Со вкусом гнили

Глава 10

Кофе без кофеина оставлял на языке привкус стирального порошка. И это был самый вкусный напиток, который когда-либо пробовала Мила. Такой горячий, сладкий и сливочный. Хотя, разумеется, она не знала, какие сливки на вкус, но раз на упаковке значилось "богатый сливочный вкус", тот, кто придумал этот сублимат, наверняка знал, что делает.

Мила сидела, укутавшись в лоскутное одеяло, пила кофе и пыталась успокоиться. За окном давно уже опустилась ночь. Тысячи горящих окон, уличных фонарей и разноцветных вывесок отбрасывали на темно-синее небо оранжевые отсветы. Словно закат растянулся на всю ночь над улицами Огнева. И шум не прекращался ни на минуту. Даже сквозь закрытое окно с улучшенной звукоизоляцией пробивался гул никогда не спящего мегаполиса. Бывало, сами стены вибрировали и дрожали стекла, если мимо пролетал аэрокар какой-нибудь шишки. Владельцев аэрокаров можно было пересчитать по пальцам: транспортное средство имелось у мэра, у членов кабинета министров, а также у самых-самых богатых. Такие машины не производили в Огневе, их можно было заказать в Громове или Новом Оплоте — не ближний свет. Дорогостоящая транспортировка и баснословно дорогое обслуживание делали аэрокары предметом невероятной роскоши. Хотя в рекламе из года в год твердят, что в недалёком будущем каждый сможет иметь личный транспорт, пока что простые имперцы использовали для перемещения горизонтальные магнитные паромы, установленные между верхними этажами некоторых зданий. Все остальное по старинке — на своих двоих.

Мила же предпочитала иной способ путешествий: виртуальная реальность. Искусственный мир был почти идеален. Там она чувствовала себя сильной, уверенной. Там она была в безопасности. Могла быть кем угодно: солдатом на космическом корабле, вступившим в межпланетную войну, исследователем пустынь в поисках магических артефактов, рыцарем в альтернативном Средневековье. Говорят, в прошлом Технократическая империя обладала технологией полного переноса сознания человека в виртуальный мир. Если бы такая технология сохранилась до настоящего времени, Мила без раздумий прошла бы оцифровку.

Реальность никогда не была приятным местом. С тех пор, как она научилась понимать, что происходит, страх навсегда вошёл в ее жизнь, накрепко засел в мыслях. Страх мешал засыпать в одиночестве, заставлял просыпаться посреди ночи и бежать к комнате брата, чтобы убедиться, что он все ещё там. Страх сковывал мышцы при одной только мысли о том, чтобы покинуть квартиру. А если все же приходилось выходить на улицу, сердце грохотало так, что перекрывало шум многочисленных двигателей, замирало, когда рядом проходил человек или когда пролетал надзорный коптер. Она вздрагивала от любого внезапного звука и мечтала лишь поскорее вернуться обратно в малюсенькую, но знакомую и безопасную квартирку. Иногда страх как бы немного притуплялся, уходил на второй план, но потом возникал снова, принося с собой неизменную паранойю, тревогу и нервозность.

В присутствии брата Мила старалась быть (казаться) сильной. Она никогда бы не позволила себе нагрузить его ещё больше своими проблемами, ведь он и так практически тонул в них. Но как тяжело было каждый день провожать его, слышать щелчок закрывающейся двери и ждать, ждать следующего. Сидеть в пустой квартире и подскакивать от каждого звука за дверью, надеяться, что это брат вернулся, целый и невредимый, и одновременно бояться, что вот сейчас за этой дверью стоит кто-то чужой, кто-то нехороший. Это сводило с ума.

