Собака и Волк

Глава шестнадцатая

Весенние сумерки. В воздухе разлились запахи зелени и цветения. Луна высветила вершину Монс Ферруция. Она похожа была на серебряный кораблик, плывущий в темно-синем море. Задрожали первые звезды. Вечерняя зарница освещала небо на западе. Закончилась дневная суматоха — стук копыт и топот ботинок, скрежет колес и визг пилы, бесконечное мелькание мастерков, носилок с кирпичами, прекратились крики, ворчание, ругань, добродушное подшучивание, беготня. На землю опустилась тишина, нарушаемая лишь журчанием Одиты, плеском выскочившей на поверхность рыбы да радостным чириканьем воробьев.

Грациллония не было дома полмесяца. Он уезжал по неотложным делам. Сейчас же ему хотелось посмотреть, как продвинулись дела за время его отсутствия. Сопровождала его жена. Сейчас они жили у ее родителей в Аквилоне, пока в Конфлюэнте строился их новый дом. Дачу занимали инженеры и другие распорядители. Приехали они сюда по большей части из других мест, поэтому считали, что достойны лучшего помещения, нежели лачуги и палатки, в которых жили простые рабочие.

Саломон попросил разрешения сопровождать Грациллония и сестру. Они, разумеется, согласились.

— Смотрите, — показал мальчик, — они начали новую пристань.

В месте слияния рек Грациллоний установил опоры. На истоптанной, грязной земле лежали бревна, оборудование, груды металлолома. По окончании работ мост в Аквилоне разберут. Гавань будет здесь, лучшего места просто не сыскать.

Мост через Одиту он замыслил каменным, с двумя сторожевыми башнями.

— Подождите, — попросила Верания, остановившись посередине деревянного моста. — Такой прекрасный вечер.

Несколько минут они стояли молча, следя за неспешным течением реки, потом продолжили путь.

На противоположном берегу блеснул наконечник пики. Несколько часовых совершало обход. Набережную выровняли, ров засыпали. Будущая крепостная стена была отмечена колышками. Она пройдет к востоку от Стегира и к северу от Одиты, заключив их в кольцо. Хватит места и для просторных улиц, и для больших зданий. Грациллоний надеялся, что население будет быстро расти.

Часовой строго спросил пароль. Узнав Грациллония, отдал салют по римскому образцу. Друз со своими ветеранами обучал военному делу жителей Озисмии и сколотил крепкую команду.

— Ну, как дела? — спросил Грациллоний.

— Все в порядке, — ответил часовой.

— Он сказал правду, — заметил Саломон, когда они продолжили путь. — Теперь светло, и дожди не мешают, вот дело и наладилось. Воры забыли сюда дорогу. Разведчики Руфиния останавливают всех, кто пытается проникнуть со стороны, а мы проверяем грузы, подлежащие отправке.

— Мы? — поддразнила брата Верания. Она казалась совершенно легкомысленной и веселой с тех пор, как вернулся Грациллоний, однако он чувствовал, каких усилий ей это стоит.

Саломон смутился. Он перерос сестру, догонял Грациллония, но был тонким, словно тростник, увенчанный шапкой каштановых волос. Лицо его, хотя он уже пытался бриться, было нежным, как у сестры.

Грациллонию стало жаль мальчика.

— Он обожает тебя. Ты для него идол, — сказала Верания. — Впрочем, ничего удивительного.

— Ты лучше налегай на учебу, — посоветовал Грациллоний. — Тем самым ты внесешь вклад в общее дело. Когда будешь готов, призовем тебя.

Даже в сумерках заметно было, как вспыхнул Саломон.

Они пошли вокруг. Из сумбура и развала выглянули первые ростки порядка. Возле подраставших домов высились леса и краны. В одних местах строительные площадки пока только наметили, в других — начали рыть котлованы для фундаментов. Чувствовался размах: отвели место для настоящей базилики и настоящей церкви (Корентин хотел сделать ее собором), подумали и о мастерских, и о складах. Никаких мазанок! Дома построят не из глины и торфа, а из кирпича и камня. Это будет город.

Лес отступил от города к северу и востоку. Деревья срубили более чем на милю в обоих направлениях, расширив таким образом городское пространство. Заготовили бревна. Запылали костры: рабочие готовили на них пищу. Жили они скученно, в наспех сколоченных бараках. Публика это была грязная, шумная, пьяная и развратная. По соседству людей жило слишком мало, и занимались они своими делами, поэтому агентам Грациллония приходилось ездить зимой по всей Арморике, нанимая рабочую силу. Многие наемники были беглыми, однако же клялись, что владеют рабочими специальностями. Говорили, что среди них было немало варваров. На рабочих местах за ними наблюдали вооруженные военнослужащие, так что дисциплина соблюдалась. После работы у наемников оставалось на дебоши не так уж много сил. И все же лагерная жизнь заключала в себе грозное обещание, подобное бурям, приходящим в дни равноденствия.

