Страна Свободных Джиннов (СИ)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ: НОЧНОЙ ПОЗОР

Было у Хомы одно увлечение, о котором не знал никто. Друзей у парня было мало, один приятель институтский да еще коллега по охранному агентству. И все. Но даже они не знали о странном хобби Хомы. Он любил рисовать! Не умел, но очень любил. Рисовал, как ребенок, деревья, домики и синих котов по соседству с обглоданными рыбьими скелетами. И как это Халимар узнала о его увлечении? «Хочешь, твои картины назовут гениальными?» Хотел, еще как хотел! Только без колдовства! И вот Хома в свои двадцать пять лет идет в детскую школу искусств.

Учительница живописи как-то странно посмотрела на него, когда он объяснил суть проблемы.

— Вы хотите научиться рисовать? А не поздновато ли в вашем возрасте? — спросила она.

— Учиться никогда не поздно, — выпалил Хома известную чуть ли не с пеленок фразу.

— Да, когда дело касается любого другого предмета. Но живопись! К нам дети приходят еще в дошкольном возрасте. И думаете, многие из них становятся художниками? Боюсь, я не смогу вас ничему научить.

Хома вернулся домой в очень плохом настроении. Он так долго решался кому-то открыться, а ему отказали. Можно сказать, подрезали крылья. Загубили мечту на корню. Убили в зародыше.

Халимар сама выпорхнула из бутылки. Села прямо на стол, когда Хома поставил на него тарелку с вермишелью быстрого приготовления.

— Давай ее проучим! — предложила она без предисловия.

— Кого? — удивился Хома.

Он уже привык к постоянному присутствию в его квартире Халимар, но иногда она появлялась так неожиданно!

— Учительницу, — объяснила Халимар.

— А ты уже все знаешь, — сказал Хома, совсем не удивившись.

— Конечно. И даже знаю, что она не права. Научиться живописи можно в любом возрасте. Хочешь, я сама буду тебя учить?

— Ты не понимаешь! Мне важно, чтобы я сам создавал свои картины, безо всякого колдовства.

— Ну, и создавай себе сам, безо всякого колдовства! А я буду тебя учить. Ты не знал, что я учитель живописи? Хочешь, я тебе диплом покажу, если ты мне не веришь?

И она достала из-под блузки свернутый в трубочку лист бумаги. Развернула и протянула Хоме. На листе черным по белому было написано; «Диплом выдан Халимар о том, что она является самым лучшим учителем живописи». На дипломе не было ни номера, ни даты, ни подписи, ни печати.

— Липовый твой дипломчик! За глупца меня держишь?

— Ну, липовый. Не прошло, и не надо. Но я научу тебя рисовать! Спорим на желание. Если ты научишься рисовать, ты должен будешь исполнить мое желание. А если не научишься, тогда твое желание исполню я. Идет?

— Хорошо. Я согласен. Как будто у меня есть выбор, — уныло согласился Хома.

— Выбор есть всегда! Выбери себе любимый цвет. Синий. Спорим, ты выберешь синий!

— Да, не трудно догадаться. У меня почти вся одежда синего цвета.

— Синий — это вечер, сумерки, загадочность. Синие коты — это сумеречно-вечерние загадочные коты. А что ты еще умеешь рисовать?

— Я люблю рисовать дома. Вернее, домики. Но я рисую их не лучше, чем это делают дети в детском саду.

— А лучше и не надо! Нарисуй такой примитивный, как будто увиденный детскими глазами, домик. Освети окна ярким электрическим светом. Поставь сверху дымоход или спутниковую антенну. А на крышу посади кота. Или еще лучше: парочку влюбленных котов. Пусть себе сидят, обнявшись, и любуются звездами. Все так просто и примитивно, а какой глубокий смысл!

— Да, — хмыкнул Хома, — очень глубокий смысл: влюбленные коты!

— А что еще имеет смысл, кроме любви?

— Я не стал бы так категорично утверждать! Есть вещи важнее, чем любовь, — уверенно сказал Хома.

