Стань моей истинной

Глава 4

Марика

Мне снился волк. Огромный, белоснежный, с горящими ярко-жёлтыми глазами он стоял на холме и смотрел на меня. Почему-то вдруг стало очень страшно, и я сделала шаг назад. Волк шагнул следом за мной. Я отступила ещё, а он нагнул голову, будто бы принюхиваясь. Неожиданно в груди поднялась такая паника, что стало трудно дышать. Не в силах сдержаться, я вскрикнула, развернулась и побежала. Откуда-то на пути появился лес, и колючие еловые ветки больно хлестали по рукам и лицу, а сзади меня настигало тяжёлое дыхание приближающегося зверя.

Я охнула и села.

Поезд стоял на какой-то станции. Не раздвигая занавесок, я выглянула в маленькую щëлочку сбоку.

«Лоточная», — сообщила надпись на здании вокзала.

— Давно стоим? — спросила у соседки по купе, пожилой дородной женщины, госпожи Валенсии Харм, как она представилась, когда мы знакомились.

— Так, почитай, минут десять уже. Задерживаемся — видишь, ищут кого-то, — кивнула женщина, откинув занавеску в сторону.

В тот же момент меня как кипятком обдало, и я шарахнулась в угол сиденья.

Данное действо не ускользнуло от госпожи Харм, поэтому она впилась в меня острым, как лезвие, взглядом и, понизив голос, спросила:

— Что ты, деточка, так реагируешь? Никак, по твою душу полисмены туточки объявились?

В открытую половину окна как раз заглянул один из мужчин в форме, а я быстро прошептала первое, что пришло в голову:

— Не выдавайте! Меня муж бьёт, я от него сбежала.

Полисмен отодвинулся от окна, и госпожа Харм резко запахнула занавеску, а через секунду поезд дëрнулся. Из груди вырвался вздох облегчения.

Глядя, как в окошке проплывают редкие крыши домов, я не сразу заметила выжидающий взгляд соседки по купе.

— Ну, — не выдержала она, когда поезд набрал достаточную скорость, — рассказывай.

— Да нечего рассказывать, — стушевалась я.

«Боги, и правду не скажешь, и во вранье бы не запутаться. Что же делать?» — билось в голове.

Я заметила, как поджались губы женщины. Ответ ей явно не понравился.

— Или рассказывай, от кого прячешься, или я вызываю дежурного по поезду, — отчеканила она.

Мысли метались, как воробьи осенью.

Я вспомнила женщину, которая жила в нашем доме двумя этажами ниже. Её много лет избивал муж, бывший военный. Он делал это так профессионально, что следов на теле не оставалось. Помню, женщина всё время ходила, мелко семеня ногами, и здоровалась со всеми едва слышно и не поднимая глаз.

Этот гад бил жену за всякую мелочь: недосоленный суп, плохо отстиранную рубашку, косой, по его мнению, взгляд в его сторону. А женщина молчала, и к полисменам не обращалась, потому что боялась, что мужу ничего не сделают, а он её после этого убьёт.

Однажды женщина не выдержала очередного избиения и пырнула мужчину ножом. А потом вызвала полицию, сказав, что она убила мужа. Только тогда и всплыла эта история.

На самом деле никаких жизненно важных органов она столовым ножом не задела, поэтому мужика зашили и посадили, а её отправили куда-то лечиться. На суде он кричал, что это он так её воспитывал.

Мне тогда было лет девять, поэтому всё, что знала про тот случай, я услышала из разговора двух соседок около подъезда.

Вот этой истории я и решила придерживаться.

— Ну так что? — поторопила тëтка, вырывая меня из воспоминаний.

Я глубоко вдохнула и принялась безбожно врать:

— Понимаете, госпожа Валенсия, три года назад я познакомилась с парнем. Мы встречались около двух месяцев, а потом его забрали в армию. Два года он писал мне очень нежные письма, а я ждала его и думала, что люблю. Мы поженились полгода назад, едва он вернулся. И оказалось, он совсем не такой, как я себе надумала.

