Страна Свободных Джиннов (СИ)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ: ОСУЖДЕНИЕ ИБРАГИМА

Родня Инны откликнулась сама. Внезапно Хоме позвонили родители девушки.

— Хома! Инна у тебя? — спросил отец. — Как мужчина мужчине скажи: вы с ней живете?

— Как мужчина мужчине говорю: не живем. Мы вообще уже не встречаемся. И сейчас ее у меня нет. Ищите в другом месте.

— Хома! — закричала трубка голосом несостоявшейся тещи. — Помоги, Хома! Инна пропала! Мы уже всех ее знакомых обзвонили, никто ничего не знает. Такое горе! А тут еще бабушка умирает, а ведь ей всего только шестьдесят семь лет!

— Если я что-то узнаю об Инне, сразу вам позвоню, — пообещал Хома.

Хома только взглянул на Халимар, и она уже знала все. Ей не надо было ничего рассказывать, потому что она прочла все, что творилось в душе парня.

— Это я виновата, прости, — тихо сказала она.

— Что ты сделала с ней? Что ты сделала с ней? — набросился Хома на Халимар.

— Ничего. Ты любишь ее? — спросила печально.

— Да! Я люблю ее! И немедленно верни ее родителям! Забирай хоть все свои паршивые желания, но девчонку верни родителям! Родители волнуются, переживают, а у них еще и бабушка умирает!

— Только вот этого не надо! Бабушка не умирает, бабушка ребеночка ждет, — объяснила Халимар.

— Какого ребеночка? — выпятил глаза Хома.

— Сыночка. Инна захотела, чтобы у нее дядя был. А что мне оставалось делать? У нее только одна бабушка. Разве я виновата, что ей шестьдесят семь лет? Что я, по-твоему, сама ей дядю родить должна? — обиделась Халимар.

— Ну, ты даешь! Ей же шестьдесят семь лет!

— Ну, и что? Если бы ты знал, сколько лет мне! А у меня еще ни одного ребенка нет. И вообще, я еще не замужем. Только целуюсь с тобой, и все.

— Ладно! Бабушка не умирает, это уже хорошо. Поверить не могу, что ты такое натворила, — засмеялся Хома. — Хотя от тебя можно ждать, чего угодно. А Инну верни родителям.

Заметив печальный взгляд Халимар, Хома добавил:

— Да не люблю я ее! Просто забыть не могу. И не хочу, чтобы с ней что-то случилось.

— Любишь! Любишь! Я часто читаю это в твоих мыслях, — расплакалась Халимар. — Любишь ее, а целуешься со мной! А когда меня целуешь, ты ее вспоминаешь. Я знаю, я же джинн, я твои мысли могу читать.

— А если ты такая умная, то прочти и эту мою мысль: «Тебе хотелось бы, чтобы я целовал Инну, а думал о тебе?»

— Нет! Не хотелось бы!

— Тогда я лучше буду целовать тебя и вспоминать Инну! Хотя я уже забыл о ней! Не могу понять, где ты отыскиваешь эти мои старые мысли? Поверь, я совсем не думаю о ней, когда целую тебя! У тебя просто бред ревности!

— Думаешь! Думаешь! — плакала Халимар.

— Буду думать, пока ты не вернешь ее родителям, — твердо сказал Хома.

— Я не могу! — воскликнула сквозь слезы Халимар.

— Почему? — насторожился Хома. — Ты ее … убила?!

— Как тебе в голову могла прийти такая глупость? Джинны не убивают людей. Основная заповедь джиннов — «не убий человека». За убийство человека джинн может поплатиться золотыми туфельками.

— Ну, и законы у вас! Туфли за жизнь человека! Хоть и золотые, но это же всего лишь туфли. Да, жестокий вы народ! — возмущался Хома.

— Я не могу вернуть твою Инну, потому что не знаю, где она, — тихо сказала Халимар.

— Врешь! Я не верю тебе!

— Из-за какой-то девчонки ты хочешь разрушить наши отношения?

