Старуха 3

Глава 17

Месяц после последнего Съезда Советов Вера работала буквально с утра и до вечера. То есть с самого раннего утра и до очень позднего вечера: от работы в университете ее никто пока не освобождал, да ей и не хотелось эту работу бросать – так что кроме обычной преподавательской работы Вера готовила программу исследований на следующий год. Это – в университете, но еще оставался Лабораторный завод, где по ее заказам делалось много всякого интересного, еще нужно было принимать различные решения по управлению множеством химических заводов. Далеко не всех, конечно, почти все производство химудобрений было выведено из-под НТК в Наркомат сельского хозяйства – однако аммиак и азотная кислота – это ведь не только удобрения. И даже не столько удобрения, так что на каждом таком заводе оставался как минимум отдел, подчиняющийся Химическому управлению НТК.

По мнению Веры, структура получилась слишком уж неуправляемой, двойное подчинение заводов вызывало массу склок между руководителями разных подразделений предприятий – а Валентин Ильич урегулировать эти склоки и поручил Вере. То есть не лично ей, а как раз Химическому управлению – но руководить-то этим управлением (или, по крайней мере, курировать его деятельность) приходилось именно товарищу Синицкой! В общем, работы Вере более чем хватало. Но и интересные результаты этой работы тоже время от времени появлялись. Широким народным массам вроде и не очень понятные, да и не знали ширнармассы об этих достижениях советской науки и техники…

И одно их этих достижений на стенде Лабораторного завода Вере продемонстрировал Алексей Петров, недавно ставший заведующим кафедры наземного оборудования в МАИ:

– Старуха, ты, небось, уже забыла, как поручение мне давала шесть лет назад.

– А ты хочешь сказать, что его все же выполнил?

– Не просто выполнил, а гораздо лучше, чем ты говорила, агрегат придумал. Не лично, конечно, там человек тридцать работало… пошли в ангар, покажу…

В испытательном ангаре Вера увидела трубу диаметром больше метра и длиной метров в восемь. Сбоку трубы на отдельны стойках располагались какие-то большие циферблаты в количестве восьми штук, рядом возились несколько рабочих. А за трубой стояли вертикально две больших бочки, красного и зеленого цвета, от которых у трубе шли красивые медные трубки.

– Это что?

– Это – то, что ты тогда просила. Но с нашими доработками. То есть не совсем то, ту машину, которую ты просила, мы отправили на испытания в Боровичи: там в городе всего одна электростанция… дровяная, электричество раз в месяц на день-другой отключают, а аэродром без электричества оставлять нельзя, да и жилой сектор тоже. Там установка получилась на мегаватт с небольшим, а эта – почти такая же, но побольше чуток, уже на четыре мегаватта.

– Ну давай, хвастайся.

– Вот это – турбина, она к генератору прямо тут подсоединена. В нее керосин как раз из той красной бочки подается. Можно и солярку, из зеленой, но пока турбина не прогреется, с соляркой коптит очень сильно… Я кожух открывать не буду, это долго, а без него шум такой, что в ангаре просто находиться невозможно… но эта турбина крутит ростовский генератор на три двести. А из турбины газ выходит с температурой свыше девятисот, и газ этот идет в теплообменник… то есть в линейный котел, нам его парни из энергетического спроектировали. Получается двадцать атмосфер пара шестисотградусного, он вон туда идет, к паровой турбине на семьсот как раз киловатт. Вместе получается три девятьсот, но выдерживает и четыре мегаватта ровно… недолго, в пределах минут пятнадцати – получаса. Ну как, здорово?

– А в Боровичах…

– Там установка поменьше: газовая турбина дает девятьсот киловатт и около двухсот, чуть больше, паровая. И все помещается в кузове одного грузовика! В общем, по твоему совету мы всю наземку теперь автономно электричеством на всех аэродромах обеспечить сможем! Сейчас у товарища Тихонова приступили к согласованию вопроса по постройке турбинного завода, который эти агрегаты сможет серийно производить.

