов и в грош не ставит.

Тележка снова свернула, крики за спиной стихли. Вперед, конечно же, вперед — даже если бы Элия была позади. Позади — ну чего там позади хорошего? Ни проехать, ни пройти, тела какие-то разбросаны… Ну что, повеселился? Два трупа, трое слепых, один раненый… Желудок поднимался к самому горлу, Седрик строго велел ему вести себя прилично.

Но преследование, конечно же, не кончилось — теперь эти ребята горят жаждой мести. Кое-кто из них догадается приказать Системе, чтобы та доставила их к Седрику Диксону Хаббарду — точно так же, как он сам приказал доставить себя к принцессе. А могут и просто так, по следу — к прежнему дыму, поднимавшемуся над задней частью тележки, прибавился новый; дым этот, более плотный и обильный, сочился из вентиляционных решеток отчаянно визжащего двигателя. Может, не надо к Элии? Еще наведешь на нее какую-нибудь беду.

А может, поговорить с Системой? Неужели до тупой ее башки ничего не доходит?

— Чьей властью подчиняешься ты приказам визитеров?

Тележка обогнула очередной угол, чуть не вывалив Седрика на пол. И очень чувствительно напомнила ему о его исторически важной, эпохальной головной боли.

— Данные конфиденциальны. — На мгновение Седрику показалось, что эта сучья железяка ехидно подмигнула.

— Отмена запрета.

— Данные конфиденциальны.

Вот так вот. Вразумишь ее, как же. Судя по всему, власть настоящих заместителей директора далеко превосходит вшивый первый ранг, присвоенный Седрику. Ну и конечно же, предатель неизбежно должен был стоять на высокой административной ступеньке. Девлин, тут и к бабке не ходить — а где, кстати сказать, бабка?

Затем тележка проскочила сквозь не до конца еще раскрывшуюся дверь и загромыхала вниз по лестнице. Седрик взвыл — поприутихшая было головная боль вернулась во всей своей красе. К счастью, лестница оказалась невысокой, тележка побежала по ровному полу, мозги стали мало-помалу возвращаться на место.

Интересно, а насколько буквально понимает Система приказы? Доставить к Элии — а если та как раз отмокает в ванной?

— Свяжи меня с доктором Фишем.

— В настоящий момент доктор Фиш не отвечает на звонки.

— Знает ли он о вторжении изоляционистов?

— Данные конфиденциальны.

— Я должен доложить о чрезвычайных обстоятельствах.

— Сообщения по чрезвычайным обстоятельствам не принимаются.

— Почему?

— По причине чрезвычайных обстоятельств.

— Тьфу, мать твою!

— Непонятное сообщение.

Затем он снова заорал и вцепился в поручни — резко свернув, тележка начала петлять по каким-то помещениям, разделенным круглыми, настежь распахнутыми люками. Седрик не верил своим глазам. Стерилизационная камера — ну точно, стерилизационная камера, и как он только не узнал сразу? И как их тут много!

И тут тележка остановилась, чуть не выбросив его со скамейки. (Ну прямо как испуганная лошадь, разве что на дыбы не встала!) Впереди распахивался очередной тяжелый бронированный люк — а я без пузырькового скафандра! Как же так, неужели я мог своей властью отменить стандартные карантинные процедуры? Да этого вроде и бабушка сделать не может!

Дымя мотором, как подбитый истребитель из какой-нибудь исторической теледрамы, тележка бросилась вперед — в полутьму огромного трансмензорного купола. Она включила фары — не для себя, конечно же, а чтобы люди под колеса не лезли — и отважно полетела вниз по склону.

Нет, не прямо вниз — вон как вправо забирает. Глухо стукнул закрывшийся люк. Ну вот, понятно, почему тут на карантин плюют — этим куполом никто Не пользуется. Ни кранов тут нет, ни машин. Подумав еще секунду, Седрик догадался, что попал в купол Беринга — все остальные трансмензорные купола он уже видел если не своими глазами, то хотя бы по голо.

И только потом он заметил людей — уйму людей, сотни людей, увидел, что вся середина площадки исполосована брезентовыми загородками, устелена матрасами и тряпками.

Фары привлекли внимание. Люди поднимались на ноги, бежали навстречу тележке. Они прыгали и приплясывали, как дети.., почему “как”, здесь и вправду много детей. Тележка поехала медленнее и сердито загудела, чем привлекла к себе еще большее внимание. Люди что-то кричали, некоторые из них показывали на валящий из мотора дым. Где-то здесь должна быть и Элия.