Мила поднесла к губам чашку, как вдруг на лестнице кто-то хлопнул дверью. Девушка вздрогнула, кофе выплеснулся, а на одеяле осталось очередное светло-коричневое пятно. Она замерла, обратившись в слух. Тяжёлые шаги послышались совсем рядом с дверью, а потом вдруг затихли, будто кто-то остановился там, снаружи. Мила сглотнула подступивший к горлу ком, нащупала под одеялом рукоятку ножа и отчаянно в нее вцепилась, словно это могло добавить хоть каплю к ее силе и ловкости. Хвататься за нож уже вошло в привычку. Хотя девушка прекрасно осознавала, что ничего не сможет сделать в случае реальной опасности, просто так сдаваться она не собиралась.

Шаги за дверью возобновились, стали удаляться и через некоторое время все снова погрузилось в относительную тишину. Мила тяжело выдохнула — она даже не заметила, когда задержала дыхание. Что-то просто происходит само собой, как, например, рефлекс хватания ножа.

Брат все не появлялся. Он всегда приходил в разное время, и Мила никак не могла к этому привыкнуть. Она ждала его с того самого момента, как за ним закрывалась дверь. В первые часы все было неплохо, она надевала очки виртуальной реальности и погружалась в другой мир, в котором не нужно было бояться за свою жизнь или за жизнь брата, в котором она не была больной беспомощной слабачкой, обузой и тяжким бременем на плечах единственного оставшегося у нее родного человека. Не была порченой. Но чем больше проходило времени, тем чаще в голову лезли непрошеные мысли, что с братом что-то случилось. В конце концов она снимала очки, садилась напротив двери и всеми силами старалась успокоиться. Прямо как сейчас.

За окном уже начало светать, а Ив так и не вернулся. Заснуть Мила не могла. Попытки объяснить самой себе, что это такая работа, что не впервые он задерживается надолго, как обычно, ни к чему не привели. Неважно, что говорил разум, — страх всегда оказывался сильнее. Мила укрылась с головой любимым лоскутным одеялом, крепко зажмурилась и изо всех сил старалась не расплакаться от собственной слабости.

На лестнице вдруг снова послышались шаги, а потом опять — как и в прошлый раз — затихли прямо у ее двери. Сердце подскочило к горлу, ладони моментально вспотели, а в памяти всплыла утренняя новостная сводка о том, что в соседнем квартале ночью отряд Чистильщиков обшаривал квартиры. Не по чьей-то наводке, а в целях профилактики. Может, сегодня они проверяют ее дом?

Дважды щёлкнул замок. Кто-то вошёл в коридор и тихо, почти бесшумно прикрыл за собой дверь. Мила с облегчением выдохнула: брат всегда так делал, когда думал, что она спит. Иногда она притворялась спящей, но по-настоящему заснуть могла только после его возвращения.

— Ив, это ты? — позвала она на всякий случай.

— Чего не спишь? — устало откликнулся брат. Он повозился немного в коридоре, потом заглянул в ее комнату. На лице ссадины, разбита губа, майка вся в пыли. Под глазами темные круги, следы усталости и недосыпа.

Видимо, на лице Милы появилось обеспокоенное выражение, и брат поднял руку прежде, чем она успела хоть что-то сказать.

— Я знаю. Но у меня был дохрена тяжёлый день, я ужасно вымотался и почти не спал, так что хочу сейчас только в душ и прилечь. Так что давай, тоже спи.

Он закрыл дверь, не дав ей возможности сказать хоть что-нибудь, и пошел в душ. Немного кольнула обида, но Мила быстро отмахнулась от нее.

Общение у брата с сестрой уже давно шло тяжело. Раньше они были не разлей вода, доверяли друг другу все тайны и делились любыми мыслями. Но с возрастом брат стал отдаляться, да и у Милы появились свои секреты — точнее сказать, секретные страхи, — которыми она не собиралась грузить Ива. Молчать оказалось проще, чем попытаться объяснить другому то, что он все равно не сможет понять.

Ну а с тех пор, как Ив попал на службу к Тощему, они и вовсе перестали понимать друг друга. Ив всегда казался слишком серьезным (это добавляло ему возраста). Теперь он стал мрачным, отстранённым. Мила видела, как в нем растет равнодушие, — и боялась этого. В то же время он вбил себе в голову мысль, что делает недостаточно, что должен делать больше для сестры, и злился, когда Мила просила его поберечь себя. Он не хотел ее слушать.

