Спаситель

Глава 36

Ранним утром, еще засветло после бессонной для многих ночи, обоз из тридцати подвод в сопровождении конного караула Мартемьяна Захаровича выдвинулся в Красноярский острог. Оттуда сложным речным путем по Енисею и Ангаре братья с грузом направились к Селенгинску. На наем струг и дощаников ушла львиная доля средств и если в Урге они ничего не получат, то на обратный путь придется зарабатывать грабежами, но это еще не самое страшное. Самое страшное, что лишенные Истомой запасов почти три тысячи жителей Храма Солнца обречены умереть от голода в ближайшую зиму, и единственная надежда этих людей — сорок пудов опиума, которые Филипп вез с братьями в древнюю столицу Монголии. Это обстоятельство не выходило у Филиппа из головы, он даже не мог спать, но все же дорога немного развеяла мрачное настроение.

Урга была гораздо ближе Нерчинска, к ней вела проторенная дорога от Селенгинского острога. В те годы частная торговля с китайцами была запрещена, но как всегда в России — закон, что дышло — днем и ночью обозы русских купцов везли русский товар в Ургу, ставшую центром частной русско-китайской торговли.

В Ургу прибыли через три недели. Филипп ехал на лошади, глядел по сторонам. Оказалось, что в конце семнадцатого века территория Монголии (сейчас она контролировалась Империей Цин) выглядела куда оживленнее русской Сибири. Несмотря на царившую кругом степь — вплоть до призрачных очертаний гор в десятках верст, здесь жизнь если не била ключом, то по крайней мере была заметна.

Дороги как таковой не было — они ехали по утоптанной копытами и колесами земле, впереди и за ними тянулись такие же обозы. Иные вставали, другие их просто объезжали по степи и такая же вереница тянулась им навстречу. По краям бродили азиаты в длиннополых серых халатах, чудных шапках на манер русских кокошников и конических колпаках. Тех, кто был поупитаннее и понаряднее несли на носилках рабы или слуги, хотя лошадей и ослов тут было в достатке. Такой толстяк как правило ел орехи и плевался шелухой, глазея по сторонам как торговка чурчхелой на анапской набережной. Встречалось много домов из камня, часто двухэтажных и даже трехэтажных. Самыми высокими были пагоды с узнаваемыми, похожими на салатницы крышами в форме усеченных пирамид, кое-где попадались ступы со множеством ярусов, чем-то напоминавших гигантские русские печи. Религиозные сооружения окружал частокол тынов, как в русских острогах, только постройки за ними выглядели величественно — Филипп уже отвык от больших строений.

Братья с изумлением поглядывали на огромные причудливые постройки, диковинных людей, животных — удивляли их маленькие лошади (пони), которых завезли сюда вероятно голландцы или англичане, огромные величественные верблюды («вельбуды»), а у речки они возбудились как дети, увидав в водоеме аллигатора которого держали на цепях и давали ему на длинных палках мясо.

Завадский пообщался в пути с несколькими русскими купцами. Говоря о своем товаре он махал рукой — дескать, хлеб, кожи, соль, всего «в мале», немного шуйских топоров да кос от перекупки. В целом русские купцы везли то же самое, кроме самых важных на больших подводах с охраной — эти скорее всего работали сообща с вороватыми приказчиками и воеводами или крупными разбойниками вроде Истомы. Филипп действительно вез в небольшом количестве шкур, меда и зерна от Мартемьяна Захаровича, но основной товар располагался с третью по седьмую подводу.

В Урге они на последние средства арендовали захудалый постоялый двор по соседству с джунгарскими купцами, жившими в огромных шатрах. Филипп оставил половину обоза с охраной на дворе, и отправился на ярмарку.