— Мистер, вы горите! — раскатывалось по все прибывающей толпе зевак. Тележка поехала еще медленнее, содрогнулась, печально вздохнула и замерла. Пару секунд что-то в ней шипело и потрескивало, затем фары потухли, и наступила тишина. Дым повалил еще гуще.

— Система, подтверди связь.

Молчание.

Тощий старик, облаченный в белую простыню и зеленый тюрбан, указал на дым и взволнованно заговорил на совершенно непонятном языке.

— Да, я знаю, — кивнул Седрик. — У вас тут не найдется ведра воды?

Он поднял левую руку и побренчал цепью — пусть посмотрят, а то не понимают, наверное, почему я не слезаю с этой штуки и не бегу от нее куда подальше. Люди начали оживленно переговариваться; они обступили горящую тележку плотным кругом, опасаясь, однако, к ней приближаться. Тележки бегают на энергии, запасенной в бешено вращающихся маховиках; если такой маховик сорвется, он здесь все в капусту перекрошит. Седрик глотнул черного удушливого дыма и закашлялся. Элия. Где же Элия?

— Седрик!

К тележке бежал толстый невысокий мальчик. На желтом — очень знакомом — лице сверкала радостная улыбка.

— Ты же горишь! — Мальчишка повел носом и поморщился. — Ну и вонь же от тебя!

— Гэвин! Гэвин Вон! — У Седрика отпала челюсть. Ну конечно же, Гэвин, кто же еще так улыбается. Гэвин! Генетический двойник Чена! — А тебя-то как сюда занесло?

— Седрик, ты хоть понимаешь, что тележка горит?

— Да. И я к ней прикован. Гэвин подошел к тележке вплотную и сосредоточенно нахмурился.

— Ну, это мы мигом, — сказал он, начиная откручивать один из барашков, закрепляющих концы поручня.

— О! — Седрик почувствовал себя полным идиотом. — Так расскажи, как ты сюда попал? И где остальные?

Голова как болела, так и продолжала болеть. Ответить Гэвину не удалось — его заглушил целый хор голосов.

— Седрик! Седрик! Седрик!

Лу, и Джеки, и Тим, и Бев — они выскакивали из толпы, как суслики из нор; те, что поменьше, даже проталкивались между ног взрослых. Дети орали и хохотали, прыгали и скакали, все они хотели обнять Седрика — и все они, подойдя поближе, приходили к одному мнению: от тебя плохо пахнет. Затем Гэвин снял поручень, и Седрик обрел свободу; слезая с тележки, он не забыл прихватить винчестер. Затем он крикнул, чтобы все отошли подальше, и начал здороваться — трепать по головам малышню, пожимать руки подросткам. Коричневолицые, завернутые в белые простыни взрослые что-то бормотали и отходили, освобождая место все прибывающим детям. В горле Седрика застрял комок, глаза наполнились слезами — от дыма, наверное. Мидоудейл вычищен! Детишек никто не убьет!

— А Бен здесь? — спросил он. — И Мадж? Нет, ответил ему нестройный хор, их здесь нет — ребята все, а из взрослых — никого. Ну и слава Богу. А заправляют ими, скорее всего, старшие — Шейла, и Сью, и Роджер; тут, кстати, появилась Сек собственной персоной. На каждой руке девушки было по визжащему младенцу, лицо ее выражало крайнее облегчение.

— На следующий день, как ты уехал, — крикнула она, стараясь перекрыть радостные вопли малышни, — на нас устроили налет. Окружили и всех похватали.

— Кто устроил?

Кричать было очень больно.

— Люди в красном. Охранники Ми-квадрата. Бабушка! Вот, значит, что имел в виду Чен, когда…

Большой рост — большое преимущество. Через многие головы Седрик заметил движение в толпе, узнал знакомые высоко взбитые черные волосы и бросился навстречу. Люди поспешно расступались.

— Элия!

— Милый!

— Подожди! — Он предупреждающе поднял ладонь. — Я в довольно антисанитарном состоянии.

— Ну и что? — Лицо Элии сияло. — А от меня воняет младенцами!

Она переложила одного из упомянутых младенцев с руки на руку, чмокнула Седрика в губы, но не смогла сдержаться — наморщила нос и попятилась.

