Струны

Глава 19

Кейнсвилл, 10 апреля

День прошел из рук вон плохо, за что ни возьмешься — все шло наперекосяк, ни одной, хоть самой малой, радости, сплошная злость и тоска. А раз так, сказал себе Седрик Д. Хаббард, попробуем хотя бы отоспаться. Хоть чуть-чуть компенсировать прошлый недосып. Седрик лег рано, возможно, именно поэтому он спал чутко. Спал — это точно, ведь он видел сон, а во сне видел Элию, и она обнимала его и целовала. А потом оказалось, что это уже не сон, а и вправду Элия, и он снова был сверху, и снова… Господи, да бывает же так хорошо!

— А ты точно знаешь, что ты не сон? — промычал Седрик через несколько минут.

— Не веришь — так потрогай.

— Ты теплая, мягкая, прямо как во сне.

— Во сне? А такое, что только что с тобой было, такое во сне бывает?

— Конечно. Откуда я знаю, что это — не поллюции… Ой!

Нет, Элия — не сон. Сны не щиплются. И все равно она была сном. Только что была, а теперь — не сон. Седрик даже не успел до конца проснуться, но он был готов заранее — потому что видел ее во сне. Он очень надеялся, что не был в полусне слишком уж грубым, а то вот слезы у нее капают. Он спал, а потом вдруг оказалось, что она здесь, по-взаправдашнему. А может, думал он, я даже установил сейчас какой-нибудь такой мировой рекорд, что все так скоро. Понятное дело, мужчина не должен торопиться и должен заботливо относиться к партнерше, но это ж — когда не спишь, а я же почти и проснуться не успел. Вот в будущем — в будущем я буду и внимательным, и заботливым. И все равно — как же это здорово вот так вот проснуться!

— А я не сделал тебе больно?

— Для тех, кто не понял, повторяю в третий раз: нет, милый, ты не сделал мне больно. Я бы очень хотела, чтобы всегда было так хорошо. Ты же слышал меня. Я же ничуть не притворялась, клянусь чем угодно.

Здорово!

— Ты правду говоришь? — Седрик вздохнул и слегка переместил ладони. — Я был уже готов.

— Я тоже. А теперь — рассказывай. Требование было обращено к левому соску Седрика.

— Рассказывать? Что рассказывать?

— Как это вышло, что ты здесь, а не на Ниле, в той четырехместной душегубке?

— Я не хочу сейчас об этом… 0-е-ей!

— Ты расскажешь мне все, все — или подвергнешься серьезному членовредительству.

— Отпусти!.. Нет, — торопливо поправился Седрик, — не отпускай, только перестань сдавливать. Ладно, сдаюсь. Так вот, все это было жульничество, липа. Никакая там струна у них не лопалась. Эйб говорит, что всего-то и надо, что подкрутить пару ручек, и окно становится нестабильным, ну точно как перед разрывом струны.

— Я видела, как вы с Абелем шли на корму. И еще я видела человека, в том же самом коридоре.

— Видела, говоришь? — буркнул Седрик. — Сколько же еще людей это видело? А история эта поганая. — Он слегка поежился. — Даже говорить не хочется.

— Все равно я хочу ее знать.

— Понимаешь, Эйб предупредил меня заранее, еще до прихода журналистов. Я, говорит, подам тебе знак, вот такой, и тогда делай все, как я скажу, и чтобы не спрашивать ничего и не спорить. Ладно, говорю я, заметано. Знаешь, а странное дело, я же ему верю. Тебе я, конечно же, тоже верю, но никому больше. Это, значит, в Кейнсвилле.

— Весьма разумно.

Седрик попытался поцеловать Элию, но она сказала ему, вот расскажешь до конца, тогда посмотрим, и он решил не растягивать особенно рассказ, свернуть его как-нибудь поскорее.

— Ладно, я тогда вкратце. А вообще, когда Абель не выкобенивается и языком не чешет, он очень даже ничего… Так вот, мы были уже на полпути к точке, когда Девлин начал вдруг жутко ругаться и развернулся, и погнал назад, к контакту. На радаре показалась нестабильность. Вот ты, ты знала раньше, что на радаре и окно видно? А я не знал. Но мне было видно, через голову Пандоры, я увидел, как картинка ну вроде как корежится. Приплясывает и извивается. А как погнал он назад, машину стало жутко бросать.

— Я видела.

А я-то и не думал, что на нас смотрят. А мог бы и подумать. А может, и сейчас смотрят, в инфракрасных каких-нибудь лучах, как лежу я в кровати, с самой красивой в мире девушкой, и ее волосы растеклись по моему тощему пузу. Вот пусть и смотрят, и сдохнут от зависти!

— Чего ты молчишь? Рассказывай дальше.

— А? — (Рассказывай, рассказывай — будто нету для губ более интересных занятий.) — И тогда Абель тронул меня за плечо и мотнул головой. Мы отстегнулись и пошли, цепляясь за все, за что только можно, на корму. Прогулочка получалась еще та, а он не говорил, зачем это все.

— А потом из двери вывалился человек.

— Ага. Он был совсем без всего. Лежал, наверное, на койке, а потом его выкинуло. Когда я увидел его, он был уже в полном отрубе — головой, наверное, шваркнулся.

— Так кто это был такой?

— Эйб сказал мне, что Уилкинс, и имя какое-то, только я сразу забыл. Я хотел ему помочь, а Эйб не давал, говорит, что это рискованно, только сами покалечимся, и не спорь, мы же договорились. И тогда мы пошли дальше и добрались до лабораторного модуля. Там швыряло еще хуже, но там стоял второй радар, и Эйб включил его, и мы пристегнулись к операторским креслам и стали смотреть.

— И вы увидели, как закрылось окно? По телу Элии пробежала волна непроизвольной дрожи.