Грациллоний, разумеется, не собирался брать в свой город всех этих грубиянов. Рабочим, зарекомендовавшим себя с лучшей стороны, он предложит поселиться в городе и сделает для них все, от него зависящее. Остальные по окончании работы должны были уйти. Возможно, трудно будет от них избавиться, но держать у себя сброд он был не намерен. В качестве иммигрантов надеялся привлечь честных, цивилизованных людей, желающих лучшей жизни для себя и для своих семей. В Галлии таких людей немало, а в осажденной Британии — еще больше. Хорошо бы послать весточку через канал…

Об этом нужно еще как следует подумать. Наверное, на это уйдут годы. Сегодня же он мирно шел рядом с женой, носившей его ребенка, и мальчиком, для которого сделался вторым отцом. Они были далеко от лагеря, и расстояние смягчало шум. Мимо пронеслась летучая мышь. Под последним лучом солнца крылья ее стали прозрачными.

— Посмотрите, — сказала Верания, — словно ангел пролетел.

— Может, это какое-то предзнаменование? — предположил Саломон. Он показал на стройку. — Скоро здесь будет очень красиво.

Грациллоний улыбнулся.

— Не сглазь. На все нужно время.

— Работа идет быстро.

— Потому что ничего другого нам не остается. Мы должны подготовить город к зиме. Все должны вселиться в новые дома. Необходимо закончить фортификационные сооружения. Зато потом все пойдет очень медленно. Люди станут потихоньку обустраивать свои дома. А мы скоро истратим все деньги, что есть у нас в казне.

Верания вздохнула:

— Такая цена…

Она замолчала, и он, успокаивая, взял ее за руку и тихонько пожал.

— Ты знаешь, как мы это встретим, — сказал он.

С тех пор как в прошлом месяце он поведал ей свои планы, она старалась побороть охватившее ее отчаяние. Делала она это молча, но он понимал ее состояние и старался лишний раз не пугать ее. Сейчас страх прорвался наружу.

— А ты не можешь изменить это?

Он покачал головой:

— Нет. Иначе это подорвет веру у многих людей. У всего населения.

Она крепче сжала его руку:

— Господь да поможет тебе.

Они остановились.

— Если ты будешь молиться за меня, мне не о чем больше беспокоиться, — ответил он. Ничего более утешительного ему сейчас в голову не пришло.

— О чем вы? — спросил Саломон.

Грациллоний вздохнул.

— Мы уже собирались рассказать тебе, — сказал он. — Вот сейчас нас никто не услышит. Твой отец и сестра считают, что тебе можно доверять. Верят, что будешь молчать.

Худенькое тело вздрогнуло и напряглось.

— Я об-бещаю. Клянусь Богом и всеми святыми.

Верания почувствовала некоторое облегчение оттого, что могла высказаться.

— Ты слышал, что Грациллоний вместе с Эвирионом Балтизи собирается сразу после Пасхи в первую в этом году навигацию?

— Конечно. Присмотреть новые рынки. О сэр, я уже просил вас. Возьмите меня! Я отработаю те деньги, что вы на меня потратите. Обещаю.

— Сожалею, — ответил Грациллоний. — В наши дни даже обычное коммерческое путешествие сопряжено с риском. Наше путешествие обычным не будет.

— А каким же оно будет? Скажите, сэр.

Грациллоний, не отпуская руки Верании, заговорил осторожно и размеренно:

— Мы строим Конфлюэнт заново и делаем это теперь по всем правилам. Работа грандиозная и дорогая. Оттого что приходится торопиться, она становится еще дороже. Надо закончить ее, прежде чем Глабрион с Баккой придумают способ помешать нам. Апулей сейчас вовсю борется с их возражениями и ссылками на закон.

Ты знаешь, что мы нанимаем и жителей Озисмии, и беженцев из Иса. А это означает, что мы отрываем людей от работы на фермах и от других важных дел. Продовольствие и товары приходится ввозить со стороны. К осени, когда мы расплатимся с иноземными подрядчиками и рабочими, истратим все, что отобрали у скоттов. Что нам тогда делать? А городу надо еще несколько лет платить налоги, пока фермеры и ремесленники не наладят производство. Откуда брать деньги?

— Не знаю, — признался Саломон с редким для себя смирением. — Я как-то об этом и не задумывался.

Грациллоний улыбнулся:

— Тебе, разумеется, никаких цифр не сообщали. Мы такие вещи держим в секрете. Не буду говорить, почему, ты думаю, и сам догадываешься.

— Он хочет отобрать захваченную в Исе собственность, — в голосе Верании слышались и страх, и гордость. — Я просила его, чтобы сам он не ехал, но…

— Без меня ничего не получится. — Грациллоний был непреклонен. — Необходимо лидерство.