— Здесь этих короедов десятки, сотни… — В глазах принцессы стояло полное недоумение. — Ты ужасно выглядишь! Бледный как смерть. Что-нибудь не так?

— Все. — Седрик покачнулся; неожиданно выяснилось, что у него болит не только голова, ну и там рука, но и каждая косточка, каждая мышца. — Но зато здесь все мидоудейлские ребята!

Судя по радостной, торжествующей улыбке, Элия полностью разделяла его чувства.

— И не только мидоудейлские — здесь есть ребята из многих других мест. По крайней мере две группы из Неврополиса, уйма коричневых лиц — с ними я еще не разобралась. Самим нужно было догадаться — ну как же иначе смогла бы твоя бабушка угрожать разоблачениями? Их бы всех… — Элия осеклась, вспомнив о присутствии большой детской аудитории. — Иначе она спровоцировала бы именно то, что хотела предотвратить.

Седрик кивнул — ну конечно, собрали бы недозрелый урожай, и все шито-крыто.

— Вот она и послала свою армию и всех их захватила! — торжествующе добавила Элия.

А что, может, бабушка и не такая уж плохая. Нужно будет обдумать это потом, когда голова придет в порядок; Сейчас же ему отчаянно хотелось обнять Элию, да где там… Вокруг Седрика образовалось открытое пространство шириной метра в два — ясное свидетельство того, насколько располагал он сейчас к близкому общению. А еще — и даже больше — ему хотелось лечь и уснуть. Уснуть, скажем, на месяц…

— Так что, — сказала Элия, — в тот момент, когда она выставляла тебя шутом гороховым на пресс-конференции, войска уже выдвигались на исходные позиции — по всему миру. Она готовилась к этому много лет — иначе откуда бы такая скорость реакции!

— А остальные? — Седрик обвел рукой персонажей в простынях.

— Беженцы. Из Банзарака и вроде бы Заира. И из Бангладеш.

Седрик утратил уже всякий интерес к беженцам. Он смотрел на двух подростков, протолкавшихся к Элии сквозь толпу. Одному лет, наверное, шестнадцать, другой младше года так на два. У обоих встрепанные рыжие космы, оба тощие и — для своего возраста — длинные. И оба они смотрели на Седрика — смотрели очень неприязненно.

Элия заметила игру в гляделки и закусила губу.

— Это — Освальд. А это — Альфред. Где-то там измывается над гитарой Гарольд, ему около семнадцати. Ну а это… — она неуверенно улыбнулась и указала на младенца, — это — Берт. Полное имя вроде бы Эгберт, но это для него слишком большая роскошь, хватит и Берта. Он очень похож на всех вас. Ребята, а это — Седрик.

Это было уже слишком. Несколько секунд, показавшихся часами, мозг Седрика не соображал ровно ничего — только регистрировал перегрузку. Копии! Зачем Хейстингзу столько копий? Но чем больше он смотрел на ребят — на самого себя, чудом помолодевшего и размножившегося, — тем понятнее становилось, что они совсем не похожи на Уиллоби Хейстингза. У старика очень примечательные уши — здоровые и развесистые, как лопухи. У мальчишек — ничего подобного. Вот и Багшо про уши говорил.

— Может, есть и другие, — голос Элии звучал почти виновато. — Я еще не успела…

Откуда-то вынырнул тощий рыжий мальчишка лет восьми. Он поражение переводил глаза с Альфреда на Освальда, на Седрика…

— Зачем? — прошептал Седрик. — Зачем это все? И кто я такой?

И вдруг стало очень светло. Люди поворачивались, и Седрик тоже повернулся, чтобы посмотреть, в чем там дело. Люк, захлопнувшийся за его спиной пятнадцать минут назад, снова открылся; одна за другой сквозь него катились тележки, но посветлело вокруг совсем не от их фар, а от вспыхнувших под потолком прожекторов. Изоляционисты установили контроль над куполом.

С Гэвином, и мидоудейлскими ребятами, и Элией, и всеми этими рыжими Седрик вчистую забыл про погоню.

— Быстро! — заорал он. — Твой микрофон! Дай мне твой микрофон!

— У меня нет микрофона, — удивленно нахмурилась Элия. — Потому я и сижу здесь, как в ловушке, второй, наверное, час.

Седрику хотелось сжать от отчаяния кулаки, только очень уж болела правая рука.