Я тяжело вздохнула, пытаясь выдавить из себя слёзы. Не получилось.

— Первый раз он ударил меня через неделю после свадьбы, а потом долго извинялся и обещал, что такого больше не повторится. Повод-то был совсем пустяковый — я разбила кружку. Но ещё через две недели я прожгла утюгом его рубашку, и тогда он меня избил. Потом снова вымаливал прощение. И я простила. Дура!

Я всхлипнула, надеюсь, очень натурально и продолжила:

— А потом побои вошли в привычку. Он бил за любую провинность, будь то пересоленный суп, плохо отглаженные брюки или опоздание с работы на десять минут. Не знаю, кто его так научил, но синяков на теле не оставалось, да и по лицу он никогда не бил. Я пробовала от него уйти, даже сняла квартиру, но он выследил меня после работы, притащил домой и избил так, что я неделю провалялась в кровати. А потом сказал, если ещё раз такое повторится, он закопает меня в лесу и даже поплакать ко мне на могилку прийти будет некому.

Я бросила на женщину осторожный взгляд и утëрла одинокую слезинку.

— Понимаете, мои родители пили и, пока я жила с мужем, продали свою квартиру каким-то мошенникам. Мне даже уйти от него было некуда.

— А где сейчас твои родители? — спросила Харм, когда я замолчала, обдумывая, зачем вообще несу эту чушь.

Наверное, слишком испугалась, что это Анадар попросил своего знакомого из полиции найти меня.

А, с другой стороны, за что бы полисмены меня задержали? Что я нарушила? Ничего. И задерживать не за что!

Ну, проверили бы документы, и поехала бы дальше. В любом случае, до Шинды, куда я взяла билет, не доехала бы. Вышла бы в Пересвете, и ищи меня, Анадар, сколько хочешь. Всё равно не найдёшь!

«Не нужны мне твои навязанные чувства! И так обидно, что ни слова об этом не сказал, позволив практически влюбиться в тебя! Живи своей жизнью и оставь меня в покое!» — закипала во мне боль и жалость к самой себе.

Я всхлипнула раз, другой. По щекам потекли горькие слëзы.

Женщина тут же села рядом и обняла, прижав к своей необъятной груди.

— У-у-у! — вырвалось из меня. И себя жалко, и Анадара, и нас с ним вместе.

— Сирота, значит? — по-своему поняла мои рыдания госпожа Харм.

Продолжая завывать, я только утвердительно покивала.

— А сейчас-то куда едешь? Есть, куда головушку свою бедовую приклонить? — продолжала расспрашивать она.

Я отрицательно помотала головой, ещё немного повыла, а потом отстранилась, вытерла щёки руками и, не поднимая заплаканных глаз, сипло ответила:

— Нет. Просто купила билет куда подальше.

Госпожа Валенсия пересела на своё место и, достав из сумочки платок, протянула его мне.

— А до куда у тебя билет?

— До Шинды, — я приняла платок и принялась вытирать слëзы.

Женщина хмыкнула:

— Так ежели это тебя ищут, не доедешь ты до неё.

Я тяжело вздохнула.

— Знаю. Только я туда и не поеду. Выйду раньше и ищи-свищи ветра в поле.

— Всё продумала, значит? — покивала головой госпожа Харм.

Я неопределённо пожала плечами.

— А Вам когда выходить? — решила сменить тему, чтобы не завраться окончательно.

— Так на следующей станции. Там короткая остановка, минут на пять. Стародворье называется.

«Лоточная, Стародворье, Пересвет», — вдруг вспомнилась схема остановок на двери купе проводницы. Вчера ходила к титану за горячей водой, а он ещё не нагрелся. Вот и рассматривала схему, пока ждала.

— Мне дальше, — я решила не озвучивать, на какой станции буду выходить.