— Ваше, — выдохнул Саломон.

Грациллоний, глядя на него, продолжил:

— Мы с Эвирионом в условленном месте встретимся с надежными людьми. Они загрузят его корабль и те две галеры, что мы захватили в прошлом году. Затем отправимся на Вороньи острова. Ты, наверное, слышал: это места, где отсиживаются пираты с Редонского побережья. Варвары проводят там зимы. Оттуда и набеги совершают, если погода позволяет. Там тебе и скотты, и саксы, и римляне-предатели, в общем, все виды двуногих животных. Стерегут свои логова, набитые награбленным добром. Руфиний много о них слышал, пока ездил в Эриу, и шпионов туда своих засылал. Так что знает, где находятся самые большие сокровищницы. Мы нанесем удар и либо уничтожим их, либо разгоним, а потом и добычу заберем.

В голосе Саломона не было и тени страха:

— О сэр, и я с вами!

— Нет, — отрезал Грациллоний. — Ты слишком молод.

Саломон сжал кулаки. Нижняя губа затряслась.

— Мне п-пятнадцать лет.

— Пока еще не исполнилось, — вмешалась Верания.

Грациллоний отпустил ее руку и обхватил мальчика за плечи. Заглянул в глаза, полные слез, и сказал:

— Тебе еще предстоит проверка на мужественность. Обещаю. А хранить молчание намного труднее, чем ты думаешь.

— Я б-буду молчать. Ведь я поклялся. Но я тоже хочу сражаться.

— Ты солдат, выполняй приказ. Сейчас у тебя другие обязанности. Боюсь, тебе предстоит еще немало сражений. Так что не следует подвергать себя риску в заурядном путешествии.

Саломон проглотил слезы.

— Не понимаю, сэр.

— Уверен, что в будущем ты станешь вождем нашего народа, может быть, и всей Арморики. Отца твоего все любят, так что настанет день, и все пойдут за его сыном. Учишься ты хорошо, как я слышал, а в военном деле делаешь большие успехи. В тебе есть огонь, и я не хочу, чтобы какое-то глупое столкновение его погасило.

— Да нет, сэр. Ведь это вы наш король.

Грациллоний снял руки с его плеч.

— Со мной связано слишком много жуткого, сверхъестественного — из-за Иса, — объяснил он. — Те люди, кто не знал меня ранее, не слишком верят в меня как в своего лидера. А вот тебе, думаю, они поверят. Но, пока я жив, всегда буду поддерживать тебя.

Ошеломленный Саломон опустился на бревно и уставился на звезды, горевшие над Монс Ферруцием.

Верания отвела Грациллония в сторону, притянула к себе и шепнула на ухо:

— Возвращайся к нам, любимый.

— К тебе, — ответил он тоже шепотом и поцеловал ее украдкой. Она ответила с пылом, известным только ему.

«Словно летучая мышь под закатным солнцем, — пронеслась мысль, — она не Дахилис. Никто и не сможет заменить ее. Но она моя, и никакие языческие боги не в силах разлучить нас».

Прошло несколько дней после праздника Белтейна. К побережью священного Темира причалила шлюпка. Прибывшие на ней матросы слышали, что король Ниалл пока никуда не уехал.

Капитан Анмурег Мак-Сербалли явился к нему с докладом.

— Римляне захватили нас врасплох. Похоже, у них есть лоцманы, которые знают эти воды и побережье чуть ли не лучше нас. К тому же они воспользовались туманом. Мы и глазом не успели моргнуть, как появились две галеры — и прямиком к берегу. А оттуда выскочили люди и давай рубить. Это была настоящая бойня. У нас, конечно, тоже немало храбрых ребят, и урон мы им нанесли. Некоторым из наших удалось отступить и бежать в глубь территории, но большинство погибло. К тому же мы потеряли всю добычу, завоеванную за последние два года.

Дождь колотил по соломенной крыше королевского дворца. Выл ветер. Горевший в печи огонь не справлялся с холодным сырым воздухом, заполнившим помещение. Погода нынче стояла совсем не праздничная.

Ниалл и воины, похоже, промозглости этой не замечали. Они сидели на скамьях, тепло и красиво одетые. В щитах отражалось пламя очага. Слуги сновали взад и вперед по свежей камышовой подстилке, поднося гостям мед, эль, а более знатным персонам — иноземное вино. Поначалу скопившийся в помещении дым ел глаза, но вскоре он разошелся, и воздух наполнился аппетитным запахом. Из кухни принесли мясо.

Ниалл подался вперед. Свет очага бросал косые тени на лицо, выхватывая из полумрака широкий лоб, прямой нос, узкий подбородок. При этом освещении седина в кудрях и бороде, бывших когда-то золотыми, не слишком бросалась в глаза, как, впрочем, и шрамы, и морщины, и потускневшая голубизна глаз. На короле была яркая шерстяная одежда, отороченная великолепным мехом. В последнее время он сильно похудел, но мускулы не утратили силы, а движения остались по-молодому ловкими и уверенными.

