Страж Ордена 2

Глава 8

Мартовский вечер опустился на Петербург серой, промозглой пеленой. Я стоял у окна своего гостиничного номера, глядя на огни, зажигающиеся вдоль Невского. Там, внизу, кипела жизнь — грохотали экипажи, смеялись дамы, сверкали эполеты гвардейцев. А мне вот предстояло погрузиться, можно сказать, на самое петербургское дно. Мое задание лежало за пределами этого блеска, там, где заканчивались гранитные набережные и начинались грязь, угольный дым и нищета. Выборгская сторона.

Одевая простую, неброскую одежду — не аристократический сюртук, а добротный костюм из плотного сукна, который не привлекал бы лишнего внимания. В карманы легли нож, кремень и несколько заготовленных «сюрпризов» — пара шариков «громового мха», завернутых в промасленную бумагу. Я шел не на светский раут, а на разведку в логово врага, и готовиться следовало соответственно.

Что я ожидал там увидеть? Еще одну копию моей уральской «делянки»? Кишащий «червями» подвал, который можно будет зачистить за полчаса? Не похоже… Если бы тут возникла аномалия, подобная Кунгурской, шуму уже было бы на полгорода, улицы были бы завалены трупами, больницы — ломились от пострадавших. Ведь это — огромный город, настоящий рай для энерготварей! Нет, эта странная «стерильность», о которой говорили донесения, не вязалась с картиной обычной, дикой аномалии. Интуиция, отточенная в сотнях операций, подсказывала — тут что-то иное. Но вот что…

Выйдя из гостиницы, я поймал извозчика — угрюмого мужика в армяке на костлявой кляче.

— На Выборгскую, к казенным заводам, — бросил я, забираясь в пахнущий сырой овчиной экипаж.

— За Неву, к черту на кулички? — проворчал он, но, увидев серебряный рубль, споро натянул вожжи.

Мы ехали долго. Парадный Петербург с его дворцами и фонарями быстро остался позади. Под коваными ободами колес нашего экипажа гулко, тревожно загрохотал деревянный настил — это мы пересекали Неву по Исаакиевскому наплавному мосту. Этот утробный, барабанный грохот, отражавшийся от темной, свинцовой воды, казался мне саундтреком к переходу в мир теней, который я и должен был исследовать.

Выборгская сторона встретила меня мелким дождем, запахом раскаленного металла и дыма. Здесь, на изнанке имперского великолепия, возвышались трубы огромных заводов, а воздух, тяжелый и серый, подернутый туманом, казался таким же мутным, как и все это задание Великого князя. Впрочем, я знал, что искать: «фон» — слабый, едва уловимый магический зуд на границе восприятия, сигнал о том, что ткань реальности в этом месте дала течь. И я нашел его. Не сразу. Он был слаб, почти заглушен индустриальным шумом, особенно — ритмичным, чудовищным грохотом, доносившимся из цехов казённого чугунолитейного завода. Гигантский паровой молот, стальной метроном этой окраины, отбивал свой неумолимый ритм, и от каждого его удара, казалось, вздрагивала сама земля.

И вот что меня сразу смутило: я шел по грязным, заваленным шлаком задворкам, мимо ночлежек, где вповалку спали рабочие, мимо кабаков, из которых несло перегаром, — и не находил ни одного «червя», ни единого «светлячка» — никакого магического планктона, который должен был кишеть в любом месте, где есть хоть какой-то фон.

«Это неестественно, — подумал я, останавливаясь посреди грязного двора. — Природа не терпит пустоты, особенно магическая. „Черви“ и „светлячки“ — это тараканы, они должны быть везде, где есть хоть крошка энергии. А здесь ее далеко не крохи, нет… Нда… Странно».

Будь я в своем времени, непременно решил бы, что здешнюю энергофауну кто-то регулярно чистит, как хороший садовник, который выпалывает сорняки. Да что там далеко ходить — я сам недавно еще занимался тем же самым в деревеньке в Пермской губернии! Но я-то знал, что делаю и зачем. А кто впрягся в ситуацию тут? Странно!

Источник фона привел меня к огромному, почерневшему от копоти пакгаузу. Отсюда, из-за толстых кирпичных стен, доносились глухие удары парового молота. Внутри, в сыром, пахнущем плесенью и ржавчиной полумраке, среди сваленных в кучи каких-то металлических болванок, и обнаружилась «Прореха». Слабая, почти незаметная — воздух над щербатым каменным полом лишь слегка дрожал, как над летней дорогой. Но она была живой. Я чувствовал, как она медленно, но неумолимо пульсирует в такт ударам молота, растет, набирает силу.