Неожиданно женщина обрадовалась:

— Ну вот и поможешь мне сумки спустить, а то боюсь не успеть за пять минут.

Она кивнула на свои баулы.

— Ой, а как же Вы их дальше потащите? Они же тяжёлые! — я усиленно поддерживала разговор, уводя свою попутчицу от разговоров о «моей» несчастной судьбе.

— Так меня сынок встретит. Он у меня большой, сильный, ему эти сумки, как тебе пёрышко.

Женщина переключилась на разговор о своём сыне, который, хоть и взрослый, а до сих пор не женат, и о хозяйстве, которого у них столько, что требует ухода с утра до вечера.

— А что ж он не женится? — спросила, когда попутчица замолчала.

— Да кто ж захочет к нам в такую глушь ехать? — всплеснула руками та. — Вся молодёжь сейчас из деревни в город бежит. А мы с сыночком вообще на хуторе живём. Так и оттуда все уехали, мы с ним вдвоём остались. А кругом сплошь непроходимый лес да болота на километры. До станции-то этой и то полдня пути на лошади. Я раз в месяц в город за продуктами выбираюсь, а сынок на хозяйстве остаётся. А зимой так вообще поезд у нас не останавливается, питаемся тем, что за лето припасли. Поэтому и хозяйство держим большое. Иначе с голоду помрëм.

— А поближе города нет? — взглянув на баулы и прикинув, что едем-то мы с ней уже двое суток, спросила я.

— Есть, конечно, — женщина махнула рукой вперёд. — Пересвет. Но до него пятьдесят километров. А сейчас я к сестре в гости ездила, вот и закупилась сразу, чтобы время не терять.

И она начала рассказывать, как побывала в гостях, что видела, что купила, какие гостинцы сестре отвезла.

Так за разговорами время и прошло.

Вдруг в дверь постучали, а следом раздался голос проводницы:

— Остановка Стародворье, поторопитесь. Стоянка поезда пять минут.

Госпожа Харм начала спешно выставлять баулы в коридор, а я таскала их в тамбур.

Через десять минут поезд сбавил ход и остановился посреди леса.

Дверь открылась и проводница опустила лестницу. Госпожа Харм аккуратно стекла на землю, а я стала подавать баулы. Она принимала сумки и передавала их кому-то, кто стоял сбоку.

«Видимо, правда сын встречает», — подумала я, подавая очередной баул.

Госпожа Валенсия опустила его вниз и вдруг шагнула в сторону, скрывшись из вида.

— Ой! — воскликнула я. — Подождите, тут ещё есть!

В этот момент в вагоне что-то громыхнуло, проводница ойкнула и побежала на звук.

— Знаю, деточка, — снова появилась передо мной бывшая попутчица.

Я протянула ей последний баул, и в этот момент она резко дëрнула его на себя. Не удержавшись, я вылетела из вагона и больно приземлилась на все четыре конечности. В голове зазвенело.

— Смотри, сыночек, какую невесту я тебе привезла, — донеслось, будто сквозь вату.

А следом раздался звук, похожий на смех душевнобольного человека. В голове вдруг промелькнуло воспоминание, как однажды мы с Сильвой пару дней провели на практике в психиатрическом отделении больницы, и подруга в порыве жалости угостила одного из пациентов конфетой. Он тогда открыл рот и издавал именно такие звуки.

Я потрясла головой и попыталась подняться.

В ту же секунду в голове загудело, как будто по ней ударили чем-то тупым. Я стала заваливаться на бок, а уплывающее сознание почему-то подкинуло картинку, что на меня сверху ставят огромный баул.

Затем всё исчезло.

Очнулась я от непонятной тряски. А ещё от ощущения, что мне в живот периодически что-то больно тыкается. В уши ворвался всё тот же смех душевнобольного человека, что я слышала, выпав из вагона.

«Вагон! Поезд!» — мысль прозвучала, будто выстрел.