— Ну, Эйб улыбался всю дорогу, от уха, до уха, и говорил мне, не бери в голову, но все равно ощущение было жуткое. И все случилось считай одновременно. Мы добрались до контакта — сверху так и сверкало голубое сияние, и все эти грибные джунгли были ну вроде как еще кошмарнее при таком свете — и увидели, что пандуса нет. И тут же сияние потухло, окно закрылось. А Эйб щелкнул каким-то переключателем, и сразу же произошла расстыковка.

Элия подняла голову, словно вглядываясь в скрытое темнотой лицо Седрика:

— Расстыковка чего с чем?

— Лабораторный отсек, третий модуль СОРТа. Эйб закрыл переходные люки и отделил нас от остальной машины. И тут же окно снова открылось, и нас подняли краном, только теперь мы оказались в куполе Дэвида Томпсона. В одном месте — в куполе де Сото, на глазах у всех этих репортеров — они симулировали разрыв струны, а в другом, в Томпсоне, тут же ту же самую струну восстановили. К тому времени, как они там сообразили, что нам полный конец, мы уже вернулись.

— А Девлин?

Вот, дошли до самого плохого. Седрику очень не хотелось рассказывать дальше, он чувствовал себя виноватым и вроде как грязным, хотя, если так посмотреть, в чем же он виноват, что же он мог сделать? Да он даже и пробовал как-то вмешаться, просил Фиша открыть окно и вытащить тех, остальных.

— Остальные так там и сидят — и он, и Пандора Экклес, и этот самый Уилкинс, если только он жив. Вернулись только мы с Абелем, в заднем модуле.

Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.

— Как же это? Не может быть!

— Может. Плохо это все.

— Но почему?

— Не знаю. Мне не говорят.

На выходе из стерилизационной камеры Седрика и Абеля ждали шесть человек во главе с Фишем — Барни Багшо, ухмыляющийся, как огромная горилла, и разведчик О'Брайен, и еще какие-то незнакомые. В воздухе витал еле уловимый дух удовлетворения, прозвучало несколько довольно вымученных шуточек, но в основном настроение компании было мрачноватое. Да и не мудрено — если Тибр напоминал рай, то Нил — преисподнюю.

— Фиш сказал что-то такое насчет пусть подумают пару дней о своих прегрешениях и ушел. Я же просил их, Элия, даже за Экклес просил. Прямо умолял, только что на колени не бухнулся.

Хуже всего была фраза, которую бросил Багшо. “Ты, Шпрот, — сказал он, — должен радоваться. Ты отомстил за свою Гленду. Эта баба, Экклес, получила по заслугам”.

Седрик рассказывал Элии, стараясь, чтобы было попонятнее, но ему все время казалось, что получается плохо и сбивчиво.

— Но я-то, — добавил он, — никакой радости не чувствую! Не знаю уж почему, только не чувствую. Ну, может, потому, что Гленду все равно не вернешь, а к тому же Гленда не мучилась так перед смертью — я не уверен, конечно, но хочется думать, — не мучилась так, как будет мучиться эта Пандора. Какая уж там радость, совсем наоборот.

— Ты не виноват, — успокоила его Элия. — Они снова тебя использовали. Ты же ничего не знал.

Утешение помогло, но не слишком. Он же почему согласился влезть в передачу Пандоры? Только потому, что Багшо сказал, что так он отомстит за Гленду. Ну что, спрашивается, стоило упереться рогом и никаких опровержений не давать, пусть бы сами они что хотели, то и делали?

— А Фиш — он что, обещал, что их спасут через следующее окно? — спросила Элия.

— Да не то чтобы так.

Фиш просто хотел, чтобы Седрик не очень возникал, подумал немного, свыкся с мыслью, что так те двое — или трое — на Ниле и останутся. Да конечно же, кто же станет вытаскивать оттуда Экклес? Ну вытащат, и что они ей скажут? “Прости, Пандора, ошибочка небольшая вышла!” — так, что ли? Институт никогда не признается в содеянном. Никаких спасательных экспедиций не будет. И если уж он, Седрик, это сообразил, так Элия поймет все в сто раз быстрее. Она же вон какая ушлая.

— Но почему? Почему их там оставили?

— Ну, вот этот, скажем, Уилкинс, он и есть тот самый шпион — ну, который продал Пандоре диск. Это Фиш так сказал. А еще он сказал, чтобы за этого типа я не беспокоился. Все равно у него почти весь мозг омертвел.

По Элии снова прокатилась волна дрожи; не еле заметная, как в тот раз, а сильная.

— Почему у него мозг омертвел? Что они с ним такое делали, что у него даже мозг омертвел?

— Ничего они с ним не делали. Ну, это тоже Фиш так сказал. Он же электронный наркоман, а тут эта куча денег за ворованный диск — вот он и пошел вразнос, жарился до упора. Передозняк, и с приветом. А еще Фиш сказал, если он вдруг очухается, то свихнется от боли, будет орать и на всех бросаться, ведь у него все нервные окончания выжжены.

Седрик не то что бы совсем в это верил, но очень хотел верить.

— А Девлин?

— О Девлине они или отмалчивались, или наотрез отказывались говорить.

— Он же целился на место твоей бабушки. Теперь Седрик знал про бабушку значительно больше, чем по приезде в Центр, но все равно…

— Но не может же она из-за этого убить человека.

— Надеюсь, что нет, — вздохнула Элия.

— А если бы даже и могла, остается Пандора Экклес, ее-то за что? Сотни, а может и тысячи, людей расхаживают с такими же, как у нее, пересаженными органами или держат эти органы про запас, в холодильнике, или где их там хранят.

— Не знаю, милый, — вздохнула Элия, — ничего я не знаю. И все-таки.., да, ты, пожалуй, прав. К Пандоре у них какие-то большие счеты — ее же намеренно поймали в ловушку. Как и Девлина.

И поймал ее не кто другой, как Седрик Диксон Хаббард. Несколько секунд он молчал, осторожно лаская сказочную, невероятную девушку, пришедшую в его постель в самый глухой час ночи, пришедшую словно из сна. А затем вздрогнул.

— Козел-провокатор. — В голосе Седрика слышалось отчаяние. — Козел, ведущий стадо на бойню.