— Почему ты решил, что они римляне? — спросил он.

— Некоторые из них были так одеты, господин, — ответил Анмурег. — Там были и галлы, и не только из Редонии. Они говорили и на латыни, и на своем языке. Мы слышали это, когда вожди подстрекали их против нас. Моя команда была в это время у моря. Мы занимались там мелким ремонтом. Когда туман рассеялся, увидели римский корабль, стоявший на якоре. К нему подходила одна из галер.

Рядом с Анмурегом стоял дотоле молчавший воин, с одежды которого стекала дождевая вода. На этот раз он нарушил молчание:

— Знаете, король, галера эта показалась мне знакомой.

Ниалл сохранил непроницаемое выражение.

— Это почему? — спросил он. Тишину нарушало потрескивание в печи.

— Вы, король, купили себе саксонскую галеру. А случилось это незадолго до того, как мне уйти в плавание. Как сейчас помню: черная с желтой полосой, на двадцать весел, высокий ахтерштевень, верхушка спиральная с позолотой.

— Вы потеряли такую галеру в Исе, — заявил Каэл Мак-Эриу. Ему, как придворному поэту, не возбранялось вмешиваться в разговор.

— А другую галеру вы у ваших врагов не видели? — спросил Ниалл. Голос его был мертвенно спокоен.

— Вряд ли кто-нибудь видел, — ответил Анмурег. — Сами понимаете, было не до того. Такая началась резня. Мы еле успели отразить атаку, а потом сумели отплыть от берега. Решили, что разумнее вернуться и доложить вашей чести обо всем случившемся, чем оставить наши кости не отомщенными. Галлы называют эти острова Вороньими.

— Вы оставили в Исе два корабля, — сказал Каэл.

— Ис-с-с, — прошипел Ниалл. — Вечно этот Ис.

— Возможно, люди, захватившие их, продали их кому-то другому, — предположил судья, сидевший неподалеку.

Ниалл покачал головой.

— Продавать они не станут, — сказал он. Ветер за окном завыл, как по покойнику. — Многие годы я собирал информацию о короле Иса, этом Граллоне. Город его погиб, а он, вместо того чтобы отправиться в братскую могилу, никак не успокоится. То, что случилось сейчас, его рук дело.

— Это верно, — сказала Этайн. — Вас связала судьба, хотя вы никогда не встречались и уже не встретитесь. Конец, однако, еще не пришел. — Этайн была единственной женщиной среди гостей, и пригласили ее только потому, что она была друидессой. Длинное белое платье среди окружавших ее теней делало ее похожей на привидение.

Каэл понял, что присутствующих необходимо подбодрить. Он встал, звякнул металлическим колокольчиком, привязанным к палке, и достал арфу, заблаговременно настроенную. Пению струн аккомпанировал дождь. Каэл импровизировал на ходу.

Одобрительные крики заглушили шум ветра. Мужчины топали ногами и стучали кулаками по скамьям. Ниалл встал, поднял руки и воскликнул в наступившей тишине:

— Благодарю тебя, поэт. Ты получишь хорошее вознаграждение. Вы же, воины, что принесли нам печальное известие, обсушите сначала одежду, наполните животы и ступайте отдохнуть. Отомстить сможете позднее. Клянусь Лугом, Лером и Морригу: Рим заплатит за то, что он сделал с вами и с вашими товарищами!

В тот вечер он шел из Темира с Этайн. За ними следовали четверо телохранителей: меньше король взять не мог, иначе бы себя унизил. Солдаты шли на почтительном расстоянии. Ниалл не хотел, чтобы разговор их кто-то подслушал.

Буря затихла. Под сильным ливнем полегла трава, воздух перенасытился влагой. Над горизонтом нависли тучи. На востоке они сгрудились в темную массу. На западе закатное солнце, подсвечивая тучи снизу, обращало их в расплавленную медь. На землю спустились тишина и прохлада.

Ниалл направлялся к древнему горному святилищу. Там он мог говорить свободно. Этайн не нарушала молчания. Это была высокая худощавая женщина, довольно красивая, с густыми рыжими волосами, тронутыми первой сединой.

Поднявшись на крепостную стену, они смотрели сверху на западную равнину, на лес и реку Боанд на севере. Ниалл, опершись на копье, сказал:

— Мне нужен твой совет.

— Совет тебе не нужен, — ответила друидесса. — Ты хочешь утешения.

Он взглянул на нее с тревожной улыбкой.

— Так ты можешь меня утешить?

— Тебе лучше знать.

«Со старым Нимайном я чувствовал себя свободнее, — думал он. — Да и поэзия Лэйдхенна были крылатой, а стихи Каэла идут пешком. Да, время, как вода, течет сквозь пальцы, не успеешь оглянуться, как в них не останется ничего».

