Сокровища Черного Острова (СИ)

Глава 28. Со временем пообтешетесь

— Как я попала к Эрияуру? — переспросила Модель. — Исключительно волей дурацкого случая. Я, коллега, не просто Модель, как таковая, то есть Модель в бронзе, а еще и научный сотрудник Вселенской Библиотеки Знаний, получившей у вас название Хроник Акаши. Это неправильно, потому что Хроники Акаши — всего лишь Обзорный Проводник, краткий путеводитель Библиотеки. Как научный сотрудник была прикомандирована к ангелу Аллауму. Кто же знал, что сей ангел — член команды мятежного Люцифера? Короче, когда Аллаум в группе прочих восставших ангелов был низвергнут в Ад, я была при нём. Теперь его имя Гагтунгр. В Преисподней я обрела нынешнюю свою глупую плоть, от моей светоносности осталась лишь способность самопроизвольно менять собственную форму. Да будет тебе известно, я теперь любимая игрушка Эрияура. Любит, старикан, поскитаться по Вселенной, но с условием, чтобы было интересно. Подключает меня к своему системному блоку, смотрит картинки, сюжеты. Особенно нравится ему планета приматов, что в Кассиопее. Там у них с вооружением получше, чем у вас, а условия тяжкие. Атмосферный столб сильнее давит и всю дорогу кислотные дожди. Танки ржавеют только так, выстрелов напрочь не держат. Как бабахнет иной примат по вражьему танку из пушки, тот разлетается, как гнилой кочан. Кровавые ошметки вперемежку с броней в разные стороны. А то и ничего танку-то не делается, потому как пушка взрывается. Вдрызг. А еще Эрияуру нравится, когда приматы схлестнутся между собой врукопашную. Страшное дело, что тогда делается. Грызут всё, что на зуб попадется. Могут руку отгрызть, ногу, глаз выкусить. Кровища хлещет рекой, Эрияур аж визжит от восторга. А вот еще есть одна веселая планетка, где мертвых хоронить запрещено. Там в тело, когда душа-то уйдет, вселяется какая-нибудь сущность, которой страх как охота воплотиться. В нормальную плоть не положено, так она хоть в эту. Охраняется там, видишь ли, каждое создание, каждая тварь, каждая мелкопакостная сущность. Посмотрел бы ты, как там эти трупешники, разваливаясь, по улицам бродят. Дурь несусветная, а Эрияуру страшно нравится. Близка ему эта загробная тема…

— Дорогуша, — сказал Робинсон. — Ты бы сменила пластинку. Научный сотрудник всё же, не гробокопатель.

— Я это к тому, коллега, чтобы ты имел представление, кто такой Эрияур, — ответила Модель, ни капельки не обидевшись. — И с кем мне пришлось коротать долгие годы. Но это еще ничего, знал бы ты, каково с Гагтунгром. Вконец опустившаяся личность. Бесстыдник, срамник. Я благодарна судьбе, что он подарил меня сынку своему, Эрияуру, когда отправил на Черный Остров, но еще более ей благодарна, что ты, Джек, унес меня с Острова.

— А что ж сама не сбежала?

— Куда? — спросила Модель. — Кому я нужна? Ты вот, слава Богу, меня понимаешь, а другой? Начал бы колотить по мне молотком, распиливать, сверлить. Исследовать, одним словом. Или бы зарыл на три ярда в землю, как дьявольское изобретение. В море бы кинул, где поглубже, в печь. А попала бы к военным, о, эти бы всю душу из меня вытряхнули. От этих не удерешь. Мигом на спецучет, на ответственное хранение, на цепь. И с утра до ночи допрос с пристрастием. Потом всю информацию засекретили бы и никому ни слова о тайнах Мироздания. Вы, люди, особенно те, что в сапогах, странные создания. Ничему не верите, ничего не желаете видеть, а то, что увидите, объявляете государственной тайной. Вас, людей, ничем не удивишь. Эрияур — и тот слушал, что я говорю, вникал.

— Это называется научное мышление, — объяснил Робинсон. — Ничего не принимать на веру.

— Это называется ослиная тупость, — возразила Модель. — Вам Христос явился, а вы не поверили, что он Спаситель.

Робинсон пожал плечами, дескать — я не отвечаю за других ослов, и ответил:

— Смотрю, не любишь ты людей.