— Прекрати сейчас же! — Элия болезненно ткнула его кулаком под ребра. — Ты ничего не знал! Да мы и сейчас почти ничего не знаем. Трудно понять, как все это могло быть устроено без участия Девлина. Тип он, конечно же, скользкий, но совсем не дурак. Не может ли быть, что его тоже вытащили назад, вроде как вас, и там осталась одна Пандора?

— Возможно, — пожал плечами Седрик. — Я пробовал заговаривать о Девлине, так они молчат и все тут — что Фиш, что Багшо.

— При малейшем подозрении, — продолжала Элия, — он должен был сделать все возможное, чтобы гарантировать себе обратный билет. Девлин очень дорожил своей шкурой. Он же не какой-нибудь там камикадзе, фанатик, готовый ради справедливости пожертвовать даже…

— A-a-a-a!

Седрика словно ударило электрическим током; судорожно выгнувшись, он отшвырнул Элию на пол, а затем сжался в тесный комок и заткнул уши руками — заткнул, безуспешно стараясь заглушить детский голос, отчаянно вопивший: Я не буду! Я не буду!

Голос, звучащий в его голове, начал стихать, превратился в неразборчивое всхлипывание, исчез совсем. Кто-то.., почему “кто-то”?

Элия включила свет и теперь осторожно отдирала его ладони от ушей. Еще минута — и ноги Седрика перестали дергаться. Элия пыталась обнять его и успокоить — веселенькое занятие, когда перед тобой такая вот двухметровая жердина, скрученная в шар и завязанная узлом, — и она ворковала над ним, как мать над больным ребенком: “Все хорошо, все хорошо, не бойся, ничего тут страшного нет, видишь, я же тут, рядом, и все в порядке, и бояться нечего…»

Затем колыбельная началась снова — в который раз?

Седрик распрямился и только теперь понял, что весь взмок, обливается потом и что ему очень холодно, даже зубы стучат.

Элия облегченно вздохнула, обняла его за плечи, откинула с полубезумных глаз слипшиеся рыжие пряди.

— Седрик?

— Я уже в полном порядке.

Не был он ни в каком порядке. Седрика охватило ужасное предчувствие, что сейчас он расплачется, расплачется взахлеб, навзрыд — и что же подумает тогда Элия? Он снова сжался, а Элия положила его голову себе на грудь и снова гладила его по волосам, только ничего не говорила. Долгое молчание.., ровный стук ее сердца.., дрожь все слабее и слабее…

— Что тебя испугало? — спросила Элия. Седрик начал заикаться — и не произнес ни слова. “Я же и сам не знаю! Слюнтяй! Идиот!»

— Я не помню. — Он снова выпрямился. — Спсихел я, наверное, вот что.

— Нет, на тебя это не похоже. — Однако вид у Элии был озабоченный. — Просто реакция на трудный день — на уйму трудных дней подряд. Неутомимых людей не бывает, у каждого свой порог разрушения. Но ты не бери это в голову. — Она улыбнулась и осторожно чмокнула Седрика в распухший нос. — Подумай лучше про завтра. Так что же, с возвращением Абеля все переигрывается назад? Как я понимаю, он снова возглавит экспедицию на Тибр.

— Наверное.

— Ну а как же еще, ему же нельзя вылезать на люди! И ты тоже — ты должен исчезнуть. Ты же теперь никто, тебя просто нет… — Видимо, Элия заметила сомнение, скользнувшее по лицу Седрика. — Или я ошибаюсь?

Вопрос о Тибре поверг Багшо в полное смущение, немец говорил что-то неопределенное, заикался и вообще не был похож на самого себя.

— Надеюсь, что не ошибаешься, — промямлил Седрик. — Очень надеюсь.

Элия вздохнула и прижалась к нему всем телом.

— Выключить сеет!

Лицо Элии — фантомное его изображение — быстро таяло в обрушившейся на комнату темноте.

— А теперь забудь все это, — сказал ее голос. — Потому что я тебя люблю. Я люблю тебя до безумия, и я буду делать сейчас с тобой восхитительные, предельно развратные вещи.

Седрик еще дрожал — нет, не дрожал, но чувствовал внутреннюю, готовую вырваться на поверхность дрожь, и причин к тому было много — и этот странный припадок, и воспоминание о СОРТе, и лицо Фиша, когда тот…

— Я, пожалуй, не смогу, — сказал он. — Но все равно я тебя люблю.

— Отойдешь, — уверенно пообещала Элия, покусывая мочку его уха. — Только не лежи колодой и не вздыхай, что не можешь, — делай что-нибудь.

Просто удивительно, с какой легкостью может женщина заставить мужчину забыть обо всех бедах и тревогах.

— Зубная щетка? Так я пойду побреюсь.

— Не надо.

— А как твои болячки?

— Не думай о них. Ни о чем не думай, начинай — и все.

Седрик чувствовал, как к нему возвращаются силы.

— А ты спать не хочешь?

— Я влила в себя сто литров кофе. Ты будешь при деле до самого полудня и получишь все, что только мог вообразить — во сне или в самых диких своих мечтах. Только попроси. Борьба без правил, все приемы разрешены.

День, начавшись так хорошо, просто обязан становиться час за часом все лучше и лучше. Седрика разбудил поцелуй. За потолочным окном занимался сероватый рассвет, Элия успела уже одеться. Вид ее лица заставил Седрика виновато съежиться — губы распухли, щеки исцарапаны, глаза красные. Впрочем, у него тоже прибавилось царапин, вперемежку с отчетливыми следами зубов. Иногда их любовь была мягкой и нежной, иногда — дикой и необузданной, но и в том, и в другом случае она превосходила все, о чем Седрик мог помыслить.

Элия отскочила, и его руки схватили пустоту.

— Приводи себя в порядок. Встретимся за завтраком, через полчаса.

— Подожди! — остановил ее Седрик. — Да я же не могу!

— Не можешь — что?