— Зато останется имя, — сказала она.

Постаравшись скрыть изумление, он сказал:

— Я хочу, чтобы имя мое вспоминали с неизменным уважением.

Она кивнула:

— Хочешь ты того или нет, так оно и есть. Иначе ты не пользовался бы властью.

— Слава моя меня переживет. Во всех государствах Эриу королями являются мои сыновья.

— Но тот из них, кому после тебя достанутся Темир и Мида (а произойдет это после того, как твой танист потерпит поражение), пока еще ребенок. Чтобы укрепить его власть, ты должен внушить ужас его врагам, а для этого тебе нужно искупить то, что случилось в прошлом году. Сегодняшняя новость — это всего лишь искра, что воспламенит топливо. Скажи, как ты это сделаешь.

Теперь он не отводил от нее глаз. За спиной ее полыхал закат.

— Думаю, ты и сама знаешь, — пробормотал он, — ну да ладно, скажу, чтобы проверить себя еще раз. — Двадцать один год тому назад, когда империю раздирали междоусобные войны, я собрал флотилию, посадил на корабли лучших воинов и взял курс на реку Лигер. В тех местах и земли богатые, и города процветающие, так что добыча нас ожидала сказочная. Но тут вмешались эти колдуньи, королевы Иса. Устроили бурю, нас вынесло на скалы. И тут их король уничтожил большую часть нашего войска.

Он перевел дыхание, стараясь усмирить неутихающую боль, и продолжил:

— Ну, что ж. Иса больше нет, а та река течет, как и встарь. От путешественников и разведчиков мне стало известно, что войска в Галлии обескровлены, а устье реки находится в чужих руках. Скоро я объявлю о своем намерении: мы снова пойдем в те места. Люди, что откликнутся на мой призыв, завоюют и добычу, и славу, а самое главное — отомстят за своих отцов. Рим будет помнить нас до конца света.

Бравада его тут же испарилась, когда она спросила:

— Ну а в Ис ты, наверное, не пойдешь?

— Лучше держаться подальше от этих мест, — прохрипел он, — не то люди выбросят меня за борт к той, кто в этих водах преследует моряков.

— Это тебя она преследует, а вслед за тобой — его. Его она тоже любила.

— Что ждет нас обоих? — спросил он шепотом.

— Тебя она на дно не затащит. Такая судьба уготована ему.

Он нахмурился:

— Ты говоришь загадками.

— Так и боги говорят со мной. — Этайн погладила его по щеке. Улыбка ее была грустной и бесстрашной. — Пойдем в мой дом, милый, — сказала она, — и я дам тебе самое лучшее утешение, какое только может предложить смертная женщина.

Нагруженные добычей «Бреннилис» и сопровождавшие ее галеры «Волк» и «Орел», — эмблемы Рима — покинули Вороньи острова и отправились в Эриу. В Муму высадили Руфиния на берег. Там он опять надеялся узнать о планах Ниалла, а вернуться в Галлию намеревался на рыбачьем либо торговом судне.

— За меня не беспокойтесь, — засмеялся он. — Я там уже свой.

Корабли держались подальше от берега. Опасны были не только воды возле Иса. Морякам непереносим был сам вид этой земли. Они двинулись в южном направлении, а потом собирались пойти на восток. Они, разумеется, сделают крюк, прежде чем подойдут к устью Одиты, зато такой путь будет безопасней.

Во второй день путешествия поднялся западный ветер. Тучи, обрушив на моряков ливень, спрятали и звезды, и луну. Утром можно было только догадываться, где всходит солнце. Моряки не понимали, где находятся. Разбушевавшееся море раскачивало суда.

— Что называется, повезло, — проворчал Грациллоний, когда на следующий день погода не улучшилась.

— Если это вообще можно назвать везением, — ответил Эвирион.

— Лучше не говорить об этом вслух.

Пополудни заметили белые водяные смерчи. Эвирион кивнул.

— Это место называют Мост Сена. Скалы и рифы тянутся к западу от острова на расстояние нескольких миль. Нам нужно пройти мимо бейдевиндом,[19] но очень осторожно. Гребцам на галерах придется здорово поработать.

Грациллоний коротко рассмеялся.

— Самое лучшее занятие для наращивания мускулатуры.

Под шуткой скрывалась тревога.

Ревел ветер. Соленые брызги летели в лицо. Огромные волны, обрушиваясь на шхеры, взбивали пену. Водяная пыль затрудняла обзор, а из-под мчащихся куда-то туч выплывал густой туман. Ветер ревел, рычал, шипел. Казалось, им угрожало полчище драконов.

И все же корабли упрямо шли вперед. Под парусом или на веслах они то ныряли, то взлетали на высокую волну, держась южного направления. Страх потихоньку стал отпускать Грациллония. «Теперь уже скоро, — думал он, — возможно, нам удастся выскочить из этой мышеловки до наступления темноты».