– Этот вопрос, думаю, решить несложно, средства у НТК есть. А сколько эта турбина проработать без ремонта может? Не получится ли электричество с нее слишком дорогим?

– Цена, конечно, повыше будет, чем с дровяной или угольной электростанции, но ненамного. Пока мы уверены в том, что мегаваттная турбина, газовая, я имею в виду, без ремонта сорок суток… сорок пять почти суток уже, проработать в состоянии. А паровая – мы же вообще серийную взяли, у нее ресурс назначенный три года!

– Плевать на паровую, это же не ваша работа. А мне вот что интересно… Леш, – Вера посмотрела на Алексея как-то «сверху вниз», – ты ведь вроде в МАИ кафедрой заведуешь?

– Но энергетика-то на аэродромах всяко нужна, так что работа в некотором смысле профильная!

– Ну да, конечно, как же аэродромам без электричества обойтись? Эта турбина сколько весит? Я имею в виду одна турбина, без генератора, без котла-утилизатора…

– Утилизатора?

– Ну он же тепло утилизирует, как его еще-то назвать?

– Хм… а ты, как всегда, права. Наверное, его так в документации и будем обозначать…

– Я жду ответа на вопрос.

– Эта… эта примерно две тонны весит – но на этой мы за весом вообще не следили. А та, что в Боровичах, триста двадцать килограммов.

– Неплохо. А теперь забудь на секунду про генератор и ответь мне, глядя на меня честными глазами: ты что, дурак?

– Не понял. С чего этот твой наезд?

– Это не наезд, это вопрос, причем вопрос абсолютно обоснованный. Вы сделали двигатель мощностью где-то в тысячу двести сил и весом в триста двадцать кил. Двигатель с ресурсом больше тысячи часов. В МАИ сделали – и ты искренне считаешь, что от него польза только на земле может быть? Стой здесь, не уходи никуда… нет, со мной пойдем, я кое-что Лаврентию Павловичу срочно рассказать должна. А пока я звоню, ты вот тут, на пиджаке, дырочку сверли.

– А… а дырочку-то зачем?

– А орден Ленина ты будешь себе в задницу запихивать? Значит так, сейчас ты там в канцелярии сядешь, составишь мне список всех, кто в разработке турбины участвовал, распишешь отдельно кто чем именно там занимался и каков его личный вклад. Я думаю, всем по ордену достанется, в основном конечно по «Знаку почета», тем, кто основной вклад внес – уже по «Трудовому Знамени», а тебе, как руководителю проекта… я уже сказала. А вот по части секретности – это тебе Лаврентий Павлович уже все подробно расскажет… и я что-то сильно подозреваю, что с кафедрой тебе расстаться придется. Но ты не расстраивайся… хотя нет, кто же нам будущих специалистов по таким двигателям готовить-то будет? Но вот команду твою придется проредить: новый завод сам по себе работать не сможет, ему люди нужны, – Вера, поскольку они уже дошли до канцелярии, замолчала, провела Алексея в свой кабинет, сняла трубку:

– Лаврентий Павлович? Я вам хочу что-то очень забавное рассказать… нет, я представление вам забавное покажу. То есть представление завтра, там актеров человек тридцать будет, а вот либретто… я к вам где-то через часик подъеду, с автором вместе. Есть мнение, что это произведение советскую культуру разом поднимет на недосягаемую высоту!