— Назови хоть одну! — потребовала Халимар.

— Искусство, — уже не так уверенно сказал Хома после десятиминутного молчания.

— Искусство? Так бегом хватай кисть! Создавай! Твори!

Хома послушно взял кисть, обмакнул ее в фиолетовую краску и нарисовал … кота. Вернее, не совсем кота, а только схему. Как рисуют дети: картофелина, кружок, ушки, усики, ротик, лапки и хвост трубой.

— Ого! Ты делаешь успехи! А теперь сделай так, чтобы он у тебя сидел на крыше. Добавь ему подружку — и картина обретет смысл!

После трехчасовой возни и испорченных четырех листов, у Хомы получилась первая в его жизни картина. На крыше фиолетового дома с ярко освещенными электричеством окнами сидели, обнявшись, кот и кошка и любовались апельсиновой луной.

— Какая чудесная ночная картина! — воскликнула Халимар.

— Это не картина. Это мой позор. Ночной позор, — сказал Хома.

— Прекрасное название для картины! Теперь осталось создать еще дневной позор, сумеречный позор — и я пойду продавать твои картины. Они будут иметь грандиозный успех!

— Ты шутишь?

— Какие шутки? Есть вещи, о которых шутить нельзя. К таким вещам я отношу твои картины в первую очередь.

Хома усердно трудился, а Халимар служила ему музой. Она восхищалась его талантом, хвалила его работу, как могла. И уже почти ночью все три картины Хомы были готовы. Ярко-оранжевый дневной позор, синий — сумеречный и фиолетовый ночной. На всех трех картинах была все та же счастливая парочка котов и все та же гостеприимно приютившая их крыша многоэтажного дома со спутниковой антенной.

— А название корректное? Все-таки позор!

— Ну и что? Позор — это не ругательство. В одном родственном твоему родному языке слово позор означает «внимание, смотри». Или что-то в этом роде! Так что буквально это название может означать: «Обратите внимание на влюбленных котов днем, ночью и в сумерки!» Это же прекрасно! Это призыв к любви, милосердию и так далее, и тому подобное!

— По-моему, здорово ты придумала, Халимар.

— А я вообще гениальная девушка, — скромно согласилась Халимар. — Завтра же иду в горсад продавать твои картины!

— А мне даже как-то жаль с ними расставаться!

— Не бойся! Ты себе еще такие нарисуешь! — убедительно сказала муза.

На следующий день Халимар продавала картины в горсаду. Она сразу же заметила знакомого джинна. Он был с толстячком, а толстячок отошел от него, чтобы купить мороженое малышке.

— Что, добрячку служишь? — спросила Халимар знакомого джинна.

— Добрячку? — рассмеялся джин по имени Ибрагим. — Этот добрячок бросил жену, пятилетнюю дочь и ушел к другой женщине. Это он по воскресеньям из себя хорошего отца изображает. Вот мороженое купил!

Добрячок с дочерью подошли к Халимар и стоявшему рядом с ней джинну.

— Папа! Папа! Я хочу такого котика! — восторженно воскликнула девочка, увидев картины Хомы.

— Я покупаю все! — сказал добрячок.

— А зачем вам все? — удивилась Халимар. — Купите дочери одну, другие она сама нарисует не хуже.

— Нет! Сказал, все, значит, все! Одну дочка заберет домой, а две у меня будут висеть. Когда она ко мне в гости придет, смотреть будет.

— Все так все. Я скорее домой пойду, — согласилась Халимар.

— Это ваши картины? — спросил добрячок.

— Нет, я их только продаю. Фамилия художника есть в нижнем углу, если вам интересно.

