Глава 13

— Верхотомский, Ачинский, Салаирский, Кузнецкий — остроги без воевод, надо их забирать! — нетрезво говорил Завадский, стоя перед столом в избе Мартемьяна и постукивая по нему костяшками пальцев.

— Нет, вы гляньте на этого «Тохтамыша»! — визжал от смеха Мартемьян Захарович, развалившись на лавке. — Паки чарку хлебного и на Москву убо попрет!

— Хмель не берет меня. — Сказал Завадский и покачнулся, вызвав очередную порцию смеха приказчика.

Завадский тоже засмеялся, хотя он не лукавил и не бравировал — хмель здесь почему-то и правда трудно брал его. Водка казалась слабее привычной, и употреблялась без тяготы. Впрочем, допускалось коварство — промеж глаз могло шибануть внезапно, как от абсента. Видимо, это и происходило. Незаметно споил его охочий до услад Мартемьян Захарович, а ведь приехал он к нему помимо прочего для важного разговора.

Массивный дубовый стол все еще поражал изобилием — жареные гуси, поросята, несъеденные и наполовину, стерляди, подосиновики жареные и грузди соленые в больших, похожих на тазы, кадках, пироги, лоснящиеся кулебяки, но сыты были все, включая Антона с Данилой, сидевших в углу за гостевым столом и казаки со староверами на улице, воевавшие с озверевшими сентябрьскими комарами.

— Послушай, Мартемьян, ты должен стать первым в этом гадюшнике, пока тебя не сожрали.

Приказчик утер слезы и покачал головой.

— Не разумею, еже алкаешь ты, Филипп. Тебе какая выгода с того, что стану я, допустим, воеводой?

— Как это не разумеешь? Ты будешь моим воеводой!

Мартемьян Захарович снова захохотал.

— Махнул ты лишнего, Филька! Служить тебе?! Да ты без году неделя перед плахой стоял, а ныне вон куды заприметил! Скоро живешь.

— Так ты хочешь до конца жизни гнить в этих болотах?

Мартемьян стрельнул взором, покачал головой.

— Ох, не ведаешь ты о чем толкуешь, брат. Посуди сам, убо не дурак: мои люди торгуют твоим товаром во всех этих острогах почти до самого Томска. А ежели начну я смещать приказчиков, сие дело станет уже противогосударевым. Далеко от столицы, посему прощают многое, ино еже раздавить тебя яко клопа хватит воли одного томского воеводы.

Завадский сжал зубы.

— Это ты не понимаешь! Бедные приказчики северных острожков видят, как ты богатеешь, как растет число твоих людей, но в том-то и дело — они бедны и слабы, однако имеют прямую связь с уездом. Рано или поздно кто-то сдаст тебя и сюда прибудет охотник поживиться покрупнее тебя. Даже не думай, что будет иначе. Будет именно так. И я предлагаю опередить их. Ты уже достаточно силен, чтобы взять под контроль эти остроги.

— Но ведь это же война. — Сказал Мартемьян, поглядев неожиданно серьезно.

— Это шанс.

— Филипп, уж больно ты пьян. Я тебе как брату совет даю, забудь о речах таких крамольных. Ты уже набалакал тут, что тебя яко Стеньку четвертовать на Болоте мало.

— Ладно, — поднялся Завадский, — просто подумай. Дело у меня к тебе еще одно. Сына старца нашего забрали казаки в Ачинский острог.

Мартемьян Захарович взял толстыми пальцами столешницу.

— Слабый острог, полста казачишек всего, то и дело киргизы грабят и жгут, посада давно уж нет. Приказчик там Ермил Бартов. Напишу ему весть.

— Добро. — Сказал Завадский, надевая мурмолку.

* * *

Прав был Мартемьян Захарович — торопился Филипп, «скоро жил», следуя зову запоздало обретших себя. Но только ли потому, спрашивал себя Завадский, глядя во влажную лесную тьму. Быть может дело и в самом этом мире, и в той могущественной силе, опрокинувшей его сюда? Неизменные вопросы бесконечных часов раздумий, что давали здешние дороги. Бесплодные занятия — не ведал об этом Филипп и только взгляд его устремлялся прямо на того, кто в эту минуту за ним наблюдал, оставаясь незримым и казалось незримому невозможное — будто Завадский видел его — так пристально глядели сквозь стену небесно-синие глаза. Он точно знал, что умер прежде, чем попал сюда и тот, кто появился вместо него, тоже явился прежде смерти и нигде его больше нет и не будет. И этот, казалось бы, отсталый мир сложнее ничуть не меньше покинутого им, и свои титаны двигают в нем неподъемные камни истории. Один из них сейчас набирает силу. Скоро очнется он от бесконечных пьянок, разойдется мутный туман страха, утолится первая жажда крови и нечеловеческий инстинкт погонит его вперед. И может в этом тоже причина его спешки?