Спустя час, когда Вера с Алексеем зашли в кабинет Берии, он с явно недовольным видом высказал свое мнение по поводу такого незапланированного визита:

– Если ты думаешь, что пользуясь своим положением можешь меня дергать из-за какой-то там оперы или…

– Лаврентий Павлович, разрешите представить: Алексей Петров, отчества не знаю. Этот молодой человек не просто разработал, но и отработал технологии производства принципиально новых двигателей для нашей авиации. То есть у него уже готов для запуска в серию двигатель на тысячу с четвертью лошадок, весом в три центнера и с ресурсом свыше тысячи часов. Работает на керосине, или даже на солярке, но на керосине лучше. Тысяча двести сил – это если на него пропеллер ставить. А если не ставить, что с этим… почти с таким же двигателем можно сделать самолет, летающий со скоростью хоть в восемьсот, хоть в тысячу километров в час. Проблема в том, что товарищ пока не проникся тем, насколько важна его разработка для Советского Союза, да и по части секретности… он пока завкафедрой в МАИ, у него только вторая форма допуска…

– Так… с такими честными глазами даже беременные врать не могут. Ты это все серьезно сказала?

– Да. Представление этого товарища на орден Ленина я принесу вместе с представлениями на другие ордена всей его группы, но вот по части секретности… у вас же есть специалисты, способные товарищу помочь?

– Ну ты… от тебя даже беременной не спрятаться! Есть специалисты, поможем…

– Тогда я пойду? Леш, извини, у тебя хоть на такси-то деньги есть? А то я тебя выдернула, не спросив…

– Мы товарища… Петрова? Да, мы его отвезем, куда ему нужно будет. Свободна!

– До свидания. Леш, и тебе до свидания, за мной «Волга», а всей команде тоже по автомобилю выдам…

– Я же сказал «свободна», ты мне еще долго будешь нервы мотать? Алексей, автомобили вам и без нее всем выделят… так, сейчас я приглашу вашего нового куратора, вы с ним как раз все вопросы по секретности и обсудите. А пока он подойдет, вы мне кратенько так про ваш новый двигатель расскажите. У вас есть десять минут... для начала. А судя по тому, что мне успела рассказать Ста... Вера Андреевна, у нас еще немало встреч будет...

Вечером того же дня Лаврентий Павлович на срочно собранном совещании поделился своими впечатлениями с Иосифом Виссарионовичем и Валентином Ильичом:

– Я думаю, что никуда я в новый дом не поеду, пусть вон Валентин Ильич туда заселяется. Старуху вообще из поля зрения выпускать нельзя, она ведь даже глубоко беременная – и то умудряется такого навыдумывать! Я с этим Петровым поговорил... внимательно так поговорил. Выходит, что Старуха еще шесть лет назад знала, как такие двигатели делать! То есть вообще-то ничего особо нового она не придумала, принципы работы таких моторов еще до Великой войны... точнее, во время войны известны стали. Однако она шесть лет назад не просто подробно расписала товарищу Петрову, из каких материалов и как нужно его делать, чтобы он работать смог, но еще и описала технологию изготовления самых ответственных деталей! Конечно, тут в основном все же химия, и, как я понимаю, та химия, которой товарищ Новосёлова занимается, но вот все это увязать в единую конструкцию...

– А почему тогда этот двигатель разрабатывался шесть лет? – поинтересовался Сталин. – Если она всю технологию расписала...

– Не всю, – на вопрос ответил Валентин Ильич, – я уже тоже успел с товарищем Петровым поговорить. – Она расписала принципы, а вот детали именно технологические... Там же лопатка турбины вращается газом, разогретым до тысячи двухсот градусов, а нужно сделать так, чтобы сама она при этом свыше девятисот градусов не нагревалась. И чтобы пламя ее не окисляло. С химической точки зрения Вера, конечно, все описала, но вот потенциальные возможности перевести в практическую плоскость... Я с ней согласен, тут ордена люди полностью заслужили: за такой срок проделать настолько сложную и просто огромную работу – это настоящий героизм. Но все же по представлениям я, скорее всего, ее поправлю: по моему мнению там минимум три человека, кроме самого товарища Петрова, ордена Ленина достойны.

– С орденами мы вопрос решим... попозже. А сейчас что со Старухой делать будем?