— Не из-за какой-то девчонки, а из-за человека! Если бы на ее месте оказался кто-то другой, я бы точно так же потребовал его возвращения!

— Поверь, я не знаю, где она. Но уверена, что это проделки Ибрагима.

— Не надо сваливать свою вину на черного джинна! Ты сама что-то сделала с Инной. И виновата твоя глупая ревность!

— Как жаль, что ты не умеешь читать мои мысли! Ты бы понял тогда, что я чиста перед тобой.

— Ага! Ангел! Так я тебе и поверил!

— Тогда летим к белым джиннам. Сама я не хочу опять попасть в руки Ибрагима.

Халимар взяла Хому за руку, и они в ту же секунду оказались в пабе джиннов.

— Мне нужна ваша помощь! — обратилась Халимар к друзьям без предисловий. — Ибрагим замыслил что-то недоброе. Два дня назад пропала девушка Хомы, и я почти уверена, что это проделки черного джинна.

— Почему ты так решила? — спросил один из джиннов.

— Она приходила ко мне с поручением от Ибрагима.

— Мы можем найти место, где он обитает? — спросил другой джинн.

— Да! Я хорошо запомнила то место, где он меня держал! Давайте отправимся туда вместе! — предложила Халимар.

Белые джинны встали из-за столов, взялись за руки, образовав круг. Хоме, который не слышал их мысленного разговора, было странно все это наблюдать. Как только кольцо из джиннов сомкнулось, Халимар представила то место, в котором хотела оказаться, и все джинны исчезли из паба. Остался только бармен за стойкой.

Хома тоже переместился вместе со всеми в уже знакомый ему кабинет Аркадия. Ни Ибрагима, ни Инны в кабинете не оказалось.

— Промашка! — сказала Халимар. — его уже здесь нет.

— Давайте проверим другие комнаты, — предложил один из джиннов.

Он оказался прав. В гостиной белые джинны действительно обнаружили Ибрагима. Он был напуган их появлением, потому что они его застали за очень странным занятием. Он развлекался тем, что поймал пчелу и впустил ее в бутылку с человеком. Для крошечного человечка пчела была теперь ядовитым монстром. Жертвой оказался старичок, кормивший с руки голубей. Сейчас он сел на дно бутылки и закрыл лицо руками. Но птицы, птицы! Мирные голуби набросились на огромную теперь для них пчелу. Они не дали в обиду человека, который делал им добро.

Остальные бутылочки с людьми стояли на столе.

— Что ты наделал? — набросилась Халимар на Ибрагима. — Зачем ты похитил стольких людей?

Ибрагим молчал и злобно смотрел на белых джиннов.

Халимар сама стала освобождать людей. Как только человек становился свободным, один из белых джиннов улетал вместе с ним, чтобы вернуть его на то место, с которого он был похищен. Одной из последних освободилась Инна. Она была страшно напугана, от ее самоуверенности и высокомерия не осталось ничего.

— Хома! — увидела Инна парня и бросилась к нему на грудь.

Хома обнял ее и погладил по волосам.

— Не волнуйся! Все будет хорошо! — пообещал девушке.

Один из белых джиннов исчез вместе с Инной, как только Хома выпустил ее из объятий.

Джинны исчезали, отправляли людей домой и снова возвращались в квартиру Аркадия.

Наконец осталась одна бутылочка. Халимар освободила маленькую сухонькую старушку, которая подвернулась под руку Ибрагима вместе с бездомным котенком. Старушка не вставала, котенок громко мяукал в безмолвии гостиной, терся о руки старушки. А старушка оставалась без движения.

Белые джинны плотным кольцом окружили Ибрагима.

— Это что? — грозно спросил один из джиннов.

— Я не знаю! Я не хотел! — взмолился Ибрагим и упал на колени. — Пощадите!

— А ты ее пощадил? — грозно спросил другой джинн.

— Пощадите! Я не хотел! — умолял Ибрагим, барахтаясь у ног белых джиннов. — Я не хочу! Я не хочу! Я не хотел! Помогите!