Разузнав, где ведут оптовую торговлю китайцы, они миновали центр и оказались в северной части. Чего тут только не было: бухарцы продавали разноцветные ковры необъятных размеров, золоченую и оловянную посуду всевозможных форм и размеров, расписные тарелки, ткани, орехи, пряности, фрукты в раскрытых мешках и плетеных коробах. Тут же неподалеку монголы продавали коней, ослов и верблюдов, телеги, какие-то мотыги, седла, железные палки. На китайских рядах украшения висели обильными гроздьями на коврах, в руках переливались разноцветные нежнейшие шелка и бархаты, слепили белизной пирамиды изящных фарфоровых изделий, чаи и травы соблазняли диковинными ароматами. Манили перламутровые ларцы с сияющими на солнце драгоценными каменьями и жемчугами. Суровые, вооруженные мечами китайские охранники богатых цинских купцов в пестрых юбках сканировали недружелюбными взглядами окружающих, пока в руках их богатых хозяев сверкало серебро и золото. Пару раз Филиппу на глаза попались слитки. Табаки, трубки, упряжи — любые, иные чуть ли не из позолоты. Тут же мелькали и русская юфть и соболя с чернобурками и баснословно дорогие шубы из них. Отдельная лавка с лекарственными товарами, немало стоившими в России — корни ревеня, бадьян, мускус, особые целебные зеленые и красные чаи, собранные в горах и стоивших целое состояние.

Оказавшись возле цинских оптовых лавок, Завадский кивнул и братья группами — кто попарно, а кто по трое разбрелись с товаром по округе. С Филиппом остались только Данила и Бес. Завадский купил на одну из выменянных накануне медных китайских монеток с квадратной дыркой по центру, чаю себе и Даниле с Бесом и присел с ними на низкую лавку, не привлекая особого внимания.

Попивая чай, Филипп наблюдал за братьями — вон Савка показывает что-то знаками дряблолицему китайцу с косой. Тот вертит головой. Дальше, в лавчонке у ручья — также крутит головой худощавый китаец и машет на Севастьяна, прогоняет вон. Завадский поглядел в другую сторону. У лавки с бархатом и камкой Антон и Филин что-то знаками показывают двум китайцам в синих юбках. Те тоже машут на них. Ничего, братья, скоро они сами будут бегать за нами, подумал Филипп. Наивные торгаши даже не подозревают какую упускают возможность — той цены, за которую братья предлагают им сегодня купить товар, больше никогда не будет. Завадский отдавал себе отчет, что их сегодняшнее занятие не та торговля, на которую он рассчитывал. Это всего лишь первый шаг — запустить товар в массы. Если ничего не получится, они просто раздадут его бесплатно.

— Гляди-ка, брат. — Данила толкнул Филиппа в бок. — Ловитчик наш сымал рыбешку.

У крупной деревянной лавки с амбаром и узкими лодками, Акима с Терентием окружили китайцы. Среди них — парочка состоятельных, судя по пестрым атласным халатам и упитанным лицам. Аким улыбался и активно жестикулировал, пока двое китайских приказчиков набивали тонкие трубочки.

Филипп усмехнулся:

— И кажется немалую.

Данила и Бес тоже улыбнулись.

— Вершей волокет!

— Да не, братец, тут целый невод!

— Смотрите и запоминайте, парни, это называется исторический момент. — Сказал Филипп, поднося ко рту глиняную чашку.

Уже через минуту у лавки усилилось оживление, речь и смех зазвучали громче, подошли новые китайцы.

Из плотного кольца тел в ярких халатах с трудом выбрался Терентий и, найдя взглядом Филиппа с братьями, махнул им рукой. Завадский кивнул.

— Зови остальных. — Сказал он Даниле.

Данила коротко свистнул. Остальные братья, которым удача так и не улыбнулась, моментально бросили свои попытки приставать к китайцам и направились к месту дислокации Филиппа. Некоторые уже обратили внимание на оживление возле лодочной лавки, где толпилось человек двадцать китайцев.

— Клюнули нехристи? — спросил Антон с интересом поглядев на галдящую толпу, окружившую Акима. Все уже видели как у их с Терентием ног появились мешки с чаем, короба золотистого шелка и чьи-то обнаженные руки уже ставили туда новые ящики.

— Идем. — Сказал Филипп, вставая.

В этот день они продали почти тридцать фунтов опиума, получив за них полторы тысячи рулонов шелка, двести пятьдесят фунтов чая, около полсотни фунтов горных улунов — особо дорогих сортов чая, которые, к слову, цинам запрещено было продавать иностранцам, шестьдесят три связки медно-цинковых китайских монет (по сотне в связке), пятьдесят восемь талеров, два серебряных слитка, семьдесят шесть жемчужных нитей и небольшую горку разноцветных каменьев в дерюжном мешочке. Продажа вышла преимущественно меновая, но это только начало.