— Я тут как в тюрьме. Заключенный я. Страх, на мгновение охвативший Элию, тут же сменился бешенством.

— Заключенный? Как это так — заключенный?

— А может быть — и ты тоже. — Седрик сел и начал крутить головой в поисках одежды. — Мы на самой верхушке купола — вон окно, оно же настоящее. Спуститься можно лишь спиралатором, а как только я встану на ступеньку, он изменит направление.

Все это объяснил ему Багшо, объяснил спокойно и подробно.

— Только встань сюда, — говорил он, — и Система сразу узнает. Она запустит спиралатор в противоположную сторону и будет себе крутить его с такой скоростью, что и пешком по ступенькам ты никуда не уйдешь. Ты быстрее — и лестница быстрее. Поверь мне на слово и не экспериментируй, а то, не дай Бог, кто-нибудь там внизу покалечится.

Описывая безвыходность (безвыходность в самом прямом смысле слова) своего положения, Седрик начал одеваться. А вот странное дело, почему натягивать, скажем, трусы на глазах у девушки ну вроде как стыднее, чем просто быть голым? За спиралатором наблюдали три камеры. Как только Седрик пытался подойти к бегущей вдоль пола дорожке, на них начинали мигать лампочки. Камеры наглухо упрятаны в бронированные кожухи. Инструментов тут нет никаких, ни самой вшивой отвертки.

— Ну это мы еще посмотрим, — хищно усмехнулась Элия. — Я поговорю с твоей бабушкой. Или с О'Брайеном. Или еще с кем. Я скоро вернусь, а если нет, то позвоню.

— Вряд ли. Сам я отсюда звонить не могу, а насчет позвонить мне снаружи — не знаю, но очень сомневаюсь.

— Я скажу им, что никуда не пойду без… — Элия осеклась. — Милый, ведь ты же хочешь уйти со мной, правда?

Она еще сомневается. Седрик, успевший к этому времени придать себе мало-мальски благопристойный вид, крепко обнял Элию.

— Конечно же, хочу. Я пойду за тобой куда угодно. Ты только выбери мир — любой мир.

Прощание несколько затяну лось. Седрик настаивал, чтобы Элия — при крайней необходимости — уходила на Тибр без него, а он уж постарается пробиться туда своими силами. Элия непреклонно стояла на том, что никуда она без него не пойдет. Они чуть не вернулись в постель, чтобы обсудить альтернативу спокойно и не торопясь, однако вспомнили о другом важном вопросе — выпустит Система Элию или нет. Выпустила — Седрик с тоской смотрел, как невероятная, словно из сказки — или из сна — пришедшая принцесса исчезала в колодце спиралатора. Никто, наверное, не думал, что она его найдет, больше ее сюда не пустят. И он, и она это знали. Оставалось только вздохнуть и заняться прозой жизни. Подойдя к закусочному автомату, Седрик заказал апельсиновый сок и ореховые батончики. Не успел он дожевать последний батончик, как задребезжал коммуникатор; пришлось идти в поскучневшую с уходом Элии комнату и выяснять, кто же это там названивает.

Голографический Барни Багшо стягивал с себя красную форму институтского охранника. Вид у него был несколько ошалелый, скорее всего — от недосыпа.

— Я это, Шпрот, просто так, проверяю. Тебе как там, чего-нибудь не хватает?

— Свободы. Внятных объяснений. А еще хотелось бы, чтобы хоть один раз, для разнообразия, со мной обращались не как с куклой, а как с живым человеком, у которого есть чувства и желания.

— Да кто же этого не хочет, сынок, кто же этого не хочет.

— Сколько я тут буду торчать?

Лицо у Багшо осунулось, пошло какими-то пятнами, однако в бритве оно не нуждалось. Вот что значит старая закалка! Немец скинул наконец брюки и извлек откуда-то пурпурную, огромную, как парус, пижаму.

— Не знаю я, парень, мне же не докладывают. До вечера, наверное, вряд ли дольше, но это — моя догадка, не больше. Понимаю я, что тебе это влом, понимаю. Мне и самому такие штуки не нравятся, но приказ есть приказ, мне приказали — я должен выполнять.

— Должен? Исполнишь такой вот приказ — и сразу спокойнее на душе?

— 0-е-ей… — раздраженно поморщился Багшо. Он хотел сказать что-то еще, но вместо этого широко, до хруста в скулах, зевнул.

— Послушай, Шпрот, я валюсь с ног. Мне нужно лечь и поспать. Не помню, спал ли я за эту неделю хоть два часа подряд. Ты что, думаешь, я сделаю все, что мне скажут, не пытаясь понять смысл приказа? В эту историю вовлечена уйма людей, а не один только драгоценнейший Седрик Хаббард. Уйма, чуть не половина мира. К добру там или не к добру, но тебя выпустят уже сегодня. Наверное выпустят, точно я ничего не знаю. И здесь все-таки лучше, чем на Ниле.

— Лучше, — согласился Седрик. — Конечно, лучше. Надеюсь, что все будет быстро и безболезненно.

— Ты это о чем? — вскинул глаза Багшо.

— Ты вот сказал “к добру там или не к добру”. Не к добру — это значит отдать меня Уиллоби Хейстингзу, так ведь? Или это — к добру, а не к добру — уж и не знаю что?

— Шпрот, — обреченно вздохнул Багшо, — какого ты там еще хрена напридумывал?

— Не надо вешать мне лапшу, все ты прекрасно понимаешь. Почему он не знал, что у него есть внук? Да потому, что не было у него никакого внука, не было и нет. Я — его клонированная копия. Много лет тому назад он лишился ног, и вот, пожалуйста, замена готова. Не какие-нибудь там серийные ноги, а по индивидуальному заказу.

— Ну, ты… — Багшо помотал своей массивной башкой, словно желая стряхнуть с нее паутину и сухие листья. Или ту, самую лапшу. — Короче говоря — нет! В такое говно я бы не полез ни за какие деньги. Не трудно видеть.., ладно, поверь мне на слово. Никакая ты не копия Хейстингза.