Хома не слышал этого разговора. Не слышал, как Ибрагим умолял белых джиннов. Он видел только грозные лица белых джиннов, ползающего у их ног Ибрагима и безжизненное тельце старушки.

Вдруг золотые туфли Ибрагима со звоном раскололись на маленькие кусочки. Раскололись, как тонкое стекло от сильного удара. Хома прочел ужас в глазах Ибрагима, а у белых джиннов — ни тени сочувствия, только осуждение. Горе Ибрагима было так велико, что Хоме показалось даже, будто он услышал безмолвный крик Ибрагима.

Один из джиннов взял на руки мертвую старушку, другой — котенка. Оба джинна прижались спинами друг к другу — и исчезли.

Ибрагим словно обезумел. Он ползал по полу, рыдал беззвучно, собирал осколки своих золотых туфелек, целовал их, прижимал к груди.

— Я не могу на это смотреть, — сказала Халимар Хоме. — Дай руку, Хома!

И в ту же секунду они оказались в своей маленькой комнатке на третьем этаже. Халимар, ни слова не говоря, стала маленькой и полезла в бутылочку, которая по-прежнему была у Хомы под майкой. Она молча прошагала по его животу, груди, ни слова не сказала о том, что маечку давно пора бы уже постирать. Залезла в бутылочку и плакала там.

Хома пытался выманить ее из бутылочки.

— Халимар! Прости меня! Я был не прав! Я дурак!

В другой ситуации Халимар обязательно бы откликнулась на последнее его заявление, у нее была бы уже готова какая-то очередная шутка по этому поводу. Но сейчас она не отвечала. И это очень беспокоило Хому.

— Халимар! Не пугай меня! Халимар! Я раскаиваюсь! Я был не прав, когда обвинял тебя! Халимар! Прости меня!

Снова тишина.

— Халимар! Хочешь, я на колени стану перед тобой, как Ибрагим?

Напоминание об Ибрагиме подействовало. Халимар покинула свою неприступную крепость и снова стала обычного размера. Она села рядом с Хомой и уткнулась носом в его грудь.

— Хома! Это я виновата во всем! Из-за меня Ибрагим так унижен и опозорен навеки!

— Подумаешь, туфелек лишился! — вспыхнул Хома. — А бабушка умерла!

— И бабушка умерла из-за меня! Ведь это я дала Инне те бутылочки! Она отнесла их Ибрагиму, а он от злости стал заполнять их людьми. Если бы не моя глупая шутка, старушка сейчас была бы жива, а Ибрагим не был бы наказан! — и Халимар разрыдалась, как человек, вслух.

— Не плачь, ты не виновата!

— Правда? Ты не обвиняешь меня? Я ведь не знала, что он будет делать с бутылочками!

— Да, ты не знала, что он будет делать с бутылочками! — успокаивал ее Хома, не забывая при этом крепко держать в своих объятиях, чтобы она снова не сбежала от него в свой зеленый флакон.

— Ты не думаешь, что я одна во всем виновата? — всхлипывала Халимар. — Я ведь не злая, Хома! Я только хотела разыграть Ибрагима и Инну.

— Ты не злая, Халимар! — успокаивал девушку Хома.

— Почему мы не стали искать твою Инну раньше? Тогда бы мы успели спасти старушку! Я могу излечить человека, но не могу его воскресить! Ни один джинн не может воскресить человека. Почему мы не стали искать твою Инну раньше? Ах, зачем я потащила тебя вчера в Страну Свободных Джиннов! — завелась Халимар и уже плакала навзрыд.

— Ты разрываешь мое сердце! Я не могу видеть. Как ты плачешь! Я приказываю тебе, как твой повелитель: прекрати немедленно плакать! И еще: никогда больше не называй Инну моей. У меня есть только ты! Ты — моя, Халимар!

— Слушаю и повинуюсь! — больше не всхлипывая, сказала Халимар. — Я с удовольствием выполню оба твои желания.

Она снова достала свои счеты, что-то там пересчитывала, шептала. Наконец сказала спокойно:

— Осталось шесть. Всего шесть, Хома!