И здесь, в непосредственной близости от раны мира, жизнь была. Несколько десятков тусклых искорок-«светлячков» лениво плавали в воздухе. По полу, среди ржавого лома, ползали редкие, полупрозрачные «черви». Их было мало, но они были.

И я решил понаблюдать за происходящим. Найдя идеальное место для засады — в тени гигантского, вышедшего из строя пресса, на втором ярусе пакгауза, откуда просматривался весь подвал, я начал ждать.

Первая ночь прошла впустую. Никто не пришел. Лишь тихий омут прорехи продолжал свою работу. Я наблюдал, как количество мелких тварей медленно, но верно увеличивается. Они рождались из ничего, вытекали из дрожащего воздуха, привлеченные фоном. Мне пришлось приложить усилие, чтобы моя аура не распугивала их, и все выглядело естественно. К утру их было уже вдвое больше.

На пересменке, когда ночная вахта из соседнего цеха, пошатываясь от усталости, брела к выходу, трое рабочих, решив срезать путь, зашли в пакгауз. Их голоса, хриплые от угольной пыли и усталости, гулко разнеслись под сводами.

— … а он мне, ирод, говорит: «Ты, Еремеев, за простой плату получать не будешь!» — возмущался один, высокий и тощий, неопределенного возраста мужик. — Станок-то аглицкий встал, пар не держит, а я виноват! Треть жалованья срезал, змей подколодный!

— Да уж, — подхватил второй, кряжистый и бородатый. — Мастер наш, Захар Петрович, чисто зверь. У него не забалуешь. Вчерась Митьку-кривого за то, что на минуту к до ветру отошел, на три часа сверху оставил. Бесплатно.

— Порядки… — сплюнул третий, самый молодой. — На копейку наживы — на рубль убытку рабочему человеку. Хоть бы винца где сыскать, душу отвести…

Они громко переругивались, обсуждая несправедливость начальства, и в своем праведном гневе, конечно же, не заметили ничего странного: как из-под ржавой станины станка, привлеченные теплом их тел и эманациями их злости, выскользнули три полупрозрачные, похожие на пиявок тени. Один «червь» быстро, почти незаметно, присосался к грубому, заскорузлому сапогу тощего Еремеева. Второй скользнул по полу и начал свой медленный путь вверх по штанине бородатого. Третий же нашел свою жертву в молодом, еще не успевшем пропить здоровье парне.

Я не шелохнулся. Внутри на мгновение шевельнулось что-то похожее на жалость, но тут же было задавлено холодной, как сталь, прагматикой.

«Жаль парней, — подумал я, запоминая их лица. — Но живая приманка — лучшая приманка. Я вылечу их позже. Если выживут».

Когда они ушли, я осторожно вышел из пакгауза и смешался с толпой расходившихся по домам работяг-мастеровых. Вскоре те окружили уличных торговок, сидевших на корчагах с местным «фастфудом».

— Чем торгуешь? — спросил я показавшуюся поопрятнее тетку в толстых шерстяных носках и темно-сером полушубке.

— Осердие, щековина, яйца печеные… — гнусавой скороговоркой начала перечислять та.

— Давай яйца! — заявил я, решив, что этот вариант, скорее всего, самый безопасный.

Кое-как подкрепившись, я вернулся в пакгауз. Вторая ночь была иной. Грохот парового молота в соседнем цехе стих — видимо, была какая-то поломка — и на складе воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь возней крыс да мерным гудением прорехи, которое теперь стало отчетливо слышно. Количество магического «планктона» снова выросло. Подвал буквально кишел мелкими тварями.

И тут я почувствовал чужую ауру!

Он появился бесшумно, как тень, скользнув в дверной проем. Человек в темной, неприметной одежде, с лицом, скрытым в тени старомодной широкополой шляпы. Я напрягся. «Садовник» вернулся на свою делянку.

Чувствовалось, что пришелец бывал здесь не в первый и не во второй раз. Уверенной, хозяйской походкой он прошел в центр подвала и начал зачистку.