— Мне нужен коммуникатор!

— Седрик, милый, а кто это такие? Немцы? Синие?

Колонна тележек, все еще вливавшаяся в купол, катила прямиком к Седрику — возможно, по чистой случайности. Прожекторы заливали площадку ярким, безжалостным светом.

— Это — изоляционисты. Они выбросили десант, перебили институтских немцев и остальных тоже.., да ты же ничего не знаешь. А сейчас охотятся на меня!

— Что? Почему?

— Я убил одного из них. А еще четверых ранил. Кроме того, я убил президента ЛУКа. Пусть мне дадут микрофон!

— Ты что, думаешь, кто-нибудь тебе отказал бы? — печально вздохнула Элия. — Здесь ни у кого нет микрофона. Есть коммуникаторы, почти у каждого люка, только они не работают, я пробовала. Я ожидала, что Бейкер сам со мной свяжется, но он чего-то молчит.

Седрик упал на колени, чтобы поменьше выпячиваться. Не хотелось умирать таким юным.

— А коммуникатор твоей тележки? — удивилась Элия.

— Сдох. Вместе с тележкой.

— О! — , Элия переложила младенца с руки на руку и бросила взгляд на сияющие фарами тележки изоляционистов. — Вон где уйма микрофонов.

— Да они же меня сразу пристрелят! — отчаянно заорал Седрик. — Почему ты такая бесчувственная? Ни вот на столько обо мне не беспокоишься!

— Я совсем не… — вздрогнула Элия. — Седрик, тебе что, что-нибудь угрожает?

— Угрожает? Несколько сотен мужиков преследуют меня по пятам, жаждут моей крови, а ты еще спрашиваешь, не угрожает ли мне что-нибудь!

Элия растерянно покачала головой:

— Я долго мучилась от предчувствий, а за несколько минут до твоего появления все прошло. Милый, я была уверена, что ты для меня важен!

Не очень-то легко отвечать гордо и с достоинством, когда ты стоишь на коленях, воняет от тебя так, что чуть самого не выворачивает, и к тому же все твое тело болит, словно его пропустили через мясорубку. Но Седрик попробовал.

— Я важен для самого себя!

— Да я совсем не про то! Я хотела сказать, почему я не испытываю за тебя беспокойства. — На лице Элии светилась блаженная, почти идиотская улыбка.

— А ты о чем-нибудь сейчас беспокоишься?

— Нет! — И как же я раньше об этом не подумала! — Я должна беспокоиться — но не беспокоюсь.

Ну да, конечно же, разве ж Элию обеспокоит что-нибудь, кроме этой долбаной ее интуиции — а та молчит себе в тряпочку.

Толпа зашевелилась, люди пятились все дальше и дальше. Сделав над собой героическое усилие, Седрик поднялся с коленей; купол угрожающе покачнулся и начал вращаться. Низко пригнувшись, он посмотрел в просвет между черными курчавыми головами. Тележки развернулись шеренгой и медленно наезжали на толпу. Если пойдет стрельба, пострадают женщины и дети. Нужно сдаваться, иначе будет море крови.

— Элия! — Голос казался каким-то слишком уж знакомым. — Что тут происходит?

Седрик обернулся — и словно посмотрел в зеркало. Несколько странное зеркало — на груди у отражения болталась гитара. Парень широко раскрыл глаза и — конечно же — уронил нижнюю челюсть чуть не на колени.

— Это — Седрик, — объяснила Элия. — Милый, это — Гарольд.

— Убери башку! — отчаянно завопил Седрик. Гарольд послушно пригнулся, а заодно и вернул челюсть на положенное челюсти место, однако глаза его так и остались круглыми, как пуговицы.

Седрик снова взглянул на изоляционистов. Они медленно и методично прижимали толпу к центральному ограждению. Ловушка, из которой не вырвешься. А всего-то ведь и надо, что микрофон — ну скажем, микрофон любой из ихних тележек. Черта с два — не успеет он подобраться на нужное расстояние, как эти герои исполосуют его своими стрелялками.

Толпа пятилась все быстрее, люди сшибали перегородки, топтали нехитрый скарб. Плакали дети, визжали женщины, взволнованно перекрикивались мужчины. Бедлам.

— Милый? — Ну вот, наконец-то хоть какое-то внимание в голосе. — Что же нам делать?

