Спаситель

Глава 30

— Сто-о-й! — закричали они разноголосо.

Некоторые стрельцы спрыгнули с лошадей, направили на них пищали. Староверы подняли руки.

Всего стрельцов было человек тридцать, к ним подъехал на крепком коне зверошироколицый черноусый пятидесятник — нос с горбинкой как у татарина, а глаза как будто скошены к носу.

— Кря! — изрек он, ловко соскочив с коня. Был он невысок ростом, но широк и фигурой походил на квадрат. Длинный кафтан был ему по щиколотки и сидел на нем нелепо, напомнив Завадскому негласное правило о том, что невысоким людям лучше избегать всяких плащей, пальто и прочей длиннополой одежды.

И все же зверский лик его и угрожающая уверенность искупали его комическое одеяние.

— Кто такие? — приказно вопросил он, выхватив сияющую саблю.

Завадский вспомнил с досадой, что забыл забрать у Акима грамоту, подписанную воеводой Дурново.

— Везем казенный товар из Томска. — Сообщил Филипп, заметив, что позади всех стрельцов, на небольшом возвышении сидит верхом высокий рыжебородый человек в черно-парчовом кафтане с серебристыми узорами в виде жар-птиц. Человек был без шапки, и абсолютно рыжий — волосы, борода, брови. По одежде и стати видно было что он богат и знатен и Филипп сразу догадался, что именно он здесь главный, а не коротышка-пятидесятник. Однако командовал всем коротышка.

— Пищали и сабли бросай в телеги! — приказал он.

— Чего вам нужно?! — крикнул Завадский обращаясь к рыжебородому на холме.

Рыжебородый ничего не сказал, продолжая топтаться на своем белом коне и со спокойным презрением глядеть на Завадского, будто он был каким-то пресмыкающимся.

Стрельцы тем временем стали смеяться над Бесноватым.

— Гляди яко рожи корчит! У-у, дьявол татарский!

Филипп видел по глазам Беса, что тот абсолютно спокоен, но в нем самом закипала ярость.

— Эй, оглох что ли, еродий?! — закричал коротышка, указывая на Завадского саблей. — Он же и стрекало кидай в телегу!

Филипп со злостью вытащил нож, швырнул в телегу, кивнул остальным. Его люди под прицелами стрелецких пищалей тоже побросали свои ружья, сабли и ножи на телеги.

— От подвод вон! — заорал коротышка.

Староверы отступили с поднятыми руками.

— Ты даже не знаешь кто я! — крикнул Завадский рыжебородому.

Тот едва заметно презрительно усмехнулся. Коротышку же видимо рассердило, что Филипп словно не замечает его. Он подскочил, ткнул саблей Завадскому в шею.

— Мотыло ты подзаборное, во-ся кто ты, говно собачье, — «пояснил» он, — уразумел?

Филипп сердито посмотрел на коротышку и, заметив краем глаза, что рыжебородый спокойно развернулся и ускакал, отступил.

Стрельцы забрали все их подводы, оружие и уехали по дороге в сторону острога.

Братья собрались вокруг Завадского.

— Еже овые были? — обескураженно чесал голову Данила. — По однорядкам да чинам не больно похожи на разбойников.

— Не знаю, — ответил Филипп, исподлобья глядя на лес, из которого они выехали.

Столько верст позади, столько дней, испытаний, и отдать все какой-то швали!

— А ты годе, брат, удумал, припрятать мяхку рухлядь, — одобрил Антон, — яко дознался?

Ноздри Филиппа все еще расширялись.

— Не понравилась мне та странная возня на посту.

— Инда не зря видать… Недалече, гляди-ка, едут — убо к острогу везут не таясь.

— Гнилое место зде, братья, — мрачно сказал Бартоломей, щурясь на острог.

— Не плюскай!

— Помяни мое слово.

Тем временем из лесу выехали Аким и Савка — каждый управлял пустой телегой. Увидев безоружных и бестележных братьев своих, лица их вытянулись от удивления.

Пока все обменивались рассказами Филипп думал, присев на кочку, а потом подошел к братьям. По лицам их видно было, что ждут они уже от него каких-то решений.

— Едем в посад, — объявил он, — а там мы с Акимом и Антоном сходим в острог. Потолкуем с воеводой.

Частокол стен Нерчинского острога был невысоким, а вот дозорные башни повыше даже чем в Томске — видимо из-за крутого рельефа вокруг — сплошь горки, холмы, увалы да изломы.