Это не было похоже на мои методы: никаких ловушек, никаких кнутов. Он просто поднял руку, и с его пальцев срывались короткие, ослепительно-яркие импульсы света, похожие на иглы или тончайшие лазерные лучи. Каждый импульс, сопровождаемый тихим, сухим щелчком, находил свою цель. «Черви», «светлячки» — вся эта мелкая нечисть при контакте с его светом просто испарялась, вспыхивая и обращаясь в ничто. Он действовал быстро, методично, безжалостно, как хирург, выжигающий скальпелем заразу, и, кажется, совершенно не собирался «подпитываться» за счет их энергии. За минуту он полностью «стерилизовал» все видимое пространство.

Затем началось самое интересное. Он остановился в центре, у самой прорехи, и развел руки в стороны.

— Свет да узрит тьму, — произнес он глухим, бесцветным голосом.

Волна чистого, молочно-белого света хлынула от него во все стороны, прокатываясь по подвалу, проникая в каждую щель, в каждую тень. Слишком поздно я понял, что это был «сканер».

В тот миг, когда волна должна была коснуться меня, я выставил ментальный щит, пытаясь исказить свою ауру, притвориться кучей металлолома. Но его магия была тоньше: она «подсвечивала» все живое, вызывая в нем ответный резонанс.

Волна ударила, и я на мгновение ослеп, как от вспышки магния. Мое энергозрение, привыкшее к полумраку, захлебнулось этим потоком света. Но хуже было другое: я вдруг почувствовал, как моя собственная аура, моя Сила, отозвалась на его зов, слабо засветившись в ответ, как фосфор в темноте.

Я был обнаружен.

Незнакомец, не говоря ни слова, не тратя ни секунды на размышления, атаковал.

С его пальцев сорвался уже не тонкий луч, а плотный, тяжелый сгусток света, размером с кулак. Он летел беззвучно, но я чувствовал его сокрушительную мощь.

Потеряв зрение, я на долю секунды впал в панику. А затем инстинкты, отточенные в сотнях боев, взяли верх. Напрочь отключив ослепшие глаза, я включил другое зрение.

Раскрыв свою ауру, я принялся посылать во все стороны слабый, всепроникающий импульс, и тут же — ловить отраженный сигнал. В моем мозгу мгновенно выстроилась трехмерная карта подвала. Я «увидел» все: каждую крысу, шмыгнувшую в углу, каждую каплю воды, сорвавшуюся с потолка, каждую пылинку, колеблющуюся в воздухе. И, конечно, я увидел его — пылающий сгусток чужой воли, и летящий ко мне заряд концентрированного света. Да, эта картинка была грубой, лишенной цветов и деталей, но этого было достаточно.

Рефлексы сработали помимо моей воли: тело отпрыгнуло в сторону за секунду до того, как световой таран врезался в паровой пресс, за которым я прятался. Раздался глухой удар, и толстая сталь, из которой был сделан станок, жалобно зазвенела, покрывшись сетью оплавленных трещин.

— Неплохо, — прорычал я в темноту, приходя в себя.

В ответ — еще один, чудовищной силы удар. Я снова ушел с линии огня и ударил в ответ. Мой удар был грубее — никаких изящных лучей, просто сгусток сырой, необузданной электрической ярости, сорвавшийся с моих пальцев. Он ударил в стену рядом с тем местом, где, по моим ощущениям, стоял враг. Кирпичная кладка взорвалась фонтаном крошева и пыли, затянувшей все немаленькое помещение пакгауза. И началось…

Завязался короткий, слепой и жестокий танец смерти. Мой противник бил своими световыми зарядами, пытаясь меня достать. Я, ориентируясь по своей ментальной трехмерной карте, уворачивался и отвечал грубыми, разрушительными ударами, заставляя его постоянно перемещаться.

Я начал теснить его. Моя сила была грубее, но ее было больше. В этой схватке он был фехтовальщиком на рапирах, а я — берсерком с двуручным топором. И в этом тесном, заваленном хламом подвале моя тактика оказалась эффективнее.

Он понял это. После очередного моего удара, который едва не обрушил на него стеллаж с болванками, он прекратил атаку. Я «увидел», как его аура ярко вспыхнула. Он окружил себя сферой искажающего, преломляющего свет поля, и его фигура на моей ментальной карте смазалась, превратившись в расплывчатое, дрожащее пятно. Он бросился наутек.