Они были словно незнакомцы. Два человека с кардинально противоположными взглядами на жизнь, вечно спорящие, но не способные понять друг друга просто потому, что слишком разные.

Мила проснулась из-за шума за дверью. Невозможно было сразу понять, утро сейчас или вечер. Девушка потянулась к плотной рулонной шторе и приподняла ее край. В комнату тут же пробился слепящий дневной свет, отраженный от многочисленных блестящих поверхностей высоток. Мила зажмурилась. Голова болела (как и каждый день вот уже пару месяцев), в уголках глаз собралась влага, и было полное ощущение, что заснула она не больше получаса назад.

Невероятных усилий стоило просто заставить себя встать с кровати. Она посидела немного на краю, дожидаясь, пока пройдет привычное головокружение. Потом поднялась и снова зажмурилась — накатила вторая волна слабости. Надела растянутую кофту поверх ночной рубашки. На узких плечах с тонкими руками кофта больше напоминала плед. Проверила, ровно ли держится на голове повязка.

Ив как раз выходил из ванной, когда она открыла дверь. В узком коридоре было не развернуться, и пришлось подождать, пока он закроет дверь, прежде чем выйти самой.

— Разбудил? — зевая, спросил Ив.

Он выглядел помятым, волосы растрепаны после сна, темные кудряшки торчат во все стороны, под глазами мешки. Чтобы прийти в себя, ему явно требовалось больше, чем несколько часов отдыха.

— Нет, — соврала Мила. Ежедневная мелкая ложь уже вошла в привычку. Потом она обратила внимание на его покрытые синяками ребра, оглядела ссадины на лице. — Ты в порядке?

Он, как обычно, отмахнулся.

— Забей.

Потом протиснулся мимо сестры на кухню, и она смогла разглядеть свежие фиолетовые пятна поверх старых шрамов. Ив поставил воду нагреваться и принялся перебирать таблетки в ящике с едой. Кинул на нее быстрый взгляд и проворчал:

— Так и будешь там стоять? Могу принести тебе кофе ко входу в сортир.

На лице Милы сама собой возникла улыбка. Кажется, пока что у брата было неплохое настроение. Значит, нужно быть осторожной в словах, чтобы очередной глупостью не вывести его. Но, к сожалению, портить настроение брату она умела лучше всего. Можно даже сказать, что это такая особая суперспособность.

Ив поставил на стол две чашки с дымящимся светло-коричневым напитком, одну придвинул поближе к Миле.

— Без кофеина.

— Спасибо.

Брат поглядел на ее кофту, потом на повязку, которую девушка в последнее время практически не снимала.

— Что, тебе снова холодно?

— Нет, мне просто нравится, — в очередной раз соврала она. В горле резко пересохло от одной только мысли, что нужно рассказать брату про выросты. Она убрала под стол дрожащие руки и поспешно сказала: — Расскажи лучше, что случилось.

— Так, поцапался с одним парнишкой, — с явной неохотой ответил Ив.

— А… какая причина?

— Разногласия по поводу мировоззрения, — проговорил он, опустив глаза. Значит, считает себя виноватым, и от дальнейших расспросов Мила решила отказаться.

Ив сделал глоток и зашипел, с громким стуком опустил чашку на стол, едва не расплескав содержимое. Проверил языком потрескавшуюся губу и сморщился.

— Обработать бы…

— Само заживёт.

Мила не стала слушать брата. Вечно он так: на себя плевать, а ей таблетки пихает после каждого чоха. С универсальной заживляющей мазью в руке она склонилась над ним и принялась обрабатывать ссадины на лице прежде, чем он успел выразить протест. Щеки, лоб и подбородок покрывали старые, еле заметные отметины. Мила знала каждую из них и помнила те времена, когда вот так же, как сейчас, стояла над братом после очередной уличной драки. Помнила, как не могла унять дрожь в руках, когда впервые пыталась вправить мальчику сломанный нос, или как ковырялась ржавым пинцетом у него во рту, вынимая из десны остатки раскрошившегося зуба. Тогда все, что было доступно для обработки, — бурая вода из-под крана и надежда, что все обойдется. Подступила дурнота, но Мила быстро справилась с ней.