— А Система говорит — копия.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Ты бы, — насмешливо подмигнул Багшо, — попросил ее объяснить, откуда у тебя такие уши. Ладно, я сплю. Спокойной ночи.

Экран померк, не дав Седрику возможности спросить, как там Элия, на свободе она или тоже в тюрьме.

Вне себя от ярости, он снова попросил Систему провести сравнительный анализ ДНК и снова узнал, что ДНК Седрика Диксона Хаббарда и Уиллоби Хейстингза совпадают с точностью до третьего знака после запятой. А тут уж и дураку ясно — никакие две вещи не бывают тождественными, вещь тождественна только себе самой. Ну конечно же, лаборанты могли добавить одно-другое усовершенствование. Рост объясняется очень просто, здесь все зависит от питания в детстве, а развесистые, как лопухи, уши Хейстингза — последствие какой-нибудь там родовой травмы. Или еще чего. Основное не вызывает сомнений: Седрик — клонированная копия, несуществующая личность, никто! Он вернулся в холл и начал бегать. Тесное помещение плохо подходило на роль спортивного зала, после одного-двух кругов начинала кружиться голова и приходилось менять направление, однако Седрик чувствовал необходимость разрядиться, израсходовать выплеснувшийся в кровь адреналин. Он бегал и бегал, пока не покрылся с ног до головы потом, пока сердце не начало выламываться из груди, пока бешено кружащиеся стены зала не перекосились и не поплыли куда-то в сторону, и тогда он остановился и упал на пол, а стены все кружились и кружились.

Седрик провел в этой тюрьме всю вторую половину вчерашнего дня и теперь хотел одного — если они и вправду хотят разрезать его на куски, пускай не тянут кота за хвост, начинают поскорее. Входящие звонки заблокированы — иначе Элия давно бы позвонила. Седрик не мог ни с кем поговорить, не мог никуда уйти, а заняться чем-то было необходимо — для того хотя бы, чтобы не лезли в голову неприятные мысли. К счастью, Система продолжала его слушаться — во всем, что не касалось спиралатора и звонков наружу. В архиве имелись все когда-либо созданные телевизионные постановки — в полных, оригинальных вариантах. Какие-нибудь три дня назад Седрик с радостью ухватился бы за возможность посмотреть некоторые из них — в Мидоудейле все показывали в сильно цензурованном виде, — но сейчас подобные вещи его не интересовали.

Седрик ознакомился с материалами по доступным мирам второго класса — и быстро утонул в непонятной научной терминологии. Тогда он попросил Систему изложить вкратце, понятным языком, что она думает об этих мирах, и с удовлетворением выяснил, что интуиция Элии ни разу не дала сбоя. Биосфера Ориноко изобиловала некими до сих пор еще не идентифицированными канцерогенами, в то время как на Кинто основу жизни составляли не белки, а экзотические — и очень ядовитые — полимеры, построенные не из аминокислот, а из совсем иных химических кирпичиков. На Рейне — это Седрик уже знал — все биохимические спирали закручены не в ту сторону. Аск оставался неизвестной величиной. Окончательные данные по Тибру поступят завтра, после возвращения экспедиции, пока же самый подробный анализ донесений робби не выявил ничего подозрительного. По успели уже вычеркнуть из списка — слишком короткие окна, этот мир скоро закроется. Оставался Саскачеван, чуть было не убивший Элию. Ничего удивительного, что принцесса имела на этот мир крупный зуб, однако абсолютно беспристрастная Система также была о нем не слишком высокого мнения. Роботы обнаружили на Саскачеване крайне необычные изотопные соотношения и высокий радиационный фон. Трудно сказать, локальные это эффекты или общепланетные, но все необычное вызывает подозрение.

Так что наиболее подходящим кандидатом оставался Тибр. В файле имелись снимки планеты с орбиты, сделанные одной из ракет и переданные на Землю за несколько секунд до схлопывания окна. Голубой и коричневый, с белой ватой облаков, Тибр очень напоминал Землю — при другом, конечно же, распределении цветовых пятен; Седрик потратил больше часа, давая имена океанам, и континентам, и горным хребтам.

Покончив с планетологией, он переключился на криминалистику. Неожиданно оказалось, что материалы по нильской трагедии не заблокированы — как то утверждал Фиш, — а только недоступны для рангов ниже первого; Седрик изучил их все — и сцены, показанные по телевидению Пандорой Экклес, и остальные, ей недоступные. Наблюдая кровавые подробности убийств, он едва сдержал рвоту. Затем обезумевшая Адель Джилл надела скафандр и ринулась — позабыв о шлеме — в преисподнюю Нила…

Вранье! То, что Седрик говорил по телевизору, оказалось враньем. Адель Джилл нигде не рылась, не искала никаких ловушек. Она покидала СОРТ с пустыми руками.

Фиш солгал Седрику, Седрик сообщил эту ложь всему миру — чтобы заманить в ловушку настоящего убийцу.

Сцену возвращения СОРТа Седрик прокрутил несколько раз. Он увидел, как орет и мечется Девлин. Он увидел, как группа разведчиков, возглавляемая Девлином, проникла внутрь машины, как Девлин обнаружил обезображенные трупы. Странно, но Седрик не очень удивился, когда всемирно знаменитый покоритель дальних миров приказал своим спутникам выносить погибших, убедился, что все при деле, — и тут же нырнул в один из жилых отсеков. Весь, за исключением двери, отсек находился вне поля зрения камер, но было нетрудно догадаться, чем именно занимался там Девлин. Судя по всему, он не нашел нужного предмета, кто-то обнаружил этот предмет позднее.

Было непонятно, с чего бы это человеку убивать своих собственных подчиненных, зато теперь стало понятно, почему Гранта Девлина оставили на Ниле.