Халимар распрощалась с картинами и направилась домой. Она очень выгодно продала творения Хомы. Теперь можно готовить следующие для продажи. Казалось, надо было радоваться. Но Халимар что-то тревожно стало на душе. Ибрагим! Черный джинн, который вот уже пару веков преследует ее повсюду. Ибрагим давно уже намекал ей, что хотел бы вернуться вместе с ней в Страну Свободных Джиннов. А это может означать только одно — брак. Что может быть ужаснее брака черного джинна с белым джинном? Это же вечные скандалы, ссоры, выяснения отношений, ревность. Причем, вечные — в самом прямом смысле этого слова. Ведь джинны живут всегда. Конечно, бывало, что черный и белый джинн влюблялись друг в друга, но не всегда это приводило к чему-нибудь хорошему.

Халимар знала, что Ибрагим уже давно положил на нее глаз. Этот удивительно красивый, высокий, стройный брюнет был злым, жестоким и мстительным. Ему нельзя было просто так отказать.

«Ах! Если бы у меня уже был жених, какой-то сильный белый джинн, все было бы намного проще. Тогда бы Ибрагим сам оставил меня в покое».

Когда до возвращения в Страну Свободных Джиннов оставалась еще несколько десятилетий, Халимар не очень волновалась. Но сейчас, когда возвращение так близко! К тому же, папа Халимар не считал цвет джинна препятствием к вступлению в брак. Он, как и все белые джинны, был за свободу выбора в любви. Папе нравился Ибрагим, он вырос по соседству. А Халимар… А Халимар нравился Хома. Еще никто и никогда не нравился ей так сильно, как этот вечно недовольный, ворчливый и не очень уверенный в себе юноша.

— Халимар! Неужели кто-то купил мою мазню? — удивился Хома, увидев, что девушка вернулась без картин.

— Хома! Люди в восторге от твоих картин! Теперь ты не должен сидеть, сложа руки. Твои картины разлетелись за две секунды! У меня чуть руки не оторвали!

— Значит, теперь у нас будут деньги? — обрадовался Хома. — И мы с тобой сможем переехать из этой дыры в нормальную квартиру в самом центре города?

— Да, сможем!

— И я смогу каждый вечер кормить тебя вкусным ужином вне дома?

— Да, Хома.

— И я смогу выбрать и купить для тебя самые красивые и модные платья?

— Конечно.

— И мы сможем купить себе автомобиль и больше никогда не ездить на троллейбусе?

— Безусловно!

— И еще мы сможем путешествовать! Мы купим билеты на самолет и полетим в Шотландию! Мне так понравилось наше путешествие, я хочу его повторить. А ты?

— И я.

— Халимар! А зачем нам билеты на самолет, если мы можем полететь в твоей туфле?

— Вот именно! Зачем?

— И ужинать в ресторане каждый вечер скучно! Правда?

— Ты прав, Хома.

— А к твоим нарядам я уже привык. Мне даже нравится, когда ты ходишь в прозрачных шароварах.

— А другая квартира нам и вовсе не нужна! — добавила Халимар. — Нам и здесь неплохо! Здесь только ванны не достает. Но это я могу немедленно исправить!

И в ту же секунду прямо посреди комнаты появилась ванна, наполненная ароматной водой с пеной. Посреди пены плавала маленькая резиновая уточка, с какими обычно купаются дети.

— Поплаваем? — предложила Халимар, и первая залезла в пену. Как была, в серебристой блузе и такого же цвета шароварах. Только ноги ей пришлось положить на край ванны, чтобы не намочить золотые туфельки. Хома тоже нырнул в пену. Но он все-таки снял с себя брюки и рубашку. Так все же удобнее.

Они сидели вдвоем в одной ванне и смотрели друг на друга. Долго сидели, но вода оставалась все такой же температуры, как была вначале.

— Халимар! Я не хочу переезжать отсюда. В этой комнатке я нашел тебя, здесь мы познакомились. Это самое лучшее место на земле, — сказал Хома.

— После Шотландии.

— Что, после Шотландии? — спросил Хома.

— Я согласна, что это самое лучшее место на земле, но только после Шотландии.

— Шутишь, как всегда.

— Нет, не шучу. Когда мы были в Шотландии, я вдруг поняла…

— Что?