— Теперь вставай и повернись к свету.

— Да хватит уже…

— Не ворчи. На лопатках кожа содрана. И спина вся синяя.

Мила выдавила горошину прохладной мази из тюбика и втерла в красную припухлость на плече. Бросила взгляд на сгиб локтя, где родная рука переходила в искусственную. Пробрала дрожь, которую едва-едва удалось скрыть.

Это было одно из самых кошмарных воспоминаний. Когда брату отрубили первую руку, он пришел домой, покачиваясь, из последних сил держась на ногах. Из обрубка лилось, словно из открытого крана. Он сполз по стене и потерял сознание. Мила не знала, что делать. В ужасе она металась по комнате в поисках лекарств и тряпок. Кое-как удалось остановить кровь. Но она знала, что пары просроченных таблеток от боли недостаточно, чтобы исправить положение. Что могла сделать в одиночку маленькая девочка без единого юни за душой? Со слезами на глазах она стучалась во все подряд двери квартир, умоляя соседей хоть чем-нибудь помочь. Через несколько часов бесплодных попыток она в отчаянии опустилась на лестницу и зарыдала. Потом какой-то мужчина кинул ей под ноги аптечку, лишь бы только заткнулась и убралась подальше.

Брат провалялся в лихорадке почти две недели, но рука медленно начала заживать. Когда ему отрубили вторую, Мила уже знала, что делать.

— Ну, так-то лучше, — бледно улыбнулась девушка, убирая мазь обратно в ящик. — Как раз и кофе остыл.

— Спасибо. — Ив опустился на стул, потянулся к чашке и тихо добавил: — Все никак не могу привыкнуть, что лекарства больше не нужно экономить.

На кухне повисло подавленное молчание, вызванное общими неприятными воспоминаниями. Те времена перемололи каждого из них на мелкие кусочки, переделали. Как ни старайся, не получится уже из кусочков снова собрать что-то целое.

Тишину оборвал сильный, уверенный стук в дверь. Мила вздрогнула, впилась округлившимися глазами в брата.

— Ждёшь кого-то? — внезапно севшим голосом спросила она.

— Нет, а ты?

Кого она могла ждать. Ив подошел к двери. Казалось, он ничуть не переживает. Он заглянул в приоткрытую щель, потом распахнул дверь настежь и проворчал:

— Надо же, оказывается, ты умеешь стучаться. Зачем пришел?

Проход полностью загородила чья-то массивная фигура. Мила не видела его лица: из-за широкой спины в коридор не мог проникнуть свет, и гость представал громадной темной глыбой.

— Да вот слышал я про вчерашнее веселье, — хриплый, грубый голос моментально прокатился по помещению, — не терпелось узнать все из первых рук.

— И зачем было тащиться сюда? — недовольно поинтересовался Ив, все ещё стоя в проходе.

— Не бойся, не слишком утомился, — усмехнулся здоровяк.

Ив шумно выдохнул и пропустил гостя. Мила припомнила немногочисленные рассказы брата и определила, что это его напарник, четырехрукий порченый Шлак.

— Как-то тут места маловато, — заключил он, протискиваясь по узкому коридору. Ему пришлось повернуться боком, чтобы не задевать руками стен. — И как вы тут вдвоем умещаетесь? — Он зашёл на кухню, увидел Милу и протянул: — А-а, теперь понятно.

Девушка не удержалась и прыснула. Обычно она настороженно относилась к незнакомцам и редко могла вымолвить хоть слово, но тут сказалось напряжение, и смех был чем-то вроде вздоха облегчения. Шлак, видно, истолковал его по-своему, и ещё раз, более внимательно оглядел девушку. На его исполосованном шрамами лице растянулась ухмылка, янтарные глаза казались слегка безумными, а груда мышц, скрытая под плащом, не могла не внушать трепет. Тем не менее Мила собрала всю силу в кулак и не отвела взгляд.