Глядя на зеркальные воды Чулыма, Завадский думал, что неплохо бы освоить хождение по рекам. Кажется, они тут плавают на стругах. Полдороги до Ачинского острога буквально ползли, то приближаясь, то уходя совсем за леса и холмы и только запах тины, и свежий ветер говорили о близости реки.

Прибыли к Ачинску ранним утром, сырым, неприветливым после ночного дождя. Острог чернел частоколом на фоне невысоких гор и казался необитаемым. Подъехав ближе, увидели выгоревшую дотла деревеньку.

— Киргизы, — сказал кто-то, — в последний набег все пожгли.

Мартемьян говорил, что все остроги подвергаются набегам, но брать их было трудно. В основном грабили посады, а остроги осаждали, пытаясь поджечь. Если удавалось — завязывалась бойня. В последний год степняки озверели. Приказчики требовали казаков и стрельцов для охраны дальних острогов, но служилых людей не хватало, а тех, что приходили казачьи атаманы-авантюристы или воеводы гнали дальше ставить новые пункты сбора ясака. Благодаря экономическому союзу между Завадским и Мартемьяном, на Причулымский острог набеги прекратились. Даже посаду перестали грозить киргизы и разбойные ватаги. Приказчик нанял серых казаков и боевых холопов с приравненным статусом, построил новые укрепления, увеличил количество разъездов и патрулей, удлинил их маршруты, придумал делать тайные наблюдательные пункты и засады. Ватаги, рискнувшие пограбить Причулымский посад отбивали боевые холопы, размещенные вне стен острога, им на помощь выскакивали вооруженные пистолями и саблями конные рейтары Мартемьяна, которых вызывали особым сигнальным свистом. Завадский еще предложил пускать в народ вестников-соглядатаев. Люди, занятые в продажах, пытались выведать в острогах, артелях, поселениях ясачных людей побольше — какие слухи бродят, какие разбойные шайки рыщут в окрестностях. Элементы оперативной работы. Некоторые жители деревень из других острогов сами перебирались к нему. Конечно, Сибирь была все еще чудовищно безлюдна, но иногда сбор народных вестей приносил свои плоды.

Завадский не умел ездить верхом и потому подъехал к воротам в телеге.

— Кто такие?! — вопросил со сторожевой башни дозорный, звякнув кольчугой.

— Не видишь разве? Воины веры православной! — уверенным голосом ответил Филипп. Он уже давно заприметил, что таким голосом говорить ему проще и пользы от этого больше.

Строгое бородатое лицо в надвинутой на глаза ерихонке с наносником оглядело их с высоты и исчезло под тесовым навесом обхода. Следом раздался где-то в глубине его голос:

— Патрик! Подь сюды! Тута голодранцы какие-то под воротами скачут!

Завадский изогнул бровь и посмотрел сидевшего рядом на коне Данилу.

— Патрик?

— Патрикей, — цыкнув пояснил Данила и задрав голову заорал, — я те дам сучье вымя, голодранцев! А ну живо отворяй ворота!

С обхода выглянули на этот раз двое бородачей в ерихонках. Один из них откусывал морковь и жевал с открытым ртом.

— Чего надобе? — вопросил он.

— Ермилку твоего на правеж забираем! — весело крикнул Антон.

— На суд божий ин вороват зело!

— Анисим, плесни-ка в них помоями. — Спокойно сказал стражник, откусывая морковь.

— Но-но! — выехал перед воротами молодой Ерема, неплохой наездник и стал гарцевать на лошади. — Отворяй ворота, сдавайся, казачок, ино в осаду возьмем!

Сторожевики на башне засмеялись.

— Кого ты осадишь, таракан! — закричал Патрикей и швырнул в Ерему морковью. — Попадью свою осаживай!

В ответ тоже полетели мелкие камни.

— Да вы, попы, мухоморов объелись!

В это время в отверстии, вырубленном в верхней части бревна на втором уровне — вероятно, для пушки тоже показалось лицо. С тревожным подозрением оглядело приехавших.

— Кто такие?

Филипп достал из внутреннего кармана кафтана, который специально велел себе сшить, рулон с печатью.

— Дело к Ермилу Бартову, от приказчика Мартемьяна Захаровича.