Окно на Аск открылось в пятнадцать часов шестнадцать минут. Седрик внимательно следил за действиями разведчиков и за информацией, поступающей от роботов. Все закончилось очень быстро, Аск вращался вокруг двойной звезды — обстоятельство, не замеченное при первом, скоротечном контакте. Случай уникальный — чаще всего двойные звезды не имеют планет, тем более планет второго класса, однако ученые Института исследовали теоретически даже такую почти невозможную ситуацию. Вывод оказался однозначным: нерегулярные вариации освещенности создадут крайне неблагоприятные условия как для людей, так и для домашних животных. Двойные звезды не представляют никакого практического интереса, а значит — Аск можно вычеркнуть.

Зато Седрик сумел перехватить разговор в центре управления и услышал голос Элии. Было очень приятно узнать, что хоть с ней ничего не случилось.

После ленча он прилег на минуту отдохнуть, неожиданно для себя уснул и проснулся от звонка коммуникатора, злой и недовольный. Голова была ватная, во рту — словно табун ночевал.

— Чего? Э-э-э.., повтори.

— Сообщение заместителю директора Седрику Хаббарду от… — гнусаво забубнила Система.

— Принимаю.

Ледяные глаза, чопорная осанка — бабушка не претерпела никаких изменений. Да и с чего бы ей? Она сидела на дальней стороне своего знаменитого стола, отделенная от Седрика необъятным простором полированного дерева. В чем-то это сильно смахивало на оборону, бабушка словно старалась держаться от него подальше. Глупости, ну чего ей, спрашивается, бояться? Он же и не проснулся еще толком, ничего не соображает, мысли в голове путаются.

— Добрый день, Седрик.

— Добрый?

Седрик сел на кровати, скинул ноги на пол. Бабушка посмотрела на него точно с таким же усталым раздражением, что и Багшо — утром.

— Да прекрати ты наконец валять дурака. Прямо сейчас, в настоящий момент, я сражаюсь на нескольких фронтах, сражаюсь не на жизнь, а на смерть. Некогда мне выслушивать детские истерики.

— Ты хотела выяснить, не слюнтяй ли я. Подвергла меня испытанию. Оказалось, не слюнтяй, но ты продолжаешь обращаться со мной как с лабораторным кроликом. И никакая это не детская истерика.

— Истерика, истерика, уж я-то в таких делах понимаю.

Бабушка замолкла, начала массировать кожу вокруг глаз, и вдруг стало видно, что она очень устала, устала не меньше, а может, и больше, чем Багшо. А ведь прежде она казалась неуязвимой, лишенной каких бы то ни было человеческих слабостей. Седрик воспользовался паузой, чтобы зевнуть, потянуться, почистить языком отвратительно пахнущее небо и сглотнуть. Нельзя все-таки спать днем, ходишь потом как пыльным мешком стукнутый.

Бабушка пару раз моргнула, скорее всего — чтобы сфокусировать глаза.

— Чего ты хочешь?

— Чего я.., я хочу на Тибр, вместе с Элией. В левом уголке бабушкиных губ возникла легкая, еле заметная тень улыбки.

— И кто же это кого соблазнил? Кто это у нас такой шустрый?

— Не твое дело.

— Мамочки! — Белоснежные брови насмешливо приподнялись. — Да какие же мы стали независимые и нахальные! Так вот слушай. За последние двадцать лет я инвестировала в тебя почти полмиллиона гекто. Неужели тебе кажется, что за последние три дня эти капиталовложения полностью окупились?

Ну и как прикажете отвечать на подобный вопрос?

— И сколько же там осталось на счете? — поинтересовался Седрик.

— Вот это уже деловой разговор, — кивнула Агнес. — Осталось совсем немного: сегодня я хотела бы еще раз воспользоваться твоими услугами. Дальше ты абсолютно свободен — я, во всяком случае, не буду накладывать на тебя никаких ограничений.

— А кто будет?

Еще три дня назад Седрик и помыслить бы не мог о таком тоне в разговоре с бабушкой.

— Ты неверно меня понимаешь. — Бабушка посмотрела на него с нескрываемой тоской, как на какую-нибудь невероятно скучную служебную бумагу. — Я имела в виду, что не стану тебе мешать, буде ты решишь присоединиться к принцессе.

— А что это за услуги? — хмуро спросил Седрик. — Очередное убийство?

— Я бы предпочла, чтобы ты воздержался от идиотских шуточек.

Бабушка замолкла, словно ожидая, что Седрик извинится. На вопрос она так и не ответила.

— Расскажи мне все-таки, в чем там дело, — упрямо мотнул головой Седрик. — Какие же это такие услуги ценой в полмиллиона гекто?

— Ты сопроводишь меня на некую встречу. Говорить ничего не надо — сиди с умным видом и молчи. Ну так что, справишься?

— И это все?

Слишком уж как-то легко и просто. А потом и охнуть не успеешь, как окажешься в очередной львиной клетке. Или в яме с гадюками.

— И это все. Мне нужен свидетель. Никаких репортеров не будет — просто частная встреча с двумя людьми. Частная и секретная.

— Ясное дело.

— И почему же это оно такое ясное? — нахмурилась Агнес Хаббард.

— Потому что я — никто, меня нет на свете.

— А, понятно. Принцессиных разговорчиков наслушался, чужие слова повторяешь.

В голове все та же вата, во рту все тот же помоечный вкус; Седрик сидел на краешке кровати, шевелил пальцами ног и пытался думать. Нет, куда ни кинь, получается сплошная бессмыслица.

— Я — никто. Ты должна отослать меня вместе с Элией, или убить, или посадить до смерти под замок — или вернуть на Землю Девлина и Экклес. Я видел, как вы их убили, — ну какой же из меня после этого свидетель? Ну увижу я что-то, услышу , — а кому ты сможешь меня предъявить?

Бабушка прикрыла рот ладонью и зевнула.

— Вот сейчас я вижу, что ты весь в папашу, такой же упрямый осел. Да, конечно, никакой свидетель мне не нужен, просто я не хотела терять время на объяснения. Ладно, постараюсь покороче. Серьезные люди почти никогда не встречаются лично — слишком большой риск. Но предстоящие переговоры настолько секретны, настолько важны, что эти двое согласились приехать в Кейнсвилл. Они не доверяют мне, я тоже не доверяю им. Я старая и слабая женщина. Эти мужчины гораздо моложе меня. Мне нужен телохранитель.