— Стульев больше нет, — сказал Ив, проходя между ними.

— Даже если б и были, вряд ли что-то такое сможет выдержать мою тушу. Да тебя знатно отделали! Жаль, я пропустил все веселье.

Ив выразительно кашлянул, Шлак поднял брови и заговорщически кивнул:

— Понял, горло болит.

Мила снова рассмеялась и пояснила:

— Брат не хочет посвящать меня в свои дела.

— О чем же вы тогда разговариваете?

Повисло неловкое молчание. Ив уставился в пол, потом обернулся к сестре и выжидательно на нее поглядел. Мила со вздохом поднялась.

— Ладно, ладно. Пойду к себе.

Ив сложил на груди руки и откинулся на стуле. Было немного совестно, что он вот так прогнал сестру, но ей незачем знать подробности работы. Расстроится ещё, а то и разочаруется.

— Говори уже, зачем пришел.

— Передать привет от босса, благодарности и все такое. Ты же, вроде как, предотвратил побег ублюдков, задержал староверов и в одиночку раскидал кучу противников.

— Все не так было…

— Он, наверно, захочет сказать тебе что-то такое лично, потом. А пока просто просил передать, что даёт тебе несколько свободных дней и вызовет, когда понадобишься. Все равно сейчас дел особых нет. Все притихли после той заварушки. Порчи сидят по углам и не высовываются. Во всех казармах уже знают о том, что случилось.

— Да ну?

— Ага. Босс же потом пригнал бригаду порчей в тоннель, чтобы те убрали трупы и кровь отмыли. Ну и потом слух пошел, что Тощий грохнет всех, кто так или иначе связан с этим делом. Помнишь, ты списки грузчиков собирал, которые со староверами работали?

— За восемь лет список-то внушительный оказался. Половина из них, правда, уже свое отработала.

— Ага. Теперь и вторая половина того, к концу подходит. Кое-кого еще в тоннеле положили, а тех, кто остался, уводят в допросные. И оттуда они уже не возвращаются.

— А сколько в итоге порчей в тоннеле перестреляли?

— Да кто ж их считает? Может, тридцать. Наших всего четверо подохло. Пожалуй, мы б там и вдвоем справились, а?

Ив промычал что-то неопределенное, потом добавил:

— Почему так? У них же были пушки, у половины так точно, я сам видел. И не какие-то маломощные светлячки.

— Просто порчи тупые. Не все даже смогли с предохранителя снять. А кто снял, палили наугад, не целясь. Хотя, может, и целились, — хохотнул Шлак, — но с первого раза редко у кого получается. Мы всей толпой глядели записи с камер на базе, их Игрок сохранил.

Значит, план с самого начала был провальным. На что рассчитывали староверы? Разве что уйти незаметно, чтобы не нужно было ни в кого стрелять. По спине Ива пробежал холодок от мысли, что только его чутье помогло предотвратить побег.

— Чую, — снова заговорил Шлак, — скоро рейды Чистильщиков станут ежедневными. Рабочей силы знатно так подсократилось, а токсичные отходы сами себя не переработают. Если и остались в городе порчи, их всех переловят в ближайшие дни.

— Что-то я не слышал, чтобы за последнее время обнаружили хоть одного.

— Прячутся. Кто-то же вешает гребаные листовки. Ну да это не наша проблема. Босс говорит, тебя ждёт новое назначение. Так что поздравляю, теперь ты тоже чей-то босс. Неплохо, а? Хотя я лично ненавижу перемены. Только привык с тобой работать. Вдруг мне подсунут какого-нибудь бесячего идиота? Я ж ему случайно мозги вышибу, потом оправдывайся перед Тощим…

— Ой, прекрати, щас расплачусь.

— Вот же зануда.