Завадский поднял рулон, его подхватил Данила, на коне подскакал к отверстию, вытянулся на стременах, вложил в высунувшуюся руку.

— Давно ли Причулымский острог собственною печатью обзавелся? — крякнуло из отверстия.

— А что, не заслужил? — с иронией спросил Филипп.

Человек за стеной что-то пробубнил и крикнул дозорным продолжавшим словесные дуэли с раскольниками, чтобы открывали ворота.

Ачинский острог оказался еще беднее и меньше Причулымского в прежние времена, хотя выглядел заметно новее. Избы из сырых бревен желтели на фоне свежеотесанных тынов. Мосты изнутри тоже новые, по ним ходили два тощих древодела с пилами. Внушительной была приказная изба — главная по центру, боковая, с крошечными оконцами — вероятно застенок и такой же «корпус» с другой стороны. У входа, держа у ног пищаль, стоял караульный. Избы в основном стояли вдоль стен острога, примыкая к ним одной стеной. Всего не более десятка и пара клетей с небольшими дворами. Из одной из них вышел мужчина в золотистом зипуне с растрепанными волосами, чем-то напомнившими Завадскому прическу Бориса Джонсона. Лицо у него, впрочем, было худощавое, а глаза бегающие, ускользающие. Это и был Ермил Бартов.

Казаки обступили их, балагурили, продолжая шутливые препирания с вооруженными староверами. Заметно было, что приказчик тут не имеет большого авторитета среди казаков — извечная административная проблема маленьких острожков на которых не хватило авторитетных сынов боярских — воевод. Да и не каждый воевода, даже худого происхождения станет сидеть в малом остроге. Люди крутого нрава, сами отчасти разбойники как известный Хабаров шли грабить, искать золото и своевольничать.

Не имея власти разогнать казаков, приказчик позвал Завадского в избу. Там, присев на дубовую скамью за стол, у сального огарка сломал печать и прочитал послание Мартемьяна Захаровича.

— Чаю у нас ли он аще? — произнес Бартов, скользя убегающим взглядом к мутному оконцу.

— Посмотрим?

Приказчик хитро улыбнулся.

— А ты, стало быть, и есть тот Филипп?

— Стало быть и есть.

Лицо Завадского не выражало никаких эмоций. Бартов поиграл длинными пальцами и вскочил.

— Ладно, идем.

Вышли на улицу, приказчик кликнул какого-то Петра. От толпы отделился худощавый развязный солдат со связкой ключей, неохотно вразвалочку пошел впереди. На улице за Завадским неотступно следовали Антон, Данила и Филин. Их хорошая одежда, вооружение, крепкий, уверенный и в то же время спокойный вид производил впечатление на казаков — они поглядывали на Завадского с уважительным интересом.

Филипп верно угадал в пристройке застенок. Внутри он оказался больше, чем выглядел снаружи. Низкий потолок, пол земляной, покрытый грязным истоптанным сеном. Двери окованы железом, но решеток нет, в полумраке каземата Завадский не сразу увидел тела на полу. Солдат принес лучину. Два тощих, испуганных подростка, и какой-то сильно избитый солдат. Все в тяжелых кандалах.

— Чудо, еже давеча в град свезти не успели. Киргизы саранчовыми тучами по дорогам летают. Продыху нет. — Сказал приказчик и кивнул солдату на одного подростка. — Расковай энтого.

— Ты Егор Амвросиевич? — спросил Завадский у подростка.

Тот кивнул, испуганно моргая.

— Домой едешь.

Солдат схватил парня за шкирку поставил на ноги, тот покачнулся и едва снова не упал, как только сняли кандалы.

Второй подросток, видя, что происходит заскулил:

— А я? Меня заберите! Егорка, за меня попроси боярина!

— Твой друг? — спросил Завадский.

Парень кивнул. Завадский увидел, что он дрожит. Вероятно их били или сильно напугали.

Завадский оглянулся на приказчика. Тот елейно улыбнулся.

— В повестье токмо об одном писано. Не держи обиды, любезный, но тебя я не знаю, а просьба Мартемьяна Захаровича почитай исполнена. Запирай казаматку, Петька!

— Подожди! — Завадский взял за локоть приказчика, отвел его в темный угол, заговорил. Приказчик слушал с улыбкой. Потом Филипп поманил Данилу, забрал у него мешочек с деньгами и передал его Бартову. Улыбка того стала шире.

— А ну раскуй и другова, Петька! — крикнул приказчик солдату, убирая кошель за пазуху. — Сведалось, не раскольщики то, а холопы Мартемьяна Захарыча.