Резко открыв глаза, я не поверила в происходящее. Я лежала на телеге, которая куда-то ехала. Точнее, мы ехали. Потому что рядом со мной сидел незнакомый мужчина и тыкал мне в живот пальцем. При этом каждый раз у него изо рта вырывался безумный смех.

— Где я? — прохрипела, чувствуя, как жутко пересохло горло.

— Очнулась? Горазда же ты спать! Мы уже почти приехали, — услышав знакомый голос, я приподнялась на локтях, повернула голову и увидела госпожу Харм с поводьями в руках.

— Что происходит? — воскликнула я, садясь и отталкивая руку мужчины, который снова попытался ткнуть меня в живот. — Куда вы меня везёте?

Псих обиженно замычал, а женщина опять обернулась.

— На хутор! Сама же сказала, что едешь куда подальше. Так что будешь жить у нас. Мне по хозяйству нужна помощница, а сыну — жена.

От ужаса у меня, кажется, даже ноги отнялись.

— К-к-какая жена? — едва выдавила из себя. — Меня искать будут…

«Куда я попала? Что это за театр абсурда?» — билось в мозгу.

— Никто тебя искать не будет, сама говорила, — хмыкнула госпожа Харм.

— Я Вам сумки передавала, проводница видела! А в купе вещи остались! Так что она явно задастся вопросом, куда пассажирка делась! — озарило меня.

— Я камнем по стеклу ударила, она и побежала проверять, откуда шум. А когда вернулась, я тебя баулами завалила, она и не заметила. Я ей сказала, что ты в вагон-ресторан пошла, — пожала плечами тётка. — И за вещи не беспокойся, их в купе нет. Я твою сумку в один из баулов запихнула, пока ты остальные в тамбур носила.

— Вы сумасшедшая? — вылетело из меня.

— Значит так, девочка, хамить мне не надо! И спорить тоже, — женщина нахмурилась. — Очень удачно всё повернулось и для тебя, и для меня. Я тебе, можно сказать, милость оказываю. Будешь жить в доме, по хозяйству помогать, внучат мне нарожаешь. И не мотай головой! Вздумаешь перечить, помни, рука у меня тяжёлая. Привяжу к забору и вожжами отхлестаю, сразу шёлковой станешь. И не вздумай сбежать! До людей тут далеко и, если дикие звери не сожрут, так в болоте потонешь.

«Ну почему, почему я ещё в купе не сказала, что еду к какой-нибудь дальней родне, троюродной тётке, например? И что она будет встречать меня на вокзале? — думала я, судорожно ощупывая карманы и понимая, что телефон либо выпал, либо его вытащили, пока я была без сознания. — Боги, да Сильва сойдёт с ума, когда узнает, что я не доехала до её деревни!»

— Вас посадят! — закричала я. — Это похищение человека!

От моего крика псих дёрнулся и тоненько завыл, а женщина развернулась, схватила меня за волосы и потянула на себя. Её лицо исказилось в гневной гримасе:

— Не повышай голос, ты пугаешь Димасика. Будешь послушной, проживёшь дольше. А вздумаешь рыпаться, скормлю свиньям. Поняла меня?

Её тихий спокойный голос напугал меня даже больше, чем угрозы.

«Сильва, миленькая, обратись в полицию поскорее, — взмолилась про себя. — Анадар, пожалуйста, найди меня! Кто-нибудь, спасите меня от этих ненормальных!»

Из глаз потекли слёзы, но я не издала ни звука.

— Ну вот сразу бы так, — тётка отпустила мою косу, и я сразу же отползла на другой край телеги.

Димасик вдруг прекратил выть и указал пальцем вперёд, радостно оскалившись:

— Ы-ы-ы!

Я проследила за тем, куда он указывает, и сначала увидела загон со свиньями, а сразу за ним — небольшой деревянный дом, огороженный редким частоколом.

— Да, Димасик, — ласково просюсюкала госпожа Харм, — мы приехали.