— А за что больно любить-то? — сказала Модель. — Тупы и меднолобы. Выставите перед собой своё «Я», как флаг, и прёте напролом. Разве не так? Ничего, со временем пообтешетесь, не век же в стоеросовых ходить.

Она замолчала, поскольку мимо, подозрительно косясь, прошествовал полисмен, и продолжила уже совсем о другом:

— Вам, ребята, на Черном Острове повезло не раз и не два. Повышенной вибрации вы бы не выдержали, пониженная на вас не отразилась, но будь вы там подольше, эффект был бы. Неважнецкий эффект. Защитные костюмы сделали вас радиопрозрачными. Сканер на ваше присутствие сработал, но одноразово, не включив систему экстренного пробуждения. И наконец, самое главное, дежурный не поднял тревогу.

— И почему же оболтус-дежурный не поднял тревогу? — спросил Робинсон.

— Потому что оболтус- дежурный превратился в ожерелье, чтобы спрятаться от Эрияура, — ответила Модель. — Потому что оболтусу-дежурному надоело быть вечным дежурным. Остальные-то отключались, каменели.

— А-а, — произнес Робинсон. — Тогда всё понятно. Тогда прошу пардону.

Вернулся полицейский, сказал сквозь губу:

— Я давно за вами наблюдаю, сэр. Вы что, надиктовываете на диктофон?

— Да, да, — ответил Робинсон, поднимаясь. — Именно.

— Под машину не попадите, — сказал полисмен. — Их тут много.

— Учту, — ответил Робинсон, уходя.

— Нет, — сказала Модель, когда Робинсон отошел от полисмена шагов на пятьдесят.

Робинсон обернулся, полисмен глядел ему вслед. Тупой, как валенок, и предельно бдительный. Нипочем не скажешь, что это квазоид.

— Они нас достанут, Мо, — произнес Робинсон. — Кому какое дело, что я сам с собою разговариваю? Может, мне больше не с кем разговаривать.

— Не считай квазоидов дураками, — отозвалась Модель. — Они всё просчитывают гораздо четче, чем люди. Память у них лучше и не мешают эмоции. Но вообще-то ты прав. Какое им дело?

Робинсон, смешавшись с толпой, нырнул в подземный переход…

Обстоятельства складывались таким образом, что лучше всего было сидеть дома. Сидеть и не рыпаться. По городу не ходить, на скамеечках не сидеть, в баре пивко не пить. А уж насчет того, чтобы просаживать десятки тысяч в казино — для услады души, для полноты жизни, куража ради — об этом и думать не стоило. Непременно нашелся бы свинтус-квазоид, который, взяв тебя на промокашку, начал бы раскручивать историю происхождения денег.

Войдя в квартиру и заперев за собою два замка, Робинсон разделся, встал под душ. Приятно было после раскаленной улицы смыть с себя липкий пот.

Пока он плескался, Модель включила телевизор, нашла новости и начала их впитывать, зависнув перед экраном. Вредное излучение электронной пушки её вовсе не беспокоило, напротив, оно в какой-то мере подпитывало, добавляло бодрящих электрончиков. Услышав что-то неординарное, она пулей летела в ванную, доводила, громко вопя, информацию до Робинсона и мчалась назад.

Надоела своей болтовней до смерти.

Робинсон взял, да закрыл дверь, так она, паразитка, прошибла в ней дыру.

Робинсон, как был голышом, прошлепал в зал, бесцеремонно переключил канал, попал на какую-то церемонию награждения, что было еще хуже, чем новости. Одна часть правительства награждала другую часть правительства. Естественно присутствовали Президент, вице-президент.

Как раз крупным планом показывали скалящего зубы Президента. Робинсон вознамерился непатриотично переключить канал, но Модель вдруг сказала:

— Да.

— Я и сам знаю, что да, — произнес Робинсон. — Еще бы не да.

В кадре возник вице-президент, писаный красавец, и Модель изрекла:

— Нет.

— Ты хочешь сказать, что это квазоид? — поразился Робинсон, после чего, тыча пальцем то в одного министра, то в другого, то в третьего, начал спрашивать: — Этот? Этот? А этот?

Модель исправно отвечала.

— Это что же, едва не половина правительства квазоиды? — сказал Робинсон, пребывая в некотором экстазе.

— Выходит, что так, — ответила Модель. — А теперь позволь задать вопрос. Тебе эта ерундовина, что спереди мотается, ходить не мешает?

— Нет, — отрезал Робинсон и поспешил надеть трусы.