На следующий день они арендовали двор с тремя избами и амбаром поближе к базару, а на самом рынке перебили аренду лавки у джунгарского торговца коврами и подняли цену на свой товар в четыре раза. Поток посетителей не иссякал. Об очередях они ничего не знали, началось столпотворение. К обеду пришлось поднять цену еще в полтора раза. Торговлю вел Аким с Борей, остальные братья занимались охраной. В округе стали появляться первые курильщики — в основном приказчики и мелкие продавцы полулежали на плетёных диванчиках в открытых китайских кабаках.

Другие купцы стали поглядывать на них. Часам к четырем товар в лавке закончился и Филипп решил принимать покупателей прямо на дворе, подняв цену еще в два раза и объявив, что продаются только партии от четверти фунта и ограничил половину мены в пользу талеров и серебра. После этого поток покупателей, наконец, схлынул. Но это отнюдь не означало конца. Это был переход на новый уровень. На следующий день во дворе появился китаец в золотом кафтане с высоким воротом в окружении шестерых вооруженных саблями воинов. Он взял сразу пуд опиума. Старый киргиз Боря, поедая гороховую кашу с бараниной сказал, что он специально ехал сюда за нашим товаром из соседнего города.

Через неделю цена стабилизировалась, опиум уходил быстро, но без ажиотажа, слухи о чудо-зелье активно поползли за пределы Урги. Филипп неспроста увеличил партии, он знал, что конечных потребителей местные ему не отдадут. Стали прибывать средние купцы. Несмотря на увеличение цены, купцы возвращаясь к себе и продавали опиум с огромной выгодой. Амбар и одна изба, арендованные братьями под завязку были забиты шелками, бархатом, чаями, золоченой бумагой, дорогой посудой, лекарствами, одеждой. Что-то уже не помещалось и лежало прямо во дворе. Серебро, золото и деньги хранили в сундучках. Места не хватало. Пришлось арендовать соседний двор, заплатив троекратную цену. Братья получили первое жалование. Принарядились, накупили себе всякой всячины, в том числе — острых японских мечей и ножей, браслетов, перстней, сапог из тончайшей кожи. Аким зачем-то приобрел себе шубу из чернобурки и расхаживал в ней, несмотря на жару, на каждом его пальце сверкал перстень. Повадились братья ходить в особые избы, где азиатские девицы делали им «удивительный» массаж и всяческие другие приятные процедуры. Пировали-вечеряли тоже сытно, едали диковинно нежных жареных птиц, плоскую лапшу с травами, знакомую свинину в «меду», рыб, морских огурцов, запивали желтым вином, заедали дивными рогатыми дынями и бананами. Полюбились им и китайские сладости — кирпичные пироги с ананасами, кексы с клубникой и лунные пряники.

Филипп считал доходы, которые перещеголяли все его ожидания. Однако неожиданное богатство порождало и новые заботы. Во-первых, столь стремительное обогащение без пользы для себя не станет терпеть ни одна власть и рано или поздно им придется с ней столкнуться. Он даже не предполагал в какой форме это произойдет, но не сомневался, что однажды у них во дворе появится кто-то влиятельный. Во-вторых все приобретенное добро нужно было еще как-то увезти — значит, требовались новые крепкие телеги и лошади, желательно ломовые и наемные работники. Стоило подумать и о безопасности. Здесь они уже натыкались на множество завистливых взглядов других купцов и просто разбойного вида субъектов, но в Урге цины строго следили за порядком, оберегая статус крупного центра внешней торговли — повсюду с регулярной частотой разъезжали их конные караулы, вооруженные луками и «пальмами», но уже в десятке верст к северу лютовали кочевники, а уж дальше, за границей — и говорить нечего. Завадский вспомнил о приказчиках Строганова и его вооруженных бандитах в стрелецких кафтанах. Им бы не помешало огнестрельное оружие, но увы — тут найти можно было только холодное.