Я ринулся за ним. Слепота уже проходила, мир возвращался в мутных, расплывчатых пятнах. Но я уже запомнил его. Я запомнил уникальный «вкус», «запах» его ауры. Теперь он от меня не скроется.

Я вылетел из пакгауза следом за ним, в сырую, промозглую ночь. Слепота почти прошла, уступив место режущей боли в глазах. Но мне больше не нужно было зрение. Я «чуял» его — уникальную сигнатуру его Силы, тонкий, холодный след, который он оставлял в энергетическом поле пространства. Он был ярким маяком в сером, тусклом мире спящего завода.

Он бежал быстро, но при этом прихрамывал. Похоже, левая нога у него явно была повреждена, но не мною и не сейчас. Чувствовалось, что это — старая рана. Так или иначе, догнать его я смогу.

И я понесся за ним по лабиринту заводских дворов, перепрыгивая через горы шлака и лужи. К несчастью, мой противник лучше знал эти места: пару раз мне пришлось возвращаться из тупиков и вновь выискивать дорогу. Но я все еще чувствовал его.

И тут, свернув в узкий проулок, я наткнулся на тела.

Это были те самые трое рабочих, что вчера вечером подцепили «червей». Они лежали в грязном, неосвещенном переулке между цехами, раскинув руки, в неестественных позах. Я остановился, склонившись над одним из них — молодым парнем в картузе.

Он был мертв, но не от «червя». На его грязной рубахе, в том месте, где должен был присосаться паразит, зияла дыра. Края ее были обуглены, рубаха все еще тлела, светясь в темноте красно-оранжевыми отсветами. В ране было видно обнаженное ребро и выжженную до кости плоть.

«Ого, — с холодной ясностью подумал я. — А мужик-то скор на расправу! Выжег заразу, как хирург вырезает опухоль вместе со здоровой тканью. Цель оправдывает средства. Долбанный фанатик…».

Этот беглый осмотр стоил мне драгоценных секунд. След моего противника становился слабее. Я снова бросился в погоню.

Он вывел меня за пределы заводской территории, на одну из темных, немощеных улиц, застроенных доходными домами. И здесь я его потерял. Похоже, здесь он добежал до угла, где его ждала карета.

Я остался стоять посреди пустой улицы, тяжело дыша. Он ушел. Но он оставил после себя слишком много улик.

Магия Света. Военная выучка. Старая рана, заставляющая хромать. Безжалостная, фанатичная жестокость…

Я прокручивал эти факты в голове, и в моей памяти, как вспышка молнии, всплыла страница из старого, секретного досье Ордена. Досье на первых сподвижников отца Иоанна.

Имя: Ипполит Спиридонович Никишин. Унтер-офицер Павловского гренадерского полка. Участвовал в нескольких войнах, был тяжело ранен картечью в ногу. После отставки — один из первых и самых яростных адептов «Церкви Сияющего Света» в Петербурге. Маг-самородок невероятной силы. В хрониках Ордена считалось, что дар в нем пробудил лично Иоанн, когда прибыл в столицу.

Я криво усмехнулся. В хрониках явно была ошибка.

Этот Никишин был одаренным задолго до встречи с пророком. Он уже был солдатом Света, действуя на свой страх и риск. А это означало, что Иоанн не создавал свою армию с нуля. Он просто собирал под свои знамена тех, кто уже был готов к войне. Таких, как Никишин, по всей Империи могли быть десятки. И вот их-то этот сукин сын Иоанн и привлек к себе проповедями и чудесами…

Угроза была не просто серьезнее, чем я думал. Она была повсюду!

Размышляя, я медленно побрел обратно в сторону центра. Нужно было срочно доложить Шувалову. Игра только что стала гораздо, гораздо сложнее.

Не став дожидаться официальных приемных часов я, поймав первого утреннего извозчика, велел гнать к особняку графа Шувалова на Литейном. Время было роскошью, которой у меня не было.

Дверь мне открыл сонный, недовольный лакей в ночном колпаке.

— Их сиятельство граф еще почивают, — процедил он, пытаясь закрыть дверь у меня перед носом. — Приемные часы с полудня!

Я не дал ему этого сделать, подставив ногу в дверной проем.

— Разбуди его, — сказал я тихо. — Скажи, инженер Молниев. По делу, которое не терпит ни минуты отлагательства.