Завадский, Аким и Антон миновали угол острога и пешком вместе с худым обозом на котором везли уток и рыбу, вошли в острог через главные ворота. Тут же вышли на них суровые караульные казаки.

Аким, любивший и умевший важничать, не дожидаясь вопросов помпезно объявил:

— Начальник томского казенного каравана с посланием от томского воеводы!

— Почто пеши, начальник? — охладил его пыл один из казаков с подбитым глазом.

— Еже тебе за дело! — рассердился Аким. — Лошади наши в посаде с караваном!

Завадский протянул старшему казаку бумагу.

— Пускай отведут нас к воеводе.

Казак оглядел богато одетого Филиппа, опустил глаза на бумагу.

— Нету воеводы, — сообщил он возвращая бумагу.

— Когда будет?

— Доложить позабыли. — Усмехнулся казак. — Второй дни нету. Ступай ежели хочешь к дьяку в приказную избу.

Делать нечего — Филипп решил пойти, потолковать хотя бы с дьяком. Ярыжка тут же на чурке записал их имена в большую книгу, размером чуть меньше него самого и пока он записывал, Завадский заметил, что тот ставит возле их имен какие-то пометки. Приглядевшись, он увидел, что напротив имени Акима написано «гусь чванливай», напротив имени Антона — «разбойная рожа», а сам Филипп поименован был «архиереем с большой дороги».

Завадский хмыкнул и направился с братьями в центр острога, где размещалась привычная уже деревянная церковь. За нею как говорили, находилась приказная изба. Филипп обратил внимание, что Нерчинский острог немного отличался от всех ранее виденных им острогов. В частности к северной стене его был пристроен как бы еще один внутренний маленький острог прямоугольной формы со стенами из тынов той же высоты, что и частокол основных стен. Над ними возвышались башенки хором с резными петушками. Ворота, ведшие в этот мини-острог были закрыты, у них стояли два высоких статных стрельца с бердышами — более похожих на тех, которые ограбили их обоз. Завадский догадался, что этот внутренний мини-острог был местом обитания высшей власти — воеводы и вероятно какого-нибудь дьяка или письменного головы.

В приказной избе было многолюдно, шумно и в целом встретили их высокомерно. Завадский даже испытал дежа вю — будто пришел в какую-нибудь госконтору за справкой. Какой-то мелкий служилый велел встать им в общую очередь, состоявшую из разночинной публики — от подобострастных холопов, падавших на колени, едва доходила до них очередь до каких-то важных пузатых священников. Более всех уверенно себя держали здесь всякие целовальники и подьячие посланные с бумагами из земств. Ярыжные собратья принимали их радушно и без очереди, обмениваясь шутками-прибаутками. Профессиональная солидарность.

Аким разумеется, терпеть такого не стал. Он обернулся, со скепсисом поглядел на Филиппа и Антона.

— Ну? Еже встали яко девки на смотринах?! — произнес он отрезвляюще и нагло расталкивая локтями толпу попер прямо на дьяка, сидевшего за отдельным столом в дальнем конце избы.

Опомнившиеся Филипп и Антон поспешили за ним. Никто не решился их остановить.

Дьяк — полный, тестолицый, со сверкающей лысиной, устремил на них слегка удивленные глаза.

— А ну сказывай, еже за плищь [неразбериха] у вас в разряде деянится?! — гневно вопросил Аким. — Разбойники ни даже под острожными стенами без зазору важных гостей пищалями стращают!

— С челобитной тудыть! — кивнул куда-то в сторону ничего не понявший дьяк и тут же позвал какого-то Прошку.

Тотчас подскочил худой подьячий с улыбчивым лицом, но ничего делать не решался — просто стоял подле.

— Я те дам тудыть! — Аким схватил дьяка за отвороты ферязи, потянул из-за стола.

Худой подьячий дернулся было к ним, но Антон взял его одной рукой за шею.

Филипп заметил, что кругом воцарилась тишина, только подьячий хрипел, да дьяк часто дышал. Медленно обернувшись, он увидел, что все замерли и смотрят на них. Почему-то вспомнились эпитеты, которыми наградил их ярыжка в книге. Вот стало быть, как их видят со стороны — разбойниками. К собственному удивлению, Завадскому стало стыдно, и одновременно обидно за братьев.

— Ладно, — сказал он тихо, — пойдем отсюда, братья.

Едва они вышли на улицу, тотчас раздались нарастающие оглушительные пересвисты на разный манер, лай собак и топот копыт.

— Воевода! Воевода едет! — закричали с разных сторон.