К ним на двор заходили не только ради покупок, но и просто познакомиться и поглазеть. Среди последних были в основном русские купцы, они живо интересовались кто такие братья, чем торгуют. Братья угощали их дорогим горным улуном с сахаром, пряниками и «честно» отвечали, что торгуют сонным табаком, выкупленном у киргизов. В один из дней зашел к ним на двор высокий тощий купец с холопами, судя по виду — боевыми. Одет купец был по-московски: бархатная ферязь, красные сапожки, отороченная лисой мурмолка. Борода клином, взгляд плутоватый, длинный язык то и дело облизывал треугольные губы. Держался как будто скромно, но Филипп догадался, что это непростой гость. Назвался он енисейским промысловиком Агриппушкой Дрынниковым, торговцем солью и лошадьми «из-под Маковска».

Он очень хвалил братьев и Завадского, который в свою очередь представился ему «простым Красноярским купцом». Шутил, «радовался» за успешную торговлю, всячески желал удачи, поглаживая свою бороденку, пока хитроватые глаза его рыскали по двору, буквально заваленному дорогими китайскими товарами.

Как только он ушел, Филипп с минуту щурился на забор, а потом позвал Антона с Савкой и говорил с ними о чем-то минут десять, после чего братья сели на свежекупленных выносливых лошадей и ускакали в ночь.

За две недели они распродали двадцать три пуда опиума. Темп был отличным, он опережал даже лучшие прогнозы Филиппа. Все шло как будто даже слишком гладко, поток покупателей не прекращался, пока в один из дней к ним никто не пришел. До обеда — ни одного покупателя. Только мелкий китайский чиновник зашел сведаться о наличии жалоб и забрать небольшой налог на торговлю, да какой-то рябой купец из Шильска с понурым видом, которому дали из жалости банку мартемьяновского меда с кедровыми орехами.

Филипп отправил на разведку Данилу с Акимом и старика Борю. Братья вернулись через два часа и сказали, что сведать ничего не удалось. Все торговцы молчат, как рыбы, но из обрывков бесед, уловленных Борей, стало понятно, что в Ургу прибыл кто-то важный и влиятельный. Поскольку вся прочая торговля в Урге шла обычным своим чередом, Завадский понял, что у них намечаются долгожданные проблемы. Он решил напрямую выяснить все у торговых властей Урги и поручил подготовить взятки, но тут Данила сообщил ему, что вокруг их двора рассредоточились вооруженные китайцы.

Филипп выглянул за ворота.

У двора действительно толпились хмурые китайские воины, сильно отличавшиеся от обычных ургинских стражей. Эти были осанистей, глядели строже и одеты все одинаково — в красные халаты с кольчугой, шлемы, и мягкие туфли, как у артистов балета. Вооружены мечами, а некоторые даже имели на поясе некое подобие пистолей со стволами крупного калибра. Все воины посмотрели на Филиппа, но тотчас расступились, среагировав на какую-то отрывистую команду. Из-за них по образовавшемуся коридору вышла целая делегация — восемь китайцев средних лет в разноцветных шелковых платьях, среди которых самым первым шел совсем молодой на вид человек с женоподобным лицом в желтом кафтане с вышитыми на нем красными драконами (позже Филипп узнает, что носить изображения драконов на одежде имеет право только цинская знать и крупные чиновники).

Завадский поздоровался слегка поклонившись. Подошедший к нему молодой китаец ответил легким кивком. От важности, исходившей от китайцев как будто сгущался воздух, братья мигом поняли, что прибывшие к ним люди серьезные и замерли. Боря неслышно возник и зная китайские обычаи — в пояс поклонился юноше.

— Прошу, — дружелюбно сказал Филипп, указывая на распахнутую дверь в главную избу, которую они использовали для приемов.

Делегация молча вошла. Завадский указал на большой стол с креслами, но за стол сел только юноша, а остальные китайцы встали у стены за его спиной. Филипп сел напротив, киргиз Боря примостился сбоку, склонившись в три погибели.

Китаец некоторое время молчал, разглядывая Филиппа чересчур комичным для юноши строгим взором, затем произнес что-то спокойным тихим голосом.

Боря мигом вспотел, и брови его поползли наверх. Завадский терпеливо ждал перевода.

— Ты ведаешь, льяовай, еже опиум растити и тем паче торговати в нашей империи запрещено? — дрожащим голосом перевел старик.