– Запрем ее дома. Ей рожать через месяц, так что будем ее выпускать только во дворе погулять и еще будем молиться, чтобы у нее все нормально было. Я думаю, что в таком положении ее за руль пускать... И куда это Витя её смотрит?

– Да, разбаловал он жену...

– Что? Он разбаловал?! Да она сама кого хочешь... я Нино попрошу за ней присмотреть, она ее все же уважает и даже иногда слушается. Валентин, а по поводу завода по выпуску этих моторов...

– Займусь, завтра же с утра. А ты вызови к Москву товарища Бериева: почему-то Вера хочет именно его попросить самолет под этот мотор разработать.

– Какой самолет? – полюбопытствовал Сталин.

– Я пока не знаю, она мне просто позвонила и сказала, что разработку самолета нужно в том числе и товарищу Бериеву поручить. Пусть поручает, а мы потом у Георгия Михайловича спросим, что она еще придумала...

Пятнадцатого февраля утром, уже собираясь на работу, Вера услышала звонок в дверь. Открывать пошел Виктор, а сама Вера тем временем старалась очень быстро завершить завтрак – и чуть не подавилась чаем, когда на кухню зашел Лаврентий Павлович. С очень ехидной улыбочкой зашел:

– Уважаемая Вера Андреевна, пользуясь случаем... то есть меня товарищи попросили, раз уж мы с вами соседи... Вот тебе, ехидина такая, приказ по НТК, ознакомься.

– А какой приказ?

– А прочитать?

– У меня руки грязные... сейчас вымою...

– Можешь не спешить: приказ о том, что ты с сегодняшнего дня отправляешься в декретный отпуск и тебе уже запрещается... слышишь, именно запрещается ходить на работу. И в университет, и на Лабораторный завод. И вообще на любую работу. Так что расслабься, спешить тебе с сегодняшнего дня никуда не нужно, будешь дома сидеть, кушать кашку – за этим Нино Теймуразовна особо присмотрит. Можешь книжки читать, музыку слушать... даже можешь в кино ходить – но только в сопровождении ответственных товарищей. Например, в сопровождении Виктора – он же у тебя товарищ ответственный? Или с Нино, или даже с Сережей – он тоже парень уже почти взрослый. А про работу – забудь!

– Но я...

– Старуха, не раздражай меня... могу я хоть пару месяцев от тебя отдохнуть? Да, если тебе какие-то книжки вдруг захочется почитать, то ты просто скажи, какие именно – принесут. Можешь мне сказать, или Нино Теймуразовне. Сереже не говори, он и забыть может, опять же он в школе по полдня.

– А музыку можно в консерваторию ходить слушать?

– Ага, знаю я тебя! Опять будешь ее сочинять и с тамошним народом... а хотя сочиняй. Хоть музыку, хоть книжки... Я тебе новую домработницу пришлю, она часов в десять подойдет. С ней тоже можешь ходить, она человек проверенный и опытный.

– Товарищ майор?

– Нет, капитан. А тебе меньше майора что, не по чину, считаешь?

– Это я так пошутила... неумно... от волнения. Все же я довольно много сделать-то не успела в университете.

– Сама ведь говорила: в университете далеко не дураки сидят, они и без тебя с делами справятся. А твое сейчас дело – правильно подготовиться к... к тому, что будет скоро.

– Но по срокам мне еще две недели до декрета, я так и рассчитывала работу, а теперь...

– Уважаемая Вера Андреевна, начальству виднее, когда тебе в декрет идти. Ты что, сообразить не можешь, что им уже ты слегка поднадоела? Не в том смысле, что надоела, а в том, что у них сейчас работы, которую ты же им и подкинула, уже выше головы? Начальство желает сначала разгрести то, что ты уже наворочала... Да, сегодня тебе в квартиру еще и аппарат ВЧ поставят, так что если вдруг окажется, что без тебя не обойтись, то мы тебя достанем. А пока ты нас уже достала, так что... отдыхай, в общем.