Следом через распахнутые ворота в острог проскакали восемь всадников, за ними ни много ни мало — запряженная в четверку английская карета. Всадники поскакали дугой, а карета лихо затормозила у ворот внутреннего острога. Из нее вышел белобородый пожилой сутулый мужичок в красном кафтане при золотом поясе. По тому как суетилась вокруг него богато одетая свита, Завадский понял, что это и есть воевода.

— Гляди-ка, брат, — сказал зоркий Антон, указав в сторону.

Оттуда к воеводе приближался тот самый рыжебородый, которого Филипп видел сегодня вместе со стрельцами, которые их ограбили. Его сопровождали пять-шесть охранников.

Воевода обернулся на топот копыт вместе со свитой и любезно, как будто даже почтительно поприветствовал спешившегося рыжебородого. Тот нагнулся к старичку и по-свойски положив руку ему на плечо, что-то сказал, и оба они засмеялись.

— Во те на, — протянул Аким, — мнится мне еже овый рыжий хмыстень зде навроде нашего Истомки.

— Валим отсюда, — быстро сказал Завадский.

— Чаво?

— Уходим. — Повторил Филипп сквозь зубы и двинулся в сторону, по большой дуге, чтобы церковь и расстояние поскорее спрятали их от тех, кто толпился у ворот мини-острога. Оттуда раздавался многоголосый хохот.

Антон с Акимом, так же как Филипп, вдавив голову в плечи слегка боком спешили за Завадским, пока церковь полностью не скрыла их.

За церковью Филипп кивнул в сторону моста — пройдем там дескать мимо амбаров. Они уже вышли было, но тут снова раздался свист и топот и вместе со стрельцами в острог ворвался звероликий коротышка. Завадский нырнул обратно. Все трое прижались к церковной стене. В это время из приказной избы вышел тот улыбающийся подьячий, которого Антон хватал за шею и посмотрел на них. Двигался он же он как будто к мини-острогу.

— Обложили, поганцы! — выругался Аким.

— Черт! — Завадский покрутил головой. — Пошли! Башками не вертите. Идите быстро, но уверенно, как будто по важному делу!

Так и сделали. Завадский широко шагал, деловито поглядывая на амбары и лабазы слева — дескать какой-то хозяйственный купец идет себе по делам с двумя рындарями, да заодно интересуется архитектурой складских построек в остроге. Краем глаза, он видел на другой стороне пеструю многолюдность. Он будто физически ощущал исходившие оттуда густые волны угрозы. Филипп ругал себя за глупость и самонадеянность. Это там — на юго-востоке Томского разряда он хозяин и важный человек, а здесь он никто, простой разбойник с раскольниками, которых закон обязывает сжигать в срубе. Тьфу ты черт, неужели он угодил в эту ловушку? Сейчас он как никогда понимал, что значит ходить по краю. И на что вся его надежда? На липовую грамоту и собственную наглость? Так себе защита.

Антон поравнялся с ним, Аким шел сзади, почти впритык. Вот уже впереди распахнутые ворота — шагов двадцать до них. Ярыжка записывает в свою книгу каких-то ходоков в косоворотках, из ворот показались конские морды, тащившие тяжелую подводу. Но больше всего Филиппа угнетало отсутствие громкого смеха справа. Не смотри, сказал он себе. Вот уже ворота. Казак с подбитым глазом нагло оглядел его, хотел сказать что-то, но только кивнул и перевел взгляд в сторону — туда, где стояла толпа с воеводой и рыжебородым.

Свисты оглушили, следом стремительно набегающий конский топот. Лошади, ходоки, казак — слишком многолюдно в воротах, успел подумать Завадский, какая-то искусственная возня. В раздражении Филипп оттолкнул ходока и бросился бежать, братья сорвались вместе с ним. Но крики и топот уже совсем рядом, следом какая-то чудовищная сила опрокинула Филиппа с ног.

Его тащили за руки, как в первый день попадания в этот мир. Втягивали туда, откуда он бежал. Перед глазами проплывали лица в обратном порядке: ходоки, казак с подбитым глазом, стрельцы, подьячий, уперший руки в бока коротышка и конечно — самодовольный рыжебородый. На всех лицах презрительные улыбки и любопытство. Возгласы: кого сымали? Татей? Верохулителей? Колдунов? Людей будто прибавлялось кругом. Где-то позади раздавались глухие удары — били его братьев. Тяжело стонал Аким. Завадский закрыл глаза.