— Я не смею беспокоить его сиятельство! — возмутился лакей. — Приходите после…

Я посмотрел на него. Просто посмотрел. Не используя магию, не угрожая. Просто влил в свой взгляд весь тот холод и тяжесть, что накопились за эту ночь. Лакей осекся на полуслове. Он увидел в моих глазах нечто такое, что заставило его побледнеть и отступить на шаг.

— Я… я доложу, — пролепетал он и, пятясь, исчез в глубине дома.

Через пять минут меня провели в спальню графа. Шувалов, в шелковом халате, сидел в глубоком кресле у погасшего камина. Рядом на столике дымилась чашка с кофе. Он не выглядел заспанным. Его глаза, холодные и ясные, смотрели на меня с напряженным ожиданием. Он понял: если я посмел вломиться к нему на рассвете, случилось что-то экстраординарное.

— Надеюсь, Михаил, причина вашего визита столь же весома, как и ваша наглость, — произнес он, делая глоток.

— Более чем, граф, — ответил я, оставаясь стоять посреди комнаты. — У нас в столице действует вторая магическая сила. Организованная и враждебная.

Брови Шувалова медленно поползли вверх.

— Рассказывайте!

Кратко, по-военному, без лишних эмоций я выложил все: и про «стерильную» аномалию, и про засаду, и про ночную схватку во тьме пакгауза.

— Противник — один. И он, по местным меркам, прекрасно подготовлен. Владеет тем, что можно условно назвать «магией Света». Действует умело и дерзко. Провел зачистку энерготварей, попытался устранить меня как нежелательного свидетеля, а когда бой пошел не по его плану — хладнокровно отступил.

— У вас есть его описание? — спросил Шувалов, и я увидел, как в его глазах загорелся огонь разведчика.

— Среднего роста, худощав, но силен. Отличная физическая подготовка, двигается, как солдат. И главное — имеет старую рану левой ноги. При быстром беге заметно прихрамывает.

Шувалов поставил чашку.

— Это… — он на мгновение замолчал, — это серьезно. Уж если вы, Молниев, впечатлены его способностями, что остается для меня? Вы полагаете, он опасен?

— Именно, — кивнул я. — И это лицо, скорее всего, из бывших военных. Слишком уж хладнокровно и профессионально он двигался и действовал.

Граф резко встал. Сонливость и утренняя расслабленность слетели с него без следа. Он был уже не аристократом в халате, а представителем тайной службы, получившим донесение о вторжении.

Резко пройдя к письменному столу, он дернул за шнур звонка. В кабинет бесшумно вошел его секретарь.

— Поднимите записи архива Корпуса жандармов. Отставные нижние чины гвардейских полков, участники кампаний восьмого, одиннадцатого и четырнадцатого годов! Худощав, лет между тридцатью и сорока. Искать по трем параметрам: ранение в ногу, проживание в столице, отсутствие текущей службы. Выполнять!

Пока секретарь ушел исполнять приказ, Шувалов снова повернулся ко мне. В его взгляде было новое, нескрываемое уважение. Я не просто принес ему проблему. Я принес ему почти готовое досье на преступника.

— Превосходная работа, инженер, — сказал он. По тону аристократа чувствовалось: это была не лесть, а… признание.

Ждать пришлось недолго. Машина имперской канцелярии работала быстро и без сбоев. Меньше чем через час на столе графа лежал короткий, исписанный убористым почерком лист.

Шувалов взял его, пробежал глазами. Затем еще раз, медленнее.

— Так, так… — пробормотал он. — Ипполит Спиридонович Никишин. Унтер-офицер Павловского гренадерского полка. Ранен штыком в бедро при Фонтенуа. Награжден знаком отличия Георгиевского ордена. После отставки, по причине хромоты, проживает в Петербурге, на Гороховой улице. Состоит в должности… — он поднял на меня удивленный взгляд, — охранника в ювелирной мастерской господина д’Абервиля!

Он положил бумагу на стол. Все сходилось.

— Кажется, — Шувалов позволил себе слабую, хищную улыбку, — нам пора нанести визит господину Никишину. И задать ему несколько вопросов. Вместе.

Он встал, давая понять, что разговор окончен и начинается действие.

— И, Михаил… — добавил он, когда мы уже выходили из кабинета. — На этот раз, умоляю вас, постарайтесь обойтись без лишнего членовредительства. Нам нужен «язык», а не обугленный труп.

— Постараюсь, граф, — усмехнулся я. — Но ничего не обещаю.