Саша Казанцев работал на Петровском заводе, на металлургическом заводе. Но вот работа его к металлургии вообще никакого отношения не имела, и была, как он до недавнего времени думал, глупой и бессмысленной. Но мнение свое он изменил после того, как посетил Тынду – небольшой поселок, к которому прошлой осенью была протянута железная дорога. Но кроме новенькой, еще не до конца выстроенной, железнодорожной станции там появилась и интересная шахта. В которой ничего вообще не добывали, а наоборот, в нее складывали то, что производилось на участке, которым Саша и руководил. И складывалось там все это надолго...

В соседней стране, то есть в Монголии, народ в основном промышлял разведением скота – и скота этого было очень много. А после того, как в Монголию стали поставляться в большом количестве собираемые на небольшом заводике в поселке Хилок трактора, его стало еще больше. Просто потому, что трактора эти комплектовались сенокосилками, монгольские араты за лето успевали много сена накосить впрок – и благодаря этому зимой скотина массово не вымирала. А топливо для тракторов – оно из угля и на химкомбинате рядом делалось, и вроде уже возле Улан-Батора небольшой заводик по производству такого топлива уже из монгольского угля заработал. Поговаривали, что пять килограмм угля обеспечивали сеном одну корову на всю зиму, но никто, конечно, этого не проверял. А вот то, что скотины стало в Монголии много больше, в Забайкалье уже много народу заметило: «лишнюю» скотину у Монголии закупал Советский Союз, ее – то есть скотину – забивали и разделывали сразу на трех новеньких мясокомбинатах...

А потом разделанное мясо – предварительно замороженное конечно – везли в Петровск, и там, в отдельном цеху, выстроенном на металлургическом заводе (но к заводу отношения все же не имеющего) это мясо, упакованное в заваренные полиэтиленовые пакеты, дополнительно замораживали уже в жидком азоте. Металлургический завод-то из воздуха только кислород забирал, а азот никому особо нужен и не был – вот и придумали его с пользой утилизировать. А польза от такой заморозки была очевидна: такое мясо в обычном вагоне-термосе так в замороженном виде до Тынды и доезжало. И там это мясо пряталось в шахте, где нормальная температура никогда не поднималась выше минус пяти. То есть она раньше выше не поднималась, но до пяти все же доходила – а теперь, после того, как секции шахты за зиму дополнительно охлаждались керосиновыми теплообменниками, в хранилище круглый год температура должна была держаться в районе минус двадцати...

И шахта продолжала строиться: по плану в нее вроде хотели запихнуть на долговременное хранение чуть ли не полста тысяч тонн мяса. Причем, похоже, этот склад считался вообще промежуточным: железную дорогу с невероятной скоростью тянули дальше, на север – пока только до Нерюнгри, но вроде планировали ее вообще до Якутска дотянуть – а там, по слухам, вечная мерзлота вглубь земли больше чем на километр простиралась, и вот в тамошних складах мяса планировалось чуть ли не миллион тонн хранить! Не сразу, конечно...

И не все мясо: тем, что привозилось в Тынду из Петровска, еще и рабочих, которые железную дорогу строили, кормили. Правда, повара, с которым Саша поговорить успел, ругались: мясо, уже из вагона вытащенное, даже летом на открытом воздухе размораживалось дня три до такого состояния, что его хотя бы топором можно было на части порубить. Но ругались беззлобно: уж лучше так, чем вообще без мяса сидеть...

Постройка дороги до Нерюнгри была распланирована на два года, но уже в феврале у руководства строительства дороги возникла надежда, что ее получится выстроить вообще за год. Потому что самым длительным этапом строительства считалось прокапывание тоннеля под Становым хребтом, но первые же испытания октогена (с синтетическим флегматизатором, предложенным Верой) показали, что весь тоннель можно пройти вообще за зиму. Потому что эта взрывчатка превращала камень вокруг шпура в мелкую крошку, но лишь на расстоянии в четверть метра от заряда, а дальше скала, казалось, вообще повреждений не получала – то есть не нужно было после каждого взрыва стенки тоннеля укреплять. Да и выгребать из него мелкую крошку было куда как проще, чем здоровенные камни, так что скорость проходки быстро достигла метров пяти за сутки. А так как тоннель копали сразу с двух сторон...