Эвирион что-то крикнул. Судно их шло вслед за галерами, и это понятно: ведь водоизмещение у галер меньше, а борта ниже, поэтому экипажи их могли заметить полускрытые водой скалы и рифы и вовремя сманеврировать, предупреждая тем самым «Бреннилис» об опасности. Внезапно галера «Волк» резко повернула на восток и пошла прямо на буруны.

— Что же они, Лер бы их побрал, делают? — завопил Эвирион. — Возвращайтесь назад, олухи! Назад, Таранис вас порази!

Ветер отнес его слова в сторону.

«Орел» крутанулся на месте, но с западного направления не свернул. Гребцы молотили веслами по воде. Похоже, они увидели, а, может, и услышали нечто, обратившее их в бегство.

Грациллоний припомнил рассказ Маэлоха. Вспомнил и Нимету. Перед глазами снова предстала битва в бухте. Сердце замерло от ужаса, но он тут же взял себя в руки: ведь он командующий, значит, должен отвечать за своих людей. На «Волке» были гардемарины во главе с Амретом.

Грациллоний схватил Эвириона за руку.

— Их заманили, — закричал он, перекрывая шум. — Если не вмешаемся, они утонут.

— А с ними и большая часть сокровищ, которые так нужны Конфлюэнту. Но главное сейчас — люди. Прежде всего, необходимо спасти людей.

— Милосердный Христос, — простонал капитан. — Что же делать?

— Дай мне спасательную шлюпку и гребцов. Я пойду за ними.

Эвирион даже рот открыл:

— Уж не рехнулись ли и вы?

— Черт бы тебя побрал, не трать время даром, у нас его и так нет! — закричал Грациллоний. — Если уронил за борт мужское достоинство, прыгай за ним!

Лицо Эвириона потемнело. Грациллоний знал: еще немного, и молодой человек либо ударит его, либо подчинится.

Эвирион ринулся на палубу, громко отдавая команду.

Грациллоний бросился за ним и тоже закричал, стараясь перекричать ветер:

— Восемь человек, на помощь! Восемь храбрых христиан! Эй, короткохвостые, неужто отдадите демону своих товарищей? С нами Христос!

В последних словах он был вовсе не уверен. Но Дахут, Дахут… когда она была ребенком, он не разрешал ей играть в опасные игры. Вот и сейчас не позволит ей играть на дне с костями погубленных ею моряков. Не видать тогда спасения ее душе.

Вызвались восемь человек. Среди них оказались и двое язычников. Может, хотели доказать, что не трусливее других?

Не важно. Отвязать лодку. Протащить по дико пляшущей палубе, перекинуть через борт, опустить на воду, вычерпать воду, пока гребцы занимают свои места.

Грациллоний вычерпал последнее ведро воды, переполз через банку на форпик[20] и, согнувшись, уставился перед собой. Ветер трепал мокрую одежду. С обеих сторон подступали чудовищные волны. Лодка карабкалась на очередную волну и ухала вниз, а там ее поджидала следующая. Вот и отставшая галера, с каждой минутой она увеличивалась в размерах. Экипаж ее вставил весла в уключины. Он видел их сквозь водяную мглу. Галеру несло к бурунам. Что случилось с людьми? Ослепли они, что ли, или оглохли? Что на них нашло?

Сквозь грохот он вдруг услышал голос, сквозь хаос — видение. Темноту пронизал солнечный луч и высветил влажную белую фигуру. Тело ее одевали лишь длинные, спутанные волосы. Золотой луч прильнул к бедрам, белым и стройным, восхитительно округлым. Красота ее ослепляла. Она протягивала к морякам руки и пела. Песня, обещая неземное блаженство, так и вливалась в душу, порабощая ее. Только святой мог устоять перед этим призывом.

Бешеное желание закипело в крови. Это Белисама… нет, Дахилис, вон она, зовет к себе. Сейчас она будет его!

Да нет, это Дахут, а галера вот-вот разобьется о скалы.

Задержись он хоть на мгновение, засмотрись на нее, и ему не сдобровать. Высвободиться было так же тяжело, как кастрировать самого себя. Гребцы в его лодке сидели к ней спиной. Они не видели ее, но и они дрогнули.

— Гребите! — зарычал он. — Гребите, негодяи. Раз, два! Раз, два! — Он вытащил нож и, угрожая им, не давал матросам повернуть голову. Дважды поцарапал щеку ослушавшемуся матросу. Беспрестанно кричал, командовал, ругался, молился и даже пел: «Вперед, вперед, труба зовет. Легионеры, вперед». — Делал все, лишь бы отвлечь моряков от волшебной песни.