— Вот если бы микрофон! Я же завел коды!

— Скажи их мне! — Нахалюга Берт начал извиваться ужом, пришлось перехватить его покрепче. — Я-то могу приблизиться к тележкам!

— Не выйдет. Ты тут не годишься. Ну кто мешал тебе, идиоту, ввести обычные, без активации по голосу, коды? Повыпендриваться решил. Да и какой из кодов мог бы тебя спасти? Код на выключение света? Но у синих есть фары, к тому же поднимется паника, люди перетопчут друг друга. Код на вызов Франклина Фрэзера. Вот-вот, и о чем я, спрашивается, думал, заводя эту команду? Вызов Фиша — но Фиш не отвечает на вызовы. И еще…

— Тибр! — оглушительно завопил Седрик; Элия чуть не выронила Эгберта. — Окно еще открыто?

— Думаю, да.

— И там — первый класс?

— Да! Да!

Все это очень мило, но теперь мы возвращаемся к прежнему вопросу.

— Будь у меня микрофон, я отправил бы нас на Тибр.

А может, и нет. Слишком уж это дело такое хитрое и ответственное…

— Ну так вот и скажи код мне! — Элия ничего не понимала и начинала злиться.

— У тебя не выйдет — нужен мой голос.

— Твой голос? — Она повернулась к шестнадцати-примерно-летнему варианту Седрика. — Освальд! Ты же выполнишь задание, правда?

— Какое еще задание? — неуверенно спросил мальчик.

— Вот оно! — заорал Седрик так громко, что боль в голове вспыхнула с новой силой.

Толпа остановилась. Вожак изоляционистов что-то кричал, но за общим гомоном нельзя было разобрать ни слова.

— Протиснись вперед, как можно ближе к тележкам. И просто крикни: “Код жеребец!” — вот и все. Система решит, что ты — это я! Понятно?

Мальчик кивнул и улыбнулся Седрику. Седриковой улыбкой.

— Код жеребец? — Он исчез в толпе. Освальд и младше меня, и ниже, успокаивал свою совесть Седрик. И одет совсем по-другому, ну что там может ему угрожать?

— Так я тоже? — спросил Гарольд. — Давайте я тоже сбегаю.

— Нет, ты слишком длинный.

Седрик с ужасом обнаружил, что за всеми этими разговорами забыл об осторожности, что голова его торчит высоко над толпой, и снова пригнулся.

— А может, я? — звонко пропищал Альфред.

— Нет! — хором откликнулись Элия и Седрик. Винтовочный выстрел, визгливое пение срикошетившей пули. И — полная тишина, толпа затаила дыхание.

— Хаббард! — загремел усиленный мегафоном голос. — Выходи, Хаббард!

Тишина. Седрик виновато оглянулся. Дети… Это каким же нужно быть трусом, чтобы прятаться за спинами детей?

— Хаббард! Мы знаем, что ты здесь! Выходи, или мы начнем стрелять!

И тут же Седрик услышал свой собственный голос:

— Код жеребец!

И ничего. Система не реагировала. Седрик обреченно поник. Значит — все, он выложил на стол последнюю карту. Код жеребец обозначал команду:

«Доставь меня на Тибр, как можно скорее”. Но Седрик не очень-то верил, что его власти хватит на управление трансмензором. А может — окно уже закрылось. Или оно открыто в другом куполе.

В последнем случае неизбежна небольшая задержка, пока Система закроет одно окно и откроет другое, здесь, в Беринге…

Что и произошло. Оглушительный, чуть не рвущий барабанные перепонки хлопок, и давление воздуха в куполе уравнялось с давлением на Тибре. Из колодца сверкнул столб дневного света, искрящимся фонтаном закружились золотые осенние листья и радужные бабочки, за перилами ограждения закачались верхушки деревьев.

Возникла паника. Вся толпа развернулась, чтобы посмотреть на нежданное чудо, а Седрик Хаббард вскочил и помчался, низко пригибаясь, к колодцу; он распихивал людей локтями и корпусом, иногда даже сбивал с ног и бежал дальше, не извиняясь — церемонии оставим до другого раза.

Упав грудью на перила, Седрик увидел прямо под собой мирную лесную речушку. Глубина? Глубина вроде бы приличная, а падать придется всего два, от силы три метра.

Перевалившись через перила, Седрик плюхнулся в новый мир, громко и с уймой брызг.