Конечно, железную дорогу на север тянули вовсе не для того, чтобы в вечной мерзлоте продуктовые склады устраивать: рядом с рекой Нерюнгри был найдет великолепный коксующийся уголь, которого стране остро не хватало. Да и золота в тех краях было найдено немало – так что пользу от новой дороги долго объяснять не пришлось. Хотя, конечно, тянуть дорогу по вечной мерзлоте было тем еще приключением, особенно учитывая число необходимых мостов. Но сами стальные конструкции делались и в Петровске, и на Известковой – а чтобы мосты после таяния мерзлоты не рушились, именно Вера предложила (уже опробованный в Тынде) простой способ не дать ей растаять: вокруг каждой опоры моста в мерзлоту загонялись стальные трубы, заполненные керосином. Вроде все просто – но керосин зимой сильно охлаждался, холодный опускался в трубе на самое дно – и мерзлота вокруг еще сильнее замерзала. А летом нагревшийся керосин оставался вверху трубы и мерзлота не подогревалась...

С наступлением весны на природе стали распускаться новые стройки, крестьяне приступили к полевым работам – а на Украине в соответствии с новой Конституцией устроили выборы в республиканский Верховный Совет. Очень хотелось отдельным товарищам поруководить самостоятельно, без оглядки на отсутствующий еще Верховный Совет СССР...

Никаких возражений из Москвы по поводу этих выборов не последовало, а Иосиф Виссарионович, специально зашедший к Вере в гости, посмеиваясь поинтересовался у молодой женщины:

– Вот ты мне скажи, когда, по твоему мнению, они поймут, что ты их обманула?

– Я никого не обманывала! Да и зачем бы мне это делать? Если люди родились идиотами, то их уже не исправить, а обманывать идиотов... она сами себя прекрасно обманут. Честно говоря, лично я думаю, что устраивать там референдумы в этом году не стоит, а вот следующей весной результат может получиться очень интересным. Потому что к следующей весне народ все же сообразит, что выбрали они именно идиотов.

– А если вдруг...

– Никаких «вдругов», время у нас есть. То есть про Дальний Восток я ничего сказать не могу, а на западе вроде никаких опасных поползновений не предвидится. Точно-точно, у меня Марта новый заказ подготовила, немцы так точно еще пару лет минимум будут ковыряться, пытаясь что-то такое сделать, но пока что с англичанами у них отношения... неважные отношения. А если они только в августе получат от нас эти три миллиона пар подошв, то еще полгода пройдет, пока они на этих подошвах обувь нормальную сделают. То есть научатся ее нормальную делать: клей-то мы им поставлять не будем. А без обуви...

– А сами они этот клей...

– У нас сколько сапоги стоят, двадцать рублей? Если они сами такой клей сделают – а они смогут, у них химики талантливые есть – то у них пара сапог получится, в переводе на наши деньги – уже слегка так за сотню. А самим сделать титановые реакторы у них ну никак не выйдет.

– Спасибо, успокоила. Тебе что-то нужно?

– Нет, спасибо вам, но у меня все нужное уже есть. И ненужное тоже есть: мне уже подарков разных натаскали, что пришлось в маленькой комнате для них просто склад сделать.

– Я просто спросил, а то вдруг... А когда, тебе врачи сказали?

– Как только, так сразу...

Двадцать пятого апреля в полдень у Веры Андреевны Синицкой родился сын – и жизнь ее (и Виктора тоже) сильно изменилась. То есть вообще изменилась...