Лодка догнала галеру. Грациллоний схватился за борт, прыгнул на палубу. Кинулся к команде. Моряки, застыв, смотрели перед собой. На носу галеры, подавшись вперед, сидел Амрет. Сирена манила к себе капитана гардемаринов и пела:

Грациллоний кричал. Жестоко бил кулаками, пинал ногами, лишь бы вывести моряков из ступора. Силой усадил на скамьи. Они сидели, сгорбившись, качая головой. Сунул в руки весла и кричал, что было сил, прямо в уши:

— Греби! Греби! Греби!

В голосе сирены послышалась радость. Неужто победила? Галера понеслась в ее сторону. Грациллоний прыгнул на корму, схватил штурвал и резко повернул. Для быстрого разворота нужно было грести только с одной стороны. Отдать приказ он не решился. Матросы находились в оцепенении. Работали веслами, как волы, ворочающие жернов. Пусть уж лучше побудут в трансе. Не надо рисковать.

«Волк» развернулся, и теперь Грациллоний заслонял своим телом обольстительницу.

— Гребите! Раз, два. Раз, два!

Амрет, находившийся на носу судна, взвыл и прыгнул с галеры. Волна подхватила его и понесла к корме, в сторону Дахут.

— Раз, два! Раз, два! Раз, два! — Грациллоний, грозно вращая очами, погонял матросов. Спасательная лодка следовала за ними. Грациллоний осторожно оглянулся. Что-то мелькнуло в волнах. Амрет ли то был, а, может, водоросли или обломок их города? Солнечный луч исчез. Позади остались лишь скалы да буруны.

Моряки перестали грести, и пустота в их глазах сменилась недоумением.

— Что случилось? Что на меня нашло? Приснилось, что ли… ничего не помню.

В это время к ним подошла и другая галера. Моряки с «Бреннилис», перегнувшись через борт, приветствовали их радостными возгласами.

Грациллоний, ослабев, сидел у штурвала.

«Христос, Ты был с нами в эти минуты. Благодарю Тебя. Хотелось бы мне сказать Тебе нечто большее. Быть может, я скажу это позже. Сейчас я слишком устал, обессилел. Единственное, чего мне хочется, — это уползти отсюда и заснуть. Если удастся. Скорее всего, зарыдаю, когда останусь один. Прости меня за то, что не буду оплакивать ни тех, кого потеряли мы в сражении, ни друга моего Амрета. Я буду оплакивать Дахут».

— В этом, сэр, нет ни малейшего сомнения, — сказал Нагон Демари.

Бакка поднял брови.

— Вот как? А какими источниками ты пользовался? — поинтересовался он. — Как-то не верится, чтобы тебя там любили.

Удивившись тому, что прокуратор не ухватился с радостью за его рассказ, Нагон угрюмо ответил:

— У меня свои приемы.

— Ну разумеется, при твоей работе без этого нельзя. Расскажи мне все же, какими приемами пользуешься ты.

Широко расставив ноги, ссутулив плечи и выставив вперед голову, словно удерживая на спине груз, Нагон стоял перед прокуратором, удобно устроившимся в кресле.

— Ну, мне кое-что рассказывают два человека, беженцы из Иса, бывшие портовые рабочие. Они не забыли услуги, которые когда-то я им оказал, и не считают великого Граллона таким уж замечательным. За те небольшие деньги, что я им плачу, они готовы поделиться информацией. Другие же — либо действительно очень нуждаются в деньгах, либо затаили злобу, либо боятся, что я, зная об их грешках, выведу их на чистую воду.

— Ну что ж. В таких приемах нет ничего нового. К тому же ты набрался опыта в Исе. Каковы же последние новости?

— Это не просто слухи. Когда я услышал об этом, то сам поехал туда и навел справки. Не в городе, как вы понимаете. На фермах, в деревнях. В тех местах, где не знают, кто я такой.

— Да разве деревенские люди обладают политической информацией такого рода? И все же, что они тебе рассказали?

— Граллон вернулся с богатой добычей. В этот раз он отнял ее у пиратов, которые припрятали ее на островах в Британском море.

Бакка сложил губы в трубочку, словно желая свистнуть.

— В самом деле?

— Именно так, сэр, — маленькие бесцветные глазки на плоском лице сияли от восторга. — Теперь он у вас в руках! Совсем зарвался. Организовал военизированный отряд из гражданских лиц и совершил нападение. Теперь вы можете его обезглавить.

С минуту Бакка сидел неподвижно. Нагон же трясся от возбуждения.

Наконец прокуратор вздохнул.

— Боюсь, что нет, — сказал он. — Те, кто принимал участие в этой вылазке, никогда в ней не признаются.

— Нет, но ведь слухи-то просочились, словно вода через сито.

— Он заранее знал, что об этом станет известно, а значит, просчитал ситуацию.

— Арестуйте несколько человек, принявших участие в операции, и допросите под пыткой.