Их заковали в кандалы, бросили в холодное узилище, тьма кромешная, кругом кто-то вздыхал. Филипп прислонился к стене, чувствуя слева плечо Акима. Он все еще стонал.

Завадский пытался думать, но не мог взять себя в руки — для начала следовало успокоиться. Терпения вечно ему не доставало.

— Вы кто такие, люди добрые? — раздалось откуда-то спереди.

— Томские люди торговые, — спокойно ответил Антон.

— Охо-хо, — вздохнул незнакомец добродушно, — я и сам торговый человек из Верхнеудинска. Привез в мале муки да льна, эх…

— Отобрали?

— Еже продать не успел забрали на постой — от товарного сбору утаил, дескать. Эх, горе горемычное. Сманил же диавол в этот Нерчинск, инде зде и торговати-то не с кем.

— А цины?

— К ним не пущают. Посольство токмо с месяц яко убрались. Одни служилые, да голь дикари. Во-то братца дожидаючи, еже бы выкупит меня, уж Бог с ним с товаром.

— Тебя единаче овый рыжий черт разорил? — раздался во тьме голос Акима.

— Рыжий?

— Погань рыжебородая с шавкой своей коротышкой носатой.

— Энто пятидесятник овый, Рогаткин? — как-то насторожился вдруг незнакомец.

— Клички ерпыля не ведаю, а по чину пятидесятник и есть.

— Да вы с ними братися зане?

— Пограбили они нас и без сказок сымали сюды. Я этому ерпыленку нос откушу, дай токмо выбраться!

То ли прозвучало это слишком по-разбойному, то ли еще по какой причине, но незнакомец умолк. Филиппу показалось, что он напуган.

— Слушай, — обратился Завадский в темноту, — кто этот рыжебородый?

— Да вы что, братцы, верно не ведаете поперек кого сгрели?

— Разбойник в услужении у воеводы?

Торговец засмеялся в темноте.

— Обороти, братец.

— Не тружай — сказывай! — подал голос Антон.

— Су рыжебородый ваш — строгановский приказчик в Приамурье — Голохватов.

— Строгановы? — удивился Завадский.

— Они зде десная власть, а не твой воевода! Богаче их не токмо в Сибири, во всей России нету! Почитай вся земля от Новгорода до Ичи под их областью.

— Во-то прямо вся? — усомнился Аким.

— Вонми, помещики наши Брагины завели на Лене промыслы было, с истынями и семьями совсельными, притязаниям строгановских приказчиков воспротивилися, абие пришел из Москвы приказ промыслы передать Строгановым, помещиков с семьями сослать в Пустозерск, а воеводу давшего грамоту Брагиным — с воеводства сняти! А идеже Строгановы? Тыщи верст от нашего краю! Промыслы, заводы, солеварни, порты, земли, а и леса — почитай все их на Урале, а сегда и в Сибири.

Да, вот она настоящая власть, подумал Завадский. Не оружием она добывается, а деньгами. И это тебе не пара сухих абзацев из учебника истории. Это настоящая жизнь.

Примерно через час рядом за стенкой зазвучали голоса, заскрипели тяжелые засовы, в лица ударил дневной свет. Узники жмурились, моргали. В проеме показались широкоплечие фигуры. Филиппа, Акима и Антона расковали, грубо выволокли, потащили за избу, бросили в лужу перед раскисшей окровавленной плахой, присыпанной солью. Здесь, под черным тынами, в самом углу острога, сокрытом от площади трехклетным юзилищем и допросной избой, солнца было мало и еще оставались под мостами смешанные с грязью почернелые снежные сугробы. Из темного угла рычала собака.

Узников посадили на колени, перед ними вышел коротышка со стрельцами и с неприятной улыбкой поглядел на Завадского. Руки он упер в бока. Филипп заметил, что в правой он держит его грамоту.

— Ну что, купчишка, думал самый хитрожопый? — весело спросил коротышка, после чего разорвал грамоту и швырнул Завадскому в лицо. Некоторые клочки осели на его бушлате, некоторые упали на плаху, а иные плавали в луже, в которой Филипп стоял на коленях.

Завадский глядел на полы кафтана коротышки, края которого были измазаны грязью и подумал — хорошо, что он назвал его купчишкой. Значит, все-таки не знают, что они раскольники.

— Что тебе нужно? — спросил Филипп, поднимая взгляд на коротышку.

— Сказывай, иде припрятал пушнину, чужеяд.

— И после этого ты угомонишься?

Коротышка кивнул кому-то за спиной Завадского и сразу же Филипп получил сильный удар в ухо, от которого завалился на бок в лужу.