— И кто же ты таков, Филипп? — спросил Бартов у Завадского, когда они вышли на свет из мрачной избы. — Чернец — не чернец, не купец, не крестьянин и не служилый, сказал бы немец — ан нет, видал я их, бывают промеж них толмачи грамоте зело ученые, а все неровно толкуют. Ты же чудно молвишь, ан ровно. Кто же ты?

Завадский впервые услышал здесь этот вопрос и задумчиво посмотрел в лицо приказчику. Взгляд того опять уплывал на сторону.

— Я почитай сибиряк.

Бартов понимающе кивнул и улыбнулся.

— Слыхал як сказывают? В Сибирь по нужде али по воле, от грехов старых. Ведаешь понеже?

Завадский еще раз глянул на приказчика и устремил прищуренный взгляд на верхушки сосен вдали.

— Понеже матушка Сибирь прошлого не помнит.

— Верно, — согласился приказчик.

В этот момент оглушительно засвистели дозорные на башне — те самые Патрик и Анисим.

Следом за свистом, раздался душераздирающий крик:

— Степняки-и-и!

— Сколько?! — тут же в ответ заорал Бартов и сорвался с места, одновременно махая толпе казачков.

— Тьма! На приступ валом идут!

Свисты раздавались со всех башен, одна за другой.

Тут Завадский понял, что давно уже слышит какой-то гул, который нарастая превратился в топот множества копыт и понял, конные атаки — это страшно. И хотя на их пути частокол (виденный ров и насыпь с остатками деревянного «чеснока» он в расчет не брал — курам на смех) Завадскому не верилось, что пускай и высокий, и толстый, но все же деревянный забор станет серьезной преградой человеческому уму и намерению.

И все же он оказался надежен — простой частокол, основа крепости русских острогов. Благо никаких пушек степняки не имели. С разных сторон застучало — это особенно забеспокоило солдат и приказчика — они активнее забегали. Из арсенала казак охапкой вынес мушкеты, которые расхватали в мгновение ока. Завадский слабо представлял, что будут делать невидимые пока степняки, чтобы взять острог. Представлялось, что ставить какие-то лесенки и пытаться по ним взбираться как в битве за Хельмову Падь во «Властелине колец», который они смотрели с дочерью, однако как выяснилось — киргизы со всех сторон бросились рубить топорами стены, прикрываясь от башенных обламов щитами.

— Подсобляйте, чернецы! — крикнул раскольникам рослый казак, видимо пятидесятник, проталкивая шомпол в дуло длинной пищали, которую легко удерживал одной рукой. — Коли ворвутся, помирать все будем!

Раскольники поглядели на Завадского, тот коротко кивнул.

— Под Чулымкой берите мост, справа враз под вашу десятку. Наперво воды лишат.

— Пороху дай, казак!

— С арсеналу майте!

Казаки толпились на угловых башнях, стреляли вниз и по диагонали вдоль стен. От трескучих залпов едко пахло порохом и подымались дымные облака. Со стороны Чулыма тоже струился дым — подожгли острожью стругу. В это время раздался вопль — с центральной башни свалился Патрик, пронзенный стрелой в глаз, и дико кричал, корчась на земле. Под дозорной было жарче всего. Некоторые казаки швыряли с верхних мостов через частокол заранее приготовленные булыжники. Видимо не очень продумано. Уже двоих таких метателей скосили стрелы.

Завадский забрался на верхний мост, где отбивались его староверы и выглянул за частокол, хотя его сразу же аккуратно рукой отодвинул Данила. Он поразился тому, что успел увидеть — всю прибрежную кромку от Чулыма до рва заполонили озверелые азиаты. Они гораздо ловчее, чем русские управлялись с конями, ловко носились на них, стреляя на ходу из лука. Стрелы при этом летели со страшной стремительностью и со свистом, словно пущенные из арбалета. Одна воткнулась в опору моста рядом с рукой Завадского и загудела, передавая колебания в руку. Киргизы — в стеганых кафтанах, некоторые в легкой кольчуге. До боли знакомые лица строителей и курьеров Яндекс. Еды отличались только наличием тонких бороденок и висячих усов, как у китайского мастера и что Завадского поразило больше всего — обилие узнаваемых киргизских национальных шапок — «калпаков», которые белели словно горные эдельвейсы на кровавом поле. У Завадского самого была такая войлочная шапка — ему подарили, когда он ездил с делегацией историков в Бишкек не межвузовскую конференцию.

Загрузка...