— Ты не без способностей, — сказал Бакка, — но политика не твой конек. Сам подумай. Если мы выступим сейчас открыто против Грациллония, в тот самый час, когда он с победой вернулся домой, то бунта нам не миновать. Может быть, ты пойдешь тогда объясняться с преторианским префектом? Думаешь, Стилихон похвалит нас за это? А пока суд да дело, Грациллоний вместе с главными смутьянами улизнет от нас в лесные дебри. Друзья же его, трибун и епископ, заявят, что все это лишь недоразумение.

Нет, мы не можем действовать, исходя из слухов, пусть даже они выглядят абсолютно достоверными. Приказываю тебе в дальнейшем ни с кем об этом не говорить. Ясно?

Плоская физиономия налилась кровью. Нагон потряс кулаками.

— Так что же, моя работа была впустую? — закричал он. — И этот дьявол только посмеется над нами? Как вы не можете понять, что он опасен?

Бакка поднял ладонь:

— Потише. Придержи язык, перед тобой старший по должности.

Нагон обмяк.

— Простите, сэр, — выдавил он.

— Так-то лучше. — Бакка потер переносицу и вперил взор в стену. Потом заговорил: — Я твою работу ценю. Само собой, все эти слухи дошли бы до меня, но с опозданием и без подробностей, которые ты потом сообщишь. Самое главное: нам стало известно о том, что в распоряжении Грациллония имеются воинские силы, способные осуществить военную операцию. Воинство это пока невелико. Надо принять меры, чтобы войско не разрослось, и в нужный момент его уничтожить. Сейчас он добился успеха. Наша задача — таких успехов больше не допускать. А для этого следует очень тактично поговорить с правителем Арморики. Не нужно провоцировать его на поспешные действия, направленные против Конфлюэнта. Однако мы должны внушить ему, что помощь таких людей опаснее набега варваров. Мужайся, Нагон. Ты хорошо поработал. Сядь и расскажи все подробно. В свое время я тебя достойно вознагражу.

— Мне пока не хочется спать, — сказал Грациллоний. — Пойду прогуляюсь.

Верания зевнула, как котенок.

— Ну а я, — призналась она, — уже засыпаю.

Он потрепал ее по подбородку.

— Я ненадолго. Как только ты оправишься, никуда от тебя не уйду.

Она взглянула на него из-под тяжелых век:

— Возвращайся скорей.

Они поцеловались, не так страстно, как бы им этого хотелось.

— Я не буду гасить лампу, — сказала она. — Приятной прогулки. Вечер сегодня замечательный.

Он нагнулся над крошечным чудом в колыбели.

— Спокойной ночи, Марк, — и глянул на нее через плечо. — Неблагодарный разбойник. Скорчил мне гримасу.

Она наморщила нос:

— Весь в отца, — а потом торопливо исправилась: — Да нет, шучу. Ты не часто гримасничаешь.

«Мой сын, — думал он. — Продолжатель рода». Родители ее решили, что он выбрал имя Марк в честь евангелиста, и были довольны. Верания, весело приняв участие в заговоре, не стала их разочаровывать. Отца Грациллония звали Марком. Как странно, что род его возродился через много лет после того, как отец успокоился в могиле.

Он взял плащ и вышел из дома. Через несколько месяцев они переедут из дома Апулея в собственный дом. Теперь это будет не мазанка. Впрочем, таких добрых людей, как родители жены, сыскать было невозможно. Саломон иногда дерзил, но беззлобно. Он уже легко и естественно, словно семя, превратившееся в молодое деревцо, сделался лидером молодежи Аквилона.

Пусть же деревцо это станет могучим дубом.

Над Монс Ферруцием поднялась луна. Дня через два настанет полнолуние. Воздух все еще теплый, напоенный запахами земли. Грациллоний пошел вверх по тропе. Деревья отбрасывали на тропу тень, но ноги Грациллония помнили дорогу.

Он вспомнил, как поднимался по этой тропе через несколько дней после потопа. Убегал от пустоты. Сегодня все было по-другому. Как смеет он быть счастливым?

Народ его пустил корни в новом месте, но Рим мог вырвать их в любой момент. В голове его теснились мысли, наскакивая друг на друга. Стены Запада рухнули под напором дикарей, но Восток должен стоять непоколебимо. Христос силен и странен. Искалеченная Нимета живет одна. А как же Дахут с ее одиночеством?

Верания подарила ему сына.

Добравшись до вершины, встал возле плавильной печи и посмотрел вниз. Луна посеребрила поля, запятнала вершины деревьев, навела блеск на покрытые рябью реки. Мерцали звезды.

Грациллоний поднял руку.

— Все это будет твоим, Марк, — поклялся он. — Никто и никогда не отнимет этого у тебя.

И потом добавил:

— Ниалл умрет. Я сделаю это ради тебя. Христос да будет моим свидетелем.