Телохранитель? Седрик собирался фыркнуть что-нибудь скептическое, но тут же осекся. Все это настолько бессмысленно, что может даже быть правдой. Захоти бабушка соврать, она бы придумала что-нибудь получше.

— Но почему я? Багшо в два раза тяжелее меня, а боевых приемов он знает в миллион раз больше.

— Совершенно верно, — раздраженно кивнула бабушка (ну как можно не понимать таких простых вещей!). — Именно поэтому они не согласятся доверять ему. Стороны должны иметь примерно равную силу. И ты себя недооцениваешь. Я видела результаты обследований, ты значительно сильнее, чем могло бы показаться. Эти люди — не профессионалы и уже не молоды, в случае чего ты прекрасно удержишь их до прибытия помощи. Кроме того, наши переговоры должны остаться в тайне.

Но почему не доктор Фиш?

— Ты отводишь мне роль придворного шута?

— Придворного шута? — Бабушка закинула голову и громко расхохоталась; прежде Седрик даже не представлял себе, что она умеет смеяться. — Прекрасно сказано, прекрасно! Знаешь, Седрик, странная она у тебя какая-то, эта твоя неопытность и невинность. Даже я тебя недооцениваю, раз за разом. Вот и они недооценят.

— Как Пандора? — горько усмехнулся Седрик. — А ее-то за что? За то, что она поливала тебя в этом специальном выпуске и…

Бабушка опустила глаза. Не от смущения, конечно, — Седрик догадывался, что она просто читает на своем коммуникаторе невидимую ему бегущую строку.

— Знал бы ты только, какие серьезные люди вынуждены по твоей милости ждать. — Сообщение, по всей видимости, кончилось. — Девлин в нашей беседе не упоминался; будем считать, что здесь ты разобрался своими силами. Так что же, — нетерпеливо вздохнула бабушка, — значит, тебя беспокоит судьба Пандоры Экклес?

— Я беспокоюсь за них обоих.

— Мало-помалу ты привыкнешь жить с чувством вины. Придется. Ладно, объясню тебе вкратце. Только учти, Седрик, что я не привыкла подыскивать своим поступкам оправдания.

А жаль, вертелось у Седрика на языке, могла бы и научиться.

Бабушка оперлась локтями о стол, словно готовясь прочитать длинное поучение.

— Во-первых, как тебе прекрасно известно, она клонировала себя. Она вырастила свою копию, а затем собрала урожай. Лично я воспринимаю такой поступок как неописуемо отвратительное убийство с заранее обдуманным намерением.

Ты не суд, хотелось сказать Седрику, ты не имеешь права выносить приговор, тем более — смертный. Не суд, но — может быть — правосудие, справедливость? Багшо говорит, что суд давно превратился в фикцию, его задушили юристы. Седрик молчал и смотрел в опасно поблескивающие глаза Агнес Хаббард.

— Во-вторых — нет, я не убиваю репортеров, показывающих Институт в неблагоприятном свете. Хотя соблазн такой возникал не раз и не два.

Бабушкина шутка заставила Седрика неуютно поежиться.

— Но люди склонны к суевериям. Давно уже замечено, что лучше не говорить об Институте плохо, это приносит несчастье. Пандора — далеко не первая, в воздухе витают подозрения — абсолютно, замечу, беспочвенные. Уничтожив Пандору из-за такого пустяка, как этот специальный выпуск, я пала бы ниже ее самой, но в действительности моя совесть чиста.

Седрик молчал. Если личная неприязнь здесь совсем ни при чем, зачем объяснять это так долго и с такими подробностями? А если дело совсем в другом, так в чем же именно?

Его молчание заметно раздражало бабушку.

— Так вот, во-вторых… — Она обреченно вздохнула. — И чего это, спрашивается, я гроблю на тебя столько времени? Во-вторых, смерть Пандоры — это цена, запрошенная Франклином Фрэзером за продолжение сотрудничества.

— Что-о?!

— Ох, Седрик, Седрик! — печально покачала головой Агнес Хаббард. — Мир устроен значительно сложнее, чем могло бы показаться, глядя из Мидоудейла. Ты уже знаешь главный наш секрет — что мы находим миры первого класса и заселяем их людьми. Если с Тибром все будет в порядке, он станет тринадцатым. К настоящему моменту мы переселили около трехсот тысяч. Не так уж и много, если подумать о сотнях миллионов, прозябающих в лагерях для беженцев, вспомнить об эпидемиях и потопах, но даже это стоило нечеловеческих усилий. Это, Седрик, главная работа моей жизни. И работа эта заметно увеличивает шансы на выживание человечества.

Агнес Хаббард отодвинулась от стола и скрестила руки на груди.

И Седрик, конечно же, задал именно те вопросы, которых она ожидала:

— Почему именно ты? Почему все это хранится в тайне? Кто ты такая, чтобы изображать из себя Господа Всевышнего?

Бабушка одобрительно кивнула, однако заговорила совсем о другом:

— Ты знаешь, как это делается? Каждый мир, попавший в список кандидатов, проходит скрупулезнейшую проверку. Прежде мы ограничивались научными методами, но после истории с Дубом заселяются только миры, одобренные кем-либо из банзаракских ясновидящих. Не знаю уж, на чем там основана их интуиция, но не было еще ни одного случая, чтобы она противоречила нашим конечным выводам. И — заметь это, Седрик — мы не продаем билеты за деньги, богатые не имеют никаких преимуществ, скорее уж наоборот.

А ведь бабушка хочет, чтобы я ее похвалил, подумал Седрик. На какое-то мгновение в ледяных глазах вспыхнула просьба, почти мольба. Или ему только показалось? Чушь, нельзя поддаваться на эти дешевые уловки.