— Да так, ничего. Много будешь знать, скоро состаришься, — сострила Халимар.

— Конечно! Тебе легко говорить об этом, ты сама никогда не состаришься.

Снова молчаливое долгое вглядывание друг в друга.

— Халимар! — сказал Хома. — А ты очень хочешь вернуться к себе?

— Куда?

— Ну, в твою страну. В Страну Свободных Джиннов, — объяснил Хома.

— Конечно, хочу. Все джинны этого хотят.

— А что тебя там ждет?

— Вечное счастье, что же еще может меня там ждать.

— Ты выйдешь замуж? — грустно спросил Хома.

— Естественно. Я выйду замуж и нарожаю с десяток маленьких джиннов. Буду воспитывать их, пока они не станут совершеннолетними. Затем отправлю их к людям и буду с нетерпением ждать их возвращения домой.

— Как это грустно, — заметил Хома.

— Что грустно? О чем ты говоришь, Хома? Ведь так приятно встречаться после разлуки! А если не разлучаться, тогда не будет встреч!

— Да я о другом, — уныло сказал Хома.

— Не грусти, Хома. Хочешь, я своего первенца назову твоим именем? Будет единственный в Стране Свободных Джиннов джинн Хома, — предложила Халимар.

— Ты все шутишь, а я серьезно.

— И я серьезно. Как захочу — так и назову. У нас свободная страна.

— А хочешь, я освобожу тебя прямо сейчас? — предложил Хома.

— Интересно! И как ты это сделаешь?

— Двадцать восемь поцелуев — и ты свободна!

— Ты с ума сошел! Как можно по таким пустякам использовать силу всемогущего джинна! Подумай! Ведь я могу абсолютно все! А ты ведешь речь о каких-то там поцелуях!

— А может быть, для меня нет ничего важнее твоих поцелуев, — тихо сказал Хома.

— Так «может быть» или «нет ничего важнее»? Давай уточним! — настаивала Халимар.

— Почему ты всегда смеешься надо мной? Тебе нравится мучить слабого человека?

— Ты можешь получить с моей помощью все в этом мире. Все, что здесь ценно: деньги, славу, признание, обожание, поклонение, любовь. Хочешь, я сделаю так, что девчонки побегут к тебе гурьбой, как в магазин модной одежды в дни предновогодних скидок?

Хома демонстративно игнорировал Халимар, насколько это возможно, когда сидишь в одной ванне.

— Хома! Ты что, обиделся? — ласково спросила Халимар. — Я согласна!

Она оттолкнулась от края ванны и оказалась в объятиях Хомы. Поцелуй был долгим и жарким. Он прерывался на мгновение только лишь для того, чтобы джинн и человек могли прошептать имена друг друга. Как будто хотели удостовериться, что происходящее сейчас с ними реально.

— Халимар, — шептал нежно Хома, упиваясь ароматом волос девушки.

— Хома, — шептала Халимар, обвивая руками в намокших рукавах плечи Хомы.

— Халимар…

— Хома…

Это продолжалось долго. Двое не замечали времени. Казалось, оно сейчас просто перестало существовать для них. Как в Стране Свободных Джиннов.

Наконец Халимар опомнилась.

— Я списываю с тебя одно желание! И не вздумай остальные двадцать семь истратить так же глупо! Это просто какое-то безумие!

Она вылезла из ванны, мгновенно сменила одежду на сухую и стала маленькой. Сердито зашагала к зеленому флакону.

— Даже не думай! — крикнула она, не уточнив, что именно он не должен думать.

Хома взял флакон с Халимар, долго пытался выманить девушку оттуда. Но она затаилась, как мышь. Хома тер буквы на флаконе, обцеловывал его со всех сторон, просил, умолял, звал.

— Халимар! Выходи, Халимар!

Но она оглохла, ослепла и онемела одновременно. Так Хома и уснул, держа флакон в руке и прижимаясь к нему губами.