— Наши колонисты неизменно набираются в лагерях, из несчастных, утративших всякие надежды людей. Мы снабжаем их всем необходимым для обустройства в новом мире. Возможно, ты считаешь меня злой, отвратительной старухой, но здесь мне стыдиться нечего.

— Но почему ты, почему именно ты-? По какому праву именно ты выбираешь, кто будет жить, а кто умрет?

— Ты что, действительно такой дурачок или только притворяешься? — Агнес Хаббард раздраженно побарабанила пальцами по сверкающей поверхности стола. — Ты можешь себе представить, что произойдет, если это дело попадет в грязные лапы политиков? Наш аэропорт будет работать круглый год, двадцать четыре часа в сутки, беженцы будут маршировать через трансмензор сомкнутым строем, по пятьдесят голов в шеренге.

Да, вот это можно представить.

— Куда?

— А Бог его знает куда. Миров второго класса — их же как грязи. Да и беженцев — тоже. Беженцы — главная головная боль каждого правительства, каждого политикана. Возможность избавиться от них без неприятных последствий, без малейшей угрозы для себя — такого искушения не выдержит никто из власть имущих, и это отбросит человечество на сотню лет назад, к нацистским лагерям смерти, только в еще худшем варианте: на медленную, мучительную смерть будут обречены не миллионы людей, а десятки, сотни миллионов.

От сдержанности, обычной для Агнес Хаббард, не осталось и следа. Седрик никогда еще не слышал, чтобы бабушка говорила с такой силой и страстью. Ведь она не притворяется, она во все это верит.

— А лучшие из новых миров, жемчужины, те, которые мы относим к первому классу, достанутся представителям элиты — и, вполне возможно, их клонированным двойникам. Эта публика распространит свои гены по всей Вселенной, по всем пригодным для жизни мирам. Крестьян же будут выбрасывать на планеты второго класса, как мусор на помойку. В этом нет ни малейших сомнений, я же знаю, как устроены их тупые, эгоистичные головы! Земля опасно больна, однако она все еще пригодна для жизни. Едва пригодна — но пригодна. Банзаракская интуиция утверждает, что наша планета все еще лучше подавляющего большинства обнаруженных нами миров. И только двенадцать, за долгие тридцать лет…

— В том числе Дуб.

— Нет, конечно. — Тонкие губы болезненно передернулись. — Так что получается одиннадцать. Вот видишь, при всех наших стараниях по крайней мере одна из колонизации была осуществлена ошибочно.

Пауза продолжалась нестерпимо долго — наверное, несколько секунд. Седрик чувствовал себя слишком молодым и несмышленым, чтобы спорить. Он мрачно созерцал свои сцепленные на коленях руки и ковырял мозоль. В нем крепла неприятная уверенность, что бабушка снова сделает его как маленького.

— Вот почему нам нужен Франклин Фрэзер, — продолжила она. — Теперь, когда мы набрались опыта, переселения проходят быстро и гладко, но гораздо труднее хранить эти операции в тайне. К счастью, во многих ключевых точках находятся наши сторонники.

— Шпионы? Нет, скорее уж агенты. И вы что же, расплачиваетесь с ними убийствами?

— Когда чем. Обычно — деньгами. Некоторые, как тот же Фрэзер, просят нас об услугах. Некоторые работают бескорыстно, из согласия с нашей политикой. Довольно многих интересует бессмертие.

Седрик недоуменно вскинул голову и встретил насмешливую улыбку бабушки.

— Инстинкт продления рода очень силен — как ты, внучек, и сам понимаешь, — а я предлагаю им шанс распространить свое потомство по всей вселенной. Непреодолимый соблазн, идеальная взятка. Ну и для нас тоже определенная польза — мы получаем для своих поселений ценный племенной материал.

— Клонирование?

— Иногда. А что, собственно, плохого в клонировании, если относиться потом к копиям как к людям?

— Так что, ты все-таки торгуешь билетами?

— В некотором смысле — да. При необходимости. И убиваю — при необходимости. А также шантажирую, обманываю и принуждаю силой. Посредством чего я колонизовала одиннадцать миров; мое имя будут чтить там и через тысячу лет.

Приходилось соглашаться, несмотря на все прошлые обиды, — разве устоишь перед таким напором, перед такой убежденностью?

— А если я откажусь?

— Не надо. И спрашивать, что тогда будет, — тоже не надо.

— Ладно, — пожал плечами Седрик. — И что же я должен делать?

Тонкие бледные губы изогнулись в удовлетворенной улыбке.

— Займись своей внешностью, ты должен выглядеть пореспектабельнее. Времени еще много — встреча состоится в полночь или даже позже.

— А потом?

— Просто держись рядом со мной. Веди себя естественно, но ничего не говори, разве что я задам тебе какой-нибудь вопрос.

— И я смогу уйти на Тибр с Элией?

— А ты уверен, что она тебя хочет? — еще шире улыбнулась бабушка. — А вдруг все это так, мимолетное увлечение? Даже не увлечение, а развлечение. Как бы там ни было, если ты решишь уйти на Тибр — милости просим, никто тебе мешать не будет. Конец связи.

Никто тебе мешать не будет… И снова в ответе какая-то неопределенность. Спросить бы напрямую, да некого. Седрик не мог отделаться от впечатления, что бабушка на мгновение показала ему дерево, но утаила лес.

Он сидел и думал, и ковырял мозоль, пока не раскровянил палец. Он перебрал все свои беды, одну за одной, — список получился удручающе длинным. Были у Седрика и преимущества, числом два: любовь Элии и услужливость Системы — эта последняя все еще выполняла почти любые его команды.

— Я хочу ввести ключевые коды.

— Уточните, будут это коды с активацией по вашему голосу или они предназначены для общего употребления.

— Активация по голосу.

— Продолжайте.

— Если для выполнения указаний, сопровождаемых этими кодами, потребуется преодоление запрета, считай, что соответствующая команда получена, однако не предпринимай никаких действий до полной активации. Понятно?

— Понятно.

— Первое кодовое слово. Паломино…